Как покорить герцога Майклз Кейси
– Ну, я, разумеется.
– Ты? Но ты сама еще почти девочка!
– Только что ты примерял на меня чепчик старой девы, – напомнила она, мысленно добавив к своему списку причин для расправы с близнецами – уже довольно длинному – еще один пункт: из-за них она стала лгуньей.
– Значит, ты живешь в Ашерст-Холл, а не направляешься туда с визитом? Ты просто вышла на прогулку?
– Конечно… – помедлив, согласилась Шарлотта, задумавшись, насколько далеко она может зайти, покрывая проделки Николь и Лидии, прежде чем это аукнется ей самой. – Ну да, на прогулку. Навестить родителей. Моя мама… У мамы сильная простуда.
– Возможно, она подхватила ее, гуляя в холодную погоду в неподходящей накидке, – усмехнулся Раф, поддразнивая ее. – Это должно стать для тебя уроком, Чарли.
Она не обратила на это внимания.
– Но я не одна опекаю близнецов, – импровизировала на ходу Шарлотта. – Их гувернантка, миссис Бизли, как тебе известно, постоянно находится в доме, а также вся прислуга – их там более сорока человек. Вряд ли Николь и Лидия предоставлены самим себе, чтобы проказничать.
Проказы, интриги, козни… о, они заплатят за все. Обе заплатят!
– А моя мать? Она тоже здесь? – спросил Раф.
Он, безусловно, доверял ей. В конце концов, к чему ей лгать? Эммелина права: мужчины действительно доверчивы.
Шарлотта покачала головой:
– Ваша мать, ныне вдовствующая герцогиня Ашерстская, как она то и дело напоминает нам, уехала в Лондон на малый сезон, а оттуда, думаю, отправится в Девон – там предполагается загородный прием на несколько дней.
– Она действительно вдовствующая герцогиня? Господи, представляю себе. Должно быть, она рада без памяти.
– Да, только не потому, что вдовствующая, – улыбнулась Шарлотта, вспомнив, как Хелен Дотри металась между желанием прикрепить к корсажу знак высокого титула и мыслями, что она настолько стара, что приходится герцогу матерью. – Думаю, она довольна, что стала леди Дотри.
– Моя мать никогда ничем не удовлетворяется, Чарли, – произнес Раф, когда они остановились в конце изгибающейся кольцом подъездной дороги, которая вела к огромным парадным дверям Ашерст-Холл, и посмотрели на особняк. – Мне до сих пор не верится. Я все еще чувствую себя нищим попрошайкой, явившимся в усадьбу.
Он повернулся к ней, и от его взгляда, проникающего до самой глубины души, ее сердце снова сжалось в комок. Ей следовало бы крепче держать себя в руках.
– Сейчас ты похож на своего кузена Джорджа.
– Пожалуй… Они действительно умерли? Все это не просто долгий сон наяву и скоро я увижу свою маленькую комнату рядом с детской?
– Герцогские апартаменты уже готовы для вас, ваша светлость, – довольно мягко ответила она, ибо, глядя сейчас в эти золотисто-карие глаза, она увидела перед собой прежнего Рафа, не такого самоуверенного, каким он выглядел недавно. – Ваша тетушка Эммелина позаботилась об этом.
– Все еще трудно поверить, что герцога больше нет. И его сыновей…
– Пусть они покоятся в мире, – вздохнула Шарлотта, глядя на Ашерст-Холл с его четырьмя дверьми, дюжиной массивных дымоходов и тридцатью спальнями. Где-то там, за этими массивными стенами из песчаника, двум ни о чем не подозревающим плутовкам предстояло вот-вот оказаться в ежовых рукавицах мисс Шарлотты Сиверс.
– Ну, что касается моих апартаментов, это не слишком важно, – сказал Раф, и она почувствовала на себе его взгляд. – А о Джордже и Гарольде ты не заботилась?
Шарлотта отвернулась, слегка вздрогнув, но не от холода.
– На самом деле в эти последние годы мне было известно о них не слишком много, они в основном жили в Лондоне.
– Да, в особняке на Гросвенор-сквер. Я останавливался там на неделю, прежде чем отправился сюда. Необходимо было обновить гардероб. Купил этот плащ, шляпу. – Он вопросительно взглянул на нее: – Где моя шляпа, Чарли?
Ей действительно следовало перестать сочувствовать этому человеку.
– Во-первых, Шарлотта. И я отвечаю за ваших сестер, ваша светлость, а не за шляпу.
– Вот теперь я вспоминаю и этот нравоучительный тон. Ты бросила мою шляпу там, посреди дороги, да? Чтобы наказать меня за чепчик старой девы?
– Посреди дороги? Вовсе нет, – возразила она.
– Нет, это я оставил ее там, не так ли? Я несу за нее полную ответственность. Знаешь, Чарли, я бы не говорил это кому-то другому, но сознание того, что я теперь ответствен за все это, – Раф взмахом руки указал на Ашерст-Холл, свое имение, все свое наследство, – несколько пугает.
– Вполне могу представить, ваша светлость, – ответила Шарлотта, вздохнув при мысли о близнецах. – Когда на твои плечи внезапно сваливается ответственность, которую не ожидал, это порядком сбивает с толку.
– Гаррис, мой мажордом в Лондоне, порядком утомился, называя меня «ваша светлость» и не слыша ничего в ответ. Я понимаю, что это случилось не вчера, но только сейчас, когда возвратился в Англию, я стал осознавать всю важность произошедшего. Я удобно чувствовал себя капитаном Рафаэлем Дотри. И не уверен, Чарли, что справлюсь со всем этим.
Это прозвучало неожиданно откровенно и честно, и сердце Шарлотты снова потянулось к нему. Она, не раздумывая, положила руку ему на плечо.
– Ты прекрасно справишься, Раф. И все в Ашерст-Холл помогут тебе.
– Вот так уже лучше. Ты назвала меня Рафом. Пожалуйста, всегда называй меня так, Чарли… Шарлотта, – кивнул он, вздохнув. Но, видимо, тут же вспомнил, что он – герцорг Ашерст и должен делать вид, что не подвластен страхам, опасениям и вообще любым человеческим слабостям. – Я слишком долго держу тебя на холоде. Пойдем в дом.
Шарлотта представила лица девочек при встрече не только со своим братом (если его рослая фигура и внушительный вид произвели на нее такое впечатление, то каким он покажется сестрам?), но и с самой Шарлоттой Сиверс, которая стоит рядом с ним и глядит на них уничтожающим взглядом.
– Хорошо. По крайней мере, тебе следует позаботиться о своей голове.
– Забавно, но мой друг Фитц тоже много говорит о моей голове, хотя и не в столь вежливых выражениях. Вы с ним наверняка быстро найдете общий язык.
– Извини?…
– Не обращай внимания. Скоро Фитц прибудет сюда в моей карете, и объяснений не потребуется.
Парадные двери открылись, как только они поднялись по широким каменным ступеням.
– О, я вижу, лакеи моего покойного дяди любопытны, как всегда. За нами наблюдали, Шарлотта. Хорошо еще, что я не запятнал твою репутацию, попытавшись соблазнить тебя, пока мы стояли здесь.
– Ты бы не сделал этого, – произнесла Шарлотта, тут же придя в себя.
– Ну да, а должен был?
Она пристально взглянула на него.
– Знаешь, Раф, ты и наполовину не столь остроумен, каким себе кажешься.
– Да, и Фитц так считает.
Он взял ее под руку, и они вместе вошли в огромный вестибюль Ашерст-Холл. Дверь за ними сразу же закрылась, и холодный сырой день остался за порогом.
– Его светлость возвратился с Эльбы, – сообщила Шарлотта явно пораженному молодому лакею, который, вместо того чтобы тут же броситься к Рафу и помочь ему снять плащ, стоял открыв рот и, вытаращив глаза, глядел на нового хозяина.
– Билли, – тихонько подтолкнула его Шарлотта, – плащ его светлости.
– Какой большой, да, мадам? – продолжая таращиться, пробормотал Билли, прежде чем его оттолкнул в сторону Грейсон, чопорный седовласый мажордом Ашерст-Холл.
– Позвольте мне, ваша светлость, – сказал Грейсон, ловко принимая плащ Рафа и одновременно отвешивая безупречный поклон, официальный и одновременно подобострастный. – Могу я осмелиться приветствовать вас с прибытием домой? Я уже распорядился, чтобы предупредили леди Николь и Лидию. Они ожидают вас в большом зале.
– Спасибо, Грейсон, – сдержанно произнес Раф и повернулся к Шарлотте, чтобы помочь ей снять накидку. – Как хорошо быть дома. Моя дорожная карета вскоре будет здесь. Проследите, пожалуйста, чтобы позаботились о моем багаже, а также оказали достаточную помощь моему лучшему другу капитану Фитцджеральду. Он ранен, и его нужно как можно скорее перенести в спальню.
– Почту за честь, ваша светлость, – снова отвешивая поклон, сказал Грейсон.
– Почтет за честь? Бедняга, пожалуй, лопается от злости, что ему приходится кланяться мне. Он бы скорее спустил меня с лестницы, – прошептал Раф, когда они с Шарлоттой шли по широкому коридору, облицованному черно-белым мрамором, к двойной двери, ведущей в большой зал. – Знаешь, когда-то я подложил ему в постель жабу.
– Да. Двух жаб: одну под подушку, а другую под покрывало. Чтобы он решил, что уже все в порядке, когда уберет ту, которую вначале заметит.
Раф взял Шарлотту за руку, и она ощутила слабую дрожь во всем теле, в чем вполне отдавала себе отчет.
– И еще – хотя, думаю, ты знаешь об этом. Потолок в этом зале устроен так, что даже шепот слышен в каждом углу.
– Так какого же черта ты…
Они оглянулись. Грейсон следовал за ними шагах в двадцати. Его большие уши приобрели весьма подозрительный багрово-красный оттенок.
– Ступайте, Грейсон, ступайте! – бросил ему Раф и, слегка сжав руку Шарлотты, заставил ее ускорить шаг, в то время как Билли поспешил вперед, чтобы поскорей открыть двойные двери. – Я начал не лучшим образом? – прошептал Раф.
– Ох, не знаю, – ответила Шарлотта, озабоченно оглядывая огромный зал: где же Николь и Лидия? – Думаю, ты проявил хорошие манеры, упав к моим ногам. Ах, вот они, ваши дорогие, любимые сестры, которым не терпится приветствовать вас в вашем доме.
Шарлотта глядела, как Николь вскочила и нетерпеливым жестом указала Лидии, чтобы та тоже встала.
Они обе неподвижно стояли перед небольшим атласным диваном, словно их ноги приросли к полу.
Сейчас близнецам было по шестнадцать – уже далеко не те неуклюжие девочки, еще не вышедшие из детского возраста, которых Раф в последний раз видел перед тем, как отправился на войну. Шарлотта подумала, что они вряд ли узнали бы друг друга.
Внешне сестры-двойняшки выглядели совершенно разными. В сущности, все трое детей Дотри были мало похожи друг на друга.
Николь отличалась почти таким же черным цветом волос, как и у Рафа, но глаза ее были не золотисто-карие, а фиалковые – Шарлотта еще ни у кого не видела таких глаз. Выразительно изогнутые брови и длинные черные ресницы делали взгляд этих фиалковых глаз каким-то особым, почти завораживающим. Колдовским, как однажды почти всерьез заметил отец Шарлотты, добавив, что в прежние времена девушка несомненно окончила бы свои дни на костре.
У Николь была безупречная светлая кожа, но, так как она отказывалась носить шляпку и любила проводить время на воздухе, ее нос и щеки усеивали симпатичные веснушки, а румянец, столь неподобающий леди, лишь украшал ее.
Одним словом, Николь выглядела как всегда – цветущее дитя природы, полное озорства и проказ.
Лидия была полной противоположностью. У этой сестры Николь, похожей на их мать, волосы были пшеничного цвета, а глаза голубые, как летнее небо. Кожа ее не пестрела веснушками: она никогда не забывала надевать шляпку – и не потому, что боялась веснушек, а оттого, что ей говорили, что всегда следует носить ее. Застенчивая, тихая, прилежная, Лидия напоминала полураспустившийся бутон цветка, который, склонив головку, старается не привлекать внимания в своем укромном уголке сада, чтобы его не сорвали прежде, чем он будет готов расцвести. Сейчас Лидия стояла наклонив голову так низко, что Шарлотта могла видеть лишь эти огромные голубые глаза, в которых сквозило чувство вины.
Однако небольшой, тонко очерченный подбородок Николь был приподнят почти вызывающе.
Если бы художник смог запечатлеть сейчас позу сестер, не понадобилось бы никаких слов, чтобы описать их характер.
Или понять, кто из них главный.
– Девочки, как замечательно! – сказала Шарлотта, сделав лишь один вдох, который, как показалось ей, длился целую вечность. – Ваш брат возвратился. Я уже рассказала ему, что ваша тетя Эммелина поручила мне опекать вас, пока она путешествует, и как мы прекрасно проводим время здесь в ожидании ее приезда. А теперь не стойте, словно статуи, подойдите поприветствуйте брата.
Лидия подняла на нее округлившиеся глаза, оторопев от этого потока лжи, которую Шарлотта только что вывалила на них. Но Николь, всегда готовая затевать козни, сказала даже не моргнув:
– И она настоящий тиран, мы даже не осмеливались ни на что, стараясь вести себя самым лучшим образом, как подобает сестрам герцога. Герцога, Раф! Разве может быть что-то чудеснее?
Протянув руки, она шла к нему по огромному ковру, который, казалось, протянулся на целую милю, и, произнося последние слова, оказалась уже достаточно близко, чтобы броситься к брату в объятия.
Обнимая сестру, Раф взглянул на Шарлотту, и в его глазах промелькнул испуг.
– Ты… ты выросла, – произнес наконец он, когда Николь отступила на шаг, с улыбкой глядя ему в лицо. – Я… я не уверен. – Он кашлянул в кулак. – Ты кто?
– Я Николь, конечно. Ты называл меня Ники, что мне ужасно не нравилось, но теперь мне кажется, что это прекрасное имя. Лидия, что ты там застыла? Иди поздоровайся с Рафом.
Она снова повернулась к брату и заговорщицки прошептала:
– Называй ее Лидией. У этого имени не так уж много уменьшительных, которые звучали бы менее официально.
Шарлотте хотелось подтолкнуть Рафа локтем, чтобы он взял правильный тон. Ему следовало немедленно поставить Николь на место, иначе он рисковал утратить контроль. Но он промолчал. Николь совсем сбила его с толку. И это не предвещало ничего хорошего для ее предстоящей поездки в Лондон.
– Добро пожаловать домой, ваша светлость, – присев в реверансе, сдержанно произнесла Лидия, протянув ему руку и тут же отдернув ее – возможно, как предположила Шарлотта, решив, что брат собирается поцеловать ее.
– Благодарю… Лидия. – Раф посмотрел, как она вернулась на место и села, расправив юбки. – Может, Лидди? – предложил он. – Но я никогда не называл ее так.
Закусив губу, Николь покачала головой:
– Не вздумай! Мама говорит: слава богу, что мы не католики, иначе Лидия давно ушла бы в их монастырь. Но с ней все в порядке. Все дело в том, чтобы знать, как держать ее в руках.
Шарлотта округлила глаза:
– А то, что ты делаешь, – это правильно и всегда тебе на пользу?
– Она моя сестра. Я защищаю ее, – заявила Николь. В ее фиалковых глазах заплясали озорные искры. – Могу я предложить вам, ваша светлость, бокал вина? Когда нам сообщили, что вы на подъездной дороге, я едва успела распорядиться, чтобы Грейсон принес лучшую бутылку из винного погреба дядюшки Чарлтона. Я налью всем по бокалу. Нужно провозгласить тост в честь вашего возвращения.
Раф вопросительно взглянул на Шарлотту:
– Ты позволяешь им пить вино?
– Разумеется, нет, – ответила Шарлотта, взглянув на Николь. – Тебе, моя девочка, придется удовольствоваться лимонадом.
Оттопырив пухлую губку, Николь скорчила недовольную гримасу, но тут же улыбнулась:
– Видишь, Раф? Шарлотта настоящий тиран в том, что касается приличий. Не так ли, Шарлотта? Право, я даже не знаю, что бы мы делали без нее в эти недели, пока тетя Эммелина отсутствует.
Раф все больше становился похожим на безоружного в стане врагов.
– Недели?! Эммелина уехала на целые недели? Она не писала мне об этом ни в одном из своих писем.
– Моя суровая наставница должным образом отчитала меня, поэтому я просто прикажу Грейсону, чтобы он налил тебе вина, Раф.
Николь торопливо вышла, лишь на мгновение бросив Шарлотте предупреждающий взгляд: все будет прекрасно, если ты сейчас ничего не испортишь.
Шарлотта с трудом сглотнула и повернулась к Рафу. Он вопросительно глядел на нее. И она пошла в наступление:
– Так ты утверждал, что не веришь, будто я должным образом слежу за твоими сестрами?
– Я… нет, нет, конечно нет. Прости меня, пожалуйста. Безусловно, если Эммелина сочла, что ты способна отвечать за близнецов, то как я могу сомневаться в ее решении? Но они… они уже не маленькие девочки, ведь так, Чарли?
– Шарлотта, – напомнила она, уже не слишком надеясь, что он будет следить за этим. – Да, уже не маленькие. Но еще и не молодые женщины, как бы этого ни хотелось Николь. На прошлой неделе я застала ее в спальне Эммелины: она пыталась взбить волосы и надеть довольно безвкусную пару ее золотых сережек с рубинами, о покупке которых Эммелина, должно быть, уже пожалела.
Раф быстро взглянул на диван, на котором сидели девочки, взяв друг друга за руки и перешептываясь.
– Я начинаю скучать по войне, – устало сказал он. – Слишком взрослые для детской комнаты, слишком молодые для сезонов. О боже, что же мне делать с ними?
– Что делать? Оставить их здесь, в деревне, пока уедешь щеголять в Лондон. На время как бы забыть о них, пока не наступит время нарядить их, как рождественскую елку, и отправить на ярмарку невест, изо всех сил моля Бога, чтобы к концу сезона не пришлось везти их обратно в деревню. Что еще делают семьи с дочерьми?
Раф ухмыльнулся:
– Пожалуй, я уловил какой-то неодобрительный намек в твоем голосе, Чарли? Не была ли ты одной из тех, кого привозили обратно в деревню? Ну конечно же была. Неужели все мужчины в Лондоне слепы? Или ты действительно ждала моего возвращения домой?
Шарлотта почувствовала, как при этих словах краска бросилась ей в лицо, хотя их не следовало принимать всерьез.
– Я сказала это лишь потому, что ты разозлил меня, – солгала она и почти обрадовалась, когда к ним подошел Грейсон, чтобы сообщить его светлости о прибытии его друга капитана Фитцджеральда.
– Весьма… необычный джентльмен, ваша светлость, – произнес он, и по его тону было ясно, что он не вполне одобряет капитана. – Он желает вашего немедленного присутствия, сэр.
– Желает? Я скорее поверю, что мой добрый друг капитан Фитцджеральд требует моего присутствия!
– Да, ваша светлость. Я понял, что это ваш друг, как только он открыл рот.
– Удар в спину? Прекрасно, Грейсон.
Раф взял Шарлотту за руку и развернул лицом к выходу.
– Пойдем, Шарлотта. Хочу познакомить тебя с этим негодяем.
– Я не желаю навязываться…
– Чепуха. Сейчас, когда Эммелина упорхнула отсюда, не знаю, что бы я делал без тебя, встретившись со своими сестрами. Я хочу познакомить своих друзей друг с другом.
Шарлотта слабо улыбнулась. Как замечательно! Просто чудесно. Раф считает ее своим другом. Своим другом детства. Чарли. Ощущая некоторую озабоченность своим новым статусом, всеми обязанностями по отношению к слугам, в отсутствие Эммелины, и даже не узнав своих сестер, он, возможно, чувствует, что Шарлотта удобна сейчас для него, как пара старых носков.
А что же Шарлотта? Что ощущала она, когда думала о нем? Она не знала. Она любила Рафа таким, каким он был; в детстве она любила юношу – таким, каким он был тогда. Что она может знать о том Рафе, каким он стал сейчас?
Он считал ее своим другом, по-дружески держал за руку. Захочет ли он когда-либо большего? И что ей тогда делать? Сказать ему правду? Но как он тогда посмотрит на нее своими опасными глазами?
Сдерживая дрожь, она последовала за ним в вестибюль.
Глава 2
Раф тащил Шарлотту за собой, спеша увидеть капитана Свейна Фитцджеральда. Фитца поддерживали двое слуг, его нога, с прибинтованной шиной, выглядела неуклюже, когда он старался не касаться ею мраморного пола.
– Вот, наконец, и ты! – рявкнул Фитц, увидев Рафа. – Хоть один из этих кретинов понимает по-английски? Где мои костыли? Никто не несет мне эти проклятые костыли! Они продолжают твердить, что его чертова светлость требует, чтобы меня носили на руках. Тьфу ты, Раф, меня не должны таскать повсюду, словно жалкого сосунка!
– Грейсон, будьте добры, посмотрите, где костыли, – сказал Раф, отпуская руку Шарлотты, чтобы поддержать друга. – Кто ведет себя как ребенок, с тем и обращаются как с ребенком. Почему тебя так раздражает, что тебе хотят помочь? Или ты собираешься ползти по лестнице в свою постель?
– В постель? Ох, нет, Раф Дотри. Я не позволю, чтобы меня уносили в какую-то постель, как больного, что бы там ни говорил этот твой модный лондонский хирург. Я в порядке, даже больше, чем в порядке, и вполне могу позаботиться о себе. Только дай мне эти треклятые… О, привет, юная леди!
Раф ухмыльнулся: тон его друга внезапно изменился.
– Да, Фитц, леди, – в отличие от женщин твоего сорта. Веди себя прилично, лохматая ирландская деревенщина, и я представлю тебя ей.
– Милая крошка. Одна из твоих сестер-близняшек? – прошептал Фитц в самое ухо Рафа. – Могу я поволочиться за ней?
– В зависимости от твоих планов. У тебя честные намерения?
– За все мои двадцать шесть лет они еще не были честными, – по-прежнему шепотом ответил Фитц.
– Между прочим, я все слышу, – сказала Шарлотта, стоя в дверях между вестибюлем и залом. – Слышу вас обоих.
Фитц в панике взглянул на Рафа:
– Она не может слышать меня. Скажи, ведь не может?
– Сожалею, Фитц, однако может, – рассмеялся Раф, глядя на испуганное лицо друга. Вот разве что Шарлотта удивила его. Впрочем, она не переставала изумлять его с тех пор, как он ее увидел. Ее редкая привлекательность, дерзкий язык, насмешливо почтительное отношение к титулу Рафа, который явно не производил на нее особого впечатления… Эта девушка чрезвычайно заинтриговала его.
Шарлотта направилась к улыбающемуся Фитцу. Остановившись всего в нескольких шагах, она смерила его взглядом, как бы оценивая серьезность травмы, и рассмеялась, глядя ему в лицо:
– Не думаю, что вы сможете волочиться куда-либо в ближайшее время, капитан.
– Фитц, мадам. С вашего позволения. И я приношу вам свои искренние извинения. Я имел счастье быть в обществе настоящей леди много лет назад, но никогда не находился в присутствии женщины настолько очаровательной.
– Вы мне льстите, капитан. – Шарлотта присела в легком реверансе. – Мне следует быть весьма осторожной, иначе красноречивый повеса, наподобие вас, может разбить мое девичье сердце.
Раф расхохотался, забывшись настолько, что крепко хлопнул друга по спине, и тот едва не свалился на пол.
– Ох, прости, Фитц. Я не хотел сбить тебя с твоей единственной здоровой ноги. Тем более что мисс Сиверс уже проделала это со мной. Мисс Шарлотта Сиверс, позвольте мне, хотя и с опозданием, представить вас моему другу, капитану Свейну Фитцджеральду. Фитц, поклонись Чарли.
– Здравствуйте, Фитц, – сказала Шарлотта. – Приятно с вами познакомиться. – И добавила, бросив быстрый взгляд на Рафа: – Так как здесь, в деревне, мы в довольно неофициальной обстановке, то, пожалуйста, называйте меня Шарлоттой.
– Так это твоя Чарли, да? Ты наверняка был большим недотепой в юности, мой друг, если не видел, какой восхитительный образец совершенства твоя Чарли. Не понимаю, как ты мог оставить ее.
Раф взглянул на Шарлотту, которая тут же отвела взгляд.
– Ага! Теперь я рассердил его и вогнал вас в краску, мисс Сиверс? Я прошу прощения, Шарлотта, и считаю честью для себя познакомиться с вами.
Фитц посмотрел в сторону входной двери.
– О, а вот и мои костыли! Будьте любезны, передайте мне их.
– Нет! – предупредил Раф приближающегося слугу. – Держите их подальше, иначе мой друг разнесет меня в щепки, когда услышит то, что я скажу. Я послал за твоими костылями, Фитц, только чтобы ты заткнулся. Грейсон, распорядитесь, чтобы их спрятали подальше, а капитана Фитцджеральда отнесли наверх в его спальню.
– Чтоб ты сквозь землю провалился, Раф Дотри! Я не позволю себя нести!
– Прекрасно! Тогда тебя потащат. Но так или иначе, ты отправишься наверх.
– Черта с два… простите, Шарлотта. – Фитц быстро отвесил девушке легкий поклон.
– Не обращайте на меня внимания, Фитц, – улыбнулась ему Шарлотта (без сомнения, со злорадством, как показалось Рафу). – Мне давно не доводилось слышать хорошей перепалки.
Раф надеялся, что его друг наконец прислушается к голосу разума.
– Фитц, ты знаешь, что сказал доктор. Я бы оставил тебя в Лондоне, если б ты не поклялся жизнью своей матери, что будешь следовать всем его указаниям, как только мы приедем сюда.
– И не дурак ли ты, что поверил мне? Я не буду этого делать, Раф. Изнывать от безделья, лежа в кровати целых два месяца? Доктор спятил.
Раф жестом указал слугам – теперь их было уже четверо:
– Возьмите его, пожалуйста.
– Нет! Раф! Я тебя предупреждаю! Позволь мне, я сам! Слышишь ты, жалкий…
Раф наблюдал, как слуги тащат Фитца по витой лестнице, покачивая головой, когда тот проклинал то его, то слуг, замолкая, как только боль вынуждала его смириться с неизбежностью.
– Бедняга, – сказала Шарлотта. – Что с ним случилось?
– Надеюсь, Фитц сам расскажет тебе. Он попал в интересную историю на прошлой неделе. Думаю, последняя версия – нечто вроде того, что он получил увечье, спасая ребенка… нет, двух детей и их няньку, когда лошадь понесла экипаж. Наш храбрый капитан почти герой.
– Но ведь это не так?
Раф снова взял Шарлотту под руку, решив возвратиться в главный зал, но затем вспомнил, что сестры все еще там, и повел ее в дальние комнаты.
– Он так спешил снова ступить на твердую землю после штормового плавания, что, сбегая по сходням, поскользнулся на пристани и перелетел через ограждение.
– Какое унижение! Но я буду свято хранить его тайну. Не хочешь ли возвратиться в зал?
– Я бы предпочел возвратиться на Эльбу и немного поскучать, – честно признался Раф. – Я чувствую себя здесь так, будто посягаю на то, что мне не принадлежит. И, откровенно говоря, мои сестры пугают меня до онемения. Я не должен признаваться в этом, но женщины несколько нервируют меня, ведь я столько лет был лишен светского общества.
– Я нервирую тебя, Раф? – спросила Шарлотта, когда он открыл дверь и они вошли в кабинет покойного дяди. Теперь это его кабинет. Хотя ему пришлось справиться с чувством, что, прежде чем войти в эту дверь, он должен постучать и попросить разрешения.
– Нервируешь ли ты меня? Если честно, все и всё здесь заставляет меня хотеть лишь одного: снова оказаться на хорошей войне.
– Что ж, прости, но здесь никто не воюет. Я дам тебе пару минут, чтобы ты освоился, – спокойно сказала Шарлотта. – На самом деле тут почти ничего не изменилось.
Он проследил за Шарлоттой взглядом, когда она сделала вид, что интересуется книгами на одной из полок, и ему вспомнилась девочка, которая гонялась за ним, Джорджем и Гарольдом, но в присутствии других делала вид, что не замечает их. Она была таким забавным созданием. Слишком высокая для девочки, худая, как вешалка, руки-ноги длинные… У нее была такая копна волос, что ему не раз приходилось выпутывать их из ветвей деревьев, когда она пыталась догнать их в то время, как они мчались через лес в деревню. Она была несносной. На восемь лет младше Джорджа, на шесть младше Гарольда и на четыре – моложе Рафа. И к тому же девушка. Но на самом деле ребенок: ей было пятнадцать в тот день, когда он, девятнадцатилетний, уехал, чтобы получить офицерский чин.
Он не узнал ее там, на подъездной дороге. Она была все такой же высокой, по-прежнему тонкой, но вся ее фигура приобрела изящную округлость. Непокорная копна черных волос, похоже, наконец была укрощена, в основном безжалостно зачесана назад, открывая лицо; часть локонов свободно ниспадала на спину. Ее волосы выглядели… причесанными.
Ее мягкие карие глаза все те же, время не изменило их… в отличие от его: иногда он ловил напряженный тревожный взгляд своих глаз в зеркале во время бритья. Ему нравился ее нос, прямой и как-то дерзко вздернутый, и по-детски беззащитные пухлые губы.
На самом деле, как только она начинала говорить, Раф видел перед собой ту Чарли, которую он помнил. Чарли всегда говорила то, что думала, и никогда не льстила. Он помнил, что ему нравилась эта ее черта, даже когда он обдумывал, как бы улизнуть от нее.
Но сейчас он не собирался избегать ее. Пожалуй, напротив.
Она считала, что была влюблена в него тогда, шесть лет назад. Смущает ли ее это сейчас? Она посмеялась, вспомнив об этом, когда они встретились на дороге, но полной уверенности у него не было. Насколько он может сейчас произвести на нее впечатление? Он уже не тот зеленый юнец, что прежде, и не обольщается по поводу своей привлекательности.
Куда же подевалась за все эти годы невинная юношеская влюбленность? Был ли он сейчас действительно герцогом, тот Раф, которого он оставил в прошлом? Была ли она на самом деле сейчас Шарлоттой, повзрослев и оставив Чарли далеко в своем детстве?
Сейчас они были чужими. Незнакомцами, которые когда-то считали, что знают друг друга очень хорошо…
– Раф! Я задала тебе вопрос.
Он стоял посреди большой, обшитой темными панелями комнаты, в которой много раз выслушивал выговоры от своего дяди, опасавшегося, что характер Рафа мог стать таким же испорченным, как и у его взбалмошной матери.
– Прости, Шарлотта. – Раф слегка покачал головой, на ходу пытаясь придумать, как объяснить причину своего молчания. – Я вспомнил, как однажды отколотил Джорджа за то, что он обозвал мою мать разодетой шлюхой. Дядюшка Чарлтон предупредил меня, что я могу быть ростом выше Джорджа или Гарольда, сильнее их и даже умнее, но никогда не стану больше, чем тот, кто я есть, и потому должен знать свое место.
Шарлотта уселась в одно из больших кожаных кресел у камина.
– Но он умер, Раф. Они умерли, все трое. И ты действительно занимаешь то положение, о котором никто никогда и помыслить не мог. Ты чувствуешь, что тебе нужно доказывать что-то, или ты потрясен?
Да, это была его Чарли. Больше никто не осмелился бы задать ему этот вопрос, спросить четырнадцатого герцога Ашерстского, не испытывает ли он неудобства в связи с этим титулом. Даже Грейсон, который никогда не был в особом восторге от Рафа, не осмелился бы заговорить об этом.
Улыбнувшись Шарлотте, Раф подошел к дядюшкиному столу и присел на его край.
– Как я выгляжу, Чарли? Я похож на герцога?
Она покачала головой:
– Не могу сказать. Сядь в его кресло у стола. Сядь в свое кресло. Оно твое, ты знаешь. Твое, а когда-ни будь будет принадлежать твоему сыну, а затем его сыну. Ты – герцог Ашерст.
– Дядя Чарлтон наверняка думал почти то же о своих сыновьях, – сказал Раф, обойдя вокруг стола и осторожно усаживаясь в большое кожаное кресло. – Джордж и Гарольд никогда не уходили на войну, никогда не рисковали жизнью и здоровьем ради нашего короля. Но тем не менее я здесь, а их больше нет. Это судьба, как ты думаешь, Чарли? Или я просто случайный герцог?
Шарлотта подалась вперед, сжав руки на коленях, и спокойно спросила:
– Могу я сказать тебе кое-что?
– Пожалуйста.
Раф откинулся на спинку кресла, от всей души надеясь, что не делит его с призраком дядюшки.
– Ты осел, Раф. – Шарлотта снова выпрямилась.
Раф невольно улыбнулся:
– Ну и словечко, прошу прощения!
– Так и есть. Ты – герцог. Это твой титул, все титулы – твои. У тебя было несколько долгих месяцев, чтобы привыкнуть к этому неоспоримому факту. Это твой кабинет. Этот огромный дом – твой. Земли и фермы, лес и мельницы, и все остальное здесь – твое. Яхта Джорджа тоже принадлежала бы тебе, если б не затонула. Кстати, и состояние тоже твое. Изрядное состояние, более чем изрядное. Итак, не кажется ли тебе, что давно пора прекратить игру в благодарного бедного родственника или человека, недостойного находиться здесь, и начать вести себя как подобает герцогу?
– Ну, я…
– Не дразни Грейсона, или ты рискуешь отдать власть в его руки, – продолжала она, не обращая внимания на его попытки что-то сказать. – Я знаю, твой приезд оказался неожиданным, но ты уже более часа в своем доме, а мажордом все еще не собрал слуг в вестибюле, чтобы приветствовать хозяина.