Имперский крест Грановский Антон

3

Егор рывком сел в ванне с маслом и стянул с головы маску. Несколько секунд он глубоко дышал, приходя в себя и восстанавливая дыхание, затем вытер ладонью мокрое лицо, гневно взглянул на профессора и спросил:

– Какого черта, проф? Что это было?

Терехов – седой, морщинистый, с черной полоской крашеных черных усов над губой – натянуто улыбнулся, а затем на всякий случай откатился на своей инвалидной коляске от ванны.

– Успокойся, Волчок, – успокаивающе проговорил он. – Ты снова дома. С тобой все в порядке.

Егор откинул со лба мокрые темные волосы, вперил взгляд в морщинистое лицо профессора и отчеканил подрагивающим от ярости голосом:

– Вы сказали, что это будет кратковременный «пробный запуск» и что ничего страшного не произойдет.

– А разве что-то произошло? – вскинул брови Терехов.

– Вы перенесли мой разум в тело нациста Грофта! И не просто нациста, а профессионального убийцы!

– И что такого? – с обезоруживающей простотой спросил Терехов. – Не все ли равно, какая профессия у «носителя»? Тебе уже случалось вселяться в тело средневекового кузнеца. А он тоже был отчаянным головорезом.

– Вы не понимаете! Грофт – агент-ликвидатор! Теперь я помню и знаю все, что помнил и знал он! Помню, как я убивал людей, – понимаете вы это?

Терехов, продолжая натянуто улыбаться, на всякий случай откатился еще на полметра.

– Успокойся, дружок, – мягко проронил он, – ты этого не делал.

– Но сцены убийств остались в моей памяти. Да я теперь спать спокойно не смогу!

– Сможешь, – уверенно возразил профессор. – Грофт мог, и ты сможешь. Эти воспоминания не несут негативной окраски. Убийства были для агента Грофта обычной работой. И, кроме того, у профессиональных убийц очень устойчивая психика.

Егор поморщился:

– Вижу, моя психика вас совершенно не интересует.

Профессор Терехов пожал худыми плечами:

– Я учил тебя абстрагироваться от чужих воспоминаний. Воспользуйся этим навыком. Да и вообще – хватит сидеть в ванне. Иди прими душ и переоденься в чистую, сухую одежду. Это поможет тебе успокоиться и трезво взглянуть на ситуацию.

Двадцать минут спустя Егор Волков и профессор Терехов сидели в креслах перед журнальным столиком, на котором красовались бутылки с красным вином и вазочки с закусками. Кресла были антикварные, с резными, сильно потертыми подлокотниками.

Егор уже принял душ, и его зачесанные назад влажные темные волосы поблескивали, отражая свет люстры. Худощавое, чуть вытянутое лицо Волкова было сосредоточенным, а взгляд желтоватых глаз – строгим и хмурым.

Дом профессора был набит антиквариатом под завязку, и несмотря на уютную обстановку, Егору всегда было тяжеловато дышать в окружении этих громоздких дубовых шкафов, тумб и сервантов. Отпив глоток вина, он поставил фужер на стол и полез в карман рубашки за сигаретами.

– Ты все еще куришь? – удивился Терехов.

– Иногда, – ответил Егор и вставил в губы сигарету.

– А я думал, спортсменам это запрещено.

– Только тем из них, которые не воют по ночам на луну и не щелкают зубами при виде сырого мяса.

Егор прикурил сигарету от стальной «зиппо» и махнул перед лицом рукой, отгоняя дым.

– Ты все еще гоняешь на горных лыжах? – поинтересовался Терехов, отхлебнув вина.

Егор кивнул:

– Угу.

– Никогда не мог понять психологию спортсменов. Особенно тех, кто рискует не только своим здоровьем, но и своей жизнью. Рисковать головой нужно только ради очень важного дела. Ну, или во славу великой идеи.

Егор посмотрел на тонкие черные усики профессора, казавшиеся нарисованными черным карандашом и нелепо контрастировавшими с седой взлохмаченной шевелюрой и резкими старческими морщинами.

– Мой случай особый, – сказал он.

Профессор хмыкнул:

– С этим не поспоришь. Впрочем, и ты бы мог направить свою энергию в более конструктивное русло. Ну да ладно, не будем о пустяках. Давай поговорим о деле.

– Давно пора. – Егор выдохнул изо рта облачко сизого дыма и посмотрел сквозь него на профессора. – Как я оказался в шкуре этого фашиста, проф? Мой дед был артиллеристом и дрался с немцами на Курской дуге. Я это точно знаю.

Профессор улыбнулся.

– Видишь ли… – заговорил он, тщательно подбирая слова, – пока я совершенствовал Машину времени, я много думал. И кое до чего додумался.

Егор усмехнулся:

– Вы меня пугаете, профессор.

– Истина всегда пугает, Волчок. А дело, собственно, вот в чем. Мое утверждение о том, что разум путешественника во времени способен переноситься только в тела предков и потомков – ложно.

– То есть как?

– А так. Есть еще один способ перемещения. Немецкий агент Георг Грофт – не твой предок. Он – одно из твоих бывших воплощений.

Сигарета едва не выпала из раскрывшегося рта Егора.

– Я… не совсем вас понимаю, – хмуро пробормотал он.

– Что же тут непонятного? Георг Грофт не твой предок. Он – это ты. Только в одной из прошлых твоих жизней.

Егор прищурил глаза, несколько секунд пристально смотрел на Терехова (профессор заерзал в кресле под его взглядом), потом усмехнулся и сказал:

– Так-так. Интересно. Борис Алексеевич, сколько вина вы сегодня выпили?

– Я абсолютно трезв, Волчок. Оберштурмфюрер Георг Грофт – не просто твоя реинкарнация. Он состоял из того же биологического материала, что и ты. Другими словами, атомы, из которых построено твое тело, абсолютно идентичны атомам, из которых было построено тело Грофта.

Егор взял фужер с вином, поднес его к лицу и понюхал.

– Вы что-то подмешали в вино, проф? – подозрительно спросил он. – Или опять нанюхались «кокса»?

Терехов решительно мотнул головой, как бы отвергая на корню все грязные инсинуации в свой адрес, и решительно заявил:

– Я объясню. Представь себе колоду карт, в которой все карты упорядочены по порядку. Верхние карты – двойки, те, что под ними – тройки, и так далее, вплоть до тузов. Эта колода – ты. Что происходит в процессе твоей жизни? Колода карт непрерывно перетасовывается, становясь все менее упорядоченной. Любое упорядоченное состояние самопроизвольно стремится перейти в менее упорядоченное. Это называется энтропией. Твое тело стареет, внутренние органы приходят в негодность, и заканчивается все это смертью и полным разложением тела на составные элементы. Ты следишь за моей мыслью?

– Слежу. Но пока не очень понимаю, к чему вы ведете.

– Сейчас поймешь. Представь себе другую ситуацию. У тебя в руках колода, карты в которой совершенно не упорядочены. И ты начинаешь ее тасовать. Так вот, теоретически в какой-то момент, после множества перетасовок, колода может обрести более упорядоченный вид. И даже больше того. Теория вероятности предполагает, что может наступить такой момент, когда колода карт обретет тот самый упорядоченный вид, о котором мы говорили раньше. Двойки будут с двойками, тройки с тройками, четверки с четверками, пятерки с пятерками…

– Я понял, – прервал профессора Егор. – Это, как в примере с обезьяной, которая, беспорядочно клацая по клавишам компьютера, может однажды создать «Войну и мир».

– Совершенно верно! – кивнул Терехов.

Егор скептически хмыкнул:

– Думаю, вашу колоду придется тасовать миллион лет, чтобы в какой-то момент она самопроизвольно приобрела упорядоченный вид.

– Не спорю, – улыбнулся профессор. – Но вполне вероятно, что у того, кто тасует эту колоду, много свободного времени. А колоду он тасует с невероятной скоростью.

Егор выпустил уголком рта струйку табачного дыма, прищурил недобрые глаза и уточнил:

– И к чему вы все это ведете?

– К тому, что… – Терехов осекся. – Прости.

Он взял со столика фужер и залпом допил вино. Затем, промочив горло, снова устремил взгляд на Егора и продолжил:

– Молекула и атомы, из которых состояло тело агента Грофта, в один прекрасный момент… лет этак через шестьдесят после смерти самого агента… вновь встретились и, подобно деталям конструктора, снова сложились в человеческое тело. И тело это приняло в себя информационного двойника, который все эти годы блуждал по Вселенной в поисках нового приюта.

– То есть – душу?

– Можно сказать и так. Но я предпочитаю избегать этого слова.

Профессор взял бутылку крымского «Каберне» и снова наполнил свой фужер. Егор посмотрел, как струя красного вина бьется в хрустальные стенки фужера, усмехнулся и сказал:

– Значит, я – новое воплощение немецкого агента Георга Грофта. И именно это позволило мне использовать его в качестве «носителя».

Профессор посмотрел на Егора поверх фужера и кивнул:

– Угу. – Затем отнял фужер от губ и добавил: – И с точки зрения науки, в подобном положении вещей нет никакого противоречия.

– И, надо полагать, вы первый человек, который додумался до всей этой лабуды с кирпичиками-молекулами и «информационным двойником», вернувшимся в заново отстроенное тело?

– Я очень умный, – ответил на это профессор. – Если ты помнишь, я единственный человек на планете, сумевший построить действующую Машину времени.

– Должно быть, вы додумались до этого под хмельком?

– Угадал, – улыбнулся Терехов. – И это говорит о том, что ученых давно пора было хорошенько напоить.

Егор не принял шутку собеседника:

– У вас два пути, проф: либо в церковь, к боженьке, либо в сумасшедший дом.

Терехов лукаво прищурил голубые и чистые, словно у ребенка, глаза и парировал:

– Мне вполне хватает своей собственной лаборатории, дружок. А теперь давай о деле. Мы добыли очки, трубку и браслет. Но теперь пришло время добыть четвертую вещь. Могу ли я и дальше на тебя рассчитывать?

– Я слишком крепко в этом увяз, чтобы останавливаться на половине пути, – сказал Егор.

Терехов одобрительно кивнул и спросил:

– Когда ты готов отправиться в следующее путешествие?

– Хоть сейчас, проф. Куда на этот раз?

– Надо навестить одного дьявола в человечьем обличье.

– И этот дьявол жил тысячу лет назад?

Терехов улыбнулся и покачал седовласой головой:

– Нет. Гораздо ближе. Тебе предстоит отправиться в тысяча девятьсот сорок второй год.

– Что я должен добыть?

– Циркониевый браслет. Мой брат носил его на правой руке. Он страдал гипертонией, и кто-то из врачей уверил его, что цирконий нормализует давление.

– Где конкретно искать браслет?

– Точно сказать не могу. Знаю лишь, что он находится на территории ставки.

– Ставки?

– Да. Сейчас я все объясню.

4

Убрав с журнального столика вино и закуски, Терехов разложил на нем старенькую карту, изданную еще в советские времена.

– В июле тысяча девятьсот сорок второго года Адольф Гитлер перевел свой генштаб из ставки «Волчье логово» у Растенбурга в новую ставку, расположенную в Винницкой области. Сейчас это территория независимой Украины. Первоначально эта ставка называлась Werwolf, оборотень. А потом, уж не знаю из каких соображений, в это название вставили еще одну букву, и ставка стала называться Wehrwolf, в переводе с немецкого – волк-защитник. Но в личных беседах фюрер продолжал по привычке называть ее «Вервольфом». Так же называют ее и сейчас.

– «Волк-защитник», – повторил Егор. – Хорошее название для детской сказки.

– Я бы на твоем месте так не радовался. «Волк-защитник» – твой будущий противник.

– Вы хотели сказать – прошлый.

Терехов дернул уголком морщинистых губ:

– Хватит парадоксов и каламбуров, Егор. Отнесись ко всему серьезнее. Ставка «Вервольф» представляет собой комплекс из нескольких подземных этажей и одного наземного. Ты чего усмехаешься?

– Странно, что вы говорите о ставке в настоящем времени, – сказал Егор, дымя очередной сигаретой.

– Прошлое, настоящее и будущее находятся рядом, они, как три коридора внутри одного дома. Есть места, где все три коридора почти смыкаются. Их отделяет лишь тонкая стенка, и мы с тобой научились ее ломать. Впрочем, я тебе уже об этом говорил. Итак, я продолжу, если ты позволишь.

Егор примирительно поднял руки.

– Толщина бетонных, армированных сталью стен бункера – несколько метров. В центральной зоне расположены главные строения: помещение гестапо, телефонная станция, столовая для высшего начальства и офицеров, бассейн, двенадцать жилых домов для генералов и высших офицеров штаба, помещения для Гитлера и два подземных бункера. В восьми километрах от «Вервольфа», в районе села Гуливцы, находится ставка Германа Геринга, а в здании Пироговской больницы – штаб верховного главнокомандования сухопутных и военно-воздушных сил.

– Где они берут провиант, чтобы прокормить такую ораву народа? – поинтересовался Егор.

– В Виннице есть спиртзавод…

Егор усмехнулся:

– Да ну? Мне нравится ход ваших мыслей, профессор.

– Зубоскалить – это вполне в твоем духе, – заметил Терехов. – Я продолжу. Помимо спиртзавода, в Виннице есть консервный завод, а также большое огородное хозяйство. Они снабжают ставку всем необходимым. Участок по периметру ставки огорожен железной сеткой высотой два с половиной метра. Над ней натянуты два ряда колючей проволоки. Для простых солдат на территории комплекса есть несколько десятков финских домиков и бетонных бункеров – для защиты от бомбардировок.

– Как насчет электричества и воды?

Профессор провел пальцем вверх по карте.

– Вот здесь, на северном участке леса, построена электростанция. А вот тут, на берегу Южного Буга, стоит водонапорная вышка.

– Как можно покинуть ставку?

– В нескольких сотнях метров от ставки есть маленький аэродром для самолетов связи. Вот он! – Палец профессора переместился чуть в сторону. – В ставке огромное количество дотов, пулеметных позиций и позиций для пушек. А на высоких деревьях оборудованы наблюдательные посты. Воздушное прикрытие «Вервольфа» обеспечивают зенитные орудия и истребители, размещенные на Калиновском аэродроме.

– Здесь повсюду – «Волк-оборотень», «Вооруженный волк», «Волчье логово»… Почему именно волк?

– Гитлер обожал волков. Он считал, что имя «Адольф» переводится с древнегреческого как «матерый волк». Кроме того, сразу после Первой мировой войны Гитлер работал в качестве информатора рейхсвера, и он выбрал себе слово «Волк» в качестве позывного. Думаю, фюрер считал волка своим тотемом. У него было девять ставок в Европе, и четыре из них назывались «волчьими» именами.

Егор стряхнул с сигареты пепел и насмешливо заметил:

– Думаю, имей мы шанс познакомиться, я бы ему понравился.

– У тебя будет такой шанс, – заверил его Терехов. – Кстати, своего любимого пса Гитлер тоже называл Вольфом – Волком.

– Я ему точно понравлюсь! – улыбнулся Егор.

– Но потом он его застрелил, – добавил профессор. – Собственноручно.

Егор утрированно вздохнул:

– Это сильно понижает мои шансы. Но я все равно надеюсь на возникновение симпатии. Думаю, между нами при первой же встрече пробежит искра.

– Главное, чтобы это была не пуля, – заметил Терехов. – Подобраться к фюреру тебе будет очень нелегко. Его охраняет «бегляйткоммандо».

– Бегляйт… что?

– «Бегляйткоммандо», – повторил Терехов. – Личная охрана. Двадцать членов элитного подразделения «лейбштандарт СС», дававшего присягу лично фюреру. Этих парней прозвали «белокурыми волками». Они отличаются слепым фанатизмом и пренебрежением к смерти.

– Прямо самураи, – усмехнулся Егор.

Профессор посмотрел на него спокойным, холодноватым взглядом и сказал:

– В октябре сорок первого в Таганроге, мстя за шестерых убитых нацистов, «белокурые волки» за три дня убили четыре тысячи советских военнопленных.

Усмешка сползла с губ Егора.

– Я рассказываю это тебе затем, чтобы ты понимал, с кем тебе придется иметь дело, Егор.

– Я это учту, профессор. А теперь скажите: как мне найти браслет?

– Так же, как ты нашел предыдущие вещи. В момент твоего перемещения Квантовый навигатор вычислит «точку пересечения».

– То есть браслет сам меня «найдет»?

Профессор кивнул:

– Да.

– В чье тело я вселюсь на этот раз? Кто будет моим «носителем»?

– Ты с ним уже знаком. Бывший агент Абвера Георг Грофт. После ранения он ушел из разведки и перевелся в личную охрану Гитлера.

Лицо Волчка на секунд оцепенело, а затем он сухо усмехнулся и проговорил:

– Выходит, он все-таки сумел сбежать из английской тюрьмы.

– Выходит, что так, – сказал профессор. – И не без твоей помощи.

– Я спасал свою жизнь, – отчеканил Егор. – На его жизнь мне было плевать.

– И все же ты оказал ему большую услугу, когда порвал ремни. Но не будем об этом. Я рассказал тебе все, что знал сам, Егор. Если есть вопросы, задавай их, а я пока выставлю настройки Машины и заполню ванну раствором.

Глава 2

Ставка