Король Камней Олди Генри
– Нет, господин Симон, вы не подумайте! Я не про вас! – спохватился изменник. – Видели? Этот колченогий в башню поперся…
– Тобиас Иноходец?
Словно в ответ на имя, произнесенное вслух, в окне третьего этажа полыхнула голубая вспышка. Следом донесся приглушенный расстоянием крик боли.
– Я ж говорил! – просиял Натан.
И собрался в башню – бить морду уличенному прохиндею. Вульм с Циклопом едва успели удержать дурака.
– Стой, балбес!
– Его уже шарахнуло!
– Хочешь, чтоб он тебя в жабу превратил?!
– Это мы еще посмотрим, – упорствовал парень, – кто первый! Он меня в жабу, или я его оглоблей!
Оглоблю, валявшуюся у границы барьера, Натан приметил заранее. Откуда она здесь взялась, оставалось загадкой. Магия, не иначе! Вокруг хмыкали в кулак чародеи, наблюдая за развитием событий. Кто-то не выдержал – расхохотался в голос.
– Опять нарвался!
– Говорил я ему…
– Небось, и ногу так потерял…
– Присмотреться решил. Заранее. Как торги начнутся – что прикупить…
Натана угомонили и оттащили прочь – во избежание. Вскоре на лестнице послышался стук деревяшки, и в дверях объявился Иноходец. Он морщился и тряс обожженной рукой.
– Хиханьки им! – заорал Тобиас на братьев по Высокому Искусству. – Хаханьки им! Оступился я! Схватился, чтоб не упасть – а оно из наследства, чтоб ему…
– Ну-ка, глянь, Циклоп.
Газаль-руз, посетивший башню первым, отвел Циклопа в сторонку. Разжал ладонь, сунул под нос. На ладони лежали два массивных перстня. Один – змея свилась в три кольца, держа в пасти нешлифованный гранат. Другой – массивная оправа из серебра, безвкусная и угловатая, с камеей из темно-розового турмалина.
– Мое, – пояснил Злой Газаль. – В настройку отдавал.
– Знаю, – кивнул Циклоп.
– Теперь, вот, не пойму – вроде, оба настроены. Есть у меня сомнение. Посмотри, а? Я ж за работу вперед заплатил…
– Помню.
Циклоп взял перстни, поглядел турмалин на просвет. Темно-розовый цвет, как и положено, сменился желтым. Муть растворилась, камень засиял, заискрился, напоенный изнутри жидким золотом. Звучал турмалин мощно, ровно, без дребезга и диссонирующих обертонов.
– Все в порядке, – он вернул серебряный перстень Газаль-рузу.
– А второй?
На змею с гранатом Циклоп смотрел дольше. Змея? – нет, последний день жизни Красотки…
– Ты смотрел перстень Газаль-руза?
– Да.
– Справишься?
– Да.
– Когда сделаешь, принеси мне. На всякий случай.
– Не доверяешь?
– Принеси. Хочу поверить, что еще жива.
– Жива! – заорала из угла сипуха. – Жив-жив-ва!
Он не справился. В дверь постучал Симон, и вскоре Инес не стало. Если бы он тогда не корчил из себя героя, если бы пустил Симона наверх, в спальню…
Гранат был темным. Змеиное тело опасно вибрировало, грозя пойти трещинами и рассыпаться в прах. Как рассыпалось в прах мертвое тело Красотки, сгорев в яростном пламени Симона Остихароса. Четверть тона фальши – ерунда, пустяк. Но диссонансы накапливались, усиливались. Когда они достигнут критического предела, перстень не просто откажет в помощи – его владельцу может оторвать руку. Замысли Циклоп недоброе против Злого Газаля… Газаль заплатил вперед, напомнил себе сын Черной Вдовы. Если ты, щенок, опозоришь хозяйку, Инес встанет из могилы, чтобы намылить тебе шею. Ах, будь это правдой – я бы сто раз подряд опозорился с радостью…
– Сейчас…
Газаль весь превратился во внимание. Втайне чародей мечтал увидеть, как Красотка – да хоть Циклоп! – настраивает перстни. Сейчас на его глазах будет твориться чудо – то, чего не умеет он, Газаль-руз, сильный маг, проходивший в учениках у Максимилиана Древнего два десятка лет. Циклоп тем временем, напрочь забыв о зрителях, без особого успеха пытался надеть перстень на средний палец левой руки. Перстень был мал, любой на месте сына Черной Вдовы давно прекратил бы бесплодные попытки. Но Циклоп не сдавался. В какой-то миг – Злой Газаль ахнул от изумления! – перстень скользнул вдоль пальца, легко пройдя до основной фаланги. Даже там он сидел свободно, грозя свалиться. Перстень не стал шире – в этом маг готов был поклясться. Зато пальцы Циклопа… Изящные, женственные, с гладкими, чуть заостренными ногтями – став тоньше, они нисколько не походили на прежние, какими обладал Циклоп еще минуту назад!
Тут бы и слепой не спутал…
Уставясь в одну точку – она располагалась на вершине башни – Циклоп принялся бормотать. Газаль-руз не смог разобрать слов, как ни старался. Голос Циклопа изменился, сделавшись выше и мелодичнее. «Да ведь он поет!» – сообразил чародей. Мелодия казалась знакомой. Газаль не был знатоком музыки, и все же вспомнил: сходным образом звучал один из кристаллов Красотки. Когда Газаль оставался в башне на ночлег, Инес любила вести позднюю беседу под журчание струн. Ну да, лютня и клавикорды. Новый голос Циклопа выводил ту же мелодию. К музыке Циклоп был отменно равнодушен – но, возможно, это не просто музыка? Что, если она помогала Инес настраивать амулеты?
Газаль-руз шумно втянул ноздрями воздух, словно зверь, учуявший свежий след. Едва ощутимые изменения в окружающей ауре. Тончайшие вибрации, источник которых – вокальные штудии Циклопа. Пальцы настройщика. И перстень! Внутри граната играли бордовые сполохи. Камень то светлел, то наливался глухой чернотой. Циклоп крутил перстень на пальце, оборот за оборотом, и камень менялся. Увлечен метаморфозами, Газаль с опозданием сообразил: Красотка тоже имела привычку вертеть перстень вокруг пальца. Легкими, небрежными движениями, не отдавая себе отчета. Так иные накручивают на палец локон волос, оглаживают щеку или теребят пуговицу.
– Готово, – сообщил Циклоп своим обычным голосом.
Он протянул перстень Газаль-рузу. Камень в пасти змеи едва заметно мерцал. Маг прикипел взглядом к пальцам Циклопа. Пальцы были мужские, грубые. Толще, чем у Газаля. В мозолях и заусенцах. Нет, в помрачение рассудка Злой Газаль не верил.
Он видел то, что видел.
Взяв перстень, маг ощутил исходящую от него силу. Ровную, уверенную. Испытующе взглянул на Циклопа – и спиной почувствовал, что они здесь не одни. Газаль обернулся: в трех шагах от них стоял Симон Пламенный. По лицу старца Злой Газаль понял, как выглядит сам, и поспешил взять себя в руки.
– Благодарю, – кивнул он Циклопу. – Отличная работа, приятель.
– Вы мне льстите, мастер Газаль.
– Ничуть. Инес, будь она жива, не сделала бы лучше.
– Будь она жива… – хрипло повторил Циклоп.
И, словно кто-то тащил его за шиворот, походкой глиняного голема двинулся мимо магов и слуг, шатров и костров – к барьеру крови.
5.
Он забыл, как это бывает. Много лет он не слышал зова. Сны – не в счет. Да и те были редки и мимолетны. Он уверился: Черная Вдова отпустила сына. Еще чуть-чуть, и прекратятся даже редкие грезы.
Он плохо помнил, что и как делал. Настраивал перстень? Работая с амулетами, он действовал по наитию, уходя в подобие транса, но никогда раньше не проваливался так глубоко, теряя связь с реальностью. Сегодня темный водоворот взбесился – завертел, увлек в пучину. Там, на дне, звучала музыка – лютня и клавикорды. Инструментам вторило пение Красотки. Призрачный лик колыхался, оплетен водорослями; ободряя, Инес улыбалась ему, и диссонансы исчезали, мелодия выравнивалась, лилась ровно и мощно. Я тебя больше не отпущу, кричал Циклоп. Слышишь?
Выброшен на поверхность, он испытал приступ тоски – острый и короткий, как укол жугалом в сердце.
Именно в этот миг до него добралась Черная Вдова. О, как долго хозяйка Шаннурана ждала своего часа! Знакомый, сладостный озноб сотряс тело Циклопа, как тряс в прошлом мальчишку по имени Краш, идущего по следу Ока Митры. Он ясно увидел путеводную нить: от башни Красотки к подгорным лабиринтам. Черная Вдова звала своего сына. Что держит тебя здесь? – спрашивала она. Не тешься напрасными иллюзиями. Инес умерла, прах ее – горсть пепла. Ты, мальчик мой, тоже не человек. Сперва – чудовище, теперь – наследство, вещь, за которую спорят могущественные маги. Они хотят завладеть Оком Митры? У Ока есть законная хозяйка, а у тебя – ласковая мать. Кто осмелится последовать за тобой в мой мрак? Возвращайся, блудный сын! Я прощу и приму тебя, мои сосцы полны млечного сока…
Циклоп улыбался в ответ. Аспидный зрачок Вдовы распахивался перед ним, в глубинах тьмы клубилась бриллиантовая пыль звезд, обещая ответы на все вопросы; вечность и покой, покой и вечность…
В какой-то миг зрачок затуманился. Глаз Черной Вдовы моргнул, отодвинулся – и сквозь точеные обводы Вдовьей морды проступило лицо Инес. Вдова и Красотка перетекали друг в друга, наслаивались, сливаясь и вновь разделяясь. Обе были прекрасны – каждая по-своему. Два образа спорили меж собой. Рассудок Циклопа наливался расплавленным свинцом, безумие было мечтой и надеждой…
Он застонал сквозь зубы и остановился. Боль отпускала с неохотой. До занавеса из дощечек, свисавшего с неба, оставалось пять шагов. А перед сыном Черной Вдовы – вещью! чудовищем! – загораживая дорогу, суровым утесом воздвигся Симон Остихарос.
– Ты сказал, что выйти можно, – прохрипел Циклоп. – Барьер пропустит.
Перед глазами качалась багровая пелена.
– Наружу – пропустит. Но тебе лучше не пробовать.
– Почему?
– Око Митры. Наследство.
– Но я же брал в руки… Кристаллы, амулеты!
– Одно дело – взять. Другое – вынести за барьер. Это может быть расценено барьером, как попытка кражи. Голова болит? У тебя такое лицо…
– Это не лицо. Это карта. Чтобы я не заблудился дорогой…
– Смешно, – кивнул старец, мрачней ночи. – Пошли обратно.
Циклоп повернулся, чтобы идти, но ощутил внезапную слабость и противную дрожь в коленях.
– Я тут отдохну. Ноги не держат.
На лице Симона явственно отразилось сомнение.
– Уймись, – с нарочитой грубостью бросил Циклоп. – Я еще поживу. К чему портить дорогую вещь? Говорю же: отдохну и приду.
Он с трудом отошел от барьера. Опустился – считай, упал – на успевшую подсохнуть землю. Симон пожевал губами, собираясь что-то сказать, не сказал и убрался прочь. Сын Черной Вдовы был уверен: маг наблюдает за ним, и в случае чего – остановит. Или Натана пошлет, чтоб удержал. Изменник тройку коней удержит, не вспотеет. Дрожь в коленях усилилась, и Циклоп решил не обращать на нее внимания. Сижу, видом любуюсь, по сторонам глазею. Давно подмечено: чем реже поглядываешь на котелок, висящий над огнем, тем быстрее он закипает…
Сквозь узкие щели меж дощечками виднелись заснеженные поля, предместья Тер-Тесета, горы, начинавшиеся в трех лигах. Дощечки колебались под ветром, постукивали друг о друга. Деревянные, простецкие – хочешь, рукой потрогай. Сельский плетень, и тот понадежней будет. Краем глаза Циклоп уловил некое движение на равнине. Когда он всмотрелся, занавес послушно истаял, обратившись в дымку, и стала видна стая бродячих собак, пробирающихся к башне. Кудлатые, грязные, они крались, припадая к корке наста. Время от времени наст ломался под самыми тяжелыми из псов, и бедолаги спешили выбраться из снега, с раздражением отряхиваясь.
Рядом, на зависть волкодавам, бодро семенила лохматая мелюзга.
На кострах, которые с утра развели слуги, булькали, благоухая похлебкой, закопченные котлы. Ароматы горячей еды и привлекли стаю: запахи барьер пропускал беспрепятственно. Собаки то и дело настораживались, замирали, нюхали воздух, склоняя лобастые головы – и, пересилив страх, двигались дальше. Наконец стая остановилась шагах в десяти от барьера. До слуха Циклопа долетел жалобный скулеж: страх и голод уравновесили друг друга, не позволяя псам ни отступить, ни двинуться дальше.
Собаки сетовали на вселенскую несправедливость.
Время шло, и вожак решился. Здоровенный кобель – рыже-черный, с рваным ухом, весь в колтунах, с большим лишаем под левым глазом – отбросив страх, с места рванул вперед. По грудь провалился в снег, выбрался, вновь провалился. Позади ждала притихшая стая. Впереди, забыв о дрожи в коленях, о Вдове и Красотке, ждал Циклоп. Что сейчас произойдет? Он жаждал это увидеть, как толпа перед эшафотом жаждет увидеть взмах топора, фонтан крови и голову, катящуюся по помосту.
Качнулся дощатый занавес. В щели меж деревяшками возник, жадно принюхиваясь, собачий нос. Отчаянный, истошный визг взлетел к небесам – и оборвался. Черно-рыжее тело распластало по барьеру, словно шкуру, распяленную для просушки. Дощечки раздались в стороны, освобождая место, и между ними начали возникать новые деревяшки. Черные; рыжие… Минута, и все было кончено. В занавесе прибавилось дюжины две дощечек. А стая с диким воем неслась прочь, вспарывая снежную целину, увязая, проваливаясь, но ни на миг не останавливаясь. Казалось, за псами гонятся все демоны ада.
Циклоп поднялся на ноги.
Колени перестали дрожать, и он побрел к башне.
6.
– Уж солнце взошло над горами, уж высохла в поле роса…
Газаль-руз фальшивил. Детская песенка в его исполнении походила на разбойничью. Повторяя одну и ту же строку, Злой Газаль строгал ножиком упрямую деревяшку. Каменный дуб сопротивлялся стали, но маг был упрямее. Колышек, выходивший из-под серповидного лезвия, уже мог упокоить самого бойкого упыря. Но чародей и не думал останавливаться на достигнутом. Сейчас он покрывал колышек рунным узором. Человек, сведущий в магии, с первого взгляда определил бы, что Злой Газаль намерен делать дальше. Вырезав семь витков рунной оплетки, он за неделю до полнолуния вымочит колышек в настое чистотела, высушит в тени, в полдень вынося на солнце, а в полночь – под свет луны; вычернит руны экстрактом чернильных орешков, собранных в Духов День. После чего даже легкая царапина отправит в небытие хоть поднятую, хоть изначальную нежить, а некроманта лишит силы, по меньшей мере, на сутки.
– Уж солнце взошло над горами…
Проходивший мимо Талел Черный был более чем сведущ в магии. Злой Газаль почувствовал его внимание, но не подал виду.
– Ты мог бы заняться этим в своей башне, – бросил Талел.
– Мог бы, – согласился Газаль. – Но моя башня далеко.
– Ты, как я вижу, трудолюбив.
– Не люблю зря терять время.
– А если я скажу, что ты ведешь себя вызывающе? Идут Дни Наследования, и это территория собрания конклава. А брат Газаль демонстративно готовит убийственные мортусы…
– А если бы я точил кинжал? Шлифовал рубин для огненного жезла? Ты стал излишне мнителен, брат Талел. Стареешь?
– В твоих действиях я вижу дурной намек, брат Газаль!
– Еще и зрение слабеет… Видишь то, чего нет?
Дав понять некроманту, что разговор окончен, Газаль возвысил голос:
– Уж солнце к полудню стремится, уж пот заливает глаза…
Тот, кому следовало, прекрасно его услышал.
– Увы, брат Газаль прав, – на сей раз Максимилиан явил себя миру обычным способом, откинув входной полог. – Полдень, конечно же. Боюсь, нам придется начинать без нашего брата Амброза.
Для второго заседания шатер магам не понадобился. Чародеи расположились на открытом воздухе, сотворив каждый себе – кресло, табурет, шелковую подушку. «Кисея глухоты» надежно отгородила конклав от внешнего мира. Нечего слугам, хлопочущим рядом, слышать лишнее.
– Итак, время истекло. Впрочем, у брата Амброза еще есть возможность принять участие в наследовании. Он – второй в очередности.
– Инес ди Сальваре не оставила завещания? – поинтересовался Осмунд Двойной. Рыже-седой маг прекрасно знал ответ, но порядок есть порядок.
– Никто не слышал о ее завещании.
– Поиск по ауральному оттиску покойной ничего не дал.
– Посему считаем, что завещания нет! – возгласил Тобиас Иноходец.
Он азартно потер руки в предвкушении. Одноногий маг не зря наведывался в башню, успев положить глаз на пару любопытных вещиц – и теперь весь кипел в ожидании начала торгов. Наследнички, Бел их забери! Вот у кого губа не дура. Небось, разберут все самое ценное. Тобиас украдкой покосился на Симона. Хорошо, что Амброз запропастился. Меньше наследников – больше шансов, что тебе достанется славный куш.
Мнение Иноходца разделяло большинство присутствующих. Но они лучше умели скрывать свои чувства.
– Если кто-то желает заявить о завещании, пусть скажет сейчас, или замолчит навеки, – словно издеваясь над братьями, Максимилиан Древний говорил торжественно и медленно, едва ли не нараспев.
В мертвой тишине маги выждали положенную минуту. Когда она истекла, кое-кто выдохнул с облегчением. Объявись завещание – прахом пошли бы все надежды разжиться полезными безделушками из имущества покойной!
– Начинаем наследование по очередности. Первым наследует учитель покойной, если он жив и присутствует среди нас. Симон Остихарос, учитель Инес ди Сальваре, жив и присутствует. Желает ли кто-нибудь оспорить его первенство?
– Желает!
«Кисея глухоты» не пропускала звуки в одну сторону: изнутри наружу. Не было ничего странного в том, что чародеи услышали голос, долетевший издалека. Удивительно было другое: как говоривший ухитрился расслышать вопрос Древнего?
– Предстань перед конклавом и предъяви свои претензии.
Далеко, на окраине города, возник едва заметный снежный вихрь. По мере приближения он стремительно вырастал в размерах, двигаясь по пологой дуге. Не прошло и трех минут, как бешено крутящееся веретено – с коконом-утолщением в дюжине локтей от земли – с ходу врезалось в барьер крови. Занавес распахнулся, как от удара исполинским тараном, словно и не крылась в нем могучая магия. Белый смерч ворвался в лагерь и рассыпался в трех шагах от конклава – не снежной крупой, а тополиным пухом. Летняя пурга замела вокруг башни; ярче вспыхнули костры, жадно пожирая хлопья, и сквозь пуховую круговерть проступили две человеческие фигуры.
Высокий мужчина распахнул плащ с меховым капюшоном, являя взорам темно-бордовую мантию мага. Рядом с ним, испуганно озираясь, стояла молодая женщина в собольей шубке, накинутой поверх атласного платья, с диадемой на голове. Пряди волос цвета спелой пшеницы спадали на лицо, скрывая левую его половину. Складывалось впечатление, что женщина пытается спрятать некое уродство.
– Приветствую братьев, – Амброз Держидерево улыбнулся, поклонившись. – Прошу извинить меня за опоздание. Дайте мне еще пять минут, и я предъявлю свои претензии.
На первый, вскользь брошенный взгляд, королевский маг Тер-Тесета выглядел, как всегда: вежливо-спокойный, ироничный. При втором, более внимательном взгляде, можно было заметить: грудь Амброза вздымается чаще обычного. Казалось, маг никак не может успокоить дыхание после быстрого бега. На щеках гасли багровые пятна румянца. Волосы, обычно расчесанные со всем тщанием, сейчас находились в легком беспорядке. Глаза Амброза блестели; взгляд метался по сторонам, не в силах надолго задержаться на чем-то одном.
Максимилиан Древний с достоинством кивнул:
– Пять минут, брат Амброз. Не больше.
– Эльза! – заорали от башни. – Госпожа Эльза!
Женщина обернулась на голос и, оступившись, чуть не упала. Сделалось ясно: она едва держится на ногах.
– Благодарю, – кивнул Амброз, увлекая спутницу прочь.
У башни началась возня: здоровенный детина, похожий на быка, рвался к «госпоже Эльзе», а его не пускали. С трудом парня угомонили. Тем временем Амброз, выбрав свободный участок земли, извлек из-под плаща сверток, щелкнул пальцами – и сверток развернулся в туго натянутый шатер. Проводив женщину внутрь и что-то строго-настрого ей приказав, Амброз вернулся к конклаву. Сотворять себе кресло он не счел нужным, оставшись стоять.
– Еще раз приношу свои извинения. Увы, у мага трона есть обязанности, которыми он не в силах пренебречь.
– Ты объявил Дни Наследования, брат Амброз, – сказала голова Н’Ганги. – А сам явился последним. Тебя задержало что-то? Откройся своим братьям.
– Меня задержали государственные дела. А теперь я хотел бы огласить обвинение. Надеюсь, ни у кого нет возражений?
Амброз извлек из-за пазухи черствую горбушку хлеба. С нежностью огладил шершавую, подгорелую корку. Хлеб под ладонью мага шевельнулся, задышал. Чародеи наблюдали за происходящим с интересом, но без удивления: поминальный обряд был знаком каждому. Амброз подождал, пока дыхание хлеба выровняется, и произнес так, чтобы все слышали:
– День Поминовения. Инес ди Сальваре. В чем каялся Симон Остихарос, именуемый Пламенным?
Горбушка печально вздохнула.
– Инес ди Сальваре, прости меня, – впору было поверить, что Симон, уподобясь Н’Ганге, принялся вещать, не размыкая губ. – Я убил тебя, не желая этого…
– Кто может подтвердить сказанное?
– Огонь в горне, лава в утробе вулкана. Хлеб и вода, и два живых свидетеля…
– Ты, хлеб, свидетельствуешь?
– Да.
Хлеб умолк. Молчал и Амброз. Над конклавом повисла такая тишина, что безмолвию ночного кладбища впору было обзавидоваться. Казалось, «кисея глухоты» перестала пропускать звуки в обе стороны, расплавленным воском затекла в уши – и застыла.
Взгляды сошлись на Симоне Пламенном.
7.
– Убийца не может наследовать убитой!
Кому принадлежал визгливый выкрик, осталось тайной. Миг, и благопристойный конклав превратился в растревоженное осиное гнездо.
– Пересмотреть очередность!
– Исключить из наследников!
– Позор убийце!
– Торги! Всё на торги!
– Тор-ги! Тор-ги!
Маги вскочили с мест – откуда и прыть взялась! Тобиас Иноходец в возбуждении притопывал деревянной ногой, роя землю, как норовистый конь – копытом. Пальцы Газаль-руза зловеще шевелились. В любое мгновение Злой Газаль был готов пустить в ход свои знаменитые перстни. В руке Осмунда возник жезл. Голова Н’Ганги издавала гудение, грозя обратиться в рой пчел. Бледный, как смерть, Вазак отступал к шатрам, намереваясь в случае драки спастись бегством.
– Братья! Стыдитесь!
Максимилиан Древний вознесся над готовыми сцепиться чародеями, окутан шевелением теней, словно коконом тьмы. Голос старейшего из магов был подобен удару колокола, вытеснив иные звуки. Маги замерли; Древний выдержал паузу, дождавшись тишины.
– Обвинение предъявлено. Нам следует выслушать Симона Остихароса. Кто-то считает иначе?
Не слыша возражений, он кивнул:
– Говори, брат Симон.
– Что ж, я отвечу, – Симон встал. – Да, я виновен.
Учитель Инес выглядел угрюмым и сосредоточенным, как человек, принявший решение: трудное, но окончательное. Он говорил только с Максимилианом, игнорируя остальных.
– Инес была неизлечимо больна, – слова давались Симону с трудом. Чувствовалось, что старец не привык объясняться или оправдываться. – Я опасался, что она в плену или мертва, и явился в ее башню, намереваясь это выяснить. Циклоп, слуга Инес, отказался пускать меня к ней. Я вспылил. Инес все слышала; чтобы спасти Циклопа, ей пришлось спуститься к нам. На это ушли последние силы больной. Инес умерла у нас на руках. Да, я виновен в ее смерти, но убила ее болезнь.
– Как трогательно! – шмыгнул носом Тобиас Иноходец.
Насмешку одноногого никто не поддержал.
– От какой болезни умерла Инес?
– Ее тело было подвержено хаотическим метаморфозам.
– Никогда не слышал ни о чем подобном!
Осмунд Двойной был взволнован. Маги вновь зашумели:
– И я не слышал…
– И я…
– Что-то не слишком верится…
– Надо взглянуть на тело!
– Где вы ее похоронили?
– Там, – указал рукой Симон. – Впрочем, тело Инес продолжило меняться и после смерти. Я сжег его.
– Он убил ее! И скрыл следы!
– А вдруг он врет? Вдруг тело цело?
– Хотел сжечь, но не успел!
– Увы, Симон, – лицо Древнего скрывали тени, но от слов его веяло печалью. – Мы обязаны проверить твои слова. Кто пойдет к могиле, чтобы удостовериться?
Талел Черный презрительно фыркнул:
– В этом нет нужды. Я чую пепел даже отсюда. Симон говорит правду – по крайней мере, насчет сожжения. Это случилось позавчера. Я прав, брат Симон?
– Ты прав, брат Талел.
– Инес умерла три недели назад. Почему ты сжег ее тело только сейчас?
– Не твое дело, брат Талел.
Талел рассмеялся, но остальные приняли сказанное Симоном за оскорбление:
– Я ж говорю: следы заметал!
– Ну да, истории рассказывают живые!
– Мертвецы молчат…
– Опасался: поднимем, расспросим…
– Дело скверное, – подвел итог Максимилиан. – Все мы слышали свидетельство хлеба. Уверен, вода скажет то же самое. Симон Остихарос убил свою ученицу, утверждая, что не желал этого. С другой стороны, сожжение тела вызывает у собравшихся законные подозрения. Полагаю, если Симон доброй волей откажется от участия в наследовании…
От Симона не укрылось, как напрягся молчавший до сих пор Амброз. Хладнокровие изменило королевскому магу. На лице его вновь проступили сошедшие было багровые пятна, выдавая сильное волнение – на грани вожделения.
– Я не откажусь, – сказал старец.
Вокруг начался ропот. Казалось, из морских глубин встала приливная волна.
– Возможно, ты, по крайней мере, согласишься уступить свою очередность?
– Нет.
– Подумай, Симон! Ты всегда был рассудителен…
– Нет.
– Неужели в имуществе покойной есть что-то, что стоит такого упрямства?!
– Инес ди Сальваре была моей ученицей, – отрезал Пламенный. Он встал, и воздух вокруг него задрожал, как над костром. – Я, Симон Остихарос – ее первый наследник. И закончим на этом.
Максимилиан обернулся к королевскому магу:
– Что скажешь, Амброз? Ты обвинил Симона, и ты – второй в очередности, как муж покойной. Согласен ли ты уступить?
– Симон сам обвинил себя. Я лишь огласил свидетельство. И я настаиваю на том, что Симон Остихарос не может наследовать первым, поскольку повинен в смерти Инес.
«Интересно, что эти двое не поделили?» – прошептал Тобиас на ухо Газаль-рузу, так, чтобы услышали все. Злой Газаль в ответ лишь дернул щекой. Противостояние Пламенного и Держидерева вызывало у него живейший интерес – едва ли не больший, чем участие в предстоящих торгах. Газаль не желал пропустить ни слова, ни жеста. Когда еще выдастся столь изысканное развлечение?
– Итак, никто не желает уступить, – тени, окружавшие Древнего, клубились, наводя на мысли о грозовых облаках. – Значит, решение вынесет конклав, без участия заинтересованных сторон. Братья Симон и Амброз, удалитесь. Когда решение будет принято, вас пригласят.
Глава третья
Любовник Черной Вдовы
1.
– Госпожа Эльза?
Ни разу в жизни Натан не боялся так, как сейчас. Даже в переулке, где убивали отца, а малыш Танни полз по брусчатке, понимая, что от смерти не уползешь. Гибель под градом камней, под сапогами озверелой толпы – подарок судьбы, если представить, что может сделать с тобой оскорбленный чародей. Парень оглянулся через плечо. Зрячий глаз слезился, Натан вытер его рукавом. Маги спорили, кое-кто вскочил с мест, но сюда, к шатру Амброза, не доносилось ни звука. Пусть спорят, подумал изменник. Я должен успеть, пока им не до нас.
– Госпожа Эльза, вы здесь?
В шатре царил слабый полумрак – словно на опушке леса, в тени разлапистых елей. Сперва Натан решил, что шатер пуст. Ткань в ромбах, синих и бордовых, колыхалась; сплетение узловатых корней, заменявшее пол, воображение превращало в мускулистую спину чудовища, избитого до полусмерти – синяки, кровоподтеки. Напротив входного полога, менее чем на локоть приподнимаясь над корнями, росла узкая лежанка. Сплетенная из гибких, кажется, ивовых веток, с краями, загнутыми вверх, она походила на корзину, с какой ходят на базар за свежей рыбой. На ветках трепетали крошечные язычки листьев. Они облизывали тело спящего человека, и зелень делалась гуще, темнее, местами переходя в осеннюю желтизну. От этого зрелища изменника пробил холодный пот. А ну как опоздаешь, промедлишь на пороге, и найдешь в сытой, обожравшейся лежанке не сивиллу, а скелет с ошметками плоти на костях? Парень шагнул вперед, боясь оступиться. К счастью, идти по корням – а хоть бы и его беспалыми ногами! – оказалось легко и удобно.
– Госпожа Эльза, это я…
Читать бесплатно другие книги:
