Россия, умытая кровью. Самая страшная русская трагедия Буровский Андрей

Глава 1

Предопределенность Гражданской войны

Я, честно говоря, не вижу принципиальной разницы между деятельностью и целями большевиков и криминальным элементом.

А.И. Деникин

Есть миф, что все политические силы вели себя примерно одинаково. Мол, все готовили Гражданскую войну, все виноваты в ее начале. Но это неправда.

В феврале 1917 года царская власть пала за считаные несколько суток. 23 февраля 1917 года первые демонстранты вышли на улицы Петрограда, 2 марта власть перешла к Временному комитету Государственной думы. Все, революция окончена. Царская власть пала, как перезревшая груша в старом саду. Никто не хотел ее защищать. И царская власть сама виновата в том, что произошло с 23 февраля по 2 марта 1917 года.

После Февральской революции народу казалось: нет ничего легче, чем разрушить государство. И ввести самые что ни на есть демократические законы.

Вот как построить новое государство, толком не знал никто. Даже принципиальных систем власти в стране оказалось сразу две: Временный комитет Государственной думы, он же Временное правительство, и Советы. В.И. Ленин придумал для этого времени слово «двоевластие». Его верный соратник Лев Троцкий называл систему иначе: «двоебезвластием». Князь Львов говорил, что Временное правительство – власть без силы, а Советы – это сила без власти.

Утратив государство, россияне мгновенно разбрелись по сословиям, группкам, местожительствам, национальностям, классам и партиям. Деревенский не хотел понимать городского, «пролетарий» – интеллигента, военный – штатского, сибиряк – москвича, латыш – татарина.

Диагноз: русское общество оказалось намного более раздробленным, состоявшим из множества ячеек, чем это думалось до Катаклизма.

Множество партий и партиек прекраснодушной русской интеллигенции беспрерывно, беспробудно болтали и болтали, словно бы наслаждаясь звуками собственных голосов. Эта безответственная публика хотела то ли воплотить в жизнь свои утопии, то ли просто поболтать, но в любом случае она раскачивала и так опасно накренившуюся лодку.

В результате каждый орган власти раздирали партийные и групповые разборки кадетов, правых и левых эсеров, трудовиков, меньшевиков, местных националистов и анархистов.

В уездных городах и сельских волостях власти не подчинялись никому или подчинялись кому хотели.

С весны 1917 года власть в стране оказалась рассредоточенной. Воцарилось хаотическое многовластие сверху донизу, и каждая группа, каждый «клуб по интересам» пытались урвать частичку власти.

Партийная пропаганда вливалась в уши солдатам Первой мировой войны. Ее начало во всей Европе встретили с энтузиазмом. Москва и Петербург тоже ликовали, интеллигенция захлебывалась от верноподданнических чувств. Но русские крестьяне этой войны не хотели. Сегодня трудно передать словами и описать просто иррациональный страх перед массовой мобилизацией, охватившей русскую деревню.

Уже осенью 1914 года число дезертиров составило 15 % призванных, к 1917 году – до 35 %. Для сравнения: в Германии процент дезертиров не превышал 1–2 % призванных, во Франции – не более 3 % за всю войну. При том, что в Российской империи призван был заметно МЕНЬШИЙ процент мужского населения. Нигде дезертирство не стало массовым, типичным явлением, не выросло в проблему национального масштаба так, как в России.

Потери Российской империи в Первой мировой войне указываются с огромной «вилкой» то 10 миллионов погибших, то 7 миллионов. Почему?! Откуда такое различие?! А очень просто. Долгое время старались не указывать число военнопленных, а было их 3 миллиона человек. Вот и писали, то учитывая одних погибших, то приплюсовывая к ним еще и число сдавшихся в плен.

Война дала в руки оружие сотням тысяч, миллионам призванных и отправленных на фронты. Миллионы вооруженных и к тому же не знающих, во имя чего они воюют. Это была страшная сила, и она сказалась в революции в четырех формах: дезертиров, солдат тыловых гарнизонов, балтийских матросов и разагитированных солдат вообще.

Без этого многомиллионного отряда беглецов с фронта Гражданская война вообще не состоялась бы или происходила бы совсем по-другому.

Солдаты тыловых гарнизонов просто панически боятся отправки на фронт. Они готовы поддержать любую силу, которая оставит их в городах и избавит от фронта.

При этом любые войска, снимаемые с фронта для участия в «политике», автоматически становились «верными» правительству – тем, кто снимает их с фронта и делает тыловыми. И пока оставляет в тылу.

Таковы матросы Балтийского флота, который почти что и не воевал. Не случайно же балтийские матросы сыграли такую громадную роль в революции и в начале Гражданской войны.

Все разумные офицеры считали: армия должна быть вне политики. Так считали и в России, и в любой другой стране: армия выполняет общенациональные задачи. «Позвольте! – отвечали большевики, да и другие «левые». – Вы что же, не считаете солдат гражданами?!»

Армия воевать не хотела, а агитаторов слушала, листовки читала…

Во время самой войны люди невероятно озверели. Жестокость, смерть, ранения, голод, бомбежки, применение отравляющих веществ стали повседневностью, бытом.

На людей производили огромное впечатление заготовленные заранее протезы – деревяшки для еще целых, еще находящихся на своих местах ног, которые уже были запланированы как оторванные и ампутированные. В газетах обсуждались «запланированные потери» – то есть ожидание гибели и ранений, которые еще не произошли. Нехватка всего необходимого, даже настоящий голод к 1917 году стали чем-то привычным для всей Европы.

Когда гибнут миллионы – ценность отдельной человеческой жизни не может не приблизиться к нулю. Без этого изменения в сознании тоже не понять поведения россиян во время Гражданской войны.

К концу 1916 года те, что оставались в частях, – это уже разагитированные, читающие листовки разных партий, выбирающие комиссаров, подумывающие о выборе командующих… Эти солдаты подчиняются только тем приказам, которые им нравятся, охотно братаются с противником и пьют водку с немцами, отказываются отдавать честь офицерам, ходят расхристанные и пьяные, а на замечания отвечают матерно, размахивая оружием.

Должность младшего офицера становится чуть ли не самой рискованной в России – и уже не от опасностей фронтовой жизни.

Когда в стране скапливается такая масса, ее не очень трудно повести «на штурм, на слом». Вопрос – кто поведет и куда?

Но все эти факты вовсе не говорят о неизбежности гражданской войны. Они говорят только о том, что в России организовать гражданскую войну легче, чем в более благополучных странах.

Есть огромная разница в том, чтобы в любых обстоятельствах гражданской войны не хотеть. Чтобы стараться ее избежать всеми силами. И в том, чтобы гражданскую войну пропагандировать и организовывать. Совершенно разные позиции.

В 1917 году гражданской войны никто не хотел. Все видели – пожар разгорается… Но раздувать его не хотели. Из этого правила было только одно исключение – партия большевиков.

Все партии поддержали свое правительство в Первой мировой войне. А большевики не поддержали. В 1915 году Ленин выступал с программной статьей «Превратить войну империалистическую в войну гражданскую»[2].

Вот он, лозунг, вдумаемся в него: ПРЕВРАТИТЬ ВОЙНУ ИМПЕРИАЛИСТИЧЕСКУЮ В ВОЙНУ ГРАЖДАНСКУЮ. Слово произнесено.

Лозунги неизбежности, желательности, полезности гражданской войны большевики произносили много раз, вполне откровенно. Они не скрывали, чего именно хотят.

О прибытии Ленина в «пломбированном вагоне», конечно же, каменно умалчивали в советское время. Наверное, именно поэтому в «перестройку», на волне всех и всяческих разоблачений, информация о «пломбированном вагоне» до такой степени овладела сознанием народных масс.

В действительности ехали большевики из Швейцарии в Россию с несколькими пересадками, и «пломбированный вагон» – только одно из использованных ими транспортных средств.

Вокруг этого «пломбированного вагона» вообще подняли столько шума, что путь большевиков известен буквально до часов. Начался он вовсе не хмурым утром, а ясным днем 27 марта 1917 года, в 15 часов 10 минут по местному времени. Стефан Цвейг в рассказе «Пломбированный вагон» пишет: «К цюрихскому вокзалу идет небольшая группа плохо одетых людей с чемоданами. Их тридцать два человека, в том числе женщины и дети»[3].

Пересадка в «пломбированный вагон» произошла на германской пограничной станции Готмадинген. Вот тут на три из четырех дверей вагона и правда наложили печать, в вагоне от начала и до конца пути по германской земле находились уполномоченные германского Генерального штаба офицеры Арвед фон Планиц и Вильгельм Бюриг.

Из этого вовсе не следует, что едущих остерегались, охраняли или боялись, что сбегут. Все проще: через территорию воюющей страны ехали граждане другой воюющей страны.

Секретарь Швейцарской социал-демократической партии Фриц Платтен вспоминал: «Три наши вагонные двери были запломбированы, четвертая, задняя, вагонная дверь открывалась свободно, так как мне и офицерам было предоставлено право выходить из вагона. Ближайшее к этой свободной двери купе было предоставлено двум сопровождавшим нас офицерам.

Проведенная мелом черта на полу коридора отделяла – без нейтральной зоны – территорию, занятую немцами, с одной стороны, от русской территории – с другой… Верховное командование приказало своим уполномоченным предотвращать любой контакт с немецким населением. Строгие правила действовали и в самом вагоне. Путники строго придерживались договоренности»[4].

Во Франкфурте-на-Майне произошел сбой знаменитого немецкого «орднунга». «Спецвагон» должны были присоединить к поезду на Берлин, а поезд на Берлин уже ушел. Вагон загнали в тупик, где он и простоял несколько часов. Вечером 28 марта вагон в составе уже другого поезда поехал дальше и на следующее утро прибыл в Берлин, а потом в пограничный пункт Засниц. В Заснице путникам пришлось ждать до утра, и они переночевали все в том же пломбированном вагоне. Вот и все. Больше ни большевики никогда «пломбированного вагона» не увидели, ни он их в свои объятия не принял.

Дальше – опять с пересадками. Сначала – пароходом «Королева Виктория» – в шведский порт Треллеборг. На местном, шведском поезде – в город Мальме, оттуда в Стокгольм. Опять по морю – в Финляндию. И все, и путешествие окончено. Финляндия в то время входила в состав Российской империи. Она вовсе не оккупирована немцами, на ее территории не ведутся военные действия. Нет никаких проблем с билетами от Турку до Хельсинки и от Хельсинки до Петрограда.

Большевики, политические эмигранты, возвращались в Россию вовсе не нелегально. Вовсе не вопреки воле российского правительства.

Первые дни после Февральской революции большевики и правда пытались как-то сами вернуться… У них возникал даже план перелететь из Швейцарии в Россию на аэроплане.

Ленин думал достать паспорт какого-нибудь иностранца из нейтральной страны, лучше всего из Швеции. Такой паспорт могли достать ему шведские социал-демократы… Ленин не знал шведского языка: так притвориться глухонемым!

Более реалистичный план был – ехать через Британию… Но британское правительство прекрасно знало о том, что большевики во главе с Лениным – активнейшие противники продолжения Первой мировой войны. Оно не пропускало большевиков через свою территорию.

Вечный оппонент Ленина меньшевик Мартов подал еще более реалистичную идею: обратиться к германскому правительству с просьбой разрешить политэмигрантам проезд через Германию. Ведь появление в России откровенных пораженцев – в интересах Германии! Могут и пропустить…

Естественно, германские власти и правда не возражали против проезда большевиков через Германию. Они надеялись на то, что активная пропаганда большевиков против войны поможет Германии заключить сепаратный мир с Россией и сконцентрировать свои силы на Западном фронте.

Ленин попросил секретаря Швейцарской социал-демократической партии Фрица Платтена вступить в переговоры с послом Германии в Швейцарии Ромбергом. Платтен активно взялся за работу. Его переговоры с Ромбергом завершились успешно: германское правительство согласилось на проезд русских политических эмигрантов через Германию.

Параллельно Ленин обращается к Временному правительству и к Петроградскому Совету с просьбой: дать согласие на проезд через территорию Германии!

Петроградский Совет молчит… Ведь большинство в нем – у меньшевиков.

А вот Временное правительство отвечает согласием.

Еще недавно Временное правительство опубликовало в парижской газете предупреждение, что проехавшие через территорию Германии будут судиться по законам военного времени.

Но тут – полная перековка. Одни революционеры пришли к власти, помогают другим. Наверное, рассчитывают на поддержку и помощь. Германия тут же ставит свои условия: она пропустит революционеров в России, но не просто так, а в обмен на интернированных в России германских и австрийских подданных. Временное правительство соглашается.

Оно позаботилось о том, чтобы большевики получили в русском посольстве в Швеции все необходимые документы. В Петрограде прибывших уже в самом обычном вагоне, без пломб, встречали с оркестром.

Первые слова Ленина, вступившего на родную землю 3 апреля, были: «А не арестуют ли меня в Петрограде?» Ленин ведь знал, что приехал как шпион, на деньги врагов и для подрыва своего государства. Но встречавшие Ленина большевики заверили отца родного: нет, никакой опасности нет.

Петросовет даже устроил Ленину торжественную встречу на Финляндском вокзале, от его имени председатель Исполкома Чхеидзе произнес пламенную речь, призывая Ленина присоединиться к «революционной демократии» и рассказывая о его заслугах перед революцией.

Во время речи Ленин откровенно скучал, а потом обратился с речью к собравшейся толпе. Завершил ее Ленин лозунгом:

– Да здравствует мировая социалистическая революция!

Еще одна легенда: что тут же, на площади, прозвучал текст будущей статьи «О задачах пролетариата в данной революции». Эта статья была написана уже после речи на вокзале, назавтра. Она вошла в историю как «Апрельские тезисы».

Смысл статьи очень прост – Ленин объявил войну сразу на четыре фронта:

– руководству собственной партии;

– руководству Советов, особенно меньшевикам и эсерам;

– Временному правительству;

– всем правительствам всего мира (революция-то готовилась Всемирная).

3 апреля 1917 года Ленин привез с собой из Швейцарии гражданскую войну.

3 июня 1917 года в Петрограде открылся I Всероссийский съезд Советов рабочих и солдатских депутатов. Главная тема обсуждения вращается вокруг идеи коалиции, объединения, поддержки Временного правительства. Все хотят объединиться.

В своем выступлении меньшевик Церетели произносит: «В России нет ни одной политической партии, которая говорила бы: дайте в наши руки власть, мы займем ваше место».

На это Ленин с места закричал, по одной версии: «Есть такая партия!» По другой версии, еще короче: просто «Есть!»

Получив слово, он объяснил более развернуто: «Я отвечаю: есть. Наша партия каждую минуту готова взять власть целиком. Окажите доверие нам, и мы вам дадим нашу программу».

Эта хрестоматийная сцена в советское время подавалась как пример доблести большевиков: вот, готовы были брать на себя ответственность и действовать…

Но понимать можно ведь и иначе: все партии в Советах готовы договариваться между собой, готовы идти на коалицию. Большевики, пока не перекрещенные окончательно в коммунистов, готовы только к одному – воевать. И ни с кем не объединяться, ни с кем не делиться властью.

Коммунисты прямо заявляли, что всякая собственность – бесчестна и беззаконна. Всякий собственник владеет чем-то без всякого на то права. Что отнять у него собственность – закономерно.

В мае на I Всероссийском Съезде крестьянских советов Ленин заявил: «Мы хотим, чтобы сейчас, не теряя ни одного месяца, ни одной недели, ни одного дня, крестьяне получили помещичьи земли».

Ему рукоплескали… Но как можно представить себе это «получение» помещичьей земли? Ленин ведь не предлагает введения закона, ограничивающего масштабы собственности на землю. Он предлагает просто брать – не спрашивая, дают или нет.

Но ведь вполне очевидно, что свою законную собственность никто за здорово живешь не отдаст. Значит, «взять» можно только в виде гражданской войны.

В сентябре 1917 года Ленин требовал двинуться «на заводы, в казармы» с программой радикальных реформ. И тут же: «не теряя ни минуты, должны организовать штаб повстанческих отрядов, распределить силы, двинуть верные полки на самые важные пункты, окружить Александринку (там заседает Предпарламент), занять Петропавловку, арестовать Генеральный штаб и правительство, мобилизовать вооруженных рабочих… призвать их к отчаянному последнему бою, занять сразу телефон и телеграф».

Как видите, большевистская партия открыто пропагандирует гражданскую войну. Ленин смело пропагандировал насилие и самые грубые способы быстрых, примитивных решений. Его не пугали ни хаос, ни опасность резни. Неудивительно! Большевики давно уже считали гражданскую войну неизбежностью. Они готовили именно ее как «неизбежное будущее» своей страны и всего мира.

По поводу событий 25 октября в Петрограде Троцкий писал: «Буржуазные классы ждали баррикад, пламени пожаров, грабежей, потоков крови. На самом деле царила тишина, более страшная, чем все грохоты мира. Бесшумно передвигалась социальная почва, точно вращающаяся сцена, унося вчерашних господ в преисподнюю»[5]. Что называется – коротко и ясно.

С 14 по 25 сентября 1917 года в здании Александринского театра шло это Всероссийское демократическое совещание. Делегаты: 134 большевика, 305 меньшевиков, 592 эсера, 55 народных социалистов, 17 беспартийных и 4 кадета.

Демократическое совещание объявляет себя Временным Советом Российской Республики, или Предпарламентом. Новый глава Исполкома Петросовета, Лев Троцкий, заявлял от имени партии: «С правительством народной измены и с этим Советом контрреволюционного попустительства мы не имеем ничего общего».

25 сентября создан новый кабинет министров: 10 социалистов и 6 либералов.

Резолюция ЦК большевиков: создание такого правительства есть «сигнал к гражданской войне».

Простите… Чей именно сигнал?!

В сентябре 1917 года Церетели полагал: «Передача всей власти Советам неминуемо повела бы к немедленной гражданской войне со всеми ее ужасами».

«А мы и хотим гражданской войны!» – ответил ему Троцкий.

После Октябрьского переворота большевики создали свое однопартийное правительство. Тогда рабочие, именем которых клялись большевики, высказались против однопартийного правительства. Всероссийский исполнительный комитет железнодорожников (Викжель) угрожал забастовкой. Викжель в своей резолюции заявил, что не хочет гражданской войны.

Викжель – ведущее в России профессиональное объединение: самое сплоченное, многочисленное (до 500 000 членов), активное, решительное. В годы Великой войны значение Викжеля определялось исключительно важной ролью железных дорог.

На межпартийные переговоры 30 ноября 1917 года явилась делегация путиловских рабочих. Делегация заявила: «Мы не допустим гражданской войны! Нам не нужно кровопролитие между революционными партиями!»

Путиловцам дали уклончивые обещания, но ничего не изменили.

Ленин три недели вел переговоры с Викжелем. Викжель не уступал, и Ленин разогнал Викжель.

На Учредительном собрании 4 января 1918 года Н. Бухарин говорил не менее определенно: «Вопрос о власти окончательно будет решен той самой гражданской войной, которую остановить нельзя до полной победы русских рабочих, солдат и крестьян. С нашими непримиримыми классовыми противниками мы клянемся с этой трибуны вести гражданскую войну, а не примирение».

Еще один лозунг: «Мир народам!» Звучит красиво. Но как сочетать с идеей мира слова из официального «Обращения к народам и правительствам союзных стран»: «Мы обещаем полную поддержку рабочему классу каждой страны, который восстанет против своих национальных империалистов, против шовинистов. Против милитаристов – под знаменем мира, братства народов и социалистического переустройства общества».

В условиях войны эта провокация – фактический призыв к измене Отечеству и нарушению Присяги. К тому самому «превращению войны империалистической в войну гражданскую» – уже на территории других стран.

Большевики полагали, что должно состояться «само-определение не народов и наций, а пролетариата в каждой национальности» – «отдельные требования демократии, в том числе самоопределение, не абсолют, а частичка общедемократического (ныне: общесоциалистического) мирового движения. Возможно, что в отдельных конкретных случаях частичка противоречит общему, тогда надо отвергнуть ее»[6].

Лозунг Мировой революции и означал: гражданская война должна разразиться не только в России, но и во всем мире.

Глава 2

Зачем им была нужна Гражданская война?

Зачем же РСДРП(б) раздувала гражданскую вой-ну? В чем ее цель?

В том, чтобы построить во всем мире утопическое общество: коммунизм.

Самим коммунистам тут виделась не утопия, а глубочайшая закономерность.

По Карлу Марксу, все человечество проходит одни и те же этапы развития: рабовладельческий строй, феодальный, капиталистический. В каждом строе есть свои два главных класса: эксплуататоры и эксплуатируемые. В рабовладельческом строе это рабы и рабовладельцы. При феодализме это крестьяне и помещики. При капитализме это рабочие и буржуазия-капиталисты.

Даже непримиримые террористы эсеры могут себе представить нормальные деловые отношения без классовой борьбы; даже меньшевики могут планировать сотрудничество, а не войну, – но никак не большевики.

Для большевиков отношения эксплуататоров и эксплуатируемых передаются «умным» словом «антагонистические». Что значит – непримиримые в принципе. Что бы ни происходило в области производства и вообще в мире – помещик и крестьянин, предприниматель и рабочий не смогут найти общего языка. Никогда. Между ними неизбежна бескомпромиссная борьба, война на уничтожение. Другие отношения невозможны. У Маркса и Ленина все это написано предельно ясно и открыто.

Эксплуататорские классы не могут отдать и никогда не отдадут ни власть, ни собственность добровольно, с ними придется воевать. В этом большевиков убеждал опыт Франции 1848 и 1871 годов.

Когда коммунисты победят классового врага и захватят власть – это еще не конец! Необходимо будет установить диктатуру пролетариата – то есть государственную диктатуру тех, кто захватил власть, партии коммунистов. Установить диктатуру и давить, давить, давить эксплуататорские классы! «Уничтожить как класс» – то есть заставить забыть самих себя, перековаться до полной неузнаваемости, до превращения в победителей. А кто не сможет или не захочет – истребить.

Государство диктатуры пролетариата постепенно само по себе отомрет, потому что все будут очень идейные. Ни государство, ни вообще никакое насилие им не будет нужно, сами все будут делать. Коммунизм – будет совершенно замечательный строй, при котором не будет эксплуатации человека человеком, не станет государства и системы принуждения, все будут очень идейными, каждый будет работать по своим способностям, и каждому будет даваться по его потребностям.

Между прочим, я нисколько не шучу! Весь этот бред вполне серьезно утверждался Карлом Марксом и Фридрихом Энгельсом в их основном сочинении «Манифест коммунистической партии»[7].

Но сам собой коммунизм не настанет. Партия пролетариата, единомышленники в Марксе, должны захватить власть и утвердить государство диктатуры пролетариата. Путь к коммунизму ведет исключительно через жестокую гражданскую войну.

Защитники большевиков чаще всего ссылаются на то, что, мол, «все были такими же». К этому самому частому и самому лживому аргументу мы еще вернемся не раз – очень уж часто он звучит. Пока давайте отметим: в программах НИ ОДНОЙ ДРУГОЙ партии, кроме партии большевиков, нет идей антагонистических противоречий, неизбежности классовой борьбы, войны между классами, диктатуры. Нет. Не только у кадетов – таких идей нет у эсеров и анархистов. Нет у меньшевиков и польских социал-демократов. Нет. А у большевиков эти идеи есть. И потому давайте не будем заливисто врать, что «все были такими».

Любая партия, вообще любая политическая сила может оказаться в состоянии гражданской войны с противниками. Но далеко не всякая партия ПЛАНИРУЕТ гражданскую войну и закономерно готовится к истреблению целых общественных классов.

Карл Маркс планировал гражданскую войну в Европе и пропагандировал диктатуру пролетариата.

Утверждая право своей партии на власть, В.И. Ленин писал: «Марксизм как единственно правильную революционную теорию Россия поистине выстрадала полувековой историей неслыханных мук и жертв, невиданного революционного героизма, невероятной энергии и беззаветности исканий, обучения, испытания на практике, разочарований, проверки, сопоставления опыта Европы»[8].

А придя к власти, предстояло еще разрушать существующее общество и строить выдуманное в кабинетах утопистов «коммунистическое» общество, о котором ровно ничего не известно.

Большевики, состоявшие в Российской социал-демократической рабочей партии, РСДРП, называли себя двумя словами – «большевиками» и «коммунистами». Первое название увековечено в названии партии – полагалось в скобках указывать, что это партия большевиков. Вот так: Российская социал-демократическая рабочая партия (большевиков), РСДРП(б).

Коммунистами называли себя не только большевики, но и левые эсеры, и анархисты. Ведь коммуна – это не что иное, как реалия жизни в европейском городе; квартал, ячейка городского хозяйства, у которого есть право на самоуправление. И только. Другой вопрос, что члены всех остальных партий называли себя коммунистами реже и менее последовательно. Они никогда не делали его официальным.

Но члены РСДРП(б), коммунисты-большевики, с самого начала использовали оба слова для самоназвания. В «Апрельских тезисах» 1917 года Ленин предлагал принять официальное название «Коммунистическая партия», чтобы отмежеваться от всей остальной социал-демократии. Об этом писал и американский коммунист Дин Рид: «…приняли название «коммунистическая партия», чтобы отделить себя от предавших революцию партий»[9].

Оба названия вовсе не противоречат друг другу: ведь «большевики» – это, так сказать, название организационное, показывает место этих ребят в РСДРП. А коммунисты – ах, это, братцы, о другом, о том, что же было для них идеалом и что они хотели строить. Это название сущностное, потому что большевики хотели строить чудное бесклассовое общество, оно называлось «коммунизм».

Сейчас люди, стремящиеся любой ценой обелить преступников, организовавших Гражданскую войну, пытаются играть на этом двойном названии. У разных авторов разные выдумки. У одних получается, что коммунисты хорошие, приличные. А это большевики плохие и ничего общего с «правильными» коммунистами не имеют.

У других получается наоборот: что это коммунисты – люди плохие, одно слово – европейцы. Это большевики хорошие: народные, национальные.

Так вот, пусть кто как хочет, так и резвится по части названий. Я же констатирую факт: называли себя эти ребята и так и так. Привычней их называть большевиками, но и коммунисты – не ошибочное название. Сойдет.

Это все я разъясняю на тот случай, если кто-то начнет жевать мочалку про то, что сказанное Буровским – это, мол, про коммунистов, а большевики как раз хорошие, к ним сказанное не относится. Внесем полную ясность: относится.

Так вот, в 1917 году в России была только одна политическая сила, которая раздувала гражданскую войну – это РСДРП(б), коммунисты-большевики.

Только эта сила начертала на своих знаменах путь к гражданской войне, и она делала все необходимое, чтобы этот кошмар состоялся.

Еще летом и осенью 1917 года все россияне, кроме большевиков, договариваются. Гражданской войны не хочется никому. Но для большевиков гражданская война – не провал их политики, не скверный побочный эффект, а неизбежная и желательная часть их программы. Большевики пишут о гражданской войне открыто и четко, называя вещи вполне своими именами. Никаких неясностей!

Глава 3

Когда началась Гражданская война?

Первые попытки захватить власть большевики предприняли еще 9 июня 1917 года. Они призвали «народные массы» выйти на демонстрацию с лозунгом «Вся власть Советам!». Большевики планировали 10 июня выйти большой демонстрацией к Мариинскому дворцу – там заседало Временное правительство. Предполагалось вызвать министров из здания для «общения с народом», а специальные группы людей должны были орать и свистеть, выражая «народный гнев» и подогревая толпу.

При благоприятном развитии событий предполагалось тут же арестовать Временное правительство. Конечно, «столица должна была немедленно на это отреагировать. И в зависимости от этой реакции ЦК большевиков… должен был объявить себя властью»[10].

А если начнется сопротивление? Временное правительство арестовано, а идут манифестации с требованием «отпустить!». Что, если верные правительству военные части выступят в защиту правительства с оружием в руках? Такое сопротивление предполагалось «подавить силой большевистских полков и орудий»[11].

Вот она и гражданская война… Уже улыбается улыбкой «Веселого Роджера».

На этот раз устроить бойню не удалось: оказалось, все решительно против планов большевиков.

Меньшевик Церетели писал: «Ни у кого из нас нет сомнений, что мы стояли перед возможностью кровавых столкновений на улицах Петрограда, подготовлявшихся большевистской партией, чтобы в случае недостаточного отпора со стороны демократии захватить власть и установить свою диктатуру. Нет никакого сомнения, что большевики держат в готовности свои силы, чтобы при более благоприятных условиях предпринять новую авантюру»[12].

И верно!

Демонстрация 18 июня 1917 года прошла под лозунгами большевиков: «Долой десять министров-капиталистов!», «Долой войну!», «Вся власть Советам!». На их фоне полностью терялись плакаты «Полная поддержка Временному правительству!».

Реально это был вотум недоверия коалиционному правительству, и от отставки его спасло только одно: 19 июня началось наступление на фронте. Все внимание было приковано к наступлению, в Петрограде прошли демонстрации под лозунгами: «Война до победного конца!»

2 июля 1917 года опять выступили солдаты Петроградского гарнизона: они узнали, что 1-й пулеметный полк, а потом и другие полки собираются расформировать и маршевыми ротами отправить на фронт. Армия в очередной раз показала, что хочет чего угодно, только не воевать: солдаты уже 2 июля устроили несколько митингов, требуя от Временного правительства «прекратить насилия над революционными войсками».

3 июля по всему Петрограду шли митинги и демонстрации вооруженных людей: солдат и Красной гвардии. В ответ на приказ сдать оружие на склад солдаты постановили (на митинге): оружие не сдавать, а использовать его, чтобы заставить правительство никого не отправлять на фронт.

Командующий Петроградским военным округом генерал П.А. Половцев развесил объявления, запрещающие любые вооруженные демонстрации и выступления. Он предлагал войскам сохранять дисциплину и «приступить к восстановлению порядка». Он договорился с представителями офицерских организаций, выступавших против большевиков и тем самым против развала фронта и перехода «войны империалистической в войну гражданскую».

Члены этих организаций засели на верхних этажах и чердаках зданий на предполагаемом пути «мирной демонстрации», приготовили пулеметные гнезда.

С утра 4 июля улицы начали заполняться «мирными демонстрантами» – все почему-то с винтовками и, как правило, уже навеселе. По официальным данным того времени, на улицы вышло до 300 тысяч человек. Советские историки сообщали о 500 тысячах.

Около полудня в разных частях города началась стрельба: на Васильевском острове, на Суворовском проспекте, на Каменноостровском, но особенно интенсивно – на Невском, у Садовой и Литейного. Стрельбу открыли засевшие на чердаках офицеры. «Мирные демонстранты» отвечали из винтовок и привезенных на автомобилях пулеметов.

Конные разъезды юнкеров, казаков, павловцев остались верными правительству и пытались сдержать «демонстрацию». По ним открывали огонь из револьверов и винтовок, всадники огрызались огнем.

Страшнее всего пальба была на Невском, там, по официальным данным, погибло 56 человек и было ранено 650. Цифры очень примерные, потому что не учитывались ни потери офицеров, ни трупы случайных прохожих. «Революционный народ» считал только «своих».

Правительство официально назвало события 3–4 июля «заговором большевиков с целью вооруженного захвата власти».

Поход генерала Корнилова на Петроград 28–31 августа 1917 года: еще несколько десятков покойников.

События в Петрограде 24–26 октября 1917 года… Стрельба из пушек по Зимнему дворцу, захват всего города, арест правительства.

Поход на Петроград командира 3-го конного корпуса П.Н. Краснова (он уже однажды шел на Петроград в составе армии Корнилова).

Восстание юнкеров в Петрограде 28–29 октября 1917 года. Юнкера ожидали Краснова. Они захватили Госбанк, гостиницу «Астория» и телефонный узел. На этом их силы иссякли. Уже днем 29 октября юнкеров отбили и изолировали в окруженных зданиях военных училищ. По зданиям стреляли из пушек и пулеметов. Юнкерам предложили сдаться и обещали распустить по домам. Юнкера поверили. Большевики перестреляли сдавшихся юнкеров – было убито до 800 человек. Мало кому из них было больше 19 лет.

30 октября на Пулковских высотах армии встретились: около 700 казаков Краснова, больше 10 тысяч солдат Петроградского гарнизона, балтийских моряков, красногвардейцев. К вечеру Корнилов начал отступать на Гатчину. Удивляет не это, а удивляет, что при десятикратном превосходстве большевики так долго с ним возились.

На 27 октября – 3 ноября 1917 года приходится «московская неделя».

27 октября 1917 года московский ВРК сделал то же, что и питерский: захватил Кремль и объявил все остальные власти, кроме самого себя, низложенными. Тогда городская Дума, опираясь на юнкеров, студентов и кадет, создает «Комитет общественной безопасности» (КОБ) и объявляет, что принимает на себя власть в городе.

Юнкера и казаки сами осадили занявших Кремль большевиков, и те 28 октября сдались, не найдя поддержки у гарнизона. Но очаг большевистского восстания был сохранен. 29 октября ВРК выпускает воззвание «К оружию» и переходит в наступление. Два дня идут уличные бои, а с 12 часов 30 октября начинается артиллерийский обстрел Московского Кремля.

Луначарский, узнав об обстреле Кремля, плакал и кричал, что не может этого вынести, «такое разрушение истории и традиции, что жертв тысячи, борьба ожесточается до звериной злобы». И – достойный интеллигентский вывод: «Вынести этого я не могу. Моя мера переполнена. Остановить этот ужас я бессилен»[13]. И подал в отставку из большевистского правительства.

2 ноября, «видя, как Кремль превращается в руины, КОБ запросил условия ВРК для перемирия»[14].

В пять часов вечера 2 ноября В.М. Смирнов, П.Г. Смидович со стороны ВРК и В.Руднев, Сорокин и Студенецкий со стороны КОБ подписали перемирие.

Число жертв «московской недели» называют очень разное: от «до тысячи человек»[15] до очень точных цифр: «Белые потеряли убитыми 55, красные – 238 человек»[16].

Думаю, первая цифра ближе к истине: многие свидетели описывали гибель большого числа мирных жителей, особенно из тех, кто неосторожно появлялся на улицах. Порой большевистские командиры и комиссары командовали примерно так: «А, вон еще люди… Огонь!»[17]

Разве это не Гражданская война?

Да! Несомненно, Гражданская война началась еще в июне 1917 года.

К сентябрю 1917 года Гражданская война полыхает уже на полную катушку. Красное знамя реет над вооруженными «пролетариями» Петрограда. Офицеры Корнилова, зная историю Франции, открыто называют себя «белыми».

Белыми были лилии на гербе королей Франции. Белыми называли себя монархисты Франции в 1789 году.

Красным был фригийский колпак – символ свободы. Красными называли себя левые, в первую очередь якобинцы, все в том же 1789 году.

Вот Красная гвардия движется навстречу Корнилову… Что это, если не эпизод Гражданской войны? Классика – белые против красных.

К декабрю 1917 года счет ее прямых жертв перевалил за десяток тысяч человек.

Даже сейчас, разумеется, можно избежать ее развития. До июля 1917 года это можно было сделать и мирным путем… В июле и тем более в сентябре 1917-го можно было действовать только самыми решительными средствами!

Но приди к власти генерал Корнилов, установись в стране жесткая «диктатура порядка» – и огоньки Гражданской войны не слились бы в единый страшный пожар. Да, пришлось бы ввести диктатуру, расстреливать агитаторов и отправлять на фронт тех, кто митингует вместо того, чтобы работать. Да, пришлось бы наводить порядок самыми крутыми мерами, чтобы остановить сползание страны в пропасть.

Наверняка это совершенно не понравилось бы прекраснодушным интеллигентикам. Умные дураки стонали бы об ужасах диктатуры и осуждали казарменную тупость офицеров Корнилова. Они не подавали бы руки тем, кто вешал бы коммунистов, печатали бы истерические статьи про ужасы «корниловщины». А Корнилов, скорее всего, стоически терпел бы и продолжал делать за интеллигентиков грязную работу, подвергаясь печатным издевательствам и унижениям. Истеричные «гуманисты» устраивали бы истерики на паперти церквей, в которых стоит службу Корнилов. Невротичные гимназистки пили бы мышьяк уже не от несчастной любви, а от сострадания к судьбам России.

В современных учебниках тоже писалось бы об ужасах «корниловщины», а школьникам предлагались бы сочинения на тему: «Почему лично я против диктатуры».

Но! Но при этом повороте событий перспектива была бы – свободная демократичная Россия. Та самая, в которой «корниловщину» и вообще диктатуру полагалось бы ритуально презирать. А главное, войди Корнилов в Петроград – и счет жертв нашей Гражданской войны шел бы не на десятки миллионов, а на десятки тысяч жертв. Потому что железная рука военной диктатуры могла задавить ту единственную политическую силу, которая сознательно раскачивала маховик Гражданской войны.

Сегодня мы изучали бы историю Гражданской войны именно как историю этих нескольких месяцев 1917 года. Историки гадали бы – целых десять тысяч человек погибли или «всего» пять тысяч?

В реальной же истории эта первая Гражданская война оказалась только прологом ко второй – несравненно более ужасной.

В коммунистическую эпоху старались привязать историю России к удобной схеме. Якобы страна чуть ли не мирно приняла «справедливую» Советскую власть. Это уже потом, почти через год Советской власти, начались «мятежи» и «контрреволюция». Это весной 1918 года «установление Советской власти в ряде районов и городов, где против Советов выступили контреволюц. силы, оно приняло характер гражданской войны»[18].

Правда, в том же самом справочнике и даже в той же самой статье утверждалось: сразу после октября 1917 года мировая буржуазия и Временное правительство велели «командующим войсками фронтов и внутр. воен. округов и атаманам казачьих войск начать воен. действия против Сов. власти»[19].

Так когда же началось? В ноябре 1917-го или весной 1918 года?