Вологодчина в русском фольклоре Уваров Николай

Не накласть ли всё Арсёнушко много золота,

Мне-ка сесть ли всё, Арсёнушку, на добра коня?

Не доехать-то до деревни, мне спустить коня?

А и как тогда сказать мужикам же деревеньским-то:

«А и не спуталсе ли с дорожки славной вологодской,

Не попал ли Гарсёнко во втору Москву».

А и только нехорошо будет Арсёнушку на свете жить,

А и что скажу-то ложь-неправду своему народику;

А и во вторых будет Арсёнушко неприятно, мне,

Что пошол, пошол ведь и я же на втору Москву,

А и не посмотрел-то я ведь и ей, да так прочь ушол».

А и тут раздумалсе Горсёнушко на другой же ум, -

А гон ведь ету-ту ведь и суночку с золотой казной:

«А не попаду ли я на дороженку в славну Вологду,

А и в славну Вологду, не попаду ли я, на втору Москву,

А и отнесу-то его золото в подареньицо,

А и в подареньицо положу на втору Москву».

А и он ведь зачел-то розбирать тут красно золото,

А и он ведь начал-то смотрять же чисто серебро,

А и зачал всё ведь вешши-ти пересматривать, -

А и в атамановых документах нашол же он,

А и нашол же он ведь и деньги-ти сорок тысячей;

А и завертел-то деньги он же йих в бумажочку,

А и спустил деньги-ти ведь и ети во глубок карман,

Взял, ведь взял-то свою дубиночку обломанну,

Вот пошол у нас Арсёнушко в дорожочку.

Он ведь шол-то лесом, скажом, очунь скоро тут,

Походы-то он ведь знал, что шол же три чеса;

Н. Рерих. Микула Селянинович

Как опекло-то всё его же красно солнышко,

А ведь вышол на дорожонку-ту Вологду,

Как на саму-ту, вела она во втору Москву.

Как пришол-то наш Арсёнышко во втору Москву,

Во втору Москву пришол он, во Божью церковь,

Во Божью церков пришол он, да в Николин храм;

Во второй Москвы Арсёнышко помолилсе он,

Он ведь клал-то кладом денег золотой казны,

Вот положил ети деньги – сорок тысецей,

Как которы были всё они украдены.

Некого-то в храме не было, не случилосе,

Только в храме-то ведь и был да один старик тут;

Как ведь сторож никому про то не рассказывал.

А и как Арсёнышко тогда пошол по городу,

Вот по городу ходил же он, разгуливал,

Осмотрял-то, оглядел да славну Вологду,

Славну Вологду оглядел же он, втору Москву,

Как тогда-то подходил ко царёву-то большому кабаку, -

А у царёва-то у большого славна кабаку,

Тут ведь много-то стояло голи кабацькою,

Вот кабацькой-то ведь голи было, посадьскою.

Подошол к йима Арсёнышко поздоровалсе:

«Уж вы здравствуйте, ребятушка, голь кабацькая,

Голь кабацькая, ребятушка, посадьская!

Каково же вы, ребятушка, поживаете?

Каково ваше, ребятушка, здоровьице?»

Отвечала тут ведь голь же вот кабацькая:

«Как здоровье нашо всё же у всех – здоровыя;

Голь кабацька-та больни не бываем, мало же».

«У вас болят ли всё головушки с похмельица?»

«А цему болеть головушкам, как не пьём вина?

Нас теперя-то, голь кабацькую, смотрять весьма

А и смотрят-то нас теперь, везде преследуют,

Как с того же всё со самого со времени,

Как подокрали-то у нас же всё втору Москву».

Рассказали-то тогда же голь кабацькая,

Как како пало во второй Москвы ограбленьицо:

«Вот не мы же всё ограбили втору Москву -

Как на нас-то всё вони же всё ведь думают».

«Как вы хочите, ребята, выпить-то зелена вина?

Вы пойдёмте-тко, ребята, в большой кабак-от,

Угошшу-то вас, пойдёмте, зеленым вином!»

Заходил-то тут Варсёнушко в большой кабак-от,

Попросил-то тут Арсёнышко у кабацького,

У того ли всё у младого человальничка,

Чтобы отпустить ему гон всё же зелена вина,

Зелена же от вина да пива пьяного.

Он расчитывалсе с целовальницьком золотой казной, -

Огледелсе на его молодой человальничёк,

Ничего гон не сказал да так спустил его.

Напилась тут вся ведь та вот голь кабацькая,

Вот кабацька голь ведь вся же всё посадьская,

Йим ведь дал-то всё Горсёнушко золотой казны,

Золотой казны ведь и дал же на пропитаньицо.

Как ведь сам Орсёнушко ушол куда оприютитьсе,

Ночевать бы шол да где ему ночку тёмную,

Он нашол, нашол ведь скоро всё отдох себе,

Ночевать нашол себе скоро ночку тёмную,

У вдовы-то он ведь и стал же на постой тогда.

Скоро, скоро-то прошла весть по всей Вологды, по славну городу,

Что пришол какой-то мужик, будто деревеньской он,

Надавал-то он ведь и золота голи-то кабацькою,

Он накупил-то ведь и много-то зелена вина,

Накупили голи тут же пива пьяного,

Он немного-то сам ведь пил да всё ведь голь поил.

Тут ведь стали они голь-ту вот доспрашивать;

Отвечала тогда голь-та вот кабацькая:

«Мы не знаем, как его же именём зовут,

Мы не знаем, как звеличают-то по отечесьву».

«Как скажите-тко, скажите, голь кабацькая,

Как куда ушол ведь и вашой-от знакомой-от?»

Долго не сказывала ведь как голь же всё кабацькая;

Их ведь грозно-то ведь и стали тут выспрашивать, -

Тут сказали-то тогда же голь кабацькая.

Приходили тут ведь старшие-то Вологды,

Находили-то Гарсёнышка у вдовы, его,

Забирали-то Гарсёнышка, увели его,

Засадили-то его же в тёмну темницю,

Засадили его же за замоцьки-ти тяжолые,

А и как за ту ли всё за стражу-ту за старую,

А и как сидел у нас Арсёнушко, засажон же был.

А и вот узнала-то, услышала его родна матушка,

А и затужила-то вона, слёзно заплакала,

А и вот слегла сама же матушка в постелёчку,

А и вот в постелёчку слегла она от горести.

А и как сидел у нас Гарсёнышко в тёмной темнице,

А и засажон был, сидел он три неделецьки.

А когда засадили-то Гарсёнышку в тёмну темницю,

А и заключили его в злодеечку заключебную,

А и вот писали когда ведь скоро грамотку ведь скорописчету

А и господину-ту царю Ивану-то Васильёвичу,

А и росписали всё про славну про Вологду про город-от,

А и про его-то росписали про втору Москву:

«Вот ограбили, ограбили втору Москву,

А твои деньги-ти, ведь и кладом которы были во храм были положоны,

А и они тоже были украдены, унесёны же. А не могли найти воров, да кто украл деньги,

А как сечас мы поймали вора-разбойницька,

А и как того ли всё ночного-то подорожницька,

А и как мужика-то поймали, деревеншшину,

А и засадили мы его же в тёмну темницу, -

А и без тибя-то, государь царь Иван Васильёвич,

А мы не знаем, какой смертью казнить виновника».

А и отписал-то скоро царь Иван Васильёвич:

«Э и не казните, не рубите без меня его,

А я хочу-то, царь, да сам же повидать его,

А повидать-то я его, поговорить же с ним».

А и как сидел, сидел Арсёнушко неделёчку, -

А всего времени-то вышло целой месець тут, -

А не золочёная карета тут проехала,

А и как проехал-то, приехал государь наш царь,

А и государь-от царь Иван же свет Васильёвич.

А и вот приехал царь, поел-попил с дорожочки,

А и стал, стал же государь же царь выспрашивать,

А и вот выспрашивать-то начал он, выведывать:

«А и как дела идут у вас же всё во Вологды?

А и как не сохранили, не сберегли храма Николина,

Вот разбили-то, разбили всё втору Москву,

Вот Москву втору же всё же, вот Николин храм?

Я ведь всё ровно положу денёг снова тут, -

Пушшай будет же тогда опять втора Москва.

Расскажите-тко всё мне да правду сущую,

Как засадили вы в темницу добра молодца,

Мужика же засадили-то деревеньского?

За каки дела вы засадили тут?»

«Потому, государь, засадили мы – не знамкакой,

Он пришол да всё поил да голь кабацькую,

Голь кабацькую поил да он, посадьскую,

Он росчитывал се да всё же золотой казной;

Как у кажной-то у голи у кабацькою,

Всё у кажного ведь и есь да золотой у них:

Говорят, шшо дал мужик им деревеньской-от,

Деревеньской мужик йим дал на пропитаньицо».

Тут ведь говорил им же государь же царь,

Государь-от царь говорил Иван Васильёвич:

«Вы берите-тко сечас да золоты клюци,

Вы пойдёмте-тко со мной же в тёмну темницю,

Я хочу, хочу, ведь и царь, да посмотреть его,

Посмотреть хочу его, ведь поговорить же с ним».

Как тогда-то вот пошли да со царём народ,

Отмыкали скоро тут же тёмну темницю;

Заходил-то государь же царь Иван Васильёвич,

Тут ведь кланелсе ему всё Арсёнушко:

«Здраствуй, здраствуй-ко, государь же царь Иван Васильёвич!»

«Здраствуй, здраствуй, мужичок же деревеньской-от,

Я не знаю, как тебя зовут по имени!»

Отвечал тогда ему же всё Арсёнушко:

«Меня зовут-то, государь царь Иван Васильёич,

Меня зовут, зовут ведь всё же вот Арсёнушко,

А по батюшке звеличать же сын Иванович.

Я от батюшки остался очунь малёшенек.

Как взрастила меня же родна матушка,

Я вдовин-то сын ведь всё же есть ведь самой-то;

Не имел же я, Арсёнушко, йименьица,

Я пропитывал свою матушку трудом своим.

Вот задумал я итти смотрять второй Москвы,

Посмотрел-то, слава Богу, я твой славной второй Москвы,

Посмотрел-то я ведь и храму-ту Николина.

Хороша твоя прекрасная втора Москва,

Ишшие есть на што посмотрять-полюбоватисе!»

Закрычали все народ-люди во Вологды:

«Уж ты гой еси, государь Иван Васильёвич,

Ты не хош ли всё спустить на волю-ту разбойничка,

Как ночнёго хош спустить же подорожницька?

Он ограбит же опять да не одну Москву,

Он зайдёт, зайдёт во славну твою каменну Москву,

Он ограбит-то ведь и много всего хорошего в каменной Москвы.

Ты кончай-ко-се скорей, да царь, его же сам!»

«Вы не страшитесь-ко, народ, моей смерти скорою,

Придёт, придёт-то ведь скоро смерть моя своя.

Попрошу-то смерть ту же всё и я у вас,

Што котора мне какая смерть самому ндравитса,