Нити разрубленных узлов Иванова Вероника

— И слов иногда более чем достаточно, — подтвердил незнакомец, — если их произносят должным образом подготовленные уста.

— Подготовленные?

— Этот человек и все прочие, в том числе и ваш несчастный слуга, всего лишь встретились с демоном.

— С чего вы взяли?

— Ах да, я же не представился… Забыл. Прошу прощения. — Он насмешливо поклонился. — Иттан со-Логарен. Охотник на демонов.

Эвина никогда не слышала названного имени, зато кое-что знала об упомянутом роде занятий. В частности, то, что стоящий сейчас перед ней человек — враг тех, кого она хотела вернуть на покинутый престол, единственное существо на свете, которого ийани по-настоящему боялись. А значит, и ее враг.

— Что привело вас сюда?

— Можете догадаться сами, — улыбнулся тот.

— Здесь давно уже нет демонов!

— Неужели? А кто совсем недавно швырял людей в стену? Или кто-то просто был не в духе?

Благороднейшая из благородных поджала губы. Если этот наглец действительно присутствовал в Катрале уже несколько дней или, в крайнем случае, получал сведения из первых рук, возражать было бессмысленно. И все же она попыталась:

— Почему же вы за ним не охотились? Почему позволили вмешаться бальгерии?

— Если кто-то достойно выполняет мои обязанности, я не против. Но похоже, хозяин этого города имел совсем другие виды на пойманного демона, чем я.

— А что сделали бы вы?

— Отправил бы прочь. Туда, откуда он пришел. И поверьте, без всякой жестокости.

Эвина фыркнула:

— А вы спрашивали, что по этому поводу думают ваши жертвы?

— Представьте, спрашивал. И продолжаю спрашивать. Каждый раз. Правда, не все соглашаются ответить.

Благороднейшая из благородных не ждала победы на этом поле боя. С первого же взгляда на охотника было понятно: обыденным оружием его броню не пробить, а ничего другого в распоряжении эрриты Фьерде не было. Поэтому оставалось только промолчать и выслушать то, что пожелает сказать нежданный гость.

— Им нет дела до нас с вами. Они стоят в стороне, наблюдая или дергая за ниточки. В сущности, они даже неуязвимы. Я могу всего лишь прогнать их. Но не могу помешать им вернуться.

— И сейчас вы тоже пришли… прогонять?

Охотник кивнул:

— Да. Пока не стало слишком поздно.

— А если я… если кто-нибудь не позволит вам это сделать?

В ответ он кротко улыбнулся и предложил:

— Хотите попробовать?

Эвина знала, что не останется без поддержки. Вся челядь, собравшаяся во дворе перед домом, готова была сложить головы в сражении за свою хозяйку. Но это означало бы проиграть войну, так и не добравшись до первого боя.

— Если вам нужен демон, так идите и ловите его.

Прозвучало не очень-то повелительно, не так, как хотела бы того благороднейшая из благородных, но все же достойнее, чем трусливое молчание.

— Непременно поймаю. А что станете делать вы?

— Это имеет значение? — делано удивилась Эвина.

— Вы слышали, что сказал этот человек? На вас собираются напасть. И есть только два пути, ведущих вас дальше: убегать или драться. Какой выберете вы?

Она промолчала. Не потому, что вопрос вынуждал принять решение раньше времени, а по другой причине: бежать благороднейшей из благородных было попросту некуда.

Да и возможно ли сбежать от мерцающего перед глазами призрака сестры? Сестры, которая никогда не выбирала между тем, что показать врагу, клинок или спину. С недавних пор Эвина боялась не смерти и не поражения. Сильнее всего ее бросало в дрожь при мысли, что кто-то когда-нибудь сравнит двух сестер — и вовсе не в пользу оставшейся в живых.

Им всем было легче. Родителям, Лейре. Умереть, не думая о последствиях, — просто. Продолжать жить и расхлебывать эти самые последствия…

Благороднейшая из благородных стиснула красный платок в кулаке.

— Вы были сегодня на площади. Вы слышали вопросы и ответы на них. В этом городе нет больше места миру, нет места согласию. Я и вы слишком долго надеялись на слова, но все впустую. Тот, кто уничтожил наших прежних правителей, захотел сам занять их престол, а ведь он всего лишь человек. Он такой же, как мы. Так позволим ли мы возвыситься тому, чья макушка всегда была вровень с нашими?

Челядь молчала. Она не привыкла возражать хозяйке, а сейчас и вовсе понимала: время слов закончилось.

— Он не пожелал выйти на честный бой. Он совершил святотатство, которое невозможно искупить ничем, кроме смерти: пленил ийани и заставил служить себе. Он надругался над нашими богами! Те двое — чужие в Катрале, рассказы о них принесли сюда нарочно, чтобы мы забыли настоящих богов. И мы начали забывать… Многие из нас. Но я хочу и буду помнить, до последнего вздоха. А вы?

Короткое мгновение тишины, наступившей вслед за вопросом, рассеял громкий хлопок, за ним еще один. Десяток. Сотня. Но это были не те хлопки, что выражают признание ярмарочным актерам за славное представление. Бой барабанов или поступь тяжелой пехоты — вот что сейчас звучало над двором. Звучало все сильнее, и Эвина Фьерде чувствовала, что ее сердце начинает биться в такт хлопкам.

Это было не неприятно, даже наоборот, волнительно и заманчиво. Только тот, что стоял рядом, неодобрительно качнул головой:

— Наверное, вы не можете поступить иначе. Но зачем торопить события?

Благороднейшая из благородных повернулась к охотнику:

— Что бы вы ни сказали, я не стану думать иначе, чем думала прежде.

— Понимаю.

Больше он не стал тратить слова на Эвину, а обратился к черномундирнику, уже кое-как поднявшемуся на ноги:

— Ты видел всех, кто слушал проповедь демона?

— Каждое лицо.

— А не было ли среди них того человека, вместе с которым ты приехал в Катралу?

— Он стоял в первых рядах.

Если бы Эвина Фьерде смотрела в эту минуту на охотника, то могла бы поклясться, что тот выругался. Витиевато и притом совершенно беззвучно. Но военачальница, готовящая армию к сражению, уже возвращалась в дом, чтобы проститься с прежней жизнью.

И попросить у умерших прощения за то, что так долго находилась в плену осторожности.

— Ты хорошо знаешь дом?

Светловолосая голова кивнула, все еще не решаясь повернуться ко мне.

— Здесь есть укромные места, чтобы надежно спрятаться?

Новый кивок. Уверенно-увердительный.

— Сейчас я пойду наружу, а ты найдешь себе убежище. Такое, о котором никто не будет знать.

— И вы тоже? — спросила она тихо-тихо, разговаривая скорее со складками воротника, а не со мной, словно боялась встретиться взглядом.

— И я тоже. Я — прежде всего. У тебя будет не много времени, но ты успеешь. Должна успеть. Просто иди и спрячься.

Вряд ли девушке что-то грозило в ближайшие минуты, но следовало убрать ее подальше. Для моего спокойствия. Или для спокойствия того, кто сейчас делил со мной тело?

Я чувствовал его присутствие яснее, чем собственную дрожь.

Я никогда раньше не чувствовал ничего подобного.

Это очень сильно походило на сумасшествие, такое, каким его обычно представляют по чужим рассказам: ощущения, основательно раздвоившиеся, но в то же время сцепленные друге другом прочнее и надежнее, чем звенья цепи.

Два мира то равномерно, то хаотично колыхались перед глазами. Казалось бы, я непременно должен был сбиться с шага, запутаться, утонуть в обилии впечатлений, но все происходило ровно наоборот, словно чья-то уверенная рука успевала раз за разом отодвигать в сторону занавеси, бесчисленными полотнищами закрывавшие от меня мой теперешний путь.

Я больше не был человеком.

А может, только теперь им стал?

Дорожка свечей вывела меня во двор, туда, где все началось. Я шел медленно, наслаждаясь двойственностью моего нового мира, дыша морозным воздухом и борясь с желанием расстегнуть душный ворот рубашки еще больше.

Только нынешней ночью мне стали понятны отчаянные безумцы, заключающие сделку с демонами. От такого ведь не отказываются. Раздвинуть границы бытия — что может быть волшебнее? Ощутить полноту своего существования, пусть отчасти заемную и все же невозможно заманчивую, — разве есть на свете вещь, стоящая дороже?

Но что-то, что-то оставшееся от того прежнего Ханнера Мори со-Веента, помнившее необходимость подчинения, не всегда возникающую из полученного приказа…

Что-то шептало мне: хоть мир и стал больше, он закончится намного быстрее, чем прежний. Чем тот мир, который я только-только начал постигать.

Болезненное ощущение гибели. Оно тоже двоилось, ведь ни демон, ни я не собирались жить вечно. Но это ни в коем случае не значило, что мы готовы были позволить убить себя раньше времени.

— Ты долго там пробыл, — по обыкновению равнодушно, может, лишь слегка недовольно отметил верховный бальга.

Следовало бы насторожиться, поймав слухом слово «долго», но меня вдруг приводит в ледяную ярость совсем другое.

Долго, значит? Хорошо. Согласен. Но почему «там», почему не «с ней»? Он говорит о месте, а не о действующих лицах. Неужели собственная сестра никогда ничего для него не значила? Выходит, да. Но точно так же выходит, что и второй участник представления — не более чем кукла. А что, он вполне прав: я же впустил в себя демона. И не жалею об этом.

— Наверное, грехов оказалось слишком много.

— Но теперь они все искуплены?

Рукояти ножей ощутимо нагрелись в пальцах, да и лезвия, прижатые к бокам, спрятанные от случайных взглядов под широкими рукавами рубашки, мало-помалу впитывали в себя тепло тела. Пока что только моего.

— Да. Я чист, как летнее небо.

— И готов к очищению души?

Ну конечно! Зачем ему волноваться о возможном ослушании? У нет же есть средство в любой миг вернуть человеческий разум обратно в пучину чужой воли.

— Я не тороплюсь. Могу подождать, пока остальные справятся со своими грехами.

Можно было еще немного поиграть с этой чернобокой мышкой, но ни я, ни мой новый напарник почему-то не хотели оттягивать неизбежную развязку. Должна пролиться кровь? Так зачем же медлить? И я вздрогнул от предвкушения боя, когда бальга, почувствовавший неладное, заставил прозвучать над двором голос прибоженного:

— Из всех грехов, выпадающих человеку испытанием, самый простой, но самый трудный в преодолении — ложь. Она просится на язык, ластясь как кошка, она обещает легкую победу во всех сражениях… Вижу, такое испытание выпало и на твою долю.

Наверное, я должен был упасть на колени и начать биться головой о каменные плиты. Не знаю. Но в любом случае не слушать, спокойно глядя на проповедника. Правда, тот ничуть не смутился и продолжил:

— Но грех — это всего лишь враг, такой же, как и все прочие. Можно отступить, поддавшись на уговоры. Можно дать отпор. Как поступает солдат?

— Солдат исполняет приказы.

— Верно, — кивнула темноволосая голова, как мне показалось, вполне удовлетворенно. — И когда я прикажу тебе ответить…

Его слова больше не трогали мою душу, хотя оставались правильными, проникновенными и даже мудрыми. Они наверняка достигали сердец всех, кто сейчас находился во дворе, но для меня звучали пустым эхом, заблудившимся среди высоких стен.

— А может быть, сначала задашь вопрос?

Больше подтверждений моего отступничества не потребовалось: прибоженный замолчал, застывая как статуя и отдавая право голоса тому, кто раньше никогда не нуждался в посреднике между собой и подчиненными.

— Что-то случилось. Что-то произошло там. Между вами.

Он все еще не спрашивал, а высказывал собственные предположения. Близкие к истине, но невозможно далекие от меня.

— Можно и так сказать.

Бальга прищурил глаза, вглядываясь в мое лицо, и с каждым мгновением этот пристальный взгляд становился ощутимо тяжелее: если бы он вдруг чудесным образом превратился в цепь, то я точно не смог бы сдвинуться с места.

— Как тебе удалось? — наконец снизошел до вопроса Иакин Кавалено, впрочем произнося слова своим обычным равнодушным тоном, словно ничуть не удивился увиденному.

Понял, какого постояльца приютило мое тело? Итак, теперь мы оба знаем друг о друге все. Беда только в том, что это означает: разговаривать нам больше не о чем. Но меня все-таки спросили, стало быть, надо ответить.

— Наверное, кто-то из них поспособствовал, — улыбнулся я, взглядом указывая в темные небеса.

Блондин, прежде так настойчиво насаждавший среди горожан поклонение небожителям, скривился:

— Больше они тебе не помогут.

Ну вот и выяснилась цена его вере! Жаль. Для меня Бож и Боженка тоже всего лишь слова, но я никогда не пытался ничего решать за тех, кто смотрит на нас с недоступной высоты.

— А мне больше и не надо.

Верховный бальга повернулся и поднялся на ступеньку вверх, словно показывая, что с его стороны разговор окончен.

Понятный ход. Наверное, даже единственно возможный. Правда, теперь уже бесполезный.

Белые крылья мантии взвились над простертыми вперед руками прибоженного:

— Ему была дарована возможность искупить свои грехи, но явлено последнее испытание: соблазн овладеть силой демона. Благодарите богов, что вы по праву рождения защищены от этой напасти! Благодарите и… исполняйте то, что вам предназначено. Его тело погублено, но душу… Душу еще можно спасти. Так сделайте все, чтобы она смогла выбраться на волю!

Вот оно. Началось, долгожданное.

Живой коридор ощетинился клинками. А я на мгновение прикрыл глаза, чтобы увидеть не то, что обычно кроется под опущенными веками, а сверкающий на солнце снег.

Шаг. Второй. Третий. Разные по длине, качающие меня из стороны в сторону, как пьяного, но неуклонно продвигающие вперед. Главное, не останавливаться.

Черномундирники то тычут в меня своими ножами, то стараются полоснуть хотя бы по коже, лишь бы удалось пустить кровь. И каждый раз пугаются, когда я, вместо того чтобы отпрянуть, делаю шаг навстречу, туда, где блестят острые лезвия, почти касаюсь их, почти обнимаю…

Это всего лишь шипы, защищающие бутоны. Всего лишь беспорядочно торчащие, не имеющие собственной головы колючки, которые легко раздвинуть и проскользнуть между, прямо к мясистой плоти цветка, никак не набирающегося сил раскрыть лепестки, узника, молящего о помощи со стороны. А я не могу отказать просящим.

Взмах — короткий, вжимающий клинок в тело, и бутон лопается, распускаясь кровавой розой.

Слева. Справа. Впереди. В полушаге сзади. Нуждающихся много, но на каждого приходится лишь по одному удару. Каждому — равное воздаяние, только так будет честно и правильно…

Их клинки взрезают воздух вокруг меня, мелькают так часто, что кажется: все пространство изрублено на беспорядочно мечущиеся куски. Но это не мешает моему танцу продолжаться.

Они могли бы остаться в живых. Я мог бы их не убивать. Все, что требовалось, — не становиться моими противниками. Отойти в сторону. Вообще уйти прочь, потому что исход любого боя сейчас предрешен в пользу победителя.

В мою пользу.

Кому-то из черномундирников везет, и густо-алые розы раскрываются не на груди, а на других частях тела, лишая возможности двигаться, зато оставляя надежду на жизнь. Мне хочется закончить все поскорее и одновременно тянет помедлить, чтобы насладиться так неожиданно дарованной властью. Властью над собственным телом. Но ручей противников иссякает быстрее, чем я успеваю утолить свою жажду. Остаются лишь двое: белая и черная птицы, замершие на своих насестах. И вряд ли кто-то из них двоих намерен драться.

Я поднимаюсь по лестнице туда, куда свет факелов добирается уже с трудом, но фигура, с каждым шагом приближающаяся ко мне, словно светится сама, изнутри, причем все ярче и ярче, погружая своего соседа в кромешную темноту. А потом и вовсе вспыхивает как маленькое солнце. Вспыхивает так, что хочется зажмуриться.

— Ты отменно справился со своей задачей, Да-Диан. Осталось последнее усилие, совсем крохотное, и это тело станет полностью твоим.

О чем он говорит? Обращается явно не ко мне, а к кому-то другому. К кому-то, спрятанному внутри. Но тот почему-то не спешит отвечать, хотя я чувствую, как он напрягается, слушая.

— Видишь, как все просто? Даже самая непослушная кукла не может устоять перед нами.

Эти слова слетают с уст прибоженного, но голос словно принадлежит не ему, а человеку намного старше.

Да и человеку ли?

— И ты сделал хороший выбор, поздравляю! Славное тело, сильное. Тело воина. Надеюсь, и желание было достойным?

Демон внутри меня молчит, то ли испуганно, то ли растерянно. А может быть, готовится к тому самому последнему шагу, к последней атаке, после которой меня уже не станет? Он ведь обещал в случае чего добраться до меня, верно? Возможно, такой случай как раз наступает.

— Не тушуйся, мой мальчик! Даже если не все получилось, как ты хотел, мы исправим это. Вместе.

Он протягивает мне руку. Раскрытую ладонь. Протягивает, как… друг. И моя рука вдруг медленно начинает подниматься навстречу, все еще сжимая в пальцах рукоять ножа, но я чувствую, как хватка миг за мигом ослабевает.

Нет, только не это! Мне нужны противники, а не друзья! Я ничего не смогу сделать, если тот, кто стоит передо мной, примет мою сторону. Я ничего не…

Неужели на этом все и закончится?

— Ты убил его, — глухо звучит из-за спины прибоженного.

Это бальга решил вступить в разговор. Но он снова не спрашивает, а лишь бесстрастно подводит черту под произошедшим.

— А ты надеялся сделать меня своим слугой? — улыбается демон в белой мантии. — Попытка была чудесная. Достойная моего истинного сына. Но я все-таки умнее, чем ты думал. Странно, правда?

Я должен был бы убить обоих, убить без раздумий и промедлений, но вместо этого стою на месте, слушая нелепый разговор. А почему? Потому, что ни один из них не является моим противником. Демон предлагает чуть ли не дружбу, бальга, потерявший свою армию, не торопится отдавать новый приказ, можно сказать, вообще не замечает моего присутствия.

Вот он, край моего мира. Впереди лишь глухая стена, через которую невозможно перебраться. Теперь или кто-то соблаговолит открыть мне новую дверь, или…

— Но ты все еще повторяешь мои слова.

— Почему бы и нет? — Бывший прибоженный злорадно скалится, но смотрит на меня, а не на верховного бальгу. — В них есть смысл. Ты намерен истребить всех демонов в этом мире? Я не против. При условии, что останусь единственным. Даже могу поклясться не особо докучать тебе. Дам слово, что дождусь твоей смерти от старости и только потом начну новые завоевания. Как смотришь на это? А сейчас, конечно, помогу. Пока наши пути идут в одном направлении, разве ты не видишь?

Он все-таки шевельнулся, демон внутри меня. Когда прозвучало слово «единственный». Словно очнулся от дремоты. Словно, несмотря на все уверения, волшебный голос прибоженного все-таки чуточку действовал и на него. Но простого пробуждения все равно было недостаточно.

— Ты хочешь истребить своих сородичей.

— Да. Всех до единого.

— Ты ненавидишь их.

— Просто я сильнее. Ты тоже сильнее людей, живущих в этом несносном городе. Как ты поступаешь? Вершишь свою волю, потому что только она имеет право быть воплощенной. И я действую точно так же.

— Они придут снова.

— Конечно! — Кажется, что демон искренне рад. — Придут, куда ж они денутся? И я буду их встречать. Сначала вместе с тобой, потом без тебя… Встречать и отправлять обратно.

— Их злость будет расти.

— И это прекрасно! Что может быть лучше обозленного противника? Он настойчив и упорен, но одновременно недальновиден, а значит, схватка будет недолгой. Яркой, наполненной страстями и молниеносной. Я соскучился по таким сражениям. А ты?

Он обращается ко мне. Снова. Почему? Сам же только что говорил, что намерен остаться в одиночестве. Да еще и подмигивает. Намекает, что все сказанное служит только для отвода глаз? Похоже. Но демон внутри меня больше не слушает голос, летящий над площадью.

И я не слушаю. Я мучительно ищу возможность сделать создание в белой мантии своим противником, чтобы… Уничтожить.

— Да, наше войско поуменьшилось. Жаль, но ничего не поделаешь, будем набирать новое. И опираться будем, пожалуй, на людей: с той силой, что ты мне подарил, нетрудно любого заставить действовать в наших интересах. Для начала поставим под свое знамя Катралу, а потом двинемся дальше, до самой…

По горлу прибоженного вдруг пролегла тонкая полоска, казалось сотканная из отсветов факелов. Только несколько мгновений спустя я понял, что это такое: цепочка, та самая, что спускалась с плеча верховного бальги к алому камню на груди. Не слишком длинная, она все же оказалась достаточной, чтобы обвиться вокруг шеи демона и врезаться в кожу.

— Ахрх…

Оружия блондин с собой не носил никогда, и, наверное, это расслабило демона. Помогло забыть, что убивать можно даже голыми руками, были бы случай и желание.

— Что ты… стоишь… Помоги!..

Он смотрел на меня, правда, не умоляюще, как полагалось бы, а словно приказывая. Но он не был моим командиром.

— Увы, это не мой, а твой противник.

Это сказал не я. Сказал он, впервые добравшись до поверхности.

Прибоженный хрипел недолго: с минуту, не более. А потом бальга ослабил натяжение удавки, и тело, лишившееся жизни, покатилось по ступенькам вниз.

Мы оба проводили взглядом ворох белой ткани, в путах которого обиженно вспыхнула и погасла крохотная синяя искра. Оба, не трое: демон не пожелал смотреть, отвернулся. А может, закрыл глаза.

— Убьешь меня?

Блондин, пожалуй, впервые спросил по-настоящему, говоря не о том, что должно произойти или произошло, а о том, чего он не знает. Правда, ответить я не успел.

— Не сможешь. Мог бы — убил бы сразу, как поднялся сюда. Значит, такова цена твоей сделки?

Да, и она казалась мне достойной. Наверное, надо было пожелать чего-то другого. Чего-то намного большего, чем победы, и намного более простого. Но сейчас об этом уже поздно думать, да и… не придумывается ничего, кроме вопроса:

— Ты правда хотел истребить всех демонов?

Бальга бесстрастно кивнул:

— И не только. Все их семя. Всех недокровок, что они успели наплодить.

— Благое намерение.

— Закончившееся ничем.

Если можно так сказать. Все-таки недокровки Катралы в большинстве своем истреблены. Да и демоны… Остался только один. Тот, что во мне.

— Ты собирался действовать в одиночку. Почему? В мире есть много людей, желающих того же, что и ты. Много тех, кто уже действует.

Блондин мрачно посмотрел на меня:

— Пресловутые Цепи? Да, я слышал о них. В своей борьбе они пользуются силой демонов.

— Как и ты.

— Как и я, — согласился он. — Но я проиграл. А значит, и они проиграют.

Верховный бальга Катралы не собирался драться, а потому мне оставалось только беспомощно смотреть, как он спускается по лестнице во двор.

— Я тоже хотел положиться на чужую силу. Силу врага. Я думал, что смогу заставить ее служить во благо… Ерунда. Злом не вымостишь дорогу к добру, теперь мне это хорошо известно. Теперь я не повторю…

— Не трогай его! — раздался крик с галереи.

Она стояла там, женщина, с лица которой ушли все краски. Стояла, не отрывая взгляд от Иакина Кавалено, но разговаривая со мной.

— Забери эту старую каргу, только отпусти его!

— Танна…

Бальга хотел что-то сказать, но я его перебил:

— Забрать кого?

— Старуху, которую я притащила из столицы. Такую же ийани, как и ты.

Старуха из столицы? Уж не о моей ли беглянке идет речь?

— Я скажу тебе, где ее искать, только…

— Танна, убирайся.

Он произнес это слишком тихо, чтобы звуки голоса долетели до галереи второго этажа, но женщина все же услышала. И возразила:

— Я не уйду без тебя!

По лицу блондина прошла волна дрожи, на мгновение исказившая все черты чем-то весьма напоминавшим отчаяние..

— Убирайся прочь.

— Она пригодится тебе. Она знает имена всех демонов, живущих в этом мире!

Подумаешь, сокровище! Что толку в именах, если довольно выпустить свору недокровок, чтобы выследить всех пришельцев? Что толку…

Она знает. Значит, она должна знать и Его имя. Значит, она нужна мне.

И мне нужна. Была нужна уж точно. Я даже поиски начал с правильного конца. Правда, и подумать не мог, что демон окажется соратником, а не зверем, которого будут загонять.

Она нужна нам обоим?

— Возьми ее и уходи! Ты можешь это обещать?

— Танна! — Вот теперь его голос воистину прогремел над двором. — Убирайся отсюда! Убирайся прочь вместе со всеми своими глупостями!

Женщина отпрянула от парапета галереи. Слилась с густыми тенями. Исчезла. А я опять остался стоять на месте, потому что противников под рукой все еще не находилось.

— Я и так уйду, — сказал бальга. — Ты не станешь мне мешать. Не знаю почему, но не станешь.

Да. Таковы пределы моего мира. Пределы, которые…

По границе зрения прошла уже знакомая волна, одна из тех, что недавно кружили мою голову. Но если все предыдущие растворялись в песке неведомого берега, уходили куда-то вдаль, то эта, родившаяся где-то глубоко внутри, ударилась о стенки сознания и поспешила обратно, чтобы вернуться, набравшись сил.

Удары следовали один за другим, не давая времени на передышку, словно какая-то невидимая птаха силилась разбить скорлупу своего временного прибежища. Словно…

Это он пробивался наружу. Демон. Он не мог больше ждать, в отличие от меня, обреченного на ожидание.