Ветер сквозь замочную скважину Кинг Стивен

— Про Тима Отважное Сердце — «Ветер в замочной скважине». Ладно, проехали. Я знаю, что гуртовщики могли быть пьяными. Они обычно пьяные, если поблизости есть город, где подают выпивку. Но если они говорят правду, то это существо — не просто оборотень: оно меняет облики. Так считает Ваннай.

— Двадцать три убитых, говоришь. Ого…

Порыв ветра поднял в воздух клубы щелочи. Лошади шарахнулись, а мы подтянули платки повыше, закрыв рты и носы.

— Жара адская, — сказал Джейми. — И эта чертова пыль.

Потом он умолк, словно решив, что слишком разговорился. Я не возражал, потому что мне было о чем подумать.

Чуть меньше чем через час мы оказались на вершине холма и увидели внизу сверкающую белую гасиенду. Она была размером с баронский особняк. За ней к узкой речушке спускался большой сад и что-то вроде виноградника. При виде него у меня потекли слюнки. В последний раз я ел виноград, когда у меня подмышками еще не росли волосы.

Стены у гасиенды были высокие, угрожающе усеянные битым стеклом, но деревянные ворота стояли нараспашку, словно приглашая войти. Перед ними на чем-то вроде трона восседала женщина в белом муслиновом платье и чепце из белого шелка, охватывавшем ее голову, как чаячьи крылья. Когда мы подъехали ближе, я увидел, что трон был из железного дерева. И никакое другое кресло, кроме разве что металлического, не выдержало бы ее вес, потому что это была самая большая женщина, какую я в жизни видел, — великанша, которая была бы подходящей партнершей для легендарного принца-разбойника Дэвида Шустрого.

На коленях у нее лежало рукоделье. Может быть, она вязала одеяло, но на фоне огромного, как бочка, тела и грудей, под каждой из которых мог бы спрятаться от солнца ребенок, вязанье выглядело не больше носового платка. Она заметила нас, отложила работу и встала. В ней было футов шесть с половиной, а может, и больше. Здесь, в низине, ветра было поменьше, но его хватало, чтобы юбка затрепетала вокруг ее длинных ног. Ткань хлопала, как парус, развеваемый бризом. Я вспомнил слова машиниста — «они едят мужиков», но когда она поднесла большой кулак к широкой равнине лба и приподняла свободной рукой край платья, деля реверанс, я все же потянул за поводья.

— Хайл, стрелки, — воскликнула она. Голос у нее был звучный, почти мужской баритон. — Приветствую вас от имени «Благодати» и всех женщин, что здесь обитают. Да будут долгими ваши дни на этой Земле.

Мы тоже поднесли кулаки ко лбу и пожелали ей вдвое больше дней.

— Вы прибыли из Внутреннего Мира? Думаю, да, потому что для здешних мест ваши одежки слишком чистые. Но они такими не останутся, если вы задержитесь дольше, чем на день, — и она засмеялась. Смех прозвучал негромким раскатом грома.

— Задержимся, — сказал я. Было ясно, что Джейми говорить не собирается. И всегда-то немногословный, сейчас он впал в полное безмолвие. Тень женщины возвышалась позади нее на стене, огромная, как лорд Перт.

— Вы приехали из-за оболочника?

— Да, — ответил я. — Он вам встречался, или вы только слышали разговоры? Если так, то мы поблагодарим вас и отправимся дальше.

— Не «он», дружок. Даже не думай так.

Я молча смотрел на нее. Ее глаза, когда она встала, оказались почти на одном уровне с моими, хотя я сидел на Молодом Джо, хорошем, большом коне.

— Оно, — сказала она. — Чудовище из Глубоких Расселин, это так же верно, как то, что вы оба служите Эльду и Белизне. Может, когда-то оно и было человеком, но теперь уже нет. Да, я видела его, и видела его работу. Оставайтесь на месте, никуда не двигайтесь, и вы тоже увидите его работу.

Не дожидаясь ответа, женщина вошла в открытые ворота. В своем белом муслине она была похожа на баркас, подгоняемый ветром. Я взглянул на Джейми. Он пожал плечами и кивнул.

— ЭЛЛЕН! — завопила она. Когда она кричала в полный голос, казалось, что голос раздается из электрического мегафона. — КЛЕММИ! БРИАННА! НЕСИТЕ ПОЕСТЬ! НЕСИТЕ МЯСО, И ХЛЕБ, И ЭЛЬ — СВЕТЛЫЙ, НЕ ТЕМНЫЙ! ПРИНЕСИТЕ СТОЛ, ДА СМОТРИТЕ НЕ ЗАБУДЬТЕ ПРО СКАТЕРТЬ! И ПРИШЛИТЕ КО МНЕ ФОРТУНУ! ПОЖИВЕЕ! ШЕВЕЛИТЕСЬ!

Отдав эти приказания, она вернулась к нам, деликатно придерживая подол, чтобы на него не попадала щелочь, летящая из под здоровенных черных кораблей, в которые она была обута.

— Леди-сай, спасибо за предложение гостеприимства, но нам правда надо…

— Поесть — вот что вам надо, — сказала она. — Мы посидим здесь, у дороги, чтобы не портить вам аппетит. Потому что я знаю, что рассказывают о нас в Галааде, да-да, все мы это знаем. Думается мне, мужчины говорят такое про каждую женщину, которая решается жить сама по себе. Это заставляет их усомниться, так ли многого стоят их молоты.

— Мы не слышали никаких…

Она засмеялась, и грудь ее заколыхалась, как море:

— Это очень вежливо с твоей стороны, юный стрелок, и очень умно, но меня не вчера отлучили от груди. Мы вас не съедим, — ее глаза, такие же черные, как башмаки, лукаво блеснули. — Хотя закуска из вас, пожалуй, вышла бы знатная, — что из одного, что из обоих. Я — Эверлинн из «Благодати». Аббатиса милостью Божьей и Человека-Иисуса.

— Роланд из Галаада, — сказал я. — А это Джейми, оттуда же.

Джейми поклонился, сидя в седле.

Она снова сделала книксен, на этот раз склонив голову, так что крылья шелкового чепца на миг закрыли ее лицо, как занавес. Пока она вставала, в открытые ворота проскользнула крошечная женщина. А может быть, она была нормального роста. Возможно, она казалась крошкой только на фоне Эверлинн. Ее платье было не из белого муслина, а из грубого серого хлопка; руки она скрестила на плоской груди, а ладони спрятала глубоко в рукава. Чепца на ней не было, но все равно видна была только одна половина ее лица. Вторая половина скрывалась под толстой повязкой. Она сделала нам книксен, а потом спряталась во внушительной тени своей аббатисы.

— Подними голову, Фортуна, и покажи юным джентльменам, что ты хорошо воспитана.

Когда она наконец посмотрела на нас, я понял, почему она держала голову опущенной. Бинты не могли полностью скрыть ущерб, нанесенный ее носу; с правой стороны в нем не хватало большого куска. На его месте остался только обнаженный красный носовой ход.

— Хайл, — прошептала она. — Да будут долгими ваши дни на этой земле.

— А ваши вдвое дольше, — ответил Джейми, и я увидел по страдальческому взгляду ее единственного видимого глаза, что она надеется, что его пожелание не исполнится.

— Расскажи им, что произошло, — сказала Эверлинн. — Ну или хотя бы то, что ты помнишь. Я знаю, что это не так много.

— Это обязательно, матушка?

— Да, — ответила та, — потому что они пришли положить этому конец.

Фортуна с сомнением глянула на нас — всего лишь быстрый взгляд украдкой — а потом снова на Эверлинн:

— А они смогут? С виду они совсем молодые.

До нее дошло, что ее слова могли прозвучать невежливо, и краска залила ту щеку, которая была нам видна. Она слегка пошатнулась, и Эверлинн обвила ее рукой. Было ясно, что она сильно пострадала, и тело ее еще не оправилось окончательно. Крови, прилившей к ее лицу, предстояло немало поработать, чтобы исцелить другие части ее тела. Главным образом под бинтами, полагал я, но одежды на ней были такие просторные, что трудно было сказать, где еще она покалечена.

— Может быть, им еще год или больше не придется бриться чаще раза в неделю, но они — стрелки, Форти. Если они не наведут порядок в этом пруклятом городе, то никто не сможет. И потом, тебе это пойдет на пользу. Страх — это червь, которого лучше исторгнуть из себя, пока он не начал размножаться. Ну, расскажи им.

Она рассказала. Пока она говорила, вышли другие Сестры Благодати. Две несли стол, остальные — еду и напитки, чтобы поставить их на него. Провизия, судя по виду и запаху, тут была получше, чем то, чем мы угощались на Малыше-Гуделке, но к тому времени, как Фортуна завершила свой короткий, но ужасный рассказ, я уже не был голоден. И Джейми тоже, как я понял по его виду.

Это случилось на закате, две недели и один день тому назад. Она и еще одна женщина, Долорес, вышли запереть ворота и набрать воды для вечерних дел. Ведро несла Фортуна, и поэтому в живых осталась она. Как только Долорес начала закрывать ворота, эта тварь их распахнула, схватила ее и откусила голову своими огромными челюстями. Фортуна сказала, что хорошо ее разглядела, потому что в небе стояла полная Луна Коробейника. Существо было ростом выше человека, покрыто чешуей, и по земле за ним тащился длинный хвост. На плоской голове светились желтые глаза с узкими темными зрачками. Пасть была похожа на капкан, полный зубов длиною с мужскую ладонь. С них стекала кровь Долорес. Тварь уронила ее все еще подергивающееся тело на брусчатку двора и побежала на коротких лапах к колодцу, где стояла Фортуна.

— Я развернулась, чтобы бежать… оно схватило меня… и больше я ничего не помню.

— Я помню, — мрачно сказала Эверлинн. — Я услышала крики и выбежала из дома с нашим ружьем. Оно длинное, тонкое, с раструбом на конце ствола. С незапамятных времен оно хранится заряженным, но никто и никогда из него не стрелял. Оно вполне могло разорваться у меня в руках. Но я увидела, как тварь разрывает лицо бедной Форти, а потом еще кое-что. И когда я это увидела, то уже не думала о риске. Я даже не подумала, что могу убить и ее, бедняжку, вместе со зверем, если ружье выстрелит.

— Лучше бы вы меня убили, — сказала Фортуна. — О, как бы я этого хотела, — она села на один из стульев, которые поставили у стола, и слезы хлынули из ее глаз. Во всяком случае, из единственного уцелевшего глаза.

— Никогда так не говори, — сказала ей Эверлинн и погладила ее по волосам с той стороны, где не было повязки. — Это святотатство.

— Вы попали в него? — спросил я.

— Задела. Наше старое ружье выстрелило, и одна пуля — а может, и не одна — сбила у него с головы несколько чешуек. Оттуда потекло что-то черное, вроде смолы. Мы потом видели следы на брусчатке и засыпали их песком, не трогая руками, потому что боялись, что оно отравит нас через кожу. Чертова тварь бросила ее, и мне показалось, что она почти решилась наброситься на меня. Тогда я наставила на нее ружье, хотя из такого ружья можно выстрелить только раз. Потом его надо заряжать через дуло, засыпать в него порох и пули. Я сказала твари, пусть попробует. Сказала, что подожду, пока она подойдет поближе, чтобы все пули попали в одно место, — она откашлялась и сплюнула в пыль. — Наверно, какие-то мозги у нее есть, даже когда она не в человеческом облике, потому что она услышала меня и побежала прочь. Но прежде чем скрыться за стеной, она обернулась и посмотрела на меня. Как будто хотела запомнить. Ну и пусть себе. У меня больше нет зарядов для ружья, и не будет, если их не окажется у торговца. Зато у меня есть вот что.

Она задрала юбки до колена, и мы увидели мясницкий нож в кобуре из сыромятной кожи, пристегнутой ремнем к икре снаружи.

— Так что пусть приходит к Эверлинн, дочери Розеанны.

— Вы сказали, что видели что-то еще, — напомнил я.

Она изучающе посмотрела на меня своими яркими черными глазами, затем повернулась к женщинам:

— Клемми, Брианна, подавайте на стол. Фортуна, помолись, и не забудь попросить у Бога прощение за свое святотатство и поблагодарить Его, что твое сердце до сих пор бьется.

Эверлинн взяла меня за руку повыше локтя и повела за ворота к тому месту, где фортуна оказалась так неблагосклонна к несчастной Фортуне. Мы остались одни.

— Я видела его член, — сказала она, понизив голос. — Длинный, изогнутый, как ятаган. Он подергивался и был полон той черной дряни, которая сходит у этого существа за кровь… во всяком случае, когда оно в этом обличье. Оно хотело убить ее, как Долорес, да, это верно, но оно и трахнуть ее хотело. Трахать ее, пока она умирала бы.

Мы с Джейми поели с ними — даже Фортуна что-то поклевала — а потом сели на коней, чтобы скакать в город. Но прежде чем мы уехали, Эверлинн подошла к моей лошади и снова заговорила со мной.

— Когда закончишь свои дела, возвращайся повидать меня. Я тебе кое-что отдам.

— Что бы это могло быть, сай?

Она покачала головой:

— Сейчас еще не время. Но когда грязная тварь будет мертва, приезжай сюда, — она взяла меня за руку, поднесла ее к своим губам и поцеловала. — Я знаю, кто ты. Разве отсвет твоей матери не живет на твоем лице? Приезжай ко мне, Роланд, сын Габриэль. Непременно приезжай.

Она отошла, прежде чем я успел промолвить хоть слово, и проплыла мимо меня в ворота.

Главная улица Дебарии была широкая и мощеная, хотя мостовая во многих местах была разбита до основания, и жить ей оставалось недолго. Торговля тут шла довольно оживленно, и судя по звукам, доносившимся из салунов, те тоже не пустовали. Но у коновязей мы увидели всего несколько лошадей и мулов. В этих краях скот предназначался для торговли и для еды, а не для езды.

Женщина, выходившая из лавки с корзинкой на локте, увидела нас и уставилась во все глаза. Она вбежала обратно, и из лавки вышло несколько человек. К тому времени, как мы добрались до конторы старшего шерифа — деревянной пристройки к гораздо большему каменному зданию городской тюрьмы — по обеим сторонам улицы выстроились зеваки.

— Вы приехали, чтобы прикончить оболочника? — крикнула нам женщина с корзинкой.

— Да эти мальчишки и бутылку хлебной водки не смогут прикончить, — откликнулся мужчина, стоявший перед заведением с вывеской «Салун и Кафе „Веселые ребята“». Эта острота вызвала всеобщий смех и одобрительные шепотки.

— Похоже, городок довольно оживленный, — сказал Джейми, спешиваясь и оглядываясь на сорок-пятьдесят мужчин и женщин, оторвавшихся от своих дел (и развлечений), чтобы поглазеть на нас.

— Это только пока солнце не сядет, — отозвался я. — Как раз в это время такие твари, как этот оболочник, и выходят на дело. Так, во всяком случае, говорит Ваннай.

Мы вошли в контору. Хью Пиви оказался пузатым мужчиной с длинными седыми волосами и вислыми усами. Лицо у него было морщинистое и измученное. При виде наших револьверов он явно обрадовался. Но, присмотревшись к нашим безбородым лицам, поумерил радость. Он вытер перо ручки, которой писал, поднялся и протянул руку. Подносить кулак ко лбу шериф явно не собирался.

Когда мы пожали его руку и представились, он сказал:

— Не хочу вас обижать, молотые люди, но я надеялся увидеть самого Стивена Дешейна. И, возможно, Питера Макврайса.

— Макврайс умер три года назад, — ответил я.

Пиви был поражен:

— Вон оно что! А ведь он был отменный стрелок. Да, отменный!

— Он умер от лихорадки, — весьма вероятно, вызванной ядом, но это старшему шерифу округа Дебария было знать необязательно. — Что до Стивена, то он занят другими делами и поэтому прислал меня. Я его сын.

— Ну да, ну да, слышал я твое имя и кое-что о твоих приключениях в Меджисе. К нам ведь сюда новости тоже доходят. Есть у нас и проволочный дит-да, и даже джинг-джанг, — он указал на штуковину на стене. Под ней на кирпичах было написано: «НЕ ТРОГАТЬ БЕЗ РОЗРЕШЕНИЯ». — Раньше линия доходила до самого Галаада, а сейчас — на юг до Салливуда, на север до Джефферсона, и до деревушки у подножия холмов — Малая Дебария называется. У нас даже несколько фонарей горит. И притом не газовых, не керосиновых, а с настоящим током! Народ думает, что это отпугнет тварь, — он вздохнул. — А я вот в этом не уверен. Плохи наши дела, ребята. Иногда мне кажется, что весь мир сорвался с якоря.

— Так и есть, — сказал я. — Но то, что сорвалось, можно и привязать обратно, шериф.

— Тебе видней, — он откашлялся. — Не сочтите это за неуважение — я знаю, что вы те, кем назвались — но мне был обещан сигул. Если вы его привезли, я бы его забрал, потому что эта штука мне дорога.

Я раскрыл походную сумку и вынул из нее то, что мне было вручено: деревянную коробочку с крышкой на шарнирах, на которой была оттиснута печать моего отца — буква Д и вписанная в нее С. Пиви взял ее, и мимолетная улыбка тронула уголки его рта под усами. Мне показалось, что улыбка вызвана воспоминанием, и от нее он сразу помолодел.

— Ты знаешь, что там, внутри?

— Нет, — меня не просили смотреть.

Пиви открыл коробочку, заглянул в нее, затем перевел взгляд на нас с Джейми:

— Когда-то, когда я был еще помощником шерифа, Стивен Дешейн вывел меня, тогдашнего шерифа и еще шестеро человек против Вороньей банды. Твой отец когда-нибудь рассказывал тебе о Воронах?

Я покачал головой.

— Не оболочники, нет, но работенки с ними было немало. Они грабили все, что можно, не только в Дебарии, но и на всех окрестных ранчо. И на поезда нападали, если кто-нибудь им шепнет, что этот поезд стоит остановить. Но в основном они похищали людей ради выкупа. Занятие для трусов, конечно, — говорят, Фарсон любит это дело, — зато прибыльное.

Твой папа явился в город на следующий день после того, как они выкрали жену владельца ранчо, Белинду Дулин. Ее муж позвонил по джинг-джангу, как только они уехали и он сумел развязаться. Вороны не знали про джинг-джанг, и это их сгубило. Нам, конечно, повезло, что в то время стрелок был в патруле в наших краях; в те дни они умели появляться там и тогда, где их ждали.

Он внимательно посмотрел на нас:

— Может, и сейчас умеют. Короче, мы выехали с ранчо, когда следы еще были свежие. Местами любой из нас потерял бы след — земля там, на севере, очень твердая, — но у твоего отца глаза были острые, как не знаю что. Ястреб с ним и рядом не стоял, сынок, да и орлы тоже.

Я знал об остром глазе моего отца и его даре идти по следу. Знал я и о том, что эта история скорее всего не имеет отношения к нашему поручению, и надо бы попросить шерифа перейти к делу. Но отец никогда не рассказывал о своей молодости, и я хотел услышать эту историю. Я жаждал ее услышать. Как оказалось, она была связана с нашим поручением в Дебарии сильней, чем я поначалу думал.

— След вел к шахтам — в Дебарии их называют соляными домами. В те дни они стояли заброшенными, это было еще до того, как двадцать лет назад нашли новую пробку.

— Пробку? — переспросил Джейми.

— Месторождение, — объяснил я. — Он имеет в виду новое месторождение.

— Да, оно самое. Но тогда шахты стояли заброшенными, и чертовы Вороны нашли там надежное пристанище. С равнин след шел через валуны, а дальше — к Нижним Пустошам, это луга у подножия холмов за соляными шахтами. На этих самых Пустошах недавно погиб пастух, на которого напала тварь, похожая…

— На волка, — закончил я. — Это нам известно. Продолжайте.

— Вижу, вы в курсе дела. Что ж, это хорошо. Так о чем бишь я? А, ну да. Эти валуны теперь называют в народе «Аройо Засады». На самом деле это не аройо — никакого сухого русла там нет, — но, наверно, людям просто нравится красивое слово. Вот туда и уходили следы, но Дешейн хотел пойти в обход и зайти с востока. С Верхних Пустошей. Тогдашний шериф, Пи Андерсон, был против. Ему не терпелось, как птице, которая уже положила глаз на червяка. Он сказал, что обход займет три дня, и женщину к тому времени могут убить, а Вороны отправятся куда глаза глядят. Он сказал, что пойдет напрямик, и пойдет один, если никто не захочет составить ему компанию. «Или если вы не запретите мне это именем Галаада», — говорит он твоему папаше.

«И не подумаю», отвечает Дешейн. «Дебария — твоя епархия, а у меня есть своя».

Ребята пошли с ним. Я остался с твоим отцом. Шериф Андерсон обернулся ко мне, сидя в седле, и сказал: «Надеюсь, Хьюи, на фермах нужны работники, потому что тебе уж больше не носить бляху на жилете. Нам с тобой теперь не по пути».

Это были последние его слова, сказанные мне. Они тронулись в путь. Стивен Галаадский присел на корточки, и я присел рядом с ним. С полчаса мы посидели в тишине, а может, и дольше, и тогда я говорю: «Мы же вроде в обход собирались? Или вам тоже со мной не по пути?»

«Нет», говорит он. «Твоя должность меня не касается, помощник шерифа».

«Тогда чего же мы ждем?»

«Выстрелов», отвечает он. И не прошло и пяти минут, как мы их услышали. Выстрелы и крики. Это длилось недолго. Вороны видели, как мы подъезжали, — может, им хватило отблеска солнца на набойке чьего-нибудь сапога или на отделке седла, потому что Папаша Ворон был человек дотошный, — и отступили. Они поднялись повыше по валунам и начали поливать свинцом Андерсона и его людей. В те дни оружия было больше, и у Ворон в хозяйстве его водилось немало. Даже парочка скорострелов у них была.

В общем, пошли мы в обход. Заняло это всего два дня, потому что Стивен Дешейн расслабляться не давал. На третий день мы заночевали на склоне и поднялись до зари. Вряд ли вы знаете, да и откуда бы вам знать, что соляные дома — это просто пещеры, прорытые в скале. В них жили целые семьи, не только сами шахтеры. Из их дальней части в глубину земли уходили туннели. Но, как я уже говорил, в те дни все они были пусты. И все-таки из дымохода одного из них валил дым, все равно как если бы ярмарочный зазывала стоял перед палаткой и указывал на представление, которое дают внутри, — яснее ясного.

«Идти надо сейчас», говорит Стивен, «потому что всю прошлую ночь напролет они пили, убедившись, что им ничего не грозит. А теперь отсыпаются с похмелья. Ты пойдешь со мной?»

«Да, стрелок, я пойду», отвечаю.

Сказав это, Пиви бессознательно распрямил спину. Он выглядел моложе.

— Последние пятьдесят-шестьдесят ярдов мы крались очень осторожно. Твой папа держал оружие наизготовку, на случай, если они выставили часового. Они-то выставили, но это был молодой парнишка, и он спал крепким сном. Дешейн сунул револьвер в кобуру, тюкнул его камнем и вырубил напрочь. Я потом видел этого паренька, когда он стоял на виселице, весь в слезах, с обгаженными штанами и веревкой на шее. Ему и четырнадцати не было, но он не пропустил свою очередь побаловаться с миссис Дулин — с похищенной женщиной, которая ему в бабушки годилась, — как и все остальные. Так что я не заплакал, когда веревка оборвала его крики о пощаде. Сколько соли берешь, за столько и платишь, как вам скажет любой в этих краях.

Стрелок прокрался внутрь, я — за ним. Они валялись вповалку и храпели как псы. Черт возьми, ребята, псы они и были! Белинда Дулин была привязана к столбу. Она увидела нас, и ее глаза расширились. Стивен Дешейн указал на нее, потом на себя, потом сложил ладони домиком и снова указал на нее. «Вы в безопасности», — вот что он хотел сказать. Я никогда не забуду выражение благодарности на ее лице, когда она кивнула ему, что все поняла. «Вы в безопасности» — вот в каком мире мы выросли, молодые люди. И этого мира, считай, уже нет.

И тут Дешейн говорит: «Вставай, Аллан Ворон, если не хочешь попасть на пустошь в конце тропы с закрытыми глазами. Все просыпайтесь».

Они проснулись. Он не собирался брать их всех живыми — это было бы безумием, сами понимаете, — но и перестрелять всех во сне он тоже не хотел. Они проснулись, кто совсем, кто отчасти, — но ненадолго. Стивен выхватил револьверы так быстро, что я и не заметил. Молния ему в подметки не годилась. В одну секунду эти револьверы со здоровенными сандаловыми рукоятями были у него в руках, а в следующую он уже палил направо и налево, и выстрелы гремели как гром в этой пещере. Но это не помешало мне вытащить свое ружье. Это был старый дульнозарядник, доставшийся мне еще от деда, но двоих я им уложил. Первые два человека, которых я в своей жизни убил. С тех пор их было много, как это ни грустно.

Единственным, кто пережил этот первый обстрел, был сам Папаша Ворон — Аллан Ворон. Он был старик, скрюченный, пол-лица у него было парализовано после удара или уж не знаю почему, но двигался он шустро как дьявол. На нем были кальсоны, а пистолет его был засунут в сапог, стоявший в ногах его тюфяка. Он схватил его и наставил на нас. Стивен пристрелил его, но старый ублюдок успел выпустить одну очередь. В белый свет, конечно, но…

Пиви, который в те дни был не старше двух юнцов, стоявших перед ним, откинул крышку коробочки, мгновение смотрел на ее содержимое, а потом перевел взгляд на меня. Та улыбка воспоминания все еще оставалась в углах его рта.

— Ты когда-нибудь видел шрам у отца на руке, Роланд? Вот тут? — он коснулся места чуть выше сгиба локтя, там, где начинается бицепс.

Тело моего отца было покрыто шрамами, как географическая карта, но эту карту я знал хорошо. Шрам повыше сгиба локтя был похож на ямку, вроде тех, которые появлялись под усами шерифа Пиви, когда тот улыбался.

— Последняя пуля папаши Ворона попала в стену повыше столба, к которому была привязана женщина, и срикошетила об нее. — Он повернул коробку и протянул ее мне. Внутри была расплющенная пуля, большая, крупнокалиберная. — Я вырезал ее из руки твоего отца своим свежевальным ножом и отдал ему. Он поблагодарил и сказал, что когда-нибудь вернет ее мне. Вот и вернул. Ка — это колесо, сай Дешейн.

— Вы кому-нибудь рассказывали эту историю? — спросил я. — Потому что я ее слышу впервые.

— О том, что я вынул пулю из тела прямого потомка Артура? Эльда из Эльдов? Нет, никогда. Да и кто бы поверил?!

— Я верю, — сказал я, — и я говорю вам спасибо. Он мог отравиться.

— Ну нет, — со смешком ответил Пиви. — только не он. Кровь Эльда слишком сильна. А если бы я замешкался… или струсил… он бы сделал это сам. Так или иначе, он позволил мне взять на себя большую часть заслуги в поимке банды Воронов, и с тех пор я — шериф. Но недолго мне им оставаться. Эта история с оболочником меня доконала. Я навидался достаточно крови, и загадки меня не радуют.

— Кто займет ваше место? — спросил я.

Вопрос, казалось, его удивил.

— Наверно, никто. Шахты через несколько лет снова закроются, и на этот раз уж навсегда. Да и то, что осталось от железнодорожных путей, тоже долго не продержится. Эти две вещи положат конец Дебарии, хоть во времена ваших дедов она и была симпатичным городишком. Этот священный курятник, — вы ведь его проезжали по дороге, верно? — вот он останется, и всё на этом.

Джейми явно забеспокоился.

— А до тех пор что?

— Пускай себе ранчеро, кнуты, сутенеры и игроки идут к чертям тем путем, каким им угодно. Мне до этого дела нет, или скоро не будет. Но я не уйду, пока не покончу с этим делом, так или иначе.

Я сказал:

— Оболочник напал на одну женщину из «Благодати». Она сильно изуродована.

— Ага, так вы там побывали?

— Женщины страшно напуганы, — Я подумал и вспомнил нож, пристегнутый к бедру толщиной с молодую березку. — Все, кроме аббатисы.

Он хмыкнул.

— Эверлинн. Эта дьяволу в рожу плюнет, не задумавшись. А если тот уволочет ее в Нис, через месяц она там будет всем заправлять.

Я сказал:

— У вас есть предположения, кем может быть оболочник, когда он в человеческом обличье? Если да, скажите нам, прошу вас. Потому что, как сказал мой отец вашему шерифу Андерсону, это не наша епархия.

— Имени я вам не назову, если вы про это, но кой-чем помочь могу. Идемте.

Он провел нас через проход позади его стола, ведущий в т-образную тюрьму. Я насчитал восемь больших камер вдоль центрального прохода и дюжину маленьких в поперечном коридоре. Все они пустовали, кроме одной из маленьких, где на соломенном тюфяке похрапывал пьяница. Дверь в его камеру была открыта.

— Когда-то в саббот и воскресье все эти камеры были заполнены, — сказал Пиви. — Забиты пьяными пастухами и работниками с фермы, сами понимаете. А теперь народ в основном по вечерам сидит дома. Даже в саббот и воскресье. Ковбои в своих бараках, работники — в своих. Никто не хочет ночью пьяным ковылять домой и напороться на оболочника.

— А шахтеры? — спросил Джейми. — Их вы тоже сажаете под замок?

— Не часто, у них ведь в Малой Дебарии есть свои салуны. Аж два. Нехорошие это местечки. Когда здешние шлюхи из «Веселых ребят», «Злосчастья» или «Тюремной пташки» становятся слишком старыми или больными, чтобы на них нашлись охотники, они перебираются в Малую Дебарию. Когда солевики зальют глаза «Белым бельмом», то им уже неважно, отвалился ли у шлюхи нос, был бы ее пирожок на месте.

— Чудесно, — пробормотал Джейми.

Пиви открыл одну из камер побольше.

— Идите-ка сюда, ребятки. Бумаги у меня нет, зато мел имеется, а тут есть хорошая гладкая стена. И никто нас не подслушает, разве что старина Соленый Сэм проснется. А это с ним обычно не случается до заката.

Из кармана саржевых штанов шериф извлек приличный кусок мела и нарисовал на стене нечто вроде длинного прямоугольника с зубцами наверху.

— Вот это вся Дебария, — пояснил Пиви. — А это железнодорожная ветка, по которой вы приехали, — шериф нарисовал параллельные линии и, пока он украшал их поперечными штрихами, я вспомнил про машиниста и старика, который прислуживал нам в поезде.

— Малыш-Гуделка сошел с рельсов, — сказал я. — Вы можете отправить туда людей, чтобы поставить его на место? У нас есть деньги, чтобы им заплатить, и мы с Джейми с радостью поработаем вместе с ними.

— Не сегодня, — рассеянно ответил Пиви. Он изучал свою карту. — Машинист все еще там, да?

— Да. И с ним еще один человек.

— Я пошлю Келлина и Викку Фрая с баккой. Келин лучший мой помощник — от двух других толку немного, — а Викка — его сын. Они их привезут в город до темноты. Время еще есть, дни-то сейчас длинные. А теперь слушайте внимательно, ребятки. Вот пути, а вот «Благодать», где покалечили ту бедную девочку, про которую вы говорили. На Верхней Дороге, сами видите. — Он нарисовал прямоугольничек — «Благодать» и поставил внутри крест. К северу от женского приюта, ближе к зубцам вверху его карты, шериф поставил еще один крест. — А здесь убили пастуха, Йона Карри.

Слева от этого креста, но примерно на той же высоте — иначе говоря, под зубцами, — он поставил еще один.

— Ферма Алора. Семеро погибших.

Еще левее и чуть выше он изобразил еще один крест.

— Это ферма Тимберсмит на Верхних Пустошах. Девять убитых. Там мы нашли голову мальчика на колу. А вокруг — куча следов.

— Волк? — спросил я.

Он покачал головой:

— Да нет, какая-то большая кошка. Поначалу. До того, как мы потеряли след, лапы успели превратиться в копыта. А потом… — Он мрачно взглянул на нас. — Следы ног. Сначала больших — почти что великанских, а потом все меньше и меньше, пока не стали размером с обычную мужскую ступню. Короче, на твердой земле мы сбились со следа. Твой отец, может, и не потерял бы его, сай.

Он стал размечать карту дальше, а когда закончил, отступил в сторону, чтобы нам было лучше видно.

— У вашего брата обычно мозги работают не хуже, чем руки, так мне говорили. Так что вы об этом скажете?

Джейми прошел вперед между рядами тюфяков (эта камера, похоже, была рассчитана на много клиентов, скорее всего, арестованных за пьяные бесчинства) и провел пальцем по ряду зубцов вверху карты, слегка их размазав.

— Соляные дома находятся здесь? На нижних склонах холмов?

— Да. Соляные Горы — так эти холмы называются.

— А где Малая Дебария?

Пиви нарисовал еще один прямоугольник, изображающий городок соледобытчиков. Он был рядом с крестиком, изображавшим место убийства женщины и игрока… потому что они направлялись в Малую Дебарию.

Джейми еще немного поизучал карту, затем кивнул:

— Похоже, оболочником может быть один из шахтеров. Вы тоже так думаете?

— Ага, солевик. Хотя парочку из них тоже порвали на куски. Это логично — если только в таком сумасшедшем деле может быть какая-то логика. Новая пробка намного глубже старых, а все знают, что в недрах земли водятся демоны. Может, один из шахтеров наткнулся на демона, разбудил его и попался к нему в лапы.

— В земле есть и кое-какие вещи, оставшиеся от Великих Древних, — сказал я. — Не все они опасны, но некоторые — да. Может, одна из этих штук… Как их там называют, Джейми?

— Артифаксы, — ответил он.

— Да, точно. Может, один из них всему виной. Возможно, этот парень сможет нам это сказать, если мы возьмем его живым.

— Это уж навряд ли, — прорычал Пиви.

Я считал, что это вполне возможно. Если мы сможем его вычислить и подобраться к нему днем, конечно.

— И сколько там этих солевиков? — спросил я.

— Не так много, как в былые времена, потому что сейчас-то пробка только одна, сами понимаете. Пожалуй, не больше, чем… две сотни.

Я взглянул в глаза Джейми и увидел в них проблеск иронии:

— Не волнуйся, Роланд, — сказал он. — Я уверен, что к Жатве мы их всех опросим. Если поторопимся.

Он, конечно, преувеличивал, но мы легко могли застрять в Дебарии на несколько недель. Мы могли допросить оболочника и все равно не раскусить его, — потому ли, что он искусный лжец, или потому, что не чувствует за собой вины. Его дневное «я» могло и не подозревать о том, чем занимается ночное. Мне не хватало Катберта, который мог взглянуть на не связанные между собой вещи и заметить между ними связь, и мне не хватало Алена, с его умением касаться чужого разума. Но Джейми тоже был неплох. В конце концов, он заметил то, что должен был увидеть я сам, что было у меня прямо перед носом. В одном отношении я был полностью согласен с шерифом Хью Пиви: я тоже ненавидел загадки. И за всю мою долгую жизнь ничего в этом отношении не изменилось. Я плохо их разгадываю; голова у меня никогда не была к этому приспособлена.

Когда мы вернулись в офис, я сказал:

— Я должен задать вам несколько вопросов, шериф. Первый — если мы будем с вами откровенны, вы отплатите нам тем же? Второй…

— Второй — вижу ли я вас теми, кто вы есть, и принимаю ли то, что вы делаете. Третий — нужна ли мне помощь и поддержка. Шериф Пиви отвечает: да, да и да. А теперь, ради всех богов, включайте мозги и за работу, ребятки, потому что минуло уже больше двух недель с тех пор, как эта тварь появилась в «Благодати», и в тот раз ей не удалось плотно поужинать. Скоро она снова выйдет на дело.

— Она охотится только по ночам, — сказал Джейми. — Вы в этом уверены?

— Да.

— А луна на нее как-то действует? — спросил я. — Потому что советник моего отца — он был и нашим учителем — говорит, что в некоторых из старых легенд…

— Слышал я эти легенды, сай, но в этом они ошибаются. По крайней мере, насчет этой самой твари. Иногда она нападала на людей при полной луне — в «Благодать» она явилась в Полнолуние Бродяги, вся покрытая чешуей и желваками, как аллигатор из Долгих Соляных Болот, — но в Тимберсмите тварь сделала свое дело в безлунную ночь. Рад бы я сказать, что это не так, да не могу. Я бы был так же рад покончить с этим делом до того, как придется собирать еще чьи-нибудь кишки по кустам или снимать с забора голову еще какого-нибудь мальчишки. Вас прислали сюда нам помочь, и я чертовски сильно надеюсь, что вам это по плечу… хоть и есть у меня в том сомнения.

Когда я спросил Пиви, есть ли в Дебарии хороший отель или пансион, он фыркнул.

— Последний пансион держала вдова Брайли. Два года назад какой-то пьяный бродяга попытался ее изнасиловать в собственном сортире во дворе, когда она там сидела. Но Брайли всегда была неглупой женщиной. Она заметила, как бродяга на нее поглядывает, и взяла с собой нож, на всякий случай, спрятав под фартуком. Ну и перерезала бедолаге глотку, когда тот полез к ней. Стринги Боден, был нашим местным судьей, пока не решил попытать счастья, разводя лошадей в Полумесяце, объявил этот случай самообороной и в пять минут вынес оправдательный приговор. Но эта леди решила, что сыта Дебарией по горло, и уехала на поезде в Галаад, где проживает, думаю, и по сей день. Через два дня после ее отъезда какой-то пьяный клоун сжег ее дом дотла. А отель работает и сейчас. Он называется «Прекрасный вид». Вид оттуда вовсе не прекрасный, молодые люди, а в постелях полно клопов размером с жабий глаз. Я бы не лег в такую кровать без полного рыцарского доспеха Артура Эльда.

Так что свою первую ночь в Дебарии мы провели в большой камере для пьяных буянов, под нарисованной Пиви картой. Соленого Сэма выпустили на волю, так что тюрьма была в нашем полном распоряжении. Снаружи задул сильный ветер со щелочных равнин к западу от города. Стонущий звук, с которым он огибал карнизы, снова напомнил мне о сказке, которую мать читала мне, когда я и сам был лишь малышом-гуделкой, — историю о Тиме Отважное Сердце и о ледовее, с которым Тиму пришлось побороться в Великих Лесах к северу от Нового Ханаана. Мысль о мальчике, в одиночку идущем по этим лесам, всегда холодила мне сердце, так же, как храбрость Тима всегда его согревала. Те истории, которые мы слышим в детстве, запоминаются на всю жизнь.

Когда особенно сильный порыв — ветер в Дебарии был теплый, а не ледяной, как ледовей, — налетел на стену тюрьмы, задувая щелочную пыль в зарешеченное окно, Джейми заговорил. Вообще-то он редко первым начинал разговор.

— Я ненавижу этот звук, Роланд. Из-за него мне не сомкнуть глаз всю ночь.

А мне он нравился; шум ветра всегда навевал мне мысли о хороших временах и дальних краях. Хотя, признаюсь, без щелочи я бы легко обошелся.

— Как же нам отыскать эту тварь, Джейми? Надеюсь, ты знаешь как, потому что я — нет.

— Нам придется поговорить с шахтерами. С этого можно начать. Может, кто-то видел парня, который пробирался назад в барак, залитый кровью. Пробирался туда голышом. Потому что в одежде он возвращаться не может, разве что если снимает ее заранее.

Это дало мне какую-то надежду. Хотя если тот, кого мы ищем, знал, кто он такой, то он мог раздеваться, почуяв приближение приступа, прятать одежду, а позже возвращаться за ней. Но если он не знал…

Это была тоненькая ниточка, но иногда — если быть осторожным и не порвать ее — можно потянуть за тонкую ниточку и распутать весь клубок.

— Спокойной ночи, Роланд.

— Спокойной ночи, Джейми.

Я закрыл глаза и подумал о матери. В том году я часто это делал, но в кои-то веки мысли мои были не о том, как она выглядела мертвой, а о том, как красива она была в моем раннем детстве, сидя возле меня на кровати в комнате с окнами из цветных стекол и читая мне книгу.

«Посмотри-ка, Роланд», — говорила она, — «это ушастики-путаники, сидят рядком и принюхиваются к воздуху. Они-то знают, верно?»

«Да», отвечал я, «ушастики знают!»

— А что они такое знают? — спрашивала женщина, которую мне предстояло убить. — Что они знают, мой хороший?

— Они знают, что приближается ледовей, — отвечал я. К тому времени веки мои успевали отяжелеть, и несколько минут спустя я погружался в сон под музыку ее голоса.

Как погрузился и сейчас, под звуки ветра, усиливавшегося до ураганного.

Я проснулся с первыми лучами солнца от громких звуков: ДРЫНН! ДРЫНН! ДРРРЫНН!

Джейми все еще лежал, раскинувшись на спине, и похрапывал. Я вытащил один из револьверов из кобуры, вышел из камеры через открытую дверь и потащился в сторону, откуда раздавался этот мощный звук. Это был джинг-джанг, которым шериф Пиви так гордился. Ответить на звонок было некому: шериф ушел ночевать домой, и офис был пуст.

Голый до пояса, с револьвером в руке и одетый лишь в подштанники и слинкам, в которых спал, — в камере было жарко, — я снял со стены слуховой раструб, засунул узкий конец в ухо и наклонился поближе к говорильной трубке:

— Да? Алло?