Игра с огнем Джейн Анна

Небо успокоилось и больше не поливало дождем улицы, площади и проулки. Оно, насухо выжатое, обессиленно висело над городом, приняв снотворное из тихого, успокаивающего шелеста миллионов листьев, с которыми играл ночной ветер. Во время грозы он восторженно скрипел качелями, гнул стволы и ветви деревьев, угрожающими порывами стучался в окна, а теперь словно выдохся и вполне миролюбиво гонял мусор и осторожно дул на лужи – ему нравилось наблюдать за легкой рябью.

В луже, крохотным морем разлитой в одном из дворов засыпающего города, рябь сменилась волнами и брызгами – по темной воде, рассекая ее мощными колесами, проехал черный внедорожник.

Отражение света фонарей в дворовом море тут же обиженно задрожало, забор исказился, угол дома распался надвое. К шуршанию листьев добавился неторопливый глухой звук мотора.

Миновав лужу, громоздкий автомобиль, неспешно скользя по мокрой черной дороге, подъехал к массивному пятиэтажному дому, окутанному после ярого ливня, как и все прочие дома в округе, приползшим с реки липким туманом, и остановился около одного из подъездов. Однако выходить из внедорожника никто не спешил. И если бы кто-то смотрел сейчас в окна этой машины, он бы, правда, не без труда, разглядел в темном салоне силуэты молодой пары. А если бы мог видеть сквозь темноту, то на водительском сиденье увидел бы крепкого молодого человека, одна рука которого лежит на руле, а вторая свободно обнимает за плечо девушку, чьи длинные волосы собраны на затылке в высокий светлый хвост.

Хотя у Федора и Насти свадьба должна была состояться совсем скоро, уже в июне, они все еще продолжали устраивать себе свидания, как будто бы познакомились не три с половиной года назад, а на прошлой неделе. Будущие молодожены ездили в кино и в кафе, устраивали пикники и посещали боулинг-клубы, гуляли по набережной и по Мосту влюбленных дураков и даже ходили в походы или ездили на горнолыжную базу.

Правда, из-за того, что Федор постоянно был занят на работе, да и его невеста тоже без дела не сидела, в последнее время свидания проходили не так часто, как им обоим хотелось. Можно даже сказать, редко. К тому же молодого человека могли вызвать на службу не только во время прогулок или посещения кафе, но и посреди ночи, и он был обязан явиться по первому требованию. Бывало и так, что за ним приезжали во время законных выходных или отпуска, и даже тогда Федору волей-неволей приходилось подчиняться и уезжать на свою почти что секретную работу.

– Останешься у нас? – спросил старший брат Маши свою будущую супругу, приоткрыв окно и наслаждаясь прохладным воздухом, таким, который бывает только после ливня – в нем до сих пор еще витал свежий запах грозы.

– Ну, раз ты меня уже сюда привез, то явно останусь, – рассмеялась Настя, в этот момент большее удовольствие получающая от прикосновений, нежели от воздуха. – Ты ведь хитрый.

– Совсем немного. Мама будет тебе очень рада, – сказал Федор, с улыбкой глядя на Настю.

– Ты уверен? – заволновалась та, вспомнив, сколько времени на часах. – Я не поздно?

– Естественно, уверен. Мама рада тебе всегда. А уж как я буду рад ночью, зайка… – И он, замолчав, повернулся к невесте и осторожно коснулся широкой ладонью ее лица.

Если бы рядом с этой парочкой находилась Маша, она бы с ума сошла от удивления: при ней брат всегда вел себя так, словно ему все еще было пятнадцать лет. А сейчас был совершенно другим! Заботливым, серьезным… и взрослым.

Надо сказать, любящие братик и сестричка Бурундуковы только и делали, что с детства задирались и обзывались, устраивали разборки и жаловались родителям, изощренно «стуча» друг на дружку. Правда, в уже чуть более старшем возрасте, когда Федька всерьез начал увлекаться боксом, ему часто приходилось защищать сестренку от местных хулиганов или от мальчишек, с которыми шумная и вредная маленькая Машка частенько ссорилась, ей, видите ли, казалось, что они хотят ее обидеть, поэтому иногда она обижала первая. К тому же, малявка, как ласково звал ее Федор, постоянно хвасталась всем, что у нее есть брат-боксер, который может «здорово навалять и больно треснуть». В юношестве парня это сильно раздражало, ведь приходилось разбираться с пацанами, но сейчас, когда сестра вроде как стала девушкой, Федя был бы не прочь услышать из ее уст эту фразу вновь, только адресованную уже какому-нибудь из кавалеров. В том, что они у Маши есть или вот-вот появятся, Федор и не сомневался!

Хоть прошло уже много лет, но отношения между братом и сестрой так и остались детскими. Кому-то они казались трогательными, кому-то – глупыми, но за фасадом взаимного дурачества скрывалась прочная родственная связь, которая была сильнее многих.

А еще Федор считал, что по-прежнему ответствен за сестрицу, и продолжал ее своеобразно опекать (Машка назвала бы это «допекать»), не упуская возможности лишний раз подколоть ее. Тогда она жутко злилась и разражалась смешными тирадами – ну, прямо как в детстве. Ее брата это очень веселило.

– Пойдем, Настасья? – предложил Бурундуков. – Хорошо, что дождь кончился. Можно будет прогуляться, если хочешь. Ты же любишь по темноте.

– С тобой не страшно, вот и люблю, – отвечала его невеста, озорно глянув на Федора – парнем он был высоким, крепким. С таким не часто связываются в подворотнях.

– Надо было сказать, что не со мной любишь, а меня любишь, – пробурчал тот.

Будущие молодожены уже собирались выйти на прохладную после дождя улицу, как Настя вдруг, чуть прищурившись, подалась вперед и сказала со смехом:

– Ой, Федь, а это не твоя сестренка?

– Машка? Где? – тут же стал вглядываться в даль он. Насколько Федор помнил, Мария клятвенно обещала рассерженной маме, что все выходные будет готовиться к зачетам.

– Да вон же, на мотоцикле, с мальчиком, – улыбнулась Настя.

Около самого подъезда, действительно, в свете единственного во дворе яркого уличного фонаря виднелся красно-черный мотоцикл, в котором Федька тут же признал «Honda VFR», нехилый и дорогой байк, стоивший раза в три или в четыре дороже этого внедорожника, кредит за покупку которого Федор выплачивал уже второй год. Первый раз с балкона он марку не разглядел, а теперь был удивлен, что у друга сестрицы такой дорогой личный транспорт. Да, это и вправду дружок их малявки!

– А-а-а, мотоциклист, – прищурившись, протянул он. – И снова я тебя вижу. Не поздновато ли для вас, малыши?

Темноволосый высокий парень с широким разворотом плеч, которого Федор, хмыкнув, тут же мысленно прозвал «сопляком», стоял к сидящим в авто спиной, а вот лицо Машки было хорошо видно. Она что-то выговаривала своему другу, а тот, касаясь то ее локтя, то ладони, то плеча, изредка склонялся к левому уху и что-то говорил. Волосы и одежда обоих, кажется, промокли насквозь, словно они долго гуляли под дождем. Федька поморщился. Во-первых, он считал, что Мария не была способна на любые проявления романтики, как неспособен к глубоким душевным переживаниям австралийский кенгуру (сестра, впрочем, думала о нем точно также). А во-вторых, Федор продолжал считать ее глупой малявкой, вокруг которой крутится много подозрительных сопляков. В том числе и этот!

– А ничего так у паренька фигурка, – продолжала с интересом разглядывать мотоциклиста Настя. – Наверное, и личико должно быть милым.

В Бурундукове-младшем моментально проснулись собственнические инстинкты, передающиеся из поколения в поколения.

– Эй! Я почти твой муж, а ты пялишься на какого-то малолетку!

– Не какого-то, – живо возразила Настя, – а на друга твоей сестры и моей будущей золовки!

– Ну и что, – уперся Федор, продолжая разглядывать парня. Мотоциклист ему пока что активно не нравился. Торчит почти в полночь с сестрой под их окнами, едва ли не в обнимочку! Сейчас еще лапать начнет, вообще красота будет. Точно придется тогда идти парню «милое личико» фонарями украшать. Не теми, что во дворе, другими.

– Как что? – не поняла Настасья, дразня жениха. – А вдруг Маше он очень нравится? Хм, а есть в нем что-то обаятельное. Жесты, что ли…

– Ты что, по спине определила, что он обаятельный? На расстоянии? – постучал пальцами по рулю Федька, подавляя в себе желание раз пять посигналить парочке и ослепить их яркими фарами. – Я понять не могу, что это за фрукт. Из богатеньких мажоров? Надо бы имя его узнать и действительно по базе пробить, кто таков и чем занимается.

– Ты совсем того. Ой, смотри, а он ей все время на левое ухо что-то говорит, – явно развеселилась Настя, наблюдая за будущей золовкой и ее другом. – Знает, как найти подход к девушкам.

– Имеешь в виду, полушарную асимметрию? – вспомнилось Федьке из курсов по технологиям манипулирования, что правое «женское» полушарие отвечает за эмоции, и так как оно управляет левой стороной лица, то лучше всего говорить комплементы женщине или же петь колыбельную ребенку именно на левое ухо, чтобы активировать это самое правое полушарие. – Так, может, он этот, пикап ер?

– Да ну, брось. Маша не такая дурочка, чтобы попасться.

– Именно, что такая, – проворчал Федор. Наивность и врожденная недоверчивость каким-то мистическим образом одновременно уживались в его сестричке.

– Как мило они смотрятся… Молодцы, ребята! – вглядывалась Настя в Марию, которая смотрела снизу вверх в лицо парня, и на ее частенько недовольном или ехидном личике появилась нежная улыбка. Будущая родственница этой девушке с высоким хвостом на затылке нравилась и чем-то даже напоминала саму себя в юные годы.

– Э, парень, ты не обнаглел ли? – полушутливо-полусердито сказал Федор, глядя, как высокий, потенциально красивый, по мнению невесты, хлыщ наклоняется к сестре с вполне явным намерением – запечатлеть поцелуй. К его облегчению, этого все-таки не произошло, эти двое вдруг стали хохотать. – Не, ну вообще! И он ее еще бурундучком называет! Я сам в их переписке видел. Нет, он мне определенно доверия не внушает!

– Федя, ну что ты как маленький, мы ведь тоже у подъезда целовались, – мягко укорила жениха Настя. – И меня ты тоже по-разному ласково называл. Дорогой мой, не лезь в их отношения. И как тебе может не нравиться парень, если вы даже не знакомы?

– Сейчас мы и с ним познакомимся, – тут же загорелись светло-карие, как и у Марии, глаза Федьки. Если бы Настя вовремя не схватила жениха за руку, он бы точно выскочил из машины, чтобы досрочно начать знакомство.

– Федор! – строго велела она будущему мужу. – Оставайся в машине и не порть Маше свидание.

– А если он к ней приставать начнет? – возмутился парень.

– Не начнет.

– Я что, по-твоему, этих малолеток не знаю? Сам таким был пару лет назад, – нахохлился Федька, продолжая оглядывать скептическим взглядом Марию и хлыща.

– Вот оно что, – многозначительно произнесла ревнивая Настасья. – Ну-ка, расскажи мне поподробнее, каким ты был?

– Да так… Обычным таким… – замялся Федька, и воинственность в нем поутихла. – Слушай, давай в супермаркет за тортиком съездим? – улыбнулся он во весь рот, совсем не горя желанием рассказывать невесте что-либо из буйного прошлого. – Ты же любишь сладкое, Настен?

– Люблю, – сердито отозвалась та. – Поехали.

«И мешать им не будем», – подумала про себя девушка.

Федор еще раз окинул взглядом мотоцикл, запоминая номер – решил пробить его на досуге, чтобы побольше разузнать о парнишке, при условии, конечно, что этот недешевый байк принадлежит ему.

Больше он не пытался познакомиться с парнем младшей сестры. По крайней мере, этим вечером. Внедорожник уехал прежде, чем Чип и Дэйл, не сдержавшись, решили, что на прощание весьма неплохо будет вновь поцеловать друг друга.

Ветер продолжал колыхать листву, заставляя шептать одной ей понятные слова, а заодно растрепал светлые пряди девушки и запутался в темных волосах обнявшего ее юноши. Не забывал он и о ряби в луже, в которой продолжали безмолвно отражаться огни. Но не успели утихнуть миниатюрные волны, вызванные колесами тяжелого внедорожника, как появились новые – от колес совсем другого автомобиля. На место машины Федора подъехала другая – серебряная дорогая иномарка, бесшумная и плавная, похожая на коварного, умеющего выждать жертву хищника. И если бы кто-то смотрел в ее окна, то не смог бы никого увидеть – тонировка надежно прятала тех, кто был в салоне.

– Это она. Это точно она, – произнес в микрофон телефонной гарнитуры человек, сидящий за рулем, глядя на Машу и Дэна. – Я все проверил, как только услышал про…

Собеседник резко перебил его, вынудив замолчать.

– Да, брат, я не промахнусь, – произнес он спустя полминуты. – Да, я постараюсь все сделать правильно.

– Чертов кретин, твою же мать, – сорвал с себя гарнитуру парень, как только звонивший отключился, и с яростью бросил на пустое сиденье рядом. – Зачем я это сказал? Почему я? Именно сейчас! – Он нервно и с силой провел пятерней по лбу и волосам, словно пытаясь убрать их назад, и вдруг неожиданно ударил по рулю кулаком. После пару минут парень посидел с закрытыми глазами, пытаясь успокоиться, а затем, резко нажав на газ, уехал в неизвестном направлении.

Дэн и Маша не обращали внимания на разъезжающие туда-сюда автомобили, они были заняты собой. Вернее, друг другом: фея и человек-ветер.

А небо так и продолжало спать, укутавшись в одеяло из облаков.

Когда я открыла дверь квартиры, я очень надеялась, что мама – жаворонок по натуре – уже спит. Но нет, она ждала меня в полутемной прихожей, закутавшаяся в теплый халат и очень недовольная. В гостиной работал телевизор – негромко раздавался голос ведущего полуночных новостей. Кажется, никого, кроме нее, дома не было. У папы, наверное, как всегда, образовалось что-то срочное на работе, братишка тоже куда-то пропал. Одно лишь котэ вылезло из шкафа, чтобы встретить хозяйку. Оно умильно смотрело на меня и облизывалось. Наверное, только что отужинало, вернее, отполуночничало. Я зачем-то помахала Ириске, и в зеленых немигающих глазах появилось вполне закономерное удивление. Мол, ты чего хозяйка, я и на кис-кис отзываюсь изредка, мне тебе что, лапой помахать в ответ или хвостом?

Мне почему-то хотелось улыбнуться – такое хорошее настроение было, хотя я понимала, что сейчас большой огненный дракон в лице мамы настигнет бедного несчастного орленка, чтобы задать ему хорошую трепку или съесть.

– Пришла? – не слишком любезно поинтересовались у меня.

– Пришла. Привет, – включила я в прихожей свет. Мама, увидев меня, ахнула и уперла руки в боки.

– Что за вид, Мария? Ты почему вся мокрая? Под дождем, что ли, бегала? Да ты с ума сошла!

– Случайно попала под дождь. Мам, все в порядке, – неуверенно улыбнулась я и принялась разуваться. Хорошо, что она меня в другой кофте не видела, насквозь промокшей!

– В порядке? Немедленно переодевайся! И чай горячий выпить не забудь, чтобы не простудилась, с медом. Ты где была так долго, красавица моя?

– В библиотеке. Я же говорила, что туда иду, – вместо того чтобы состроить смиренное выражение лица, я вдруг опять беспричинно улыбнулась, глядя в пол, а потом, испугавшись, прикрыла губы кулаком. Как же на душе хорошо!

– В библиотеке? – подозрительно спросила мама.

– Да, сидела там допоздна. Готовилась… к зачету, – почти пропела я. До сих пор это странное легкое пьянящее головокружение! Такое приятное, как поцелуи под дождем.

– Допоздна? Что ты мне лапшу на уши вешаешь. Библиотека по субботам до семи часов работает! – разоралась на меня мама тут же. Ох, и зла же она на меня была! Я бы на ее месте тоже злилась. Кому приятно, когда так нагло обманывают? – Это в какой такой библиотеке ты сидела? В ирреальной, из другого измерения?

Это она моих фэнтези-книг начиталась, вот и говорит так. У нас все книжки – на двоих, папа с Федькой только смеются. Один вообще почти не читает, второй только научную фантастику.

– Да там ночное отделение есть, – пробормотала я. – Чтобы за деньги ночью заниматься.

– Да ты что! Какая библиотека прогрессивная стала. – Меня таки окатило волной родительского гнева, смешанного с беспокойством. – Я ей звоню-звоню, а она трубку не берет!

– У меня звонок был отключен, – виновато сказала я. – Прости.

– Маша, – сердито посмотрела на меня мама, которая явно была не в духе – в очень большом «не в духе», который плавно перерастал в «драконизм» – профессиональную болезнь многих мам, беспокоящихся о своих непутевых отпрысках. – Немедленно отвечай, где и с кем ты была.

– Мам, в библиотеке, в ночном отделении, потом, правда, одногруппницу встретила, мы с ней немного погуляли и под дождь попали. А с телефоном так получилось глупо…

– Да у тебя все по жизни глупо да нечаянно получается! У твоего отца такие проблемы, у нас кадровые перестановки, у Федора скоро свадьба, все стоят на ушах, а ты делаешь, что хочешь, и в ус не дуешь! – еще больше завелась мама. Ага, я видимо, стала катализатором ее плохого настроения.

– А где, кстати, папа? – попробовала я перевести разговор. Но я не манипулятор Смерчинский – у меня этого не получилось.

– У него срочный оперативный выезд. И не заговаривай мне зубы. Ну-ка, ну-ка, неужели ты связалась с плохой компанией? Или?..

– Ты что, мама! – округлила я глаза. – Какая плохая компания? Я же говорю, одногруппницу встретила!

– Ну да, новая компания тебя не испортит. Это сделаешь ты. И переоденься уже наконец, не стой в мокром.

Я покорно прошествовала в свою комнату и облачилась в домашнее. Состояние легкого полета меня так и не покидало. Однако когда я вышла из своей комнаты, чтобы помыть руки, вновь была атакована.

– Думаешь, я не знаю, с кем ты была? – Мама окинула меня тяжелым взглядом.

– С кем же?

«Да, с кем же?» – вопрошали зеленые глаза котэ. Ему было просто любопытно.

– Со своим другом, – торжественно произнесла она. – Наврала мне, что ушла в библиотеку, к зачету готовиться.

Она нас видела из окна? Или ей уже соседка нажаловалась с первого этажа? Вот я непредусмотрительная… А вот это стремно, что мамочка так думает – больше всего она терпеть не может ложь. Ох, и достанется же мне сейчас.

– Ты же сказала, что я с плохой компанией связалась… – вздохнула я. – Где логика, мам?

– Не перебивай мать! Что это у тебя за манеры, Мария? Ты связалась с…

В это время входная дверь открылась, и в прихожую ввалились довольный жизнью брат, в руках которого был торт в большой коробке, и его девушка Настя. Мама, на время забыв обо мне, поздоровалась с будущей невесткой, выслушала ее извинения по поводу позднего визита, великодушно махнула рукой (Настю мама любит), пожурила за что-то Федора, а потом принялась жаловаться на меня и мое безответственное поведение.

– Шаталась весь вечер непонятно где, даже ни разу не позвонила! Да что там позвонила, ни разу трубку не взяла! Я весь вечер переживала. Мария, немедленно признавайся, где была и с кем? – опять взяла она меня в оборот.

– Мама, я в библиотеке…

– А в каком виде пришла! – не стала слушать меня родительница. – Вы только посмотрите на нее. Красотка! До сих пор волосы мокрые. И это она так готовится к зачету! Федя, поучи уму-разуму свою сестрицу!

– Чего ее учить? Она ж у нас тупенькая, – зевнул брат.

Я возвела очи к потолку. Котэ, задрав хвост, обнюхивало Настины туфли. Девушка только улыбалась, слушая маму. Та начала говорить что-то еще более патетическое, я же покорно слушала. А в это время на моем телефоне, лежащем на полочке в прихожей, раздался звук эсэмэс.

«Бурундукова, завтра день Икс, не забывай об обещании!» – высветилось на экранчике сообщение от Димки.

– Ага! – торжественно воскликнула мама. – Мои звонки ты не слышишь, а чужие сообщения читаешь без проблем!

– Мам, да я же звук только сейчас включила!

Я, проклиная про себя Чащина, которому так не вовремя вздумалось послать мне сообщение, быстренько переставила режим в телефоне на бесшумный, вернее, на вибрацию. Еще какое-нибудь сообщение придет, и мама вообще взбесится!

– Ты скрываешь от нас этого молодого человека! Значит, с ним что-то не так, – продолжала мама уверенно. – Из-за него ты стала врать собственной матери и ночью приходить домой в таком виде! Он что, бандит?

У нее прямо пунктик на бандитах – опять же из-за работы. Зато я поняла, что мама меня из окна не видела, иначе бы говорила про мотоцикл, а не про бандитов.

– Да не ночь же еще, так, поздний вечер, – вяло попыталась возразить я.

Наша перепалка продолжалась бы очень долго, и в результате я, скорее всего, не смогла бы завтра никуда пойти с Чащиным, потому что мама вранье терпеть не может больше, чем недобросовестных граждан. Она бы точно посадила меня под домашний арест и взяла бы под жесткий контроль, дабы я готовилась к зачету, но меня неожиданно спасли.

– Мам, – сказал вдруг Федька, который в нашу «беседу» не влезал, потому что при Насте вел себя паинькой. – Да что ты к ней пристала? Все в порядке. Я видел Машку, когда она в библиотеку шла. Мимо на машине проезжал. И… вечернее отделение там есть. Платишь деньги и сидишь хоть всю ночь.

– Да? – озадачилась мама. К словам старшего сына она всегда прислушивалась больше, чем к моим, хотя и ругала его за то, что он постоянно меня задирал. Правда, сейчас Федя мне, напротив, помог. Неслыханное дело – старший брат меня покрывает! Что это с ним? И Настя странная. Стоит за его широченной спиной, а ее голубые глаза смеются.

– Вот видишь, мам, – улыбнулась и я во все зубы, не растерявшись. – Даже Федька видел, а ты мне не веришь.

Мама подумала немного, прочла мне еще одну нотацию, для порядка попытала насчет парня, а потом и вовсе ее гнев, слава богам умиротворения, спал.

– Ну, раз никто еще не желает спать, тогда давайте хоть чай попьем перед сном, – решила она.

– Давайте, я вам помогу стол накрыть? – тут же вскочила Настя. По-моему, она нашу маму немного побаивается, без пяти минут свекровь, как-никак.

– Спасибо, Настенька, – умилилась мама.

– Я тоже могу помочь, – вызвалась я.

– А ты иди в ванную. Прими горячий душ, а то точно заболеешь, – сказала мама и уволокла будущую невестку за собой. Федька очень насмешливо уставился на меня. Его аура просто-таки состояла из иронии, смешанной с любопытством.

– О, спасибо, я не ожидала от тебя, обезь… братишка, – хлопнула я озадаченно Федора по плечу.

– Я что, в твоем представлении какой-то монстр? – проговорил он несколько сварливо.

– Ну, как сказать, – уклонилась я от прямого ответа. Спас меня, как-никак, мой брат родной!

– Слушай, правда, спасибо.

– Правда, пожалуйста. Только, звезда балета, постарайся отвечать на звонки и не пропадать где попало до ночи. Не беспокой мать. – Федька погрозил мне пальцем и добавил вдруг очень насмешливым голосом: – Чтобы завтра со своим парнем познакомила. Ясно? И не палитесь вы так больше перед подъездами.

– А?

Братец, увидев мое выражение лица, расхохотался на всю прихожую.

– А я завтра с Димкой встречаюсь, – пробормотала я как-то затравленно. Он нас со Смерчинским видел! Надеюсь не то, как мы целовались? Моя тонкая душевная организация этого не переживет.

Да… Вот ужас-то какой! Папа, Федька с Настей, скоро и мама до Дэнчика доберется. А потом и его родственники достанут меня – чего уж там, дедушку-то я уже знаю.

Орел стыдливо закрылся крыльями.

– У тебя еще и Димка какой-то есть? – тут же наклонился ко мне Федька и стал буравить подозрительным взглядом. – Ну, ты даешь, сестрица. Слегка непорядочно с двумя вертеть, не находишь?

– Это мой одногруппник. Мы по делу встречаемся, – одарила я нелестным взглядом старшего брата.

– Ну ладно. Я же тебя не так воспитывал. И, да, – окликнул меня он, явно гордясь своим поступком, – рабства ты не избежала.

– Фе-е-едя, – протянула я устало, – ну хватит, а? Действительно, детсад и горшки на полках.

– Ты мне на нашей свадьбе понадобишься, – загадочно произнес родственничек. – Поможешь нам кое в чем, или я тебя маме так заложу, что ты все лето будешь сидеть дома и мыть полы, как Золушка, твоя ближайшая приятельница. Усекла, мелкая? А так ты отработаешь мои слова тем, что на свадьбе и на девичнике будешь моим… шпионом. – В светло-карих глазах брата зажглись веселые огоньки. Судя по тому, как он пытался не засмеяться, брат готовил что-то фееричное.

– Федь, знала, что ты болен, но не настолько же. Я тут одну больничку хорошую знаю. Давай, я тебя туда на третий этаж определю, для душевноб… страдающих? – миролюбиво, вполне искренне предложила я.

– Я сейчас свои показания изменю, и тогда тебе наказания не избежать, – пригрозил брат.

Я тут же заткнулась и торопливо сообщила, что готова побыть и шпионом, и бароном Мюнхгаузеном, если нужно.

– Дети! – позвала нас мама, которая все никак не могла привыкнуть к тому, что мы никакие уже дети. – Идите за стол!

– Идем! – на весь дом гаркнул Федор.

– Сейчас! – крикнула и я.

– Что ты так орешь громко? – одновременно спросили мы друг у друга, а потом одновременно заржали, брат хлопнул меня по плечу (я чуть не присела), я в отместку попробовала пнуть его пониже спины, правда, не преуспела в этом, и мы дружно направились за стол. Горячий душ по настоятельному совету мамы я приняла уже после позднего чая. А потом, поболтав с Настей, все же пошла в свою комнату, прихватив телефон.

«Здорово. Чащин, я вообще никогда и ничего не забываю. Во сколько ты мне «стрелку» забиваешь?» – вспомнила я, что так и не ответила одногруппнику.

Ответ от него пришел на удивление быстро.

«На 17.00, пойдет?» – и в следующем эсэмэс он написал название неплохой пиццерии, находящейся не слишком далеко от моего дома.

«Пойдет. И не смей заказывать много, я не миллионер!!» – тут же предупредила я Дмитрия, который, между прочим, как и другие парни, кушал немало. Пару раз, когда мы большой компанией сидели в столовой, он даже таскал у меня булочки и пирожки. А однажды, недосчитавшись салата, который стремительно исчезал в чащинском рте, я от злости чуть на него чай не вылила.

Было это еще в начале второго курса, на большой перемене, и, самое обидное, на глазах у Никиты и его одногруппников, которые обедали за столиком в другом конце зала! Как же я разозлилась на Димку тогда! Так опозорил перед любимым парнем. Ведь я не просто на него чуть чай не вылила, я еще и за ним гоняться стала под смех сокурсников. Чащин от меня успешно отбился, а потом поймал, прижал спиной к себе и не больно, но обидно заломил руки. Я, используя не самые добрые выражения, поинтересовалась, за что он так со мной, собственно, поступает, а этот дурак на всю столовую сообщил с готовностью, что это за то, что я утром у него на семинаре списывала. Взрослые с виду парни-старшекурсники с эконома, проходящие мимо нас, заухмылялись и назвали малолетками. И Ник это слышал – я просто уверена! Это многие слышали. Димка тоже. Он отпустил меня и с готически-мрачным выражением лица предложил умникам выйти для разговора. Они хоть и казались взрослыми, одеты были в пиджаки, а в руках держали дипломаты, выйти согласились. Бедным парням из нашей группы пришлось бросать трапезу и вставать, чтобы поддержать Чащина. И все они действительно пошли во двор. Маринка и Лида меня едва удержали, чтобы я не бросилась следом за мальчишками. Хитрая Марина и еще кто-то тут же поскакали в деканат сообщить о том, что наглые экономисты хотят отмутузить наших несчастных парней, а к нашему столику вдруг подошел Никита, с которым мы уже были «официально» знакомы.

– Что-то с Димой? – спросил он лично у меня, и я тут же почувствовала, как предательски дрожат колени. – Нужна помощь? Я не успел подойти сразу.

Его помощь не понадобилась – охрана не дала драке даже начаться… Но с тех пор мне казалось, что Никита смелый. А еще я долго переживала – вдруг ему показалось, что я даже говорить нормально не умею – все заикаюсь.

Странно, вроде бы совсем мало времени прошло после пыльной бури в парке, а имя Кларского вспоминается без былой дрожи в коленках. Чудеса в действии. Главный кудесник – Смерчинский. Да, Дэн, наверное, посланник Аполлона или его земное воплощение. А вокруг него летает стая пухленьких купидонов – бесконечных дружков, одолженных у сестрицы Афродиты.

Представив Черри и Ланде в виде купидонов, я захихикала в подушку. Тело пухленького голенького мальчика с нежной кожей и колчаном стрел любви, увенчанное злобной зеленоволосой физией – это еще то зрелище!

– Денис, – вслух сказала я, усаживаясь на кровати по-турецки, чтобы проверить, а не дрожат ли эти самые колени, выглядывающие из-под подола короткой ночной рубашки, когда я произношу имя Смерча. – Дэн. Дэнни. Дэнв.

Ничего не дрожало, я не волновалась, мысли не путались (они скромным хороводом кружились над портретом Сморчка). Все было легко и чуть-чуть волшебно.

– Де-нис, – по слогам произнесла я, по-новому превыкая к этому имени. – Денис, Денис, Денис. Хм… Денис.

Нет, определенно, мои ноги ничего не чувствуют – никакой дрожи или мурашек. Только в груди почти незаметно разлилось тепло. И не только в груди – в правой ноге тоже. Это наглое котэ улеглось прямо на нее, тараща в темноте светящиеся зеленым глаза. Я погладила Ириску излишне нежно – она восприняла это за тисканье и сбежала в другой угол кровати, где вольготно разлеглась на подушке.

«Зато у тебя друг богатый =) Деньжат не подкидывает, что ли?», – пришло новое сообщение от ехидного Чащина.

«Мой друг больше подарками откупается, умник!» – написала я. зевая. Друг. Смерчинский – мой друг. А что, забавно получилось сегодня… Даже и не думала я о таком. А-а-а!

Вспомнив то, что произошло в парке, я, испытав неожиданный прилив адреналина, забарахталась в постели, прижимая к себе одеяло, а после резко села.

Никогда не думала, что признаюсь в том, что я без ума от чьих бы то ни было губ! А у Смерча губы властные, в отличие от мягкого взгляда.

Я захихикала, вновь вспоминая Смерчинского, и его ладони у меня на плечах и на талии, и то, как он касался своей щекой моей щеки и как ласково и легонько – как будто кружево из облаков дотрагивается кожи! – целовал виски.

Головокружение вернулось – оно как будто бы притаилось где-то в подкорке, а теперь вернулось вновь, покоряя легкостью и мое сердце.

– Дэнчик, – сказала я вслух опять. И вздохнула. – Дубина несчастная…

И с этими словами рухнула на спину, с головой укрывшись одеялом.

Телефон возвестил меня, что пришло новое сообщение.

Маша и знать не знала, что пока проверяла свою нехитрую теорию «дрожания коленок», под дверью у нее стояла крайне удивленная мама со стаканом горячего молока, в котором ею заботливо был размешан гречишный мед. Вера Петровна хотела напоить им дочь перед сном, чтобы та действительно не разболелась перед зачетами.

Сначала хранительница домашнего очага семейства Бурундуковых просто подошла к полуприкрытой двери – Маша с детства боялась запирать ее, потому что вечно ей казалось, будто злобный бабай из-под кровати ее достанет и унесет себе в логово. Феде раньше даже сторожить приходилось младшую сестренку от этого самого мифического бабая, держа в руках игрушечную саблю и пистолет: только тогда Мария и засыпала, надо сказать. Потом страх у младшей дочери исчез, а вот детская привычка не запирать дверь осталась.

Вера Павловна уже было открыла рот, чтобы позвать Машу, как услышала какую-то возню, после которой дочь отчетливо произнесла:

– Денис.

Тонкие брови Веры Павловны взметнулись вверх от удивления. А дочь продолжала:

– Дэн. Дэнни. Дэнв.

«Ничего себе, Машка влюбилась в какого-то Дениса. И не хочет меня с ним знакомить, негодница!» – со смехом подумала про себя Вера Петровна. А дочь продолжала развлекать ее дальше:

– Де-нис. Денис, Денис, Денис. Денис.

«Ничего ее заклинило, прямо как меня на первом курсе, – вдруг вспомнился первый возлюбленный Вере Петровне. – Я же тоже тогда маме врала, что в библиотеку ходила… Это, наверное, у нас семейное. Хотя Феденька же сказал, что видел Машу около библиотеки. Или он ее покрывает? А впрочем, не важно. Дома – и слава Богу».

Женщина подождала пару минут (в это время Машка хихикала и разговаривала с кошкой), а потом вошла в комнату, застав дочь лежащей поперек кровати, закинувшую ноги на стену и отчаянно с кем-то переписывающуюся.

– Маша, не спишь еще? Выпей молоко, – сказала Вера Петровна и попыталась подглядеть в телефон, но дочка предусмотрительно вышла из режима эсэмэс-сообщений. Женщине оставалось только, как в детстве, накрыть дочь одеялом до самого носа и выйти.

Выпив молоко, некстати принесенное мамой, которая явно решила стать полуночницей, я вновь вернулась к переписке с Димкой.

«А как поживает моя протекция?» – не преминул задать любимый вопрос Димка.

«Отлично!» – обрадовала я его. Смерч и билетики обещал мне достать. Господи, какой же он прелестный… бывает иногда.

«В смысле??» – не понял Дмитрий. Я раззевалась, как бегемот. Спать хотелось все сильнее.

«В прямом. Мой любимый поможет сдать энглиш таким тугодумам, как мы, хе-хе-хе! Подробности завтра, балда. И не опаздывай. Я ждать тебя не буду!»

Еще чуть-чуть поболтав по эсэмэс и обменявшись «любезностями», мы распрощались до завтра. А я опять вспомнила о Смерчике. Хм, интересно, где этот индюк сейчас? Дома греется, в теплой кроватке? Под одеялом, поедая, как дитя малое, что-нибудь сладкое или сидя на подоконнике с кружкой горячего чая и сигаретой? А, он же правильный мальчик, не курит. Странно, вроде бы вредная привычка, а мужчинам так идет, они такими независимыми становятся, если в их пальцах появляется сигарета.

О, мышиные божества, я назвала Смерчинского мужчиной. Это конец начала конца начал.

Вспомнив брюнетика с приветиком, я, чуть посомневавшись, набрала его номер. Однако звонить все же не стала, а написала сообщение.

«Ты дома?»

То, что девушки не должны писать первыми, меня ни капли не волновало. Хочу и пишу. Интересно мне, где мой лжепарень торчит!

«Дома, надеюсь, ты тоже», – через минут десять, когда я уже исползала всю кровать, написал мне Сморчок.

«Спасибо, что довез. Ты думаешь, почему я первая тебе пишу? Есть причина! Я же обещала тебя убить, когда ты ко мне приставать стал, так вот, готовься в понедельник на кровавую расправу, потому что я, Мария Бурундукова, своих слов на ветер не бросаю!!:)» – написала я длиннющее сообщение и отправила его с улыбкой. Подумать только, а еще совсем недавно я мечтала вот так вот ночью переписываться с Ником.

«Можно без расправы, Бурундучок? Я очень жизнелюбивый…».

«Если ты исполнишь все, что обещал, тогда подумаю! Желание, оригами, поездку…» – вспомнилось мне, и я опять зевнула, словно бы зевком подтверждая свои слова.

«Поездка уже была, Чип. Остальное исполню, не бойся».

«А я и не боюсь. Не моя прерогатива, деточка ты моя. Когда?» – Я опять забарахталась в постели. Вроде бы всего лишь невинная переписка со Смерчем, а столько новых эмоций!!

«Закрой сессию, партнер, тогда и поговорим, идет?» Я искренне восхитилась этим словам, а потом нахмурилась.

«Ну ты и наглый!» Слово «партнер» вновь стало раздражать намного больше, чем «Бурундук».

«Я просто забочусь о тебе, и даю стимул к тому, чтобы ты успешно закончила этот год. Ты меня недооцениваешь. Я страдаю, может быть:*)».

Страдает он! Как же. Ежедневно, по пятнадцать минут, с секундомером в руках. Я перевернулась на живот и, качая головой в такт песенке про любовь, правда, какую-то мрачную и нежизнеспособную, в стиле исполнения солиста любимой группы, стала набирать ответ, в котором ясно выразила свою точку зрения относительно того, что я думаю о страданиях Смерча.

В следующем сообщении он словно прочел мои мысли и вдруг написал:

«Я тут подумал, что звать тебя партнером немного кощунственно. Предлагаю в целях тайной и глубокой конспирации называть друг друга иначе (_8(I)».

Загадочный смайлик мне не понравился. Правда, приглядевшись, я поняла, что это графическое изображение Гомера Симпсона. Пока я всматривалась в известного мультяшку, Смерч прислал еще одно сообщение:

«Будем обращаться друг к другу банальными «милая» и «милый» или привычно: Бурундучок и Смерчик, а?»

«Это когда я тебя Смерчиком называла, ветрило противное??»

«Начни сейчас, Бурундучок:)»

«Я тебя в понедельник точно… того. Ну ты понял:)», – пообещала я со смехом парню. Смеха он, естественно, не слышал. Зато я испугалась, что его услышал весь дом, и временно затаилась. Пока таилась, умудрилась задремать.

«Мне все равно понравилось тебя целовать:) В понедельник, думаю, мы продолжим наше близкое знакомство. Да?».

Я, к сожалению, не расслышала вибрирующего звука последнего сообщения, пришедшего не сразу, а минут через десять. Телефон ласточкой выскользнул из руки на подушку. И я, наконец, провалилась в долгожданный глубокий сон, и снилось мне, что большой орел с гордым клювом то и дело развлекается тем, что превращается в милашку-фею. Она, явственно распространяя вокруг себя клубничный аромат каких-то невиданных мне духов из ягодной амброзии, обкладывает большими спелыми ягодами красного цвета мою постель. А затем вновь становится орлом, чистящим перышки – чтобы через пару минут вновь трансформироваться в наглоглазую фейку с замашками ехидного гопника.

А потом мне снилось что-то романтичное и очень личное, чувственное, а что именно, я так и не смогла вспомнить. Когда проснулась – солнце уже вовсю пыталось проникнуть в мою комнату, – перед глазами то и дело возникал знакомый профиль с ямочками на щеках, который манил, как магнит. И я поняла, что мне точно снился господин Смерчинский собственной невыносимой персоной.

О чем мы вчера переписывались?..

А обладатель этих самых ямочек на щеках, так и не дождавшись ответного сообщения от своего Бурундучка, лежал на теплом полу в своей комнате, свободно раскинув ноги и руки, как Витрувианский человек[1], вписанный в окружность. Окружностью в данном случае стал мягкий ковер, вернее, не сам ковер, а овал, вычерченный внутри него, мягкого квадрата ручной работы, выполненного из натурального шелка.

Ковер цвета топленого молока можно было считать особым украшением комнаты Дэна. Он устилал середину просторной комнаты с огромным, от пола до потолка французским окном с видом на крутой живописный берег реки и был подарен Денису мамой несколько лет назад. Текстильное изделие создавали в Иране по ее специальному заказу несколько месяцев, и выглядел он неброско, но очень красиво. По краям чудного ковра глаза радовали многочисленные коричнево-изумрудные узоры. Внутри же, в круге, были вышиты несколько сонетов Петрарки на итальянском языке – как и положено, по четырнадцать строк каждый. В самом центре ковра красовалось схематичное, но нежное изображение девушки, которая, по замыслу мамы Смерча и создателей ковра, должна была олицетворять единственную любовь жизни великого поэта – прекрасную Лауру.

Неподходящую в современном мире любовь к итальянской культуре Возрождения темноволосый парень унаследовал, вероятно, от деда. Не зря тот даже собственный клуб назвал в честь великого Данте и обустроил его в лучших традициях «Божественной комедии».

– Если бы ты не был моим внуком, я бы у тебя этот ковер экспроприировал, – однажды несколько лет назад, смеясь, заметил дед, пришедший на один из семейных праздников, зайдя в спальню к внуку. – А вкус у тебя имеется, хоть ты еще совсем мальчишка.