Запруда из песка Громов Александр

7. За что-о?!

Ревет сынок. Побит за двойку с плюсом.

Саша Черный

Надеюсь, я не утомил вас жизнеописанием Фрола Пяткина? Простите, если так. Но прошу учесть мою личную заинтересованность в этом деле, поскольку я и есть Фрол Пяткин, а в прошлой жизни – Михайло Ломоносов. Не взыщите, так уж вышло. Не знаю, за какие грехи величайший российский ученый переродился в довольно заурядного типа, но типу это пошло на пользу. Служба сделалась интереснее. Во-первых, я твердо усвоил на собственном опыте, что лишь убогим личностям недоступно извлечение громадного удовольствия из постижения неизведанного, а во-вторых, меня стали беречь, учить всерьез и к тайнам допускать. Мало-помалу. Постепенно. Пошагово. И вот теперь допустили к задачке, о которую обломало зубы уже не первое поколение лучших мыслителей Земли. Имей метафоры свойство овеществляться, из тех зубных обломков можно было бы сложить неслабый террикон.

Чего чужие от нас хотят? Ничего себе задачка, а?

Мы ведь послушны – я имею в виду Экипаж. И трусливы, хотя большинство людей предпочитает термин «разумны». Мало кто хотел бы довести непослушание до крайности и посмотреть, действительно ли чужие готовы забомбить нас астероидами в мезолит, если не в мезозой. И я их понимаю. Отсидеться-то негде. Они говорят: можешь ставить эксперименты на себе, если ты такой храбрый, но подставлять других – это уже моветон. Не одумаешься – пеняй на себя! И они правы. А вопрос интереснейший: как далеко готовы пойти чужие в «воспитании» землян? Нет сомнений в том, что астероидные посеканции пошли нам на пользу, но есть ли смысл запарывать воспитуемого до смерти?

Жаль, нельзя поставить эксперимент.

Еще было бы очень интересно узнать: одни ли мы подвергаемся такому «воспитанию»? Спасибо чужим, мы теперь точно знаем, что не одиноки во Вселенной. В ней есть еще минимум одна цивилизация, причем значительно сильнее нашей. Ну а другие цивилизации нашего уровня – есть ли? Вот на кого бы посмотреть – их-то как воспитывают? Так же, как нас? И как они реагируют на астероидную порку? Тоже аналогично? То есть демонстрируют подчинение, а главное, хорошо понимают, что новый порядок идет им только на пользу, но втихую негодуют, шебуршатся насчет свободы и готовы отдать многое за то, чтобы вновь обрести возможность учиться на своих собственных ошибках и радостно наступать на грабли?

Наверное. А самое смешное здесь то, что всем, у кого в голове больше одной извилины, давно понятно: история ничему не учит. Мы плохо умеем учиться даже на собственных ошибках, но почему-то страстно желаем именно этого.

И я тоже?

Да, и я тоже.

Почему – детский вопрос. Потому что свобода – и этим все сказано. Сладкое слово. Как пища для голодного и вода для жаждущего. А ведь невозможно быть полностью свободным; любой из выдуманных людьми богов – и тот не свободен, ибо не может сотворить камень, который не смог бы поднять. Отшельник свободен от людей, но не свободен от законов физики и логики. Никто не свободен ни в обезьяньей стае, ни в племени, ни в государстве, ни в Экипаже, ни в одиночестве. Нет ее в природе, полноценной объективной свободы. И хорошо. Это ведь за счет несвободы мы стали людьми, перестав быть прыгающими по веткам обезьянами. Само собой, речь идет о частичной несвободе, развивающей инициативу и обостряющей ум, а не наоборот.

Но мы ведь мечтаем о большем!

Оно и понятно. Лошадь мечтает освободиться от упряжи и плети, слон – чтобы двуногий гад, сидящий у него на загривке, не колол голову острым предметом. Ну а мы-то и подавно нетерпеливы и ненасытны. Ненасытность во всем – вот что отличает нас от прочей фауны. И с терпением у нас тоже не очень. Жизнь под угрозой извне нам совсем не нравится. Дураку Дамоклу свезло, конский волос выдержал, подвешенный на нем меч не вонзился в темечко, да только вряд ли Дамокл продолжал спокойно сидеть на троне после того, как увидел, что висит у него над головой.

Но с трона, тем паче чужого, можно соскочить, и вся недолга. С Корабля не соскочишь. Остается служить, терпеть и утешать себя: так лучше. Так гораздо лучше!

Что, между прочим, соответствует действительности.

Очень может быть, что, не вмешайся чужие, мы благополучно убили бы нашу цивилизацию. Ну сколько, в самом деле, можно было балансировать на самом краю в тупоумной убежденности: а, ерунда, пронесет и на этот раз! Тысячу раз ведь уже проносило. Скука зевотная от предостережений. Эй, кто-нибудь, заткните этих алармистов!..

Затыкать – не затыкали. Просто не слушали.

И процветало то, без чего человечество прекрасно обошлось бы.

В конце концов – действительно обошлось.

Огромное количество деятельных никчемушников было приставлено к настоящему делу. Если кто-то из них думал, что строить дороги и прокладывать в горах туннели не его дело, то здорово ошибался. Кто сумел переломить свою психологию, тот остался на плаву и даже сумел подняться. Кто не сумел или не захотел, кто озлобился и примкнул к инсургентам, тот потом напрасно молил о снисхождении. Мало кто сразу понял, что Экипаж – это всерьез и надолго и что шутки с ним плохи. Почему многие были уверены, что Экипаж по-прежнему будет кормить армию трудоспособных безработных, не говоря уже о прочих излишествах прежней инфраструктуры, – загадка. Впрочем, люди в массе вообще соображают медленно.

Радикальные меры и «перегибы» – все было. Когда мы в чем-то ошибались, нас поправляли посланием, а если мы упорствовали в ошибке, к посланию добавлялся астероид. По выбранной цели и нанесенному ущербу можно было судить о том, как далеко мы зашли в своих заблуждениях. По тексту послания – о том, где мы «прокололись».

Теперь впервые прилетел и грохнулся о Землю астероид без послания. Просто астероид – бац! Практически мгновенное мощнейшее энерговыделение. Хорошо еще, что в малонаселенной местности. А за какие грехи – думайте сами. Пора уже вам самим, ребята, поработать бестолковкой. Развивайте серое вещество, если поленились сделать это раньше.

Может, нам намекают, что стоило бы проредить мусульман за их склонность к фундаментализму? Или христиан за показную веру? Или гомосексуалистов? Или только одноглазых филателистов, причем левшей? Кого еще мы недоистребили, недопригнули? Партизан в джунглях, подполье в городах? Что-то не видно, чтобы за последние годы активность инсургентов выросла, скорее наоборот. Может, почистить свои ряды? Гм, легко сказать. Труднее понять, кого на данном историческом отрезке следует считать зернами, а кого – плевелами. Люди есть люди. При правильной системе они в общем ничего, хотя никакой системе не могут полностью соответствовать. Глупы, алчны, нестойки духом и так далее. Не все подряд, конечно. Но разве Экипаж не отбирает тех, кто «не как все», и не открывает карьерные перспективы в первую очередь перед ними, лучшими?

Такие примерно мысли промелькнули в моей голове, когда я последним покидал кабинет генерала Марченко. Легковесные, в общем, мыслишки. Мысли-мюсли. Заурядные. Штампованные. Я ни с кем не собирался делиться ими – разве что в качестве подначки при мозговом штурме. Судя по всему, он нам и предстоял, только несколько позже.

Мы прошли через приемную гуськом – я последний, как и подобает младшему по возрасту и званию, притом скромнику. Кто так подумал, тот плохо меня знал.

В длинном коридоре с прорубленными в парк широкими окнами первый из новой команды остановился у оконного проема. Он глядел на нас сверху вниз – этакая двухметровая лопоухая жердь с полковничьими звездами в петлицах. Длинные тощие руки он норовил держать полусогнутыми, отчего смахивал на старого иссохшего богомола. Держу пари, в школе ему нелегко давалась строевая.

– Думаю, всем нам не сегодня-завтра придет вызов, – проскрипел он неприятным, как звук колодезного ворота, голосом. – Предлагаю познакомиться. Я – Матвей Фомич Сорокин из штаба Вэ-Эм-Эф, отдел боевого планирования.

Наверное, математик, подумал я – и не ошибся, как выяснилось впоследствии.

– Роберт Эмильевич Штейниц, – боднув головой, отозвался невзрачный шатен с майорскими знаками различия. Чуть только каблуками не щелкнул. – Военно-космические Силы, перспективное планирование.

Чего-то в этом роде я и ожидал. Озадачивала лишь отменная выправка майора. Наверное, бывший строевик. Немного странно, но то ли еще бывает.

Третий участник нашего квартета, тоже майор, возмутил бы не только военного эстета, но и эстета вообще. Толстый, как боров, весь как-то оплывший книзу, потный, со слюнями в углах толстогубого рта, он сразу наводил на мысль: а его ли предки успешно воевали с филистимлянами и стойко держались против римлян? Пожалуй, этакий экземпляр подошел бы древним иудеям лишь для одной цели – затыкать им проломы в крепостных стенах. Хотя, конечно, внешность бывает обманчива.

– Моше Хаимович Магазинер, – назвался он и хихикнул. – Математик и лингвист, Академия наук.

Тоже следовало ожидать. Сорокин и Штейниц с пристойной вежливостью кивнули Магазинеру.

Настала моя очередь.

– Фрол Ионович Пяткин, департамент лесного хозяйства, проект «Клещ».

Все трое переглянулись.

– Лесного хозяйства? – удивленно проскрипел Сорокин.

– Так точно.

– «Клещ»? – прошлепал губами-пельменями Магазинер. – Не слыхал.

Штейниц дважды моргнул и промолчал.

– Проект касается мер по искоренению иксодовых клещей в лесах, – с готовностью пояснил я.

Ох, не любил Михайло Васильевич, когда на него смотрели, как на ничтожную букашку, забравшуюся на обеденный стол! Горд был. Самолюбив был сверх меры. Я же подчас находил в этом удовольствие. Букашка, говорите? Ну-ну. Поглядим, как долго останетесь вы в данном заблуждении, а я погляжу, умные ли вы люди.

Хотя – детский тест. Всем троим было ясно, что генерал Марченко не пригласил бы в новый проект случайного человека. Насчет департамента лесного хозяйства и клещей – тоже, в общем, не бином Ньютона. Особо секретные проекты требуют особой маскировки. Кстати, под одной вывеской с нами действительно работали биологи, бьющиеся над тем, как бы искоренить в лесах иксодовых клещей, не отравляя самих лесов. Паразитов на них напустить, что ли, или специальную хворобу. Потому как впиваются, сволочи. И энцефалит – та еще гадость. Особенно не японский.

Стуча каблучками, мимо нас прошла красивая женщина-сержант, небрежно приложила ладонь к пилотке. Мы отдали честь, а Магазинер плотоядно проводил красотку взглядом. Наши деды, наверное, удивились бы: черт побери, есть же фемины, которых не испортит никакая форма! Глупо. Форма никого не портит. Человек портит форму – это бывает. Не умеющая быть красивой в форме, не станет красавицей и в «эксклюзивном» наряде от тех никчемушников, коих в прошлом обзывали уродским словом «кутюрье». А кто путает моду с красотой, у того в голове тараканы.

Но красотка мгновенно вылетела у меня из головы. Пусть идет. Своя дома есть. Я с самым простодушным видом стоял в перекрестье анализирующих взглядов моих будущих коллег и, в общем, догадывался о ходе их мыслей. Чересчур молод – это раз. Видать, из молодых да ранних. Проект «Клещ», конечно, с двойным дном, и не здоровьем лесов занимался этот парень в своем департаменте, а чем-то сугубо секретным. Вызов к генералу и новое назначение – нагляднейшее тому подтверждение. Непрост лейтенант. Возможно – голова. Но если так, то почему он все еще лейтенант?

Почему, почему… А почему я в той, прошлой жизни застрял на много лет в ранге коллежского советника, и ни туда ни сюда? Ответ на поверхности: чтобы не очень задирал нос и не имел возможности гнуть все и всех под себя. Другим людям тоже хочется жить в свое удовольствие и понимать службу так, как им больше нравится. Кстати, не всегда я был прав тогда – всего лишь ошибался меньше, чем другие, да не воровал.

В смысле, не воровал академические деньги. У Генкеля-то я увел пробирные весы, ну так не надо было Генкелю шпынять меня, как мальчишку, и содержать на один талер в месяц! Сам виноват, скупердяй. Между прочим, благодаря тем весам я не помер с голоду во время моих пеших странствий «по Вестфалии бузинной, по Баварии хмельной»…

Вру вслед за Багрицким. Не бывал я в Баварии. Шахт и рудников, где я с моими знаниями и генкелевыми весами мог заработать талер-другой, хватало и в Северной Германии.

– Что ж, – произнес Сорокин, поняв, что не дождется от меня разъяснений, – будем ждать вызова. До свидания – надеюсь, скорого.

И по очереди протянул каждому из нас руку. Хороший знак. Хотя, конечно, я ожидал, что старший в нашей команде не заставит нас без нужды вытягиваться в струнку и каблуками щелкать.

И все-таки было приятно.

А когда мы разошлись каждый в свою сторону, я уже не мог думать ни о чем, кроме поставленной задачи: за что нас огрели астероидом на этот раз? И с какой дальней целью бьют вообще?

Ну и наконец: как обезопасить себя и одновременно навалять чужим, если выяснится, что мы не можем бесконечно выполнять все их требования? Правда, вслух эта задача поставлена не была, но разве непременно нужно все проговаривать? Главное – я понял.

8. Постижимое

Есть только две бесконечные вещи: Вселенная и глупость. Хотя насчет Вселенной я не вполне уверен.

Альберт Эйнштейн

Проект «Клещ» не касался, конечно же, тех мелких лесных тварюшек с негарантированной пищевой базой, что терпеливо, как манны небесной, ждут на травинках и ветках кустов, когда поблизости появится ходячая кровяная цистерна. Этот проект имел прямое отношение к внутренней безопасности Экипажа, причем моя задача в проекте была чисто математической. В контрразведку я никогда не рвался, справедливо полагая рамки этой работы слишком тесными для меня. Поработать временно в качестве приглашенного специалиста – иное дело. Работа не была выполнена до конца, но теперь для нее придется найти кого-нибудь другого.

Жаль? Пожалуй. Немного. Но что толку жалеть, если, во-первых, ничего уже нельзя изменить, а во-вторых, меня ждет куда более важная и интересная работа?!

Посильная ли? Вот тут у меня имелись сомнения.

Сразу, как только стало ясно, что астероиды посыпались на Землю не просто так, началась аналитическая работа. Брюссельская группа, упомянутая генералом Марченко, не была первой, она сложилась уже после возникновения Экипажа. Были и другие группы. И одиночки были. Принятую на самом высшем уровне гипотезу затяжной галактической войны, в коей Земле и ее Экипажу отведена роль резерва, выдумал именно одиночка. Писатель-фантаст, кстати сказать. Толковая гипотеза, удобная. Ее хорошо кинуть в массы, что и было исполнено. Гипотеза чистого альтруизма – мол, чужие насильственно загоняют нас в светлое будущее, поскольку сами мы такое будущее создать не способны, – для этого не годилась. Она лишала Экипаж конкретной цели и вызывала мощный протест: какого хрена кто-то там, в космосе, решил, что имеет право решать за нас, как нам лучше жить? Знаю, что говорю, я сам такой. Еще хуже была гипотеза научного эксперимента, по сути мало отличающаяся от высказанной примерно в те же годы гипотезы дрянного мальчишки. Человечество им что, муравейник, чтобы каждый придурок втыкал в него веточки и швырял сосновые шишки? Мы им что – муравьи? Нельзя было пропагандировать эти гипотезы: возмущение, переходящее в бешенство, – плохая основа для объединения во что-то полезное. Экипаж попросту не возник бы.

Из чего еще не следует, что эти гипотезы не верны…

До моего Шаблино я добрался монорельсом. Неплохой транспорт, но не самый быстрый. Впрочем, я не спешил. Чем еще хорош монорельс, так это роскошным обзором. Сиди, гляди в окно с удобной высоты и медитируй. Пользы, может, и не будет, но и вреда тоже. Никто тебе не помешает, если не час пик, – а до этого часа было еще далеко. Я попросту решил немного пофилонить, присвоив себе половину сегодняшней вахты.

Весна вступала в город, как вступает в него осторожный победитель, то есть стараясь казаться уверенным и величественным, но исподтишка оглядываясь. Кое-где еще догнивали черно-белые трупы зимних сугробов, а кусты уже обволоклись зеленой дымкой, и деревья готовились к тому же. Скучный бетонный забор разнообразила белая надпись: «Свободу узнику совести Епифану Педрищеву!» Утром ее не было.

Буквы – вкривь и вкось. Знать, торопился лозунгописец, вывел последнюю литеру – и дал деру. Имеет, стало быть, что терять. Я не знал, кто такой Епифан Педрищев, и не интересовался. Немало их. И вся его несвобода, скорее всего, заключается в том, что разжаловали голубчика за моральную ущербность в распространенном сочетании с некомпетентностью и приставили к делу, коего он достоин. Например, чинить дороги. Узник, как же! Что до совести, то такие вот «узники», по-моему, сроду ее не имели. Чего он хотел-то? Небось отменить «казарму», ввести демократические свободы, распустить Экипаж? Слыхали предостаточно. Очень умно, а главное, гуманно, как вивисекция. Нас в два счета закидают астероидами, да мы и без них тотчас начнем рвать друг другу глотки: один народ – другому, бедные – богатым, бывшие рядовые – бывшим офицерам и сержантам… Найдем кому. Дурак Епифан сам не понимает, что как раз таких, как он, прихлопнут походя, даже не заметив. Толпа мигом найдет других лидеров – природных своих вожаков, а не заурядностей с воспаленным самомнением, обиженных на весь свет из-за отсутствия карьерных перспектив. Дельный человек тоже может пострадать, иногда ни за что, но постыдится называть себя узником совести и никому этого не позволит…

В общем, медитации не получилось. Вагон бежал быстро и строго по расписанию доставил меня в Шаблино – один из столичных «спальных» районов, где помещалась наша с Настасьей двухкомнатная квартирка. Хороший район, и вид из окна на Тверцу. Почему-то она всегда радовала меня больше Волги. Может, потому, что Волга в столице еще не великая водная артерия нашего отсека, а так, не шибко полноводный намек на нее?

Жена была на вахте – из динамиков компьютера доносилось песнопение, на объемном экране тоже что-то происходило, я не стал смотреть. На коленях у Настасьи помещалась распечатка – наверное, той самой песни, что она слушала, а в руке имелся красный маркер. Отбивая ножкой такт, она сверяла прослушиваемый текст песни с напечатанным на бумаге. Гм, не хотел бы я служить цензором. Скучно. В моих делах тоже хватало рутины, но ее хотя бы стоило терпеть.

При моем появлении жена кивнула мне и приложила палец к губам – погоди, мол, не мешай. Я и не собирался. Иногда приятно, когда тебя встречают и тебе рады, однако вахта есть вахта. Святое. Это потом, когда отцепишь от лацкана значок, становишься просто человеком, и козырять тебе никто не обязан.

Снимая китель, я на всякий случай проверил, не забыл ли я отцепить значок. Не забыл.

Песня кончилась. Насколько я понял, в ней было что-то о порхающих мотыльках и свободе вольного полета – короче, ширпотреб с претензией. Музычка, впрочем, приятная.

– Привет! – Настасья подошла, переваливаясь, чмокнула меня в щеку. – Что скажешь?

– О песенке или вообще?

– Сначала о песенке.

Я скривил кислую рожу.

– Объявят крамолой, а тебе – взыскание, если пропустишь. Но я бы пободался.

– Вот и я думаю, что крамола, – созналась жена. – Значит, запретить?

Меня всегда бесили люди, ищущие у других не информации, а готовых решений. Как будто другие обязаны им подсказывать! Если бы не положение Настасьи, вклеил бы я ей словесно по первое число – неделю бы дулась. Но я посмотрел на ее живот и сказал убежденно:

– Наоборот. Нет никакой крамолы. Какая же это крамола – мечтать о свободе? Ткни пальцем улитку – она спрячется в свою завитушку, но хорошо ли ей там? Сжаться ей необходимо, а мечтать распрямиться – позволительно. Как и нам. Я бы сказал, что это даже необходимо.

– Значит, разрешить? – спросила жена с сомнением.

– Разрешишь – огребешь взыскание, – предупредил я. – Твои дуроломы всего боятся. Дребедень ни о чем они пропустят легко, а текст с мыслью, отличающейся от официальной, но не противоречащей ей, – ни за что. Рогом упрутся. Баллон на тебя покатят. Хотя дребедень как раз опаснее. Может, из-за таких вот перестраховщиков чужие и угостили нас давеча астероидом. Окостеневшая система – будущий труп, она не нужна ни нам, ни чужим.

– А мне что делать?

– А ты сама кати на них баллон. Еще поглядим, кого из вас разжалуют.

– Мне сейчас только бочки и катать… – Жена погладила себя по круглому животу.

– Напиши толковое обоснование, – пожал я плечами. – Умеешь ведь?

– Лучше ты.

– Подредактировать готовый вариант могу, а писать – извини. Некогда.

– То-то ты раньше времени с вахты пришел, – встревожилась жена. – У тебя неприятности?

– Наоборот, приятности. Новое назначение. Много работы.

– Надолго?

– Как получится. В случае удачи – быть мне полковником. Но недолго.

– Почему недолго?

– Потому что произведут в генералы и увенчают лаврами. Сможешь тогда говорить своему начальнику все, что о нем думаешь, и он только утрется.

– А-а… – протянула Настасья не то с надеждой, не то с недоверием – у нее не всегда поймешь. – Ну, поживем – увидим… Ты обедал?

– Не-а. Берегу талию.

– Я тебе суп разогрею.

– Не надо, – сказал я. – Сытый я глупый и заснуть могу.

– Опять на диван завалишься?

– Точно. – Я так и сделал. – Вот теперь я на своем месте.

– Так голодный и останешься?

– Полно, полно, Лизанька, ступай, – механически пробормотал я, витая мыслями уже далеко.

– Что? – спросила жена.

– А?

– Что ты сказал? Какая Лизанька?

– Выдуманная, – нашелся я. – Это цитата из одной логической задачи. Потом объясню, если захочешь. А теперь не мешай, я занят.

Если бы я сказал «из анекдота», мне пришлось бы с ходу выдумывать этот анекдот, а до логических задач Настасья не охотница, так что я мог не напрягать мозги попусту. Вот ведь какое дело: шевелится во мне еще та память, глубоко засела, провоцирует меня порой на бессознательные фразы и поступки. Помню я Лизаньку и крепко виноват перед нею. Не дал я ей счастья.

И Настасье не дам. Чувствую это. Они ведь похожи – та моя жена и эта. Обе добры, не слишком умны, зато и не вздорны, а главное, умеют не мешать. Что еще надо?

Мне – ничего. Это прежнему Фролу Пяткину захотелось бы много большего, а нынешнему хорошо и так.

Только когда Настасья вышла, я сообразил, что не спросил ее, гуляла ли она сегодня, дышала ли воздухом и как вообще себя чувствует. Зря это я. Ну да и вечером проявить наружную заботу будет не поздно. Толку от нее – ноль, но Настасье будет приятно.

В следующую секунду я уже думал о деле. Масштаб задачи и восторгал меня, и пугал. Тем лучше. Хорошенько испугаться – это я люблю. Испуг меня заводит. Не понимаю тех, кто способен мыслить без эмоций, – арифмометры они, а не мыслители. За малыми исключениями науку двигают вперед страстные люди, а не снулые рыбы. Прощай, прежний снулый Фрол Ионыч! Не всплакну о тебе.

Вот, кстати, еще одна загадка природы – переселение душ. Почему природы? Да потому что бога с его своеволием тут не надо – просто мировой порядок таков. Очередной закон натуры. О нем пока лучше молчать, но когда-нибудь я его расколю, если только доживу. Вот это настоящая задача! Сочная, вкусная, и уж куда трудней, чем выяснить, за какие грехи чужие роняют на нас астероиды.

Но я уже думал о другом. То есть не совсем: мне пришло в голову, что легкомысленная фраза, сказанная мною жене об астероиде, возможно, не такая уж легкомысленная. Не исключена связь между трусливым начальством моей жены и стоящей передо мной задачей. Цензура, несомненно, нужна, кто спорит. Должен же кто-то отсеивать хоть часть той шелухи, что лезет на экраны, страницы и в микрофоны. Идеологическая цензура, в общем, тоже нужна – даже теперь, когда Экипаж един и крепок. Вопрос в том, кто ею занимается и чего хочет на деле, а не на словах. Беда Экипажа в том, что в нем до черта всевозможных контор, а законы Паркинсона еще никто не отменял. Финал известен: до предела раздутые штаты и полная недееспособность, хотя от всех и каждого пар валит. Система, работающая исключительно на себя. Множественные жировики на теле Экипажа. Когда их количество превысит критическое, Экипаж подергается судорожно несколько лет, да и развалится с печальными последствиями. Не хочу дожить до них.

По указке чужих человечество сколотило из себя Экипаж. Кромсало по живому, отсекало ненужное, сбивало потенциально полезное длинными блестящими гвоздями Устава. Распределило обязанности, разобралось со старшинством, установило новые правила игры. При ошибках, при неодолимой тяге к старому – терпело наказания. Исправляло ошибки, очевидные и не очень. Создало грандиозную структуру, пригодную для больших дел. Но Паркинсон!.. Неужели чужие вообразили, что Экипаж вечен?

А ведь не исключено. Что они о нас знают! Поэтому при первых замеченных симптомах болезни – бац в нас астероид! Может, симптомы лишь кажущиеся, может, реальные – поди разбери. Бьюсь об заклад, не только людям свойственно ошибаться. А послания нет исключительно потому, что чужие сами толком не знают, как врачевать сию хворобу, – сами, мол, догадайтесь.

Можно подумать, что мы неошибающиеся айболиты…

Ладно, как гипотеза – сойдет. Я вытянулся на диване и попытался припомнить, какие еще выдвигались гипотезы о замыслах чужих. С этого, конечно, следовало начать.

Помнится, кто-то говорил мне о нескольких сотнях выдвинутых гипотез. Людям нравится выдумывать, если на то есть время, а оно имелось в достатке. Без малого полвека – это срок.

Элементарный поиск в Сети принес богатый улов. Общепринятая гипотеза галактической войны оказалась далеко не первой из предложенных. Выдвигались гипотезы и побанальнее: гипотеза чистого эксперимента была одной из них. Берут гидру, кромсают ее в лапшу и следят за регенерацией. Берут крысу, дают ей пять тысяч рентген одномоментно и удивляются: второй месяц живет, паскуда! Набирают добровольцев из студентов и заставляют их играть в ролевые игры типа «заключенный – надзиратель». Вся суть этой гипотезы сводится к двум словам: ролевая игра. Правда, мы не добровольцы.

Банальнее была только гипотеза конкуренции: мол, чужие озабочены, как бы человечество со временем не превратилось в опасный для них космический фактор. Стало быть, усиливающихся надлежит ослабить, а как – вопрос уже второй. Лучше всего под маской заботы. Просто и понятно.

Казалось бы. На самом деле отнюдь не так просто и не вполне понятно. Перестав тратить безумные деньги и человеко-часы на всякую чепуху с бантиками, мы стали сильнее, а не слабее. Это раз. В космосе чужие не чинят нам препон – это два. Они даже не уничтожают наши космические аппараты, предназначенные для дальнего обнаружения астероидов и – страшно сказать – борьбы с ними. Астероидная опасность вообще здорово подхлестнула космические программы. Что-то не похоже, чтобы чужие пытались остановить нас. Скорее – направить.

Кстати. От таких конкурентов, как мы, было бы гораздо проще избавиться, столкнув с Землей действительно крупный астероид вроде Цереры или Весты. Но чего нет, того нет. Похоже, чужим надо, чтобы мы жили.

Уже неплохо. Но зачем им надо, чтобы мы жили?

Вопрос без ответа.

Особняком стояла гипотеза дрянного мальчишки. От гипотезы чистого эксперимента она отличалась тем, что исследователь, ставя эксперимент, все-таки преследует какую-то цель, отличную от вульгарного хулиганства. Пожалуй, это была самая дохлая гипотеза. О целях эксперимента рано или поздно можно догадаться, но что можно сказать о мотивации асоциального придурка без царя в голове? Да еще инопланетного?

О мотивации – немного. Дать прогноз на будущее – невозможно. Вся польза от гипотезы (если она подтвердится) сводится к констатации: и у чужих в семье не без урода.

Мне никогда не нравилась эта гипотеза. А почему? Пожалуй, лишь из-за ее бедности. Непонятно, как подтвердить ее, и не за что ухватиться в случае подтверждения. Никто не будет знать, что делать. Что может кошка, мучимая юным садистом? Почти ничего, вопли не в счет.

Эти пять гипотез – галактической войны, альтруизма, эксперимента, дрянного мальчишки и конкуренции – считались основными и наиболее вероятными. Каждая из них, особенно первая, официальная, породила не один десяток модификаций. Кроме них имелось некоторое количество совсем уж экзотических, чтобы не сказать фантастических, гипотез. Например: чужих не существует и никогда не существовало, а все падения астероидов подстроены мировой закулисой, чтобы утвердить на планете казарменный порядок. Мне встречались дремучие умы и клинические либералы, исповедовавшие эту гипотезу, как религию. Они были убеждены, что в распоряжении пресловутой закулисы имеются средства для обнаружения, вылавливания и доставки подходящих астероидов куда надо. Я предпочитал не спорить с клиническими: психиатрия – не моя область.

До ужина, за ужином и после ужина я ломал голову. Могу похвастаться: я ее не сломал, а только утомил, после чего пришел к двум выводам. Первый: кавалерийским наскоком задачу мне, конечно же, не решить. Собственно, если бы она могла быть решена в течение одного вечера на диване, то это уже давно было бы сделано. В Экипаже не только у меня прилично работает голова. Ладно, решил я, подожду. Ждать придется недолго: уже завтра нашу группу завалят материалами, не утонуть бы в них. Среди них будут, разумеется, материалы всех уровней секретности. Изучим, помозгуем.

Второй вывод был с виду прост, но крайне важен. Строго говоря, он даже не был выводом, а был постулатом: поставленная генералом Марченко задача имеет решение, цель чужих принципиально постижима с помощью человеческого разума. Ибо если нет, то к чему весь этот сыр-бор?

С данной мыслью я и уснул. Настасья уже давно спала.

9. Мишень и пули

От яда познания нет спасения.

Александр Зиновьев

Никогда в жизни Фрол не видел своими глазами, как падает астероид. Почти все они упали до его рождения. Лишь падение двух космических гостинцев он теоретически мог бы наблюдать: астероид, уничтоживший Мельбурн девятнадцать лет назад, и самый последний астероид, васюганский. Родители Фрола видели в юности падение московского астероида и рассказывали о нем преимущественно междометиями. Впрочем, один импакт похож на другой, если сталкивающиеся с Землей небесные тела примерно равны друг другу по массе и входят в атмосферу приблизительно с одной скоростью, разве что под разными углами. Падение каждого из них, в том числе антарктического, было зафиксировано видеокамерами. Естественно, лучшие и самые подробные видеокадры были сняты в тех случаях, когда благодаря любезности чужих о месте и времени падения было известно заранее. Из видеозаписей никто не делал тайны – любой член Экипажа мог скачать их из Сети и смотреть сколько душе угодно.

– Почему все же не отклонить, не раздробить, не испарить зловредную каменюку до вхождения ее в атмосферу? – спрашивал наставников, наверное, каждый сопливый рядовой Перспективного Резерва. – Разве это невозможно? Особенно теперь, когда разобщенное прежде человечество слилось в единый Экипаж?

Наставники отвечали четко. Постоянные упражнения в одном и том же рождают чеканные формулировки, а подчас даже ясное понимание проблемы. Раздробить? Отклонить? Термоядерным взрывом, конечно? Для начала нужно заблаговременно обнаружить летящий к Земле астероид, что при его небольших размерах совсем не просто. Одно дело знать время и место импакта, и совсем другое – засечь летящий к цели снаряд. Мониторинг всего неба? Он затруднен целым рядом факторов и вообще невозможен с Земли в направлении Солнца. Стая автоматических телескопов на высоких орбитах пока еще малочисленна, но уже ясно, что пополнение ее до запроектированной численности все равно не даст стопроцентной гарантии. Притом обнаружение сближающегося с Землей астероида всего лишь за несколько часов до столкновения не решит проблему. Главное же состоит вот в чем: чужие сами заблаговременно предупреждают о времени и месте следующего удара. Очень любезно с их стороны. Можно успеть хотя бы с эвакуацией.

– И главное. Как только мы научимся надежно перехватывать предназначенные нам астероиды, чужие придумают что-нибудь другое. Не лучше, а хуже. Нет никаких сомнений. Неразумно недооценивать их могущество.

– Но ведь работы по противодействию астероидной опасности ведутся?

– Само собой. Иначе чужие просто перестанут нас уважать. Кто ж уважает жалкую козявку? Еще более эти работы нужны нам самим, чтобы ощущать себя людьми. Но не стоит обольщаться сверх меры.

Чтобы стало совсем понятно, наставники демонстрировали документальный фильм о единственной попытке направить к астероиду ракету с боеголовкой. Астероид шел на Лос-Анджелес. Командование Северо-Американского отсека проявило преступное легкомыслие – ведь предупреждали же еще администрацию бывших США о пагубности такого рода односторонних действий! Победителей не судят, это так, но где победители?

Их не было. Были только потерпевшие, причем в количестве, намного превзошедшем планы чужих. Расчеты базировались на ошибочных данных. Термоядерный взрыв не раздробил космическое тело, как ожидалось, – он лишь незначительно изменил его траекторию, так что удар пришелся на океан. Последствия оказались куда разрушительнее и печальнее, чем банальное соударение астероида с материком: цунами, достигавшие кое-где двухсотметровой высоты, смыли отнюдь не только Лос-Анджелес. Размеры бедствия превзошли самые худшие опасения. Исчезли Сан-Франциско, Сан-Диего и Гонолулу. До Восточной Азии, Австралии и большей части Океании волна дошла сильно уменьшившейся в росте, но и там натворила колоссальных бед. Виновных нашли, судили и примерно наказали, хотя может ли казнь нескольких человек, допустивших ошибку в расчетах и принявших неверное решение, искупить гибель многих миллионов?

Как и все, Фрол не раз видел этот фильм. Волна накрыла и сбросила в залив мост «Золотые Ворота», как соломинку. Волна была чудовищем, легко расшвыривающим океанские суда, шоссейные эстакады и небоскребы. Зеленая стена воды пыталась догнать удирающие вертолеты, наполненные теми счастливцами, кого отважные спасатели успели подобрать, и один вертолет догнала-таки. Волна казалась живым, хищным и абсолютно безмозглым колоссальным существом и оттого пугала до дрожи даже в видеозаписи.

Но те, кто наслал астероид, – мыслили. Никто не решился обвинить их в безмозглости. Они «воспитывали» человечество кнутом, полагая, очевидно, что пряник не подействует. Не их вина, что астероид свалился в океан. С малолетства возненавидев чужих, Фрол со временем понял, в чем их единственная вина перед землянами: они вмешались. Как именно вмешались – вопрос уже второй. Но если бы даже чужие не губили людей, Фрол вряд ли стал бы ненавидеть их меньше.

Он твердо знал, что Экипаж – благо. С данным тезисом мало кто стал бы спорить. Всеобщий нахрапистый дебилизм последних доастероидных лет потрясал до глубины души всякого, кто владел материалом и умел хоть сколько-нибудь мыслить. Это невероятно! Как можно было жить столь легкомысленно, положив в основу преуспеяния по сути животное начало? Меньше работать и больше жрать, «быть самим собой», больше развлекаться и меньше думать, особенно о том, что ждет детей и внуков… А главное, чем бы это кончилось? Либо глобальной войной с отсутствием уцелевших в ее итоге, либо нищетой и дикой анархией после истощения ресурсов планеты, а значит, тоже неизбежной войной, но уже всех против всех. Веселенькая перспектива! Да чужие просто-напросто спасли человечество, не позволив ему допилить под собой сук!

И убили при этом многих ни за что ни про что. Спасатели!

Не было худа без добра, и не было добра без худа. Следующий после лос-анджелесского астероид опять ударил по территории США, стерев с лица Земли Лас-Вегас. После этого американцы наконец скрепя сердце согласились с тезисом: Экипаж – не способ доминирования одной нации над другими и не косметическая модификация американского способа жизни. Тот способ жизни уже канул в Лету де-факто: невозможно ведь нормально работать, наращивая в кредит семейное благосостояние и наслаждаясь простыми радостями жизни, если то тут, то там внезапно объявляется военное положение, воет сирена, обезумевшие толпы чинят самосуды и мобилизуются резервисты!

Жизнь стоила копейку. Экономика и финансовая система балансировали на грани полного и окончательного краха. Мир опасно накренился – и вновь выпрямился уже под полным контролем Экипажа.

У юного Фрола не хватило времени изучить в подробностях все мятежи и локальные войны того времени. Кавказский мятеж, Ливийский мятеж, Афгано-Пакистанский мятеж, Корейский мятеж, Парагвайский мятеж… Сколько их было! Но астероиды падали, казалось, без всякой системы. Кому охота быть наказанным за неповиновение другого? Чужие намекали землянам: разбирайтесь сами со своими проблемами, нам важен результат. И пришлось разбираться. Мятежи подавлялись с невиданной свирепостью. Новорожденный Экипаж был еще слабоват в первые годы – окрепнув, он уже не шутил. Летели щепки. Население осознало свою выгоду. А в чем она? В безопасности – в обмен на некоторые ограничения. Простаков, заикнувшихся о правах личности, в лучшем случае жестоко били и удерживали на месте до прибытия психиатрической бригады, в худшем – уничтожали опять-таки на месте. Нашлась уйма желающих умереть за святость личных свобод – и они умерли.

Но добровольных адептов нового мирового порядка было больше, гораздо больше.

«Пожертвовавший свободой ради безопасности не заслуживает ни свободы, ни безопасности», – некогда отлил в бронзе Бенджамин Франклин. Но что есть бронза? Довольно банальный сплав, употребляемый в технике и очень годный на памятники, только и всего.

Безумным радетелям свободы не поставили памятников. Тот, кто хотя бы издали видел, как расплескивается земля вокруг ярчайшей вспышки на месте будущего кратера, либо сразу лез в драку, услыхав старую песню о свободе, либо спрашивал, кривя рот: о какой свободе идет речь? Не о свободе ли превратиться в атомы при соударении с Землей следующего небесного гостинца?

Собой люди еще готовы рисковать. Семьей – нет. Детьми – нет. Женщинами и стариками – нет. Такова уж генетическая программа Homo sapiens. Что до женской половины человечества, то она в целом приняла новый порядок раньше и охотнее мужчин.

И что вообще прикажете делать, когда нет разумной альтернативы? Погибнуть, сжав зубы на горле врага, – это святое. Но где он, враг? Тот, кто недосягаем для ответных ударов, никакой не враг – он просто господин. По определению.