Раненый город Днестрянский Иван

60

Радовались недолго. Чуть стемнело — снова обвальный грохот. Сплошные стрельба и канонада. Сверху одна за другой виснут ракеты. Изредка их призрачный свет перекрывается сиянием осветительных мин. Все подняты в ружье. Ждем атаку националистов. От постоянного обстрела вновь потери. Шарахнуло волной и мелкими осколками Андрюху Сергеева у черного хода, а в частном секторе — просто труба. Чтобы не терять людей, приходится вновь оставить угловые кварталы перед кинотеатром.

Утром становится ясно, чего добивались мули и что у них неплохо, прямо надо сказать, получилось. Воспользовавшись нашим отходом из-под обстрела, они вновь, и на этот раз прочно, заняли кинотеатр «Дружба», проломили стену зрительного зала напротив разделительной полосы улицы Коммунистической и оборудовали там огневую точку. Теперь контролируемый ими отрезок улицы рассекает наши порядки, затрудняя доступ в кварталы на другой ее стороне. А чтобы мы не подобрались к кинотеатру, на крышу одного из домов за парком враги затащили скорострельную 23-миллиметровую зенитку. Обложились там мешками с песком и балками, и «шьют» из нее частный сектор напротив кинотеатра и нависающие сбоку над «Дружбой» наши дома на Калинина. Дуэли с этой пушкой и прикрывающими ее пулеметными гнездами опоновцев в общежитии по улице Кавриаго шесть, мы не выдержим.

Ясно, как белый день! И продолжают хлопать, все больше разрушая уже наполовину сожженный и лишенный крыш угловой квартал, молдавские минометы. Вскоре и от соседей справа приходят плохие вести. Противник продвинулся и там, повторно осев на Пушкинской. Националисты заняли горком партии и ранее ничейные здания между Пушкинской и ГОПом. Националы расширили свои владения от школы N 2 вглубь улицы Комсомольской, выселяют оттуда оставшихся жителей. Рассекли нас и приближаются, вползают в центр города!

Таким образом, положение в нашем секторе обороны еще больше ухудшилось. Ничего, мы им покажем! Надо выбить их из «Дружбы»! И мы снова получим свободу маневра, отгоним врагов за Херсонскую улицу, за парк между улицами Горького и Кавриаго, и отобьем дома на Пушкинской! Это надо сделать, пока враги не вышли к улице Коммунистческой на всем ее протяжении и не заняли стадион.

Комбат и Али-Паша думают так же. Поприветствовать мулей НУРСами, под суматоху выкатить на прямую наводку пушку и расстрелять. А потом рота Горбатова закончит дело. К маневру через улицу готовится наша БРДМ, и мы идем в подворотни на Коммунистической, чтобы отвлечь румын автоматным и пулеметным огнем. Прямого толку от этого будет мало, но надо хоть как-то прикрыть артиллеристов. По дороге неожиданно нарываемся на группу женщин. Надо же, не всех распугала канонада! Местные жительницы, несмотря ни на что, пытаются забраться в свой простреливаемый квартал, спасти еще хоть что-нибудь из своего барахла. Ссылаются на то, что их пропустили сюда казаки и просят разрешения идти дальше. С дикой бранью пацаны этих недотеп разгоняют. Крови и смерти еще не видели? Здесь будет бой!

Сидя с Витовтом за углом, напряженно вслушиваемся. Начало — три очереди. Крава с Ваней в поисках удобного места залезли еще дальше вглубь, за опоры конструкций недостроенного стадиона. Тятя и Федя сзади, на подхвате, преуморительно волнуются. Мы совсем близко от места, на котором нас в первый день причесал пулемет, и бээрдээмка выедет для залпа на тот самый перекресток, который мы тогда опрометчиво перешли. Умница Али-Паша, он вовремя понял значение проходов в частном секторе! Не будь заблокирован квартал у кинотеатра, в который залезли мули, мы бы здесь не сидели.

Очереди! Шр-р-рах!!! Тут же, чуть выглядывая из-за угла, строчу в сторону «Дружбы». К разрывам НУРСов примешивается какой-то звук. Прячусь назад и тут же даю длинную очередь снова. Когда автомат осекается, выплюнув последний патрон, отчетливо слышу этот же звук: «Дум-м!». Из соседнего дома фонтаном летят кирпичи. Каменная струя широким веером ложится на выщербленный асфальт. Это что еще за говномет?! Сзади что-то орут Кацап и Тятя, подбегает к ним Гуменюк. Он же должен быть рядом с бээрдээмкой! И почему наша пушка не ведет огонь?!

— Атас! Сматываемся!

— Да в чем дело?!

— Давай назад, приказ…

Приказ есть приказ. Передаем его Краве и Сырбу. И вовремя. Ожило пулеметное гнездо на верхнем этаже шестого дома по Кавриаго, загрохотала с соседней крыши зенитка. А вот и новенькое: сильная стрельба началась из пустого еще час назад парка. Обстреливают стадион и дома по нашей стороне улицы. Все! Чукотский песец… Провалили задачу!

— Твою мать! Да мы же не отойдем! Сволота прямо за оградой парка!!!

— Гранаты! Кидайте гранаты!!!

С усилием вырвав кольцо, швыряю яйцо эргэдэшки. И неудачно. Граната, упав на ограду, лягушкой отскакивает в сторону. А там неожиданно шевеление, из-за забора пошла стрельба. Юзом по забору граната сваливается туда. И сразу взрыв.

— Бежим!

Сзади гремят еще два или три взрыва. Фу-у, отступили! Ну и гренадер из меня оказался! Косой глаз и кривые руки. Лишь случай и страх помогли…

— Да что там у вас, где огонь?!

— Машину разбило!

— Как разбило? — силясь понять, ору я.

— Пушка в кинотеатре! Орудие у них там, не пулемет! Хорошо, успели дать задний ход и колеса крутятся… Сама пошла назад под уклон… Водитель ранен… Надо помочь, пока не накрыли…

Сволочизм! Кричу бойцам срочно валить из квартала, откатывать разбитую машину. Через минуту, минами засыплют… На бегу Гуменяра горестно выдыхает:

— Как же он без ног теперь-то?

— Да пошел ты к черту со своей жалостью! — неожиданно взрываюсь я, давя больно кольнувшее внутри чувство. Нельзя себя жалеть. И других тоже. Гуменюк удивленно и обиженно озирается на меня.

Последняя машина… Хоть наши и вернулись в Бендеры, в обеспечении техникой ничего не изменилось. Как, потеряв последнюю машину, мы будем воевать? Кому это нужно, упрямо держать почти все силы и технику за Днестром и в результате терять людей, позволять мулям разбивать город, вместо того чтобы выбросить их из него раз и навсегда? Он же наш город, наш! Кому надо разбивать наши собственные города?!!

Не верю, что нет оружия и техники. Несмотря на открытое и скрытое противодействие генерала Неткачева и его штаба, к лету этого года у 14-й армии забрали вооружений достаточно. Еще в феврале гвардия и милиция остановили большую автоколонну, вывозившую российские оружие и боеприпасы в Молдову. Как вскрылось это двурушничество Неткачева, стало ясно, где может оказаться русское оружие и чего стоит российский «нейтралитет». С армейскими складами перестали церемониться. В марте приднестровцы полностью захватили склад вооружений Парканского батальона радиоэлектронной борьбы. После этого подходы к складам стали минировать, но преодолевалось это эффективно и просто. Женский забастовочный комитет Приднестровья собирал толпу, подгоняли пару «КамАЗов». Ставили их один за другим. Затем задний «КамАЗ» толкал к воротам склада переднего, и тот подрывался на минах. Его оттаскивали, к воротам шли женщины, открывали их и передавали гвардейцам все, что там полезного было. Российские караульные права стрелять на поражение не имели, да и не хотели. Вопреки приказам командования многие солдаты и офицеры сочувствовали Приднестровью.

Технику со складов тут же приводили в порядок и вводили в строй. Кое-что снимали с платформ следовавших через Бендеры и Тирасполь эшелонов выводимой из Европы Западной группы советских войск. Вместе это многие десятки разных боевых машин. Десятки стволов полевой и зенитной артиллерии. Так где же они? Под Дубоссарами и Кошницей? Тогда почему националы спокойно ведут переброску резервов с этих направлений в Бендеры? Что-то с организацией вооруженной борьбы у нас неладно.

Тираспольские газеты, ища укрепляющие веру населения примеры, вывели аналогию, будто Приднестровье можно сравнить с Израилем. Благодаря своей промышленности и мудрой организации оно-де от всех врагов отобьется. Но у Израиля все жестко: семь дней — бац, бац — и все вражьи морды биты. Не слышно было ни разу, чтобы арабы вдруг подошли к Тель-Авиву или Хайфе. А у нас Бендеры националисты без пяти минут взяли! И Дубоссары с начала войны под непрерывным огнем из Кочиер и с Голерканской горы. По тем результатам, что налицо, получается у нас не лучше, чем у египтян и иорданцев, которые вместо стрельбы бухаются задом вверх, башкой вниз — молиться. Просто дикое зло берет.

Прошел слух, костенковцы после расстрела своих ребят под крепостью хотели штурмовать штаб 14-й армии и тираспольский Дом Советов, чтобы воздать сполна засевшим там изменникам и бездарям. Штурм предотвратил сам президент Смирнов, заверивший всех, что приказа прекратить помощь Бендерам и оставить город не было, и теперь все будет по-другому. Это костенковцы погорячились. Но их можно понять…

За минувшие сутки наше отношение ко многим вещам изменилось. Належались под огнем перед закрытыми дверями. Натолкались тяжеленного броневика руками! Набегались через тридесять кварталов. Насмотрелись, как часами лежат раненые, ожидая, когда за ними пришлют машину. Хватит! Теперь мы без колебаний вламываемся в любой дом, если он нужен нам для борьбы. Мы разбиваем стекла и вырываем провода зажигания в любых подвернувшихся автомобилях, без колебаний высаживаем людей, сливаем бензин для буксирующего пушку грузовика. К черту хныкающих хозяев и беженцев! Они добегут пешком, а нам надо воевать…

61

Хуже, кажется, некуда. Мы сброшены с верхних этажей вниз и вынуждены полностью оставить частный сектор напротив кинотеатра. Мулячья «Шилка» продолжает обрабатывать наши пятиэтажки. Особенно достается торцу угловой общаги. Методично шлют мины на крыши и во дворы молдавские минометы. А наши молчат. По причине нехватки боеприпасов, которых с армейских складов за последние месяцы прорву вынесли, но, куда надо, почему-то не довезли. Орудие из «Дружбы» несколькими выстрелами разнесло частный дом напротив, и теперь помалкивает. От того, что оно не может напрямую стрелять по нам, никому не легче. Вторая пушка обнаружила себя в углу парка, за перекрестком с улицей Кавриаго. Третья — на улице Некрасова. По-взрослому румыны за нас взялись…

Потерян большой участок Коммунистической. Кварталы на ее западной стороне утрачены надолго, если не навсегда. Фронт теперь на улице Калинина, и можно рассчитывать только на себя и на слабую помощь огнем от соседних отрядов, в то время как противник может скрытно накопиться и быстро атаковать. Да какое там, к черту, взаимодействие! У ТСО и бендерских гвардейцев огневых средств и боеприпасов не больше нашего. Мысли упорно возвращаются к тому, как мы будем отбивать атаку, которая должна начаться после этого непрерывного обстрела, истощающего силы и нервы. К вечеру, когда солнце окажется на стороне противника, а мули напьются, станет еще хуже. Добавится густой беспорядочный огонь из стрелкового оружия и гранатометов. Это уже вычислено нами за правило. За ГОПом застряли на путях несколько вагонов с производимым в Бендерах коньячным напитком «Тигина». Они придадут националам бравого духа.

Слабым утешением служит лишь заявление президента Снегура о неприменении Молдовой танков. Он сделал его после трехдневных наскоков приднестровской и российской прессы. Смущение домнула президента можно понять. Среди переданных Россией в Молдову вооружений танков не было, а значит, они появились из Румынии. Вот он и торопится опровергнуть вовлечение Румынии в приднестровский конфликт. Факт применения боевой авиации националы тоже отрицают. Но от танкобоязни мы уже излечились. И не заметно, чтобы наши враги страдали ею. У них и без танков силы хватает…

Наш полуразбитый батальон уже совсем не похож на тот сводный отряд, что пересек реку вечером двадцатого июня. Тяжкая ночь на двадцать третье перетасовала его, и тираспольчан у нас теперь едва наберется четыре десятка. Из переправившихся обратно на восточный берег и ополченцев, отпущенных за семьями по домам, половина не вернулась назад. И все большую роль начинают играть группы бойцов из вспомогательных отрядов Бендерского батальона, вышедших к нам с оружием в руках с окраин города, из-под Гыски и Протягайловки. Надежные, бывалые люди. Это они вопреки всему вывели из окружения КАМАЗ, старенькую пушку ЗИС и два миномета… Но как же всех вместе нас мало! И по-прежнему нет оружия, чтобы дать его ополченцам новой, второй волны. Оружие можно только отбить у врага…

Плохим положением дел озабочен и городской центр обороны. Под утро пошли мимо нас разведгруппы Бендерского батальона. Как изваяния замерли у своего трофейного БТРа знаменитый бендерский комбат и его верная охрана. Любой ценой надо узнать намерения националов. Нужны пленные. Через час после прохода групп послышались перестрелки и взрывы. По ничейной полосе и нашим позициям начался минометный обстрел. Видно, нелучшая это была минута для меня и ребят из вспомогательных отрядов, чтобы проситься обратно в Бендерский батальон. Посуровел лицом и отказал комбат. По мнению Костенко, мы здесь нужнее. Охрана же, уловив былую связь между нами и комбатом, наоборот, смягчилась.

Не без потерь, но выполнили костенковцы свою задачу, вышли обратно через детсад на улице Горького. А нам — ждать распоряжений и теряться в догадках. И лишь поздно ночью узнаем, что в этой разведке погиб один из лучших бойцов Бендерского батальона Коля Белан.

Мрачно наблюдаем за вчера еще безопасной улицей. И вдруг, ужас, автобус с людьми мчится по Коммунистической прямо к «Дружбе»! Ему машут, кричат. Кто-то, рискуя собой, выскакивает к обочине, крест-накрест поднимая руки. Перед автобусом ложатся предупредительные очереди. Остановить, остановить это безумие! Водитель начинает тормозить, но уже поздно. Он на линии огня. Чтобы избежать непоправимого, надо не останавливаться, а поворачивать на скорости в первый попавшийся проулок. Но водитель этого не понимает. Рявкает в кинотеатре пушка. Гулкий взрыв. Белым градом вылетают из окон автобуса стекла, вспыхивает огненный шар.

Автобус горит, и в нем горят люди. По асфальту вокруг разлился горящий бензин, и в него под облаками чадного дыма выпрыгивают из окон пылающие фигуры. Нечеловеческие, дикие крики сразу же глушит густой пулеметный и автоматный огонь мулей. Фигуры крутятся волчками, падают на дорогу и остаются догорать. И ничего нельзя сделать. Али-Паша, Серж и еще несколько бойцов сверху пытаются стрелять по кинотеатру. Против них сразу же подключается зенитка. Только бы не убило еще кого-нибудь напрасно!!!

Все кончено. Наш огонь подавлен. Какой омерзительный день! Хуже, чем двадцать второго! Это из Тирасполя на двух автобусах подбросили подкрепление. Сопровождения не было, а ошалевшие от обстрела на мосту водители плохо знали город. Вот он теперь перед нами, иссиня-черный «дуршлаг смерти», полный сгоревших тел. На это нельзя долго смотреть. Вернувшись в кое-как обжитый Тятей и Федей закуток общежития, спрашиваю у них водки. Они, потрясенные, извиняются, что всю только что выпили сами.

— Так найдите еще! — рявкаю я.

Скоро подводят итог. Больше двадцати погибших и только семеро спасены. С ранами и ожогами их срочно отправляют обратно, в госпиталь. К вечеру получаем скудное пополнение людьми. Разделили между отрядами тех, кто ехал во втором, вовремя остановившемся автобусе. Новички в подавленном состоянии, и есть отчего. Пополнение не возмещает потерь, Али-Паша ликвидирует третье отделение.

Будущее не сулит ничего хорошего. Поэтому надо шевелиться. Вечером пытаемся обстрелом из пулеметов и подствольников заставить мулей попятиться из парка. Ни черта не выходит. Их ответный огонь сильнее нашего. Дать бы по ним хоть несколько мин, но мин нет. В сумерках обнаглевшие от безответной стрельбы мули высылают разведку на стадион. Вот этого-то мы им как раз не можем позволить! Один из румыноидов валится на асфальт, второй виснет кверху задницей на заборе, и вновь начинается дичайшая стрельба, такая густая, что мы не в силах помешать мулям уволочь своих покойников и подранков.

Чуть позже, надеясь, что враг не будет повторять неудачную вылазку, снимаем со стадиона часть людей. Глубокой ночью делаем еще одну попытку разделаться с румынами в кинотеатре. На Первомайскую улицу, за угол стоящего в глубине дома, перекатываем нашу единственную пушку. Командир орудия Колос и его артиллеристы ругают позицию. Кинотеатр почти полностью закрыт стоящими к нему вплотную домами. Али-Паша с Горбатовым остаются командовать внизу, а я вместе с Сержем и Жоржем лезу наверх — корректировать и наблюдать. Серж фыркает и ругается, продолжая держать меня за сопляка, но в шуме боя дальше, чем метров на десять, не крикнешь, в темноте жестами не покажешь, нужна цепочка и нужны стволы, чтобы в случае чего артиллеристов прикрывать. Поэтому за нами лезут еще Семзенис, Крава и Сырбу.

Корректировать, собственно говоря, нечего. Прямая, хотя и захламленная до крайности, наводка. Сверху вниз сигналы передаются совсем просто. Один вертикально сброшенный камень — «так держать». Кинули левее — «дайте левее», а вправо — «правее». Голь на выдумки хитра. В два часа ночи грохает орудийный выстрел.

— Так держать! — вопит с края крыши Серж. Вниз сваливается кирпич. Не дожидаясь наших примитивных сигналов, Колос снова стреляет. Мули открывают осатанелый огонь. Зенитка перед нами захлебывается очередями. Хорошо, мы сейчас не в передовой, а в следующей за ней пятиэтажке! Когда наша пушка замолкает, галопируем вниз. Все ли в порядке? Но зенитка противника оказалась в состоянии достать и сюда.

Деревья бессильно бросили вниз сломанные ветви, из стволов торчит щепа. В верхнем углу орудийного щита свежие вмятины. Кому-то перематывают бинтом покорябанную щепой и мелкими осколками голову. Буквально метра «мертвой зоны» мулям не хватило. Сматываться надо. Наваливаемся с разных сторон на пушку. Надо откатывать, сейчас врежут минометы.

— Раз-два, взяли!

— А ну давай, пехота!

— Налегли, долбическая сила! — начальственно прикрикивает заряжающий.

Обругать его, что ли? Нет, он и сам навалился изо всех сил. Парнишка не хилый! Катится, родимая! Быстрее, еще быстрее! Ага, вот уже и врезали! Поздновато спохватились, домнуле, поздновато! В несколько приемов, пару раз приседая за лафет и разбегаясь от мин, перекатываем орудие дальше в тыл.

Рано утром вместе с колосовским наводчиком смотрим результаты. Серж сплевывает. Попасть-то попали, но снаряд прошел через ближнюю часть зала, впритирку к фасадной стене. Глубина не затронута. Противник там целехонек, и нашими стараниями просто обзавелся нелишней по жаркому времени года вентиляцией. Примитивная проверка, проведенная спустя десять минут, подтверждает, что дела обстоят именно так. Кроме того, озабоченные нашей авантюрой мули теперь гораздо больше внимания уделяют обстрелу улицы Первомайской. Вскоре отмечается, что они проковыряли второе «технологическое отверстие» в стене кинотеатра и подтянули еще одну, ранее не замеченную нами зенитку, установив ее в недоступном месте, за углом одного из своих домов. Поднеся по долгу гостеприимства чарку наводчику, которого кличут смешным прозвищем Ешкин Свет, разбредаемся восвояси.

62

Следующие несколько суток проходят как в бреду, в пыли и усталости кошмара. В первый из этих дней националисты, еще раз обстреляв нас и частный сектор между кинотеатром и стадионом, скрытно заняли его силами не менее роты. На них напоролись бойцы ТСО и ополченцы. Нескольких человек взяли в плен и тут же расстреляли. На трупе одного из ополченцев враги вырезали звезду и знаки в виде латинских букв V — победа. После таких вещей людей за стойкость агитировать не надо. Из уст в уста прошло: румын кончать на месте, в плен не брать! В тот же или на следующий день просочившиеся от ГОПа опоновцы причинили большие потери новоприбывшей казачьей сотне, которой было поручено оборонять железнодорожный вокзал. Мы вовсю стережемся неприятельских вылазок и напряженно думаем, чем на это ответить врагу.

Случай для мести представился скоро. До того обнаглели, гады, что прямо на углу Первомайской и Херсонского переулка начали копать траншею. Мы подождали, чтоб кучно собрались, и врезали. Убили четверых. Троих на месте, а последний убегал, и я опять по нему промазал. А может, попал, но упал он не от моей очереди. Впервые видел, как в человека попадают пули, а он бежит… Свалился, когда у него уже было не брюхо, а дырявая канистра с пулями внутри.

Неистовствуют после расстрела вражеские зенитки и пулеметы, сгоняя нас с этажей, не давая вести по их передовому отряду прямой огонь. Подствольники и самодельные гранатометы, из которых можно бить по врагу «навесом» из укрытий, становятся главным нашим оружием. От всех соседних подразделений несут гранаты к ним.

Угловая пятиэтажка быстро становится похожей на дом Павлова. Ее торец изгрызен, запилен пулями до истончения вполовину, светится сетью пробоин. Внутренние стены в этой части здания тоже разбиты. И опять нечего жрать. Вместе с частными домами мы потеряли погреб с картошкой, которую ели сырой. Мы должны продержаться! Держатся же бендерские гвардейцы на Борисовке, и упорно обороняется район шелкового комбината…

Все эти дни огонь противника был даже сильнее, чем в первую ужасную ночь. Но во взводе потерь намного меньше, чем раньше. Обстрелялись. А большей частью такая усталость, что перестали люди зря бегать, себя под пули подставлять. Начали засыпать под любую «музыку», в любой позе и на ходу. А спать, по крайней мере половине взвода, нельзя. Враг слишком близко.

Ночью ходят группы разведки в ничейные кварталы на Балку, за улицы Херсонскую и Коммунистическую. Нельзя допустить, чтобы националисты прочно заняли их или накопились там для атаки. И каждую ночь вспыхивают в тех кварталах неожиданные во тьме схватки, стрельба, гранатный бой. Один раз обошлось тихо — как назло, когда я ходил. Обо мне уже говорят, что я фартовый, потерь в отделении мало. На хрена мне лично такой фарт?! Ни одного наци пока не шлепнул! На следующую ночь решил отоспаться, и тут же Семзенис пришил двух мулей, выпершихся на него из темноты как зеваки на Великое национальное собрание. Приволокли они с Федей два трофейных автомата. Кацап, который в стычке не успел ни выстрелить, ни в штаны наложить, счел последнее обстоятельство своим подвигом. Падал всем на уши, восхваляя Витовта, а косвенно и себя, пока его не послали. Видите ли, в необходимости контрольных очередей у него возникли сомнения. Короче, разнес Семзенис мулям головы на корки, как гнилые арбузы на ярмарке. О чем тут языком трепать?

Наконец, после того как наши минометы промолчали весь день двадцать пятого, минометчики получили таких звездюлей от бати, что сами наладили подвоз мин через Днестр. Собственно говоря, комбат пообещал их там утопить, с плитами на шее. С вечера того же дня возобновили огонь. Первым делом шуганули румынскую пушку в парке. И возни там резко убавилось.

Теперь уже мы лупим по частному сектору у «Дружбы». Ни на одном доме уже нет и следов крыши. И стены срублены до половины. Деревья во дворах, как корявые столбы, лишены срезанных пулями и осколками ветвей. Некоторые и вовсе расщеплены до земли на манер тропической агавы. Изредка огонь наших трубочистов переносится в сторону ГОПа. Тогда наци истерично начинают отвечать по ним. И оставляют нас на передовой в покое.

Тотчас стремительно выскакивают в развалины штурмовые группы. Их задача — потревожить врага и вновь обозначить наше присутствие в этих кварталах. Поддерживая своих, мы учащаем огонь из подствольников, засыпая их небольшими гранатами домишки, в которые вцепились мули. В стане врага начинается переполох. Наши и горбатовские пулеметчики пытаются пресечь беготню мулей через Первомайскую. Отчаянно бьют в ответ «Шилка» и пулеметы националов, роями гудят вдоль улицы пули и малокалиберные снаряды, летит с верхних этажей каменное крошево. Спохватившиеся румынские минометчики оказываются в роли наших нежданных помощников — кладут два залпа с недолетом, и это позволяет без помех вернуться штурмовикам. Последним из руин вылезает Серж с дикими глазами. Один рукав у него оторван, на штаны вроде как кто-то блевал, приклад автомата в крови.

В штабате все на ушах. В эфире — сплошные румынские вопли. Локотиненты и колонелы в матерной разборке выясняют, кто давал минометам прицел, как прохлопали нашу атаку и кто в этом виноват. К утру враг отступает. Разрушенный и пристрелянный частный сектор не имеет больше значения ни для одной из противоборствующих сторон. А заодно мы отстояли стадион.

63

Кроме разведки, ночами собираем и выносим трупы от сгоревшего автобуса. Это тоже небезопасно. Первый раз обошлось, но потом мули пронюхали и стали караулить. То ракетой осветят, то очередь дадут или мины бросят. Поэтому удалось собрать лишь тех, кто лежал на дороге, и вытащить несколько тел из окон и дверей. Мы бы не делали этого, но жарко. Вонь стоит такая — жить нельзя. Я дважды ходил и больше не смог. Еле отблевался, и сразу мутить начинает, как подумаешь, что надо еще пойти.

Хуже всего тем, кому ночью идти в охранение, тайно сидеть в полузасыпанных подвалах и заново отрытых щелях впереди. Проклятый автобус прямо под носом. Если ветер тянет к нам, все руины накрывает удушливым покрывалом смрада. Кое-как спасает только добываемый на заводе безалкогольных напитков спиртовой концентрат «дюшес». С заваренным грушевой эссенцией нюхом и пьяным — только так можно там высидеть. Множество тянущихся в разные стороны трассеров и сверкающих то там, то сям ярких вспышек бестолковых ночных перестрелок в алкогольной эйфории кажется гигантской цветомузыкой. Дискотека при апокалипсисе. Жалко, в щели не станцуешь и не споешь. Первое же соло румыны из кинотеатра заткнут чем-нибудь поувесистее. Вместо песен приходится на ощупь делать в блокноте заметки о расположении огневых точек противника — нововведение бати и взводного, пытающихся в окружающем хаосе вести войну грамотно.

К убиенным сотоварищам не остается никакой жалости. «Вонючая дохлятина», «кисель из мертвяков», «смирновские подарки» — это еще не самое циничное, что можно услышать. Укладываясь после очередной веселой ночки спать, слышу, как взводный, пытаясь поднять общее настроение, треплется:

— Это что, чепуха, дело привычки! Вот тухлая рыба воняет — это да! Как-то раз привезли нам в часть рыбные консервы, и среди них пара ящиков была семидесятого года выпуска. Это в Средней Азии, где летом ниже тридцати градусник ночью не опускается! Складские выхухоли, крысиное отродье, подсунули неликвиды. Не будут же из-за двух ящиков всю партию назад отправлять. Есть, понятное дело, нельзя. Все же на полевых занятиях жрать хочется, открыли одну банку. А тогда зима была, банка замерзла, не чую на нюх ничего. Рыба как рыба, только трухлявая какая-то. Решили другую банку разогреть, посмотреть, что получится. Фуганул ее в костер, зарыл в угли и болтаю себе, солдат уму-разуму учу. Заболтался и забыл об этой банке совсем. Через полчаса спохватываюсь, разрываю угли, а там непонятное: лежит блестящий шар размером с футбольный мяч. Ткнул его палкой, а он как взорвется! Только того, сволочь, и ждал. Это та самая б…дская банка, раздутая от газов, была. Вонища разнеслась — мое почтение! Такую вонину вы представить себе не можете. Ну вот как, например, если бы румыны сожгли не автобус, а рыболовный траулер. И эта могила рыбная на солдат разлетелась кому на бушлат, кому на штаны…

— Тупица! — саркастически доносится из облюбованного Сержем угла. Но Али-Пашу это не смущает.

— Велел чиститься всем слонам, — продолжает он рассказ, — а это дерьмо не отчищается ни хрена. На обратном пути идем мимо замполита. «Взвод, смиррна! Равнение на…», и все такое. Он морщится, нос воротит. Вы, говорит, с каких хозработ, с мусоросборника? «Так точно, товарищ майор!» Не буду же объяснять ему. А он хвалит: «Видно, что старались, баки и желоба давно надо было прочистить, спасибо за службу!»

— Идиот!

— Правильно! Где вы умных замполитов видели? — выворачивается Паша.

— Выспаться дадите или нет, парфюмеры, вашу мать?! — вызверяется в полный голос комод-два.

Интересно, почему множественное число? Причем здесь я?

С вечера двадцать седьмого разговоры вертятся вокруг отстранения от командования 14-й российской армией генерала Неткачева и о попытке очередного воздушного налета молдавской авиации на Тирасполь. По приказу нового командующего армией генерала Лебедя этот налет был отбит силами ПВО российской армии с большим уроном для румынско-молдавской стороны. Вроде бы сбили один МиГ, который упал где-то возле границы с Украиной. Кроме того, сбили два или три вертолета. Один грохнулся прямо на край военного аэродрома у Ближнего Хутора. Говорят, обломки уже показало телевидение. Молодец Лебедь, и поделом Неткачеву! Но второй авианалет настораживает. Делаем вывод — скоро все прояснится. Либо националисты под угрозой вмешательства российских войск присмиреют и очередное обострение боевых действий закончится, либо полезут на нас изо всех сил.

Про себя думаю: а ведь о первой бомбежке, нагнавшей такого страху, уже несколько дней не вспоминали! Ну и ну! Воистину, не так страшен солдату черт, как его малюют. Потихоньку отступает уныние. Слышно, накапливаются за нашей спиной подразделения и бронетехника. Свой час мули проспали. Мы удержались. Двадцать восьмого был по-прежнему тяжелый, но уже не такой безнадежный день.

В ночь на двадцать девятое пришла из центра пожарная машина, пыталась проехать по Первомайской. Ехала как новогодняя елка, с включенными фарами и маячком. Ее остановили, но пожарные сказали, что маршрут по вызову согласован с полицией. Минут десять разбирались, и выяснилось, что опоновцы в «Дружбе» действительно согласны их пропустить. Это была такая новость, что из сказанных по этому поводу слов вне мата были только предлоги. Мы сразу поняли — противник сменил на передовой свои подразделения. Спеклись атаковавшие нас вояки. Истрепалась их бригада перед несколькими маломощными приднестровскими отрядами. Ее подмоченную честь теперь прикрывает ОПОН.

Машина не смогла пройти, потому что от Херсонского переулка до кинотеатра улица была сплошь завалена упавшими столбами, каменьями и ветками деревьев. Тогда пожарные поехали в переулок, и через несколько минут мы услышали, как другое молдавское подразделение, которому не было никакого дела до договоренности, их обстреливает. Этим должно было кончиться, и за пожарными мы не полезли. У самих людей не хватает. Через часок пришли их коллеги из пожарной части и пошли искать своих. К нашему удивлению, вынесли раненого и вывели двух человек. Значит, боевые порядки националистов в той стороне рыхлые. Надо выйти туда в поиск. Авось, еще парочку шлепнем…

64

Тридцатого июня полицаи сказились и устроили тарарам. По угловой общаге было много пушечных очередей и минометных попаданий. Сижу в дозоре. Едва начинает светать, замечаю, что одним из выстрелов мули добили балкон на четвертом этаже. Зияет в их сторону открытый проем. Шушукаемся об этом с Кравой. Рождается мысль. Где эта чертова смена?! Сейчас рассветет — и будет поздно! Обнаружив нашу нору, мули не отцепятся, придется другое место для поста охранения искать. Наконец приходят Гуменяра с Ваней, и мы отползаем. Времени не было, не то я бы высказал Сереге за перегар! Уснет же, скотина, а Сырбу будет отдуваться за двоих!

Ищем Али-Пашу. После того как дома первого ряда сгорели, Тятя и Федя на скорую руку оборудовали комнату отдыха на первом этаже дома, стоящего во втором ряду. Так и есть, он храпит на одной из стащенных туда кроватей. Наладился к нам! С другой стороны, куда ему? Серж и Жорж не отличаются домовитостью, а на земле он спать избегает и другим запрещает. Расталкиваю его.

— Взводный! Эй, взводный!

— А? Что? Который час?

— Половина пятого. Светло уже.

— Убью гадов! Сказал же, затемно будить!

Вот они, гады: Кацап и Тятя сладко спят тут же, по обе стороны от двери. Ясно теперь, почему от Гуменюка так пахло. В нетерпении останавливаю Пашу, который собрался будить их своим обычным способом — хлопая ладонью по мордам.

— Слушай, взводный… Дело есть! — Торопясь, рассказываю ему о том, что мули сбили балкон, можно попробовать втянуть пушку прямо на четвертый этаж общежития и оттуда им врезать как надо.

— Да ты себе представляешь, как ее тащить?! Уродоваться, а потом доворота или понижения не хватит?

— Но проверить-то можно? Пусть сюда Колос или этот, как его, Ешкин Свет подвалят!

Лицо плохо воспринимающего чужие идеи Али-Паши проясняется. Кажется, надумал.

— А что, может быть, дело! Зови сюда Колоса. Я пока с этими бегемотами поговорю. — Он наклоняется к Феде. Шлеп-шлеп-шлеп!

— Хх-ррамм… Му-у…

— Вот свинобык — и хрюкает, и мычит! А ну подъем, свиное рыло, бык кацапский, мать твою!

— Чаво?!

— Я те дам, чаво, скотина безрогая! Хоть один пост не сменили, сам туда пойдешь!

Днями и ночами Колос и его расчет метались по улицам в районе, где вклинился противник, и с разных точек давали по одному-два выстрела, чтобы националисты думали, что против них действует целая батарея. Они тоже устали. Но, не будучи связаны с одними и теми же разбитыми домами на передовой, нашли и устроили себе главную базу с недостижимым для нас комфортом. Квартируют в зажиточном дворе, несколько женщин-хозяек ухаживают за ними. Нам завидно, и потому, заходя к ним во двор, я готовлюсь будить «артишоков» безжалостно.

От ночной какофонии артиллерию накрыла бессонница, и это спасает меня от лавины матюков и попыток лягаться. Они сами злы и готовы убить всех молдавских волонтеров и полицаев поголовно. Но это теоретически. А практически Колос и его расчет воспринимают мою идею без энтузиазма.

— Какой, говоришь, этаж?! Ты хоть знаешь, мент, сколько пушка весит?

— Ну и работенка, ешкин свет! Ради пары пустых дырок? Ну нет! Не согласны! Это еще Долбическая Сила спит, он бы тебе сказал…

Бессовестно прикрываясь Али-Пашой, заявляю им, что раз знающие люди говорят, что можно попробовать, пусть поднимают задницы и топают за мной. Колос и Ешкин Свет, ворча, встают со своих перин. По дороге они продолжают всем своим видом выражать недоверие и сетовать, что их подняли зря. Войдя в наш двор, тут же отшатываются за угол и приседают от свиста одинокой мины. Грохнуло, как обычно, где-то в остатках частного сектора. Утром, когда мули с бодуна ловят головняки, минометный огонь у них заградительный. Позже, когда очухаются, они перенесут его на нас, сделают беспокоящим. А часов с четырех вечера начнется «полный джаз». Вот тогда во дворах ухо придется держать востро. Артишоки этого не сообразили, и спесь с них слегка сбило!

— Что, — насмешливо обращаюсь к ним, — не тише вашего живет пехота?!

Они сердито встают. Ешкин Свет отряхивается. Присел на задницу от неожиданности, бедняга.

— Мина — она дура, — заявляет Колос. — Глупо угробиться таким молодцам!

— Чего возитесь?

Подбегают Али Паша и Серж. Оба в нетерпении. Осторожно проходим в общагу и поднимаемся на этажи. Остаюсь сзади, а остальные тихонько лезут ближе к пролому. Позади нас из-за реки начинает вставать солнце, и на миг можно рискнуть подойти к окну вплотную. Колос будто зачарован. Разбитый коридор, как подзорная труба, смотрит прямо на пушечную позицию мулей на крыше дома за парком напротив. В бинокль хорошо видна зенитка, цилиндрические расширения на концах ее стволов, можно пересчитать мешки с землей и балки, которые ее прикрывают. За ними, у крышной будки с ходом на чердак — ни единого шевеления. Когда расчет не ведет огонь, он прячется, чтобы не попасть под снайперский выстрел. А у нас с хорошими стрелками, как ни странно, проблема. Только раз, в первый день их появления на крыше, в одного из этих «аистов» попали. Удачливым оказался все тот же Серж. Но если стрелять из пушки — им всем крышка. Главное — неожиданно, не то зенитка забьет коридор своим металлом. Улучив мгновение, Колос по стеночке подходит вплотную к проему и бросает взгляд вниз. На секунду подзывает наводчика, и мы быстро уходим. У лестницы нашу компанию озадаченно провожает глазами один из подчиненных Сержа — Петя Драган. Чуть не прыскаю, вспомнив прозвище, которым его наградили: Петушиный Велотрек. Это ж надо было придумать! Бедняга от этого остроумия бесится. Ему не до юмора. Царапины оказались неприятные, гноятся…

— Ну, как? — спрашивает взводный.

— На зушку вид недурственный. Первым же снарядом собьем, — отзывается Колос. — А вот на «Дружбу»… Но и так могу сказать, надо будет подковырнуть вон там. И остатки простенка выровнять. Места тогда хватит. Довернуть влево можно. Хватит ли понижения? А, Ешка?!

— Колос, я же тебе не калькулятор! В таблицах надо смотреть. Какая здесь высота? А расстояние?

— Расстояние и высоту, — вмешивается Серж, — я тебе лично отмеряю. Если надо, с рулеткой поползу!

— Ладненько, — округляет глаза Колос. — Вы пока готовьтесь, и мы тоже. Если что, вместо кино лупанем по «шестерке». Она тоже очень нормальненько, хорошо так видна… Ешка!

— Ну чего тебе еще?

— Надо хотя бы пяток фугеров!

— Я-то здесь при чем?! Долбическая Сила пусть роняет зад в шаланду и везет!

— А у нас нет?

— Не-а! Только две штуки. Остальные все подкалиберные.

— Почему?! Я когда сказал…

— Я, что ли, виноват? Это четырнадцатая армия дурацкая такие снаряды держала на складах! Поищем…

Такая небогатая у нас война. Все говорят, на армейских складах в Приднестровье полно боеприпасов старых образцов. Часто встречаются мины и гранаты с клеймами сороковых годов, а пятидесятых — так это правило.

— Вы уж поищите, а мы будем готовы без проволочек, на следующую ночь!

— Ладненько! Только людей надо будет много. Кое-что с орудия мы, конечно, снимем, но будет тяжело…

Спускаемся. По дороге Колос вновь озабоченно качает головой.

— Эх, была бы у нас Д-30 — не проблема, а с ЗИСом мы намучаемся…

Смешки. Взводный фыркает:

— Ты, рабовладелец! В самом деле, заставил бы моих людей тащить наверх Д-30?[51]

Колос на общее оживление не реагирует, думая о своем.

— Как обеспечите скрытность? — спрашивает.

— Вкатим пушку в дом, там будут лады. На каждом этаже лестницы загородим стенкой. Никто не услышит и не увидит ни в какую оптику! — продолжает ковать железо, пока горячо, Али-Паша. — Эдик! Живо, все, кто сменился, собирайте доски и кирпичи!

Ну и тяжеленькая из такой «воздушной» идеи вновь вышла работа! Комод-два отхватил себе самую опасную, зато самую легкую ее часть — промеры. Негры вроде меня таскают доски и кирпичи. Их нужно много. Больше, чем поначалу казалось, потому что лишь на первом этаже достаточно ширмы, а на остальных надо укладывать надежно, чтобы перегородки защитили, а не завалились от случайно залетевшей пули. А этого дерьма даже ночью может прилететь, хоть отбавляй. К вечеру стройматериалы собраны и сквозные коридоры перегорожены. Серж и Жорж промерили дистанции и рассчитали углы с таким рвением, что за этой работой их даже разок обстреляли. Теперь отдыхать перед бурлацкой ночью. Добравшись в нашу комнату отдыха, заваливаюсь на кровать и моментально засыпаю.

65

— Подъем!!!

С недосыпу нет мыслей о предстоящем. Минуты две уходит на то, чтобы очухаться и понять, где я. Кое-как включается соображалка. Обтираю грязным платком лицо, зачем-то скатываю остатки грязи с рук и тянусь следом за ушедшими вперед. Руки-ноги болят и ноют.

В соседнем дворе стоит грузовик, от которого уже отцеплена пушка. Хватаемся за щит и станины. Пошла, родимая! Неожиданно легко катим и на очередной хват затаскиваем орудие по деревянным мосткам в черный ход. Чтобы оно туда прошло, днем мы сорвали ограждение лестницы, выломали косяки дверей и выбили из стены часть камней, расширяя проем. Ну и делали же двери в женских общагах — с игольное ушко, чтобы кобелирующие личности к девкам не лазили. А нам с пушкой надо влезть…

На первом этаже отдых, пока артиллеристы готовят орудие к подъему, снимают прицел. Ну, пора! На лестничной клетке — мучения. Почти сразу становится ясно, что колеса, на которые поначалу рассчитывали, только мешают. Их приходится снять. Все равно остается огромная тяжесть. И нет лебедки. Только снятый где-то колодезный ворот на распорах из массивного уголка, заготовленные из обрубков тех же уголков рычаги, веревки, тряпки вместо рукавиц… Далеко в стороне началась движуха с перестрелкой для отвода глаз. Хорошо шумят. На это у нас горазды…

Второй этаж… Третий… Уже дважды по нашему дому стреляли, пока пронесло… Лица и тела заливает пот, давно снята одежда. Заклинив пушку на площадке между этажами, отдыхаем. Последний рывок. И мы сделали это! Теперь ставить на колеса, собирать орудие. Это другие… В изнеможении сажусь на пол.

Засланный на восточный берег Долбическая Сила привез ящик, шесть штук, осколочно-фугасных снарядов. Колос млеет, что, если потратит четыре, у него останется тоже четыре, а не как раньше — всего два. И вот пушка собрана. Разбираем защитную стенку. По цепочке тихо плывут в стороны обломки и кирпичи. Подходит к концу короткая летняя ночь. Стихает стрельба. Полицаи с волонтерами оставили в покое дом, утомились, хлестая очередями по дворам, откуда слышались непонятные звуки.

Сереет небо. Вот-вот батальон начнет ложную атаку на «Дружбу». Тут будет наш выход на сцену. Надо сразу сбить зенитку и быть уверенными, что под наш огонь сбежится как можно больше мулей. Все рассчитано наперед. Где станет орудие, как раскинуть станины, как быстро повернуть его влево и вниз. Все помехи убраны, понижения ствола для стрельбы по кинотеатру должно хватить. Шушукаемся, что делать после того, как уберем с крыши зенитку: сразу стрелять по «Дружбе» или сначала врезать по общаге на Кавриаго? Там у опоновцев пулеметы, и они могут попортить нам крови… Колос и Ешкин Свет возражают: снарядов мало и долго находиться в торце дома опасно. Как только мы обнаружим себя, румыны передвинут свою противотанковую пушку с улицы Кавриаго, через несколько минут ударят по нам. В итоге решаем: с «шестеркой» долго не связываться, дать туда один выстрел, чтобы сидели смирно, и сразу огонь по «Дружбе». Потом пушку в охапку — и в глубину дома, пока не разбили.

Настала вдруг такая тишь, что это кажется подозрительным. Когда не надо, чтобы мули стреляли, они тут как тут, палят во все стволы. А как нужно знать, где они и сколько их, как назло, ни гу-гу. Резко хлопают позади минометы. Фить-фить-фить-тр-рах! Мины обрушиваются за щербатый кинотеатр и вокруг укреппункта националов на Кавриаго. Да-да-да-да — вступает в дело крупнокалиберный пулемет. И в ответ: та-та-та! Дум-м!!!

— Давай!!!

Буквально подбрасываем пушку к пролому. Лишние тут же отбегают. Становимся в цепь. Готовлюсь подавать снаряды, которые позади меня из ящика достает Волынец. Ешкин Свет, сгорбившись, припал к прицелу.

— Заряжай! — орет Колос.

Подхватываю поданный Волынцом снаряд и сую его в огромные лапы Долбической Силы. Лязгают механизмы затвора.

— Огонь!

Оглушительно бахает. Орудие дергается назад. Бросаю взгляд на крышу напротив. Там нет уже каре мешков и балок. Они разлетаются в воздухе, и земляными вихрями, вырвавшимися из распоротой мешковины, цветет взрыв. Вражеская зенитка подлетает вверх и падает на край крыши. Свалится или нет?! Нет времени смотреть. Жестяным стуком отзывается под ногами выброшенная из затвора гильза.

— Снаряд!

Наконечник уже тычется мне в бедро. Хватаю снаряд и с разворота подаю его. И тут вижу, как зенитка падает вниз. Прекрасно! Пошла на металлолом! Снова лязгает затвор. Крутится штурвал, плавно опускается ствол.

— Огонь!

Ба-бах! В пустых окнах «шестерки» коротко вспыхивает яростный свет.

— Развернуть орудие!

Отскочив, помогаю переместить станину. Из окон «шестерки» тянет пыль и дым. Никто не стреляет в нас с ее этажей.

— Снаряд!

Выстрел.