Снежные псы Веркин Эдуард

Глава 2

Показание № 7

«Летописец начала Ца», Показание № 7, «Так рек Безымянный», записано в точности, передано верно.

Настроение у меня? Злобно-критическое. Можно ли мне верить? Конечно, нет. Я сам себе не верю. Тебе как рассказывать-то? Подробно не знаю, могу краткое содержание предыдущих серий.

Как оно все получилось?

Мне плевать, как оно все получилось. Я к этому никакого отношения не имею. Я вообще мимо проходил, в кегельбан. Ага. Эпически? Как в «Беовульфе»? Знаешь, мне все ваши «Беовульфы» поперек горла… Ладно, ладно, не пугайся.

Итак. В те времена, когда бабло все мимо да мимо нас текло…

Короче, эпически не выйдет. Буду цинически.

Как оно все получилось, я точно не знаю. Только подозреваю. Но могу ошибаться.

Жил-был Перец. Тогда, правда, он еще был не Перцем, а Пашкой. Где он жил, как – точно неизвестно. Кажется, у него была бабушка, коврижки пекла. Жил себе жил, сушки грыз, разорял муравейники… Точнее не знаю. А потом…

Жил-был Ван Холл. Про детство его вообще ничего не известно, тоже, наверное, муравейники разорял. И фантастики много читал – вот это точно. Приличные люди «Анну Каренину», «Бразерс Карамазерс», «Му-Му» разное читают, а он все про звездолеты, да про бластеры, да про то, как жрачку можно из воздуха мастырить. Судя по тому, как кормили на базе, со жрачкой в детстве Ван Холла случались перебои. Так вот, не знаю с чего, то ли с голода, то ли с фантастики, ВХ шибко разбогател. Совсем шибко. И свихнулся с бабла такого, а может, всегда свихнутым был. Одним словом, решил ВХ все то, про что он читал в сопливом детстве, привести в соответствие с реальностью.

И привел. И бластеры, и тарелки летающие, и вообще. Только мало было Ван Холлушке счастия такого, не хватало чего-то, душа томилась, мадригалы не сочинялись. И решил он через стены проходить научиться. Наскрозь то есть. Чтобы к америкосскому президенту в гости без приглашения, на барбекю. Бабло есть, отчего не попробовать? Так возник проект «Двери», туды его в кадушку. Набрали доходяг, витамин им за ухо – и в подвал. К комодским варанам. К анакондам. К крокодилиям. Всех сожрали. Один остался. Тощий такой дристун. Но остался.

Пашей звали.

И ведь научился тот Паша на нашу голову. Причем не только к американцам – везде. В любую точку планеты. И не только. Сюда еще научился.

А Ван Холл как проведал, что Перец сюда может, так его за кадык попытался. Раз попытался, два, потом глядит – себе дороже. Меня подослал.

Жил-был я.

Про себя или хорошо, или ничего. Лучше ничего. Ничего я не помню. Как в кино. Как в игрушке компьютерной. Там тоже у всех главных героев амнезия, с элеватора упали. У меня тоже. И шрам через всю башку неизвестного происхождения. Короче, выписал меня Ван Холл из приюта имени Тыбурция Бурылина и поместил к себе на базу. А как я стал зело меток в стрельбе и беспощаден в рукопашной схватке, отправил сюда.

Пашку загашивать.

А чтобы я не соскочил…

Продемонстрировать, жаль, уже не могу. А вообще эксклюзив был. Нанобиоинженерия. Все по заветам Брухо Гуана, в одном квадратном дюйме сто миллионов. Ну или чуть поменьше. По моим кровеносным сосудам плавали голубые золотые рыбки, подарочек Ван Холла, надежный поводок, мина замедленного действия. Если я дернусь – бах, маленький разрыв сердца.

Проект «Пчелиный Волк», а ну его в коромысло.

Я его, кстати, тогда почти загасил, Перца-то. Почти.

Что это за место?

О, это…

Не знаю. Для местных родина, милый сердцу гумус. Для прибывающих… По-разному. В зависимости от мании. Кто на чем помешан. Но большинство считает, что это место осуществившихся желаний. Страна Мечты. Типа, мечтал всю жизнь из лука пуляться – получи! Хотел дракончегов – на, через крышу!

Вранье. Тотальное. Никаких моих желаний тут не осуществилось. Чуть не сдох, это да. Но я вовсе сдыхать не желал. И чтоб сожрали меня неоднократно, тоже не желал. А горыны здешние вообще тьфу, только и могут, что лягушек трескать.

Короче говоря, все из-за психов. Они, психи, во всем виноваты. Мощь их больного сознания породила весь этот бред без конца и края. Они болеют, а мы страдаем. И ванхолловская машина не двери открывает, а материализует безумие, вот и все. Не верю я в Страну Мечты, нет дороги в Эльдорадо, так и запиши.

Что? Карты? Придуманные карты ведут к непридуманному безумию.

Я? У меня амнезия. Знаешь, вот все это… ну, что вокруг… из-за моего удара по голове. Сам я лежу где-нибудь в Коврове, в перманентной коме, а весь этот хлам – просто закупорка сосудов головного мозга.

Что? Да, ты тоже. Ван Холл? Иван Халабудов, главврач хирургии мозга, отек левого полушария.

Увековечивай, давай. Проект «Пчелиный Волк», мама-дорогая, проект «Двина», в гоголь-моголь его, в гоголь-моголь…

Глава 3

Стаи зеленых собак

Через час уже на Центральной площади мы разбирали утренние приключения.

– Ползите ко мне! – велел я.

Троица поползла. И выглядела как полагается – униженно.

– Так-так… – произнес я страшненько. – Тык-тык…

Распластались на снегу. Хвосты прижали, глаза потупили, выглядят убого. Особенно добавляют убожества ошметки соплей, висящие по бокам, на гребнях панциря, на лапах, вообще везде. Обгадившиеся и запутавшиеся в тухлой морской капусте тюлени. Это мне нравилось.

– Вы похожи на обделавшихся тюленей, – сказал я с наивозможнейшим презрением. – Знаете, я вас запишу в труппу, в бродячий цирк. Днем вы будете тащить тяжелые телеги без колес, а вечером развлекать гномовских ребятишек огненными фокусами – на большее вы ведь не способны. Только плеваться напалмом и кидаться снегоходами. Никакой фантазии…

Я сокрушенно вздохнул. Не, можно было похвалить хитроумного Хорива, но хвалить бойцов нельзя, это непедагогично. Бойцов надо ругать и поносить, чтобы они не распускались особо.

– Знаете, я, пожалуй, на самом деле продам вас гномам, – вздохнул горестно я. – А зачем вы еще нужны, бестолковые?

Троица тоже вздохнула, выпустив пара столько, что вполне можно было в баню сходить.

– Гномы из вас баню сделают, – повернулся я к горынам спиной. – Знаете, что такое баня?

Слово «баня» я произнес зловеще.

– О, баня… – продолжал я. – Ты!

Я ткнул пальцем в Щека.

– Ты будешь грызть дрова. С утра до вечера. Грызть дрова, грызть дрова, грызть дрова…

Щек скрежетнул зубами.

– Ты!

Я указал пальцем на Кия.

– Ты будешь кипятить воду. С утра и до вечера. В огромных глиняных горшках. До тех пор, пока у тебя не сгорят легкие.

Кий попятился.

– Ты!

Дошла очередь и до Хорива.

– Тебе достанется самая горшая участь, – ухмыльнулся я. – Тебя будут… каждый день чесать. Соскабливать чешую и делать из нее скребки для пяток. Тебя переделают на мочалки!

Хорив отвернулся.

Хорошо, подумал я. Перепуганы. Но надо их дожать.

– Сидеть! – завопил я как можно громче, так, что даже стекла в окрестных домах звякнули.

Троица грохнула панцирями и послушно села. Как собаки, честное слово.

Кто бы мог подумать, что горыны похожи на собак? Нет, не внешностью, конечно, она у них вполне монструозная. Не внешностью, а характером. Характером, повадками и привычками. Они даже чешутся, как собаки! Задней лапой за бок или за ухо, и давай наяривать, только чешуя отскакивает. Ее, кстати, на самом деле можно в скребки переделывать. Наш Яша, например, вообще в плену предрассудков пребывает: чешую собирает и вяжет из нее кольчугу. Иногда даже сам горынов специально вычесывает. А те балдеют. Еще любят, чтобы им за ухом щекотали – граблями. Валяться еще любят, играть. На Луну, правда, как собаки, не воют, но зато смотрят. С грустью в своих разноцветных глазах.

Я вот думаю: может, собаки от них и произошли? Все же от кого-то произошли, это даже в учебниках пишется. Крот и слон с генетической точки зрения – почти одно и то же. Человек же с дождевым червем совпадает больше чем наполовину. А вообще я где-то читал, что бывает не только эволюция, то есть совершенствование видов по мере их развития, но и обратный процесс. Инволюция, кажется, называется. Это когда из сибирского волка через три тысячи лет получается тойтерьер или пекинес какой уродливый. Типа вырождение. Так вот, может, собаки тоже от драконов произошли? Постепенно выродились, утратили крылья, огнем пуляться перестали, а привычки, то есть инстинкты, все те же.

– Как сидите? – снова рявкнул я. – Сидеть правильно, идиоты!

Выровнялись.

Я заложил руки, осмотрел.

– Смирно!

Лязгнули пластины панцирей. Все правильно. Хвост прижат ко льду, морда свирепо оскалена, правая передняя лапа поднята и полусогнута. Уши торчком, гребни встопорщены, крылья приподняты за спиной. Звери войны, убийцы. Здорово. Мощно. Так мощно, что у меня каждый раз мурашки по спине пробегают.

Это вообще-то я придумал. Когда «смирно» – то так, когда «лежать» – на брюхо, крылья прижать, хвост вверх, уши вниз. Когда вольно, можно лечь свободно и пасть закрыть. Хорошо бы, конечно, какого-нибудь оружия на них навесить. Перец обещал подумать. А чего тут, собственно, думать? Каждому прицепить по два бластера и по вакуумной бомбе – и можно штурмовать Капитолий…

Что-то я на Америку обижен в последнее время. Из-за тушенки ихней. Перец прижимист, вкусную тушенку и другую еду зачем-то бережет, хотя ее полно тут, а на стол выставляет американскую – нашел склад с гуманитарной помощью. Ассортимент же этой помощи небогат: говядина в квадратных банках и сухие гамбургеры в пакетах из фольги. Все для американской армии, и есть это нелегко. И чем дольше я это ем, тем больше Америку не люблю. Потому идея устроить налет на президента, рыбачащего в русле Потомака, кажется мне вполне здравой. От американских консервов суровость здорово повышается.

Вот я и поглядел сурово на эту троицу горынов.

– Распустились… Разболтались… Расслабились… А здесь вам, между прочим, не Миннесота! Здесь вам не тут! Здесь надо быть готовым отразить! Вот ты готов?

Я ткнул пальцем в нос Хорива.

Хорив заволновался, заюлил глазами, заперебирал лапами, выпустил из ноздрей струи пара. Драконий выдох сконденсировался, замерз, осыпался на лед звонким бисером.

– Не сметь дышать, когда разговариваешь с командиром! – рявкнул я.

Хорив замер. Нет, мне определенно нравится командовать. И во мне определенно талант. Я такой, доложу вам, зоопсихолог… Только держись!

– Так мы вообще неизвестно до чего докатимся, – продолжал я. – Так мы скатимся в варварство. А у нас с вами впереди много дел. Вы же ведете себя так… так…

Горыны были недвижимы. Издали их вполне легко можно было спутать со снежными фигурами – тоже белые, будто отлитые из подкрашенного молоком льда. Даже глаза, кажется, замерзли.

– Вы ведете себя недопустимо! Вы… вы позорите высокое звание российского дракона!

Ну, тут я немного заговорился, как-то не в тему пошло. При чем здесь высокое звание российского дракона? Посему пришлось снова заорать:

– Смир-рна!

Снова лязгнула броня. Снова образовался должный порядок. Я, кстати, помучился, пока они научились. Зато сейчас красота. Жаль, что не могут ответить: «Есть, сэр!» Надо будет научить приветственно щелкать зубами. Хорошая идея!

Я принялся ходить туда-сюда мимо морд. Морды висели над землей, каждая выше моей головы чуть ли не на полметра. Глаза у всех одинаковые, в смысле размера. Размер апельсина, но не круглого, а плоского. Приплюснутого, короче, апельсина. Цвет вот разный. Цвет мне вообще нравится – необыкновенный. Перец говорит, что это спектр звезд. Каждая звезда своего цвета, причем редкой пронзительности.

У Щека глаза оранжевые, по краям переходящие в синеву. Как будто они еще внутрь головы продолжаются.

У Кия – зеленые. Не глубокого изумрудного цвета, не хищного кошачьего, а скорее салатового, цвета молодых побегов. Самый хитрый цвет. Если долго глядеть в салатовые пространства его глаз, начинаешь немножечко отключаться. Кий этим пользуется. Смотрит на Яшку, тот входит в коматоз, и Кий ворует у него сушеные груши и орехи. А однажды полмешка сахара вылизал. Яшка рассвирепел, давай лупить Кия половником, да только без толку все – половником-то его не прошибешь, тут ракетная установка нужна.

У Хорива глаза непонятные. То ли серые, то ли голубые. Иногда правый синий, левый серый, иногда наоборот. Мутные, короче. Он и сам мутный. Молчит, зевает, на Луну не смотрит, смотрит на Венеру. Тут Венера крупная.

Но сейчас у всех глаза одинаковые – застывшие и бессмысленные. Смотрят на меня, ждут слова. Хорошо я с ними поработал, а то уже распускаться стали. Перец говорит, что скоро возьмет их в настоящее дело – полетать, размять крылышки в честном бою.

Меня что-то, правда, не зовет, я, по его мнению, еще не готов. Хм, не готов… Я ему этих зябликов выучил, навел на них шороху, а он мне все не доверяет!

Хотя правильно делает. Никому нельзя доверять. Вот я горынам ничуть не доверяю. Нечего им доверять, надо, чтобы они тебя боялись. Только страх и уважение. Порядок, дисциплина. Дисциплина основывается на повиновении. Как говорит Перец: если я прикажу пасть в помет, то вассал должен в помет пасть. Помета у нас, конечно, негусто, но снега много.

– Лежать! – неожиданно скомандовал я. А чтобы не расслаблялись.

Троица послушно грохнулась на снег.

– Сидеть!

Сели.

Ну, я их так немножечко погонял – лечь-встать, лечь-встать. Для вразумления. Чтобы знали, кто здесь главный. Потом смилостивился:

– Вольно.

Троица разлеглась на снегу. Тоже мне…

– Свободны, – устало приказал я, – можете пообедать.

И равнодушно повернулся спиной. Послышался звук, похожий на скулеж. Просительный.

Кий. Я их по голосам уже различаю. Кий – басовитый, Щек пищит, а Хорив так вообще молчун. Но печенье тоже любит. Как все остальные.

– Попрошайничество не украшает дракона, – назидательно сказал я. – Дракона украшает скромность и послушание.

После чего сунул руку в карман, нащупал печенье, резко выбросил его вверх. Метель ударила в спину, в дубленую шкуру полушубка снова врезались ледяные треугольнички, воздух почти свалил. Я оглянулся через плечо. Они уже были в небе. Уже поймали печенье и теперь набирали высоту, усердно работая еще не вытянувшимися до нужных размеров крыльями.

Через несколько секунд я их уже почти не различал – они слились с серым скучным тентом, и только вглядевшись, можно было увидеть черные окончания крыльев. Смешно – месяц назад они полиняли, сбросив детскую чешую, и из ярко зелено-красных стали белыми, как весь окружающий мир. Перец тогда глядел на зубастых белых тварей и смеялся, хотя я ничего особо смешного не замечал. Ну подумаешь, белые. Альбатросы тоже белые, а смеяться при виде их мне не хотелось. Хотя я альбатросов и не видел, кто знает, может, при виде их тоже бы рассмеялся.

Потом мне Перец объяснил, чего он ржал. Он просто представил: если горыны так мимикрировали под снег, то, значит, могли и под другое мимикрировать. Например, под американский флаг. Или в розовый цвет. Или в черный горошек на белом фоне.

– Прикинь, – ржал Перец, – сидят они, а на них из туч вываливается Хорек…

Ну да, это было бы смешно, пожалуй. Могла получиться забавная картина. Я как раз записал в блокнот сюжет. Все как полагается, сидит американский президент на яхте в устье Потомака, ловит лосося, курит сигары и пьет, наверное, какой-нибудь джин с тоником или коньяк. Настроение у него хорошее, опять кого-то там разбомбил. А тут небо раздвигается, и из него вываливаются три горына: один – как флаг, другой розовый, третий – как гигантский далматин. Смех!

И название я сразу придумал. «Не ждали, блин». Сюжет 341-й. По-моему, ничего.

Опять отвлекся. Надо меньше отвлекаться, надо больше сосредотачиваться.

Улетели обедать. Или завтракать. Или ужинать. Их один раз в день можно кормить, они уже большие, едят редко, но много.

Прокорм вообще отдельная статья, им же немало требуется. Попробуйте прокормить танк с крыльями! Но в городе этом жрачки всякой полно оказалось. Я все боялся сначала, что они Яшу сожрут. И меня заодно. Но Перец успокоил, сказал, что драконы жестко привязаны к первой пробе. То есть чем в первый раз их накормишь, тем они всю жизнь питаться и будут. Накормишь мясом – будут мясо жрать, злобные будут и строптивые, неуправляемые. Накормишь рыбой – поспокойнее станут. Ну а если кормить овощами-фруктами, то будут послушные и вменяемые. Мы пшенкой кормим. Пшенкой, овсянкой, рисом, гречкой, универсальной кашей. Перловкой редко – плохо жрут. А мясо если предложить – так они его ни за что уже не возьмут. Так сказал Перец. И продемонстрировал. Открыл банку тушенки и сунул под нос Щеку. Тот аж позеленел, а потом и вовсе убежал. Так-то вот.

Зато с крупой проблемы. Бедный Яша с утра варит каши. С сухофруктами, с сахаром, с маслом. В здоровенных походных кухнях. На каждого ящера по котлу. В котел по полмешка крупы кидает, по кастрюле сухих яблок, по половнику меда и целый куб масла. Масло Яша рубит топором. На улице. Я привожу ему со склада здоровенные замороженные кубы, и Яша, как настоящий дровосек, пилит их бензопилой, а затем колет топором. Каша получается что надо. Чего уж там, я сам ее иногда ем. А если универсальную варит, так вообще… Мечта сумрачного детства, честное слово.

Даже гадский Доминикус ее жрет. Да, да, да, этот недорезанный аристократ сомнительных кровей тоже живет с нами, хотя особого упоминания и не заслуживает. Втесался в доверие к Яше, разожрался до состояния баскетбольного мяча, везде гадит, как в прямом, так и в переносном смысле. Тиранит горынов, прыгает на них со стен, пугает криками. Я неоднократно предлагал разобраться с кошаком, причем по-мирному, по эльфовскому пути – привесить к нему ошейник с хорошим отягощением, которое несколько бы ограничило кошачью прыть. Но Перец и Яша Доминикусу попустительствуют и, вместо того чтобы наказать его по всей строгости человеческого общежития, дали коту волю. Отчего я во многом страдал.

Меня, по старой памяти, Доминикус не любил и всячески злодействовал в мою сторону. Напрыгивал в основном. Иду я по норе, а он, сволочь, сверху падает. Неприятно. И шею еще когтями раздирает. Потом царапины мучительно болят почти неделю, и никакая зеленка не помогает.

Отчасти из-за него я и переселился, окончательно убедившись в том, что кошек не переношу. Ни в каком виде. Ну разве что под грецкими орехами и корейской морковью.

Кстати, о моркови. Живот забурчал, подавая верные признаки голодания. Да, пора. Пора навестить Яшу Автохтона, гнома и кулинара. Жаль, снегоход горыны угробили, я его почти обкатал. Теперь придется новый раскочегаривать, идти на склад, с железками возиться. Опять бензином провоняю, а когда еще новый снегоход в норму войдет – неизвестно. Надо будет наложить табу на снегоходы, запретить их разбивать. И вообще, пора, наверное, завязывать с утренними забавами – гибкость в суставах уже не та. Надо мне грызть хрящ ската-хвостокола…

От площади Центральной до норы недалеко. Тут вообще все недалеко. Я поглядел на уже краснеющее и низкое солнце. Это тоже красиво – когда смотришь на вымороженное солнце, чувствуешь себя одиноким. Ну да ладно, отправимся к норе…

Нора на самом деле не нора, а гигантская пещера. Причем пещера тоже ненормальная – почти идеально округлой формы, как будто стрельнул кто из гигантской винтовки или, наоборот, как у Жюля Верна, вмуровал в землю чудовищную пушку. Из нее все время прет тяжелый, даже горячий воздух, так что никаких сосулек по краю пещеры не обнаруживается, все строго.

Пещера чрезвычайно глубокая, до дна я не доходил, а Яша почти доходил – он туда за углем углубляется, и рассказывал, что пещера ныряет почти на три километра, причем не сужается, а, напротив, расширяется, что там какая-то подземная страна даже. Конца пещеры не видно, с потолка свисают здоровенные светящиеся сталактиты, откуда-то снизу шпарит тепло, и в этом тепле и свете произрастает короткий кустарник. Но животных нет. Я собирался как-то тоже туда спуститься с Яшей, да поленился, поскольку пилить три километра вниз, а потом возвращаться мне не хотелось. Добрый Яша предложил отнести меня туда и обратно, но я постыдился.

Человек не должен ездить на гноме. Вот если бы их два было… Но Яша наличествовал в одном экземпляре.

Когда я приблизился к норе, горыны были уже там, внутри, – возле входа красовались здоровенные разлапистые следы и пахло детским садиком – кашей, сыростью, хлоркой и молоком. Это и означало, что троица на месте, что Яша уже успел почистить щеткой их жесткие шкуры. Теперь они наверняка уже сидели на главной площадке и жевали свою пшенку.

Интересно, откуда я знаю, как пахнет детский садик? Может, у меня память стала просыпаться?

А вообще, если бы показать кому-нибудь тот самый вход со следами, то многие решили бы, что у них мозговые нелады начались. Ну или что это розыгрыш – вроде как с кругами на полях пшеницы, которые организуют скучающие британские пенсионеры.

Я вошел в пещеру и стал спускаться к лежкам и к залу, где проживали Яша и Перец. В пещере было не очень темно. Перец хитро придумал: нарисовал по потолку люминофором светящуюся линию – и свет есть, и шлепать удобно.

Спускался, спускался, а на полпути к лежкам меня перехватил Перец.

Не просто перехватил, а как всегда с оригинальничаньями.

– Стой, кто идет! – заорал.

И наставил на меня «Гром». «Гром» – страшное оружие, никакой бронежилет его не остановит. Не, «Тесла», что у Сирени, круче, но и он неплох. Сам Перец в камуфляже, в бронежилете, шлем мой нацепил. Одним словом – спецназ. Вообще-то Перец военную форму не любит, а сейчас вот вырядился зачем-то.

– Что опять? – спросил я. – Обострение?

– У меня всегда обострение, – ответил Перец. – А жизнь тем временем налаживается. Ты вот знаешь, что к 2015 году пятьдесят процентов мобильных телефонов будут одноразовыми? Позвонил – выкинул, как пластиковый стаканчик.

– Зачем нужны одноразовые телефоны?

– Затем! – умно сообщил Перец. – А зачем одноразовые стаканчики?

– Удобно.

– Одноразовый телефон тоже. Позвонил – выкинул. Гигиенично. А к 2027-му каждый уважающий себя человек сможет сгонять в Америку на орбитальном челноке. А то сейчас трудно жить.

– Да?

– Ага. Ну ты вот представь: хочет какой-нибудь газовщик или нефтесос там в Небраску двинуть, гамбургера насущного отведать, ему сейчас, как последнему лоху, на «Боинге» пилить приходится. Шесть часов! Невыносимо. Да, просто невыносимо!

Кажется, Перец иронизировал. Кажется. Вряд ли его на самом деле занимали муки рядовых миллиардеров. Хотя, кто его знает…

– Консьюмеризм, – вздохнул Перец, – проклятый.

– Чего?

– Немотивированное потребление, – пояснил Перец. – Когда жрут больше, чем нужно. Причем половину выкидывают. Мир, как всегда, катится в пропасть. А Ван Холл строит корабль для полета на Марс. «Арей» называется. Говорят, там даже выключатели света из бриллиантов выточены. Может, улетит?

– Вряд ли. Ему и здесь не холодно. А ты откуда все это знаешь?

– Газеты выписываю, – отоврался Перец. – Штуку тебе хочу одну показать…

Перец достал из-за спины какие-то руины, протянул мне. Оружие. Оружие было помято и изогнуто, будто слон на нем сплясал. Но я его узнал. Не мог не узнать.

Соплемет. Но не такой, как у меня. Модернизированный. И явно фабричного производства. Я поискал клеймо. Так и есть. «Ван Холл Корпорейшн».

– Знакомо? – спросил Перец.

– Допустим. И что?

– Ничего. Просто…

– Где достал? – спросил я. – Трофей?

– В том-то и дело… – рассеянно покачал головой Перец. – В том-то и дело, что… Ты что про Застенкера знаешь?

– Да ничего, – пожал я плечами. – Оборотень вроде как… Темный тип.

– И я ничего. О нем никто ничего не знает. А я чувствую, он нам еще устроит… Ладно. А у тебя? Как ящерки? Летают?

– Летают, что ж им еще делать.

– Вот и хорошо, хорошо… Как послушание?

– На высоте. Послушаются.

– Это тоже хорошо… Я задумал небольшую атаку. Так, мелочь, просто попробовать, как… Они готовы?

– Вполне, – ответил я, – готовы.

– Ну и славно. После обеда поднимай их на крыло.

– Отлично! – обрадовался я. – Повеселимся наконец!

– Не, тебе нельзя, – помотал головой Перец.

– Почему это?!

– Забыл? Про рыбок?

Я промолчал.

– Короче, как сожрут свою кашу, пусть вылезают.

И Перец, насвистывая, направился к выходу.

Про рыбок я не забыл. Про такое не забывают! Кто забудет про живую бомбу, рассредоточенную в собственной крови? Бомба, подарок господина Ван Холла, – страховочный вариант, на случай, если я заупрямлюсь. Ослушаюсь. На случай, если я не вернусь. Чтобы на крючке меня держать.

Я заупрямился. Я не вернулся. Бомба не сработала. Пока. Вообще-то она должна была сработать еще год назад. Год назад я был бы уже мертв…

Но я жив. А рыбки остались. Плывут себе, шевелят плавничками…

Пнул со зла стену и углубился в пещеру.

Картина, явившаяся перед глазами моими, была умильна до слезотечения, и я опять не удержался, сфотографировал. Вся троица сидела на главной площадке, опустив морды в пятидесятилитровые кастрюли. Чуть поодаль пощелкивала походная кухня, Яша с вместительным черпаком курсировал между кухней и горынами, подбавлял кашу в кастрюли. Горыны лопали с чавканьем, даже у меня аппетит разыгрался. Я проследовал в уголок, за человеческий стол. Яша тут же нарисовался рядом со сковородкой, подал яичницу с сыром и квас. Гномский квас, кстати, совершенно такой же, как обычный, человеческий. Вкусный.

Яша хорошо готовит, по-домашнему. То котлеты сделает, то холодец, и даже с хреном. Если бы не прижимистость Перца, который почему-то, как я уже говорил, противится использованию складов на полную катушку, жили бы мы неплохо. Я спросил у Яши, все ли гномы так искусны в кулинарии, и Яша подтвердил, что все. После чего я стал подумывать, не взять ли мне с собой в мое счастливое будущее тоже какого-нибудь Яшу. В конце концов, мне нужен будет денщик, повар и хороший собеседник…

Надо будет подумать.

Я поперчил яичницу, накрошил в желтки сухарей и принялся за обед. Не спешил – в жизни так мало удовольствий, что приходится их растягивать. Даже от банальной глазуньи надо балдеть по полной.

Однако получить удовольствие не случилось – едва я толком взялся за вилку, как на уступ над столом взгромоздился вредный Доминикус. Он громко зевнул и принялся совершать кошачий туалет, в частности обряд вылизывания. Если бы он вылизывал лапы или бока, я бы смирился, однако Доминикус вылизывал и все остальное, что совершенно не способствовало столованию. Вылизывание производилось с чавкающими звуками, с осыпанием шерсти и мелких фрагментов. Малоэстетично производилось, одним словом. Я даже не вытерпел: подтянул к себе перечницу, открутил ситечко, высыпал в ладонь все и подкинул вверх. А что, я в кошколюбы не записывался…

Сначала было тихо. Доминикус никак не мог понять, что произошло. А потом заорал. Зверски заорал, у меня даже аппетит улучшился. Потом зашипел. Потом рванул вообще. Ну, хоть что-то хорошее за день… Я вернулся к яичнице.

К сожалению, Яша был традиционалистом и никогда не готовил яичницу больше, чем из двух яиц. Так что с едой я покончил быстро. Горыны тоже уже отобедали и теперь вылизывали кастрюли, щелкая зубами. Яша стоял возле кухни, грыз засушенную буханку черного хлеба, помешивая черпаком в котле. После приема пищи горынам следовало пару часов поспать, но Перец ведь велел выгонять моих друзей на воздух…

Поэтому я скомандовал:

– Подъем!

Троица повела ушами, но от кастрюль не оторвалась.

– Встать! – заорал я.

Горыны брякнули кастрюлями и подняли на меня морды.

– Смир-рна! – рявкнул я.

Горыны приняли стойку «смирно».

– Вы переходите под начало всадника Персиваля. Понятно?

Кивнули.

– Отлично. Теперь на выход. И если он мне на вас пожалуется…