Дело гастронома № 1 Латий Евгений

4

Беркутов сел в служебную «Волгу», машина тронулась. Георгий Константинович с улыбкой посматривал на Максимыча в зеркальце, не торопясь выложить ему радостное известие, и тот, заметив эту странную улыбку, недоуменно спросил у директора:

– Я в чем-то обмишурился, Георгий Константиныч?

– Да вроде нет! Но с тебя магарыч, Максимыч! Сначала завезешь меня в «Узбекистан», а сам отправишься в Моссовет, в шестнадцатый кабинет, где получишь ордер на отдельную двухкомнатную квартиру! Все понял?

Шофер резко свернул на обочину и затормозил.

– Ты чего это, Максимыч? – сразу помрачнев, озабоченно спросил Беркутов, оглядываясь по сторонам. – Колесо, что ли, пробило?!

– Фу-ты! Да какое колесо?! У меня аж в глазах потемнело! Шутить изволите, Георгий Константинович?

– Никак нет, Максимыч! Такими вещами не шутят! – Беркутов заулыбался уже во весь рот. – Я хоть и не пью, сам знаешь, но тут отступлю от правил и рюмочку за новоселье непременно опрокину!

– Ну, умеете вы сюрпризы устраивать! У меня от ваших слов даже в глазах потемнело! Оттого и на обочину свернул! Да я не только магарыч! Я такой сабантуй устрою, весь магазин гулять будет!

Беркутов усмехнулся, покачал головой:

– А вот этого не надо! Сначала переедешь, мебель новую купишь, я тебе и премию подкину! Расставишься, а уж потом скромно отметим! В узком кругу! Наших грузчиков возьмешь, они переезжать помогут!

– Спасибо, Георгий Константиныч! Вот уж поистине отец-благодетель! – Максимыч перекрестился.

Беркутов улыбнулся:

– Ты это брось кресты класть! У нас государство атеистов!

– Исправлюсь, товарищ начальник! – весело отрапортовал Максимыч.

Включил зажигание, и через десять минут машина уже остановилась на Неглинной, у ресторана «Узбекистан».

– Через час подъедешь! Надеюсь, этого времени тебе хватит, чтоб ордер получить! – Беркутов подмигнул шоферу.

В сопровождении метрдотеля Беркутов прошел по коридору ресторана, где размещались отдельные кабинеты. Метрдотель почтительно распахнул перед ним одну из таких дверей, и Беркутов вошел. За обильно накрытым столом сидел Михаил Аримин с молодой женщиной восточного типа. Чуть поодаль застыл в ожидании официант. Увидев Беркутова, Аримин просиял, быстро поднялся, обнял Георгия, коснулся щекой его щеки.

– Жду не дождусь тебя! Проходи, садись, дорогой! Валера, супчик неси для дорогого гостя! – бросил он официанту. Тот кивнул и вышел. Аримин представил девицу Беркутову:

– Это мой референт, Зара!

Беркутов поклонился ей. Он не мог не отметить, какой привлекательный у Аримина «референт». Роста Зара была небольшого, но сложена всем на зависть – тонкая талия, высокая грудь, крутые бедра. На бледно-смуглом лице выделялись губы в ярко-алой помаде – не ротик, а цветок; глаза умело подведены, отчего кажутся еще выразительней. Вопреки восточной традиции волосы она носила коротко стриженными – «под мальчика», – и эта прическа подчеркивала стройность смуглой шейки, и особенно эффектно смотрелись длинные золотые серьги с зелеными камешками-подвесками.

– Зоренька, иди погуляй, родная, полчасика! Носик там попудри. Нам с Георгием потолковать надо!

Зара улыбнулась и вышла. Аримин взял бутылку «КВК», потянулся к Беркутову, но тот жестом пресек его попытку наполнить бокал. Набрал в тарелку закусок, принялся за еду.

– Я же знаю, что ты не пьешь! – возмутился Михаил. – Но с кем-то чокнуться я должен?! Только на поминках не чокаются!

Беркутов выставил свою рюмку. Аримин наполнил ее.

– Ну, какие у тебя новости, давай выкладывай! Люблю я «Узбек», честное слово! Всегда отменно кормят!

Аримин поднял рюмку, Беркутов чокнулся с ним и поставил свою рюмку на место. Аримин одним махом выпил коньяк, взял дольку истекающей соком груши и занюхал ею. Потом приступил к закускам.

– Ребята из ОБХСС свои, они прикрывают, но парни из Конторы бьют копытом! Речь даже не обо мне! Кто я? Мелкая сошка, директор плодоовощной базы Аримин! Они на тебя нацелились, Георгий, и выше, на нашего благодетеля! – прошептал он.

Беркутов взглянул на часы, начал есть узбекский салат, но тут официант принес чашку куриного бульона, и Георгий переключился на него. Аримин умолк, выпил еще одну рюмку коньяка. Беркутов с аппетитом прихлебывал бульон. Официант вышел.

– Меня дожмут, раздавят, вот увидишь! Не успокоятся! Но надо их остановить! Попроси Гришина, пусть шепнет Брежневу, чтоб тот указал Рыбинцу, где свои, а где чужие! Пойми, я не за себя хлопочу! – страстно зашептал Беркутову Аримин. – Не за себя!

Беркутов, съев несколько ложек бульона, отодвинул от себя чашку, задумался, потер лоб.

– Налей себе! – вдруг попросил он.

Аримин удивился, но свою рюмку наполнил. Беркутов взял свою. Они чокнулись.

– За что пьем? – не понял Михаил.

– Будем здоровы!

Беркутов выпил первым. Аримин пожал плечами, этого тоста он не понял, но тоже выпил.

– Ты знаешь, я к тебе хорошо отношусь! Чем могу, всегда помогу! Но сколько раз тебе говорить: шума и кутежей не устраивать, без конца баб не менять, не жадничать, не зарываться? Я что, не прав?!

Аримин развел руками, словно соглашаясь с Беркутовым. Затем снова наполнил рюмки.

– За тебя! – провозгласил он.

Они чокнулись, но Беркутов пить не стал. Вновь принялся за салат.

– За себя как не выпить?!

– Не велика шишка!

– Нет, ты своего значения и места не понимаешь! – всплеснув руками, снова заговорил Аримин. – Ты добился того, что тебя знают все! И все о тебе говорят исключительно с уважением! Но сейчас, дружище, речь не о том. Он хочет выжечь всех нас каленым железом! Всех нас! И не отступится! Никого не пощадит! Знаешь, что взяли Анилина?

– Как взяли?! – опешил Беркутов. И отложил вилку.

– Да вот так, повязали под белы рученьки и увезли! Все шито-крыто! Такой у них метод!

– Подожди, Вера же у меня работает! – хмурясь, пробормотал Беркутов. – Она мой первый зам!

Аримин снова наполнил рюмки.

– А я тебе, родной мой, о чем толкую? Они под тебя копают! Поставили цель тебя свалить! Теперь дошло или нет?!

Беркутов задумался, перестал есть, бросил салфетку на стол, отодвинул тарелку с салатом в сторону.

– Извини, мне пора!

И он поднялся из-за стола.

«Волга» Беркутова въехала во двор гастронома, фары высветили двух мужиков, выпивавших недалеко от черного хода. Яркий свет на мгновение ослепил их, они заслонили лица руками. Беркутов, рассердившись, выскочил из машины, подошел к ним.

– Кто такие?! Почему выпиваем в неположенном месте?! – резким тоном заговорил он. Мужики тотчас оробели.

– Георгий?.. Жора, это же я, дядя Корней! – робея, произнес один из выпивох.

Беркутов всмотрелся в мужика.

– Дядя Корней?! – прошептал Беркутов.

Он подошел к нему, они обнялись.

– Ты извини! Я тут грузчиков постоянно гоняю! Все же важные люди к нам заходят, а те завели манеру: при каждом удобном случае шасть во двор – и по маленькой! Все вроде бы прекратилось, а тут, смотрю, опять двадцать пять! Ну, пойдем ко мне! А здесь не по-людски как-то! Пошли, пошли!

Он двинулся в магазин, и дядя Корней с товарищем пошли следом.

Люся быстро, десятью пальцами печатала на машинке. Увидев Беркутова, она поднялась, радостно и нежно улыбнулась, всем телом подавшись вперед и взбивая кудряшки. Беркутов также заулыбался ей в ответ, открыл свой кабинет, распахнул дверь, взглянул на нежданных гостей.

– Дядя Корней! И вы тоже. Заходите! Раздевайтесь!

Дядя Корней с товарищем вошли в кабинет. Беркутов разделся, вышел в приемную, взглянул на часы. Люся так и осталась стоять у стола. Он окинул ее одобрительным взглядом.

– Красавица ты наша! Как тебя увижу, на душе светло!

Девушка так и вспыхнула от смущения, опустила глаза, приложила тыльную сторону ладони к порозовевшей щеке.

– Так, сообрази-ка нам, Люсенька, бутербродиков и чаю! Да, и пусть Маша съездит на Максимыче в управление, заберет бумагу у Костикова и привезет сюда! Вера Петровна у себя?

В глазах Люси промелькнула растерянность.

– Она весь день была у себя, а после четырех часов к ней приехал один товарищ, поговорил с ней, потом пришли еще двое, и увезли ее с собой. Я так поняла, что ее арестовали. В сейфе валюту нашли.

Беркутов словно окаменел от этих слов. В приемную заглянула Зоя. Вид у нее был невеселый.

– Зоя Сергеевна лучше меня знает!

Зоя кивнула. Она первой вошла в кабинет Анилиной. Беркутов последовал за ней. На пороге остановился, обернулся к Люсе.

– У меня в кабинете гости! Накрой стол: закуска, водочка, пусть выпьют по рюмке! Скажи, я сейчас буду!

Люся кивнула. Беркутов вошел в кабинет Анилиной. Портрет моложавого Брежнева висел на прежнем месте. Зоя тут же вытащила «Мальборо», закурила.

– Веру Петровну арестовали! Я так поняла: КГБ, причем московское управление. Из рабочего сейфа, что был вот здесь, за портретом Брежнева, изъяли валюту. Доллары! Целую кучу!..

Сердце у Беркутова упало. Вспомнилось кликушество Аримина. Выходит, директор плодоовощной базы не так уж глуп.

Зоя потушила сигарету, шумно вздохнула, взглянула на Беркутова. Он погладил ее по руке.

– Я не переживу, если с вами что-то случится! Она всех нас подставила! Я и не знала, что эта идиотка держит здесь валюту. И не свою, скорее всего, а муженька! Честное слово! В тихом омуте черти водятся!

Беркутов кивнул.

– Я тебе верю! Поэтому и не посвящал ее в наши дела! – обронил он. – Но об излишках она знала! Даже расспрашивала меня, что да как. Но я делал удивленное лицо, заверял, что разберусь и все такое прочее! Но она, похоже, и без меня разобралась!

Он нервно усмехнулся. Потом взглянул на портрет Брежнева, покачал головой, развел руками.

– Она ведь не дура?

– Да нет, конечно!

– Каждого из нас, я имею в виду торговых работников, можно хоть завтра сажать, всех до единого. Так уж система устроена! Все требует взяток! И я не знаю, кто нынче способен поломать эту систему! – он вздохнул. – Разве что Андропов…

Беркутов задумался.

– Этот может! – заметила Зоя.

Дверь распахнулась, вбежала Лида. Она была в таком же бело-синем костюмчике, как и все сотрудники гастронома. Увидев мужа, бросилась к нему, слезы брызнули из глаз. Он обнял жену.

– Ну хватит, хватит! Что мокроту-то разводить?! Вроде бы никто еще не умер, – с напускной сердитостью выговорил он и покосился на Зою. Та мило, но не без иронии улыбнулась и вышла из кабинета. Беркутов с женой остались вдвоем.

– Надеюсь, в твоем сейфе валюты нет? – усмехнулся он.

– Ты что?!

Она испуганно и возмущенно всплеснула руками, потом взглянула на семейный портрет Анилиных, стоявший на столе Веры Петровны: супруги, такие счастливые, на фоне Эйфелевой башни. И по щекам Лиды снова поползли слезы.

Полковник Скачко и Вера Петровна сидели друг против друга в следственной камере. Несколько минут оба молчали.

– Вы же знали, что ваш муж ворует? – нарушив молчание, спросил Скачко.

– Да, знала, – ответила она и вздохнула.

Скачко покачал головой:

– Почему же не остановили?! Или каждая новая тысяча долларов наполняла вас гордостью? Я спрашиваю без протокола, мне просто интересно.

Анилина покраснела, опустила голову, задумалась.

В памяти ее всплыл недавний эпизод. По программе «Время» показывали репортаж о похоронах секретаря ЦК КПСС по идеологии Михаила Суслова. Вера Петровна смотрела этот мрачный спектакль в гостиной, пила чай, когда туда вошел муж. Он взглянул на экран, и его лицо так и просияло от радости. Вера Петровна нахмурилась.

– Старый хрыч умер, серый кардинал, мать твою! – выругался муж.

Жена скривилась, укоризненно покачала головой.

– Ну зачем ты так? О покойниках плохо не принято…

– Перестань! Сколько людей сгнобил, идеолог хренов!

– Ну, хватит! Дети еще не спят, – оборвала она мужа.

Анилин плеснул из графина виски, отпил глоток, потом пошел на кухню, но тут же вернулся и бросил на стол пачку долларов.

– Положи туда же! Здесь пять тысяч!

Анилина не шелохнулась, продолжая смотреть хронику похорон. Пачка оставалась лежать на столе.

– Убери! Выбежит кто из ребят, ни к чему это!

– Я хочу, чтоб ты забрал деньги из сейфа! – категорично заявила она ему. – Ты же обещал! Сказал временно, на месяц, а уже полгода прошло! Это мой служебный сейф!

– Вот и хорошо! Под охраной Лени Б. оно надежнее! – не сдержался Анилин, засмеялся и махнул еще виски. – За упокой грешной души!

– Даю тебе две недели!

– И что потом? Выбросишь на помойку? – снова рассмеялся он.

– Выброшу на помойку! – твердо объявила она.

Муж, сощурившись, зло смотрел на нее.

– Что ты за человек, Вера Петровна?! Твоих родичей советская власть полностью выкосила, ты должна, по сути, смертельно ее ненавидеть! А говоришь и ведешь себя так, точно комиссар в юбке!

Анилина не ответила, продолжала смотреть телевизор.

– Ладно, не дергайся! Давай так: съезжу к отцу, у него юбилей через месяц, доллары отвезу к нему, там не найдут! А после этого решим с разводом! Препятствовать ни в чем не буду, квартиру, барахло, детей, все оставляю тебе! Договорились?

Она молча, не оборачиваясь, кивнула. Муж допил виски, ушел на кухню. Анилина продолжала смотреть похороны. Гремел воинский салют. У многих скорбящих в глазах блестели слезы. Слезинка скатилась и по щеке Веры Петровны.

Анилина, сидя за столом в следственной камере, смахнула слезу, глядя в одну точку. Скачко не сводил с нее глаз.

– Вы можете не отвечать на этот вопрос.

Анилина вытащила платок, отерла слезы.

– Я говорю это к тому, что муж мог принуждать вас к сокрытию преступных денег, а это смягчающее обстоятельство! – мягким тоном уточнил Павел Сергеич.

– Никто меня не принуждал! – сердито выпалила она. – Я, знаете ли, уже взрослая девушка!

В дверь постучали. Вошел лейтенант, отдал честь.

– Товарищ полковник! Вас срочно вызывает товарищ генерал!

Полковник нахмурился, поднялся.

– Лейтенант, напоите чаем Веру Петровну! С печеньем! Печенье у майора Бокова возьмите! Позвоните ему в отдел! Я ненадолго!

И он вышел из камеры.

Весна, буйствовавшая в городе с утра, к вечеру волшебным образом превратилась в осень. Над Москвой сыпал мелкий серый нудный дождик. Горели фонари на Тверском бульваре, девушки, лукаво посмеиваясь, скрывались под зонтами, проходившие мимо юноши заглядывали под них и что-то шептали. В ответ девушки только смеялись и отмахивались.

Антон, прижимая к груди букет красных тюльпанов, вертел головой, он не сразу заметил в расплывчатом от дождя свете фонарей свою избранницу. Но вот она вынырнула из подземного перехода, махнула ему рукой. Он радостно замахал в ответ, подбежал, сунул в руки Марии Ивановны букет и, стараясь быть джентльменом до конца, тут же распахнул над головой своего преподавателя огромный зонт. И они зашагали по улице рука об руку. Мария Ивановна хоть и была лет эдак на десять старше своего двадцатилетнего кавалера, но так легко перепрыгивала через лужицы, что казалась молоденькой задорной девчонкой. «Как же идет ей эта голубая шапочка в облипку, и этот плащ с широким поясом обтягивает талию, такую тонкую, того гляди переломится», – думал он, не уставая любоваться ею, находя в своей возлюбленной все новые неоспоримые достоинства. Жутко хотелось обнять за талию, но приличия не позволяли. Он ограничился тем, что взял ее под руку, но вскоре заметил, что идти в ногу с этим хрупким созданием как-то не очень получается. В какой-то момент он даже обозлился на свой рост: ведь был на голову выше ее и поэтому, когда старался попасть в шаг, чаще попадал в лужу. Несколько раз из-под его больших ступней вылетали грязные брызги, обдавая ее стройные ножки в светлых колготках. Он несколько раз извинялся, а она, словно не замечая ни грязи, ни воды, весело, словно воробушек, продолжала щебетать под его зонтом. А потом вдруг, когда в очередной раз он стал извиняться, резко остановилась, отодвинула его руку с зонтом в сторону, закинула голову – теперь капли дождя омывали ее милое круглое лицо с блестящими карими глазами, – крепко зажмурилась и сказала:

– Это первый дождь после зимы, надо загадывать желание!

Антон тут же выставил руку, снова прикрыл Марию Ивановну зонтом, чтоб не намокла, и поторопился с ответом:

– Я уже загадал!

Маша, не открывая глаз, вновь отодвинула зонт в сторону и спросила:

– И что же, интересно?

– Вы хотите знать? – загорелся он. – Правда, хотите?

Маша кивнула.

Тут Антон совсем как-то по-ребячески засмущался, потом осмотрелся по сторонам, словно боясь, что его кто-то может подслушать, опустил зонт и тихо шепнул:

– О вас!

Маша распахнула глаза.

– Почему обо мне?! – А когда увидела, что он не сводит с нее влюбленных глаз, покраснела, как школьница.

Антон набрался смелости и выпалил:

– Потому что вы самая красивая, самая умная… самая…

Пока Антон подбирал новые слова, должные в полной мере перечислить все ее достоинства, Маша подняла его руку вместе с зонтом и по-взрослому приказала:

– Все, хватит! Идемте! – А потом вдруг покосилась на него серьезно и строго и добавила: – Мне давно пора домой! – С этими словами она ловко вывернулась из-под зонта и ускорила шаг.

Антон быстро догнал ее, вновь поднял над ее головой зонт.

– Дождь холодный, вам нельзя без зонта! Вы можете простудиться, заболеете!

Маша продолжала быстро идти, глядя себе под ноги.

– И что?

– Тогда я буду вас реже видеть и… и страдать из-за этого! – выпалил он.

И настолько осмелел, что уже не старался идти в ногу с ней. Маша заметила это и насмешливо хмыкнула. В глубине души ей было приятно слушать его признания. Да и какой женщине не приятно думать, что кто-то будет из-за нее страдать и убиваться?!

Антон облизнул пересохшие губы, он колебался, не знал, стоит ли задавать этот вопрос.

– А что, у вас такой строгий муж? Не терпит опозданий?!

Маша нахмурилась, резко обернулась.

– Что?.. А вот это вам знать совсем не обязательно! – выпалила она и, вырвавшись из-под зонта, ускорила шаг.

Антон постоял минуту-две в нерешительности, затем бросился следом и догнал Машу только во дворе, под козырьком подъезда. Когда расстояние между ними сократилось до полуметра, он неожиданно поскользнулся в луже и потерял равновесие. И чисто инстинктивно, чтоб не упасть, ухватился за плечи Маши. Та едва устояла на ногах, и в какой-то миг лица их сблизились. Антон наклонился, крепко обнял ее и быстро поцеловал в щеку.

Такого напора и наглости Маша явно не ожидала и, успев вымолвить лишь: «Ты сумасшедший!» – выскользнула из его объятий и убежала в подъезд.

Антон отошел в сторону, чтоб можно было видеть все окна дома. Что, если Маша появится в одном из них? Губы горели, сердце колотилось как бешеное, он испытывал восторг и полное смятение одновременно.

«Буду стоять, пока не увижу!» – решил Антон, а потом, невзирая на то, что промок до нитки, вдруг осознал: он счастлив! Никогда прежде ничего подобного он в своей жизни не испытывал. Никогда!.. Былые детские и школьные влюбленности не в счет – глупость, никакая не любовь, всего лишь абстрактные мечтания, дурацкая жажда этой любви. Он окончательно понял, что именно она, Маша, и есть девушка его мечты, понял это после первого поцелуя, пусть секундного, почти мимолетного. Сколько времени он простоял под дождем, Антон не знал, да и знать не хотел. Стоял до тех пор, пока в окне на втором этаже не вспыхнул свет и – о чудо! – в нем показалась Маша, махнула Антону рукой. Он помахал ей в ответ. Потом она жестами стала показывать, чтоб немедленно шел домой, но он все не уходил. Продолжал мокнуть под дождем…

5

Перед тем как войти в кабинет начальника УКГБ по городу Москве Култакова, Скачко заметил, что табличка с именем и должностью хозяина кабинета немного покосилась. Он почти машинально протянул руку, чтобы поправить, выровнять ее, но тут дверь отворилась, и в проеме возникла голова с седым ежиком волос, а затем послышался грозный голос:

– Не трогать! – Затем дверь распахнулась еще шире, и тот же голос, но уже вполне доброжелательный, пригласил гостя войти. – Заходи, заходи, не робей. Это я так просто, для… короче, мой прикол. Маленькая забава, если хочешь знать. Специально эту табличку не поправляю. Таким образом проверяю на бдительность тех, кто ко мне заходит. Заметил, значит, глаз меткий! С первого выстрела во врага попадет. Не заметил – хреново, но не страшно. Не все же наши люди обязаны только стрелять? Я правильно излагаю? – спросил генерал, приглаживая ежик, затем указал на стул. – Ты посиди чуток, я после нашего разговора как раз домой собирался, и, черт, старый хрыч, из головы вылетело, что должен с собой взять.

Култаков словно забыл, что у него в кабинете посетитель, тут же стал сосредоточенно что-то искать по всему кабинету, продолжая при этом бубнить:

– Вспомнить-то вспомнил, что должен захватить, а вот где он… этот подарок, черт его знает. Куда же я его засунул? Спросишь, почему вспомнил? Да потому, что у жены сегодня день рождения, вот прямо сейчас все уже сидят за столом, пируют, выпивают, жена обзвонилась, а я подарок потерял! Эх!

Он рассмеялся, но через секунду после того, как уселся в свое кожаное кресло, обнаружил пропажу. Это были старинные каминные часы с бронзовыми амурами, которые стояли прямо у него перед носом на его же огромном рабочем столе.

– Вот они! – по-детски обрадовался генерал. – Давно мечтал такие часы приобрести! Жена, конечно, обидится, она часы не любит! Якобы намек на возраст. А я люблю! И подарок, между нами, мужиками, покупал тильки для сэбэ! А у нее и так все есть! И часики есть, и цацки разные, просто немерено, целые короба, и манто, и туфельки, и сапожки там всякие! Даже не помню, какие последние покупал? То ли финские, то ли югославские?

Он опять засмеялся, затем сразу без всякого перехода спросил:

– Слушай, кто там древние конюшни вычистил?

– Авгиевы? – удивился Скачко.

– Во-во! – обрадовался генерал. – Именно так! Кто их там чистил-то?

– Геракл!

– Да ты что?! – так и застыл с часами в руках генерал. Затем осторожно опустил их в картонную коробку с нескрываемым удивлением на лице. И когда часы скрылись под слоем тонкой белой бумаги, несколько неуверенно спросил: – Это… римлянин, что ли, какой?

Скачко по-военному четко тут же ответил:

– Древнегреческий герой. Расчистка авгиевых конюшен – один из двенадцати подвигов Геракла.

– Вон оно как… подвиги, значит, – пробормотал генерал, попробовал пригладить ежик, потом попросил: – Слушай, ты все эти подвиги мне выпиши на бумажку, ладно? Только смотри не забудь! – И тут же снова, без всякого перехода, спросил: – Ну что там Анилина?

Скачко с той же легкостью сменил тему:

– Валюту хранила, но участия в аферах мужа не принимала!

– Принимала не принимала! Анилины – воры! Факт известный! Заруби себе на носу, в чем задача. Нам надо подобраться к Беркутову! Он главный вор! И мы должны его скрутить, арестовать, уничтожить! Анилина – мостик, тропиночка! Она нужна как выход на Беркутова! Скажи ей: сдашь его, мы тебя выпустим! Так и скажи! Горы золотые обещай. Вот французы тут поставили пьесу, там у них главный персонаж вор! Они его переодели в костюм президента Франции, выпустили на сцену! Говорят, зал стонал от восторга!

Скачко чуть помедлил на сей раз с ответом, затем все же решился:

– Это я вам рассказывал! Пьеса Жана Жене.

Култаков ничуть не обиделся. Видать, не впервые попадал в такие ситуации и поэтому просто шутливо погрозил ему пальцем:

– Сдается мне, уж слишком ты много знаешь, Пал Сергеич! Вызывает подозрения! И потом, шибко умных у нас не больно-то жалуют, ты это учти.

Вошел шофер. Култаков некоторое время так и стоял с приподнятым пальцем, затем поглядел на него, повертел, словно изучая, и с довольным видом указал перстом на коробку.

– Так, последний приказ. Ты берешь это! – А когда водитель взял коробку с часами, генерал распрямил остальные пальцы и протянул Скачко все пять:

– Бывай, Паша! Не забудь про Геракла! Надо же, какой героический мужик был! Жаль, что не наш! Нет, стой, погоди, давай-ка я тебя подброшу, как раз по дороге.

И он развернулся и вышел из кабинета. Скачко последовал за генералом и водителем. Закрывая за собой дверь, он вновь заметил чуть покосившуюся табличку, но на этот раз только усмехнулся, вспомнив шутку начальника, и двинулся по коридору к выходу.

Генеральская машина подбросила Скачко по адресу, где находился оперативный отдел. Передав жене Култакова наилучшие пожелания и поздравления с днем рождения, полковник козырнул уже отъезжающей «Волге».

Когда Скачко вошел в кабинет, Боков дремал, а Ширшов, говоривший до этого тихо по телефону, тут же положил трубку, хотя напоследок и успел бросить в нее довольно громко:

– Все! Я тебе перезвоню!

Видя, что Боков так и не проснулся, Ширшов крикнул трубке еще громче, хотя она уже и лежала на рычаге:

– Повторяю для слепоглухонемых! Перезвоню!

Боков тут же проснулся, и первое, что увидел, – над телефоном угрожающе навис Ширшов! Шефа он обнаружил только через пару секунд.