Подлинная история РСДРП–РКПб–ВКПб. Краткий курс. Без умолчаний и фальсификаций Измозик Владлен

5. «Союзы борьбы» действуют

В Петербурге «Союз борьбы за освобождение рабочего класса» имел связи с рабочими 70 предприятий. В их число входили 39 фабрик и заводов, насчитывавших более тысячи или около тысячи рабочих. По примеру петербургского «Союза борьбы» подобные организации возникли во многих городах Центральной России, а также в национальных районах: на Украине, в Закавказье, Польше и Латвии. По сравнению с прежними кружками пропагандистов «Союзы борьбы» были более крупными организациями, в них готовили почву для создания единой марксистской революционной организации.

Особенно энергичной была деятельность образованного в 1894 г. «Московского рабочего союза», переименованного в 1898 г. в «Московский союз борьбы за освобождение рабочего класса». В разное время социал-демократическую группу возглавляли С. И. Мицкевич, А. Н. Винокуров, М. Н. Лядов, М. Ф. Владимирский, В. В. Воровский, И. Ф. Дубровинский. Активное участие в «Рабочем союзе» принимали А. И. Ульянова-Елизарова, М. Т. Елизаров, В. Д. Бонч-Бруевич, Л. П. Радин – автор революционной песни «Смело, товарищи, в ногу!» В 1896 г., по случаю 25-летия Парижской коммуны, москвичи послали французским рабочим адрес, подписанный 605 рабочими, 50 рублей и письмо с просьбой возложить венок на могилу парижских коммунаров. На пике своей активности «Рабочий союз» вел агитацию на 55 крупных заводах, фабриках и в железнодорожных мастерских; он был связан с товарищами из других городов и с группой «Освобождение труда». Однако после того как московское охранное отделение возглавил С. В. Зубатов, в рядах «Рабочего союза» появились провокаторы, начались аресты, что не могло не отразиться на его деятельности.

При содействии москвичей заметную роль стал играть иваново-вознесенский «Рабочий союз». Связь с петербургским «Союзом борьбы» и московским ивановцы поддерживали через городского судью С. П. Шестернина, рабочих Ф. А. Афанасьева, Н. И. Махова, М. А. Багаева, «домашнюю учительницу», как ее называли в полицейских донесениях, О. А. Варенцову. Для своих целей ивановцы приспособили небольшую книжную лавку, в которой продавцами работали социал-демократы. В лавке приобретали легальные издания, обменивались нелегальными, узнавали о собраниях, явках, а продавцы намечали среди своих покупателей кандидатов в рабочие кружки. Местом явок, встреч, передач служила также чайная «Общества трезвости». Иваново-вознесенский «Рабочий союз» участвовал и возглавлял забастовки местных текстильщиков. Широкий резонанс получила трехнедельная стачка 15 тысяч ткачей, начавшаяся 22 декабря 1897 г. из-за того, что фабриканты при осуществлении закона от 2 июня 1897 г. о сокращении рабочего дня до 11,5 часа решили компенсировать свои потери за счет сокращения праздничных дней.

В Киеве в 1896 г. марксисты – сторонники политической агитации (Ю. Д. Мельников, Б. Л. Эйдельман, П. Л. Тучапский, Н. А. Вигдорчик) – создали группу «Рабочее дело». Шесть лет группа издавала газету «Вперед», выходившую под девизом «Счастье рабочих – в их собственных руках. Сила рабочих – в их союзе». В марте 1897 г. они объединились с группой польских социал-демократов в «Союз борьбы за освобождение рабочего класса». Только за один этот год совместными усилиями киевские социал-демократы выпустили свыше 6,5 тыс. экземпляров листовок. Их разбрасывали на улицах, у ворот домов, в железнодорожных мастерских, в тех местах, где было много рабочих. Кроме того, киевские листовки распространялись в Екатеринославе, Николаеве, Одессе.

В Николаеве начал свою революционную деятельность сын херсонского колониста 18-летний Л. Д. Бронштейн (Троцкий). По его инициативе в 1897 г. возник «Союз николаевских рабочих» («Южнорусский рабочий союз»). По собственному признанию Л. Д. Троцкого, тогда он еще «считал себя противником Маркса, книг которого, правда, не читал». В одной из ранних автобиографий Троцкий писал: «Политическое невежество мое было глубокое. В сущности, я ни одной революционной книги тогда не читал, и даже с Коммунистическим манифестом познакомился, читая и разъясняя его в кружке»[108]. Местные рабочие знали Троцкого под псевдонимом Львов. Он развил бурную деятельность: подготовил устав новой организации, писал прокламации, статьи для нелегальной газеты «Наше дело». Подпольные встречи с рабочими проходили на квартирах, в лесу, на реке. Некоторые рабочие, «захваченные новыми чувствами», сочиняли «пролетарские стихи». А один даже «сочинил украинскую думку про Карла Маркса», которую распевали хором. Вспоминая тот период, Троцкий писал: «Влияние союза росло быстрее, чем формирование ядра вполне сознательных революционеров. Наиболее активные рабочие говорили нам: на счет царя и революции пока поосторожнее.

После такого предупреждения мы делали шаг назад, на экономические позиции, а потом сдвигались на более революционную линию»[109]. «Южнорусский рабочий союз» просуществовал всего девять месяцев. Не без помощи двух провокаторов полиция арестовала свыше 200 человек, в том числе Троцкого.

Высылая активных участников марксистских кружков из центральных районов на окраины империи, полиция в немалой степени способствовала установлению связей между ними. В 1896-1897 гг. ссыльные русские социал-демократы и их грузинские единомышленники создали марксистские кружки в Тифлисе, Батуме, Кутаиси. В один из таких кружков вступил ученик Тифлисской духовной семинарии И. В. Джугашвили (Сталин), который вел социал-демократическую пропаганду среди рабочих железнодорожных мастерских.

В 1890-е гг. центрами социал-демократического движения среди еврейских рабочих на западе и юго-западе России были Вильно и Минск. В Вильно среди социал-демократов существовало мнение об использовании марксизма в процессе объединения еврейских рабочих для борьбы с бесправием и притеснением евреев в Российской империи. В своем выступлении на собрании виленских агитаторов в мае 1895 г. Ю. О. Мартов предлагал создать специально еврейскую рабочую организацию, которая явилась бы руководительницей и воспитательницей еврейского пролетариата в борьбе за экономическое, гражданское и политическое освобождение. В то же время он подчеркивал, что рабочее движение интернационально, что еврейский пролетариат может победить только вместе с рабочими других национальностей. В сентябре 1897 г. еврейские социал-демократы Вильно, Минска, Белостока, Варшавы, Витебска объединились во «Всеобщий еврейский рабочий союз в Литве, Польше и России» («Алгемейнер Идишер Арбетер Бунд»), ставший широко известным под именем «Бунд». Основой организации были стачечные кассы. Бундовцы выступали за создание единой российской социал-демократической партии, но считали, что внутри нее должна существовать автономная организация еврейских рабочих. Они вели пропаганду, причем на русском языке, не только среди евреев, но также среди поляков и литовцев. Бунд был связан с петербургским и киевским «Союзами борьбы» и московским «Рабочим союзом», а также принимал активное участие в доставке нелегальной литературы из-за границы.

6. Рождение РСДРП (1898 г.): «первый блин комом»

В середине 1890-х гг. идея объединения разрозненных социал-демократических групп в партию уже носилась в воздухе и была очень популярна. Такую задачу ставили перед собою и социал-демократы петербургского «Союза борьбы». Находясь в тюремном заключении, В. И. Ульянов сначала написал молоком между строк легальной книги «Проект программы» для будущей партии, а затем «Объяснение программы» и передал их на волю через Н. К. Крупскую. Летом 1896 г. она ездила в Полтаву договариваться с киевскими марксистами о подготовке съезда и издании общей нелегальной газеты. Однако аресты и ссылка не позволили социал-демократам Петербурга созвать всероссийский партийный съезд. Затем за подготовку съезда взялись киевляне. В марте 1897 г. представители группы «Рабочее дело», объехав ряд организаций, пригласили в Киев товарищей из Петербурга, Москвы, Иваново-Вознесенска, Вильно и польских социал-демократов. Однако явились только делегаты Петербурга и Москвы. Московский делегат показался инициаторам съезда подозрительно юным, и его отправили обратно. Так что вместо съезда получилась лишь скромная конференция. На ней было решено наладить в Киеве издание нелегальной общерусской «Рабочей газеты». Б. Л. Эйдельман, Н. А. Вигдорчик, П. Л. Тучапский выпустили в свет два номера: в августе и в декабре 1897 г. В передовице второго номера газеты говорилось, что «борьба с самодержавным правительством за политическую свободу есть ближайшая задача русского рабочего движения». И далее: «Наступает пора, когда отдельные, разбросанные всюду рабочие кружки и союзы должны превратиться в один общий союз или одну общую партию»[110]. Г. В. Плеханов и группа «Освобождения труда» в целом отзывались о «Рабочей газете» довольно одобрительно. «В моих глазах, – писал Плеханов киевским товарищам, – ваш орган есть также и наш орган, орган всех тех, которые принадлежат к русской социал-демократической партии»[111].

В это же время с инициативой проведения съезда выступил Бунд. (По мнению Ю. О. Мартова, организация Бунда ускорила сплочение других социал-демократических формирований и созыв I съезда РСДРП.) Один из основателей еврейской организации А. И. Кремер съездил сначала в Петербург, а затем в Киев для переговоров, в ходе которых стороны пришли к соглашению. Таким образом, мысль о созыве учредительного партийного съезда российской социал-демократии исходила одновременно от Бунда и киевского «Союза борьбы». Техническую работу по подготовке съезда взял на себя Бунд.

Местом съезда был избран Минск, тогда тихий провинциальный город. Здесь не было еще усиленной полицейской слежки, как в Петербурге, Москве или Киеве. Делегаты съезжались поодиночке. На вокзале их встречали представители Бунда и разводили окольными путями по квартирам. Делегатов было очень мало: всего девять человек. На съезде присутствовали представители четырех «Союзов борьбы за освобождение рабочего класса»: С. И. Радченко – от Петербурга, А. А. Ванновский – от Москвы, К. А. Петрусевич – от Екатеринослава, П. Л. Тучапский – от киевского «Союза борьбы» и Рабочего комитета, а также Б. Л. Эйдельман и Н. А. Вигдорчик – от «Рабочей газеты», А. И. Кремер, А. Мутник и Ш. Кац – от Бунда. На съезд не пригласили петербургских «молодых», одесскую и николаевскую социал-демократические группы, как не вполне устойчивые и недостаточно конспиративные. По разным причинам отказались участвовать в нем харьковские социал-демократы и Литовская социал-демократическая партия.

Съезд открылся в 10 часов утра 1 марта 1898 г. на квартире железнодорожника, социал-демократа П. В. Румянцева, в небольшом деревянном домике на окраине города, на Захарьевской улице. Съезд был строго законспирирован, хотя заседал в непосредственной близости от полиции: на другой стороне улицы находилось помещение конной жандармерии. Проходил съезд под видом вечеринки по случаю именин жены П. В. Румянцева. Из окна маленькой боковой комнатки, где заседал съезд, была предусмотрительно на случай побега вынута вторая рама. Окно выходило в сад, за которым текла река Свислочь и начинались лесные заросли. В соседней комнате непрерывно топилась печка, чтобы при налете полиции можно было быстро сжечь компрометирующие материалы.

Съезд заседал три дня и имел шесть заседаний. Председателем был избран Эйдельман, Вигдорчик – секретарем. Порядок дня определял устав, составленный Эйдельманом и по конспиративным соображениям названный «Устав коллоквиума». Протокол не велся, записывались только резолюции. Первым на съезде обсуждался вопрос о названии партии. Судя по проекту программы съезда, предлагалось рассмотреть несколько вариантов: «Русская социал-демократическая партия», «Русская рабочая партия», «Русский рабочий союз». Название «социал-демократическая» разногласий не вызывало. В конечном итоге решили назвать партию «российской». Тем самым съезд подчеркнул, что она должна строиться не по узконациональному признаку.

Часть делегатов выступила против наименования партии «рабочей», мотивируя это тем, что фактически в социал-демократические группы входит пока немного рабочих. Мнения разделились. Большинством в пять голосов против четырех съезд утвердил название «Российская социал-демократическая партия». Слово «рабочая» было включено в него уже после съезда, при составлении Манифеста, с согласия двух членов ЦК.

При обсуждении национального вопроса, который вырос из более частного – об отношении партии к PPS (партии польских социалистов), делегаты высказались за признание права каждой нации на самоопределение. Остальное время съезд посвятил докладам делегатов с мест и, главным образом, обсуждению принципов построения партии. Они были изложены в 11 параграфах. В первом параграфе, по требованию делегации Бунда, было сказано, что он входит в партию как автономная организация, самостоятельная в вопросах, связанных с работой среди еврейского пролетариата. По предложению делегата из Екатеринослава, съезд дал автономию местным комитетам, разрешив им выполнять постановления ЦК в той форме, которую они найдут более подходящей для местных условий, а в исключительных случаях комитеты могли отказаться от выполнения требований ЦК, известив его о причине отказа.

Съезд избрал Центральный Комитет в составе С. И. Радченко, Эйдельмана и Кремера. Официальным органом партии была объявлена «Рабочая газета». Тучапский предложил обратиться к Плеханову с просьбой составить программу партии вместе с торжественной декларацией о ее возникновении, но Радченко посоветовал поручить это петербургской организации, так как, по его мнению, в Петербурге больше возможностей сделать это без проблем, «какие неизбежны при сношениях с заграницей». Съезд согласился с его доводами. Избранному ЦК было поручено выпустить Манифест партии.

3 марта 1898 г. съезд закончил свою работу. Напоследок делегаты решили отправить приветствие Плеханову в связи с 15-летием со дня выхода в свет его первой книги «Социализм и политическая борьба». В тот же вечер, по-видимому, они составили письмо к немецкой социал-демократии, посвященное 50-летию революции 1848 г. в Германии.

Казалось, что цель достигнута. Вскоре, однако, последовали «провалы». Киевские делегаты «притащили» с собой в Минск трех филеров из «летучего отряда», посланного на Юг начальником московского охранного отделения С. В. Зубатовым по поручению департамента полиции для розыска типографии «Рабочей газеты». И хотя в самом Минске никто не был задержан (филерам не удалось узнать, зачем сюда приезжали киевские социал-демократы), но буквально через неделю после съезда пятеро из девяти делегатов были арестованы. В июле полиция арестовала все руководство Бунда и их типографию в Бобруйске. Партийный центр фактически перестал существовать. Всего, по некоторым данным, в 27 городах России подверглось аресту около 500 социал-демократов.

Забегая вперед, отметим, что никто из делегатов I съезда РСДРП и избранного на нем ЦК большевиком не стал. Освободившись, многие из них отошли от всякой партийной работы.

Оставшийся на свободе С. И. Радченко предложил П. Б. Струве написать «Манифест РСДРП». Тот, по его признанию, не вкладывал в него личных убеждений, будучи к этому времени уже «критическим» марксистом. Он не подписал «Манифест», и уже много позднее писал: «Я сделал все, что было в моих силах, чтобы не внедрить в текст манифеста ничего из моих собственных убеждений, которые либо были бы восприняты как ересь, либо просто оказались бы недоступны для восприятия среднего социал-демократа»[112].

После того как С. И. Радченко и Кремер внесли в Манифест незначительные изменения, он увидел свет. В Манифесте указывалось, что местные социал-демократические группы, «соединяясь в партию», тем самым «окончательно закрепляют переход русского революционного движения в новую эпоху сознательной классовой борьбы», а сама «Российская социал-демократическая рабочая партия продолжает дело и традиции всего предшествовавшего революционного движения в России», но она избирает другие пути и использует иные средства борьбы.

Манифест и решения съезда были опубликованы в апреле 1898 г. отдельным листком. Весть о возникновении партии произвела большое впечатление на всех марксистов. В. И. Ульянов узнал о съезде от Н. К. Крупской, которая приехала к нему в Шушенское в мае 1898 г. По воспоминаниям П. Лепешинского, Владимир Ильич «радовался, как ребенок. Он с величайшей гордостью заявил нам, своим ближайшим товарищам по ссылке и единомышленникам, что отныне он член российской соц. – дем. рабочей партии. Мы тоже все с большим удовольствием подхватили этот новый для нас мотив и как будто сразу выросли в своих собственных глазах»[113]. По случаю такого события Ю. О. Мартов на радостях распил с товарищами ссыльными бутылку редкой в Туруханском крае наливки, а после написал популярную брошюру о целях социал-демократии. Она была опубликована в Женеве.

Историческое значение первого съезда состоит в том, что он официально провозгласил образование РСДРП, завершив тем самым «период детства и отрочества» русской социал-демократии. Теперь прокламации марксистов стали выходить за новой подписью – «Комитет РСДРП». Однако говорить о реальном возникновении партии не приходилось. Какой-то координации между различными подпольными группами местного значения не существовало. В условиях отсутствия единого центра, программы, устава и после многочисленных провалов местные социал-демократические организации пребывали в состоянии организационного разброда и шатания. И значит, все надо было начинать сначала.

7. Первый раскол: марксисты – «политики» и марксисты – «экономисты»

После Минского съезда реальное объединение не состоялось не только в силу полицейских репрессий, но и по причине внутренних разногласий в среде социал-демократов – между «экономистами» и «политиками» (ортодоксальными марксистами).

В конце 1890-х гг. социал-демократическое движение встало перед альтернативой: либо сосредоточить свои усилия на улучшении экономического положения рабочих, либо готовиться к революционному свержению самодержавия. Сторонники первой точки зрения считали необходимым создавать партию не на базе нелегальных революционных кружков интеллигенции, а на широкой основе рабочих организаций. Поскольку основной акцент делался на экономическую пропаганду среди рабочих, его представители получили название «экономистов». При всем многообразии идейных оттенков «экономистов» объединяло стремление приноровиться к интеллектуальному уровню пролетарской массы, общаться с ней на понятном ей языке. Они буквально понимали лозунг «Освобождение рабочих – дело рук самих рабочих». Отсюда – их стремление к строительству широкой рабочей организации, не стесненной партийными рамками, чуждой централизму и действующей самостоятельно относительно интеллигентских кружков. Среди активных деятелей этого течения были Б. Н. Кричевский, В. А. Бухгольц, Т. М. Копельзон, К. М. Тахтарев, А. А. Якубова, Н. Н. Лохов, П. В. Теплов, В. П. Иваньшин, С. Н. Прокопович. В их среде стало модным учение Э. Бернштейна.

Видный теоретик германской социал-демократии Э. Бернштейн сделал попытку пересмотреть фундаментальные постулаты учения К. Маркса и Ф. Энгельса. Он обосновывал неприемлемость революционных методов достижения социализма, ратуя за перманентные реформы. Бернштейн пропагандировал классовое сотрудничество, основанное на расширении сферы демократических норм и неизбежности «мирного сосуществования» различных форм собственности.

Идеи Бернштейна нашли поддержку как в среде российской эмиграции, так и в самой России. В 1897 г. к руководству петербургским «Союзом борьбы» пришли «экономисты» и приступили к изданию газеты «Рабочая мысль». Она приобрела популярность, поскольку рассказывала о стачках и рабочей жизни. Первые два номера были отпечатаны на мимеографе и, как писала В. Засулич, «особенности языка свидетельствовали о том, что «статьи пишутся и редактируются самими рабочими»». Так оно и было. Один из учредителей газеты «Рабочая мысль» Я. А. Андреев с Колпинского механического завода вспоминал: «Мы представляли вихрастую группу самородков. Такой был и первый номер «Рабочей мысли». В нем вместе с революционным пылом гнездилась и чисто обывательская оценка возможностей, которые, по нашему мнению, могли использовать рабочие в борьбе за свое существование. Мы вихрасто жили, вихрасто думали и вихрасто, конечно, писали»[114]. С третьего номера газета печаталась за границей и просуществовала до 1902 г. (редакторами ее были К. М. Тахтарев и А. А. Якубова).

Среди «экономистов» действовало несколько групп. Особую позицию занимали супруги С. Н. Прокопович и Е. Д. Кускова. (В 1904 г. они вступили в либеральный «Союз освобождения».) В 1899 г. Кускова систематизировала свои представления и размышления о марксизме, характере рабочего движения и задачах социал-демократии в тезисном наброске под названием «Краткое изложение взглядов», не предназначая свою рукопись для общего сведения. Однако А. И. Ульянова-Елизарова послала копию тезисов Кусковой брату в Шушенское, подставив заголовок: «Кредо» (т. е. символ веры, мировоззренческая программа). В этом документе отказ рабочего класса от политической борьбы формулировался ясно и определенно, Кускова заявляла об исторической исчерпанности марксизма в том виде, в каком он был сформулирован в «Манифесте Коммунистической партии». Автор «Кредо» оценивала русский марксизм как «печальное зрелище», поскольку, по ее мнению, схемы, заимствованные «с чужого плеча», не соответствовали состоянию рабочего движения в России. Согласно ее пониманию, рабочий класс может и должен вести только экономическую борьбу, а «пропагандировать рабочим свержение самодержавия… это значит подвергать их величайшей опасности, какая только была возможна в истории». Кускова писала: «Для русского марксиста исход один: участие, т. е. помощь экономической борьбе пролетариата, и участие в либерально-оппозиционной деятельности». А поэтому «стремление к захвату власти» должно уступить место стремлению «к изменению, к реформированию современного общества в демократическом направлении»[115]. Прокопович и Кускова выступали против идеи создания рабочей партии в России.

Документ, написанный Кусковой, произвел переполох в марксистских кружках и ссылке. Получив «Кредо», В. И. Ульянов написал «Протест российских социал-демократов». По его просьбе, 20 августа 1899 г. 17 социал-демократов (супруги Ванеевы, Кржижановские, Старковы, Лепешинские, а также Сильвин и др.), отбывавших ссылку в Минусинском округе, собрались в селе Ермаковском. После бурных дебатов, продолжавшихся почти три дня, все единодушно поддержали «Протест» против идей «экономистов» и подписались под ним. Копию документа послали Ю. О. Мартову, и ссыльные небольшой колонии Туруханска без колебаний присоединились к нему. Вторую копию «Протеста», направленную в Орлов Вятской губернии, поддержали А. Н. Потресов, Ф. И. Гурвич (Дан), В. В. Воровский, Н. Э. Бауман и др. – всего 23 человека. Плеханов, получив от Ульянова «Протест», напечатал его в направленном против «экономизма» сборнике.

Ульянов и другие ортодоксальные марксисты оценивали «Кредо» как отход от марксизма; Кускову и Прокоповича он назвал «более бернштейнианцами, чем сам Бернштейн». Ругая «экономистов», Ульянов писал, что марксисты никогда не отрицали значения экономической борьбы. Речь шла лишь о необходимости ее соединения с борьбой политической в единую классовую борьбу. Осуществление же программы «Кредо», по его мнению, «было бы равносильно политическому самоубийству русской социал-демократии…»[116]. Главную задачу рабочего движения революционные марксисты видели в создании такой социал-демократической партии, которая была бы нацелена на «захват политической власти пролетариатом для организации социалистического общества». В 1900 г. В. И. Ульянов писал: «Перед нами стоит во всей своей силе неприятельская крепость, из которой осыпают нас тучи ядер и пуль, уносящие лучших борцов. Мы должны взять эту крепость, и мы возьмем ее, если все силы пробуждающегося пролетариата соединим со всеми силами русских революционеров в одну партию.»[117]

Поскольку «экономисты» начинали явно преобладать в российском социал-демократическом движении, Ульянов не сомневался ни минуты: партия должна быть пересоздана заново. А это значит, по его мнению, что надо вырвать руководство из рук «оппортунистов» (т. е. отступников от бескомпромиссной революционности) и направить ее по единственно верному, истинно революционному пути.

Среди социал-демократов не было единого мнения о том, с чего и как начать построение партии. Одни полагали, что для ее создания достаточно восстановить ЦК, избранный на I съезде РСДРП; другие доказывали, что надо созвать второй съезд партии, который изберет новый ЦК и объединит все местные организации в единую партию.

Свой план ее создания разработал Ульянов. Наброски этого плана содержались в статьях, написанных им в ссылке: «Наша программа», «Наша ближайшая задача» и «Насущный вопрос» (1899). Ульянов считал необходимым, прежде всего, решительно размежеваться с «экономистами» и добиться единого понимания программных целей и тактических задач партии. По его мнению, такую задачу была способна выполнить общерусская политическая газета. Такая газета при помощи сети агентов дала бы возможность организационно объединить отдельные социал-демократические организации в партию.

8. «Как чуть не погасла «Искра»». 1900 г.

Заканчивалась сибирская ссылка В. И. Ульянова. В конце 1899 г. он списался с Мартовым и Потресовым, предложив им заключить «тройственный союз» для подготовки издания газеты. К работе предполагалось привлечь группу «Освобождение труда». 29 января (10 февраля) 1900 г. срок ссылки В. И. Ульянова истек. Решением Особого совещания ему было запрещено проживать в университетских городах и крупных рабочих центрах России. Поэтому выбор места жительства был ограничен. Но еще летом 1899 г. Ульянов согласовал с Мартовым и Потресовым, членами Литературной группы, вопрос о будущем местожительстве – Пскове. За Псков говорила его близость к Петербургу и границе. 27 июня 1899 г. Владимир Ильич писал А. Н. Потресову: «Мой срок кончается 29.I.1900… Мечтаю о Пскове».

По дороге из Шушенского в Псков Ульянов побывал в целом ряде городов: Уфе, Москве, Подольске, Риге, Смоленске, Нижнем Новгороде, Казани и Самаре, созывал там совещания социал-демократов, подбирал первых корреспондентов газеты, договаривался о способах конспиративной связи (о шифрах, адресах, средствах, корреспонденциях и т. д.). В феврале 1900 г. Ульянов нелегально посетил Петербург, где на квартире Калмыковой провел переговоры с тайно приехавшей в Россию В. И. Засулич об участии группы «Освобождение труда» в издании за границей газеты и научно-популярного журнала.

В Пскове Ульянов жил с 26 февраля (10 марта) по 20 мая (2 июня) 1900 г. Здесь поселились Потресов и Л. Н. Радченко с детьми. Потресов и Ульянов получили, наконец, возможность обговорить все тонкости предстоящего дела. О чем они говорили, догадаться несложно: как вспоминала Н. К. Крупская, со слов Ульянова, «малышки-девочки Радченко, Женюрка и Люда, передразнивали его и Потресова. Заложив руки за спину, ходили по комнате рядом, одна говорила «Бернштейн», другая отвечала «Каутский»»[118].

Наконец, в начале апреля 1900 г. в Пскове на квартире Любови Николаевны Радченко встретились В. И. Ульянов, Ю. О. Мартов, А. Н. Потресов, П. Б. Струве и М. И. Туган-Барановский. Они утвердили названия будущих газеты и журнала – «Искра» и «Заря» – и одобрили написанный Ульяновым проект заявления «От редакции». Участники совещания решили, что за границей они будут жить по чужим паспортам, строго конспирировать работу и личное участие в ней. При этом П. Б. Струве и М. Туган-Барановский заявили, что, несмотря на свое несогласие с ортодоксально-марксистским направлением газеты, они будут ее поддерживать как орган, ставящий себе целью организацию политической борьбы против самодержавия.

Из-за сугубой конспирации Псковского совещания протокол не велся. Воспоминания Мартова являются, вероятно, единственным источником сведений о том, как проходило это совещание. С программной речью выступил Ульянов. Мартов и Потресов предварительно ознакомились с предложениями Ульянова и одобрили их. По наблюдению Мартова, Струве отмалчивался, а Туган-Барановский спорил. Но спор быстро угас, Струве и Туган-Барановский согласились сотрудничать в газете и журнале и даже сделали небольшой ежемесячный денежный взнос (Струве – 5 руб., Туган-Барановский – 10 руб.). Мартов сообщал о своих колебаниях по поводу сотрудничества с «легальными» марксистами. И тут же замечал: «Здесь я впервые мог наблюдать некоторые свойства Ленина как практического политика, которые развернулись впоследствии, – из своего скептицизма он отнюдь не делал вывода о необходимости для нас идти своим путем, ликвидировав свои отношения к правому крылу марксизма. Напротив, он, может быть, еще инстинктивно нащупал политическую линию, в которой, как столь часто у него впоследствии, мысль о самых широких исторических задачах причудливо сочеталась с представлением о весьма мизерных, мелкотравчатых, если хотите, вульгарных средствах. Нельзя ли сложившуюся ситуацию «использовать» для образующейся рабочей партии в том смысле, чтобы взять у будущих либералов все, что они сегодня могут дать в смысле поддержки нашей организации, – их средства, их влияние, их таланты, – с тем, чтобы завтра, когда с ними уже будет не по пути, выбросить их, как выжатый лимон. Эта приблизительно идея мелькала смутно еще в мозгу Ленина, когда он упорно возвращался к плану начинать нашу работу по строительству «ортодоксальной» революционной социалистической партии при непременном участии тех людей, которых он в душе уже считал отпетыми буржуазными демократами, внутренне разорвавшими с марксизмом и, вдобавок, в данный момент наиболее опасными для нашего собственного еще молодого движения, которое они развращали теоретическими софизмами»[119].

П. Б. Струве и А. Н. Потресов – участники Псковского совещани

Этим высказыванием Мартов отделял себя от Ульянова, прежде всего в морально-политическом плане. Мартов предлагал на совещании сотрудничать не со Струве и Туган-Барановским, а с бундовцами и «экономистами», более близкими им по своим воззрениям, но Ульянов настоял на своем. Он предлагал ограничиться в общении со Струве сугубо деловыми контактами, несущими свои выгоды обеим сторонам. Но в начале 1901 г. пути Ульянова, тогда уже одного из редакторов «Искры», и Струве вновь разошлись, когда их переговоры о совместном издании общеполитического приложения к журналу «Заря» под названием «Современное обозрение» закончились ничем.

После совещания в Пскове началась деятельная подготовка к изданию «Искры». Искровскую группу в Пскове должны были возглавить А. М. Стопани и П. Н. Лепешинский, в Риге – М. А. Сильвин, в Смоленске – И. В. Бабушкин, в Уфе – Н. К. Крупская и А. Д. Цюрупа. Социал-демократические явки, адреса, связи были намечены в Москве, Петербурге, Нижнем Новгороде, Сызрани, Самаре, а также на Украине (через Мартова, жившего тогда в Полтаве). Так шаг за шагом складывалась знаменитая сеть агентов газеты, которая впоследствии послужила остовом русской организации «Искры».

Еще до совещания в Пскове, в феврале-марте 1900 г., А. М. Калмыкова совершила поездку в Германию для переговоров с одним из руководителей Германской социал-демократической партии А. Бебелем о возможности постановки издательского дела в Германии. А. Бебель советовал Ульянову поселиться в Баварии. Хорошая полиграфическая база в Германии расширяла возможности для постановки нелегальной типографии, а общая государственная граница облегчала транспортировку нелегальной литературы в Россию.

В начале апреля 1900 г. Ульянов подал прошение псковскому губернатору о выдаче ему заграничного паспорта для поездки в Германию. Цель поездки Ульянов мотивировал так: «.еду. для продолжения моих научных занятий и пользования библиотеками, так как в России мне закрыт доступ во все большие города, а также и с лечебными целями»[120]. Ходатайство было удовлетворено, и 5 мая он получил заграничный паспорт.

Перед отъездом за границу Ленин вместе с Мартовым вновь тайно наведался в Петербург. Здесь их выследили и арестовали. Причем, как рассказывал Ульянов потом, сразу схватили «за руки, один – за правую, другой – за левую, да так взяли, что не двинешься. если бы надо было что-нибудь проглотить, не дали бы. Привезли в градоначальство, обыскали, стали допрашивать: «Зачем приехали? Ведь вам известно, что в столицы вам запрещен въезд?»»[121] Начальник петербургской охранки полковник Пирамидов иронизировал: «И выбрали путь, нечего сказать! Через Царское Село! Да разве вы не знаете, что там мы за каждым кустиком следим?» Крупская вспоминала, что в жилетке у Ленина «было 2 тысячи рублей, полученных от Тетки (А. М. Калмыковой), и записи связей с заграницей, писанные химией на листке почтовой бумаги, на которой для проформы» был написан какой-то счет. Жандармы не догадались нагреть листок, а то «не пришлось бы Владимиру Ильичу ставить за границей общерусскую газету»[122]. Через десять дней их выпустили.

В июле 1900 г. Ульянов выехал за границу. Причем к тому времени у него было два паспорта. Один – на имя Николая Ленина. Вопрос о том, как и откуда у В. И. Ульянова появился псевдоним Н. Ленин, вызвал множество версий. Но наиболее убедительный ответ дал М. Г. Штейн в своей книге «Ульяновы и Ленины. Тайна родословной и псевдонима». Дело, видимо, обстояло так. Когда возникло опасение, что власти могут отказать Владимиру Ильичу в выдаче заграничного паспорта, Н. К. Крупская обратилась за помощью к своей хорошей знакомой Ольге Николаевне Лениной, выпускнице историко-филологического факультета Высших женских (Бестужевских) курсов, которая работала в Смоленской вечерней рабочей школе в Петербурге. Чтобы помочь В. И. Ульянову, О. Н. Ленина передала эту просьбу брату – видному чиновнику министерства земледелия, агроному Сергею Николаевичу Ленину. С аналогичной просьбой к нему, видимо, обратился и его друг – статистик А. Д. Цюрупа, познакомившийся с Ульяновыми в Уфе. Сам С. Н. Ленин и его брат Николай были знакомы с В. И. Ульяновым – в 1895 г. они встречались в Вольном экономическом обществе. К тому же Ульянов трижды ссылался на статьи С. Н. Ленина в «Развитии капитализма в России». Посоветовавшись, брат и сестра Ленины решили передать Ульянову паспорт отца – Николая Егоровича Ленина, статского советника в отставке (он умер 6 апреля 1902 года). Как пишет М. Г. Штейн, «в одной из псковских гостиниц С. Н. Ленин и передал паспорт своего отца с переделанной датой рождения Владимиру Ильичу, проживавшему тогда в Пскове. Но в тот момент паспорт на имя Н. Е. Ленина В. И. Ульянову не понадобился»[123].

В начале августа Ульянов вел предварительные переговоры с Аксельродом в Цюрихе и Плехановым в Женеве. 11 (24) августа все съехались в Корсье, близ Женевы. Пять дней Ульянов, Потресов, Плеханов, Аксельрод и Засулич совещались об издании «Искры» и «Зари», их программе и совместном редактировании. Ульянов, Потресов и Мартов еще в России решили возглавить редакцию «Искры», сохранив свою самостоятельность. Плеханов пребывал в плохом настроении: в апреле 1900 г. на II съезде «Союза русских социал-демократов за границей» (он был создан в 1894 г.) в Женеве произошел окончательный разрыв группы «Освобождение труда» с «экономистами» и большинством «молодых» членов «Союза». Е. Д. Кускова тогда заявила: «Ну, что ж, Георгий Валентинович, до сих пор вы стояли во главе революционного движения. Теперь пришла очередь Сергея Николаевича [Прокоповича]».

Теперь Плеханов, одобряя идею издания марксистских органов, претендовал на особое, привилегированное положение в редакции, фактически требуя редакторского единоначалия. Переговоры протекали очень бурно и едва не кончились полным разрывом. Был момент, когда Ульянов и Потресов чуть было не отказались от совместной работы с Плехановым. «Как чуть не потухла «Искра»? – так назвал Ульянов свою запись об этом совещании, адресованную Н. К. Крупской, в которой он излил свою боль: «Быть пешками в руках этого человека мы не хотим; товарищеских отношений он не допускает, не понимает… Это была настоящая драма, целый разрыв с тем, с чем носился, как с любимым детищем, долгие годы, с чем неразрывно связывал всю свою жизненную работу»[124]. Стороны с большим трудом пришли к согласию. В редакцию «Искры» вошли представители социал-демократических организаций России (В. И. Ульянов, Ю. О. Мартов и А. Н. Потресов) и члены группы «Освобождение труда» (Г. В. Плеханов, П. Б. Аксельрод и В. И. Засулич), причем Плеханову предоставлялось два голоса.

Переговоры дались Ульянову нелегко. «В эти дни, – рассказывал Потресов, – он перестал есть, спать, осунулся, пожелтел, даже почернел». Немедленно после совещания Ульянов выехал в Мюнхен, где обосновалась редакция «Искры». Здесь он первое время жил без прописки под фамилией Мейер на квартире германского социал-демократа Ритмейера, державшего пивную. «Комнатешка у Владимира Ильича была плохонькая, – вспоминает Н. К. Крупская, – жил он на холостяцкую ногу, обедал у какой-то немки… Утром и вечером пил чай из жестяной кружки, которую сам тщательно мыл и вешал на гвоздь около крана»[125]. В Мюнхене же остановились Потресов и Засулич, а весной 1901 г. приехали Мартов и Крупская, которая стала секретарем редакции. Плеханов и Аксельрод остались в Швейцарии, связь с ними поддерживалась перепиской и редкими совещаниями редакции.

В конце сентября—начале октября 1900 г. отдельным листком вышел первый программный искровский документ – написанное Ульяновым «Заявление редакции «Искры»». В нем говорилось, что путь к созданию партии лежит через размежевание: «Прежде, чем объединяться, и для того, чтобы объединиться, мы должны сначала решительно и определенно размежеваться». Вся осень 1900 г. ушла на организационную подготовку издания: Ульянов договаривался с типографией, устанавливал контакты с деятелями международной социал-демократии (Кларой Цеткин, Адольфом Брауном, Юлианом Мархлевским) и т. п.

9. Из «Искры» возгорится пламя! 1901-1902 гг.

Наконец 11 (24) декабря 1900 г. в Лейпциге вышел первый номер «Искры» – нелегальной общерусской политической газеты. Последующие ее номера издавались в Мюнхене, с июня 1902 г. – в Лондоне, с весны 1903 года, незадолго до II съезда партии, – в Женеве. В заголовке газеты значилось: «Российская социал-демократическая рабочая партия». Эпиграфом газеты были взяты слова из ответа декабристов Пушкину: «Из искры возгорится пламя!» В первом номере были напечатаны три статьи Ульянова, две – Мартова, а также Аксельрода, Раковского, обширная хроника рабочей жизни и т. п.

С первого номера газета критиковала на материалах русской действительности политику правительства как «прямого врага» социал-демократов, а также вела ожесточенную полемическую борьбу с «экономистами». Искровцы высмеивали взгляды последних в распространенном в то время среди марксистов «Гимне новейшего русского социализма», который пелся на мотив «Варшавянки»:

Это стихотворение, принадлежащее перу Ю. О. Мартова, было впервые напечатано в апреле 1901 г. на страницах журнала «Заря» под псевдонимом «Нарцис Тупорылов». Приехав в Мюнхен весной 1901 г., Мартов сразу стал, по определению Троцкого, «главной публицистической силой «Искры»». До II съезда РСДРП все номера газеты в редакционно-техническом отношении готовились им вместе с Лениным. В 19001903 гг. в «Искре» было помещено 49 публикаций Мартова, в том числе 13 передовых статей. Ленин (с декабря 1901 г. В. И. Ульянов стал подписывать некоторые свои работы этим псевдонимом) опубликовал 32 материала, из них 16 передовиц.

Первый номер «Искры»

Номера «Искры» выпускались в среднем тиражом в 8 тыс., а иногда до 10 тысяч экземпляров. Это было немало даже для легальной печати того времени. Помимо редакторских статей в 44 номерах газеты, вышедших до II съезда партии, было опубликовано около 500 заметок рабочих корреспондентов.

«Искра» превратилась в центр руководства местными социал-демократическими организациями, связь с которыми осуществлялась через агентов газеты Н. Э. Баумана, И. В. Бабушкина, Е. Д. Стасову, В. К. Курнатовского, В. З. Кецховели, Г. И. Окулову и многих других. Функции агентов «Искры» были чрезвычайно разнообразны: они занимались транспортировкой газеты и другой нелегальной литературы через границу, ее доставкой и распространением, устанавливали и расширяли связи с редакцией, собирали деньги для регулярного выпуска «Искры» и т. д.

После основания «Искры» главной проблемой было ее распространение. В мае 1901 г. Ленин настойчиво напоминал П. Н. Лепешинскому и П. А. Красикову: «Вообще весь гвоздь нашего дела теперь – перевозка, перевозка и перевозка. Кто хочет нам помочь, пусть всецело наляжет на это»[126]. До весны 1901 г. редакция «Искры» не имела своих путей переправки газеты через границу и использовала для ее транспортировки возможности других революционных организаций. Это был весьма ненадежный канал доставки литературы. Так, в начале 1901 г. транспорт с № 1 «Искры» должны были доставить в Россию студенты-латыши Э. Ролау и Э. Скубик, обучавшиеся в Цюрихе и занимавшиеся перевозкой запрещенных изданий на латышском языке через прусско-русскую границу. Однако к тому времени они уже находились под наблюдением парижской агентуры Департамента полиции. Поэтому весь транспорт был арестован, и в руки жандармов попало около 6,5 тыс. экземпляров искровских изданий, в том числе большая часть тиража первого номера «Искры». В июне 1901 г. Э. Ролау был схвачен при переходе границы, и жандармы захватили еще семь тюков с искровской литературой. Таким образом, оба транспорта (11 169 экз.) не дошли до пунктов назначения в России. При этом редакция «Искры» понесла еще и тяжелый финансовый урон. Он составил свыше 2 тыс. руб., что было равнозначно почти половине первоначального фонда «Искры».

На первых порах агенты «Искры» пользовались так называемым чемоданным путем, то есть специальными чемоданами с двойными стенками, в которые заделывалась литература. Такие чемоданы в большом количестве изготовляла для революционеров одна мелкая фабрика в Берлине. Например, в декабре 1900 г. один из первых агентов газеты в России Н. Э. Бауман нелегально привез в Москву в таком «секретном» чемодане около 260 экземпляров первого номера газеты «Искра». Чемоданный способ, однако, имел большие недостатки: чемоданы зачастую брали с оказией люди, сочувствующие социал-демократам, но слабо связанные с организацией, которые вдобавок доставляли литературу не туда, где она была особенно нужна в данный момент, а куда они сами ехали. Иногда у «сочувствующих» не хватало храбрости пройти с таким чемоданом таможенный досмотр – они оставляли его на пограничной станции «с той стороны». Тогда чемодан приходилось выручать. П. Н. Лепешинский вспоминает, например, как за оставленным в Выборге кем-то чемоданом ездила его жена – Ольга Борисовна. Тяжелый (в стенки заделана литература) чемодан оказался пустым. На закупку каких-либо дорожных вещей или предметов туалета не хватает денег. В огромном количестве закупаются. выборгские крендели. При таможенном досмотре «осмотрщик с четверть минуты стоит над чемоданом с тупым взором, как будто что-то соображая. Ужасных, полных драматизма четверть минуты. Потом машет рукой и идет к следующему пассажиру»[127].

Агенты «Искры»:

Н. Э. Бауман, Г. М. Кржижановский, М. М. Литвинов, О. А. Пятницкий

Всего до февраля 1902 г. удалось отправить в Россию 60 чемоданов с искровской литературой. С весны 1902 г. от чемоданов пришлось отказаться, так как полиция раскрыла этот способ доставки литературы. «Чемоданным способом больше пользоваться нельзя»[128], – сообщала Крупская Бюро русской организации «Искры» в апреле 1902 г.

Поскольку потребность в литературе была очень велика, искровцы придумывали все новые хитрые способы ее доставки. О. А. Пятницкий, один из организаторов транспортировки «Искры», проживавший в Берлине, вспоминал: «Тогда мы изобрели панцирь: для мужчин сшивали нечто вроде жилета, куда вкладывали 200-300 экземпляров «Искры» и нетолстые брошюрки, а для женщин – лифы и еще заделывали в юбках. Женщины могли брать с собою экземпляров 300-400 «Искры». Это называлось на нашем языке – транспорт «экспресс». Одевали мы в такие панцири всех – от ответственных товарищей до простых смертных, которые только попадали нам в руки»[129]. Ходить в таком панцире летом, в жару было невыносимо тяжело, но некоторым даже нравилось: «женщины привыкали к ним, панцири делали их статными, солидными, с хорошими фигурами»[130].

К осени 1901 г. удалось организовать транспортировку «Искры» через австрийскую границу, а вскоре и через германскую. Эти пути оказались самыми надежными. Другие оказались неудачными, быстро провалились: так, случайно в Архангельске при выгрузке разбился бочонок с литературой и из него на глазах у жандармов вместо сельдей (как значилось по накладной) посыпались издания «Искры».

В самой России удалось создать три группы содействия «Искре»: в Полтаве, Пскове и Самаре. Здесь имелись склады, специальные люди принимали и развозили литературу, собирали деньги, посылали корреспонденции и т. п. Вскоре благодаря энергии Н. Э. Баумана, для конспирации называвшего себя представителем крупной немецкой фирмы «Зингер» и имевшего подпольные клички Аким и Грач, появился еще один опорный пункт в центре – в Москве.

«Искра» получала разную помощь от людей, сочувствовавших ее делу. Актриса МХТ М. Ф. Андреева, формально вступившая в большевистскую партию в 1904 г., а задолго до этого работавшая под партийной кличкой Феномен, выполняла многочисленные поручения «Искры» и лично Ленина. В. И. Качалов предоставил свой адрес для направления переписки «Искры», укрывал от полиции агента «Искры» Н. Э. Баумана. Тесно был связан с «Искрой» и Московским комитетом партии и А. М. Горький, оказывавший им большую денежную помощь. В 1901 г. совместно с писателем С. Т. Петровым (Скитальцем) А. М. Горький приобрел мимеограф, начав печатать на нем прокламации для рабочих Сормова и Нижнего Новгорода. За это они были арестованы.

Вопросам конспирации уделялось большое внимание: важно было вовремя выявить наружное наблюдение, суметь оторваться от филеров и не привести хвост на явку или конспиративную квартиру. Для этой цели использовали извозчиков, проходные дворы и т. д. Г. М. Кржижановский писал 12 (25) апреля 1902 г. в редакцию «Искры»: «…за нами за всеми отчаянно следят, и во многих случаях мы, увы, оказались не на высоте положения. Опыт показывает, что, чтобы что-нибудь сделать под нашей фирмой, надо быть прямо гением конспирации…»[131] Следовало уделять внимание каждой мелочи. Подтверждением тому может служить арест И. С. Блюменфельда при транспортировке искровской литературы через русско-австрийскую границу. Он провалился только потому, что метка на его носовом платке не соответствовала начальным буквам его вымышленных имени и фамилии, и на это обратил внимание офицер пограничной стражи. При тщательном осмотре багажа полиция обнаружила в трех чемоданах с двойным дном 354 экземпляра «Искры», 42 экземпляра книг В. И. Ленина «Что делать?» и другую литературу. В картонной коробке с куклой, в крышке с двойным дном, были обнаружены картонные матрицы «Искры». И. С. Блюменфельд был арестован и препровожден в Киев, в Лукьяновскую тюрьму.

В конце 1901 – начале 1902 г. полиция нанесла удар по «Искре», захватив транспорты литературы на германской границе, в Харькове, Одессе, Ростове; за тюремной решеткой оказались многие видные агенты «Искры». Особенно большой потерей стал арест в феврале 1902 г. Н. Э. Баумана. Полиция давно за ним следила. Стремясь уйти от преследования, он выпрыгнул на ходу из поезда и, голодный и усталый, был выдан негодяем, к которому обратился за помощью. Но уже через полгода ему удалось бежать. 18 августа 1902 г. 11 политических заключенных совершили дерзкий побег из Лукьяновской тюрьмы в Киеве. На свободе оказались десять искровцев (Н. Э. Бауман, И. С. Блюменфельд, Л. Я. Гальперин, М. М. Литвинов, О. А. Пятницкий и др.) и эсер Б. М. Плесский.

Полиция пыталась вербовать арестованных искровцев. Так, когда в 1902 г. при выполнении поручения редакции «Искры» в Москве была задержана О. Л. Канцель (Таня), начальник Московского охранного отделения С. В. Зубатов предложил ей поступить на службу в охранку. В ответ на это, выражая свое возмущение, Таня бросила в него чернильницу. Впоследствии Н. К. Крупская писала: «Первое время не было такого обилия провокаторов, как позднее. Люди были все надежные, хорошо знавшие друг друга»[132].

Еще в октябре 1901 г. Ленин вел переговоры с Г. М. и З. П. Кржижановскими, приезжавшими к нему по окончании сибирской ссылки, на предмет создания русской организации «Искры». В конце января 1902 г. в Самаре состоялся съезд искровцев, который избрал Центральный комитет из 16 человек. Чтобы обеспечить влияние «Искры», во все основные районы направлялись ее представители. К середине 1902 г. силы были распределены следующим образом. В Пскове находился П. Н. Лепешинский. В Москву направлена Г. И. Окулова. В Поволжье работали Е. В. Барамзин, В. П. Арцыбушев и К. К. Газенбуш. В Киев переехал Ф. В. Ленгник, в Одессу – Д. И. Ульянов, позднее – Р. С. Землячка. «Летучими агентами» были И. И. Радченко и М. А. Сильвин.

10. Типография «Нина», Леонид Красин и деньги, деньги, деньги…

Поскольку в Россию груз с искровской литературой шел долго, издатели решили печатать газету в самой России, где уже существовали подпольные типографии в Баку, Кишиневе и Нижнем Новгороде. Бакинская типография, основанная грузинским социал-демократом В. З. (Ладо) Кецховели и названная «Нина», проработала дольше других.

Огромную организационную и техническую помощь типографии оказывал бывший ссыльный инженер Л. Б. Красин (Никитич). В июне 1900 г. он приехал в Баку, получив приглашение от своего товарища по Петербургскому технологическому институту Р. Э. Классона руководить строительными работами только что основанного акционерного общества «Электросила». Стараниями Красина на электростанции, где он занимал должность помощника директора, оказались чуть ли не все видные члены Бакинского комитета РСДРП: Н. П. Козеренко стал бухгалтером, Л. Е. Гальперин – статистиком, Авель Енукидзе – чертежником, В. А. Шелгунов и С. А. Аллилуев – монтерами и т. д. Гальперину принадлежала главная роль в налаживании транспорта искровских изданий по маршруту Вена – Тавриз (Персия) – Баку. В Персию литературу слали посылками, а из Тавриза в Баку перевозили на лошадях. Отсюда конспиративное название персидского пути – «лошадиный» и партийный псевдоним Гальперина – Коняга. А потом в целях конспирации в далекой Женеве секретарь «Искры» Н. К. Крупская зарегистрировала всю Бакинскую организацию под именем «лошадей».

В представлении Красина, «электрическая станция, да еще строящаяся, была чрезвычайно удобной базой для. хранения литературы, шрифта и т. п. Два-три раза жандармы пробовали производить обыски на электрической станции, но, безнадежно махнув рукой, должны были оставить в покое эту техническую цитадель, ввиду полной невозможности там что-либо сделать»[133]. Сообщив издателям «Искры» о своей готовности печатать газету, бакинцы просили регулярно присылать им макеты набора, с которых можно было отливать металлические матрицы. Чтобы избежать конфискации на таможне, Красину посылали макетные листы внутри технических книг и журналов, которые он специально, как уважающий себя инженер, стал выписывать из-за границы. Кроме того, Красин несколько раз помогал модернизировать печатный станок, доставая в Германии необходимые детали.

После ареста Кецховели и его помощника А. С. Енукидзе в 1902 г. революционеры еще больше засекретили деятельность «Нины», типография несколько раз меняла адреса, в конечном итоге Бакинский комитет решил спрятать ее буквально под землю. Оборудование типографии находилось в подвале амбара, куда вел потайной ход. В подполье, где размещалась типографская техника, никто из посторонних не допускался. К тому же типография находилась в районе, населенном татарами, которые особенно враждебно относились к полиции, а та в свою очередь сравнительно редко его посещала. Поэтому полиция никак не могла напасть на ее след. Но работать в подпольной типографии было неимоверно трудно: в помещение не проникал солнечный луч и едва поступал свежий воздух, работники не имели права выходить на улицу днем, да и ночью их прогулки ограничивались небольшим квадратом внутреннего дворика дома, в котором была расположена типография. Поэтому напряжение было настолько громадным, что у рабочих иногда сдавали нервы. Много усилий прилагал А. С. Енукидзе, бежавший из-под стражи по пути в сибирскую ссылку, чтобы успокоить, ободрить вконец измотанных людей.

В. З. Кецховели

Для постановки издательского дела постоянно требовались финансы, и немалые. Значительная часть средств шла на зарплату наборщикам и печатникам, на покупку техники, шрифтов, бумаги. Кроме того, много средств тратилось на перевозку и хранение литературы. Инженер Л. Б. Красин играл главную роль в добывании денег для типографии. Он развернул бурную деятельность: обращался за помощью к тем представителям либеральной интеллигенции, которые сочувствовали революционерам, устраивал аукционы, организовывал чтение лекций, проводил лотереи. Немалые средства собирались за счет организации музыкальных и вокальных вечеров и показов спектаклей в домах местных богачей-нефтепромышленников. На них, как правило, приходила состоятельная публика, платившая за вход большие деньги, вовсе не подозревая, куда они пойдут. Успех сопутствовал Красину во многом потому, что он, стройный, всегда хорошо одетый, с изысканными манерами, обаятельный, умел произвести впечатление на окружающих.

Запоминающимся оказался приезд в Баку в январе 1903 г. знаменитой актрисы В. Ф. Комиссаржевской. Красин воспользовался моментом и организовал бенефис актрисы, причем представление состоялось в доме начальника полиции. Комиссаржевская впоследствии так рассказывала о своем знакомстве с Красиным одному из его ближайших помощников А. Н. Тихонову (А. Сереброву): «Леонид Борисович был там инженером, а я гастролировала. Пришел ко мне – никогда я его прежде и не видела – и с первого слова: " Вы – революционерка? " Я растерялась, ничего не могла ответить, только головой кивнула…» В таком случае сделайте вот что…» И таким тоном, словно я ему подчиненная.

В Баку меня любят. Начальник жандармов – мой поклонник. У него в квартире мы и устроили концерт. Закрытый, только для богатых. Билеты не дешевле пятидесяти рублей. Я пела, читала, даже танцевала тарантеллу. Успех полный. В антракте мне поднесли букет. из сторублевок. Леонид Борисович, красивый, во фраке, понюхал букет, смеется: " Хорошо пахнет ". И – мне на ухо: " Типографской краской пахнет! «… Дело-то в том, что сбор с концерта шел на подпольную типографию. После концерта у меня в уборной – вся местная знать. Благодарят, целуют мне руки. Леонид Борисович стоит в сторонке, ухмыляется. Распорядитель вечера подносит мне на блюде выручку с концерта. Что-то несколько тысяч. Деньги перевязаны розовой ленточкой с бантом. Через несколько дней Леонид Борисович уехал с ними за границу – покупать типографию. Я ему говорю: " Вы бы мне хоть розовую ленточку оставили – на память! ", смеется: " И так не забудете! " Сумасшедший!»[134]

Комиссаржевская прониклась, видимо, симпатией к Красину не только потому, что он был, по ее словам, «щеголеватый мужчина, ловкий, веселый, сразу видно, что привык ухаживать за дамами»[135], но и потому, что он заставил ее вспомнить героев всех революционных романов, прочитанных ею в юности. И в дальнейшем Вера Федоровна помогала революционерам. Причем имя Красина – Никитича действовало как пароль. Г. М. Кржижановский свидетельствует, как в 1905 г., по поручению Красина, он прибыл в Киев, где в то время гастролировала Комиссаржевская. После спектакля, очередного триумфа, к актрисе было не подойти: всюду море цветов, в приемной теснилась огромная толпа «почитателей таланта». Кржижановский волновался, примет ли? Ему неловко – ведь предстояло, по его словам, нечто вроде «ограбления». Он передал лакею «записочку» от Никитича и, к его удивлению, тут же был удостоен аудиенции. Целый час он беседовал с Комиссаржевской о делах, «а больше всего о " Никитиче», внушающем ей искреннее восхищение»[136]. Как-то само собой был решен и денежный вопрос. «Ну и Никитич, ну и мастер!» – восхищался Кржижановский про себя после этого «экса».

Деятельность Красина, связанная с типографией «Нина», не оставалась незамеченной. В дальнейшем его роль как добытчика денег на революцию необычайно возросла, и он стал главным финансистом РСДРП. При посредничестве А. М. Горького Бакинский комитет установил связь с А. Д. Цюрупой, управлявшим тогда в Уфимской губернии имениями Кугушева. Цюрупа с этого момента стал систематически помогать Бакинской типографии деньгами. Но особенно «прибыльным» для социал-демократов стало знакомство с известным предпринимателем, владельцем крупнейшей ткацкой фабрики С. Т. Морозовым.

Зимой 1903 г. инженер Красин приехал к Горькому, который жил в это время на курорте в Сестрорецке, просить его от имени Ленина и марксистов организовать встречу с Саввой Морозовым. Свидание состоялось через три дня. А. М. Горький вспоминал: «Деловая беседа фабриканта с профессиональным революционером, разжигавшим классовую вражду, была так же интересна, как и коротка. Вначале Леонид заговорил пространно и в «популярной» форме, но Морозов, взглянув на него острыми глазами, тихо произнес:

– Это я читал, знаю-с. С этим я согласен. Ленин – человек зоркий-с.

И красноречиво посмотрел на свои… часы… Затем произошло приблизительно следующее:

– В какой же сумме нуждаетесь? – спросил Савва.

– Давайте больше. Савва быстро заговорил.

– Личный мой доход ежегодно в среднем шестьдесят тысяч, бывает, конечно, и больше, до ста. Но треть обыкновенно идет на разные мелочи, стипендии и прочее такое. Двадцать тысяч в год – довольно-с?

– Двадцать четыре – лучше! – сказал Красин.

– По две в месяц? Хорошо-с.

Леонид усмехнулся, взглянув на меня, и спросил: нельзя ли получить сразу за несколько месяцев?

– Именно?

– За пять, примерно?

– Подумаем.

И, широко улыбаясь, пошутил:

– Вы с Горького больше берите, а то он извозчика нанимает за двугривенный, а на чай извозчику полтинник дает»[137].

Таким образом, по утверждению Горького, С. Т. Морозов «давал на издание «Искры», кажется, двадцать четыре тысячи в год»[138]. Почему Морозов стал помогать, и не только финансово (известно, что он, например, укрывал от полиции Н. Э. Баумана), революционерам? Когда писатель прямо спросил его об этом: «Скажи, наконец, чего тебе надо от революции?», тот ответил: «Твердой власти и порядка. Самодержавие прогнило насквозь. Россию можно перестроить только снизу»[139]. Морозов считал, что революция расчистит предпринимателям путь к власти.

Постепенно многие местные социал-демократические организации присоединялись к программе «Искры». В марте 1902 г. в Штутгарте вышла в свет книга Ульянова «Что делать?», которую он подписал «Н. Ленин». Эту работу он начал писать весной 1901 г. «Помню, как он рассказывал мне о ней, – вспоминала А. И. Ульянова-Елизарова, – о ее плане весной 1901 г., когда мы уходили с ним вечером побродить по улицам Мюнхена, а потом заходили в какой-нибудь трактирчик выпить пива; помню, как он убегал от Мартова, от всех разговоров, потому что находился в периоде творчества...»

Обложка книги Ленина «Что делать?»

Тема «Что делать?» – как должна создаваться и какой должна быть революционная пролетарская партия. С целью преодоления «кружковщины» Ленин задумывал партию как жесткую централистскую организацию. Вопреки заявлениям «экономистов», что социалистическое сознание может быть выработано со временем самим движение, Ленин утверждал, что оно должно быть внесено в него извне профессиональными революционерами. Только они способны внести в рабочую среду политическую сознательность и привести пролетариат к победе. Силами «доморощенных» социал-демократических кружков, пытающихся идти в ногу со стихийным рабочим движением, революцию никогда не произвести. Но «. дайте нам организацию революционеров – и мы перевернем Россию!»[140] Это перефразированное изречение древнегреческого ученого Архимеда «дайте мне точку опоры, и я подниму Землю» – квинтэссенция всей ленинской работы. Именно эта книга Ленина сразу стала популярной среди молодых социал-демократов России. В то же время, как писал впоследствии один из лидеров меньшевизма Ф. И. Дан, идеи «Что делать?» оказались динамитом, через какой-то год взорвавшим единство партии.

III глава

«Драку заказывали?» РСДРП в 1903-1907 гг.

II съезд вскрыл наличие серьезных организационных разногласий, разделивших партию на две части, на большевиков и меньшевиков, из которых первые отстаивают организационные принципы революционной социал-демократии, а вторые катятся в болото организационной расплывчатости, в болото оппортунизма…

После II съезда… меньшевики создали тайно от партии свою антипартийную фракционную организацию, во главе которой стояли Мартов, Троцкий и Аксельрод… Они окопались в «Заграничной Лиге» русских социал-демократов… и стали обстреливать оттуда партию, Ленина, ленинцев.

Это была разнузданная пропаганда организационной распущенности, подрыва партийности и партийной дисциплины, восхваления интеллигентского индивидуализма, оправдания анархической недисциплинированности. Меньшевики явно тащили партию назад от II съезда партии к организационной раздробленности, к кружковщине, к кустарничеству.

Революция привела в движение все классы общества… Рабочий класс возглавил борьбу народных масс против самодержавия. Лозунг большевиков о массовой политической стачке дал свои результаты. Октябрьская всеобщая забастовка. заставила насмерть перепуганного царя выступить с манифестом 17 октября.

История ВКП(б): Краткий курс

1. «Буря! Скоро грянет буря». Россия накануне революции (1901– 1903)

В начале XX в. Россию охватил глубокий кризис. Своим положением были недовольны практически все слои российского общества. В результате экономического кризиса 1900-1903 гг., затронувшего все передовые страны, в России резко упала деловая активность, в пять раз сократилось железнодорожное строительство, закрылось свыше 3 тыс. предприятий, на улице оказались 112 тыс. рабочих.

Кризис неблагоприятно сказался на положении пролетариата. Хозяева предприятий, стремясь сохранить свои доходы, снижали зарплату или переводили рабочих на сдельщину, применяли другие «антикризисные» меры. В ответ рабочие все чаще устраивали забастовки, в основном экономического характера, выступая против задержки заработной платы, ее понижения, уменьшения расценок, сокращения рабочего дня при уменьшении заработной платы, против сверхурочных работ, предполагаемых увольнений, закрытия предприятий. В обстановке жесткого нажима на рабочих, доходившего до использования во время стачек полиции и войск, у них сохранялся только один стимул к труду – желание «работать, чтобы выжить». Всего в 1895-1903 гг. в России произошло 6678 стачек, в которых приняли участие 1 215 186 рабочих.

В 1900 г. произошла первая крупная майская демонстрация в Харькове, захватившая почти все фабрики и заводы. В ней участвовали 10 тыс. человек, а над толпой едва ли не впервые открыто появилось полотнище с лозунгом «Долой самодержавие!». В 1901 г. на всю страну прогремела забастовка рабочих Обуховского завода в Петербурге, получившая название «Обуховской обороны». Военный Обуховский сталелитейный завод считался наиболее благонадежным предприятием: здесь никогда не было забастовок, а рабочие принадлежали к числу наиболее высокооплачиваемых в Петербурге. Обуховцы жили в деревне, где имелись и библиотека, и театр, а также воскресные и вечерние классы. Одним словом, культурная жизнь передовой пролетарской молодежи складывалась наиболее благоприятно. Среди передовых пролетариев других районов репутация обуховцев сложилась двойственная: «ребята сознательные, но больше отличаются щегольством, увлекаются барышнями и любительскими спектаклями». Однако влияние экономического кризиса сказалось и здесь: на заводе стали широко использовать сверхурочные работы, снижать расценки. Появились рабочие-агитаторы, образовалось несколько социал-демократических кружков, не связанных между собой, и один эсеровский кружок.

Под влиянием агитации рабочих-активистов 1 мая 1901 г. 1200 рабочих прекратили работу. На следующий день начальство объявило об увольнении 26 человек, по заводу распространились слухи, что в последующие дни будут рассчитаны еще около тысячи. В ответ на это 7 мая рабочие-обуховцы написали карандашом на клочке бумаги свои требования и предъявили их заводской администрации. Они требовали: восстановить уволенных рабочих, ввести 8-часовой рабочий день, разрешить им свободно праздновать 1 Мая, отменить сверхурочные работы и штрафы и уволить помощника начальника завода подполковника Иванова. Когда тот возмущенно заявил: «Вы скоро, пожалуй, потребуете увольнения и министров!», один из руководителей забастовщиков А. В. Шотман ответил при всеобщем одобрении: «Не только министров, но и царя потребуем уволить». Администрация завода, однако, не пошла на уступки. Тогда около четырех тысяч обуховцев бросили работу. По воспоминаниям А. В. Шотмана, остановили станки даже те «старожилы», которые были враждебно настроены против каких-либо «беспорядков», «а тем, кто не желал добровольно кончать работу, мы грозили очутившимися у нас в руках палками»[141].

Забастовщики вышли на Шлиссельбургский тракт (ныне пр. Обуховской Обороны). Против них были брошены войска и полиция. Но рабочие оказали стойкое сопротивление: на головы карателей полетели камни, поленья. Даже дети выворачивали из земли булыжники и подносили их оборонявшимся. Полицейские открыли огонь из револьверов по баррикаде. Однако забастовщиков невозможно было остановить, они уже вошли во вкус «классовой борьбы» и, как вспоминал А. В. Шотман, «до того разгорячились, что вскакивали на забор и, выставляя раскрытые груди, кричали «фараонам»: «Стреляй, сволочь, все равно не победишь!» Бой продолжался более 3 часов. Среди рабочих были раненые, двое убиты, в том числе 12-летний мальчик, сын рабочего. Вечером начались аресты: полицейские хватали всех подряд, в том числе и детей. 122 человека были арестованы, но вскоре освободили 60. Многим руководителям забастовки удалось скрыться. 37 рабочих-обуховцев были осуждены на каторгу. Однако администрация завода вынуждена была удовлетворить некоторые требования забастовщиков. Старые рабочие говорили: «Спасибо молодым, что отстояли рабочего человека», «раньше мы совсем не чувствовали, что мы люди», «а мы-то, дураки, как огня, боялись своего начальства и полиции»». Правда, по словам Шотмана, «в течение всей этой недели» рабочие «не видели ни одного «интеллигента», то есть социал-демократа – пропагандиста «и вообще мы не имели за это время никакой связи с центром»[142]. «Обуховская оборона» была первым опытом баррикадной борьбы в России. По мнению В. И. Ленина, «оборона» показала, что «уличная борьба возможна, безнадежно не положение бойцов, а положение правительства, если ему придется иметь дело с населением не одного только завода»[143].

В 1902 г. во многих городах вновь состоялись первомайские стачки и демонстрации. Наиболее крупной из них была демонстрация в Сормове. С пением революционных песен пять тысяч человек прошли по главной улице города. Молодой рабочий, член социал-демократической группы Петр Заломов нес красный флаг. На флаге помимо лозунга «Да здравствует политическая свобода!» был вышит и другой, более дерзкий: «Долой самодержавие!». В ходе разгона демонстрации войсками было арестовано и отдано под суд 28 человек.

Наибольшего подъема забастовочная волна достигает в 1903 г. Тогда произошло 2099 забастовок (примерно треть от их общего числа за 1895-1903 гг.), в которых участвовало около 330 000 человек. В 1903 г. число стачек в России возросло по сравнению с 1902 г. в 3,6 раза, а стачечников – в 2,5. Ведущую роль в забастовочной борьбе играли квалифицированные рабочие: металлисты, рабочие железнодорожных мастерских, отличавшиеся большей восприимчивостью к лозунгам революционных партий, большей организованностью, а также текстильщики, горняки. Активно бастовали рабочие-нефтяники Бакинской губернии.

Булыжник – оружие пролетариата. Скульптор И. Шадр. 1927 г.

Забастовочное движение 1903 г. отличалось и большим числом общегородских всеобщих стачек. Так, 8-15 марта на Южном Урале в городе Златоусте Уфимской губернии экономическая стачка 2,6 тыс. рабочих переросла в крупную демонстрацию, окончившуюся ее расстрелом (было убито 69 человек и ранено 250, свыше 100 были арестованы). На эти события откликнулись все газеты, начиная от социал-демократической «Искры» и кончая «Биржевыми ведомостями». 14 местных комитетов РСДРП выпустили по этому поводу листовки, в некоторых городах прошли стачки протеста против расстрелов в Златоусте. Они перешли в первомайские политические выступления, состоявшиеся в 63 населенных пунктах страны.

Наибольший резонанс вызвали всеобщие стачки на юге России в июле-августе 1903 г., охватившие крупные промышленные центры Украины и Закавказья: Одессу, Киев, Елизаветград, Екатеринослав, Керчь, Бердичев, Николаев, Баку, Тифлис, Батум. В них участвовали 200 тыс. рабочих. На многолюдных собраниях, митингах, демонстрациях иногда звучали политические лозунги «Да здравствует солидарность!», «Долой самодержавие!», «Да здравствует политическая свобода!», «Долой правительство!», «Да здравствует социализм!», всюду разбрасывались листовки. Всеобщие стачки парализовали жизнь этих городов: остановилась работа фабрично-заводских предприятий, нефтяных промыслов, многих ремесленных заведений, ряда учреждений и торговых заведений. Прекратилась отправка поездов и пароходов, подача воды, работа электростанций, повсюду проходили митинги и собрания. Такого в начале XX в. не знала ни одна страна.

В то же время следует отметить, что всеобщая стачка на юге России 1903 г. и синхронно с ней проходивший за рубежом II съезд РСДРП не были связаны друг с другом. В ходе стачки значительная роль принадлежала Еврейской независимой рабочей партии, не признанной и не представленной на съезде. Определяющее значение в забастовочном движении регионов «черты оседлости» имел автономный внутри РСДРП Бунд. Бакинская стачка была спровоцирована не входящей в местный комитет РСДРП организацией братьев Шендриковых, а в ходе ее между собой конкурировали за лидерство социал-демократы и эсеры.

Летние стачки 1903 г. на юге России получили общественный резонанс во многих странах мира. В речи при открытии II съезда РСДРП Г. В. Плеханов назвал их «самым крупным и самым замечательным явлением в жизни европейского пролетариата 1903 года наряду с победой германских рабочих во время последних выборов в рейхстаг»[144]. Сила забастовочного движения в России в 1903 г. оказалась столь значительной, что в Европе заговорили о близости русской революции. Чешские социал-демократы отмечали в августе 1903 г., что «Россия становится надеждой всех революционеров Европы», так как здесь «социализм соединяется с мощью народа»[145].

Правительственные круги отдавали себе отчет в том, что рабочее движение превратилось в один из ведущих факторов политической жизни страны. Начальник Московского охранного отделения, а затем глава Особого отдела Департамента полиции полковник С. В. Зубатов выдвинул идею так называемого «полицейского социализма» (так прозвали его «изобретение» в леворадикальных кругах). Чтобы отвлечь пролетариат от революционной борьбы, он предлагал «прикармливать рабочих, обезоруживая массы путем своевременного и неустанного улучшения их положения на почве их мелких нужд и требований». «Зубатовщина» имела определенный успех. 19 февраля 1902 г., в очередную годовщину отмены крепостного права, монархически настроенные рабочие, входившие в легальные организации, провели 50-тысячную демонстрацию, возложив венок к памятнику Александру II в Кремле. Легальные рабочие общества были созданы также в Петербурге, Перми, Харькове, Киеве, Екатеринославе и Николаеве. В юго-западных губерниях в противовес Бунду охранкой была создана «Еврейская независимая рабочая партия», по иронии судьбы сыгравшая решающую роль в начале всеобщей южной стачки 1903 г. Вопреки ожиданиям властей повели себя и зубатовские рабочие в Одессе в период всеобщей стачки. Боясь потерять влияние на своих членов, зубатовский «Независимый союз механических рабочих» поддержал экономические требования забастовщиков. Это так напугало власти, что Зубатов был отправлен в отставку.

Таким образом, с каждым годом пролетариат крупных предприятий превращался во все более весомую общественную силу, с которой правительство не могло не считаться, пытаясь сочетать в решении рабочего вопроса реформы и репрессии. Хотя император Николай II безразлично относился к «рабочему вопросу» (в период июльских стачек 1903 г. царь был всецело занят открытием мощей св. Серафима Саровского и его канонизацией), сторонником совершенствования рабочего законодательства выступал министр финансов С. Ю. Витте. В 1903 г., после 15 лет обсуждения, был принят закон о пособиях рабочим, пострадавшим от несчастных случаев на производстве. На предприятиях появился институт фабричных старост.

Наряду с «рабочими беспорядками» в начале века, после пяти неурожайных лет вновь начались крестьянские волнения, вошедшие в историю под названием «грабижка». Поводом к ним стал недород 1901 г. Особенно сильно бунтовали крестьяне весной 1902 г. в Полтавской и Харьковской губерниях. Там мужички 156 сел разгромили и разграбили 105 помещичьих усадеб – «экономий». Прокурор Харьковской судебной палаты А. А. Лопухин откровенно излагал Николаю II причины крестьянского бунта: «Голодные, не евшие в течение нескольких лет хлеба без примеси соломы или древесной коры и давно не знавшие мясной пищи мужики шли грабить чужое добро с сознанием своей правоты, основанном на безвыходности положения и на том, что им помощи ждать не от кого»[146]. Крестьяне не только увозили хлеб, но и уносили инвентарь, угоняли скот, поджигали усадьбы. Усмирить их удалось только с помощью войск. Всего в 1900-1904 гг. произошло 670 крестьянских бунтов (за предыдущее пятилетие – всего 82).

Еще в конце XIX в. забурлило студенчество. Поводом к возмущению студентов послужил Университетский устав 1884 г. и новые правила, лишавшие университеты большой доли автономии. Ситуация усугубилась назначением в 1898 г. на пост министра народного просвещения Н. П. Боголепова, человека сухого и черствого, консервативного во взглядах, получившего среди студентов прозвище Каменный Гость. В феврале 1897 г. в Трубецком бастионе Петропавловской крепости, облившись керосином, подожгла себя студентка М. Ф. Ветрова, проходившая по делу народовольческой типографии. Вскоре она умерла в страшных мучениях. Весть об этом, распространенная студенческими прокламациями, прокатилась по всей России, явившись поводом для демонстраций, панихид и сходок.

8 февраля 1899 г. произошло еще одно событие, возмутившее студенчество. Полиция избила студентов Петербургского университета только за то, что они собирались традиционно весело отпраздновать день основания университета. Причем конная полиция, получившая приказ разогнать толпу, била студентов нагайками по головам, а те забросали ее снежками и ледышками. Забастовку Петербургского университета поддержали 35 тыс. студентов ведущих университетов страны. Студенты – «социалисты» (среди них будущие эсеры-террористы Б. Савинков и И. Каляев) выпустили манифест с призывом к свержению самодержавия.

В начале 1901 г. студенты вновь протестовали, теперь уже против отдачи в солдаты более 200 участников студенческих волнений. Месяц спустя студент социал-демократ, а затем эсер П. В. Карпович стрелял в министра просвещения Н. П. Боголепова и смертельно ранил его.

По-прежнему острым оставался еврейский вопрос. В начале века по империи прокатилась волна массовых еврейских погромов, эпицентром которой стали западные и юго-западные регионы страны. Самый жестокий и кровавый погром, получивший всероссийский и международный резонанс, произошел в Кишиневе 6-7 апреля 1903 г., в дни христианской Пасхи. Предлогом оказались нелепые сообщения, опубликованные в печати, будто бы евреи совершали ритуальные убийства христиан, а также слухи о якобы личном указании царя бить евреев в течение трех дней. Погромщики (торговцы, трактирщики, прочие местные обыватели) за два дня убили 45 и изувечили несколько сотен человек. Местные власти бездействовали, а столичные позже выразили сожаление по поводу случившегося.

В результате всеобщей политизации российского общества оживилось либеральное движение. В июле 1903 г. в Швейцарии земцы и оппозиционно настроенные представители творческой интеллигенции (в том числе Н. А. Бердяев, В. И. Вернадский, П. Б. Струве и др.) создали «Союз освобождения». Считая своим идеалом полную парламентскую демократию, они готовы были «считаться с историческими условиями данного момента». Либералы предупреждали царя, что «русская монархия будет конституционной или ее не будет вовсе».

В начале 1902 г. на базе различных народнических кружков и групп образовалась партия социалистов-революционеров (эсеров). Проект ее программы объявлял главной целью организацию жизни страны на социалистических началах. Программа-минимум требовала демократизации государственного строя, уничтожения частной собственности на землю, «социализации земли», т. е. уравнительного землепользования для крестьян и передачи земли в распоряжение «демократически организованных общин» как общенародного достояния. Эсеры защищали и интересы рабочих, поддерживая их главные требования. Руководителями партии были В. М. Чернов, Г. А. Гершуни, Е. К. Брешко-Брешковская.

«Крайним и энергичным», хотя и не единственным средством борьбы с самодержавной бюрократией эсеры считали индивидуальный террор. Осенью 1901 г. Григорий Гершуни приступил к созданию Боевой организации (БО) эсеров, глубоко законспирированной, автономной и от ЦК, и от партии, со своей кассой, явками, динамитными мастерскими. Эти обстоятельства во многом объясняют тот факт, что в течение ряда лет Боевую организацию возглавлял провокатор Е. Азеф. Она заявила о себе 2 апреля 1902 г., когда С. В. Балмашов убил в Мариинском дворце министра внутренних дел Д. Сипягина.

Вот в такой обстановке назревания революционной «бури» русские марксисты приступили к созданию своей партии.