Как покорить герцога Майклз Кейси
Пролог
Знаменитое очарование Парижа уже начало блекнуть. Сколько лет они говорили о том дне, когда победят Бонапарта и с триумфом войдут в этот город городов? Когда их сапоги тонули в грязи Испании, а провизия постоянно задерживалась и пустые желудки присыхали к хребту, разговор о красотах Парижа облегчал души.
Но после пяти дней непрерывных холодных проливных дождей все мысли обратились к одному: когда же Веллингтон прикажет войскам возвращаться в Англию?
Там тоже наверняка дождливо, но, в конце концов, это же добрый английский дождь!
Однако капитанам Рафаэлю Дотри и Фитцджеральду Свейну вряд ли придется вместе с толпой солдат грузиться на корабли, направляющиеся в Дувр и в другие английские порты. Сегодня днем выяснилось, что они находятся в числе тех, кому поручено через несколько недель сопровождать Бонапарта к его «новой империи» на Эльбе.
Фитц сказал Рафу, что следует гордиться своим участием в такой исторической миссии и, возможно, однажды, усадив своих внуков на колени, они поведают им об этом замечательном событии.
Внуков? Прищурив темно-карие глаза, Раф потребовал, чтобы друг поскорее нашел местечко, где они смогли бы, если повезет, как следует промочить глотку.
Рафа пробирала дрожь: его мундир насквозь промок. Он придвинулся ближе к огню, едва тлевшему в камине трактира, который Фитц отыскал для них, и провел пальцами между прядями своих слишком длинных черных волос, которых давно не касалась рука цирюльника, сомневаясь уже, что когда-нибудь сможет смыть с них грязь и жир, а затем потер щетину на подбородке. Нужно бы найти новую бритву, чтобы выглядеть пристойно, прежде чем явиться завтра утром в штаб, а также чистую рубашку. Да бог с ней, с чистой, лишь бы была сухая.
– Ну-ну, посмотрел бы ты на себя, – ухмыльнулся Фитц. – Съежился у огня, словно старая дева, никогда не знавшая тепла в своей постели. Не подать ли вам плед, чтоб укутать плечи, госпожа Дотри?
– Заткнись, Фитц. – Раф подавил еще один приступ дрожи. Временами ему казалось, что он больше никогда не согреется. – Так где этот добрый эль, о котором ты говорил?
– Слишком много претензий для человека, привыкшего спать в окопах в последние годы. И черт с ним, с этим элем… где здесь сговорчивые мамзели?
Вскочив со стула, Фитц ухватил за плечо хозяина, проходившего мимо их стола:
– Парле ву инглиш, месье?
Толстый, неопрятный трактирщик, вытаращив глаза, на одном дыхании выпалил целую тираду по-французски, и Раф ухмыльнулся в кулак, когда тот обозвал Фитца здоровенным волосатым тараканом.
– Будьте любезны, две кружки вашего лучшего пива и чего-нибудь горячего, что там у вас есть на кухне, – быстро вставил Раф на безупречном французском, бросив хозяину монету, и тот повернул к бару.
– Чертовы лягушатники. Похоже, до них еще не дошло, что мы побили их, а, Раф?
– О, они все понимают и ненавидят нас за это. Я бы сказал, что мы с тобой до сих пор живы лишь потому, что большинство парижан прежде всего винят во всем Наполеона. Я слышал, что сегодня нужно снова усилить охрану, чтобы защитить его от прежних «верных сторонников». Интуиция подсказывает мне, что нам следовало бы устраниться и просто позволить им схватить его. Личный эскорт из тысячи его собственных солдат, в мундирах и с оружием? Зовущих его между собой – ни много ни мало – императором Эльбы? И за это мы сражались, Фитц?
– Верно, слишком уж мы нянчимся с этим недомерком. И вообще, как долго нам придется охранять его? Не то чтобы я очень стремился назад, в Дублин. Сейчас здесь сыро и холодно, однако Париж в отношении уступчивых женщин превыше всех ожиданий по сравнению с Дублином.
– Это лишь потому, что все женщины Дублина уже знают тебя и держатся подальше.
– И то верно. – Фитц пригладил свою аккуратно подстриженную бородку, и его зеленые глаза заискрились. – Местные дамы без ума от такого красавчика, как я. А теперь будь любезен, ответь на мой вопрос.
Раф отхлебнул из кружки порядочный глоток. Служанка швырнула на стол две миски с дымящимся тушеным мясом, подмигнув ему, прежде чем уйти. Ее аппетитный округлый зад был вызывающе соблазнителен, однако странным образом это не пробудило у Рафа никакого желания. Хотя за сходную плату она постирала бы ему рубашку, а он тем временем вздремнул бы.
– Как долго? Шесть месяцев или дольше, согласно приказу. – Раф взял потемневшую местами деревянную ложку и воткнул ее в густое варево, понимая, что сейчас лучше просто закрыть глаза и не задаваться вопросом, что это за мясо. – Надеюсь, я найду возможность поговорить с ним.
Фитц вскинул брови:
– Поговорить с Бони? С чего это тебе вдруг вздумалось?
Раф обхватил себя руками, пытаясь хоть как-то согреться, прежде чем приняться за еду.
– Не знаю, почему я говорю это тебе… ты лишь посмеешься, но я подумываю написать книгу о войне. Ведь ты и сам понимаешь, Фитц, что за все годы под началом Веллингтона мы ни разу так и не столкнулись с самим Бонапартом на поле боя?
– Сдается мне, нам никогда и не хотелось. Итак, ты метишь стать новым Байроном?
– Вряд ли. Это означало бы отвести себе роль героя. Нет, всего лишь простая история, которую никто не прочтет, даже те внуки, которых ты пытаешься мне навязать. В любом случае к Рождеству мы возвратимся в Англию. Надеюсь, ты все еще намерен погостить у меня несколько месяцев?
– Ну да. Я столько слышал о твоем доме, что как будто уже побывал там, но все равно хочу познакомиться с твоей знатной родней. Тем более что за все эти годы я ни одного письма от них не видел. Да и ты им почти не пишешь – разве что по случаю черкнешь пару слов. А как насчет тебя, Раф?
Когда они принялись за еду, Фитц спросил:
– Позволит тебе твой дядюшка герцог снова управлять этим якобы твоим имением?
Раф положил ложку. Есть и без того не хотелось, но теперь аппетит совсем пропал.
– Я никогда ничем не управлял, Фитц, и ты знаешь это. Этим занимались наследники матери по линии ее мужей, и каждый следующий хуже предыдущего. Но, по крайней мере, они слушали мою мать и отказывались от всех предложений его светлости сделать управляющим одного из его людей.
– Почему отказывались?
– Потому что мой дядя не замедлил бы протянуть руку помощи, а второй рукой загреб под себя в два раза больше. И к тому же моя мать терпеть его не может.
– Но имение ведь твое, не так ли? Ты покинул Англию еще юношей, но, когда вернешься, у тебя будет больше прав на него, чем у других?
– В идеальном мире так и было бы. – Раф потер веки: они смыкались, несмотря на все его усилия. – Но так как Уиллоубрук не является частью майората, всем управляет мать, пока мне не исполнится тридцать. – Он снова потянулся к кружке. – И что же? Хорошо она управляет наследством, которое будет принадлежать ее сыну? Да нет. Она то и дело находит себе новых мужей. Вот чем она занимается.
– Возможно, ей захочется выйти замуж за прекрасного молодого ирландца, – поддразнил Фитц Рафа, толкнув его в бок. – Я позволю тебе управлять имением, сколько душе угодно, сынок, пока мы с твоей матушкой… Чем мы с ней займемся, Раф, а?
– Я даже обсуждать это не хочу. Кроме того, когда я уезжал, она только сняла траур после смерти мужа, поэтому, кто его знает, возможно, в Уиллоубруке уже другой отчим, а моих сестер снова отправили на «хранение» к герцогу, пока дражайшая госпожа Хелен корчит из себя скромную новобрачную.
– Да ладно тебе! Помню, ты рассказывал, как сам не один год провел вместе с герцогом и его сыновьями, пока он не купил тебе офицерское звание[1]. Щедрый дядюшка – еще не самое плохое, что может стрястись с человеком.
– Именно в этом Чарли обычно уверяла меня. Это маленькое чудовище почти сводило меня с ума, но у нее был свой резон, как и у тебя.
Фитц заглянул в свою кружку:
– Вроде я еще не пьян… Здесь еще достаточно эля. Чарли? И ты говоришь: «она»?
Раф улыбнулся, вспомнив девочку, которая была несколькими годами младше его: высокая, тонкая, с длинными ногами и руками. Она постоянно таскалась за ним, словно он был рыцарем в блестящих доспехах.
– Извини, я хотел сказать: Шарлотта. Шарлотта Сиверс. Имение ее отца клином входит во владения моего дяди, как кусок пирога. Коттедж «Роза» и земли вокруг него – пожалуй, еще большая заноза для его светлости, чем Уиллоубрук.
– Розы, занозы… что-то в этом есть.
По какой-то неведомой причине, словно отдавая дань некоему прошлому, Раф все еще ощущал себя обитателем этой «Розы». Он прятался тогда в яблоневом саду от уроков со своими кузенами, и Чарли окликнула его со своего «насеста» в ветвях одного из деревьев. Он не понимал, как ей это удается, но, похоже, она всегда знала, где он будет находиться, и можно было не сомневаться, что и она окажется там. Внимание девочки порой льстило ему, но иногда раздражало. В тот день он был раздражен и, чтобы выказать свое недовольство, поднял яблоко, упавшее на землю, и, не особо задумываясь, швырнул в ее сторону.
Это было глупо. Яблоко могло попасть в нее. Девочка могла испугаться, упасть с дерева и ушибиться.
Однако это маленькое чудовище ловко поймало яблоко одной рукой и запустило его обратно.
Три недели он ходил с подбитым глазом.
– Раф! Ты снова витаешь в облаках. Кажется, я сказал, что щедрый дядюшка – еще не самое плохое, что может стрястись с человеком.
Раф встряхнулся, отгоняя воспоминания детства, отчего голова почему-то заболела еще сильнее.
– Верно. Но мальчик, которым я был в девятнадцать, – совсем не тот мужчина, каким, надеюсь, стал сейчас, в двадцать шесть. Я, конечно, благодарен дядюшке за все, но принимать его холодную благотворительность больше не намерен. Я ничем не могу помочь сестрам и признателен дядюшке за то, что он сделал для них, да и для меня, но теперь пора пробивать дорогу в жизни своими силами.
– О чем это ты?
– Я имею в виду, Фитц, что моим сестрам будет неплохо жить с дядей, и поэтому решил остаться в армии. Посмотрим правде в глаза: ведь я ничего другого не умею – только воевать.
– Наверняка ты поразишься, дружище, – заговорщицки произнес Фитц, ухватив его за руку, – но, сдается мне, нам больше не с кем воевать.
Раф заставил себя улыбнуться и, когда служанка возвратилась еще с двумя кружками эля, притянул ее на колени и зашептал ей на ухо. Хихикнув, она кивнула и тут же стала покусывать его шею, а Фитц пробормотал себе под нос, что Рафу всегда везет.
У него были все основания так считать. Раф знал, что ему в некотором смысле повезло с дядей. Но будь он проклят, если снова станет жить у него из милости.
Возможно, когда человек не так уж богат, гордость становится для него единственным достоянием.
Нужно было также подумать о сестрах и об их будущем. Когда он уезжал на Пиренейский полуостров, близнецы были всего лишь смешными неугомонными детьми, несколькими годами младше Чарли. Сейчас им, должно быть, уже по шестнадцать, и, насколько Раф знал свою мать, – а он прекрасно ее знал! – госпожа Хелен не задумывается об их будущем.
Он понятия не имел, как завести с дядей разговор о Николь и Лидии, но надеялся, что с помощью своей тетки Эммелины сможет уговорить его добавить кое-что к небольшому приданому, выделенному девочкам их отцом, и вывезти их на светский сезон в Лондон.
А как ему быть с его легкомысленной, миловидной, проматывающей наследство, ужасно взбалмошной матерью? Этот вопрос не давал Рафу заснуть по ночам.
Однако в любом случае он был сыт по горло дядюшкиными милостями. Он провел слишком много лет, выслушивая изводившего его кузена Джорджа, графа Сторрингтона, который относился к своим родственникам как к нищим попрошайкам всякий раз, когда они появлялись со своими пожитками на пороге герцогского дома. Сглатывая ком в горле, он принимал помощь для своих сестер – но не брал ни одного жалкого пенса для себя, в чем давным-давно поклялся.
Возможно, в течение следующих шести или девяти месяцев, пока он будет нянчиться с Бонапартом, у него появится время, чтобы обдумать план своей дальнейшей жизни. Слишком много лет он не заглядывал дальше следующего дня, предстоящей битвы, очередных поисков еды и сухого жилья для своих солдат. По молчаливому согласию ни он, ни Фитц не решались говорить о будущем далее следующего дня, чтобы не накликать беду.
Однако теперь, когда война выиграна и Раф с удивлением обнаружил, что он еще цел, можно было больше не опасаться думать о будущем.
Из-за всех этих неугомонных мыслей у него разболелась голова. Голова буквально раскалывалась… и весь он словно разваливался на части.
– Послушай, дружище, – проворчал Фитц, – эта бедная девочка трудится до седьмого пота, пытаясь хоть как-то встряхнуть тебя, если ты понимаешь, о чем я… А ты сидишь здесь как чурбан, свесив руки и уставившись в камин. Почему бы тебе не уступить ее мне? Я-то знаю, как обращаться с девицами этого сорта.
Очнувшись от задумчивости, Раф заметил, что служанка смотрит сейчас на него с некоторым разочарованием.
– Тысяча извинений, моя дорогая, – сказал он по-французски, отпуская ее с колен. – Ты очаровательна, но я очень устал. А вот у того лохматого парня, – Раф ткнул пальцем в сторону Фитца, – много монет.
Благосклонность служанки тут же переключилась на Фитца, она улыбнулась и перебралась к нему на колени.
– О, так уже лучше! Вот так, лапушка, поерзай на мне еще своей пухлой попкой. Вот все, что мне надо от Парижа, – это лучше, чем глазеть на тамошние статуи да шикарные сады! – воскликнул он, когда пышногрудая девица прижалась к нему своими необъятными прелестями. – Прости, дружище, но ты и сам все понимаешь.
– В этом весь ты, Фитц, – спокойно произнес Раф. – Но прежде чем поднимешься наверх, отдал бы мне свой кошелек для сохранности. Черт побери! – Он тряхнул головой и быстро моргнул. – Что там, в этом эле? Вся комната кружится.
Фитц взглянул на друга:
– Ты еще не выпил достаточно, чтобы комната кружилась. Знаешь, Раф, ты выглядишь не слишком… Позволь-ка пощупать твой лоб.
Удерживая одной рукой соблазнительно ерзающую служанку, он потянулся к Рафу, притронулся к его лбу и, отдернув руку, резко затряс ею.
– Проклятье! Да ты горишь!
– Не может быть, Фитц. Я чертовски замерз. Это все мокрый мундир.
Раф сжал челюсти: его зубы начали стучать – он снова ощутил дрожь, лишившись тепла роскошного тела служанки.
– Не думаю. Мне кажется, это лихорадка, которую ты подцепил в Альбуере[2]. Она снова вернулась, и будь я проклят, если это не так. Давай возвратимся в казармы, пока ты не совсем скис, чтобы мне не пришлось тащить тебя на себе, как это было в Витории[3].
– Успокойся, – отмахнулся Раф. – Если это снова лихорадка, то хуже уже не будет. Лучше веди-ка девушку наверх и покажи ей, на что способен, в отличие от других, настоящий ирландец. А я… Я просто подожду тебя здесь у камина.
Раф опустил голову на руки.
– Совсем не хочется возвращаться в этот дождь и сырость.
– Ваша светлость? Прошу прощения, сэр, за беспокойство, но не могу ли я с вами поговорить?
– Раф, – прошептал Фитц, слегка подтолкнув его локтем в бок. Голос его внезапно напрягся. – Этот чудной малый, что у того края стола, хочет поговорить с тобой. Сдается, он обращается к тебе, потому сказал «ваша светлость». Наверняка он не может так обращаться ко мне. Да подними же голову! Здесь что-то странное…
Раф заставил себя открыть глаза и искоса взглянул на озадаченного друга, который продолжал смотреть в сторону другого конца стола.
– Дьявольщина! – произнес он, резко выпрямившись, чтобы разглядеть довольно взъерошенного англичанина невысокого роста, который стоял там, как и говорил Фитц. Более того, там было несколько таких англичан… возможно, с полдюжины взъерошенных малорослых англичан, которые раскачивались и переплетались между собой. Раф пытался выделить одного из этой толпы.
– Простите? Чем могу помочь?
– Вы Рафаэль Дотри, не так ли? – спросил человек. – Ох, только бы это и вправду были вы, ваша светлость! Я разыскиваю вас уже почти месяц с тех пор, как закончилась война и стало безопасно пересекать Ла-Манш. Возможно, ни одно из писем вашей тетушки не дошло до вас?
– Ты слышишь, Раф? Ваша светлость. Он снова повторил это, – заметил Фитц, сталкивая служанку с колен.
Девица разразилась потоком грязной французской брани, что заставило бы покраснеть даже Рафа, если бы он прислушался.
– Да, я действительно сказал именно так, – произнес мужчина. – Вы позволите мне сесть, сэр?
Раф и Фитц удивленно переглянулись.
– Разумеется. – Раф указал на пустой стул перед мужчиной. Изо всех сил он пытался держать глаза открытыми. – Однако боюсь, что я не…
– Я вижу, что вы не в курсе дела. Меня зовут Финеас Коутс, ваша светлость, и на меня возложена печальная обязанность сообщить вам, что ваш дядя Чарлтон Дотри, тринадцатый герцог Ашерст, и его сыновья, граф Сторрингтон и достопочтенный лорд Гарольд Дотри, трагически погибли, когда их яхта затонула у побережья Шорхэма около шести недель назад. По законам наследования вы, сэр, как сын своего отца и последний Дотри, являетесь теперь Рафаэлем Дотри, четырнадцатым герцогом Ашерстом, а также владельцем младшего титула, графом Сторрингтоном, и… и еще виконтом – каким, я, к сожалению, не могу сейчас вспомнить… Вы слышите меня? Сэр?
Раф снова медленно опустил голову на скрещенные руки. Голос человека едва был слышен сквозь звон в ушах. «Забавно», – подумал он, улыбнувшись. В прошлый раз во время приступов лихорадки ему казалось, что он видит ангелов, а не каких-то странных коротышек в плохо скроенных обтрепанных куртках и грязных красных жилетах. Уж лучше бы ангелы…
Фитц встряхнул его:
– Раф, ответь ему. Ты слышал, что он сказал?
– Да, да. Исчезли. Что-то в море…
– У Шорхэма, ваша светлость, да. Сестра покойного герцога, леди Эммелина Дотри, поручила мне также передать лично вам письмо с просьбой возвратиться в Ашерст при первой возможности. Мои соболезнования, сэр, и мои поздравления, ваша светлость. Ваша светлость?
Фитц убрал с лица Рафа длинную прядь влажных волос.
– Не думаю, что его светлость слышит вас, Финеас. Может, вы расскажете мне подробней об этом деле с герцогством? Ко всем этим шикарным титулам, должно быть, прилагаются некоторые деньги?
– Во всей Англии не найдется сыра, перемазанного маслом так густо… э-э-э, то есть я хотел сказать, его светлость весьма богат.
Фитц хлопнул Рафа по спине.
– Слышишь, Раф? Ты богат, счастливчик! Просыпайся, выпьем за твою удачу! На твои денежки, конечно, ведь у тебя их теперь много.
Раф не шевельнулся, даже когда Фитц потряс его за плечо.
– Ну, что скажете, Финеас? Бедняга! Все его проблемы разрешились, заботы развеялись на все четыре стороны, а он даже не знает об этом. Его светлость решил немного поспать. Но, как обычно, к утру он будет в порядке.
– О, он пьян, сэр, – понимающе кивнул Финеас.
– К несчастью для него, нет. Но я бы не прочь, – подмигнул Фитц.
– Да, капитан, вполне вас понимаю. – Финеас жадно пожирал глазами почти полную миску, стоящую перед Рафом. – В этом случае, так как мне было приказано ни при каких условиях не покидать его светлость, когда я отыщу его, не будет ли правильным присоединиться к вашему обеду, капитан? Должен сказать, это блюдо восхитительно пахнет!
Часть первая
Ашерст-Холл, ноябрь 1814
Дружба – это любовь без крыльев.
Лорд Байрон
Глава 1
Шарлотта Сиверс бросилась на поиск злодеек. И она твердо решила: пленных не брать.
Всего несколько минут назад, пребывая в счастливом неведении, она удобно устроилась в гостиной небольшого дома в поместье своих родителей и наслаждалась видом сверкающих серебром ноябрьского инея деревьев за окном, с ветвей которых лишь недавно облетела листва. В комнате было тепло и уютно.
Но затем экономка принесла ей одно из писем, прибывших с утренней почтой.
Сделав еще глоток душистого чая, Шарлотта распечатала послание своей близкой подруги и стала читать его. Чувство тревоги и изумления все возрастало, пока только что полученные сведения не превратили ее блаженное неведение в праведный гнев.
– Закоренелые лгуньи! Мошенницы! Гнусные интриганки!
Ее зубы стучали от холода: она выбежала из дома, не успев найти накидку теплее, чем эта потрепанная, в которой она работала в саду, висевшая на крючке возле кухни.
– Им повезет, если я оставлю их в живых!
Она зашагала по протоптанной тропинке, которая вела через лес от дома к середине дороги к Ашерст-Холл.
– А глупее всех я, потому что верила им!
Дело в том, что после многих месяцев упомянутого неведения мисс Шарлотта Сиверс обнаружила, что Николь и Лидия Дотри – а судя по всему, в основном Ники, так как Лидия, понимая, что у нее нет выбора, действовала совместно с ней, – водили ее за нос. Они водили за нос всех.
Все это время, с самой весны, когда Николь и Лидия впервые получили известие от Рафаэля Дотри, что с ним все в порядке и он осведомлен о смерти своего дяди и кузенов, они ловко обманывали Рафа, свою тетку Эммелину и Шарлотту.
Ах да, и миссис Бизли. Впрочем, обвести вокруг пальца миссис Бизли было не так уж сложно: близнецы годами практиковались, прежде чем настало время одурачить гувернантку.
Сгорая от нетерпения скорее взглянуть в лицо сестрам Дотри и задать им хорошую взбучку, Шарлотта спешила по влажным скользким листьям, усеявшим тропинку, но внезапно упала, испуганно вскрикнув: «Черт побери!»
Тут же вскочив на ноги, она быстро огляделась: не услышал ли кто-нибудь это неподобающее леди восклицание, а затем отряхнула с накидки прилипшие листья и комочки мха.
Чтобы успокоиться и прийти в себя, Шарлотта сделала несколько глубоких вдохов. Ведь она считалась благовоспитанной, благородной девушкой, а сейчас несется по лесу, словно дикий вепрь.
Но тут она снова вспомнила, как Ники и Лидия все лето и осень посылали письма туда и обратно, брату – выдавая себя за тетку, а тетке – представляясь своим братом. Письма эти Шарлотта видела, близнецы давали их ей читать – а тем временем наверняка потешались за ее спиной над ее доверчивостью.
И что еще хуже: если бы Эммелина не написала ей сейчас лично, и ее слова и вопросы не противоречили тому, о чем она говорила в тех письмах, которые близнецы показывали Шарлотте, она бы до сих пор оставалась в неведении.
У Шарлотты возникли подозрения сразу же, как только она начала читать письмо: почерк Эммелины слишком отличался от того, которым были написаны письма, якобы приходившие в Ашерст-Холл.
И это подозрение превратилось в твердую уверенность, когда она прочла: «Шарлотта, клянусь, я иногда думаю, что Раф – это Ники в брюках. Эта девчонка никогда не могла написать слово длиннее трех букв».
В этот момент Шарлотта подумала, что Раф, который учился, хотя и урывками, вместе со своими кузенами, становится круглым невеждой, как только дело доходит до грамматики и правописания.
– Они заплатят за это! – воскликнула она, откидывая со щеки выбившийся из-под капора каштановый локон, под которым на ее безупречной коже виднелось грязное пятно.
Эммелина, счастливая в своем новом браке, проводила долгий медовый месяц в Озерном крае и была спокойна, пребывая в уверенности, что Раф вернулся домой сразу же после получения известий о перемене в своей судьбе.
И бедный Раф, выполняющий свои обязанности на Эльбе, был убежден, что леди Эммелина крепко держит в своих руках Ашерст-Холл, и в том числе заботится о его молодых сестрах, пока он не завершит свою миссию.
– А я одурачена двумя испорченными чудовищами, почти что школьницами, – не считая того, что они наверняка нашли способ избавиться от своих занятий, – бормотала Шарлотта, вышагивая по тропинке, подобрав подол платья. – Сочувствовать девочкам: ах, как им не хватает брата… Подшучивать вместе с ними над Эммелиной, потерявшей голову от любви. Они спокойно управляли хозяйством все эти месяцы, едва выйдя из детской и из-под опеки гувернантки, лишь потому, что их брат написал, что с удовольствием – нет! «с удавольствеем» – предоставил бы им больше свободы. Их брат написал? Ха! Клянусь, я откручу им головы!
Занятая мыслями о том, как она расправится с ними, Шарлотта выбежала из леса на покрытую гравием подъездную дорогу, петлявшую через ухоженный парк.
Вдруг перед ней возник всадник на лошади, мчавшейся стремительным галопом. Шарлотта едва не поскользнулась на камнях, вскинув руки и издав сдавленный вскрик.
Лошадь испуганно заржала – то ли из-за неожиданного появления Шарлотты, то ли из-за того, что всадник резко натянул поводья. Встав на дыбы, она забила копытами в воздухе, словно пытаясь вскарабкаться по невидимой лестнице.
Незадачливый всадник тут же слетел с лошади, упав навзничь.
Шарлотта, девушка далеко не из робких, быстро овладела собой. Она смело схватила повисшие поводья, чтобы удержать лошадь, – но, как тут же заметила, та, судя по всему, не собиралась убегать. Затем Шарлотта направилась к лежащему всаднику, надеясь, что тот встанет без посторонней помощи, если только у него не разбита голова или не случилось что-то похуже.
– Вы в порядке, сэр? – осторожно спросила она, склоняясь над мужчиной, запутавшимся в коричневом дорожном плаще с многослойным воротником. – Приношу извинения. Я знаю, что целиком и полностью виновата в вашем несчастье, но считаю, что с вашей стороны будет чрезвычайно тактично и по-джентльменски, если вы сделаете вид, что так не считаете.
Мужчина что-то пробормотал, но неразборчиво, так как его голову все еще окутывал этот на редкость модный плащ. Однако Шарлотта не сомневалась, что его ответ не был столь великодушен, как она могла бы надеяться.
– Простите, но если б вы расстегнули свой плащ, то, возможно, смогли бы освободиться? – Шарлотта округлила глаза, сознавая, что, скорее всего, лишь ухудшила положение. – Мне пойти… Мне пойти за помощью?
– Боже упаси, нет, – ответил мужчина, стараясь выпутаться из плаща и сесть. – Я и без того порядочным дураком себя выставил, так что благодарю покорно. В публике я не нуждаюсь.
Наконец его голова появилась из свернувшегося клубком плаща. Крупная прядь черных волос закрывала глаза.
– Где моя чертова шляпа?
– У меня, – сказала Шарлотта, держа шляпу в руках. – Она слегка помялась, но думаю, ее вполне можно привести в порядок. Грязь сухая и легко очистится.
Мужчина все еще не глядел на нее, занятый попытками привести в порядок воротники своего плаща так, чтобы они снова правильно лежали на плечах. Шарлотта насчитала четыре воротника, каждый следующий был большего размера – довольно впечатляюще! Будь воротников хоть на один больше, мужчину можно было бы причислить к денди, а меньше – выглядело бы уже и вполовину не так модно. Однако сейчас, вывернутая наизнанку над его головой, вся эта прекрасная новомодная лондонская одежда лишь причиняла неудобство.
– Так, мадам. Полагаю, вы считаете, что я должен прийти в восхищение от вашего сообщения. Как мне повезло! Мой плащ лишь разорван – ах, всего на две части! – а моя новая шляпа слегка помята. Какое счастье! Возможно, вы думаете, что мне следует поблагодарить вас?
– Не стоит грубить, – произнесла Шарлотта, понимая, что, возможно, виноваты оба. Мужчину сбросила лошадь, его прекрасная одежда – несомненно, очень дорогая – испорчена. По ее вине? Ради бога! Пожалуй, ей не стоило обращать внимание на то, что, если б он не натянул поводья с такой силой, его лошадь – похоже, вовсе не норовистая – не встала бы на дыбы. Ну да, ей, возможно, вообще не следовало обращать на это внимание. – Я не собиралась сбрасывать вас с лошади. Это был несчастный случай.
– Несчастный случай, как же! Тот идиот, который устроил в Лондоне Большой пожар, тоже так говорил. Вы выскочили на дорогу, мадам. А теперь будете утверждать, что именно я виноват в том, что вообще ехал по ней.
– Вздор! – резко ответила Шарлотта, уже теряя терпение. – Вы вправе находиться здесь. А собственно, почему вы здесь? – нахмурив брови, спросила она.
Мужчина наконец встал и выхватил у нее шляпу. Он надел ее, но тут же сбросил, коротко выругавшись, и шляпа упала на дорогу. Шарлотта привстала на цыпочки. Надо же! Он высокий! Это впечатляло.
– В чем дело? Что случилось? Что-то с головой? Но я ничего не вижу.
Но как она могла увидеть? Он был очень высок, что поразило Шарлотту. При ее высоком росте не так уж много ей встречалось мужчин, которым она оказалась бы по плечо. Этот человек действительно заставил ее почувствовать себя неловко.
– Проклятье! – Мужчина прикоснулся к затылку и посмотрел на руку: пальцы были в крови. – За шесть лет войны остаться почти невредимым, а всего в миле от дома – разбить голову! Да еще из-за женщины, не иначе!
От дома? Он сказал: от дома. Она услышала это. Ее глаза широко раскрылись от изумления.
Пока он шарил в кармане, отыскивая носовой платок, чтобы зажать рану, Шарлотта смотрела на Рафаэля Дотри, которого в последний раз видела в тот день, когда он уехал на войну, да еще только в своих глупых девичьих мечтах в последующие годы.
Он выглядел совсем не таким, каким она помнила его.
Этот человек казался в два раза крупнее того Рафа, которого она знала прежде, – хотя, возможно, все дело было в том, что он весил на добрых три стоуна больше, чем тот долговязый юноша, из-за чьей широкой искренней улыбки у нее подгибались колени. Волосы? Да, это были все те же угольно-черные волосы, которые она помнила, только длиннее.
Но черты его лица казались более резкими, мужественными, а кожа стала смуглой, как у фермерских работников… за эти годы солнце и ветер продубили ее, и в уголках глаз появились морщинки.
Шарлотта снова оглядела его.
Это не были глаза Рафа. Цвет тот же – глубокий, карий, почти золотистый. Но взгляд их стал тяжелым.
Глаза человека, умудренного годами, а не те смеющиеся глаза мальчика, которого она знала прежде. Эти глаза видели то, чего она и представить себе не могла.
Шарлотта подавила легкую дрожь: ее охватила какая-то смутная робость, к которой, однако, примешивалось откровенное любопытство. Почему она никогда не задумывалась, что война и шесть долгих лет, проведенных вдалеке от Ашерст-Холл, могут так изменить его?
– Раф?
Все еще прижимая платок к затылку, он взглянул на нее:
– Простите?…
Неужели в его глазах и вправду зажегся интерес?
– Боюсь, у вас преимущество передо мной, мадам.
– Если так, ваша светлость, то это что-то новенькое, – ответила Шарлотта, сделав насмешливый реверанс. И похоже, она не собиралась придержать язык. – Пожалуй, мне следовало бы сбросить вас с лошади еще шесть лет назад. Возможно, в тот день, когда вы с Джорджем и Гарольдом как ни в чем не бывало обсуждали в моем присутствии прелести новой служанки в деревенском трактире – словно меня рядом и вовсе не было.
– Постойте, мадам… Неужели…
Раф моргнул и наклонился ближе, внимательно вглядываясь ей в лицо.
– Чарли? Ей-богу, это ты! И все еще бушуешь во всем Ашерст-Холл, как я погляжу. Мне следовало бы сразу догадаться. Может, тебе стоило бы опять швырнуть мне в голову яблоко. Тогда бы я сразу вспомнил. От тебя всегда можно было ожидать какой-нибудь выходки.
Шарлотта подавила желание снова встать на цыпочки и влепить ему пощечину.
– А вы, ваша светлость, всегда были бесчувственным грубияном. К тому же я – Шарлотта, а не Чарли. Терпеть не могу, когда меня называют Чарли.
– В самом деле? – живо улыбнулся он, и в груди у Шарлотты что-то сжалось. Пусть это был и не тот Раф, которого она помнила, но улыбка была та самая – открытая, искренняя. – Мне больше нравится Чарли. Как можно, обладая здравым умом, хотеть, чтобы тебя называли Шарлоттой?
Она молча признала, что он прав. Она ненавидела свое имя, перешедшее к ней от двоюродной бабки, которая соблаговолила выделить девочке небольшое приданое с условием, что она будет носить ее имя. Но все же…
– Все называют меня Шарлоттой, – сухо сообщила она Рафу. – Но вы можете называть меня мисс Сиверс.
– Черта с два, – ответил Раф, рассматривая свой платок. Затем, по-видимому удовлетворившись увиденным, сунул его в карман и снова взглянул на Шарлотту. – Ты стала хорошенькой. Но, наверное, отпугнула всех мужчин. Я помню, как ты пугала меня. Тебе, должно быть, уже двадцать два?
– Не совсем, ваша светлость.
– Значит, почти.
Раф взял у нее поводья и снова повернул к Ашерст-Холл, предоставив ей возможность либо поднять его шляпу и следовать за ним, либо просто остаться торчать на дороге, как самому нелепому созданию на свете.
– Представляю, как ты скоро начнешь примерять чепчики, готовясь стать старой девой.
Шарлотта взглянула на его красивую модную шляпу и, приподняв юбки, отшвырнула ее ногой в кусты.
– Ну уж нет, ваша светлость, – ласково произнесла она вдогонку. – Я просто жду, когда вы возвратитесь и мы поженимся, ведь я всегда любила вас издали. Думаю, это само собой разумеется.
Ага! Теперь она полностью завладела его вниманием. И все, что ей нужно было сделать, – это сказать правду, как бы неприлично это ни было. Хотя она была уверена: это единственное, чему Раф никогда не поверит.
– Черт побери! Я сражен наповал. Ты всегда была забавной девчонкой, не так ли? – улыбнулся он ей. – Но ты совершенно права, Чарли, и я прошу прощения. Это не мое дело, замужем ты или нет. Итак, теперь, когда мы наконец объяснились и я вполне убедился, что моя рана не смертельна, почему бы тебе не сказать, куда ты так спешишь?
Шарлотта собралась было ответить ему, но тут же закрыла рот. У Рафа и без того достаточно забот, не хватало ему еще узнать, как его сестры развлекались в течение многих месяцев.
– Я… я спешу скорее попасть в усадьбу. Я не знала, что будет так холодно, когда вышла из дому.
Похоже, ответ его удовлетворил.
– Они знают о моем приезде? – спросил он на повороте дороги, когда Ашерст-Холл наконец показался вдалеке. – Я писал Эммелине из Лондона, но мог опередить почту.
– Да… кстати, – сказала Шарлотта, сжимая руки в перчатках, – Эммелины сейчас нет здесь.
Она взглянула на Рафа, пытаясь сообразить, насколько он осведомлен.
– Она с мужем уехала в Озерный край. Это часть их свадебного путешествия.
Раф кивнул:
– С герцогом Уоррингтоном, да. Я справлялся о нем в Лондоне. Порядочный человек, по общему мнению. Но кто же тогда присматривает за сестрами?
«Хороший вопрос», – подумала Шарлотта.
Читать бесплатно другие книги:
