Дело гастронома № 1 Латий Евгений
Скачко сделал вид, что не заметил сонного состояния подчиненного, и посмотрел в темное окно.
– Мне нужна вся информация по Анилиной и ее окружению! Вплоть до дедушек и бабушек! Слабые места, отношения с мужем, подруги, всё!
Боков и Ширшов одновременно кивнули, а затем переглянулись.
Скачко подошел к своему сейфу, достал что-то завернутое в газету и положил в свой портфель. Увидев, что его подчиненные застыли в недоумении, добавил:
– Эта информация нужна уже завтра! Так что нынешний вечерок придется вкалывать! Подруга Анилиной в гастрономе – Зоя Платонова. Сходите к ней! Она много должна знать. Приятного трудового вечера, господа офицеры! – Скачко весело им подмигнул и вышел из отдела.
Бокова приказ начальника огорчил страшно.
– Ну вот, хотел сходить в баню! У нас опять горячую воду на месяц отключили! Ты любишь, Ширшов, ходить в баню?! – вздохнул он, жалея об упущенной возможности попить пивка и попариться с дружками.
– Кто же не любит в баню-то! – откликнулся Ширшов. – А что, от меня уже воняет, что ли?
Бокову понравился ответ коллеги, подхватив шутку, он продолжил в том же духе:
– Даже если и не воняет, это еще не повод оставаться на всю ночь с тобой и вкалывать вместо баньки. Эх, если бы ты знал, как там сейчас пар вкусно пахнет хвоей!.. – И он мечтательно покачал головой, представляя густой пар и своих дружков. Спаянная банная команда образовалась как-то спонтанно несколько лет назад. Он просто примкнул к одной из групп, которые ходили еженедельно попариться, как они говорили, «по-особому». Это тебе не просто стоять или сидеть под паром и хлестать себя веником. Все мужики дружно ложились на пол, а посередине стоял один из них и махал огромным веником таким образом, чтоб пар обдавал равномерно каждого из них.
«Только там он и существует, сокровенный момент истины, все равны, не то что на работе», – подумал Боков и перед тем, как отправиться на «охоту», принялся звонить в «соседний отдел»: выяснить, что у них есть на эту самую Зою, подругу Анилиной.
За столом в кабинете у Беркутова сидели его жена Лидия Александровна и дядя Корней с другом. Сам директор пил чай, а у Корнея с другом в рюмках была водка. Перед женой директора стояла рюмочка с ликером. На столе тарелки с бутербродами, баночки со шпротами и селедочкой, тарелка с печеньем и баранками. Здесь же примостилась начатая бутылка «Посольской». Увидев, что дядя Корней все еще продолжает стесняться, не притрагивается ко второй рюмке и закускам, Беркутов поднял свою чашку и первым чокнулся со старым приятелем, затем взял с тарелки одну баранку и произнес:
– Никто не поверит, что нас подружила «баранка», конечно, не эта, а настоящая, шоферская.
Затем Беркутов повернулся к жене:
– Помнишь, Лидочка, я тебе рассказывал про своего благодетеля? Вот он перед тобой, славный Корней Потапыч!
Лида приветливо улыбнулась, подняла свою маленькую рюмочку и чокнулась с дорогим гостем, затем кивнула его товарищу.
– Рада познакомиться, Корней Потапыч! Георгий много о вас рассказывал!
Корней застеснялся, даже покраснел.
– Да я что? После войны все по-людски жить старались!
Беркутов заметил его смущение и тут же поспешил на выручку:
– Старались-то многие, не у всех получалось! – Он положил руку на плечо старого товарища и признался: – Корнеюшка, друг дорогой, я ту нашу первую встречу никогда не забуду. Все стоит перед глазами, и когда мне хорошо, и когда что-то не так идет…
Беркутов действительно часто вспоминал то вроде бы недалекое послевоенное время, когда сразу после фронта он отправился в первый попавшийся таксопарк устраиваться на работу.
Когда наконец Жора Беркутов, пробираясь по длинному коридору и постоянно спрашивая всех, где начальство, нашел кабинет директора, дверь в него грудью, в прямом и переносном смысле слова, неожиданно перекрыла учетчица таксопарка. Они почти столкнулись перед этой самой дверью, и Жоре пришлось уступить, когда он понял, что эта женщина еще и учетчица. Она так и заявила с ходу:
– Я учетчица, мне можно без очереди! – И, не дожидаясь ответа, непонятно каким образом умудрилась протиснуться всем своим мощным телом в едва приоткрытую дверь.
Беркутов присел на грязную лавку, достал газету и начал перечитывать «Правду», которую он уже изучил в общественном транспорте, пока искал дирекцию таксопарка. А когда оказался на последней странице, мимо него в обратном направлении пронеслась учетчица. Заметив Беркутова, она подмигнула ему и потопала дальше не оборачиваясь. Жора встал, постучал в дверь и вошел в кабинет.
За небольшим столом сидел небольшого роста человечек, весь какой-то необыкновенно кругленький. На вид около пятидесяти лет, а вот весил вдвое больше, килограммов сто как минимум. Видно, поесть любил. И лучшим подтверждением служило то, что и при появлении Жоры Беркутова он этого занятия не бросил.
Директор ничуть не смутился, увидев незнакомца, и продолжал, сидя за письменным столом, уплетать черный хлеб с салом и кольцами репчатого лука, покряхтывая от едкого горького вкуса. За спиной на стене – портрет Сталина. Прямо перед директором стояла банка с разливным пивом, к которой он то и дело прикладывался, видно, чтоб смягчить луковую горечь. Коротким жестом он указал на стул, предлагая посетителю присесть. Аппетитно жуя, он поглядывал на сидевшего теперь перед ним молодого Жору Беркутова с двумя орденами и тремя медалями на старенькой гимнастерке. Затем медленно и нехотя отнял правую руку от банки с пивом, словно боялся ее потерять, и взял паспорт незнакомца.
– Чего молчишь, Беркутов Георгий Константиныч?! Рассказывай! Кого возил? На чем возил? Когда возил? И так далее…
– А чего рассказывать?! Последний военный год возил на «Виллисе» командира дивизии! А потом его перебросили на Дальний Восток! Хороший был мужик! – и Жора вспомнил этого хорошего мужика и боевого генерала.
Вспомнил, как они попали под бомбежку, когда Беркутову еле удалось спасти от гибели и машину, и пассажира, да и самого себя, как мастерски удалось перехитрить фашистского пилота, когда они находились в чистом поле, без кустика и деревца, без какого-либо прикрытия. Фашистский «Мессершмитт», или, как его прозвали бойцы за форму фюзеляжа, «глиста», пристал словно банный лист и открыл охоту на его машину. Жора, понимая, что если останется здесь, на прямой открытой дороге, то окажется легкой добычей немецкого пулеметчика, резко свернул в поле и начал петлять. То рванет вперед, то вправо, то вдруг даст задний ход. «Мессер», как назло, не унимался, словно маленькая машинка была в его жизни главной мишенью. Истребитель заходил то сзади, то спереди, то сбоку. Отлетал и снова появлялся, обстреливал то с высоты, а когда и с близкого расстояния во время пикирования, превращая смертоносную атаку в подобие игры в «кошки-мышки». И, похоже, готов был гоняться до тех пор, пока в баке не закончится бензин. Тут «Виллис», как назло, заглох, прокатил еще несколько метров и остановился. И прямо на них в очередной раз спланировал самолет. Жора мысленно уже распрощался с жизнью, но не тут-то было. «Мессер» пролетел так близко, что он увидел лицо пилота. Длинное, бледное, в огромных очках и с нахальной торжествующей улыбкой. Не только лицо, но и жест летчика. Тот просто показал большой палец, мол, «молодец, водитель», покачал крыльями и удалился. Обалдевший генерал достал бутылку водки, разлил ее по-братски в кружки и заставил Жору выпить вместе с ним до последней капли.
К реальности Беркутова вернул голос толстяка:
– А чего с ним не уехал?
– Так там, куда его забросили, дорог пока нет!.. Но у меня есть благодарность от генерала! – поспешил добавить он и начал рыться в сумке.
Директор подождал, пока он достанет бумагу, но брать ее не стал, только отмахнулся:
– Это не обязательно. Я сказал: вакансий нет! И не проси! Все, разговор закончен! – объявил он и начал убирать со стола остатки пиршества. – Все! Занят я, тебе ясно?
Огорченный Жора встал и вышел в коридор. Там уже дожидался другой посетитель, это и был Корней Потапович. Только тогда он выглядел заметно моложе. Корней было поднялся, чтобы зайти в кабинет, потом взглянул на Жору и преградил ему путь:
– Чего приуныл, герой?
– Да тут… – Жора дернул желваками, махнул рукой и двинулся к выходу, на ходу доставая папиросу.
Корней все же сумел остановить Жору, а когда выяснил, что произошло в кабинете, попросил вернуться:
– Эй, герой! Да погоди ты! Посиди тут! – он указал на то же место, где Беркутову пришлось ждать и раньше, а сам взялся за ручку, решительно распахнул дверь и вошел в кабинет. Не прошло и пяти минут, как проблема была решена. Жору зачислили в таксисты.
Всю эту послевоенную историю устройства на работу Беркутов не раз рассказывал жене, друзьям, а сегодня, когда после долгих лет снова встретил Корнея, не мог не рассказать еще раз.
– Вот он, мой главный работодатель! – с искренней теплотой Жора еще раз обнял старого приятеля. – Хочу, чтобы все выпили за моего дорогого гостя!
Корней засмущался, они чокнулись. Беркутов подождал, пока все выпьют, затем стал объяснять, как трудно было найти такую работу в Москве сразу же после войны.
– Так благодаря дяде Корнею я стал таксистом! Он свое место мне отдал, а сам пошел в механики! Шофер после войны… хлебная была должность! И охотников на нее было немало. Молодые ребята вернулись с войны, а что могли делать? Университеты пройти не успели, а баранку крутить – это пожалуйста. Конкурс был, как теперь в иняз. За тебя, дядя Корней! Никогда не забуду твоей доброты!
Он приветливо взглянул на дядю Корнея, тот отмахнулся. Беркутов добавил себе в чашку немного чаю, а гостям – водочки и чокнулся с ними. Потапыч с другом выпили.
Было далеко за полночь. Беркутов вышел из магазина последним, и когда сошел с крыльца, подошел к дяде Корнею. Тот с другом нерешительно застыл чуть в стороне, возле мусорного бака.
– Чего стоим? Прошу в машину! Всех развезу по домам! – и Беркутов распахнул дверцу белого «Мерседеса».
Дядя Корней приблизился к машине, но садиться в нее сразу не стал. Провел рукой по капоту, словно погладил, потом заглянул в салон, и глаза его загорелись. Он даже присвистнул от восторга и попросил Беркутова включить освещение. Тот повиновался, затем сел за руль и включил зажигание. Корней, словно ребенок, любовался светящимися приборами на панели.
– А можно немножко посидеть?.. – робко спросил он хозяина иномарки. – Ни разу в жизни не сидел за рулем такой шикарной машины.
– Не только посидеть, но и поездить, Корнеюшка… – и Беркутов быстро уступил ему место за рулем.
Корней осторожно опустился на кожаное сиденье и, перед тем как занести ноги в машину, постучал старыми ботинками друг о друга, чтобы стряхнуть грязь и, не дай бог, ничего не испачкать внутри.
– Вот это игрушка! – Он ухватился за руль. – Ай да немчура! Ай да авто, вот это я понимаю! А ведь мы их с тобой тогда победили! – искренне вырвалось у Корнея. Спохватившись, он осмотрелся и, увидев, что посторонних поблизости нет, отнял руки от руля, вышел из машины и извинился.
Беркутов пытался успокоить друга:
– К сожалению, ты прав, Потапыч, вот так… Тогда победили, теперь они обошли нас по всем статьям. Ну разве что в области балета… Ничего не попишешь… – Беркутов перевел взгляд на его товарища, затем предложил: – Давай-ка я лучше вас по домам развезу, а?
– Да нет, спасибо, Георгий! – поспешил ответить Корней, видя, что его товарищ совсем не против прокатиться в такой чудесной и дорогой машине. – Нам с Петровичем тут недалеко, на Трубной! Да ты помнишь! Заодно прогуляемся! Продышимся, чтоб женушки не вякали… – но, уловив взгляд жены Беркутова Лиды, он тут же осекся. – Это мы так шутим, Лидия Александровна, бабы они у нас хорошие, это так, для порядка.
– Да что вы, что вы, Корней Потапыч, ерунда, все нормально, на то мы и бабы, чтоб терпеть. Это еще цветочки… – заметила она и уселась на переднее сиденье рядом с мужем.
– Может, все-таки подброшу, места всем хватит? – еще раз попытался уговорить Беркутов Корнея, затем, видя, что тот ни в какую, спросил: – А живешь сейчас все там же, в коммуналке, на Трубной?
Корней улыбнулся.
– А куда ж я денусь? Я ж не… – И, словно оправдываясь, добавил: – Но дети отселились, так что теперь у нас с женой целых две комнаты! – Затем наклонился к Беркутову и спросил тихо, чтоб не слышала Лида: – Можно тебя на секунду?
Тот кивнул, вышел из салона. Дядя Корней отвел Беркутова в сторону, огляделся по сторонам и зашептал:
– Я чего заходил-то? Свадьба у внучки скоро, а родители жениха люди ученые, закусывать любят хорошо, по-солидному, так вот я и зашел, так сказать, попросить. Может, подсобишь в смысле харчей… – сбивчиво и стесняясь, проговорил Корней, после чего облегченно выдохнул: – Все!..
Беркутов почти физически почувствовал, как неловко просить дяде Корнею. Он и сам ощутил неловкость, почти стыд и, чтоб снять напряжение да и не тянуть с прощанием, ответил по-военному:
– Вопрос ясен! Подъезжай завтра, нет, давай послезавтра! Все подготовим в лучшем виде, в тот же день получишь! – Видя, что Корней так и не оправился от смущения, похлопал его по плечу и весело спросил: – Скажи, только честно, не опоздаем к свадебному столу?
Корней вздохнул еще раз и радостно выпалил:
– Никак нет! Не опоздаем!
– Стало быть, решено! Увидимся! – весело кивнул Беркутов, обнял старого приятеля, еще раз напомнил, что тому надо прийти в магазин послезавтра, и, пожав на прощание руку товарищу Потапыча, сел в машину и отъехал.
Андропов сидел в кабинете за огромным письменным столом и медленно выводил в тетрадке слова, которые постепенно выстраивались в строки. В такие минуты он целиком погружался в это свое занятие и, даже если бы до старческого уха донеслись выстрелы или взрывы, бровью бы не повел. В такие минуты он слышал лишь свой внутренний голос, и в реальность его мог вернуть разве что звонок внутреннего телефона. В такие моменты он чувствовал себя богом, творцом, созидателем, хотя в бога не верил. Будучи человеком трезвого ума, объективным, к тому же неплохим знатоком поэзии, Андропов понимал: стихи у него слабые, и опубликовать их он бы ни за что и никогда не решился. Но сейчас это неважно. Он пишет стихи. Свои. Они останутся такими, какими он сейчас их напишет. Останутся навеки. Пусть и в столе. А остальное, все, что он делает и говорит, позже будет истолковано по-разному, как это бывало со всеми, кто достигал вершин власти до него. Он писал:
- Молва идет среди народа,
- Что всех людей вмиг портит власть.
- И все ж опаснее напасть,
- Что чаще люди портят власть.
– Только чтобы ее испортить, нужно как минимум добраться до ее вершины… – медленно шевеля губами, пробормотал себе под нос Андропов, а потом добавил, уже совсем еле слышным шепотом: – Я до тебя доберусь! Обязательно доберусь, а там… будь что будет!
Зазвонил внутренний телефон. Андропов не торопясь взял точилку, засунул в нее карандаш, покрутил и, лишь убедившись, что кончик острый, как игла, отложил карандаш в сторону. Звонок захлебнулся. Андропов закрыл тетрадь и выждал еще немного, знал, что позвонят во второй раз, никуда не денутся. Так оно и вышло. Он неспешно отодвинул тетрадь, прикрыл сверху тяжелой папкой, вставил карандаш в металлический стаканчик и поднял трубку.
– К вам маршал Устинов! – раздался в трубке мужской голос. – Вы ему назначали!
Андропов вышел к Устинову навстречу, поздоровался за руку, улыбнулся, как всегда при встрече с ним. Он каждый раз думал, почему возникает эта улыбка. На этот раз, наверное, потому, что на мундире Устинова красовались целых десять орденов Ленина.
– Дмитрий Федорович, сдается мне, как-то неприлично останавливаться на цифре «десять», пусть она и круглая. Когда появится одиннадцатый орден на твоей могучей груди?
– Даже не знаю… – засмущался Устинов…
– Устал? – глядя ему прямо в глаза, спросил Андропов.
– Как собака! Даже не знаю, с чего начать…
Вошел помощник, поставил на стол принесенный поднос, снял салфетку. Там стоял один бокал, бутылка дорогого коньяка, легкая закуска: лимон, красная рыбка, черный хлеб, белые маринованные грибочки. И стакан с чаем в резном подстаканнике. Помощник вышел. Устинов развел руками.
– Вот за это я тебя и люблю, Юра! За тонкое понимание человеческой души!
Андропов пододвинул к маршалу поднос.
– Выпивай и закусывай, Дмитрий Федрыч! – Он поднял свой стакан с чаем. Маршал было взялся за рюмку, хотел выпить залпом, но затем передумал и поставил обратно на поднос.
– Юра, я-то знаю, ты не куришь и не пьешь. Но еще знаю, можешь пригубить. В особых, так сказать, случаях. Так что считай, теперь как раз тот самый случай. Выпьем вместе. И чокнуться обязательно. Потому как за здоровье. А то сам понимаешь… в одиночку…
Андропов на правах хозяина кабинета налил себе в чайную ложку несколько капель, поднес ее к рюмке Устинова:
– Ну ладно, чокнемся, раз так чтишь ритуал.
Почти одновременно они выпили коньяк. Устинов закусил грибком, взяв его двумя пальцами, а Андропов – тонкой пластиной красной рыбы, подцепив ее на вилку.
– Хорош посол, или как его… маринад хренов, кажется, они добавляют туда хрен?.. – похвалил закуску Устинов. Затем сразу перешел к делу: – Леня совсем плох! В любой момент может, сам понимаешь, что… Костя Черненко рвется из удил! Я правильно говорю: «из удил»?
Андропов улыбнулся, кивнул. Маршал продолжил:
– Леня направил запрос Чазову о твоем здоровье. Нутром чую, Костя науськал! У самого энфизема легких, а тут власть ему подавай! Как пацан, ей-богу! Ну скажи, зачем ему власть?!
Андропов улыбнулся краешками губ.
– «…И все ж опаснее напасть, что чаще люди портят власть…» – вполголоса процитировал свои строки Андропов. Устинов удивился, никак не ожидал этого от Андропова, затем спросил:
– А это ты к чему, я не понял?
– Так, стихи одного знакомого поэта, – отмахнулся Андропов и продолжил: – Медные трубы, Дмитрий Федрыч! И Черненко туда же!.. Собрание сочинений своих издаст, памятник себе в сибирском поселке, где родился, поставит! Да мало ли приятных вещей можно себе позволить?! Взять, к примеру, Леню, собирает машины, золотые монеты и награды! И весьма в том преуспел! – На губах Андропова заиграла саркастическая улыбка.
Устинов заметил эту перемену в лице хозяина кабинета, плеснул себе коньяку, поднес рюмку к губам и спросил, хитро щурясь:
– А тебе власть зачем? – и тут же быстро выпил, словно боясь, что после такого вопроса отберут рюмку.
Андропов сразу посерьезнел. Снял очки, протер салфеткой, снова надел и посмотрел внимательно на маршала, будто прикидывая, поверит тот его словам или нет.
– А вот не поверишь, Дима: хочу всю воровскую нечисть сокрушить! Воровством и взяточничеством заражен каждый второй из наших верхов. Если не каждый первый! Хочу свершить хоть один из подвигов Геракла!
Устинов оторопел от этих слов, хмыкнул.
– В России и при царях воровали да взяточничали!..
– Вот то-то и оно! Должен же кто-то начать крестовый поход! – и Андропов взял дольку лимона и раздавил ее пальцами, чтоб капли попали на красную рыбу.
Устинов крякнул, налил себе еще, быстро выпил одним махом. Закусил рыбкой, потом еще и грибком.
– Кстати, Леня мне пообещал: после майских переедешь на Старую площадь! Так что здесь, Юра, готовь себе замену!
– Спасибо, Дима! Выпей еще! – Андропов понял, что лед тронулся, и улыбнулся с нескрываемой радостью.
6
Зоя сидела в кабинете Анилиной. Было поздно, она уже собралась уходить, достала пудреницу и помаду – привести себя в порядок на дорожку, как вдруг без стука вошел Боков. Зоя отложила пудреницу, бросила на него недоуменный взгляд. Боков достал удостоверение и представился.
– Майор Боков, Московское управление КГБ. Я могу с вами поговорить об Анилиной? Ваше имя Зоя Сергеевна, если не ошибаюсь?
Зоя напряглась. Боков заметил это, взялся за спинку кресла, приветливо улыбнулся.
– Я могу, конечно, вас и повесткой вызвать, если хотите. Но решил, так сказать, без протокола, по-дружески!
Зоя уловила намек, растерянно кивнула, бросила в сумочку пудреницу и тюбик помады. Потом поднялась и сняла плащ.
– Я так понимаю, разговор будет долгий?..
Майор подошел, подхватил плащ и повесил его на вешалку.
– Это зависит от многих обстоятельств.
– Тогда, пожалуй, поставлю чайник, а вы представитесь еще раз. Сами, наверное, знаете, это пугающее красное удостоверение… так что не запомнила.
– Могу еще раз, если надо… Майор Боков, но для вас просто Геннадий Григорьевич. Это мое настоящее имя. Могу еще раз и удостоверение показать.
Зоя отмахнулась.
– Это не обязательно. Верю, верю. Чем могу, помогу, – ответила Зоя и стала доставать из тумбочки стаканы для чая, вазочку с конфетами и печеньем. Потом включила электрический чайник на тумбочке рядом со столом. Каждое ее движение было отмечено неторопливым изяществом. Она знала себе цену, знала, как реагируют мужчины на ее стройную фигуру, красивое лицо с правильными чертами, и никогда не упускала возможности продемонстрировать свои достоинства. – Подзадержалась я сегодня, можно, как говорится, и почаевничать.
Боков, дивясь самообладанию этой привлекательной женщины, внимательно следил за каждым ее жестом, за тем, как она наливает чай в стаканы, как при этом умело и почти незаметно для чужого глаза смахивает салфеткой две капли заварки, упавшие на стол рядом с его подстаканником. Как разворачивает шоколадную конфету наполовину, чтоб обертка осталась в руке. Конфету она протянула ему.
Боков поблагодарил и стал расспрашивать, как и когда Зоя познакомилась с Анилиной, как им работалось вместе, что за человек Вера Петровна. Он искренне удивился, услышав, что Анилина собиралась разводиться с мужем.
– Одного не пойму! Если Вера Петровна была на грани развода, почему же хранила его валюту у себя в рабочем сейфе?
– Я и сама не понимаю! – огорченно воскликнула Зоя. – Да мы все здесь в шоке. Может, она вообще не знала про эти деньги? – попыталась оправдать она Анилину.
– Ага, как же, не знала! Не вяжется, знаете ли! То, что прятала, – факт доказанный! А раз прятала, значит, считала часть денег своими, так получается? Закон диалектики!
Зоя пожала красивыми покатыми плечами:
– Ну уж не знаю, при чем тут диалектика и как все это объяснить…
– Мы поэтому и беседуем с вами, чтоб все стало ясно, чтоб все по закону. А закон… насчет валюты, сами знаете… строгий.
– Известно, что строгий… Впрочем, мы с Верой никогда на эту тему не говорили!
Понимая, что дальше нет смысла напрямую говорить о валюте, Боков решил сменить тему и как бы невзначай спросил:
– Вы были знакомы с ее мужем?
Тут Зоя выпрямилась и даже немножко повысила голос.
– Еще бы! Нахал и бабник! Я была, ну, скажем так, подругой Веры, работали вместе, праздники вместе отмечали, как бывает на работе. А он, гад, упорно хотел затащить меня в постель. Даже квартиру снял и передал мне ключ! – выпалила Зоя и покраснела, отчего стала еще краше.
Неудивительно, что в постель хотел затащить, подумал Боков, я бы и сам… но тут же отмахнулся от этой мысли.
– А вы что?
– Что я?! Перестала с ним разговаривать, пригрозила, что обо всем расскажу Вере. Только после этого немного угомонился! – сказала Зоя и после этих слов сразу успокоилась, даже облегченно выдохнула, словно сбросила с себя какой-то грех.
Боков заметил это, улыбнулся и задал следующий вопрос:
– И Вера Петровна ни о чем не догадывалась?
– Да все она знала! Детей было жалко. Мальчик третий класс заканчивает, старшенькая – шестой. Вера так трудно их рожала! И вот на тебе! Я думаю, у них уже давно шло к разводу. Только она не жаловалась, никогда об этом не говорила, даже с близкими подругами!
– Почему? – удивился Боков.
– Гордая она! Из старинного рода. Правда, от него только она одна и осталась!
Зоя вздохнула и отвернулась. Затем встала, сказав, что сильно разболелась голова, достала из аптечки упаковку таблеток, выложила на ладонь две, бросила в рот и запила чаем.
Боков сразу сообразил: таким образом Зоя дает понять, что больше не готова отвечать на вопросы, и решил подыграть ей. Он встал, снял с вешалки ее плащ и предложил проводить ее до дома. Зоя согласилась.
Павел Сергеич ужинал у себя дома на кухне, с аппетитом поглощал котлеты с картошкой. Маша сидела напротив, рассеянно ковыряла ложкой в тарелке с творогом и вареньем, грустно улыбалась. С женой что-то происходит, понял Скачко. Он отодвинул от себя почти пустую тарелку и спросил:
– А знаешь что? Давай-ка в это воскресенье поедем на машине в лес, отдохнем, погуляем на природе?! Сто лет не выбирались!
Маша так и застыла с ложкой у рта. Затем вернула ее в тарелку, так ничего и не съев.
– Но сейчас в лесу еще грязно, даже снег до конца не растаял! К тому же в это воскресенье я собралась на выставку в Музей Пушкина.
Скачко немного удивился:
– Пушкина? А что, здорово. Чего ж меня не зовешь?
Вместо ответа Маша нервно принялась за еду. Творог в тарелке быстро закончился, на дне остались только цветные разводы от клубничного варенья, а она все продолжала ложкой набирать пустоту, пока Павел не поймал ее за руку и не остановил это бессмысленное занятие.
– Тихо, тихо… Успокойся.
Она вырвала руку и выпалила:
– У тебя же никогда нет времени на меня! Тебе же некогда! Всегда некогда! Сколько раз я предлагала сходить в театр, в кино, даже билеты покупала! До сих пор удивляюсь, как это ты на нашу свадьбу выкроил время?!
Тут Скачко ляпнул по простоте душевной:
– Я тогда был на больничном!
Маша нервно рассмеялась, всплеснула руками.
– Ах, ну да, конечно, вспомнила! Действительно, рука была сломана! Может, прямо сейчас тебе еще что-то сломать, чтобы ты наконец заметил, что у тебя есть дом, жена, родственники, в конце концов! – Маша сделала короткую паузу, затем, вспомнив что-то, добавила: – Ты даже к маме на день рождения не приехал! Она, между прочим, обиделась! Сказала: твой муж нас презирает, знать не хочет! А что я ей возразить могу?! Вот скажи: чем ты настолько занят, а?!
Полковник не ожидал такого взрыва, нахмурился.
– Ну, мы тут одно дельце крутим, расследуем… Не хочу вдаваться в подробности, да и, честно говоря, не могу!
Маша даже обрадовалась такому ответу. Начала нервно накладывать в пустую тарелку новую порцию творога с вареньем.
– Дельце, говоришь?! Ну а если без подробностей?
– Хищения там… всякие! Понимаешь?.. – Он улыбнулся, надеясь, что на этом неприятный разговор закончится. Увидев, что жена так и не успокоилась, добавил: – Не хочу тебе аппетит портить! Ерундистика, словом!
– Ты мне зубы не заговаривай. Хочешь сказать, что из-за этой ерундистики ты к маме не смог заехать?! – глядя ему прямо в глаза, но уже мягче, спросила Маша.
– Ну да! Я, честно, совсем замотался! Начальство опять же на ковер таскает!
Маша налила ему чаю. Он взял ее за руку. Погладил тонкие длинные пальцы. Напряжение немного спало.
– Ты не поверишь, я сам жутко переживал, что не смог к твоей маме заехать! – Он поднялся, обнял ее. – Поверь, я жутко тебя люблю! Честное пионерское!
Маша не ожидала такого поворота, даже немного растерялась.
– Как это «жутко»?
– Извини, оговорился! То есть как сорок тысяч братьев любить не могут!
Маша грустно улыбнулась, покачала головой. Скачко улыбнулся ей в ответ.
– А знаешь, совсем забыл. Я тут кое-что тебе принес! Ну, что ты просила, – прошептал он, взял портфель, вытащил оттуда пакет, завернутый в газету, и передал Маше.
Та развернула подарок. В газете была книга. «Август 14-го» Солженицына на русском языке. Маша обрадовалась как ребенок, бросилась мужу на шею. Скачко обнял ее, погладил по спине. А потом строго заметил:
– Напоминаю: из дома не выносить, никому не показывать и уж тем более не давать, в общественных местах не читать! Он, сама понимаешь, наш идейный враг, но имеешь право знать, что пишут враги!
Маша не обратила на его слова никакого внимания, она была счастлива, так и вцепилась в книгу. Она давно просила мужа достать ей Солженицына. А тут – такая удача, прямо с доставкой на дом!
– Спасибо! – И она поцеловала его в щеку. Скачко сразу оттаял. Не выпуская книгу из рук, Маша развернулась и убежала в комнату. Полковник взял ложечку творога с вареньем из ее тарелки, проглотил и скорчил кислую гримасу.
Когда Скачко в пижаме вошел в спальню, Маша уже лежала в постели, читала Солженицына. Он молча лег и, чувствуя, что она не реагирует на его появление, уткнулся носом в шею жены. Она улыбнулась.
– Перестань, мне щекотно! – капризно протянула она, не поворачиваясь к нему. – Дай главу дочитаю…
– Интересно?
– Конечно! Он здорово пишет!
– А ведь за чтение его книг срок дают! – сам не понимая, зачем он это говорит, заметил Скачко.
Маша повернулась к нему:
– Что, можешь и меня посадить?
Полковник ответил не сразу.
– Ну… В принципе могу.
– Это ужасно! Господи…
– Я, как убежденный марксист, могу процитировать на этот счет Ленина… Он говорил, что детей нельзя гладить по головкам, а надо бить линейкой по рукам…
Не успел он закончить фразу, как Маша перебила его:
– Я это читала!
– А он, как нам с тобой известно, наш бог. Какой бог, такое и государство.
Маша заглянула ему в его глаза, как-то жалостливо улыбнулась, потом погладила по голове.
– Давай не будем об этом, иначе можно с ума сойти! – Она погладила мужа еще раз, повернулась на другой бок и снова принялась за Солженицына.
Ее заворожили колоритная ставропольская речь и описания юга России. Маша погрузилась в ту далекую пору, так живо представила себя в солженицынском доме с «царскосельским видом». Читая, она шевелила губами: «Проехали станцию Кубанскую…в разрыве тополевой посадки, сопровождающей поезд, показался верхний этаж кирпичного дома с жалюзными ставнями на окнах, а на угловом резном балконе – явная фигурка женщины в белом… Вела вниз внутренняя деревянная лестница. Над ее верхним маршем лелеялся царскосельский вид… Дальше вились сиреневая, каштановая, ореховая аллеи».
Маша закрыла глаза, незаметно для себя задремала с книгой в руке. И во сне еще раз увидела картину, описанную Александром Исаевичем, но только на сей раз на этой аллее она была не одна, рядом шел Антон.
Беркутов в пижаме с заспанным усталым лицом вошел в ванную и начал чистить зубы. Выдавив остатки пасты на щетку, он понял – домашние запасы «Колгейта» подошли к концу. «Надо бы не забыть завтра заказать блок», – подумал он. И почему-то вспомнилось, как несколько лет назад из-за границы ему в подарок привез фирменную зубную пасту кто-то из космонавтов. При этом космонавт, как всегда по большому секрету, рассказал, что вообще-то зубную пасту изобрели в СССР, специально для космонавтов, чтобы они могли в невесомости чистить зубы, так как зубной порошок распылялся по кабине. Беркутов рассмеялся, вспомнив эту историю. До середины шестидесятых он и сам пользовался зубным порошком – его еще называли «парусинным гуталином», потому что часто применяли для чистки парусиновой обуви.
– Что же такое смешное ты увидел в зеркале, что так громко хохочешь? – услышал он голос жены, а вслед за этим в ванную вошла и она. Лида была в халатике и держала в руке альбом Босха.
– Представил себя на приеме в Кремле. Получаю из рук Брежнева Героя Социалистического Труда, он весь при своих орденах и медалях, а я стою перед ним голый, в белых тапочках, точнее, не в тапочках, а в парусиновых туфлях.
– Тьфу на тебя, типун тебе на язык. С чего ты…
– Да вот паста кончилась… вспомнил белый порошок.
– Давай заканчивай наводить марафет, ты у меня и без того красавец, дамочки так и липнут! – пошутила Лида и, указав на альбом, спросила: – Тебе только один экземпляр привезли? Я же просила еще один, для племянницы! Или забыл?
– Не забыл. На следующей неделе будет!
– Умница, котик! А завтра никак нельзя? У Маринки послезавтра день рожденья. Она этого Босха просто обожает!
– Хорошо, завтра сам заеду, возьму! А если что, отдай свой, потом принесу еще один.
– Золото, а не муж! – воскликнула она и чмокнула его в спину. – А знаешь, Старшинов завтра с утра будет в управлении! Мне Костиков сказал! – С этими словами Лида развернулась и вышла – готовить завтрак.
Беркутов прополоскал рот водой, еще раз придирчиво взглянул на себя в зеркало. Тут в ванную комнату вновь заглянула Лида.
– Да, совсем забыла! Верунька-то наша беременна! – почти весело заявила она. У Беркутова от такого сообщения вытянулась физиономия.
– Что?!
Он опустил голову, набрал в ладони холодной воды и плеснул себе в лицо. Ничего себе сюрпризец преподнесла дочурка!
Читать бесплатно другие книги:
