Кобра Форсайт Фредерик

Глава 01

Мальчишка умирал в полном одиночестве. И никто об этом не знал, потому что ни одному человеку на всем свете не было до парня дела. Он лежал на зловонной подстилке в углу грязной комнаты заброшенного многоквартирного дома в Анакостии, том районе Вашингтона, которым не гордятся власти и который не показывают туристам, и даже не подозревал, что его смерть развяжет войну. Но даже если бы он и услышал об этом, все равно ничего не понял бы и никак к этому не отнесся. Потому что парень был наркоманом, и наркотики сначала уничтожили его сознание, а теперь убили и его самого.

Ужин в Белом доме в конце лета по меркам президентского гостеприимства был скромным. Всего двадцать гостей — десять супружеских пар — сидели с коктейлями в гостиной, и из них восемнадцать человек были в восторге от того, что находились здесь.

Девять гостей были ответственными сотрудниками Ассоциации ветеранов ВС, общенациональной организации, которая заботилась о благополучии тех, кто в прошлом носил военную форму. За девять предшествующих 2010 году лет появилось огромное количество мужчин и некоторое число женщин, вернувшихся из Ирака, Афганистана и других стран, где принимали участие в военных действиях, ранеными, искалеченными, травмированными. И вот сейчас президент как верховный главнокомандующий выражал свою благодарность девяти гостям из АВ за то, что организация смогла сделать для этих людей. Сотрудников ассоциации вместе с супругами пригласили поужинать там, где когда-то трапезничал сам легендарный Авраам Линкольн. Предварительно первая леди лично провела их с экскурсией по Белому дому, после чего усадила за стол, и теперь они под бдительным оком мажордома ждали, когда начнут разливать суп. Поэтому, когда официантка вдруг расплакалась, произошло некоторое замешательство.

Она не издала ни звука, но супница у нее в руках задрожала. Стол был круглый, и первая леди находилась как раз напротив. Подняв взгляд от гостя, которого обслуживали, она увидела слезы, беззвучно текущие по щекам уже не очень молодой женщины.

Мажордом, от взгляда которого не укрывалось ничего такого, что могло бы побеспокоить президента, проследил за ее взглядом и бесшумно, но быстро двинулся вокруг стола. Он выразительно кивнул стоящему рядом официанту, показывая, чтобы тот забрал супницу до того, как произойдет катастрофа, а сам повел женщину через вращающиеся двери на кухню. Когда они скрылись, первая леди вытерла салфеткой губы, пробормотала извинение генералу в отставке, сидящему слева от нее, поднялась из-за стола и последовала за ними.

Официантка сидела на кухне. Плечи у нее тряслись, и она повторяла: «Извините, извините». Выражение лица мажордома говорило о том, что он не в настроении прощать такое. Подобные нервные срывы в присутствии главы законодательной власти недопустимы.

Первая леди знаком показала ему возвращаться в зал и следить за обедом. После чего склонилась к плачущей женщине, которая, не переставая извиняться, поспешно промокнула глаза краем фартука.

В ответ на пару ласковых вопросов официантка Мэйбл объяснила причину своего необычного срыва. Полиция только что обнаружила тело ее единственного внука, которого она воспитывала с тех пор, как его отец умер девять лет назад.

Убитой горем женщине назвали причину смерти, установленную при вскрытии, и сообщили, что труп внука находится в городском морге.

Так что весь обед первая леди Соединенных Штатов просидела в углу кухни, успокаивая плачущую официантку, в то время как в нескольких шагах от них ведущие деятели АВ вели высокопарные разговоры за супом с гренками.

Только когда президент два часа спустя снял в своих личных покоях смокинг, он задал очевидный вопрос.

Через пять часов после этого в темноте спальни, освещенной лишь тонкой полоской света, пробивающейся сквозь щель в шторах, которыми были завешаны пуленепробиваемые окна, первая леди заметила, что лежащий рядом с ней мужчина не спит.

В воспитании президента большое участие принимала его бабушка. Их отношения навсегда остались в памяти мальчика. Так что, несмотря на привычку вставать рано, он сейчас не мог заснуть. Лежал в темноте и размышлял.

Президент уже решил, что умерший пятнадцатилетний мальчишка, кем бы он ни был, упокоится не в безымянной могиле для нищих, а на приличном кладбище. Однако его беспокоила причина смерти полного сил подростка из бедной, но порядочной семьи.

В три часа ночи президент спустил свои длинные худые ноги с кровати и потянулся за халатом. Рядом послышалось сонное: «Ты куда?»

— Я ненадолго, — ответил президент, завязывая пояс и шлепая босиком в соседнюю комнату.

Когда он снял трубку, ответа пришлось ждать всего две секунды. Если дежурному оператору и хотелось спать в этот ночной час, она этого никак не показала. Ее ответ был бодрым и жизнерадостным.

— Да, господин президент?

Лампочка на консоли сообщила ей, кто звонит.

Даже после трех лет, проведенных в этом примечательном здании, выходцу из бедного района Чикаго приходилось напоминать себе, что он может получить все, что только ему заблагорассудится, в любое время дня и ночи.

— Вы не могли бы разыскать директора УБН, у него дома или где он сейчас? — смущенно попросил президент.

Оператор не выразила никакого удивления. Когда ты «тот самый» человек, даже если тебе захочется просто обменяться любезностями с президентом Монголии, это может быть устроено.

— Я тотчас же с ним свяжусь, — ответила девушка, сидевшая в центре связи.

Она быстро застучала по клавишам компьютера. Крохотные микросхемы сделали свое дело, и на экране высветилось имя. Запрос личного номера телефона выдал десять цифр. Этот телефон был установлен в симпатичном особняке в Джорджтауне. После десятого звонка ответил бесцветный голос.

— Сэр, соединяю вас с президентом, — сказала оператор.

Государственный чиновник средних лет тотчас же проснулся. После чего оператор переключила главу федерального ведомства, официально известного как Управление по борьбе с наркотиками, на линию в кабинет наверху. О чем говорили президент и директор УБН, она не слушала. Загоревшаяся лампочка сообщит ей, что разговор закончился, и тогда она отключит связь.

— Прошу прощения за то, что беспокою вас в столь поздний час, — начал президент. Его тотчас же заверили в том, что все в порядке. — Мне нужна кое-какая информация, быть может, совет. Вы не могли бы встретиться со мной сегодня утром, в девять часов, в Западном крыле?

Лишь правила вежливости превратили это в вопрос. Президенты не спрашивают, они отдают распоряжения. Директор УБН заверил первое лицо государства в том, что ровно в девять утра будет в Овальном кабинете. Положив трубку, президент отправился в постель. Наконец ему удалось заснуть.

В особняке из красного кирпича в Джорджтауне в спальне продолжал гореть свет. Директор УБН спросил ничего не понимающую спросонья даму в бигуди, какого черта все это значит? Государственным служащим, которых в три часа ночи будит высшее начальство, притом лично, не остается ничего другого, кроме как гадать, где они ошиблись. Причем, скорее всего, по-крупному. Директор УБН больше не лег спать, а отправился на кухню варить кофе и ломать голову по поводу того, что же все-таки случилось.

А на противоположном берегу Атлантики уже светало. На унылых серых волнах, поливаемых дождем, к северу от немецкого порта Куксхафен качалось судно «Сан-Кристобаль». Капитан Хосе-Мария Варгас стоял у штурвала, а лоцман давал ему указания. Они говорили на английском, едином языке для воздуха и моря. Сделав поворот, «Сан-Кристобаль» вошел на внешний рейд эстуария Эльбы. Через шестьдесят миль он окажется в Гамбурге, крупнейшем речном порту Европы.

При водоизмещении тридцать тысяч тонн «Сан-Кристобаль» был торговым судном общего назначения, бороздившим моря под панамским флагом. Перед мостиком, на котором стояли капитан и лоцман, всматриваясь в туман в поисках бакенов, обозначающих фарватер, тянулись ряды стальных контейнеров.

Они стояли в восемь «этажей» в трюме и в четыре на палубе. В каждом ряду от носа до мостика помещалось по четырнадцать контейнеров, а ширина судна позволяла ставить контейнеры в восемь рядов.

Из судовых бумаг следовало, и совершенно справедливо, что «Сан-Кристобаль» начал свое плавание в венесуэльском порту Маракаибо; оттуда он продолжил путь на восток, где пополнил свой груз еще восемьюдесятью контейнерами бананов в Парамарибо, столице и единственном порту Суринама. Но вот чего в бумагах не было, так это того, что из новых контейнеров один был особенным, поскольку помимо бананов содержал еще один товар.

Этот товар прилетел на усталом старом транспортном самолете, купленном за очень небольшие деньги, из уединенного поместья в глухом районе Колумбии, через воздушное пространство Венесуэлы и Гайаны, и приземлился на такой же уединенной банановой плантации в Суринаме.

Груз, доставленный на этом самолете, был уложен, брикет к брикету, в самом дальнем углу стального контейнера. Брикеты были плотно утрамбованы от одной боковой стенки до другой, от пола до потолка. После того как они были уложены в семь слоев в глубину, в контейнер была вварена фальшивая задняя стенка. Лишь после этого контейнер был заполнен твердыми, зелеными, незрелыми бананами, которым предстояло оставаться в холоде, но не замороженными до самой Европы.

Грузовики-контейнеровозы с ревом проехали по джунглям до побережья, доставляя экспортный товар. «Сан-Кристобаль» принял контейнеры на борт, разместил их на палубе и вышел в море, взяв курс на Европу.

Капитан Варгас, безукоризненно честный моряк, понятия не имеющий о дополнительном грузе на своем судне, уже бывал в гамбургском порту, но не переставал восторгаться его размерами и эффективностью. Старый ганзейский порт представлял собой не один, а целых два города. В одном городе вокруг Внешнего и Внутреннего каналов Альстер, как им и положено, жили люди, но имелся еще один город, в котором находится крупнейший на континенте центр разгрузки морских контейнеров.

Ежегодно в порт Гамбурга заходит около тринадцати тысяч кораблей, которые встают у трехсот двадцати причалов и выгружают и загружают сто сорок миллионов тонн всевозможных грузов. Один только контейнерный порт имеет четыре терминала, и «Сан-Кристобаль» направили в Альтенвердер.

Пока судно на скорости пять узлов проходило мимо Гамбурга, следуя вдоль западного берега, капитану и лоцману подали на мостик крепкий колумбийский кофе. Немецкий моряк, понюхав напиток, одобрительно покачал головой. Дождь прекратился, сквозь тучи пробилось солнце, команда начала готовиться к увольнению на берег.

Было уже около полудня, когда «Сан-Кристобаль» плавно подошел к выделенному причалу, и почти сразу же один из пятнадцати портальных кранов Альтенвердера выдвинулся вперед и принялся сгружать контейнеры на пристань.

Капитан Варгас попрощался с лоцманом, и тот, поскольку у него закончилась смена, отправился к себе домой в Альтону. Судно заглушило двигатели, все системы жизнеобеспечения были подключены к резервному источнику питания, и моряки, захватив паспорта, сошли на берег и отправились в бары Репербана. На «Сан-Кристобале» воцарилась тишина. Капитан Варгас, для которого судно было и работой, и домом, любил такие минуты.

Он не мог знать, что в четвертом ряду от мостика, на втором сверху уровне, в третьем ряду считая от правого борта находился контейнер с необычной маленькой эмблемой на боку. Для того чтобы ее разглядеть, нужно было хорошенько присмотреться, поскольку контейнеры покрыты всевозможными царапинами, пятнами, идентификационными кодами и фамилиями владельцев. В данном случае эмблема имела вид двух концентрических окружностей, одна внутри другой, а в меньшую был вписан мальтийский крест. Это был тайный знак «Эрмандада», Братства, преступной организации, стоящей за девяноста процентами колумбийского кокаина. А на пристани ждала ровно одна пара глаз, готовая узнать эмблему.

Кран поднимал контейнеры с палубы и переносил их к суетящейся армии управляемых компьютером колесных погрузчиков. Эти погрузчики, подчиняясь командам из высокой башни над причалом, перевозили контейнеры от крана к складу. И тут один сотрудник порта, незаметно проходя мимо снующих погрузчиков, заметил эмблему с двумя концентрическими окружностями. Достав сотовый телефон, он сделал один звонок и поспешил обратно в свой кабинет. За много миль от порта грузовик-контейнеровоз покатил в сторону Гамбурга.

Как раз в это время директора УБН проводили в Овальный кабинет.

Чиновник уже бывал здесь несколько раз, но массивный старинный письменный стол, флаги на стенах и государственная печать не переставали его поражать. Директор УБН восхищался властью, а это место было буквально пропитано властью.

Президент, сделав зарядку, приняв душ, позавтракав и буднично одевшись, пребывал в хорошем настроении. Пригласив гостя сесть на диван, он устроился напротив.

— Кокаин, — начал президент. — Я хочу знать все о кокаине. У вас должен быть огромный материал на эту тему.

— Целые горы материала, господин президент. Дела толщиной в несколько футов, если сложить все папки одна на другую.

— Это уже слишком, — усмехнулся президент. — Мне достаточно всего десяти тысяч слов. Не бесчисленные страницы статистик. Только факты. И общий анализ. Что это такое, откуда это берется (как будто я не знаю), кто это изготавливает, кто переправляет, кто покупает, кто использует, сколько это стоит, куда идет прибыль, кому это выгодно, кто в проигрыше, что нам делать по этому поводу.

— Только кокаин, господин президент? Больше вас ничего не интересует? Героин, «ангельская пыль», фенилциклидин, метамфетамин, вездесущая марихуана?

— Только кокаин. Материал будет предназначаться лично для меня. Я хочу знать основные факты.

— Я прикажу подготовить новый доклад, сэр. Десять тысяч слов. Понятный язык. Совершенно секретно. Через шесть дней, господин президент?

Верховный главнокомандующий встал, улыбнулся, протянул руку. Встреча была окончена. Дверь уже открылась.

— Я знал, что могу на вас рассчитывать. Доклад должен быть у меня через три дня.

«Краун» директора УБН ждал на стоянке. По команде водитель подогнал машину к крыльцу Западного крыла. Через сорок минут директор УБН уже был на противоположном берегу Потомака в Арлингтоне, в своем кабинете на последнем этаже в здании по адресу дом 700, Арми-Нейви-драйв.

Он поручил задание главе оперативного отдела Бобу Берригану. Его помощник, сделавший карьеру не в кабинете, а на оперативной работе, угрюмо кивнул и пробормотал:

— Через три дня?

Директор кивнул.

— Не ешь, не спи. Живи на одном только кофе. И, Боб, не приукрашивай. Выдай все так, как есть на самом деле. Быть может, нас ждет солидная прибавка к бюджету.

Бывший оперативник прошел к себе в кабинет и попросил своего пресс-секретаря на ближайшие три дня отменить все встречи, интервью и заседания. «Вот они, канцелярские крысы, — подумал он. — Передать дело другому, попросить сделать невозможное, отправиться на ужин и ждать денег».

К заходу солнца весь груз «Сан-Кристобаля» был уже на берегу, однако оставался на территории порта. Грузовики толкались у трех мостов, по которым им проходилось проезжать, чтобы забрать импортный товар. В длинной очереди, вытянувшейся вдоль канала Нидернфельде, ждал и грузовик из Дармштадта, за рулем которого сидел смуглый водитель. По документам он значился гражданином Германии турецкого происхождения, представителем крупнейшей национальной диаспоры. Но в документах не было ни слова о том, что он принадлежал к турецкой мафии.

Водитель знал, что как только его грузовик окажется на территории порта, дальше никаких заминок не будет. Растаможивание определенного контейнера из Суринама пройдет без проблем.

Такое огромное количество грузов попадает в Европу через гамбургский порт, что придирчивое изучение каждого контейнера просто физически невозможно. Германская таможенная служба ЦКА делает все, что в ее силах. Приблизительно пять процентов ввозимых грузов проходит тщательный досмотр. В некоторых случаях партия товара выбирается наугад, но в основном это делается по наводке, из-за несоответствия характера груза и порта отправки (бананы не привозят из Мавритании) или просто вследствие неправильно оформленных документов.

В ходе проверки могут быть вскрыты пломбы, которыми опечатан контейнер, могут быть измерены его размеры на предмет наличия тайников, в собственной лаборатории проводятся химические анализы, к работе привлекаются служебные собаки, контейнер просвечивается рентгеновскими лучами. За один день рентгенографии подвергается в среднем около двухсот пятидесяти контейнеров. Однако у этого контейнера с бананами таких проблем не должно было быть.

Этот контейнер не отправили в овощехранилище, поскольку по документам ему предстояло немедленно покинуть порт, так что тащить его в холодильник не имело смысла. На гамбургской таможне разрешение выдается электронной системой АТЛАС. Кто-то ввел в компьютер ЦКА двадцатиодноразрядный регистрационный номер груза, и разрешение было получено еще до того, как «Сан-Кристобаль» покинул устье Эльбы.

К тому времени как грузовик с водителем-турком наконец дополз до начала очереди у ворот порта, все необходимые документы на отгрузку контейнера уже были получены. Водитель предъявил их сотруднику ЦКА в будке у ворот, тот ввел в компьютер данные о поставке небольшой партии бананов скромной торговой компании из Дармштадта и кивком показал, что можно ехать. Через тридцать минут водитель-турок уже вернулся на разветвленную сеть немецких автобанов.

Позади него ехала целая тонна чистого колумбийского кокаина. Перед тем как попасть к конечному потребителю, кокаин будет «разбавлен» в шесть-семь раз по сравнению с первоначальным объемом такими химическими веществами, как бензокаин, креатин, эфедрин или даже кетамин, транквилизатор, применяющийся для ухода за лошадьми. Все это делается для того, чтобы убедить потребителя, что он получит больший кайф, чем если бы просто вдохнул носом аналогичную дозу чистого наркотика. Еще больше увеличить объем можно с помощью таких безобидных белых порошков, как пищевая сода и сахарная пудра.

Каждый килограмм, тысяча граммов, распухнет до семи тысяч, а поскольку «нюхачи» выкладывают до десяти американских долларов за грамм, в итоге каждый килограмм чистого кокаина принесет семьдесят тысяч долларов. За спиной у водителя таких килограммов была тысяча, и рыночная их стоимость составляла семьдесят миллионов долларов. Поскольку исходная «паста» закупалась у колумбийских крестьян по тысяче долларов за килограмм, разницы хватало на аренду транспортного самолета до Суринама, на щедрый гонорар владельцам банановых плантаций и на мизерную стоимость фрахта «Сан-Кристобаля», и еще пятьдесят тысяч долларов сливались на счет в банке на Каймановых островах, открытый на имя продажного таможенного чиновника в Гамбурге.

Европейские гангстеры возьмут на себя задачу измельчения твердых брикетов в похожий на тальк порошок, добавления примесей с целью увеличения объема и розничной продажи потребителям. Но если накладные расходы на переправку товара из джунглей в гамбургский порт составляли пять процентов и еще пять процентов уходило на накладные расходы в Европе, оставалась прибыль в девяносто процентов, которую делили между собой колумбийский наркокартель и преступные группировки Европы и Соединенных Штатов.

Американскому президенту предстояло узнать все это из отчета Берригана, который лег к нему на стол через три дня, как и было обещано.

В то время как президент читал отчет после ужина, еще две тонны чистого колумбийского кокаина в кузове пикапа тайно пересекли границу штата Техас неподалеку от маленького городка Нуэво-Ларедо и исчезли на бескрайних просторах Америки.

Уважаемый господин президент!

Мне выпала честь представить вам доклад обо всем, что связано с производством, распространением и употреблением кокаина.

ИСХОДНОЕ СЫРЬЕ: кокаин получается исключительно из коки, неказистого кустарника, с незапамятных времен произрастающего в джунглях в горах северо-западной части Южной Америки.

Местные жители испокон веку жевали листья коки, обнаружив, что это помогает заглушить постоянное чувство голода и улучшить настроение. Кока редко цветет и дает плоды; отвердевшие ствол и ветви растения не содержат наркотик, он находится только в листьях.

Но даже так кокаин составляет значительно меньше одного весового процента лиственной массы. Требуется 375 килограммов свежих листьев коки — достаточно, чтобы заполнить кузов пикапа, — для производства 2,5 килограммов пасты коки, промежуточного сырья, из которого в свою очередь получается один килограмм чистого кокаина в форме белого порошка.

ГЕОГРАФИЯ: в настоящий момент приблизительно 10 процентов мирового производства кокаина приходится на Боливию, 29 процентов на Перу и 61 процент на Колумбию.

Однако колумбийские банды полностью забирают продукцию мелких производителей еще на этапе производства пасты, перерабатывают ее и выдают практически сто процентов готового наркотика.

ХИМИЧЕСКИЕ ПРОЦЕССЫ: для превращения свежих листьев коки в готовый продукт требуется всего два химических процесса, и оба они являются дешевыми. Вот почему, учитывая отчаянную нищету крестьян, которые выращивают по сути дела неприхотливый сорняк, искоренить посадки коки пока что никак не удается.

Собранные листья насыпаются в старую бочку и заливаются кислотой — подойдет дешевая серная кислота из автомобильных аккумуляторов, — которая растворяет кокаин. Затем размокшие листья вытаскиваются и выбрасываются, после чего остается что-то вроде густого бурого бульона. Раствор разбавляется спиртом или даже керосином, что приводит к выпадению в осадок алкалоидов.

Осадок снимается и обрабатывается такой сильной щелочью, как углекислый натрий. В результате получается пенистая белесая слизь, которая называется «пастой». Паста является основным объектом торговли наркотиками в Южной Америке. Именно ее покупают у крестьян гангстеры. Приблизительно 150 килограммов листьев дает 1 килограмм пасты. Все химические реактивы являются дешевыми и доступными, а готовый продукт легко транспортировать от плантаций к месту дальнейшей переработки.

ОКОНЧАТЕЛЬНАЯ ПЕРЕРАБОТКА: в тайных лабораториях, как правило, спрятанных в глухих джунглях, паста превращается в белоснежный порошкообразный гидрохлорид кокаина (полное название) посредством добавления таких химических реактивов, как соляная кислота, марганцовокислый калий, ацетон, эфир, аммиак, углекислый кальций, углекислый натрий, серная кислота и снова керосин. Затем раствор «восстанавливается», осадок высушивается, и получается белый порошок. Все химические реактивы являются дешевыми, а поскольку они применяются во многих легальных видах деятельности, они также доступны.

СТОИМОСТЬ: крестьянин, выращивающий коку, или «кокалеро», работая круглый год как вол, собирает со своей делянки до шести урожаев в год; каждый урожай дает ему по 125 килограммов свежих листьев. Итого он выращивает в год 750 килограммов листьев коки, что позволяет получить пять килограммов пасты. За вычетом накладных расходов кокалеро зарабатывает около 5000 долларов в год. Даже после переработки в порошок за килограмм кокаина можно выручить около 4000 долларов.

ПРИБЫЛЬ: таким прибыльным не является ни одно производство в мире. Стоимость одного килограмма «чистого» колумбийского кокаина возрастает с 4000 долларов до 60 000-70 000 долларов, преодолев три тысячи миль от побережья Колумбии до США или пять тысяч миль до Европы. И это еще не предел. Этот килограмм, перед тем как попасть к конечному потребителю, будет разбавлен в шесть-семь раз по весу и объему, нисколько не потеряв в цене за грамм. В конечном счете потребителю придется выложить розничному торговцу около 70 000 долларов за килограмм кокаина, который покидал побережье Колумбии, имея стоимость всего 4000 долларов.

РЕЗУЛЬТАТЫ: такая высокая норма прибыли гарантирует то, что крупные игроки могут позволить себе новейшие технологии, оборудование, оружие и научные разработки. Они могут нанимать ученых мирового уровня, подкупать государственных чиновников — в некоторых случаях вплоть до президентов суверенных государств. При этом у них буквально нет отбоя от желающих помочь с транспортировкой и распространением продукции в обмен на кусок прибыли. И сколько бы простых «ишаков» ни отправлялось за решетку, всегда найдутся тысячи отчаявшихся глупцов, готовых пойти на риск.

СТРУКТУРЫ: после убийства Пабло Эскобара, главы Медельинского картеля, и отхода от дел братьев Очоа из Кали колумбийские гангстеры разделились на сотню мелких картелей. Однако в последние три года образовался новый гигантский картель, объединивший их под своим господством.

Двое независимых игроков, пытавшихся удержать свои позиции, были обнаружены убитыми, причем перед смертью их подвергли изощренным пыткам; после этого сопротивление новым объединителям прекратилось. Мега-картель именует себя «Эрмандадом», Братством, и действует как крупная промышленная корпорация, которая к тому же имеет в своем распоряжении личную армию, защищающую ее собственность, а также карательный отряд для поддержания внутренней дисциплины.

Братство не производит кокаин. Оно скупает всю продукцию мини-картелей в виде готового белого порошка, предлагая «справедливую» (по собственным меркам) цену не по принципу «соглашайся или уходи», а по принципу «соглашайся или умри». Затем кокаин распространяет по всему миру.

ОБЪЕМЫ: общее производство кокаина составляет приблизительно 600 тонн в год, и этот объем делится на две примерно равные части по 300 тонн, которые отправляются в США и Европу, по сути дела, единственные два континента, где употребляется кокаин. Принимая в расчет норму прибыли, указанную выше, общие доходы измеряются даже не в сотнях миллионов долларов, а в десятках миллиардов.

ТРУДНОСТИ: вследствие высоких прибылей между Картелем и конечным потребителем может быть до двадцати посредников. Эти посредники обеспечивают транспортировку наркотика, его распространение и розничную продажу. Вот почему ПОО (правоохранительным органам) всех стран чрезвычайно трудно выходить на крупных игроков. Они надежно защищены, без колебаний прибегают к насилию, запугивая своих врагов, и никогда не имеют личного контакта с товаром. Мелкая рыбешка постоянно попадается в сети, предстает перед судом и отправляется за решетку, однако ей тотчас же находится замена.

ПЕРЕХВАТ: американские и европейские ПОО непрерывно ведут войну с кокаиновой индустрией; постоянно происходит перехват партий товара и захват складов. Но на обоих континентах ПОО удается перекрыть всего от десяти до пятнадцати процентов рынка кокаина, и, учитывая огромную норму прибыли, этого явно недостаточно. Для того чтобы подорвать кокаиновую индустрию, необходимо поднять процент «перехвата» и «конфискации» как минимум до восьмидесяти процентов. Если картели начнут терять девяносто процентов товара, они развалятся, и кокаиновая индустрия будет наконец уничтожена.

ПОСЛЕДСТВИЯ: всего тридцать лет назад кокаин считался не более чем «карамелью для носа» великосветских персон, биржевых магнатов и воротил «улицы дребезжащих жестянок».[1] Сегодня он превратился в национальное бедствие, которое оказывает катастрофическое воздействие на общество. По оценкам ПОО, на обоих континентах до семидесяти процентов уличной преступности (угон машин, грабежи, разбои и т. п.) совершается ради того, чтобы добыть деньги на очередную дозу. В тех случаях, когда преступник находится под воздействием особенного сильного побочного продукта кокаина под названием «крэк», грабеж, как правило, сопровождается неоправданным насилием.

Помимо того, прибыль от торговли кокаином после отмывания используется для финансирования других видов преступной деятельности, в первую очередь незаконной торговли оружием (которое применяется в преступном мире и террористами), а также торговли людьми, в особенности нелегальными иммигрантами и похищенными девушками, которых вынуждают заниматься проституцией.

ВЫВОДЫ: наша страна была потрясена осенью 2001 года разрушением башен Всемирного торгового центра и атакой на Пентагон, в результате чего погибло больше 3000 человек. С тех пор ни один американский гражданин не погиб у себя на родине в результате организованного извне терроризма, однако война с терроризмом продолжается и должна продолжаться дальше. Но в это же самое десятилетие, по самым скромным оценкам, количество жизней, загубленных из-за наркотиков, в десять раз превосходит число жертв трагедии 11 сентября, и больше половины из них приходится на химическое соединение под названием «кокаин».

Доклад подготовил РОБЕРТ БЕРРИГАН, заместитель директора Управления по борьбе с наркотиками, начальник оперативного отдела

Приблизительно в то же самое время, когда доклад Берригана был доставлен курьером в Белый дом, бывший сотрудник британской таможни сидел в убогой конторе лиссабонского порта, отрешенно уставившись на фотографию старого потрепанного траулера.

Всю свою взрослую жизнь Тим Мэнхайр проработал в налоговом управлении. Профессия эта не пользуется особой популярностью, однако считается крайне важной. И пусть сбор налогов с несчастного туриста для алчного правительства не заставляет кровь быстрее течь по жилам; Мэнхайр, вынужденный трудиться на пыльных задворках портового района Лиссабона, был доволен своей жизнью, и полному его счастью мешали только козни старого знакомого врага: недостаток средств.

Он возглавлял небольшое ведомство АЦМО-Н, еще одну аббревиатуру в мире закона и правопорядка. За этой аббревиатурой скрывается Аналитический центр морских операций, связанных с наркотиками, в котором работают бок о бок специалисты из семи стран. Шестью партнерами Великобритании являются Португалия, Испания, Ирландия, Франция, Италия и Нидерланды. Португалия гостеприимно предоставила место для штаб-квартиры организации, а возглавил ее англичанин, с этой целью переведенный из СНТС (Службы налогов и таможенных сборов Ее Величества) в АБОП (Агентство по борьбе с организованной преступностью).

АЦМО старается координировать действия ПОО европейских стран и военно-морских сил в борьбе с контрабандой кокаина из стран Карибского бассейна через Атлантику на побережья Западной Европы и ее соседа Западной Африки.

Причина отчаяния Тима Мэнхайра в то солнечное утро заключалась в том, что он видел, как еще одна крупная рыба вот-вот выскользнет из сетей.

Фотография была сделана с воздуха, но патрульный самолет был бессилен предпринять что-либо помимо получения красивых снимков. Он просто передал в считанные секунды изображение в АЦМО, находящийся на удалении многих миль.

На фотографии был изображен убогий толстозадый траулер, на носу которого красовалась надпись «Эсмеральда-Г». Корабль был обнаружен по чистой случайности в восточной части Атлантики, в первые предрассветные минуты. Отсутствие бурунов говорило о том, что траулер лег в дрейф после того, как невидимым шел всю ночь. Разрешение снимка было настолько хорошим, что Мэнхайр в увеличительное стекло рассмотрел, как команда готовится накрыть судно от носа до кормы синим брезентом. Это была обычная уловка морских контрабандистов кокаином, стремящихся любыми средствами избежать обнаружения.

Ночью корабль идет полным ходом, затем весь день беззвучно качается на волнах, накрытый брезентом, сливающийся с окружающим морем. Заметить такое судно с воздуха крайне трудно. После захода солнца команда скатывает брезент, убирает его, и корабль идет дальше. Разумеется, такой способ отнимает много времени, но зато так гораздо безопаснее. И то, что экипаж на рассвете был застигнут врасплох раскатывающим брезент, выдавало траулер с головой. О ловле рыбы не было и речи; груз уже находился в трюме, до тонны белого порошка, уложенного в герметичные пакеты, чтобы избежать пагубного воздействия соленой воды.

Скорее всего, «Эсмеральда-Г» направлялась из укромной бухты на побережье Венесуэлы к западным берегам Африки, в Гвинею-Бисау, государство, живущее торговлей наркотиками. «Эх, — мысленно простонал Мэнхайр, — если бы судно находилось чуть дальше на север, вблизи принадлежащих Испании Канарских островов или португальских Мадейры или Азорских островов!» Береговая охрана этих стран отправила бы в море быстроходный катер на перехват контрабандистов.

Но судно пребывало гораздо южнее, всего в сотне миль к северу от Островов Зеленого мыса — а это государство ничем помочь не могло. Необходимой техники нет. И не было никакого смысла обращаться за помощью к цепочке стран-неудачниц, изогнувшихся дугой от Сенегала до Либерии. Они сами являлись не решением проблемы, а ее частью.

Поэтому Тим Мэнхайр попросил о помощи военно-морские флоты шести европейских держав и Соединенных Штатов, однако ни у кого в данном районе в настоящий момент не было ни фрегата, ни эсминца, ни крейсера. На борту «Эсмеральды-Г», заметив сфотографировавший судно самолет, поймут, что корабль обнаружен, и, отбросив фокусы с брезентом, на полных парах устремятся к берегу. До земли им всего двести морских миль, и даже если выжимать убогих десять узлов, уже к завтрашнему утру корабль затеряется в мангровых зарослях побережья Гвинеи-Бисау.

Но даже если судно и удастся перехватить в море, неприятности на этом не закончатся. Совсем недавно по счастливой случайности фрегат французского ВМФ, откликнувшись на призыв АЦМО, по наводке центра обнаружил находившийся от него в четырехстах милях траулер с грузом кокаина. Однако французы были буквально одержимы стремлением соблюсти все юридические формальности. Согласно их правилам, контрабандистов доставили на буксире в ближайший «дружеский» порт. Каковым оказался Конакри, столица Гвинеи, еще одной страны-неудачницы.

Затем из Парижа на захваченный корабль вылетел магистрат для соблюдения «les formalits».[2] Что-то связанное с правами человека — les droit de l'homme.

— Droits de mon cul, — в сердцах пробормотал Жан-Луи, французский коллега Мэнхайра.

Даже англичанин смог понять, что речь идет о «правах моей задницы».

Итак, корабль был задержан, команда привлечена к суду, а груз кокаина конфискован. Через неделю траулер ускользнул из порта и скрылся в открытом море. Судно управлялось его собственной командой, которая была выпущена под залог судьей, пересевшим с разбитого «Пежо» на новенький «Мерседес», ну а конфискованные тюки — они, скажем так, исчезли.

Директор АЦМО, вздохнув, сохранил на компьютере название корабля и его фотографию. Если «Эсмеральду-Г» заметят еще раз… Однако этого не случится. Предупрежденная, она перед новым выходом в Атлантику сменит название и превратится в судно, ведущее лов тунца. А если это произойдет, какова будет вероятность того, что по счастливой случайности еще один самолет военно-морского флота одной из европейских держав пролетит над ним как раз в тот момент, когда команда будет раскатывать брезент? Одна тысячная.

И в этом, подумал Мэнхайр, и заключается главная проблема. Скудные ресурсы и безнаказанность контрабандистов, которым ничего не грозит даже в том случае, если они попадутся.

Неделю спустя президент Соединенных Штатов вызвал к себе главу Министерства внутренней безопасности, сверхведомства, которое стравливало друг с другом и подминало под себя тринадцать разведывательных служб США. Директор МВБ, выслушав своего главнокомандующего, изумленно уставился на него.

— Господин президент, вы это серьезно?

— Да, думаю, серьезно. Что вы посоветуете?

— Ну, если вы намереваетесь уничтожить кокаиновую индустрию, вам придется иметь дело с самыми злобными, жестокими и безжалостными людьми в мире.

— В таком случае, полагаю, нам потребуется кто-то еще лучше.

— Кажется, сэр, вы хотели сказать, еще хуже.

— У нас есть такой человек?

— Ну, на ум приходит одно имя, точнее, репутация. На протяжении нескольких лет этот человек был главой контрразведки ЦРУ. Сыграл большую роль в разоблачении и задержании Олдрича Эймса,[3] когда ему наконец позволили заняться этим делом. Затем возглавлял отдел специальных операций. Едва не заманил в ловушку и не уничтожил Усаму бен Ладена, и это было еще до событий одиннадцатого сентября. Освобожден от должности два года назад.

— Освобожден от должности?

— Выгнан с работы.

— Почему?

— Чересчур беспощаден.

— По отношению к коллегам?

— Нет, сэр. Насколько я понял, по отношению к нашим врагам.

— Нельзя быть чрезмерно беспощадным по отношению к врагу. Я хочу вернуть этого человека на службу. Как его фамилия?

— Забыл, сэр. В Лэнгли все называли его исключительно по прозвищу, «Коброй».

Глава 02

Человека, которого искал президент, звали Поль Деверо, и, когда его в конце концов разыскали, он молился. Он считал молитву очень важным занятием.

Поль Деверо происходил из одной из тех семей, которые в Массачусетсе считались аристократией. С молодых лет он уже имел собственное состояние, что, однако же, не помешало ему усердно учиться и много работать.

Он поступил в школу при Бостонском колледже, главном поставщике абитуриентов для одного из ведущих иезуитских университетов Соединенных Штатов. И там показал себя птицей высокого полета. Его религиозность не уступала тяге к знаниям, и одно время он серьезно подумывал о том, чтобы сделаться священником-иезуитом. Однако затем принял приглашение стать членом другого клуба для избранных, Центрального разведывательного управления.

Для двадцатилетнего юноши, который на экзаменах отвечал на любые, самые каверзные вопросы и за год в совершенстве овладевал иностранным языком, это был выбор служения родине и богу через борьбу с коммунизмом и атеизмом. Просто Поль предпочел светский путь духовному.

В управлении он быстро поднимался по служебной лестнице благодаря таланту и неудержимости. И если из-за независимого характера Деверо не стал самым популярным человеком в Лэнгли, ему было на это по большому счету наплевать. Ему довелось поработать в трех отделах: оперативном, разведывательно-аналитическом и контрразведке (внутренней безопасности). В 1991 году Поль попрощался с «холодной войной», завершившейся развалом СССР, — чего он упорно добивался двадцать лет, — но оставался на службе вплоть до 1998 года, когда «Аль-Каида» взорвала два посольства Соединенных Штатов: в Найроби и Дар-эс-Саламе.

К тому времени Деверо уже стал опытным арабистом, рассудив, что советское направление — это слишком просто, и к тому же там и без него народу полно. Овладевший в совершенстве несколькими диалектами арабского языка, он оказался как раз тем человеком, которому предстояло возглавить новое подразделение в составе Управления, отдел специальных операций, чья деятельность была направлена на борьбу с новой угрозой — исламским фундаментализмом и порожденным им международным терроризмом.

Уход Поля в отставку в 2008 году вызвал извечный вопрос: он ушел сам или его «ушли»? Естественно, Деверо настаивал на первом. Благожелательный наблюдатель назвал бы решение о «разводе» взаимным. Деверо принадлежал к старой школе. Он мог цитировать по памяти Коран лучше большинства мусульманских богословов и проглотил по меньшей мере тысячу комментариев к нему. Однако его окружали молодые дарования, чьи уши были словно припаяны к сотовым телефонам — устройству, которое Деверо презирал.

Он ненавидел политкорректность, предпочитая обращаться вежливо и любезно со всеми, за исключением тех, кто безусловно являлся врагом единственного истинного бога и Соединенных Штатов. С ними он расправлялся без колебаний. Его окончательное расставание с Лэнгли произошло после того, как директор ЦРУ строго указал на то, что в современном мире сомнение в собственной правоте является обязательным качеством.

Поэтому Деверо ушел, устроив на прощание тихую неискреннюю вечеринку — еще одна условность, которую он терпеть не мог, — и удалился на покой в свой великолепный особняк в исторической части Александрии. Там он смог полностью отдаться своей внушительной библиотеке и собранию редких произведений исламского искусства.

Деверо не был «голубым», но не был он и женат, что в свое время вызывало множество пересудов у кофейных автоматов в коридорах старого корпуса в Лэнгли — Деверо наотрез отказался переехать в новое здание. В конц концов сплетники были вынуждены признать очевидное. Воспитанного иезуитами интеллектуала, бостонского аскета-аристократа эти вопросы просто не интересовали. Именно тогда какой-то остряк заметил, что Деверо обладает обаянием кобры. И прозвище закрепилось.

Молодой сотрудник аппарата Белого дома отправился сначала в особняк на пересечении Саут-Ли-стрит и Саут-Фэрфакс-стрит. Домработница Мейзи, сияя, ответила, что хозяин в церкви, и объяснила, как туда проехать. Вернувшись к своей машине, молодой человек обернулся и подумал, что вернулся назад в прошлое на два столетия.

И в этом была своя доля истины. Александрия была основана английскими купцами в 1749 году. Этот город был «довоенным» не только в том смысле, что он существовал до Гражданской войны; он существовал еще до Войны за независимость. В прошлом порт на реке Потомак, Александрия процветала за счет торговли сахаром и рабами. Корабли, груженные сахаром, которые ползли вверх по реке от Чесапикского залива, оставляя позади Атлантику, в качестве балласта использовали старый английский кирпич. Именно из этого кирпича купцы и строили свои замечательные дома. В результате получилась скорее старушка Европа, чем Новый свет.

Человек из Белого дома уселся в машину позади водителя и дал указания, как доехать до Саут-Ройял-стрит и найти католическую церковь Святой Марии. Открыв дверь, он оставил позади шум улицы и оказался в безмолвном спокойствии нефа. Оглядевшись вокруг, молодой человек увидел одинокую фигуру, стоящую на коленях перед алтарем.

Ступая бесшумно, он пересек неф, пройдя мимо восьми витражей, через которые только и проникал свет. Сам баптист, он, удивляясь слабому аромату благовоний и воска зажженных поминальных свечей, приблизился к коленопреклоненному седовласому человеку, молившемуся перед закрытым белой тканью алтарем, на котором стоял простой позолоченный крест.

Вошедшему казалось, он двигался беззвучно, однако мужчина поднял руку, призывая его не нарушать тишину. Закончив молитву, он поднялся с колен, склонил голову, перекрестился и обернулся. Человек с Пенсильвания-авеню попытался было заговорить, но седовласый мужчина снова поднял руку и направился через неф обратно к коридору перед дверью, ведущей на улицу. Лишь там он обернулся и улыбнулся. Открыв дверь, он увидел перед входом лимузин.

— Я из Белого дома, сэр, — сказал сотрудник президентской администрации.

Деверо кивнул.

— Многое меняется в этой жизни, мой юный друг, но только не прически и не машины.

Если сотрудник президентской администрации полагал, что слова «Белый дом», которые он произносил с наслаждением, произведут свое обычное действие, его ждало разочарование.

— И что нужно Белому дому от ушедшего на покой старика?

Молодой человек был озадачен. В обществе, помешанном на молодости, никто не называет себя стариком, даже в семьдесят лет. Он не знал, что в арабском мире старость пользуется уважением.

— Сэр, с вами хочет встретиться президент Соединенных Штатов.

Деверо молчал, словно обдумывая услышанное.

— Прямо сейчас, сэр.

— В таком случае, полагаю, мне нужно будет надеть темный костюм и галстук, то есть нужно будет заскочить ко мне домой. И поскольку машину я не вожу, машины у меня нет. Надеюсь, вы отвезете меня туда и обратно?

— Да, сэр. Разумеется.

— В таком случае, поехали. Ваш водитель знает, где я живу. Насколько я понял, вы заезжали ко мне и говорили с Мейзи.

Встреча в Западном крыле была короткой. Она состоялась в кабинете главы президентской администрации, Джонатана Сильвера, конгрессмена от штата Иллинойс, уже много лет работавшего в команде президента.

Пожав Деверо руку, президент представил ему своего самого преданного соратника.

— Мистер Деверо, у меня есть к вам одно предложение, — начал разговор глава законодательной власти. — В каком-то смысле, просьба. Да, просьба во всех отношениях. Как раз сейчас у меня должна состояться одна встреча, от которой я никак не могу отбрыкаться. Но это неважно. Мистер Сильвер вам все объяснит. Мне бы очень хотелось услышать ваш ответ, как только вы сможете его дать.

Улыбнувшись и снова пожав Деверо руку, президент ушел. Мистер Сильвер не улыбался. У него не было такой привычки. Улыбался он крайне редко и только тогда, когда узнавал, что у одного из противников президента большие неприятности. Взяв со стола папку, Джонатан Сильвер протянул ее своему собеседнику.

— Президент будет очень признателен, если вы сначала ознакомитесь вот с этим. Здесь. Сейчас.

Он указал на кожаное кресло в дальнем углу кабинета. Поль Деверо взял папку, сел, скрестил ноги, облаченные в ладно скроенные брюки, и прочитал доклад Берригана. Через десять минут, закончив читать, он поднял голову.

Джонатан Сильвер работал с бумагами. Поймав на себе взгляд старого агента спецслужб, от отложил ручку.

— Что думаете на этот счет?

— Довольно любопытно, но ничего нового. Что вам нужно от меня?

— Президент хочет узнать вот что. Возможно ли, используя нашу новейшую технику и силы специального назначения, уничтожить кокаиновую индустрию?

Деверо уставился в потолок.

— Ответ, данный после пятисекундного размышления, не будет ничего стоить. И мы оба это понимаем. Мне понадобится время, чтобы провести то, что французы называют «projet d'etude».[4]

— Мне начхать с высокой колокольни на то, как это называют французы, — последовал ответ.

Джонатан Сильвер редко покидал Соединенные Штаты, если не считать поездок в свой любимый Израиль, а к Европе и в первую очередь к Франции относился более чем негативно.

— Вам нужно время, чтобы изучить вопрос, так? Сколько?

— Минимум две недели. И еще мне понадобится доверительное письмо, требующее от всех государственных органов отвечать на мои вопросы честно и правдиво. В противном случае ответ по-прежнему не будет ничего стоить. Полагаю, ни вы, ни президент не хотите тратить время и деньги на проект, обреченный на неудачу?

Глава президентской администрации какое-то время молча разглядывал своего собеседника, затем встал и вышел из кабинета. Вернулся он через пять минут с письмом. Пробежав письмо взглядом, Деверо кивнул. Этого листка бумаги, который он держал в руках, было достаточно, чтобы преодолеть любые бюрократические барьеры в стране. Джонатан Сильвер также протянул визитную карточку.

— Мои личные номера телефонов. Домашний, рабочий и сотовый. Все защищены. Абсолютно надежны. Звоните в любое время, но только если у вас будут веские причины. Отныне президент остается в стороне. Доклад Берригана вам будет нужен?

— Нет, — мягко ответил Деверо. — Я запомнил его наизусть. Как и номера ваших телефонов.

Он вернул карточку, мысленно насмехаясь над похвальбой относительно «абсолютной надежности». Несколько лет назад один английский хакер, страдающий легким психическим расстройством, с легкостью взломал все защитные системы баз данных НАСА и Пентагона. Причем сделал это с помощью дешевого персонального компьютера, из маленькой квартиры в Северном Лондоне. Кобра как никто другой разбирался в проблемах секретности; он знал, что три человека могут сохранить что-то в тайне только тогда, когда двое из них мертвы, знал, что единственный способ сделать дело и остаться в живых заключается в том, чтобы прийти и уйти до того, как плохие ребята проснутся.

Через неделю после встречи Деверо и Сильвера президент приехал в Лондон. Не с государственным визитом, а просто с официальным. Однако президента и первую леди приняла в Виндзорском замке королева, освежая давнишнюю и искреннюю дружбу.

Помимо этого, состоялось несколько рабочих дискуссий с упором на текущее положение в Афганистане, экономику двух стран, ситуацию в ЕС, глобальное потепление и связанные с ним изменения климата и взаимную торговлю. В выходные президент с супругой согласились отдохнуть с новым британским премьером в официальной загородной резиденции, величественном особняке эпохи Тюдоров под названием Чекерс. Вечером в воскресенье обе пары после ужина пили кофе в Длинной галерее. Поскольку было холодно, в камине с треском горели поленья, отбрасывая дрожащие отсветы на книжные шкафы со старинными книгами в кожаных переплетах ручной работы, расставленные вдоль стен.

Никогда невозможно предсказать, как сложатся отношения между главами двух стран: останутся они лишь просто знакомыми, или их свяжет истинная дружба. Бывает и так, и эдак. История свидетельствует о том, что Франклин Д. Рузвельт и Уинстон Черчиль, хотя у них и были некоторые разногласия, относились друг к другу тепло. Рональд Рейган и Маргарет Тэтчер были настоящими друзьями, несмотря на непоколебимые убеждения «железной леди» и простой народный юмор уроженца Калифорнии.

Отношения между британскими и европейскими лидерами высшего уровня редко выходят за рамки официальной вежливости, но часто не бывает даже и этого. В этой связи характерен один случай, когда германский канцлер Гельмут Шмидт привез с собой такую грозную жену, что британский премьер Гарольд Вильсон, отправляясь на ужин, отпустил одну из редких острот, заметив своему окружению: «Так, обмен женами отменяется».

Гарольд Макмиллан терпеть не мог Шарля де Голля (взаимно), однако при том питал симпатию к гораздо более молодому Джону Ф. Кеннеди. Возможно, все дело было в общем языке, но необязательно.

Если учесть пропасть между прошлым двух мужчин, этим осенним вечером наслаждавшихся теплом камина, в то время как в сгущающейся темноте вокруг особняка патрулировали сотрудники секретной службы и английские десантники, вероятно, покажется странным, что всего за три встречи, в Вашингтоне, на Генеральной ассамблее ООН и вот теперь в Чекерсе, между ними возникла личная дружба.

Американский лидер не мог похвастаться своим прошлым: отец-кениец, мать, уроженка Канзаса, детство на Гавайях и в Индонезии, с ранних лет борьба против расизма. Английский премьер происходил из семьи биржевого маклера, женатого на дочери сельского судьи; в детстве гувернантка, затем обучение в двух самых дорогих и престижных частных школах страны. Подобное прошлое дает непринужденное обаяние, за которым может скрываться внутренняя сталь. У кого-то это так, у других — нет.

На более поверхностном уровне у двух лидеров было гораздо больше общего. Обоим еще не было и пятидесяти, оба были женаты на красивых женщинах, у обоих дети еще учились в школе, оба получили дипломы с отличием и всю свою взрослую жизнь провели в политике. И оба были обеспокоены, даже одержимы проблемами изменения климата, нищеты в странах третьего мира, национальной безопасности и бедственного положения тех соотечественников, которых Франц Фанон[5] называл «презренными изгоями».

Пока супруга премьер-министра показывала первой леди редкие книги собрания, президент вполголоса спросил своего британского коллегу:

— У вас было время взглянуть на доклад, который я вам передал?

— Разумеется. Впечатляюще… и очень тревожно. У нас на руках серьезная проблема. Наша страна является крупнейшим в Европе потребителем кокаина. Два месяца назад Агентство по борьбе с организованной преступностью представило мне доклад о растущем количестве преступлений, связанных с наркотиками. А что?

Президент уставился на огонь, подбирая слова.

— В настоящий момент один человек по моей просьбе изучает вопрос чисто теоретической осуществимости одного плана: возможно ли, при всех наших высоких технологиях и мастерстве сил специального назначения, уничтожить кокаиновую индустрию?

Премьер-министр такого явно не ожидал. Он посмотрел на американского лидера.

— Этот ваш человек, он уже вам докладывал?

— Нет. Я ожидаю его вердикта в самое ближайшее время.

— И его совет. Вы к нему прислушаетесь?

— Думаю, да.

— А если он скажет, что это осуществимо?

— В таком случае, полагаю, Соединенные Штаты пойдут на это.