Цвет боли: белый Хансен Эва

Скрипки для нас с подругой — лекарство против депрессии. Она мечтала о карьере покруче Ванессы Мэй, но после того, как повредила руку в аварии долго держать скрипку не может. Я играю не столь профессионально, но для любительницы очень неплохо, это заслуга моего папы, он тоже скрипач, даже концертировал, хотя теперь профессионально занимается фотографией. Но скрипка не обязанность, скрипка любовь.

Мы устроили концерт сами для себя. Настроились быстро, конечно, фальшивили, но все же.

— Надо играть чаще, иначе забудем.

— Да.

— Каждый день, — умеет Бритт выглядеть строгой училкой, что ни в малейшей степени не соответствует ни ее натуре, ни ее встрепанному виду.

Я покорно согласилась:

— Конечно.

— И никто нас с пути не собьет.

Уточнять, куда этот «путь» ведет, я не стала, неважно.

— Не собьет!

Заверив самих себя в неприступности и недоступности, мы заметно успокоились. Полегчало. Ничего, у меня все наладится. Заметив, что думаю о себе в единственном числе, я мысленно быстро добавила: «С Ларсом» и ужаснулась необходимости этого уточнения.

Нетнет, у нас с ним все будет хорошо, обязательно будет. Он же сказал сегодня, что любит меня всегда и везде, значит, любые сомнения уже в прошлом. Оказалось, что не в прошлом, обида забываться не желала.

Тьфу ты! Поднявшееся настроение снова упало. Скрипка запела, выводя мелодию «Таинственного леса» Ловланда. Бритт молча слушала…

— Бритт, нужно навестить моих подруг по несчастью, они в Южном госпитале, во всяком случае, Вера.

— Так чего же мы сидим?! Пойдем!

Следующий час мы рыскали по Седеру, придумывая, чем бы таким порадовать Веру и Тину. Вспомнив, что они из Восточной Европы, Бритт уверенно заявила, что там принято приносить в госпиталь многомного еды.

— Ты с ума сошла? Я лежала в Южном госпитале, смею тебя уверить, что там никто не голодает.

— Это неважно, у них так принято.

— Но нас не пустят с запасом еды.

— Семла! Вот против чего никто не сможет возразить!

— Уже пост, — попыталась напомнить я.

— У них еще нет, — уверенно парировала Бритт. — Я точно знаю: их календарь с нашим не совпадает.

Переспорить мою подругу не удавалось еще никому, во всяком случае, мне о таких героях неизвестно. Понимая всю бесполезность подобных попыток, я со вздохом подчиняюсь.

В госпиталь мы заявляемся гружеными, по меньшей мере, дюжиной больших пакетов с семлами. Семла почти визитная карточка Стокгольма, эта булочка со сливками стала непременным атрибутом любой фики не только перед постом, но и добрую половину года. Наверное, проще сказать, когда семлу не продают, но перед постом устраивают еще и конкурсы. За право называть свои семлы лучшими борются все рестораны, кафе и пекарни города, даже если официально в конкурсе не участвуют. В таком случае свои семлы продают со скромным комментарием, что «конкурсы для других, а наша лучшая и без конкурса…».

Никто не помнит, с чего началось, нет, не выпечка семл, это как раз известно, а конкурс. Сама семла появилась в какието древние времена. Это была просто сдобная булочка, которую заливали горячим молоком и ели ложкой. И съесть их можно очень много, король Адольф Фредерик даже пострадал от своей неумеренности, он скончался, переев семл. Думаю, булочки не виноваты, просто король до семлы съел так много всего, что теплое молоко с шампанским после кислой капусты и устриц и привело к несварению желудка. Обвинили в королевском обжорстве семлу, правда, шведы любить ее после того меньше не стали, но и короля не осуждали, разве можно судить того, кто любит это национальное лакомство?

Семла — сдобная булочка, у которой срезана верхушка и внутренность наполнена вкуснейшими взбитыми сливками, а сверху еще сахарная пудра… ммм… Лучшего для фики — перерыва на кофе — не придумать. Вообщето, ее полагалось есть только в «жирный вторник» на последней неделе перед постом, но постепенно все както расползлось по остальным месяцам, и теперь при желании семлу можно купить в любой день, нужно только поискать пекарню.

А вот к «жирному вторнику» количество потребляемых семл в Стокгольме просто зашкаливает. Конкурс на лучшую семлу придумал неизвестный любитель этой прелести, который инкогнито посещал самые разные кафе и пекарни, всюду семлы пробовал и каждый день в Интернете публиковал свои отчеты. Идея понравилась и пошлопоехало…

Бритт умудрилась преподнести пакеты с семлами всем от охраны до медсестер, и препятствий нам не чинили.

Вера, моя подруга по несчастью в страшном подвале, визиту обрадовалась. Она еще была слаба, но уже шла на поправку. Девушке сильно досталось, особенно после того, как я устроила короткое замыкание, опрокинув кувшин с водой на электрические провода съемочной аппаратуры. Но это спасло нам жизнь, бандитам пришлось чинить проводку и они потеряли пару часов, за которые к нам подоспела помощь.

Вспоминать кошмар подвала и пыток не хотелось, но других тем для разговора у нас с Верой не было. Немного побеседовали о семле и погоде, о Тине и Марии, наших соратницах, которые тоже пока лежали в госпиталях. Потом Бритт отправилась угощать булочками охранника у палаты неподалеку, а Вера после ее ухода вдруг стала мне чтото шептать.

— Что? Говори громче.

— Там… — она взглядом показала на дверь, в которую вышла Бритт, — эта страшная женщина…

— Бритт? Чем она тебя напугала? Бритт хороший человек, она не страшная.

Вера плохо понимала пошведски и еще хуже говорила, мы беседовали поанглийски. Я решила, что она просто чегото не поняла. Но Вера замотала головой:

— Я не о твоей подруге, там женщина, которая нас мучила…

— Кто, Маргит?!

— Да, она в коме лежит. Это ее охраняют.

Одно упоминание о Маргит, которая руководила пытками девушек и морально «готовила» к ним меня, расписывая, что меня ждет через пару часов, могло испортить самое радужное настроение.

Из всей банды, пытавшей девушек и снимавшей видео их мучений, в живых остались только Улоф — Белый Медведь и Маргит. Был еще один, но он почти сразу скончался от ранений, полученных при штурме «сказочного домика». Эти двое остались целы только потому, что мы их незадолго до штурма умудрились связать.

Сейчас я, вспоминая огромного Белого Медведя, сама не могла поверить, что мы с Улофом справились, да и Маргит не из слабых… Просто так получилось, я от отчаяния попыталась повторить трюк Джеки Чана, ударив Белого Медведя ногой в скулу. Кто мог ожидать, что получится? В тот момент он открыл рот, чтобы в очередной раз обругать меня, челюсть изза удара съехала на бок, а сам Улоф, не ожидавший столь крутого нападения, грохнулся на пол и доломал то, что не смогла моя нога. И вот теперь лежал в ожидании второй операции на пострадавшей челюсти. Я знала, что этот паразит успел пожаловаться на меня инспектору Вангеру, но жалела только о том, что не задушила урода или не свернула ему шею прямо там, еще находясь в плену. Не до того было.

Бритт, услышав о том, каким образом мне удалось одолеть верзилу, на голову меня выше, визжала от восторга и требовала продемонстрировать удар еще раз.

— На ком, на тебе? Не гарантирую, что обойдется только челюстью, я нечаянно могу попасть куда угодно.

— Как у тебя получилось, ну как?!

Я сама не знала как. Нечаянно. А еще в случае смертельной опасности и от отчаяния получается такое, на что даже в самых наглых мечтах не решишься.

Неужели Маргит совсем рядом с Верой? Представляю, как тяжело бедной девушке знать, что и эту гадину выхаживают. Я, как честный налогоплательщик, категорически не согласна, чтобы в том числе за мой счет лечили наркоманку, повинную в мучениях и смерти других. Скольких она запытала? Мы даже не знаем, может десятки. Освенцим на дому. СС. Гестапо. Выдернуть бы ей все трубки, пусть подыхает. Гуманность тоже не должна быть беспредельной.

— А ты к ней в палату не ходила или туда не пускают?

— Не пускают, но я ходила. Она вся… — Вера делала знаки, показывая, что Маргит обвешана проводам.

— Под капельницей?

— Да. Она колола наркотики. Здесь не колют. Ей… смерть… может быть…

— Хорошо бы!

Я могла представить, как хотелось Вере, столько боли и пыток вынесшей от Маргит, задушить ее прямо здесь в госпитале. У меня и то руки чесались отправиться туда и прикончить эту дрянь!

Вернулась Бритт и сообщила примерно то же: в палате, у которой сидит охранник, лежит Маргит.

— Хочешь, ты его отвлечешь, а я зайду и придушу ее?

— Ты совсем рехнулась?! Нука, пойдем отсюда, пока ты не отправила на тот свет всех неугодных пациентов!

Быстро распрощавшись с Верой, я потащила неугомонную подругу подальше от палаты Маргит. Может, Бритт и не убила бы ее, но точно попыталась выжать нужную информацию о том, кто такой Хозяин, как они называли главаря банды. Меня почти не били и совсем не пытали, оставляя на десерт для Хозяина. Большая честь быть замученной этой мразью, но я не оценила столь высокого доверия, врезала Улофу, помогла связать Маргит, а потом мы удрали через черный ход. Конечно, если бы не инспектор Вангер с полицейскими, не Том с его ребятами, не Лукас, сообразивший, откуда я ему звонила, использовав телефон Улофа, и, будем честны, не Ларс, предоставивший помощь и собственный вертолет, даже удрав, мы бы погибли, деватьсято с острова некуда, а найти беглянок на небольшом клочке суши не составляло труда. Да, я еще забыла прекрасного пса Боя, который принес от меня весточку в замок Ларсу и остальным.

Вот это все Бритт пропустила! Она валялась с температурой, пока я задыхалась от вони в подвале, зализывала свои раны и, как могла, бинтовала раны девушек, потом выслушивала сентенции Маргит, живописавшей, что с нами всеми будет, демонстрировала Улофу свое умение драться ногами и после побега дрожала от холода и ужаса вместе с девчонками в сарае, ожидая либо спасения, либо гибели.

Одно упоминание имени Маргит способно ввергнуть меня в депрессию. Изза этой твари я пережила самые тяжелые минуты в плену. Она показывала уже снятые пытки предыдущих жертв, нарочно подробно рассказывала о зверствах, чтобы мы начали бояться заранее, она била Веру и ее подруг, она заправляла всем этим террариумом уродов. Правда, был еще Хозяин, он намеревался лично замучить меня перед камерой и отправить запись Ларсу.

Разве может не испортиться настроение при упоминании этой дряни? Я случайно осталась не переломанной, не порванной и вообще живой. Конечно, в этой случайности прежде всего заслуга наша с девушками, но героиней я себя не считаю. Когда у человека нет выбора, он способен творить чудеса.

Я понимала, что теперь отделаться от воспоминаний, которые старательно гнала от себя, не смогу еще долго. Погуляли по Седермальму, называется…

— Смотри, твоя инспектор, — кивнула Бритт, — видно, тоже к Маргит пришла.

Нам навстречу действительно шла Фрида Волер, помощница Дага Вангера, следователя, ведущего дело о банде. Вангера я терпеть не могла, а вот к Фриде относилась с симпатией.

— Откуда вы здесь? Ктото лежит в госпитале?

— Мы были у Веры… Это девушка, которая…

— Я помню, Линн. Я заходила к ней както. Вера идет на поправку, Тине вправили челюсть, а Марию и вовсе уже выписали.

— А вы?.. К Маргит? — Бритт не смогла промолчать.

Волер почемуто смутилась:

— Нет, просто знакомая… знакомая…

— А…

Распрощавшись, мы двинулись прочь. Господи, неужели наступит благословенный день, когда я забуду весь этот кошмар?! Дожить бы… Кажется, тени из подвала окружили меня на всю оставшуюся жизнь, изменили ее и покидать не намерены. Я хочу, очень хочу забыть тот подвал, но он вторгается в мою жизнь ежеминутно.

Возможно, прошло слишком мало времени, все еще наладится, но я точно знаю, что уже никогда не будет таким, как прежде.

Наверное, мы бы просто посидели в «Гилдас Рум» и отправились домой, потому что уже основательно устали, не встреться нам фру Сканссон. Фру Сканссон это особая песня, она наша бывшая соседка, встречи с которой следовало избегать любым способом, вплоть до совершенно неуважительного. Сканссон обожает жаловаться, ей все равно на что и кому, а потому все соседи пролетают мимо пожилой женщины со скоростью экспресса, что тоже вызывает жалобы фру.

Вообщето, она фрекен, но подчеркивать девичество престарелой дамы не следует, потому фру. Сама она считает, что достойного ее «да» не существует, был один многомного лет назад, но с тех пор мужчины так изменились… Хуже всего, что они постарели! То есть те, что являются одногодками фру Сканссон, постарели явно. И вообще, по ее мнению одногодки понятие неправильное, для мужчин время течет както иначе, у них появляются залысины, потом лысины, потом и вовсе дряхлость… А у фру Сканссон? Да, конечно, морщины есть, и волосы поседели, и ходит она уже не так легко, но это мелочи! Разве можно сравнить ее морщины с чьимито еще? Или ее седину с лысиной соседа с первого этажа? Фу! Даже думать об этом старикашке противно, а ведь был когдато молодым. Почему мужчины не умеют оставаться молодыми?

На сей раз избежать беседы с фру Сканссон не удалось, но она оказалась совсем не такой, как мы ожидали.

Пожилая дама нам была откровенно рада и просто настояла, чтобы мы заглянули к ней на огонек. Я вдруг почувствовала, как соскучилась по тому дому, где мы с Бритт были так счастливы. И по соседу Магнусу соскучилась, и даже по самой фру Сканссон.

Лично я никогда не бывала в квартире фру, хотя представляла, что она такая же, как наша бывшая, поскольку находится этажом выше. Старые вещи, старая мебель…

— А где ваш песик?

Вот уж не думала, что Бритт интересует терьер фру Сканссон. Та почти всхлипнула:

— Его больше нет.

— Что случилось?!

— Его нет в Стокгольме. Это ведь собака моей сестры, малыша забрали в Пунгпинан. Как я буду без своего любимца? — Усилием воли фру Сканссон погасила слезы в голосе и решительно объявила: — Я еду за ним! Сегодня!

Сомневаюсь, что Бритт представляла, что это и где это, я сама знала только потому, что дедушке с бабушкой предлагали построить там домик. Это дальний, почти дачный микрорайон Стокгольма, но Бритт об этом не подозревала, а потому ахнула так, словно собаку увезли на остров Пасхи:

— В Пунгпинан?! А если вам его не отдадут?

— Конечно, не отдадут. И, конечно, я уезжаю не ради собаки, а изза сестры. Она стара, ей нужна моя помощь. А мне ее, — неожиданно добавляет дама, и я вдруг понимаю, что мы ничегошеньки о ней не знаем.

— Так вы уезжаете?

— Да.

Ктото позвонил в дверь, и когда фру Сканссон приоткрыла ее, растянув цепочку, с площадки послышался голос нашего обожаемого соседа Магнуса:

— Фру Сканссон, мне показалось или я слышал голоса Линн и Бритт?

Дама открыла дверь и сделала приглашающий жест:

— Входите, молодой человек. Они здесь.

Весь ее вид демонстрировал, что самим появлением в квартире Магнус покушался на ее собственность, в данном случае на нас. Но Магнусу наплевать!

— Линн! Бритт!

Мы, забыв о том, что находимся в квартире чопорной дамы, почти с визгом бросились на шею бывшему соседу:

— Магнус!

Фру Сканссон не мешала нашему обмену любезностями, а потом даже позвала всех троих пить чай с мятой. Нет, с ней определенно чтото произошло.

Разговор между прочим коснулся и того, где и как мы живем. Я рассмеялась:

— У нас студенческий теремок: Лукас с Дорис, Бритт с Томом, Ларс и я. Правда, скоро должен приехать хозяин квартиры…

— Да ты что?! — ахнула подруга.

— Да, Лукас разве тебе не говорил, что он на несколько месяцев приедет из своего далека? Наша прежняя квартира сдана, не знаешь?

Магнус вздохнул:

— Сдана, там живет пара голландцев.

— Жаль…

Фру Сканссон вмешалась в наш разговор:

— Ты готова вернуться сюда?

— Да, нам здесь было так хорошо…

— Живите в моей квартире.

Вот уже чего мне точно не хотелось, так это вселяться в квартирку, битком забитую старыми вещами, которые и с места тронуть, небось, нельзя. Но фру Сканссон изумила меня окончательно:

— Только я все свои вещ заберу с собой! Все! Первые пару месяцев можете не платить за жилье, купите себе на эти деньги чтото из мебели. А потом… — она явно прикидывала, сколько же с нас «содрать», наконец, озвучила, — три тысячи крон в месяц!

Мы с Бритт переглянулись… Вернуться сюда? Да хоть завтра!

— С одним условием, фру Сканссон.

Дама поджала губы:

— Слушаю.

Нет, она неисправима, но сейчас я обожала даже поджатые губы фру Сканссон.

— Шесть тысяч в месяц и ни кроной меньше.

Несколько мгновений дама пыталась сообразить, в чем подвох, потом осторожно протянула:

— Я сказала три тысячи…

— С каждой.

— Нет, это много за такую квартирку…

— Фру Сканссон, мы лучше знаем, сколько стоит аренда жилья в Стокгольме. Вы хотите, чтобы мы переехали?

— Да, конечно.

— Тогда шесть тысяч. И ни кроной меньше. Когда вы сами намерены уехать?

— Чем скорей, тем лучше. Меня уже ждут там, но мне надо собраться…

— Вам помочь? — мы произнесли это в три голоса и расхохотались.

Фру Сканссон все же хлюпнула носом.

— Да, — кружевной платочек промокнул выкатившуюся слезинку.

— Договорились, давайте собирать ваши вещи.

Вернуться в СоФо — это счастье. Оставалась одна проблема: как сказать Лукасу и Дорис.

— А Ларсу? — осторожно поинтересовалась Бритт.

— Ларсу никак. Он живет своей жизнью, почему мне нельзя?

— Линн…

Я предостерегающе подняла руку:

— Эта тема закрыта. Я была счастлива, этого достаточно.

— Ты сама в это не веришь. В смысле, что достаточно.

— И ни во что другое тоже.

На том разговор и закончился. Нам предстоял переезд в новую жизнь или возвращение в прежнюю? Я была не против обоих вариантов, устала от неопределенности, хотя впереди ничего определенного тоже не было.

Ларс в Лондоне неважно с кем, даже если со своей бабушкой, моя бабушка со своим дорогим Свеном уехала в Гетеборг, мама, как всегда, занята только собой и своей нестареющей внешностью, папа делает очередную серию снимков далекой России для очередной потрясающей выставки, у меня есть только Бритт, но сейчас этого достаточно. А может, вообще достаточно? Нет, мы не лесби, но ведь жили же безо всяких Ларсов и Томов? Ну их, этих мужчин, они представления не имеют, что такое верность, Ларс умчался по первому звонку в Лондон, а Том уехал в Израиль и даже не звонит Бритт. Думаю, он устал от неугомонной подруги, но если так, то не честней ли сказать правду и разбежаться?

Как и Ларсу, которого ничто и никто не обязывает быть рядом со мной. Я его в квартиру не приглашала, вытаскивать меня из подвала не просила и заботиться обо мне тоже.

Переезжаем. Нет, не так, а вот как: мы возвращаемся в обожаемый СоФо!

Почти программный манифест и… счастье… Я вдруг поняла, чего мне не хватало, чтобы забыть кошмар снаффвидео, мне не хватало СоФо!

Мы допоздна просидели за компьютером, заказывая для себя новую мебель в квартиру фру Скансен, основательно опустошили кредитки, зато купили почти все, что нужно, остались мелочи, но даже Бритт решила отныне не скупать все подряд, чтобы не захламить квартиру подобно ее хозяйке. Я мысленно порадовалась: во всем есть свои плюсы, даже в утомительной упаковке бесконечных коробок… Правда, надеяться на то, что Бритт хватит надолго не стоило.

До доставки диванов в наше скромное жилье предстояло спать на надувных матрасах, но по мне лучше так, чем ловить укоризненные взгляды Лукаса, понимая, что он укоряет вовсе не изза бегства из квартиры, а изза бегства от Ларса. И Бритт так легче, потому что, бодро заявив по поводу отсутствия не только самого Тома, но и звонков от него из Израиля, мол, все мужики козлы и некак иначе, она может гордо делать вид, что в Томе не нуждается.

В общем, возвращение в наш любимый СоФо подходило по всем пунктам, включая соседство с Магнусом, страдавшим изза разрыва со своей Софи. Софи болтушка, это она проговорилась Ларсу о моей беременности, я сама ни за что не рассказала бы. Это была моя тайна, гордая тайна, которую следовало хранить от Ларса, чтобы потом когданибудь, встретившись с ним случайно, кивнуть на белокурую принцессу, мою дочь:

— Да, она похожа на тебя, Ларс.

Это была бы месть ему, променявшему меня на Лондон.

Мести не получилось, белокурой принцессы с серыми папиными глазами не будет…

Нет, об этом лучше не думать! Вот почему я так старательно занимаю свои руки и голову самыми разными делами, загружаю работой физической и умственной, потому что снова и снова переживать изза спешного отъезда Ларса в Лондон невыносимо. Ладно, улетел и улетел, справлюсь, я сильная, и не с таким справилась…

А сердце ныло и ныло и до боли хотелось снова почувствовать прикосновение его рук, властную настойчивость его губ…

Телефон молчит, и я демонстративно не достаю его из сумки, чтобы не заглядывать с надеждой в пропущенные вызовы. Не звонит и не надо. Обиделся? Я тоже!

Я права, что переезжаю, так будет легче забыть стальные глаза и справиться с собственными желаниями, которые бурлят внутри вопреки всем попыткам «думать прилично», как называет отсутствие сексуальных фантазий Бритт. И кто сказал, что приличия заключаются именно в этом?

Мысль о том, что Ларсу не составит труда купить весь дом, в котором находится квартира фру Сканссон, старательно гнала от себя. Зачем ему покупать? Нет, он просто обязан обидеться на наш переезд и…

И мысль о том, что означает это самое «и», я тоже гнала, потому что означало оно настоящий разрыв и невозможность встретиться с любимыми глазами. Вообще, в переезде помимо радости от возвращения в любимый райончик была изрядная доля мазохизма, причем у нас обеих. Том не звонил Бритт, я это видела, но вопросов не задавала. Все мужчины такие: сначала они добиваются тебя, а потом вот так находят другую. И это называется железной мужской логикой: без конца ворчать, что все женщины одинаковы, и то и дело их менять. У нас с Бритт похожее желание: сбежать от всех, спрятаться, вернувшись в прежнюю жизнь. Бритт даже из своего колледжа ушла, я тоже подумывала, не вернуться ли на свой прежний факультет к журналистике?

Эта неопределенность, раздвоенность были особенно мучительны, потому что гдето глубокоглубоко жила надежда, что Ларс все же предпочтет меня всем остальным, даже самым красивым и успешным. Думаю, Бритт тоже втайне надеялась на возвращение Тома не только в Стокгольм, но и к ней.

Две птицы с ранеными душами поддерживали друг дружку самим своим существованием. Да, мы с Бритт не просто подруги, но душевные сестры. И мы сумеем со всем справиться, все переживем. Вспоминать события последних месяцев было крайне тяжело, но я ловила себя на том, что не хочу их вычеркивать из своей жизни и даже просто забывать не хочу. В них был Ларс… Как это трудно осознавать: был!

Ларс позвонил Лукасу:

— Лукас, чтото случилось? У Линн телефон отключен.

— Случилось. Они ушли.

— Кто ушел?

— Линн и Бритт.

— Куда?!

— Сказали, что возвращаются в тот дом, в котором жили раньше в СоФо.

— Этого не может быть, та квартира занята.

— Не знаю, Ларс, они действительно переехали. Правда.

— Когда?

— Сегодня.

Ларс немного помолчал, потом вздохнул:

— Спасибо, что сообщил.

— Ты приедешь?

— Да, как только смогу.

— Ларс, нужно срочно.

— Догадываюсь.

Дорис смотрела на своего приятеля так, словно это он отправил Ларса в Лондон:

— Ну, что он сказал?

— Что приедет, как только сможет.

— Любовница не отпускает? Линн права, что ушла от него.

— Никто ни от кого не уходил! Ларс приедет и разберется.

Дорис в ответ выдала нечто вроде «все вы мужики такие…» и, круто развернувшись, отправилась в комнату.

Вот так всегда — виноват один, а страдает другой. Да и виноват ли? Лукас не сомневался, что Ларс вовсе не желал обидеть Линн, он ее любит, это видно сразу, так не смотрят на тех, кто безразличен или просто симпатичен. Ларс словно впитывает ее взглядом, запоминая каждую клеточку. инн в ответ хмурится и нервничает. Почему?

Иногда Лукас совсем не понимал этих женщин. Нет, правда, взять хотя бы Дорис. Была девчонка как девчонка, то есть совсем наоборот, как свой парень — ходила в штанах и футболках на две размера больше, в свитерах непонятной расцветки, носила сумку, в которой в случае необходимости можно разместить живого слона, волосы стягивала на затылке в хвост простой резинкой… А потом Линн и Бритт ее перевоспитали, заставили надеть узкие джинсы и обтягивающую футболку…

При одном воспоминании о футболке, плотно облегающей хорошую грудь Дорис, Лукас даже смутился. Нет, переодеться Дорис заставили не зря, так стала заметна ее стройная фигура. Но теперь видна каждому, что Лукаса устраивало не совсем.

Обругав себя собственником, он перестал думать о Линн и Ларсе, а также о влиянии подруг на Дорис и отправился за ней в комнату мириться. И как эти девушки умудряются оставить парней виноватыми? Вот что бы ни случилось, даже будучи правым, он чувствует себя провинившимся. У Ларса такого не бывает…

Дом сестры фру Сканссон располагался в районе Скарпнекс, вернее, самой старой его части — Пунгпинане. Очень похожие меж собой в основном желтые и красные домики под красными крышами с зарослями деревьев и кустов скорее подошли бы садовому товариществу, чем жилому микрорайону, но здесь живут круглый год, а не приезжают только на выходные.

Я вспомнила, как бабушка рассказывала, что им тоже предлагали построить дом, только не на Лугнагатан, а дальше в садовом товариществе, но они с дедушкой выбрали Валентуну, им нравилось, что озеро недалеко. А домики в Валентуне тоже одинаковые и покрашены в два цвета — розовый и желтый.

Расставить мебель и разложить вещи в небольшом, как все домики Пунгпинана, коттедже сестры фру Сканссон оказалось непросто, но не потому что не помещались, две очень пожилые женщины отчаянно спорили, где когдато стоял какой шкаф. Из спора я поняла, что всю мебель фру Сканссон (кстати, оказалось, что ее зовут Гердой, а ее сестру Анной) привезла в квартиру из этого домика, чем очень обидела сестру. Споры сестер о том, куда ставить шкафы, прекратились сами собой после нашего предложения поставить не как было, а именно в этом сестры никак не могли договориться, обвиняя друг дружку в потере памяти, а как удобнее.

Еще пара часов таскания шкафов по двум небольшим комнатам, и они, наконец, обрели свои места. Оставались коробки… Мы с Бритт с ужасом оглядывали гору коробок, понимая, что весь дом по площади равен квартирке фру Сканссон, а потому привезенное никак не сможет поместиться. Но глаза боятся, а руки делают. Для меня уже который день неимоверная занятость была просто выходом из положения.

К нашему изумлению поместилось все, еще и место осталось, просто аккуратно и со смыслом разложенные на полках вещи занимают немного меньше места, чем сваленные кучей. Но фру Сканссон пришла в ужас:

— Мы чтото забыли там!

— Нет, ничего не осталось, все увезли.

— Тогда чтото потеряли по дороге! Я так и знала!

Чтобы предотвратить назревающую истерику, я попросила вспомнить, что лежало на какой полке и проверить любую на выбор. Все воскресенье мы занимались сверкой. Память у фру Сканссон оказалась отменной, она прекрасно помнила, что и где у нее лежало, но пока мы не сверили каждую мелочь, вплоть до ложек или фарфоровых куколок, размером с наперсток, она не успокоилась.

Когда проверка была закончена, а фру Сканссон убедилась, что все просто разложено с толком, мы хотели лишь одного: спать! Только бы не попросила приехать в следующие выходные и еще чтото перетащить, например, с первого этажа на второй!..

В тяжелом физическом труде есть свои плюсы, устаешь настолько, что думать сил не остается. Это то, что мне сейчас нужно. Я таскала и таскала, двигала, раскладывала, перекладывала, пока не оказалось, что делать больше нечего, кроме того, уже поздно. Быстренько приняв душ и категорически отказавшись от всего, кроме крепкого кофе, мы, наконец, отправились восвояси.

В результате домой добрались далеко за полночь, словно зимние мухи, буквально засыпая на ходу от усталости. На третий этаж мимо своей бывшей квартиры ползли, едва передвигая ноги, но увиденное у нашей новой заставило меня на мгновение проснуться.

На верхней ступеньке у нашей двери… сидел Ларс. Увидев нас, он поднялся:

— Наконецто! Я думал, вы там на неделю останетесь.

Я не придумала ничего умней, как поинтересоваться:

— Ларс, откуда ты здесь?

— Я из Лондона. Лукас сказал, что вы перебрались в свой прежний дом, а Магнус подсказал, в какой вы квартире.

— Почему не позвонил?

— У тебя телефон выключен.

— Даа?.. Вот черт!

Я открывала дверь, пытаясь сообразить, что теперь делать. Мне очень хотелось видеть Ларса, хотя не позволяла себе даже мечтать, что он снова появится в моей жизни, но вот он рядом, и я не знаю, что делать и что говорить. Но все мысли и чувства были притуплены сильнейшей усталостью, все же пара дней тяжелого и нудного физического труда и пара бессонных ночей для нас многовато.