Ветер сквозь замочную скважину Кинг Стивен

— Это еще кто такой? — проорали мне в ухо так громко, что в голову вонзился гвоздик боли. В Галааде были джинг-джанги, — пожалуй, не меньше сотни еще работали, — но ни один не говорил так четко. Сморщившись, я отодвинул раструб подальше, но голос, вырывавшийся из него, все равно был хорошо слышен.

— Алло! Алло! Проклятая богами хреновина! АЛЛО!

— Я слышу тебя, — сказал я. — Говори тише, ради твоего отца.

— Кто это?

Говорящий понизил голос настолько, что я смог поднести раструб чуть ближе к уху. Но не засунуть внутрь; второй раз я не собирался совершать эту ошибку.

— Помощник шерифа, — мы с Джейми Декарри были кем угодно, только не помощниками, но обычно чем проще, тем лучше. Даже всегда лучше, полагаю я, если надо успокоить запаниковавшего человека по джинг-джангу.

— Где шериф Пиви?

— Дома, со своей женой. Еще, наверное, нет и пяти утра. А теперь скажи, кто ты, откуда говоришь и что случилось.

— Это Канфилд с Джефферсона. Я…

— С какого Джефферсона? — я услышал позади шаги и обернулся, наполовину вскинув револьвер. Но это был всего лишь Джейми, с всклокоченными со сна волосами. Он тоже держал в руке револьвер и успел натянуть джинсы, хотя и был босиком.

— С ранчо Джефферсона, ты, идиот полоротый! Пошли к нам сюда шерифа, да поживее. Тут все мертвые! Джефферсон, его семья, повар, все пастухи. Вся ферма в кровище!

— Сколько? — спросил я.

— Может, пятнадцать человек. Может, двадцать. Кто их знает? — Канфилд из Джефферсона начал рыдать. — Они все в кусках. Тот, кто это над ними сотворил, не тронул собак, Рози и Мози. Они были в доме. Нам пришлось их пристрелить. Они лакали кровь и ели мозги.

Езды туда было колес десять, строго на север в сторону Соляных холмов. С нами поехали шериф Пиви, Келлин Фрай — хороший помощник — и сын Фрая Викка. Машинист, которого, как оказалось, звали Тревис, тоже отправился с нами, потому что он ночевал у Фраев. Мы нещадно подгоняли лошадей, но все равно день был уже в разгаре, когда мы добрались до ранчо Джефферсона. Хорошо хоть ветер, продолжавший усиливаться, дул нам в спину.

Пиви предположил, что Канфилд — «кнут», то есть бродячий ковбой, не приписанный к какому-то конкретному ранчо. Некоторые из них шли в бандиты, но большинство были честными ребятами, просто им не сиделось на одном месте. Когда мы въехали в широкие ворота для скота с надписью «ДЖЕФФЕРСОН» большими белыми буквами, с ним были еще два ковбоя, его товарищи. Все трое сгрудились у изгороди из жердей, отгораживавшей загон для лошадей рядом с большим домом. В полумиле к северу или около того на небольшом возвышении стоял барак. С такого расстояния можно было разглядеть только две необычных вещи: дверь в южной стене барака стояла нараспашку, раскачиваясь туда-сюда под порывами щелочного ветра, и трупы двух больших черных собак лежали распростертыми на земле.

Мы спешились, и шериф Пиви пожал руки ковбоям, которые явно были страшно нам рады:

— Да, Билл Канфилд, вижу тебя, кнут ты этакий!

Самый высокий из трех снял шляпу и прижал ее к рубашке:

— Я уже больше не кнут. А может, и кнут, кто его теперь знает. Но какой-то срок я побыл Канфилдом с Джефферсона, так я и говорил каждому, кто звонил по этой чертовой говорилке, потому как в прошлом месяце я подписал уговор с хозяином. Старик Джефферсон сам поставил за меня отметку на стене, да только теперь он мертвый, как и все остальные.

Он сглотнул, и его кадык задвигался. Щетина на его лице казалась очень темной на фоне белой кожи. На груди его рубашки виднелась подсыхающая блевотина:

— Его жена и дочки тоже отправились на пустошь в конце тропы. Их можно узнать по длинным волосам и по… по… О, Человек-Иисусе, когда такое увидишь, так пожалеешь, что не родился слепым, — он закрыл лицо шляпой и зарыдал.

Один из товарищей Канфилда сказал:

— Это что, стрелки, шериф? Что-то они больно молоды, чтобы таскать стволы, а?

— Забудь про них, — ответил Пиви. — Расскажите мне, как вы здесь оказались.

Канфилд опустил шляпу. Из его покрасневших глаз текли слезы:

— Мы втроем были в Пустошах. Загоняли лошадей, что отбились от табуна, и устроились там на ночлег. Потом мы услышали на западе крики. Они нас пробудили от крепкого сна, потому что мы здорово устали. Потом выстрелы — два или три. Они стихли, и снова начались крики. И что-то… что-то большое — оно рычало и ревело.

Другой ковбой сказал:

— Похоже было на медведя.

— Да нет, — возразил третий. — Вовсе не похоже.

Канфилд продолжал:

— Мы знали, что крики идут с ранчо, что бы это ни было. До нас оттуда было колеса с четыре, может, и шесть, но вы же знаете, на Пустошах далеко слышно. Мы поехали к ранчо, но я добрался сюда быстрее этих двоих, потому что я же был на постоянке, а они — кнуты.

— Не понял, — сказал я.

Канфилд повернулся ко мне:

— У меня же была лошадь с ранчо, так? Хорошая лошадка. А у Снипа и Арна — всего лишь мулы. Он их загнали туда, к остальным, — он указал на загон. В этот момент налетел сильный порыв ветра, неся щелочную пыль, и животные галопом поскакали прочь от него, будто унесенные отливом.

— Они до сих пор перепуганы, — сказал Келлин Фрай.

Глядя в сторону барака, машинист — Тревис — отозвался:

— И не они одни.

К тому времени как Канфилд, самый новый из «хлыстов» — то есть наемных работников — на ранчо Джефферсона, добрался до дома, крики уже затихли. Прекратился и рев зверя, хотя рычание продолжалось. Это рычали две собаки, дерущиеся из-за останков. Канфилд знал, с какой стороны хлеб намазан медом, и миновал барак — и рычащих в нем собак — направившись к большому дому. Входная дверь была распахнута, в прихожей и в кухне горели керосиновые лампы, но никто не откликнулся на его зов.

Он нашел леди-сай Джефферсон в кухне. Тело ее лежало под столом, а полусъеденная голова откатилась к двери кладовой. Следы вели к двери на веранду, хлопавшей на ветру. Одни были человеческие, другие — следы чудовищно огромного медведя. Медвежьи следы были кровавыми.

— Я взял лампу с мойки, где ее оставили, и пошел по следам на двор. Две девочки лежали на земле между домом и сараем. Одна обогнала сестренку на три-четыре десятка шагов, но все равно обе лежали мертвые, ночные рубашки с них были сорваны, а спины распаханы до самого позвоночника, — Канфилд медленно покачал головой, не сводя больших глаз — глаз, переполненных слезами, — с шерифа Пиви. — Не хотел бы я увидеть когти, которые на такое способны. Никогда, никогда, ни за что на свете. Я видел, что они сотворили, и с меня хватит.

— А барак? — спросил Пиви.

— Ну да, туда я потом и пошел. Можете сами взглянуть, что там внутри. И на женщин тоже — я их оставил там же, где нашел. Я с вами не пойду. Может, Снип с Арном…

— Не я, — сказал Снип.

— И не я, — отозвался Арн. — Хватит с меня и того, что мне это все теперь будет сниться.

— Провожатый нам, пожалуй, не нужен, — сказал Пиви. — Вы трое оставайтесь здесь.

Шериф Пиви направился к большому дому. По пятам за ним следовали Фраи и Тревис-машинист. Джейми положил руку Пиви на плечо и заговорил почти извиняющимся голосом, когда старший шериф обернулся:

— Не затопчите следы. Они могут оказаться важными.

Пиви кивнул:

— Ага. Мы про них не забудем. Особенно про те, которые ведут в сторону, куда ушла эта тварь.

Женщины оказались там, где Канфилд и говорил. Видеть кровь мне не впервой — да, повидал немало в Меджисе и в Галааде — но никогда я не видел ничего подобного. Джейми тоже. Он побледнел не меньше Канфилда, и я мог только надеяться, что он не упадет в обморок и не опозорит своего отца. Но волновался я зря: вскоре он уже стоял на коленях на кухне и внимательно рассматривал огромные, с кровавой окантовкой, следы животного.

— Это медвежьи следы, — сказал он, — но, Роланд, такого огромного я нигде и никогда не видел. Даже в Бескрайнем лесу.

— И все-таки, друг, прошлой ночью один такой тут побывал, — сказал Тревис. Он посмотрел на жену ранчера и вздрогнул, хотя она, как и ее несчастные дочери, была накрыта одеялами, принесенными кем-то со второго этажа. — Буду рад вернуться в Галаад, где такое бывает только в сказках.

— Видишь что-то еще? — спросил я Джейми. — Хоть что-нибудь.

— Да. Сначала оно забралось в барак рабочих, и там основательно… поело. Шум, конечно же, разбудил и четверых домочадцев… или их было больше? Шериф?..

— Ага, — сказал Пиви. — У них ещё двое сыновей, но Джефферсон, видимо, послал их на ярмарку в Галаад, я так думаю. Ох и хлебнут они горя, когда вернутся.

— Ранчер оставил своих женщин и бросился к бараку. Должно быть, выстрелы, которые слышали Канфилд с товарищами, были его.

— Помогло это ему — дальше некуда, — пробормотал Викка Фрай. Отец стукнул его по плечу и приказал заткнуться.

— Потом тварь ворвалась сюда, — продолжал Джейми. — Думаю, леди-сай Джефферсон и обе девочки спустились к тому времени на кухню. И думаю, что сай приказала дочерям бежать со всех ног.

— Ага, — сказал Пиви. — И она, конечно же, попыталась задержать тварь как можно дольше, чтобы дать девочкам уйти. По всему выходит, что так и было. Да только не сработало это. Если б они находились в передней части дома — если б видели, какая эта тварь огромная — сай бы повела себя по-другому, и мы нашли бы их троих там, в пыли. — Он тяжело вздохнул. — Давайте, парни, посмотрим, что там в бараке. Нечего тянуть — легче от этого не станет.

— Думаю, я лучше подожду с погонщиками около загонов, — сказал Тревис. — Я уже насмотрелся вдоволь.

— А можно мне тоже, па? — выпалил Викка Фрай.

Келлин взглянул на перепуганного сына и сказал, что да, можно. Прежде чем отпустить мальчика, он поцеловал его в щеку.

Футов за десять до барака голая земля превратилась в кровавое месиво, покрытое следами сапог и когтистых лап. Неподалеку, в зарослях зубчатки, валялся старый короткоствольный четырёхзарядник с погнутым дулом. Джейми указал на путаницу следов, на оружие, на открытую дверь барака. Потом он поднял брови в безмолвном вопросе: понял? Я понял, еще бы не понять.

— На этом месте это существо — оболочник в личине медведя — встретилось с хозяином ранчо, — сказал я. — Тот выстрелил несколько раз, потом уронил ружье…

— Нет, — сказал Джейми. — Тварь его отобрала. Потому и дуло погнуто. Может, Джефферсон попытался убежать. А может, стал защищаться. Так или иначе, это ему не помогло. Его следы здесь закачиваются. Значит, тварь подхватила его и забросила в барак через открытую дверь. Потом она направилась к большому дому.

— Стало быть, мы идем по его следу задом наперед, — сказал Пиви.

Джейми кивнул:

— Но очень скоро мы пойдем следом за ним, — сказал он.

Тварь превратила барак в бойню. В результате список мясника пополнился восемнадцатью жертвами: шестнадцать хлыстов, погибший у своей печи повар в изорванном и окровавленном фартуке, саваном накрывшем ему лицо, и сам Джефферсон, у которого не осталось ни одной конечности. Его оторванная голова пялилась на стропила, показывая в жуткой ухмылке только верхние зубы. Нижнюю челюсть вырвал оболочник. Келлин Фрай нашел ее под одной из коек. Один из работников попытался использовать седло в качестве щита, но из этого ничего не вышло: тварь когтями разодрала седло на две части. Одной рукой ковбой-неудачник все еще держался за луку седла. Лицо исчезло — тварь просто сжевала его с черепа.

— Роланд, — выдавил Джейми так, будто его горло сжалось до размеров соломинки. — Мы должны найти эту тварь. Должны.

— Давай посмотрим, что покажут следы снаружи, пока ветер не стер их, — ответил я.

Мы оставили Пиви и остальных у барака, а сами обогнули большой дом и подошли к накрытым одеялами телам девочек. По краям и вокруг вмятин от когтей следы начали терять четкость, но все равно их трудно было не заметить даже тем, кому не посчастливилось иметь в учителях Корта из Галаада. Оставившая их тварь весила никак не меньше восьмисот фунтов.

— Смотри, — сказал Джейми, встав на колени перед одним из следов. — Спереди след глубже, видишь? Она бежала.

— И на задних ногах, — добавил я. — Как человек.

Следы проходили мимо насосной, в которой теперь царил сущий хаос, будто бы тварь походя отыгралась на ней из чистой злобы. Дальше следы вели на север по поднимающейся в гору тропе, к неокрашенному строению, которое служило либо складом конской упряжи, либо кузницей. К северу от строения, на протяжении двадцати колес протянулась скалистая пустошь, а за ней — соляные холмы. Мы могли видеть дыры, ведущие в отработанные шахты. Выглядели они как пустые глазницы.

— Дальше можно не продолжать, — сказал я. — Мы и так знаем, куда ведут следы — наверх к домам солевиков.

— Подожди, — сказал Джейми. — Посмотри сюда. Такого ты еще никогда не видел.

Следы начали меняться: когти сливались во что-то наподобие неподкованных копыт.

— Медвежью оболочку она поменяла на… на что? На бычью?

— Похоже на то, — сказал Джейми. — Давай пройдем чуть дальше. У меня есть идея.

Приближаясь к длинному сараю, следы копыт превратились в следы лап. Бык обернулся какой-то чудовищной кошкой. Эти следы были сперва большими, потом стали уменьшаться, как будто тварь на бегу съеживалась от размеров льва до пумы. Когда след увел нас с дороги на тропку, отходящую к седельному сараю, мы обнаружили большой вытоптанный участок травы-зубчатки. Сломанные стебли были перепачканы кровью.

— Оно упало, — сказал Джейми. — Я думаю, оно упало… а потом начало кататься, — он отвел взгляд от примятой травы. Лицо его было задумчиво. — Похоже, ему было больно.

— Хорошо, — сказал я. — Теперь сюда посмотри, — я указал на дорожку, хранившую следы множества копыт. Да и другие знаки там были.

Отпечатки босых ног вели к дверям флигеля, ездившим по ржавым металлическим рельсам.

Джейми обернулся ко мне, широко раскрыв глаза. Я поднес палец к губам и вытащил один револьвер. Джейми сделал то же самое, и мы двинулись к сараю. Я махнул ему, чтобы он отошел подальше. Он кивнул и передвинулся влево.

Я стоял перед открытой дверью, подняв револьвер, и ждал, пока Джейми доберется до другого конца сарая. Ничего подозрительного не было слышно. Когда я решил, что мой партнер уже на месте, то наклонился, подобрал свободной рукой приличных размеров камень и бросил его внутрь. Он упал со стуком и покатился по деревянному полу. Больше по-прежнему ничего не было слышно. Я ворвался в сарай, пригибаясь, с револьвером наизготовку.

Внутри вроде бы никого не было, но среди множества теней трудно было сказать с уверенностью. В сарае уже было тепло, а к полудню он должен был превратиться в духовку. Я увидел пару пустых стойл по обе стороны, маленькую наковальню рядом с ящиками, полными ржавых подков и не менее ржавых гвоздей, пыльные банки со всякими мазями и притирками, тавра в жестяном чехле и большую кучу старой упряжи, которую следовало либо починить, либо выбросить. Над парой верстаков висел разномастный инструмент, в основном ржавый, как подковы и гвозди. Несколько деревянных крюков для привязи. Цементное корыто с насосом. Воду в корыте не меняли уже давно. Когда мои глаза попривыкли к темноте, я смог увидеть клочья соломы, плавающие на поверхности. Я смекнул, что когда-то это был не просто сарай для седел и сбруи, а целая мастерская, в которой обслуживали лошадей, принадлежащих ранчо. Наверное, и коновал свой имелся. Лошадей заводили с одного конца, занимались ими, а потом выводили через другой. Но теперь вид у мастерской был ветхий и запущенный.

Следы твари, которая к тому времени стала человеком, вели по центральному проходу из одного конца в другой. Я шел за ними:

— Джейми? Это я. Ради твоего отца, не подстрели меня.

Я вышел наружу. Джейми вернул револьвер в кобуру, а потом указал на большую кучу лошадиного помета.

— Он знает, кто он и что он, Роланд.

— И тебе об этом рассказало конское дерьмо?

— Ты удивишься, но да.

Он не сказал, как именно, но через пару секунд я сам все увидел. Наверное, эту мастерскую забросили потому, что построили другую, поближе к большому дому. Но помет-то был свежим:

— Если он приехал на лошади, то приехал человеком.

— Ну да. И ушел тоже.

Я присел на корточки, чтобы хорошенько подумать. Джейми свернул самокрутку и не мешал. Когда я взглянул на него снизу вверх, на лице его играла слабая улыбка.

— Понимаешь, что это значит, Роланд?

— Две сотни солевиков, плюс минус, — я хоть и не самый смекалистый, но в конце концов добираюсь до сути.

— Ага.

— солевиков, заметь, а не кнутов или хлыстов. Дружат с киркой, а не с лошадьми. Как правило.

— Согласен.

— Как думаешь, у скольких из них есть лошади? Сколько из них хоть раз сидели в седле?

Улыбка стала шире:

— Думаю, человек двадцать-тридцать.

— Уже лучше, чем две сотни, — сказал я. — Гораздо лучше. Поднимемся туда, как только…

Я так и не договорил, потому что услышал стоны. Шли они из седельного сарая, который я посчитал пустым. Как же я обрадовался, что в эту минуту с нами не было Корта. Он бы точно ухватил меня за ухо и швырнул оземь. По крайней мере, в свои лучшие годы.

Мы испуганно переглянулись и побежали внутрь. Стоны не прекратились, хотя сарай по-прежнему выглядел пустым. И вдруг та самая куча старой сбруи — хомуты, уздечки, поводья — начала вздыматься и опускаться, будто бы дыша. Горы спутанной кожи раздались в стороны, и из-под них показался мальчик. Светлые его волосы торчали во все стороны. Одет он был в джинсы и старую рубашку, расстегнутую и незаправленную. На первый взгляд он был цел и невредим, но в полутьме всего не углядишь.

— Оно ушло? — спросил он дрожащим голосом. — Пожалуйста, саи, скажите, что ушло. Пожалуйста.

— Ушло, — сказал я.

Мальчишка начал выбираться из груды упряжи, но полоска кожи опутала ему ногу, и он завалился вперед. Я поймал его, и в меня вперились глаза, ярко голубые и совершенно безумные от ужаса.

А потом он отключился.

Я поднес его к поилке для лошадей. Джейми снял Бандану, окунул в воду и начал вытирать испачканное грязью лицо мальчика. Ему могло быть одиннадцать, а может, на год-два меньше — худоба мешала определить точный возраст. Вскоре его веки затрепетали он открыл глаза. Мальчик переводил взгляд с меня на Джейми и обратно:

— Кто вы? — спросил он. — На ранчо я вас не видел.

— Мы друзья ранчо, — ответил я. — А ты кто?

— Билл Стритер, — сказал он. — Погонщики зовут меня юным Биллом.

— Юным Биллом, ага. А папа твой, значит, Старый Билл?

Мальчик сел, взял Бандану Джейми, окунул ее в поилку и выжал себе на худую грудь.

— Не, Старый Билл — это мой дед, но он ушел в пустошь два года назад. А папку зовут просто Биллом, — произнеся имя отца, мальчик округлил глаза. Он схватил меня за руку:

— Он же не мертв, правда? Ведь правда же, сай?!

Мы с Джейми переглянулись, и это напугало его еще больше.

— Скажите, что он не умер! Пожалуйста, скажите! — мальчик заплакал.

— Тише, тише, успокойся, — сказал я. — Что делает твой папа? Он погонщик?

— Да нет же — он повар. Скажите, что он жив, пожалуйста!

Но мальчик знал правду. Я видел это в его глазах так же четко как и повара с наброшенным на лицо окровавленным фартуком в бараке.

У большого дома росла ива, и под ней я, Джейми и Шериф допросили юного Билла Стритера. Остальных мы отправили посидеть возле барака — посчитали, что слишком много народа только огорчит и испугает мальчика еще больше. Так вышло, что от него мы не узнали почти ничего важного.

— Папа сказал мне, что ночь будет теплой и что мне стоит пойти на пастбище по другую сторону загона и спать под открытым небом, — рассказал нам юный Билл. — Сказал, что там прохладней и лучше спится. Но на самом деле я знал, почему: Элрод снова достал где-то бутылку и успел нализаться.

— Элрод Наттер, так? — спросил шериф Пиви.

— Ага, он самый. Парнями заправляет — бригадир ихний.

— Старый знакомый, — сказал Пиви. — Не я ли сажал его в кутузку полдюжины раз? Джефферсон его держит только потому, что тот всадник от бога и с лассо управляется — дай бог каждому, но когда нажрется, то просто звереет. Ведь так, юный Билл?

Тот с готовностью закивал и смахнул с глаз прядь длинных волос, все еще пыльных от сбруи, в которой прятался:

— Да сэр, он когда напивается, начинает ко мне цепляться, и отец это знал.

— Ты был помощником повара, так? — спросил Пиви. Был… Я понимал что Пиви пытался выказать участие, но ему стоило получше следить за своим ртом.

Но мальчик, кажется, ничего не заметил:

— Нет, не повара. Помогаю по бараку, — он повернулся ко мне с Джейми. — Койки заправляю, веревки сматываю, скатываю спальные мешки, полирую седла, запираю ворота в конце дня, когда лошадей загоняют в стойла. Кроха Брэддок научил меня делать лассо и неплохо его метать. Роско учит стрелять из лука. Фредди Два Шага говорит, что осенью покажет мне, как клеймят скот.

— Неплохо, — сказала я и похлопал себя по горлу.

Это заставило его улыбнуться:

— В основном, парни они неплохие, — улыбка сползла с лица будто солнце, зашедшее за тучи. — Кроме Элрода. Когда трезвый он просто хмурый, но когда напьется, начинает подтрунивать. Зло подтрунивать, понимаете?

— Еще как, — сказал я.

— Ну вот, а если ты не смеешься и не превращаешь все в шутку — даже если он выкручивает тебе руку или таскает за волосы по полу — его это только подстегивает. Поэтому когда папа сказал мне спать на воздухе, я взял одеяло, взял тряпицу и пошел. Умный все поймет с полуслова, как говорит мой папа.

— Что еще за тряпица? — спросил Джейми шерифа.

— Кусок брезента, — ответил тот. — От дождя не спасет, а вот от росы — вполне.

— И где ты устроился? — спросил я мальчика.

Он указал на место позади загона. Усиливающийся ветер никак не давал успокоиться лошадям. Над нами и вокруг нас вздыхала и танцевала ива. Приятно слышать, еще приятнее — смотреть:

— Думаю, мои одеяло и тряпица все еще там.

Указанное мальчиком место, седельный сарай, в котором мы его нашли и барак образовывали треугольник со сторонами примерно в четверть мили длиной и с загоном в центре.

— Как ты добрался с места ночлега до той груды упряжи, Билл? — спросил шериф Пиви.

Мальчик некоторое время смотрел на него, не произнося ни слова. Из глаз потекли слезы. Он закрыл глаза руками, пряча слезы:

— Я не помню, — сказал он. — Ничего я не помню, — мальчик даже не опустил руки, а уронил их на колени, будто ему вдруг стало не по силам держать их на весу. — Я хочу к папе!

Джейми поднялся и отошел, глубоко засунув руки в карманы. Я попытался произнести нужные слова и не смог. Не забывайте, что хотя мы с Джейми уже носили револьверы, но это пока еще не были большие револьверы наших отцов. Мне уже никогда не суждено было быть таким молодым, каким я был до того, как встретил Сюзан Дельгадо, полюбил ее и потерял навеки, но я все еще был слишком молод, чтобы сказать этому мальчику, что его отца разорвало на куски чудовище. Поэтому я взглянул на шерифа Пиви. Я взглянул на взрослого.

Пиви снял свою шляпу и отложил в сторону на траву. Потом он взял мальчика за руки:

— Сынок, — сказал он, — я должен тебе сообщить плохую новость. Набери побольше воздуха и постарайся принять ее как мужчина.

Но за плечами у юного Билла Стритера было всего девять или десять весен, самое большее — одиннадцать, и он пока ничего не мог принять как мужчина. Он завыл, и я увидел бледное мертвое лицо своей матери так ясно, как будто она лежала рядом со мной под этой ивой, и это было невыносимо. Я чувствовал себя трусом, но это не помешало мне встать и уйти.

Парень плакал до тех пор, пока то ли не уснул, то ли не впал в забытье. Джейми бережно перенес его в жилой дом и уложил на одной из кроватей наверху. Он был всего лишь сын повара из барака, но теперь в этих кроватях все равно некому было спать. Шериф Пиви позвонил по джинг-джангу в свою контору, где одному из помощников похуже было велено ждать его звонка. Очень скоро владелец похоронного бюро Дебарии — если таковой там имелся — должен организовать небольшую колонну фургонов, для того, чтобы забрать мертвых.

Шериф Пиви прошел в маленькую контору Джефферсона и плюхнулся в кресло на колесиках:

— Что дальше, ребятки? — спросил он. — Солевики, надо полагать. И лучше вам попасть к ним до того, как этот ветер превратится в самум. А этого не миновать, — он вздохнул. — От парнишки вам толку не будет, это точно. То, что он увидел, было такое ужасное, что у него все вышибло из головы.

Джейми начал:

— Роланд умеет…

— Я не уверен, что делать дальше, — сказал я. — Я бы хотел посоветоваться с партнером. Пожалуй, мы прогуляемся до сарая.

— Следы, наверно, уже сдул ветер, — сказал Пиви, — но делайте, как вам угодно, — он покачал головой. — Ох, как тяжко это было — рассказать все этому парнишке. Очень тяжко.

— Вы всё правильно сделали, — сказал я.

— Да? Правда? Что ж, спасибо. Бедный парнишка. Думаю, некоторое время он побудет у нас с женой, пока не придумаем, что с ним дальше делать. Вы, парни, обговорите все что нужно, а я пока посижу здесь и постараюсь успокоиться. Сейчас-то спешить уже некуда — адская тварь вдоволь напировалась в эту ночь, поэтому на охоту она выйдет еще не скоро.

Мы с Джейми два раза обошли загон и сарай, пока говорили, а ветер все крепчал, бил по штанинам и развевал наши волосы.

— Он правда ничего не помнит, Роланд?

— А ты как думаешь? — спросил я.

— Нет, — сказал он. — Потому что «Оно ушло?» было первым, что он спросил.

— И он знал, что его отец погиб. Даже когда он задал этот вопрос, ответ читался в его глазах.

Джейми какое-то время шел молча, опустив голову. Мы оба завязали платками рты и носы — от пыльного ветра. Бандана Джейми еще не обсохла после поилки:

— Когда я начал говорить шерифу, что ты умеешь добывать сведения, зарытые в памяти людей, ты меня прервал, — сказал он наконец.

— Нечего ему об этом знать, потому что работает это не всегда.

Со Сьюзан Дельгадо сработало, но тогда часть ее безумно хотела рассказать, что же Риа, ведьма с Кооса, хотела скрыть от ее верхнего разума, в котором наши мысли звучать очень четко. Хотела рассказать, потому что мы любили друг друга.

— Но ты же попытаешься? Ты попытаешься, да?

Я не отвечал до тех пор, пока мы не начали обходить загон во второй раз. Приводил свои мысли в порядок, а как я уже, наверное, говорил, у меня такая работа идет медленно.

— солевики в шахтах больше не живут — у них теперь свой лагерь в нескольких колесах к западу от Малой Дебарии. Келлин Фрай рассказал мне об этом по пути сюда. Я хочу, чтобы ты взял Фраев и Пиви и съездил туда. Канфилда тоже, если тот захочет. Думаю, что захочет. Те двое погонщиков — Канфилдова свита — могут остаться здесь и ждать гробовщика.

— А ты отвезешь мальчика в город?

— Да, и хочу это сделать сам. Я тебя отсылаю к солевикам не потому, что хочу избавиться от тебя и остальных. Если поскачешь быстро и если у них есть ремуда, то может ты успеешь заметить лошадь, которую крепко гнали.

— Сомневаюсь, — мне показалось, что лицо под банданой озарила улыбка.

Я тоже сомневался. Если бы не ветер, который Пиви называл самумом, шансы были бы повыше. Ветер высушит пот на лошади, даже если незадолго до этого ее чуть ли не загнали. Джейми сможет заметить лошадь, запыленную больше остальных, с репеями и сорняками в хвосте. Но если мы не ошиблись, и оболочник действительно себя осознает, то он тщательно почистит лошадь от гривы до копыт, как только вернется.

— Кто-то мог увидеть его на входе в лагерь.

— Да… если только он не поскакал сначала в Малую Дебарию, почистился и в лагерь вернулся уже оттуда. Умный так бы и поступил.

— Даже если и так, вы с шерифом сможете узнать, у скольких из них есть лошади.

— И сколько из них умеют сидеть с седле, даже если своей лошади у них нет, — сказал Джейми. — Это мы сможем, ага.

— Соберите их всех, — сказал я Джейми, — по крайней мере всех, кого сможете, и приведите их в город. А если кто запротестует, напомни ему, что он помогает поймать монстра, который держит в страхе Дебарию, Малую Дебарию и вообще все баронство. Нет нужды объяснять, что на того, кто все-таки откажется, будут смотреть косо. Это любой идиот поймет.

Джейми кивнул и ухватился за ограду, когда по нам ударил особенно сильный порыв ветра. Я повернулся и посмотрел ему в лицо.

— И еще одно. Ты провернешь кое-какой трюк, и как инструмент используешь Викку, Келлинова сына. Они там будут уверены, что пацан язык за зубами не удержит и все разболтает, даже если ему запретили. Особенно если запретили.

Джейми молча ждал, но в глазах читалась тревога, и я был уверен, что он уже знает, какими будут мои следующие слова. Сам бы он ничего такого не сделал даже если бы подобная мысль и пришла ему в голову. Именно поэтому отец и назначил меня главным в этой поездке. Не потому, что я преуспел в Меджисе — да и вряд ли то было успехом — и не потому, что я его сын, хотя это, наверное, сыграло какую-то роль. Мой разум был такой же как и его: холодный.

— Скажешь солевикам, которые понимают в лошадях, что у резни на ранчо был свидетель. Назвать, понятное дело, ты его не можешь — можешь лишь сказать, что тот видел оболочника в его человечьем облике.

— Ради твоего отца, Роланд, ты же не знаешь наверняка, что юный Билл видел его. Даже если и видел, то лица, скорее всего, не разглядел — он же прятался в груде упряжи!

— Это так, но оболочник этого знать не будет. Зато он будет знать, что это может быть правдой, потому что ранчо он покинул уже человеком.

Я пошел дальше. Джейми пристроился сбоку.

— И тут в дело вступает Викка. Он отобьется от вашей группы и шепнет какому-нибудь мальчику его возраста, что свидетель — это сын повара по имени Билл Стритер.

— Парнишка только что потерял отца, а ты хочешь его использовать как наживку…

— Возможно, до этого дело и не дойдет. Если слух попадет в нужные уши, тот, кого мы ищем может попытаться бежать еще по дороге в город. И тогда ты будешь знать, что к чему. Если же оболочника среди солевиков нет, тогда и бояться нечего. А его вполне может и не быть, сам понимаешь.

— А что если мы правы, но парень не сломается и не побежит?

— Приведем их всех в тюрьму. Мальчика я запру в камере, а ты проведешь солевиков-лошадников мимо нее одного за другим. Я попрошу юного Билла молчать, пока все они не пройдут. Ты прав — он может и не узнать преступника, даже если я помогу ему вспомнить некоторые подробности этой ночи. Но опять же, тот, кого мы ищем этого знать не будет.

— Опасно это… — сказал Джейми. — Опасно для мальчика.

— Риск невелик, — ответил я. Дело будет днем, да и оболочник будет в человечьем облике. И Джейми… — я схватил его за руку. — Я тоже буду в камере, и ублюдку придется пройти через меня, чтобы добраться до мальчика.

Пиви мой план понравился больше, чем Джейми. Меня это нисколько не удивило. В конце концов, это был его город. А что за дело ему было до юного Билла? Сын мертвого повара. Мелочь в общей картине мироздания.

Как только наша маленькая партия отправилась в Соляной Городок, я разбудил мальчика и объявил ему, что мы едем в Дебарию. Он согласился, не задав ни одного вопроса. Мальчик пребывал в каком-то оцепенении. Время от времени он протирал глаза кулаками. По дороге к загону он снова спросил меня, точно ли его папа мертв. Я сказал, что да. Мальчик глубоко вздохнул, повесил голову и уперся руками в колени. Я переждал немного и спросил, оседлать ли ему лошадь.

— Если разрешите мне ехать на Милли, так ее я и сам могу оседлать. Я ее кормлю, и мы с ней вроде как друзья. Говорят, будто у мулов ума немного, но Милли не такая.