Запруда из песка Громов Александр
– Летим туда, не знаю куда, – усмехнулась жена. – То есть знаем куда, но не знаем, зачем именно туда. Так?
– Тебя учили, что путь к достижению цели бывает важнее самой цели?
– Меня много чему учили…
– А ты не наблюдала, что в Экипаже даже самому унылому меланхолику жить хочется?
– Не наблюдала.
– А я…
– И ты не наблюдал. С чем ты можешь сравнить то, что тебе видно сейчас? Тебе что, семьдесят лет? Ты лично помнишь доэкипажные времена?
– Ну, лично не лично, а по документам той эпохи…
– Историк! – насмешливо сказала жена. – Помог бы мне хоть иногда в работе, раз уж ты такой гуманитарий!
– Я не историк. А гуманитарием ты меня больше не обзывай, это грязное ругательство. Какой я тебе гуманитарий?
– Что-что?
– А то! Кстати, насчет меланхоликов – посмотри суицидальную статистику, она не секретная.
– И ты ей веришь?
– Верю, – сказал я убежденно. – Не вижу причины врать в таких вещах. Люди не слепые.
Настасья замолчала, но вид ее говорил: «Переспорить ты меня, конечно, можешь, но убедить – это дудки». Знаю я эти женские штучки и терпеть их не могу. Взялась спорить, так либо защищай свою позицию до конца, либо честно признай поражение. Мало ли, что я напорист и очень не люблю проигрывать! И что? Или развивай в себе те же качества, или вообще не лезь в спор с тем, кто умнее.
Только минут через десять до меня дошло, что я зря нервирую жену, – в ее положении нужен душевный покой, щадящие нагрузки и радостные эмоции.
И ровно через десять минут Настасья произнесла:
– На твоем месте я не очень верила бы тому, что лежит в открытом доступе…
– Почему? – Я даже вздрогнул, потому что думал уже совсем о другом.
– Без комментариев.
Сказала, как отрезала. Я с любопытством уставился на жену, но без толку – она уже прикусила язычок. Видимо, и так разгласила больше, чем следует.
Хм. С одной стороны – логично. Не все попадает в открытый доступ, а кое-что должно специально искажаться, чтобы затруднительно было восстановить целое по его части. На то и существует департамент информации, то есть я толком не знал, но догадывался, что без специального подразделения в его структуре не обойтись. С другой стороны, данные, которые я до сих пор черпал из открытого доступа, обычно меня не подводили.
Ну-ка, ну-ка…
Я устроился в спальне и, задействовав комп, прижал палец к папиллярному идентификатору, после чего ввел еще мой личный пароль. Сорокин мог лишить меня доступа, однако я предполагал, что он этого не сделал и в ближайшее время не сделает. Скорее он поднял бы на новый уровень доступа ту часть своей команды, которая осталась ему верна. Но мне должно было хватить и моего уровня.
Я работал до глубокой ночи. Пришла Настасья и согнала меня с кровати, но не упрекнула ни в чем и не вспомнила насчет ужина, который я так и не приготовил. Наверное, пожевала чего-нибудь сама. В некоторых отношениях моя жена – чистое золото. А еще говорят, что у беременных не та психика! Может, и не та, но поняла ведь моя любимая, что я занят и увлечен до предела! Поняла – и не обиделась на невнимание, и не взревновала. Ну просто Лизанька номер два, честное слово! Кое в чем даже лучше. И ничего удивительного: на женщине с другим характером я просто не женился бы.
Перебравшись на кухню, я продолжил изыскания. Способ был прост: пользуясь допуском, я брал какой-либо факт и жизни Экипажа, выбирая самые скандальные, и сравнивал действительность с ее отражением в общедоступных средствах информации. О работе СМИ я имел некоторое представление – во-первых, от жены, а во-вторых, из спецкурса для офицеров Экипажа. Голая правда – слишком острое блюдо и может вызвать изжогу. К тому же правда чаще всего скучна и, как минимум, требует эмоциональной окраски – это если нечего скрывать. Или некоторой коррекции, когда есть что скрывать. Иногда она требует полного молчания, а иногда наоборот – шума на пустом месте в качестве отвлекающего маневра. Конкретные методы могут быть очень изощренными, но азы просты как дважды два.
Моя задача заключалась в следующем: попытаться отличить искажения информации, предназначенные для людей, от искажений, предназначенных для чужих. Я верил, что моя квалификация достаточна для данной работы.
Возможно, я был излишне самонадеян. Никогда не видел в том греха. Сомневайся в себе, но в меру, и берись за то, что считается непосильным, иначе утонешь в личных комплексах и ничему не научишься. Берись со страхом и азартом одновременно. Прошибай головой стены, а если они не прошибаются – тогда медленно продавливай их. А у кого голова непрочная, тот подвинься и не мешай!
Лишь на рассвете я отвалился от компа, как пресытившийся и одуревший вампир, уже добрый к детишкам и ко всему на свете. Нужно было еще работать и работать, но я больше не мог. Перед глазами плыл туман, а молчавший до сей минуты желудок вдруг требовательно напомнил, что в него почти сутки не роняли никакой еды. Мастеря бутерброд с копченой скумбрией, я осознал, что способен сейчас только поесть и мертвой тушкой завалиться спать. Если только удастся уснуть… Коньячку, что ли, тяпнуть? Как ни был я вымотан, меня все еще трясло от возбуждения… и счастья. Кажется, я нашел. Кажется, эврика. Из ванны с воплем не выскочу и голым по городу не побегу, поскольку мой предварительный вывод еще нуждается в проверке и перепроверке, но сделано главное: он есть, он существует, этот вывод!
Я не обнаружил в СМИ никакого вранья, предназначенного для чужих. Безусловно, мне следовало тщательно проверить не полсотни фактов, а минимум тысячу, причем по разным годам, однако уже сейчас было над чем задуматься. Чужие берут информацию о нас главным образом из наших же телепередач, радио и всего, что распространяется через эфир, не так ли? Это аксиома, она известна каждому ребенку. Но если она верна, то кто мешает нам осторожно, очень осторожно пудрить чужим мозги?
Никто не мешает. Но мы не пудрим.
Почему?
Ответ мог быть только один: это не эффективно. Но, вероятно, в прошлом попытки дурить чужим головы предпринимались всерьез и были весьма изощренными и настойчивыми. В ответ мы получили астероид, а возможно, и не один. Капитанский Совет был вынужден признать: врать бывает накладно.
Предположение, не более того. Правда, вполне обоснованное.
Итак, мой предварительный вывод был таков: чужие и без наших СМИ располагают достаточно полной информацией об Экипаже. Вопрос: откуда они берут ее?
Если наши каналы передачи секретной информации не вполне надежны – это одно. Но если действуют «кроты» – это совсем другое. Я заскрипел зубами. А вот хрен вам, инопланетные благодетели! Если в Экипаже работают завербованные чужими враги, я вычислю их. Клянусь. Имею опыт. А в качестве награды попрошу у командования позволения лично накинуть петельки на шеи предателей. Если речь идет просто о болтунах – что ж, я помогу найти их и заткнуть. Но что если ни то, ни другое, ни третье?
Это хуже. Тогда еще работать и работать, может быть, долгие годы. Под коньяк и скумбрию воображение нарисовало мне этакое огромное звездное ухо, внимательно прослушивающее Землю. Возможно, даже со стетоскопом. Волосатое такое ухо, хрящеватое и противное…
А что делают с ушами?
Нет, брить его мы не будем. Мы его купируем, как бобику, а ушной проход заткнем хорошей пробкой. С резьбой. Не завтра, понятно. Со временем. И не раньше, чем сможем надавать чужим по рукам, а желательно и по мордасам…
Но когда-нибудь мы проделаем с ними все это!
14. Выбор
Если бы свободно падающий камень мог мыслить, он думал бы, что падает по свободной воле.
Барух Спиноза
Будь Фрол религиозен, он впоследствии не раз поблагодарил бы всевышнего за помощь и долготерпение. Увы – в прошлой жизни Фрол, он же Михайло, ничуть не верил в действенность молитв и обрядов, хоть и собирался по неразумию молодости принять духовный сан. Что ж поделаешь, если так сложились обстоятельства? Кто ими не пользуется, тот поступает странно и вряд ли чего достигнет. На самом же деле Михайло Васильевич всего-навсего не сомневался в том, что Вселенная создана по чьей-то воле. Думать так было удобно – разумный компромисс между наукой и традициями. Кто-то когда-то создал Вселенную со всеми ее звездами, планетами и туманностями, установил в ней правила игры, сиречь физические законы, и решительно самоустранился от происходящих в ней процессов. И от людей, конечно, тоже. Молиться? Можно. Вот только какой в том смысл помимо самовнушения? Никто не услышит, да и слушать не станет.
Фрол пошел дальше, что и неудивительно для воспитанника Экипажа. Обряд исповеди казался ему хамским вторжением в личную жизнь, обряд причастия – пародией на людоедство. Не докатившись до воинствующего атеизма, Фрол принял рабочую гипотезу: бога нет. Во всяком случае, наверняка нет ни одного из тех богов, о которых бубнят служители всех существующих на Земле культов. Это было бы слишком просто. Такие боги – для толпы. Пусть толпа им и поклоняется, коли ей с того легче. К толпе же Фрол Пяткин сызмальства питал глубокое отвращение. Отряд, расчет, формирование – это еще туда-сюда, тут видна необходимость, но паства?! Те, кого пасут? Безмозглая скотинка? За такие слова в свой адрес Фрол кому угодно нанес бы оскорбление действием.
Кое в чем новое существование оказалось легче предыдущего. Ни Синода, ни Тайной канцелярии – живи без оглядки, служи и радуйся! Правда, терпи дисциплину, зато хоть не молись по обязанности. Молитв по велению души Фрол не знал – не было у его души таких велений. В своих удачах и провалах он, как и раньше, винил окружающих и, реже, себя – так оно было привычнее. И гораздо полезнее.
Пока же действительный рядовой Экипажа Фрол Ионович Пяткин, окончив спецшколу на год раньше своих сверстников и получив заслуженный отпуск, явился домой – порадовать родителей.
Мама перекинулась с сынком парой фраз и признала в нем полубога. Отец хмыкал, кряхтел, пытался спорить с юным всезнайкой и даже сунулся было с поучениями, после чего заругался и кончил тем, что, хлопнув в сердцах дверью, отправился на ночь глядя в городской бар для рядового состава. В стремлении сделать из Фрола улучшенное подобие себя родители явно перестарались.
А что Фрол? Он заскучал на второй день, а на третий собрал вещички и отбыл в столицу, благо, для этого не пришлось тащиться тысячу верст с рыбным обозом. Юному возрасту свойственны нечуткость и жестокость, это так, но Фролу эти качества были свойственны в любом возрасте. Уж такая наследственность. Куда до нее вульгарной наследственности генетической!
От предложенных матерью денег Фрол отказался – не из гордости, а потому что разве пропадет человек в Экипаже? Нужно всего лишь обратиться в местный Отдел комплектования – и все сразу устроится.
– Вундеркинд, значит? – сразу поскучнел пожилой сержант, ознакомившись с документами Фрола, и с сожалением отодвинул на край стола список вакансий для новопроизведенных действительных рядовых. – Учиться небось хочешь?
– Так точно, хочу, – отчеканил Фрол.
– Хм… похвально. – Выражение лица сержанта не давало повода думать, что он одобряет успехи Фрола. – Специалисты Экипажу нужны. Училище? Какое?
– Если можно – университет.
– Отчего же нельзя… – Теперь сержант выглядел так, будто только что съел какую-нибудь гадость. – Университет так университет. Имеешь право. А точно не хочешь в училище? Могу кое-что предложить. Да ты стань вольно, рядовой. Не на параде. А хочешь – присядь, вот стул.
– Спасибо, – сказал Фрол. – Я в приемной насиделся. Там очередь.
– И еще насидишься, пока придет ответ на запрос. – Сержант по старинке вводил данные в компьютер вручную. – Пока придет ответ, пока подумаешь над альтернативными предложениями… Ты расслабься, сынок, расслабься, здесь никого не едят. Некоторые сами гробят по дурости свое будущее – это бывает. Но я тут ни при чем. Случается, знаешь ли, что главный враг человека сидит в нем самом, а я ведь не хирург, я этого врага не вырежу и не вытащу. А вот время подумать – дам. Обязан. Я бы даже советовал тебе погулять, вместо того чтобы торчать в приемной. Про перипатетиков слыхал? Они думали ногами. Так, значит… – Сержант вгляделся в экран и ухмыльнулся чему-то. – Какой профиль – небось математика?
– Физика, – ответил Фрол и сглотнул всухую.
– Ну все равно, это один факультет. Хм… Сколько тебе лет, сынок?
– Там написано.
Сержант смерил Фрола тяжелым взглядом.
– Читать я умею. А вот тебя, похоже, не научили отвечать на вопросы старших по званию. Сколько тебе лет?
– Почти шестнадцать.
– Будем точны: шестнадцать без трех с лишним месяцев, – кивнул сержант. – Значит, к моменту сдачи экзаменов тебе будет шестнадцать без двух месяцев. Допустим, экзамены ты сдашь и будешь принят, хотя там человек сорок на место. Допустим. Но приступить к учебе в этом году ты не сможешь. По возрасту. Приказ о приеме в условно-гражданские учебные заведения знаешь?
– Так точно.
– Ну и где же ты намерен ошиваться целый год?
У Фрола был заготовлен ответ.
– Буду служить там, куда пошлют, а в личное время совершенствоваться в науках.
– В науках? – Сержант приподнял бровь. – Это надо понимать так, что не одна физика для тебя свет в окошке? Тогда я тебя, сынок, совсем не понимаю. Сам-то ты понимаешь себя?
Что можно было ответить на такой вопрос? Фрол смолчал.
– Хочешь знать мое мнение? – спросил сержант.
Фрол не хотел, однако кивнул. Сержант развернул к нему экран.
– Гляди сюда. Высшее училище Военно-космических войск. Конкурс, правда, побольше, чем в твой университет, зато базовая подготовка уж точно не хуже, а перспективы лучше. Возьми тех, кто занимается общей стратегией и планированием операций – это головы! С большой буквы головы. Сами, может, ни в одной переделке не побывали, даже пустячной, а любой ветеран с десятком нашивок им честь отдает. Потому что людей с хорошими рефлексами много, а с хорошими мозгами – не так чтобы очень. Если тебя интересует творческая работа, то возможностей заняться ею у тебя будет выше крыши. Ну? Я же вижу: ты солдат. Неужели тебе хочется киснуть всю жизнь среди безответственных умников из Академии, которых лучше оставить в покое – пусть варятся в собственном соку, авось отработают расходы на свои забавы? А, сынок?
– Так ведь отрабатывают… – пробормотал Фрол.
– Единицы – да. Еще как. Не спорю. Глупо тут спорить. Отрабатывают, и пользуются заслуженным почетом, и носят немалые чины. Единицы! Остальные удовлетворяют свое любопытство за счет Экипажа – по их собственным словам, между прочим. Удобная позиция…
– Разве от них нет пользы? – с иронией возразил Фрол.
– А разве я это сказал? – ухмыльнулся сержант. – Головы везде нужны, только в одних местах они нужны больше, чем в других. Так-то, сынок. Только не подумай, что я на тебя давлю. Я всего лишь обязан предостеречь тебя от возможной ошибки, мне за это денежное довольствие идет. Решение ты примешь сам, сейчас у нас не военное положение, так что я тебе не оракул, не нянька и не начальник… Кстати, ты не обижаешься, что я тебе «тыкаю»?
– Нет, – честно замотал головой Фрол, хотя, не будь на груди сержанта орденских планок и нашивок за ранения, он наверняка обиделся бы. – Я… я решил.
– Стоп! – Сержант звучно припечатал ладонь к столу. – Ни слова больше! Свободен на один час. Можешь погулять, подумать, короче, перенять опыт перипатетиков. Через час будь в приемной и жди, когда вызову. Ясно?
– Но я…
– Так положено. Кругом марш и пригласи следующего. Ступай, сынок.
Красный, как хорошо проваренный рак, Фрол покинул кабинет и здание. На улице моросил мелкий дождик, что было, пожалуй, даже кстати – охлаждения ради. Хотелось пива, а еще больше водки. Фрол был очень зол на себя, понимая: сержант разделал его шутя. Ведь заставил усомниться, гад! Психолог доморощенный! Хотя – почему доморощенный? Очень возможно, что специально подготовленный на каких-нибудь курсах прикладной психологии… Тьфу! Ну что это за дисциплина такая, прости господи, – психология! Типичная недонаука, или наука противоестественная, как справедливо утверждал Ландау. Как была шаманством при Юнге и Фрейде, так шаманством и осталась. А вот поди ж ты – работает!..
Не будь памяти о прошлой жизни, Фрол был бы озабочен, но счастлив: ему никто не приказывал, напротив, Экипаж оставил решение за ним, а сержант, заслуженный вояка, удостоил мальца задушевной беседы, хотя мог бы поставить по стойке «смирно» при первом же писке несогласия! Беда была в том, что памятью Михайлы Васильевича Фрол помнил слишком многое. Прусская муштра – пес с ней! Хотя казарменная жизнь, по правде говоря, еще тогда стояла костью в горле, да и в этой жизни успела поднадоесть… Но университет! То, во что он, лично он вложил когда-то столько сил, нервов и лет жизни, какой-то унтер осмеливается критиковать! Это было выше сил.
Вместо пива и водки Фрол выпил чашку хорошего кофе в маленьком кафе, а превосходную ромовую бабу сжевал, как сено, не ощутив вкуса. А хуже всего было то, что не отпускало ощущение: по большому счету, сержант прав. Времена изменились необратимо, и что теперь такое академическая наука? Уже в прошлом веке она смахивала на этакий понемногу отсыхающий рудимент – главные открытия делались не в ней. Слишком уж больших, непосильных для Академии денег они требовали. И чем дальше, тем сильнее уходили деньги в прикладную науку на службе у могучих корпораций, в то, что обещало принести прибыль максимум через десять-двадцать лет, а никак не через сто-двести.
Потом Экипаж неторопливо, но основательно подгреб все под себя. Кто спорит – это было необходимо. В его научных центрах лучшие умы бьются над сложнейшими и важнейшими задачами – и получают, надо думать, все, что им нужно для работы.
А что мне нужно для работы?
Фрол задал себе этот вопрос и мгновенно получил ответ. Элементарно: самостоятельный выбор цели и материальная независимость.
Ха-ха. Где оно, первое, и где второе? Нет, подумал Фрол, с первым вопросом все не так плохо: я могу, конечно, заняться делом, полезным Экипажу и интересным мне. Но кто возвратит мне пожалованные триста лет назад деревеньки? Их уж и на карте нет. Да и не выручили бы они меня никоим образом. Доход с них и тогда был аховый… Как там у классиков? Овес нынче дорог, не укупишь…
Возможно, училище ВКВ – не самый плохой вариант?
Дисциплина – это да. И служи потом, куда пошлют. Но! Умный и упорный везде добьется места и дела по душе. Заниматься чистой наукой? А кто сказал, что выпускникам училища ВКВ это возбраняется? Покажи себя – и будешь оценен по достоинству. И направлен будешь куда надо. Кто может, тот рано или поздно совместит «куда надо» с «куда хочется». Чем хорош Экипаж, так это тем, что рано или поздно каждый занимает в нем свое место. Именно то, которого достоин.
– Бу! – рявкнули прямо над ухом, и Фрол подскочил под жизнерадостное ржание Терентия Содомейко.
Мир тесен. Как бы ни велик был Корабль, члены Экипажа иногда встречаются друг с другом совершенно случайно. Особенно если служат в одном отсеке.
– Медитируешь на кофейную гущу? Нет, сейчас скажу точно: ты гадаешь на ней. Чего такой грустный? Думу великую думаешь?
Фрол ковырял пальцем в ухе и уже не был грустным. Похлопали друг друга по плечам и спине, похохотали немножко. За минувшие годы Терентий вымахал без малого на голову выше Фрола и сильно раздался в плечах. Богатырь былинный. Дай такому Муромцу железную палицу – распугает недругов одним видом.
– Садись, – пригласил Фрол. – Ты в увольнительной?
– Точно. До двадцати ноль-ноль. А ты?
– В отпуске.
– О! А чего всякую дрянь пьешь? Может, хоть пивка?
– Не нальют ведь.
– Здесь не нальют, а я знаю, где нальют. Пошли?
– Не могу. – Фрол обрисовал ситуацию.
– А-а, – сказал Терентий, и на душе у Фрола немножко потеплело, потому что Терентий не сумел скрыть зависть. – Уже отстрелялся, значит. Молоток. А меня еще целый год будут мурыжить…
– А потом? – спросил Фрол.
– В десантное пойду. Кадровым хочу быть. Возьмут, а?
– Возьмут. И еще года три будут мурыжить.
– А! – махнул рукой Терентий, вызвав поток ветра. – Переживем. Господь терпел и нам велел. Зато потом жизнь будет настоящая. И дело настоящее, не скука. По миру поезжу, недобитков буду добивать. Ну а ты?
– Да вот думаю: университет или Высшее училище ВКВ?
– Сразу высшее? – завистливо спросил Терентий. – И ты еще думаешь?!
– Обязан. – Фрол взглянул на часы. – Я еще восемнадцать минут обязан думать.
– Успеешь? – захохотал Терентий.
Фрол оставил его подколку без ответа. Терентий похвастался успехами, рассказал скороговоркой школьные сплетни и ушел, подмигнув с таинственным видом, – понимай, мол, так, что спешу в одно секретное местечко, где можно классно провести время в окружении всех запретных удовольствий. Фрол вернулся в Отдел комплектования.
Ждать пришлось еще час. Наконец его вызвали. И Фрол, к вящему удовольствию сержанта, заявил, что желает держать вступительные экзамены в Высшее училище Военно-космических войск.
Потом он злился на себя, а еще больше на сержанта, и думал, что тот был не иначе как гипнотизер. Хотя… не все ли равно, по какой траектории бильярдный шар достигнет намеченной лузы?
Рассуждая философски, вопрос лишь в длине пути и количестве столкновений.
Рассуждая житейски – столкновения бывают болезненными.
15. Версии
Дело не в том, что они не способны увидеть решение. Дело в том, что они не могут увидеть проблему.
Гилберт Честертон
На третий день после моего возвращения из Томска мне позвонил Магазинер и предложил встретиться. Где? Я живо представил себе внешний облик коллеги и рассудил, что лучше не пугать Настасью в ее положении. Встретились в сквере. Кому-то для усиленной мозговой деятельности вынь да положь уютный кабинет с зашторенными окнами и тишину, а мне сгодится и скамейка под распускающейся липой, пусть даже в ее кроне оголтело трещат воробьи. Главное, чтобы поблизости не бегали с криками дети – эти существа почему-то думают, что все в мире исполнится по их желанию, если орать как можно громче.
Нам повезло. Я нашел пустую скамейку, максимально удаленную от мамаш, выгуливающих своих крикунов, утепленных старух с палочками, ветеранов Экипажа и прочих любителей посидеть, чтоб они были здоровы. Пока искал, думал: зачем я понадобился Магазинеру? Ощущает ли он, что мы нужны друг другу, или просто выполняет поручение Сорокина?
Оказалось – первое. Само собой, Моше Хаимович не сказал этого. Наверное, боялся, что я сяду ему на шею и буду ездить.
Это правильно.
Группа Сорокина вернулась в Тверь вчера с великой кучей собранных данных. Ничего сенсационного в той куче не было – это я понял сразу, как узнал в телефоне голос Магазинера. Будь иначе, кто вспомнил бы обо мне?
Они нарыли вагон с тележкой всевозможной цифири. Химсостав Васюганского астероида не дал ничего нового – примерно такие же тела по милости чужих бомбардировали нас и раньше. Не было лишь предшествующего падению сообщения на волне излучения нейтрального водорода. Сорокин забросал срочными запросами все радиообсерватории мира и получил нулевой результат. Нигде. Ничего. Пусто. Не только на волне 21 сантиметр, но во всех диапазонах принимаемого из космоса излучения никому из радиоастрономов не удалось выделить из шума ничего похожего на членораздельное послание. Кстати, и на нечленораздельное тоже.
Это было ожидаемо. Уж если сведения о послании не появились своевременно, то послания однозначно не было. Проверка, впрочем, никогда не мешает, и Сорокин проверку сделал. Естественный ход для старательной бездарности.
– Значит, без толку? – спросил я.
– Ну почему же… Наш астероид похож на все предыдущие. Он тоже из внутренней части Главного пояса. Отличия в пределах общего разброса. Честно признаюсь, я надеялся на иное… без особых оснований, но надеялся. Да и вы наверняка тоже. Но отрицательный результат – гм – тоже… Знаете ведь?
– Знаю. Никому не нужен.
– Ну-ну. Так уж и не нужен?
– Мне – нет, – отрезал я и сменил тему: – А что наш полковник? Часто меня поминает?
Магазинер радостно ухмыльнулся.
– Ведет себя так, будто никакого Пяткина в природе не существует. Так что вы – хм – фантом. Только не советую вам обольщаться. Если вы в ближайшее время не подкинете Сорокину парочку свежих идей, он о вас вспомнит. Готовьтесь тогда вернуться в свой лесной департамент клещей травить.
– Хрен ему, а не идеи.
– Отчаянный вы человек… Ну ладно. А кому не хрен?
Не люблю вопросов с подковыркой.
– Послушайте, Моше Хаимович, – начал заводиться я. – Мы ведь, кажется, договорились обмениваться материалами и соображениями. В чем вы меня подозреваете? Думаете, я скрываю от вас что-то важное?.. Нет? Вот и хорошо, что не думаете. Будем копать вместе, авось что-нибудь выкопаем. А если Сорокину понадобится в срочном порядке соорудить потемкинскую деревню для начальства – вместе и соорудим. Неплохая будет деревня, ручаюсь…
– Потемкин не возводил никаких фальшивых деревень, – с жирным смешком перебил меня Магазинер.
– Знаю, знаю! Это я фигурально… Ну, кто первый, вы или я?
– Давайте вы…
Краткость – сестра таланта. Я уложился минут в пятнадцать.
– Беда в том, что мы не наблюдаем никаких признаков транспортировки астероидов, – закончил я свою речь. – А должны были бы наблюдать. Феномен несколько таинственный, не так ли?
– Предположим.
– И что из этого следует?
– Что?
– А вы подумайте.
– Слушайте, перестаньте болботать со мной, как… – взвился Магазинер и немедленно начал отдуваться, не найдя, как видно, подходящего случаю гнусного сравнения. – Вы хотите сказать, что наша орбитальная группировка автоматических средств обнаружения мала? Это все знают. Ее и дальше будут усиливать. Нет лишь уверенности в том, что это нам что-то даст.
– Вот! А почему?
Он хрюкнул.
– Ну, допустим, потому, что чужие желают сохранить полный контроль над бомбардировкой. Это-то ясно. Когда мы научимся перехватывать хотя бы каждый пятый астероид, они поменяют тактику. Будут гвоздить нас чем-нибудь еще. На астероидах свет клином не сошелся.
– Могут оставить и астероиды, – возразил я. – Начнут брать их неизвестно откуда, разгонять неизвестно где и выпускать в наше пространство уже у границ земной атмосферы. И скорости оставят прежние, и массы, и цели – те, которые наметили. Мы ведь еще нескоро сможем уничтожать этакие глыбины спустя две-три секунды после обнаружения. Или я чего-то не понимаю?
Магазинер ответил не сразу – лишь после того, как брезгливо стряхнул с ткани брюк свежие следы жизнедеятельности какого-то особо наглого воробья и отпустил вполголоса несколько слов по адресу представителей царства пернатых.
– Вы все правильно понимаете, Фрол Ионович. Да, чужие, по сути, берут свои снаряды неведомо откуда. То есть мы вроде бы знаем, откуда, но не имеем представления, как они их транспортируют… Все верно. И насчет того, что чужие каким-то образом получают информацию о том, что у нас делается, помимо вещательных диапазонов, – тоже верно. Только старо. Вы уж не обижайтесь, но не только у вас есть мозги. Первая ваша идея была впервые высказана лет этак двадцать пять назад, вторая примерно вдвое моложе. Если хотите, я пришлю вам ссылки. Или сами найдите.
– Зачем? – выдавил я. – Не хочу.
– Да, вы правы: цензурировать материалы СМИ для чужих нет никакого резона, – продолжал Магазинер. – Чужих на мякине не проведешь. Они откуда-то получают информацию. Шпионская сеть? Возможно. Но не думаю. Агентурный шпионаж – это ведь наше, чисто земное изобретение. Отчего бы не предположить, что чужие просто-напросто копаются в наших мозгах, читая их, как открытую книгу? Думаю, это вполне посильная задача для тех, кто умеет таскать тяжести в подпространстве…
– Не хочу я такое предполагать, – сказал я хмуро.
– Нет, а я разве хочу? – Магазинер засмеялся. – Ничего себе подарочек – знать, что кто-то просвечивает твои мозги! Очень приятно жить с таким знанием! Ну а если чужие могут читать наши мысли, значит, по идее, теоретически они могут и управлять ими. Вот что из головы у меня не идет!
– Почему же тогда они нами не управляют? – поддел я. – Если чужим хочется, чтобы мы вели себя так-то и сяк-то, то не проще ли им – при их-то возможностях – внушить нам соответствующие мысли, а не устраивать побиение камнями?
– Значит, не проще. – Моше Хаимович вздохнул. – Я уверен, что последний камень не случайно пришел без послания. Нам откровенно дают понять: мы должны думать сами. Если не умеем – придется научиться. Между прочим вам скажу, это внушает мне определенные надежды. Будем делать успехи – нас, возможно, когда-нибудь оставят в покое.
По-моему, он слегка подначивал меня. Само собой, я вскипел.
– Ну конечно! Зачем бить палкой послушного и понятливого раба? Ему только дай команду – будет пахать, кланяться и благодарить за заботу! Хвостом бы вилял, если бы имел хвост! А очень понятливый раб и без команды догадается, что надо делать, чтобы хозяин остался доволен. Нас к тому и ведут. Нет?
Ковыляющий мимо нашей скамейки старичок шарахнулся в сторону – не столько от моего крика, потому что не так уж громко я орал, сколько от лютой ненависти в моем голосе. Обладатель такого голоса социально опасен. Появись сейчас на аллее чужой – отнял бы я у старика палку и той палкой пришиб бы чужого насмерть. И посчитал бы это лишь самым началом мести.
– А по-моему, действия чужих пока что идут нам на благо, – смирным тоном заметил Магазинер. – Да, из-за них погибли миллионы, этого никто не станет отрицать. Да, еще больше людей нам пришлось ликвидировать самим, поскольку они никак не вписывались в Экипаж. Но верите ли вы в то, что без вмешательства чужих мы не поубивали бы куда больше народу, причем без всякого толку?
Уел он меня. Школьными, азбучными истинами – уел! Мысленно я пообещал себе впредь быть более сдержанным. Чертов наследственный характер!
– Не верю я в это, – сказал я хмуро. – То-то и оно, что не верю ни на грош. А все равно страшно. Может, потому и страшно. Одно дело, когда мы сами убиваем друг друга из-за какой-нибудь ерунды, и совсем другое – когда доверяем это всяким посторонним. До сих пор чужие объективно работали нам на пользу, ну а что будет потом?
– Бойтесь данайцев, дары приносящих?
– Именно. Если верна гипотеза галактической войны, то впереди нас ждет мало хорошего. Земля до сих пор не была театром военных действий? Ну так будет. Вот тогда нарадуемся всласть!
По-моему, одутловатая харя Магазинера самой природой была создана для того, чтобы отражать всевозможные оттенки иронии. Однако он только и сделал, что утер платочком рот, воздержавшись от дальнейших подковырок.
– Ладно, вернемся к нашим баранам, – пробормотал я. – Начнем с азов. Что от нас требуется? Чтобы чужие прекратили швырять в нас камни. В рамках поставленной задачи нам дела нет, на пользу Экипажу эти швырки или во вред. Так? Поле решений распадается на две области. Первая: все-таки понять, чего на самом деле чужим от нас нужно, – «где мы прокололись», как сказал известный вам генерал, – и тем самым уберечься от следующих гостинцев. Вторая: разобраться с боевой тактикой чужих и предложить контрмеры. Так?
Магазинер задвигался на скамейке.
– Если память мне не изменяет, известный нам генерал ничегошеньки не говорил нам насчет второй области…
Память ему не изменяла. Мне тоже. Ну и что?
– Он не говорил – я говорю! Не хотите заниматься этим – и не надо, я сам займусь. Без отрыва от генеральского задания в узком его понимании. Не возражаете?
– Ваше право. Хотя я не представляю себе, как можно вообще подступиться к данной задаче…
– И я не представляю. Не волнуйтесь, представлю! Дайте время. Думаю начать с изучения необъяснимых феноменов на Земле за последние лет пятьдесят. Не исключено, что чужие наследили у нас не только астероидами. Может, удастся потянуть за ниточку.
Мой собеседник так и затрясся от смеха.
– Необъяснимых… ох, не могу… феноменов, говорите? Да вы хоть представляете себе, сколько за полвека накопилось сообщений о летающей посуде, морских чудовищах, снежных человеках и всяком полтергейсте? Ха-ха. Большая-пребольшая навозная куча!
– В которой некий петух из басни все же нашел жемчужное зерно, – сердито возразил я. – Я уже копаю. Ничего не выкопаю – что ж, беру убытки на себя. Но ежели выкопаю – чур, не обижаться!
– Все, что выкопаете, ваше, – колыхаясь, выдавил из себя Магазинер. – Не посягаю. И в случае чего обещаю обижаться только на себя… впрочем, обижаться мне не придется.
– Там увидим. А теперь ваша очередь. Я весь внимание.
Не раз я ошибался в людях и дорого платил за ошибки, а сейчас чувствовал: Моше Хаимович явился ко мне не для того, чтобы воровским образом похитить мои идеи, не оставив ничего взамен. Не тот человек. Да и не резон сейчас красть, работа еще в самом начале. Честный обмен намного полезнее для нас обоих.
Теперь пришла его очередь разворачивать экран. Из бутылки вылез носатый джинн и хрипло осведомился, что прикажет господин: разрушить город или построить дворец? Магазинер велел ему вытащить свежие наработки – и началось…
Несмотря на успешную работу по «Кроту», я все-таки не математик. Я и в прошлой жизни им не был. Разумеется, для обучения по специальности «астрофизика и космология» мне пришлось овладеть такими ее разделами, что мозги вскипали. Я потел, пыхтел, жрал биодобавки для мозгового тонуса, засиживался до утра, кое в чем преуспел и усвоил главное: не моя это стихия. Красиво, не спорю. Красоту я оценил. Но тут же и понял: не для меня она. Если бы в восемнадцатом столетии в физике и химии было бы столько же математики, сколько в двадцать первом, я бы, наверное, полностью сосредоточился на истории, пиитике, стекловарении и, пожалуй, наблюдательной астрономии.
Ну и на административной работе, конечно. Уж за университет я бы в любом случае дрался. Не будь его, где бы я доучился во второй жизни? Тверской университет хоть и имеет собственную историю, а все равно прямой наследник Московского.
Вникал я с полчаса и не раз, наступив на гордость, спрашивал: «А это откуда?», «А это как?». Выходило изящно, хотя, говоря откровенно, разобрался я не во всем: у лингвистов свой математический аппарат, до которого обычно нет дела астрофизикам. Я дал себе слово, что потом разберусь досконально, хотя бы и дым из ушей пошел.
Естественно, решения Магазинер не нашел – но он сузил поле вероятных решений. Черт побери, я вынужден был признаться себе, что эту работу я нипочем не сделал бы в столь короткий срок. Естественно, об этом я промолчал.
– Любопытно. – Только так я и похвалил Моше Хаимовича. – Но вы ведь понимаете, как можно еще больше сузить поле решений?
Он только кивнул в ответ – понимал, конечно же. Методом тыка. Мы выходим с нашими предложениями на генерала Марченко, тот докладывает о них командованию отсека, оно, в свою очередь, выходит на Капитанский Совет и лично Капитана, ну и, допустим, Совет решает, что рискнуть стоит. В случае удачи – ничего. Новый снаряд не падает. А ничего – оно и есть ничего. Хлеща нас кнутом, чужие не позаботились о прянике, а отсутствие наказания трудно воспринять как поощрение. Человеческая психология так устроена. Трудно будет даже понять, на верном ли мы пути, а уж убедить в этом руководство – стократ труднее.
Но все же сузить поле возможных решений можно и так. Без стопроцентной уверенности, правда.
Теперь другой вариант: мы ошиблись. И Капитанский Совет повторил нашу ошибку. Тогда – ясное дело – очередной космический гостинец летит ковырять земную кору. А может, и не один. И опять без предупреждения и объяснения причин. По реальной цели. По городу-миллионнику, например.
Что нас съедят с дерьмом – еще полбеды. Напортачил – отвечай. Все путем, так и должно быть, а что участь портача незавидна, так кто ж его спрашивает. Куда хуже, что пострадают невинные – и не только те, кого прихлопнет астероид, но и те, кому предстоит умереть в гражданских беспорядках.
Они невозможны? Ха-ха. Они всего лишь маловероятны – при нормальном ходе дел.
Экипаж устроен одновременно сложно и просто. Сложно – потому что там, где больше одного, сложностей не избежать, спросите Робинзона. Одно лишь снабжение всем необходимым чего стоит. А просто – потому что существуют чужие. Всем известно: на корабле «Земля» правит бал Капитан, опираясь на Капитанский Совет, а тот, в свою очередь, на многочисленных штабных. Чисто военная структура, казалось бы лишенная и намека на демократию. Но это не совсем так. Экипаж доволен Капитаном до тех пор, пока на Землю не падают астероиды, – во всяком случае, не падают в населенных районах, пустыни и льды не в счет. Замолчать падение астероида нельзя в принципе – очень уж оно заметно, даже если все целы. Как минимум, это намек: что-то идет не так. До последнего времени чужие не гнушались объяснять нам, бестолковым, что именно мы делаем неправильно. И если после объяснений не приняты срочные и подчас болезненные меры… ну да, вы поняли: прилетит еще один гостинец и ударит нас уже не в пустыню, а в болевую точку. Чтобы вдовы рыдали и матери выли. Вопрос для умственно ограниченных: долго ли останется Капитан на своем посту, если сам не расшибется в лепешку и подчиненных не заставит сделать то же самое, дабы избежать очередного гостинца сверху? Право Экипажа на бунт в определенных обстоятельствах, между прочим, прописано в Уставе.
Только до масштабного бунта дело еще ни разу не доходило. Внезапные отставки с поста Капитана – да, случались. И два самоубийства. Были ли они на самом деле самоубийствами – большой вопрос, но ведь в данном случае возможны разные варианты решения проблемы. Главное – есть ощущение, что в Капитанском Совете сидят толковые люди с нормальным инстинктом самосохранения. При наличии чужих он просто-напросто тождествен ответственности.
Хороши мы с Магазинером будем, если спровоцируем бунт! Мы просто-напросто поставим Капитанский Совет перед дилеммой о том, что лучше: понести наказание за ошибку – или понести наказание за ничегонеделание? Хреново в обоих случаях.
Мы молчали. Волоча на поводке длинную, как черная гусеница, таксу, по аллее просеменила девчушка. Псина вопросительно тявкнула на нас. «Пошли, Шнурок, пошли», – хозяйка не удостоила нас вниманием. Собаки – те еще эмпаты, куда до них людям. Почуяла псина наше состояние.
– А ведь возможна еще одна гипотеза насчет смысла действий чужих, – молвил я спустя продолжительное время. – Отсутствие всякого смысла. К гипотезе дрянного мальчишки она не имеет отношения – у малолетнего хулигана все-таки есть мотивация. А что, если у чужих ее нет?
Можно было ожидать, что в ответ Магазинер иронически вышутит мой «безбрежный оптимизм», но он ничего не сказал. Только вздохнул.
Забегая вперед, скажу, что Сорокин, ознакомившись с выкладками Моше Хаимовича, приказал ему работать дальше, а ходу выкладкам не дал.
Правильно сделал.
16. Разбег поперек полосы
– …Но это я вам не позволю над самой собой. Нет, не позволю!.. Я от вас ухожу.
– Куда?
Читать бесплатно другие книги:
