Философия войны Керсновский Антон
Столь же невозможно придать офицерскому корпусу партийную окраску. Партийность несовместима с воинским духом и воинской этикой — плачевная история Красной армии тому наглядный пример. Партийность несовместима и с Православием, а стало быть и с русскостью. Мы отбрасываем это самоубийственное и глубоко аморальное положение.
Союз профессионалов шпаги противоречит самому естеству российской вооруженной силы, единственной в мире не имевшей в своих рядах наемных ланцкнехтов и кондотьеров. Остаются каста и служилое сословие.
Германская армия 1914 года была кастой. Сын фельдфебеля ген. Алексеев, главнокомандовавший в Мировую войну Российскими армиями, не мог бы в Германской армии мирного времени получить и первый офицерский чин. Правда, воспитанные в кастовом духе германские генерал-адъютанты не предали своего кайзера (наоборот, там кайзер позорным своим бегством предал разбитую свою армию).
Сильной стороной касты является высоко развитое чувство воинской этики, чувство кастовой солидарности, где все за одного и один за всех. Каста — монолит, проникнутый единым духом, в ней старшие пользуются непререкаемым авторитетом в глазах младших, а младшие — товарищеским уважением со стороны старших.
Обратная сторона кастовой организации — ее замкнутость в себе и отчуждение от народа. Традиции Германской армии восходят к ордену Меченосцев, сурово повелевавшему из своих замков порабощенным племенам Прибалтики и Пруссии. Кастовая гордость и заносчивость глубоко претят православному русскому миросозерцанию — и не нам, чьи предки затупляли мечи о тевтонские черепа, перенимать обычаи потомков побежденных на Неве, в Ледовом побоище, в Раковорской битве и при Грюнвальде.
При организации военной семьи Российского служилого сословия нам надо взять за образец птенцов гнезда Петрова — петровский гвардейский обычай. Всех готовящихся к офицерскому служению писать юнкерами в гвардейские полки, где учредить юнкерские батальоны. Будет покончено с милютинской училищной системой и ее разделением на белую и черную кость. Все офицеры получат однородную гвардейскую шлифовку, единый крепкий и добрый гвардейский дух. Для специальных войск и Авиации оставить училища и школы.
Эта система Петра Великого — система гвардейской шлифовки всего офицерства — действовала у нас целое столетие — и действовала на славу.
Таким путем удастся создать монолит, не создавая противоестественной русским условиям и русским понятиям касты.
Главным устоем офицерского корпуса должна быть крепко спаянная и тесно сплоченная офицерская полковая семья. Особенное внимание организатора должно быть устремлено на разработку положения о полковых офицерских обществах и на осознание великого значения должности командира полка.
Следует знать и помнить, что рота — административная единица, батальон — тактическая, а полк — духовная. Следующие за полком инстанции — бригада, дивизия, корпус — опять имеют характер чисто тактический и оперативный.
В полках создается дух Армии, как на кораблях куется дух Флота. Командир полка должен быть полным и единоличным хозяином своей части, подчиняясь командиру бригады, дивизии и корпуса лишь в чисто строевом отношении. Он должен иметь права командира корабля в отдельном плавании. Командир творит полк по своему образцу и подобию, накладывает на него свой, подчас неизгладимый, отпечаток, имеет на войска то влияние, которого обычно будет впоследствии лишен на более высоких должностях. Память о выдающемся командире живет в полку из поколения в поколение и более долговечна, чем память о выдающемся начальнике дивизии и командире корпуса. В этом — все величие командирского звания и вся святость командирского призвания.
Отношения между командиром полка и старшим штаб-офицером, председателем общества офицеров полка, должны быть теми же, что между командиром корабля и старшиной кают-компании. Строжайший культ воинской этики в рамках железной дисциплины.
Организацию офицерского корпуса можно уподобить зданию с узким входом и широким выходом. Доступ открыт для всех, но со строгим разбором — принимать лишь достойных. А «не могущим вместить»— свободная дорога на все четыре стороны.
Вооруженная сила — часть народа. Устроителю вооруженной силы надлежит привлечь в ее ряды лучшую часть народа.
Этого не понял Милютин. Его Устав о всеобщей воинской повинности 1874 года под видом «льгот по образованию» фактически освободил всю образованную часть населения от долга защищать Отечество. Он лишил Армию сотрудничества культурных сил страны и в значительной степени способствовал отчуждению между Армией и Обществом. «Льготы по образованию» — пагубны и преступны. Настоящая льгота, которую должно дать русскому образованному человеку, — это честь в первую очередь и раньше других служить своей стране и кровью запечатлеть свою ей преданность. Писатели, ученые, инженеры, судьи, промышленники и в первую очередь педагоги — весь интеллектуальный отбор страны должен получить закалку в великой школе воинского служения. Все они должны обладать чином офицера запаса?. Служба в Армии дает им возможность еще в молодости узнать жизнь, какова она есть, узнать по-настоящему людей, узнать и полюбить свой народ, осознать свою кровную к нему принадлежность.
Наравне со «льготами по образованию» следует уничтожить и другие столь же несправедливые «льготы» — в первую очередь «льготы по семейному положению». Все они отнимали половину призываемых и делали невозможным физический отбор остальной половины. На службу шли слабосильные, надрывавшие свое здоровье, в то время как крепкие здоровяки забронировались «льготой».
Призывной возраст в 21 год слишком велик. В этом возрасте в крестьянстве часто женятся и на службу идут с тяжелым сердцем **. Единственным положительным мероприятием советской власти было понижение его до 19 лет. Эта молодежь более беззаботна, ревностнее отдается службе и более податлива.
Само собою разумеется, допризывная подготовка солдатская в начальной школе и после нее, унтер-офицерская в средней, офицерская в высшей — должна быть обязательной. Это — плодотворная совместная работа офицера и учителя.
Вооруженная сила — один из элементов Политики со школой, (наравне администрацией, дипломатией). Утверждение, что «Армия вне политики», — нелепо. Армия — это как раз вооруженная Политика. Армию сравнивают с «мечом Государства». Это совершенно неверно. Меч — слепое орудие, неодушевленный предмет, которым может владеть и преступник, тогда как Армия — живой организм. Армия не меч. Она рука, держащая меч. Живая рука, направляемая волей головы. А голова — Царь.
?
На вольноопределяющихся надо смотреть не как на нижних чинов, пользующихся некоторыми преимуществами, а как на будущих офицеров запаса. Их правильнее называть «юнкерами запаса».
Отметим аморальное влияние солдатских жен («солдаток») в деревне.
Это — единственно возможная в русских условиях формулировка. Всякая другая исключается. Коммунистическое варварство, демократический маразм, тоталитарно- диктаторское богоборчество одинаково растлевают страну, одинаково развращают вооруженную силу. Мы отбрасываем эти порождения бездушия и скудоумия. Триединый завет «за Веру, Царя и Отечество» — не казенный лубок. Во всей своей краткости он целиком заключает в себе тысячелетнее бытие России, когда, черпая силу в Православной Вере, наши Цари создали нам величайшую страну — наше Отечество. Это — вся наша Политика. Понять ее — значит стать непобедимыми.
Глава XIX
О военном потенциале
Под «военным потенциалом» мы условимся понимать не показатель суммы всех боевых средств и возможностей Государства, его, так сказать, «боевой коэффициент», а показатель «интенсивности» этих средств — точнее показатель полезного напряжения сил данной страны.
Если мы под А разумеем сумму «абсолютных возможностей» страны: массу населения, сырые материалы, географические условия, а под В «относительные возможности»: систему комплектования вооруженной силы — для утилизации этих масс населения, степень развития обрабатывающей промышленности — для утилизации этих сырых материалов, развития средств и начертание сети путей сообщения для преодоления географических условий — то боевой коэффициент Государства выразится этих произведением А.В.
В случае слабого развития «относительных возможностей»— дефективной системы комплектования, недостаточного развития обрабатывающей промышленности и путей сообщения — сомножитель В обращается в «правильную дробь». Тогда все произведение А.В — боевой коэффициент страны — делается меньше одного сомножителя А. Иными словами — то, что дает страна при данных условиях, меньше того, что она могла бы дать при иных условиях.
Уступая России количеством населения соответственно в 4 и 3 раза, Франция и Германия оказались в военном отношении во много раз более сильными, нежели Россия, имевшая огромные «абсолютные» и ничтожные «относительные» возможности. Одна германская дивизия, перевозимая по железной дороге и своевременно прибывавшая на поле сражения, приносила больше пользы, нежели три русских дивизии, шедших походным порядком по польской грязи и запаздывавших. В кампанию 1916 года 100 австро-германских дивизий, располагавших рокадными линиями, были по крайней мере вдвое сильнее 160 русских дивизий, этими линиями не располагавших (тем большее значение приобретает доблесть войск и искусство начальников Ю.-З. фронта, но общей картины это не изменяет). Сомножитель «В» имеет таким образом огромную важность: он определяет интенсивность. «Боевой коэффициент» А.В, будучи помножен на «моральный коэффициент» М, даст нам «военный потенциал» Р — произведение материи на дух. Формула его: Р = (А.В)М. Военизация страны есть приспособление ее к нуждам войны — переключение всей ее жизни на военное положение. Она определяется фактором В «боевого коэффициента»— его интенсивностью — и всесильным фактором М «военного потенциала»— духом страны. Отсюда явствует, что военный потенциал есть производная степень военизации страны.
Глава XX
Фронт и тыл
Проблема организации страны в военное время формулируется просто: извлечь наибольшую пользу при наименьшем напряжении организма страны, добиться наибольших результатов с наименьшими жертвами.
На фронт идет лучшее, что есть в стране. Фронту дается много, и за дух фронта в организованной армии можно быть спокойным.
Тыл поставлен в значительно худшие условия. Он живет как бы изнанкой войны. Моральное напряжение тыла во много раз больше морального напряжения фронта. Средств же для того чтоб выдержать это напряжение — гораздо меньше.
Вместе с тем, «тыл» и есть страна — государственный организм, пораженный болезнью войны. Без тыла нет фронта. Неудачи фронта всегда поправимы при условии хорошо налаженного тыла. Расстройство же тыла неизбежно влечет за собой непоправимую катастрофу фронта. Пример Российской Империи 1917 года и Белых армий 1919–1920 гг. — трагическое тому доказательство.
Внимание политика должно быть всецело обращено на устройство тыла. Лозунг «все для фронта» доказал свою несостоятельность. Это все равно если бы совершающий тяжелую физическую работу человек заботился исключительно о своих руках, не обращая никакого внимания на свой организм.
Тыл хуже переносит войну. Необходимо поэтому, чтобы он как можно меньше ощущал ее тяготу.
Население не должно ни в чем испытывать недостатка. Говядина по рублю фунт была в 1915 году большим ударом для России, чем падение Новогеоргиевска и Ковны. Немецкий подчеловек сказал, что «пушки важнее масла». И сказал глупо. И пушки и масло важны в одинаковой степени. Без «пушек» страна не может обороняться, без «масла» она не может вообще жить.
Первым мероприятием Правительства при приведении страны на военное положение должно быть закрытие на все время военных действий всех общественных организаций (если таковые существуют) и всего местного самоуправления. Опыт Мировой войны 1914–17 гг. показал гибельность этого рода учреждений. Правительство не должно иметь соперников. Оно обязано целиком владеть аппаратом власти и безраздельно контролировать все отрасли жизни страны. Механизм управления должен быть свободен от дилетантского вмешательства. Война — дело государственное, а не комитетское.
При мобилизации вооруженной силы — брать лишь самое необходимое количество населения, твердо помня, что «не множеством побеждают». Отвлекать от народного хозяйства как можно меньше рабочих рук, как можно меньше специалистов своего дела. Твердо помнить какое напряжение нам под силу, а какое — нет. Почва для революции 1917 года была создана надрывом не рассчитавшей своих сил России. Мы оторвали от работы 15 с половиной миллионов мастеров своего дела, не имея ни кадров, ни оружия, ни даже помещений для них и создав этим непоправимые перебои во всех отраслях государственной жизни и народного хозяйства. Другой род мобилизации — это мобилизация промышленности. Мобилизация тяжелой промышленности для обслуживания фронта. Мобилизация легкой промышленности для обслуживания тыла.
Печальный пример «военно-промышленного комитета», наживавшегося на русской крови в 1915—17 гг. и поставлявшего за 32 рубля шрапнель плохого качества, стоившую в безупречной «ювелирной» отделке казенных заводов только 9 рублей, — этот пример должен навеки остаться в умах и сердцах правителей Российской Империи. Все частные заводы должны быть взяты под строжайший контроль военного ведомства. Само собой разумеется, весь личный состав тяжелой промышленности — инженеры, техники, рабочие — должны считаться «мобилизованными на месте производства», подчиняясь воинской дисциплине. В истории России не должно повторяться роковых событий, вроде выступления петроградских распропагандированных рабочих масс в феврале 1917 года.
Мобилизация обслуживающей тыл легкой промышленности имеет огромное моральное значение. Тыл должен быть так же снабжен предметами повседневного обихода, как фронт — снарядами. Лишенная лучших своих элементов, ушедших на фронт, страна чрезвычайно болезненно ощущает перебои экономической своей жизни. Духовные ресурсы тыла неизмеримо слабее духовных ресурсов фронта. Их надо щадить, твердо помня, что успех войны зависит в первую очередь от моральной устойчивости тыла.
Если ситец стоил до войны 10 копеек, то во время войны он должен стоить 8 копеек. Если булка стоила 5 копеек, то должна стоить 4 копейки. Если поезда в мирное время имели право запаздывать на 10 минут, то в военное время могут запаздывать только на 5 минут. Надо помнить, что если неприятелю удалось окружить и уничтожить одну из наших армий — то эта крупная неудача всегда поправима: тут поражение несет только Стратегия. Но если в тылу пятикопеечная булка стоит рубль — то это признак развала, непоправимой катастрофы: тут поражение понесла Политика — главный элемент войны и всей государственной жизни.
Все это требует огромного напряжения и тщательной, вдумчивой подготовки еще в мирное время. Ничего не должно импровизироваться в последнюю минуту — импровизация ведет лишь к перебоям и сможет привести к катастрофе.
Основной задачей промышленной мобилизации — помимо переключения тяжелой промышленности на нужды фронта — должен быть учет и подготовка кадров и рабочих рук для легкой промышленности, заменив там призванных в действующую Армию и в тяжелую промышленность категориями лиц, не подлежащих военным мобилизациям. Мы подошли к чрезвычайно важному вопросу — вопросу о женском труде. Задача женщины — создание и воспитание семьи. Это — самая важная из всех государственных задач. Женщина — столп государства и государственности, и ее дело достаточно трудно и ответственно для того, чтобы ее обременять другими, явно не входящими в ее обязанности и компетенцию.
Женский труд является лишь суррогатом мужского труда. Он вообще менее продуктивен, за исключением домашних работ, которые под категорию «защиты государства», конечно, подвести нельзя, но на которых в значительной степени самое государство и держится.
Все же некоторую часть обширного 80-миллионного женского населения Империи возможно и необходимо использовать в целях мобилизации легкой промышленности. В порядке трудовой повинности мирного времени некоторые категории (незамужние либо бездетные) должны быть подготовлены к службе в легкой промышленности, почтовом ведомстве, отчасти на транспорте.
Основным правилом организации страны в военное время должно быть сколь можно большее использование сил и способностей каждого на подходящем месте. Как можно больше подходящих людей на подходящих местах и как можно меньше дилетантов при полном исключении импровизации.
В первую очередь — заблаговременное создание крепких ведущих кадров во всех отраслях государственной работы. До организации миллионов — отбор десятков тысяч специалистов, более того, мастеров своего дела, беззаветно преданных как своей специальности, так и общему русскому делу.
Эти кадры — офицеры и унтер-офицеры, ученые и учителя, инженеры и техники, врачи и юристы, писатели и журналисты, администраторы всех рангов — проникнутые единой творческой волей, и поведут за собой родную страну в час решительного испытания.
Глава XXI
Общественное мнение и руководство им
Общественное мнение служит выразителем и показателем духа страны. Создание духа страны — дело Церкви и Школы. Создание общественного мнения — дело печати. С упразднения Патриаршества в 1700 году и до запоздалого его восстановления в 1917 — два с лишним столетия — Церковь, первооснова всей русской жизни, была «в вавилонском пленении» у светской власти. Оскудение Церкви в «синодский период» стало причиной оскудения духа всей страны.
Духовенству надлежит прежде всего развязать руки, чтобы оно могло в полном объеме приступить к выполнению своей великой задачи. Задача Школы — не только (и не столько) образование, сколько воспитание. Министерство Народного Просвещения должно именоваться Министерством Народного Воспитания.
Первенство воспитания над обучением в школьном деле столь же ясно и очевидно, как и в собственно военном. Мы должны считать это аксиомой. Организация Школы — это прежде всего организация преподавательского состава, создание крепкого учительского сословия — пирамиды, основанием которой служат кадры народных учителей, а вершиной — профессора университета. Народному учителю надо создать в стране положение, которого он до сих пор был лишен. Повысить уровень учительских семинарий, приравняв их к средне-учебным заведениям. Дать учителю чин офицера запаса и все связанные с офицерским званием преимущества на все время его учительской деятельности?.
?
Народный учитель должен быть также инспектором допризывной подготовки своего района, а также членом воинского присутствия при призыве новобранцев его села. Отбывая лагерные сборы, он будет иметь под своей командой — как офицер запаса — своих бывших учеников, которые, таким образом, будут подвергаться его Роковой ошибкой Милютинского устава 1875 г. было «освобождение» педагогов от воинского долга. Интеллектуальный отбор страны — Школа — исключался из рядов Армии. Мы уже имели случай разобрать антигосударственные положения этого Устава. Сто тысяч тщательно подготовленных и тщательно отобранных народных учителей- офицеров дадут нам могучий кадр — закваску и фундамент российского просвещения. Столь же тщательно следует отобрать преподавательский состав средней школы, ответственность которого еще более велика. Особенное внимание следует обратить на преподавателей родной Истории и Словесности, как способных оказать решающее влияние на формацию учеников. Философские дисциплины — Психологию, Логику и собственно Философию — надо поручить священнику-законоучителю либо педагогу с богословским образованием. Рационалистическая трактовка этих предметов, не осмысленная и не одухотворенная Православием, выхолащивает их, лишая их глубокого содержания, и готовит интеллектуальных инвалидов.
Что касается высшей школы, создающей отбор страны, то преподавательский состав ее принадлежит уже не к учительскому, а к ученому сословию. Ученики же — студенты — полноправные члены Общества и Государства. Высшая школа должна быть целиком включена в государственную жизнь.
Очертив великое назначение Церкви и Школы, создающих дух страны, перейдем к печатному слову, выражающему общественное мнение.
«В начале бе Слово, и Слово бе к Богу — и Бог бе Слово» (Иоан.1,1). Слово, таким образом, божественно. В устах человека оно является первым признаком образа и подобия Божия. Это — самое грозное оружие, которым располагает и будет располагать человек. Но созданный по образу и подобию Божию человек бывает грешником и преступником. Так и слово его бывает тогда отравленным и приобретает великую разрушительную силу.
Если в нашем государстве Церковь и Школа на высоте, то организм страны здоров. А в здоровом теле — и здоровый дух. Отравленного слова тогда нечего бояться: страна прикрыта от ядовитых стрел надежной броней. Да и самой отраве неоткуда взяться. Наоборот, когда в стране нет здорового духа, отравленное слово бьет наповал. Как бы ни напрягало все свои силы правительство, какие бы меры пресечения оно ни предпринимало в борьбе с растлевающим печатным словом — оно эту борьбу проиграет. Ибо нельзя бороться со внешними проявлениями зла, не устранив его первопричины. влиянию и его офицерской шлифовке все время, уже далеко перешагнув за детский и даже за юношеский возраст.
В этом безнадежном положении находилось Российское правительство времен упадка Империи второй половины XIX и начала XX столетия. Дух России был поражен принижением Церкви и разложением Школы. Только в этой упадочной обстановке и возможен был успех — и самое появление — болезненных наростов, патологической литературы Белинского, Герцена, Чернышевского, Писарева, Михайловского — людей столь же озлобленных, как и бездарных. И лишь патологическим состоянием организма страны можно объяснить себе засилье этих «властителей дум». Убогая философия Льва Толстого — рассуждения средней руки папуаса — кажущаяся такой жалкой и примитивной в половине XX века — в свое время, на рубеже двух столетий, казалась евангелием смертельно больному обществу.
Правительство тратило зря свои последние силы. Оно боролось с дымом, вместо того чтобы бороться с огнем, и своей борьбой с «запрещенными» авторами лишь создавало этим последним совершенно незаслуженный ими ореол «мучеников идеи», а обманутому стаду «малых сих» — прелесть запрещенного плода.
В благоустроенном государстве не должно быть вредной печати за отсутствием уязвимых мест. На здоровый организм этот яд не должен действовать. А если действует, то это значит, что в нем появилась трещина, которую, как можно скорее, надо залечить.
Само собою разумеется, свобода печати в военное время должна подвергнуться ограничениям. Она несовместима с общей дисциплиной государства во время войны, как несовместимы, например, торговля и вольные профессии с отбыванием воинской повинности.
Задача печати в военное время — осведомлять страну о ходе дел на фронте. Осведомлять как можно более правдиво. Писатель, журналист и цензор — друзья, а не враги. Неудач не замалчивать — ибо их замолчать невозможно: нельзя отрезать языки раненым, эвакуированным и отпускным. Твердо помнить главного врага — «стоустную молву». Для пресечения этой молвы лучше своевременно — с соблюдением известной меры — твердо и авторитетно сообщить о поражении ХIII и XV корпусов в Восточной Пруссии (неприятель все равно узнал их номера), чем допустить панический слух по всей стране, что «полмиллиона наших погибло в Мазурских озерах»— слух, который потом никакими средствами не удастся искоренить.
Страна должна знать лучших своих сынов, должна знать и чтить имена своих доблестных полков — имена, уже известные неприятелю, имеющему о них сведения по убитым и пленным. Такие черствые «алгебраические» выражения, как «один из наших доблестных полков», «один из наших молодых полков», ничего не говорят уму и сердцу населения, оставляя в то же время чувство горечи в сердцах участников боев. Вообще, сообщения нашей Ставки в Мировую войну 1914–17 гг. следует рассматривать как непревзойденные отрицательные образцы.
Не следует обманывать население нелепыми бравадами, что неприятель умирает с голоду, что неприятельская страна сможет продержаться еще самое большее полтора месяца, что неприятельские войска сдаются дивизиями при одном виде казацкой пики. Этими баснями печать дискредитирует себя в глазах общественного мнения и деморализует страну, зря обнадеживая ее.
Совершенно нетерпим и недопустим слащавый тон о «солдатиках» и «серых героях». Он раздражает бойцов и деморализует значительные их категории. В основе слащавости и пафоса всегда фальшь. Авторов подобного рода статей и очерков следует, после первого и последнего предупреждения, лишать права писать до окончания военных действий. Еще опаснее слащавость в обращении с ранеными и выздоравливающими. За ними должно ухаживать, но с ними ни в коем случае не надо нянчиться. Это развращает. Госпиталя ни в коем случае не должны располагаться в населенных центрах. Не надо подвергать дух тыла добавочному и совершенно излишнему испытанию.
Культ героев должен соблюдаться свято. В каждом храме, в каждой школе должны иметься доски с именами прихожан или бывших учеников, заслуживших белый крестик либо сподобившихся деревянного креста.
Портреты героев и описания их подвигов должны быть на почетном месте периодических изданий.
В наших русских условиях (при свойственной всем нам музыкальности и любви к театру) большое значение приобретают музыка и сцена. Для широких масс чрезвычайно важен кинематограф. Как в театре, так и в кинематографе следует избегать деланного пафоса и мелодрамы.
Уличные манифестации — очень сильно действующее средство. Но они ценны только в случае своей непосредственности. Манифестации заранее организованные и принудительные, на советский образец, свойственны варварским «тоталитарным государствам». Они обращаются в отбывание номера и совершенно не достигают своей цели.
В общем, проблема общественного мнения — это проблема духа страны. Церковь и Школа создают этот дух — и при его наличии управление общественным мнением не представляет трудности.
Часть шестая
О доктрине
Глава XXII
О доктрине национальной и доктрине военной
Под «доктриной» мы разумеем совокупность взглядов по данному вопросу и совокупность «методов» при разрешении этого вопроса.
Военная доктрина представляет собою мировоззрение данной нации по военному вопросу и составляет одну из многочисленных граней доктрины национальной. Отсюда явствует основное свойство военной доктрины — ее национальность. Она является производной исторических, бытовых и военных традиций данной нации — ее политических, географических, племенных условий, духа и психологии народа (или народов, ее составляющих). Короче — отражением ее духовного лика.
Пересадка и культивированье чужих доктрин представляет поэтому насилие над духом нации — насилие, к добру никогда не приводящее. Отсекая от монолитной глыбы чужой национальной доктрины маленький осколок этой глыбы — военную доктрину — мы можем этот осколок припаять, приклеить или привязать к нашему национальному монолиту. Соединение это прочным никогда не будет — даже если мы до склеиванья обтесали наш монолит для того, чтобы легче подогнать осколок чужой доктрины к нашим условиям. Оно может быть лишь механическим — оно никогда не станет органическим, и вся полученная таким образом, искусственная и ублюдочная доктрина не сможет выдержать серьезного испытания. Говоря о военной доктрине, мы разумеем две: германскую — технически разработанную и сведенную в строгую систему, и русскую, остающуюся в том виде, какой завещал ее нам Суворов.
Германская национальная доктрина — это обожествление Всегерманства (Deutschtum), покоряющего себе под ноги все другие народы, являющиеся в сущности — особенно славяне — навозом для германской культуры. Германский народ — народ господ (Herrschervolk) — благородная северная раса. Он один должен повелевать в порабощенном для него мире.
«Одни лишь немки рождают. Все остальные женщины мечут». Это крылатое изречение немецкого профессора, имя которого не будет бесчестить этих страниц, как нельзя лучше характеризует германскую национальную доктрину — доктрину в первую очередь человеконенавистническую.
Отсюда — основные тезисы германской военной доктрины. «Стратегия на уничтожение», «битва на уничтожение» (Vernichtungsschlacht). «Интегральная война» и сопряженные с ней жестокость и террор должны парализовать мирное население — низшую расу неприятельской страны, убить в нем волю к сопротивлению, способствовать скоротечности, то есть скорейшему окончанию войны.
Германский офицер отрезает пальцы бельгийской девочке. Его всецело покрывают и оправдывают Клаузевиц и Людендорф своей бесчеловечной теорией «интегральной войны». Ему на выручку спешит и Трейчке — теоретик Herrschervolk'a, и Фихте с его «Речью к германской нации». Детская кровь — вполне допустимое средство войны, коль скоро дети эти принадлежат к низшей, не германской расе.
Эти человеконенавистнические тенденции сказываются не только на этической, но и собственно на технической стороне германской военной доктрины. Основная, подсознательная идея германского стратега, германского тактика — это чувство Спартиата, с бичом в руке вышедшего на толпу трепещущих рабов-илотов. Отсюда — самоуверенность их уставов, дерзание и порыв всех их начальников, культ мужественных инстинктов, доведенный до предела, до гипертрофии, сочетается здесь с известного рода садизмом. Психопатологическая сторона учений Шлиффена до сих пор не разработана. В психозе «Канн» помимо экстаза полководца перед красотой и удачей двустороннего охвата проскальзывают и нотки тигрового восторга потомков победителей Вара перед грудой из семидесяти тысяч окровавленных тел римских легионеров — молодых, крепких, смуглых тел ненавистной «южной расы». Чувство, никогда бы не пришедшее в душу русского, французского, английского исследователя.
Пытаясь «пересадить на русскую почву» тактику Франсуа и Моргена, знаменитую «методику» германских уставов и доктрин, рационалисты и позитивисты принимают результаты за причины. Они видят доктрину военную, но не замечают доктрины национальной. Они видят Франсуа и Моргена, но не замечают стоящих за ними Клаузевица, Трейчке, Фихте, Меченосцев, двадцать столетий фаустрехта, короче — видя листья, дерева не замечают, не принимают в расчет корней этого дерева. Обламывая ветку, пересаживают ее на русскую почву в наивном расчете, что она пустит корни.
Германец считает себя «сверхчеловеком» — и этим низвел себя на степень «подчеловека». Русский, по бессмертному определению наиболее яркого выразителя русской национальной доктрины — Достоевского, — считает себя «всечеловеком». Германскую национальную доктрину выковал громовержец Тор, русскую — вдохновил Христос. И те же два начала сказались и на военных доктринах обоих народов. Меч Зигфрида выковывает в преисподней карлик Миме — меч Ильи благословляет калика — угодник Божий. Вот почему русская военная доктрина — русская национальная военная доктрина — должна носить в себе тот отпечаток высшей гуманности, что сделал из России на протяжении одиннадцати веков «Божией рати лучшего воина».
Глава XXIII
Русская национальная военная доктрина
Сущностью той грани русского национального монолита, что носит название русской национальной военной доктрины, является превосходство духа над материей. Это превосходство бессмертного над смертным и ощущали русские канониры Цорндорфа, целовавшие свои пушки, прощаясь с ними навсегда, «и не отходя от них ни на шаг» в момент, когда их самих рубили латники Зейдлица — и когда немец на их месте бежал бы или сдался. С этим чувством вышел Румянцов с семнадцатью тысячами на двести тысяч турок в Кагульскую битву. Оно вдохновляло перо Суворова, набрасывавшего бессмертные строки «Науки Побеждать», вдохновило и меч его, светя его чудо-богатырям и в серенькое утро Рымника, и в знойные дни Требий, и в черном мраке альпийских ночей. Мушкетеры Милорадовича, егеря Дохтурова, гренадеры Котляревского, стрелки Юденича, ударники Корнилова — все они были движимы этим превосходством, ярким пламенем горевшим в их душах и в душах их вождей.
Основы русской национальной военной доктрины были, есть и останутся следующие. Будучи народом православным, мы смотрим на войну как на зло — как на моральную болезнь человечества — моральное наследие греха прародителей, подобно тому, как болезнь тела является физическим его наследием. Никакими напыщенными словесами, никакими бумажными договорами, никаким прятаньем головы в песок мы этого зла предотвратить не можем. Пергамент Парижского договора 1928 года — «пакт Бриана-Келлога» не избавил человечества от войны, как намалеванный на дверях дракон не избавит китайца от чумы. А раз это так, то нам надо к этому злу готовиться и закалять организм страны, увеличивать его сопротивляемость. Это — дело законодателя и политика.
Военное искусство и военная наука (причем вторая призвана обслуживать первое) имеют строго национальный характер, вытекая из духовных свойств и особенностей данного народа, данной нации. Русского Мольтке не может быть, как не может быть немецкого Суворова. В «суворовском» отношении немцы не пошли и не пойдут — дальше Блюхера. В «мольткенском» мы могли дать самое большее Милютина. Наши учителя — Петр I, Румянцов, Суворов — и те немногие русские полководцы и деятели, что вдохновлялись их примерами, отнюдь не чуждые нам органически иностранцы. Фош и Мольтке не могут быть нашими учителями — они могут быть, самое большее, лишь репетиторами. Насколько «Наука Побеждать» чище и выше софистики Клаузевица, схоластики Шлиффена, блестящей метафизики фон Зеекта!
В основу организации вооруженной силы русская национальная военная доктрина всегда кладет принцип качества и принцип отбора («не множеством побеждают»). На идее отбора — привлечении в первую очередь дворянства — Петр и построил всю армию. Русская армия XVIII века — прежде всего армия отборная, этим и объясняются все ее подвиги в тот великий век.
Самая организация Российской вооруженной силы — как Московского Государства, так и Петровской Империи — была следствием нашей самобытности. «Мы мало сходствуем с другими европейскими народами», — писал Румянцов в своих «Мыслях по устройству вооруженной силы». Упадок нашей Армии начался с подражания иностранным образцам при Павле.
При ведении войны мы должны стараться избегать бесчеловечных ее форм. Отбросив с отвращением «клаузевицко-ленинскую» теорию интегральной войны с ее терроризацией населения неприятельской страны, вспомним слова второго (после Лазарева) нашего главнокомандующего на Кавказе, князя Цицианова: «Русские воины имеют за правило бить своего неприятеля когда нужно, но не разорять его, ибо Россияне не умеют, победивши неприятеля, не присоединить его землю к своему государству и, следовательно, собственность свою каждый обязан сохранять». Если мы эти золотые слова прочтем не телесными, а духовными очами, то поймем весь их вечный смысл. Присоединять неприятельские земли нам не надо (коль скоро они не являются похищенным нашим достоянием) — хватит и духовного присоединения иноземцев к нашей культуре. А это возможно лишь при отсутствии взаимного озлобления, незаживших ран.
Не будучи бесчеловечными к чужим странам, можем ли мы быть зверями в отношении нашей родной матери? Мы должны вести войну, стремясь как можно меньше отягчать, истощать организм страны. Это достигается лишь сохранением на своих местах возможно большего количества специалистов своего дела — все равно, хлебопашцев или железнодорожников, ремесленников или торговцев. Не станем повторять ошибки гипноза полчищами, роковой ошибки 1916 года.
Но для того, чтоб наша армия могла дать все, что она способна дать, ее нужно и применять соответственно. И русская национальная военная доктрина дает тому законы. Это, прежде всего «смотрение на дело в целом» — синтез (которому в иностранных доктринах примерно соответствует «de quoi s'agit il?» Верди дю Вернуа, приводимое Фошем). Затем — «глазомер, быстрота, натиск». Венец же всему — победа — и притом «победа малой кровью одержанная».
В воспитательном отношении наша доктрина всегда выдвигала религиозное начало и национальную гордость. «Мы — русские, с нами Бог!» — учил Суворов. Поэтому-то его наука и сделалась действительно «Наукой Побеждать». Каждое из ее слов дошло до бесхитростного сердца чудо-богатыря, а все суворовское поучение — одно из самых чистых творений русского гения — величайший памятник православной русской культуры. Для преподавания «Науки Побеждать» в военных училищах надлежит учредить особую кафедру. Преподавать, конечно, без изуверского дословного толкования, но и без еретической «поправки на современные условия» — чтоб правильно усвоенная офицерами, она могла бы правильно быть переданной солдатам.
Затем нашу доктрину характеризует требование сознательного отношения к делу: «каждый воин понимает свой маневр». Проявление частной инициативы на низах — петровское требование: «не держаться устава яко слепой — стены» и суворовское: «местный лучше судит… я вправо — ты видишь, надо влево — меня не слушать». Способстование этой инициативы на верхах — румянцовское: «не входить в подробности, ниже предположения на возможные только случаи, против которых разумный предводитель войск сам знает предосторожности и не связывать рук». И в этом отношении — как и во всех других — единственный способ, единственное Спасение — это возврат на тот путь, с которого нас полтораста лет назад своротили гатчинским вахтпарадным эспонтоном, на путь, указанный нам Петром, Румянцовым и Суворовым.
Текст приводится по изданию: Керсновский А.А. Философия войны. Белград: «Царский вестник», 1939.
А.Л. Мариюшкин
Помни войну!
Вопросы современной и будущей войны
А.Л.Мариюшкин, полковник, военный писатель. Участник Первой мировой войны. Активно публиковался в русской военной печати. Находясь в рядах Белого движения, пытался наладить выход военно-научной и просветительской литературы. С 1920-го — в эмиграции. Жил в Югославии. Печатался в изданиях Русского Зарубежья. По некоторым сведениям, в 1945 году депортирован в СССР, где позже погиб.
Тем, кто неизменно любит свою Родину и в счастье и в беде.
«Помни войну!» — завет русского адмирала Макарова.
Предлагаемый очерк лишь в общих чертах затрагивает те некоторые вопросы, которые являются следствием великой войны и с которыми неизбежно придется столкнуться в будущем.
Наступит ли это будущее завтра, или придет только через десятки лет — положение от этого нисколько не меняется.
В вопросах войны и мира главнейшее — это постоянная готовность, которая измеряется не только готовностью армии, но и готовностью народа, готовностью всей страны.
Может быть, некоторые из моих мыслей покажутся близкими к увлечению, но в жизни, зачастую, случается так, что увлечение вчера — есть уже действительность сегодня. Эти мысли оправдывает время и недавно пережитый опыт войны, которая превзошла все ожидания и самую горячую фантазию.
Не претендуя на новые откровения и утверждая, что судьба каждого народа покоится только на мощи его вооруженных сил, я своим очерком преследовал прежде всего цель — пробудить любовь и доверчивое уважение к своей национальной армии.
И если тот, кто прочтет мою книгу, хоть на один момент задумается о судьбе своего Отечества и о судьбе своей армии — я буду считать свою задачу выполненной. Соблюдением возможной простоты изложения я стремился к тому, чтобы проводимые мысли сделались доступными не только одним специалистам, ибо вопросы войны есть вопросы общей жизни.
I
Мировая война, разразившаяся в 1914 году, повлекла за собой подъем и обогащение одних и ослабление и нищету других Государств.
Победители, собравшись в стильных залах Версаля, перекроили карту Европы. Но события, которые не вкладываются в рамки дипломатических решений, неумолимо и властно свершают свой путь.
Версаль не только не устранил поводов и причин к спорам, но еще более углубил политические противоречия и расхождения и создал в Европе напряженнейшую атмосферу, которую в будущем суждено разрядить, может быть, только мечу.
Война не кончена. Война продолжается… Гражданская борьба в России (как наследие великой войны) против небывалой в мире узурпации, — угрожающая всему миру гражданская война в Китае с участием других народностей Запада и Востока, — события в Африке, — повсеместная вражда политических партий и, наконец, скрытое экономическое и политическое соперничество народов Старого и Нового Света — все это, в сущности, есть только продолжение мировой войны, конец которой скрывается в тумане грядущего и устранить который не в силах никакие конференции, ибо побежденные народы еще не забыли светлых дней своего величия и, конечно, никогда не расстанутся с мечтой о возрождении.
Почти после каждой войны на Европейском материке, особенно начиная с XVIII века, и в обществе, и литературе и даже в правящих кругах неизменно выдвигались два течения, которые резко расходились между собою во взглядах на вопросы войны и мира. Первое из этих течений усматривало в войне только бессмысленные ужасы разрушения и носило односторонний характер какой-то несерьезной идиллии. Нагромождая и суммируя факты в известном подборе, апостолы этого течения с присущей им страстностью доказывали, что война есть величайшее зло, противное человеческой природе, и что спорные вопросы между государствами должны разрешаться не столкновениями армий и народов, а путем гуманитарным — созданием международных конференций на началах особого обязательного кодекса, который лег бы в основу всякого государственного организма на земле.
Последователи этого направления создавали многообещающие трактаты и проекты, которые сдвигали психику многих миллионов людей.
Семена антимилитаризма бросались всегда щедрой, иногда, может быть, даже искренней горстью, но всходы получались всегда самые неожиданные и уродливые. Из этих посевов вырастали, впоследствии, разлагающие начала, которые увлекали массы людей, обещая им несбыточный сон золотой.
В мечтах о пацифизме преступно забывались жизненные интересы своей страны, — в результате государство, разъедаемое внутренними партийными несогласиями, дряхлело и в нужный момент не могло проявить того упорства, которое от него требовалось обстоятельствами.
Представители другого течения исходили также из тех же опытов войн, но с неумолимой рассудочностью предостерегали человечество от кабинетных заблуждений. Они опыт всякой войны брали за исходную данную для будущего, стремясь таким путем предотвратить вымирание нации, которая неминуемо погибнет, раз станет на путь сонного равнодушия к опыту прошлого.
Возбуждая в человечестве необходимость национального самосохранения, как следствия силы, — эта категория людей рассматривала войну как неизбежное пока явление и доказывала настоятельную необходимость для каждого государства вооруженной силы, чем, в сущности, и было создано то равновесие, которое предотвратило не один кровавый год. И заслуга последователей этого трезвого течения именно заключалась в том, что они, перенося опыт прошлого в условия современности и даже в условия будущего, намечали, хотя, может быть, и с недостаточным приближением, те возможности, на которые может рассчитывать человечество, пробуждая, таким образом, в нем творчество и энергию, дабы оно не было застигнуто врасплох накануне тех событий, которые именуются войной. Они и только они приближали человека к миру, к которому можно именно только приблизиться, а не достичь его абсолютно, ибо мир так же несоизмерим с природой всего, живущего на земле, а в особенности с природой человека, как несоизмерима окружность с ее радиусом.
XX век, как известно, начался большими народными столкновениями и потрясениями и в то же время вновь пробудил безрезультатные попытки о достижении вечного мира. И как благоразумны те народы, которые, посылая своих представителей на мирные конференции, в то же время с особым вниманием относятся к развитию своих национальных вооруженных сил.
II
Еще в отдаленные времена зачатка человеческой культуры человек кремневого века только упорной борьбой и силой своих мускулов добывал себе место и право на существование среди тяжких условий жестокой природы.
Борьбой и силой, примененной более искусно, чем его врагами, он становился собственником пещеры, оспаривая ее у зверя, — борьбой и силой он добывал себе подругу жизни и обеспечивал безопасность потомства.
Впоследствии, группируясь и сплачиваясь в массы и оседая на том или ином клочке завоеванной территории, люди стремятся инстинктивно образовать живую силу, которая обеспечивала бы безопасность их развития и право на жизнь.
С течением веков эти образования у наиболее жизнеупорных и сильных народов приняли форму устойчивой и постоянной организации, которой уделялось повышенное внимание и заботы.
Элементарные средства борьбы, постоянно видоизменяясь и совершенствуясь, со временем обращаются в оружие защиты и нападения, причем опытом и инстинктом человек открывает первый принцип войны, что лучшее средство защиты — это быть всегда готовым.
Стремясь в этом вопросе к превосходству над противником, — приемы борьбы соединяются с приемами хитрости. Помимо оружия человек в борьбе мало-помалу начинает применять разум и волю. Таким образом был заложен первый камень искусству в борьбе, где доминирующее место занимала неожиданность или внезапность, — как данная, помимо всего действующая еще и на воображение.
Со временем единоборство выливается в массовые столкновения, которые требуют уже планомерности и системы.
Чтобы успешно нападать и защищаться, надо было превосходить противника или числом, или более подавляющими разрушительными средствами, или гибкостью и стройностью отдельных бойцов, сведенных в массы, — а это последнее требовало не только одиночной тренировки, но и слаженных упражнений уже ратного строя. — Отсюда получилось военное ремесло, а усовершенствования в области борьбы в сочетании с испытанными на опыте приемами в действиях — вылились впоследствии в законченную форму определенных принципов.
Так зарождалось и постепенно совершенствовалось военное искусство, так создавались армии народов и государств…
Достаточно самого беглого взгляда на историю развития человечества, чтобы установить, что между армией и народом существует строго выраженная, почти математическая зависимость.
Действительно, во все времена вооруженная сила являлась показателем не только племенных, но духовных и культурных особенностей народов.
И в зависимости от того, допускалась ли эта вооруженная сила только как неизбежная терпимая необходимость или, наоборот, составляла ли она предмет высшего внимания и забот — народы или влачили культурную нищету и, наконец, сходили со сцены, уступая место другим, или — развертывали во всю мощь свою жизнеспособность и воздвигали Империи.
«Каждый народ достоин своей истории», каждый народ в самом себе носит залог рабства и бесславия, или свободы и величия.
До тех пор, пока заботы об армии, о развитии военного искусства не поглощались меркантильными или социальными запросами, сулившими как будто в ближайшем призрачное благополучие, — эти народы и государства шли впереди истории и несли миру свою культуру.
Но стоило только уклониться в сторону, как незаметно намечался путь заката и упадка.
Могущественная Персия, Вавилон, богатое царство Инков, Карфаген, гордый Рим и золотая Греция, все прошли по этому пути и на своей судьбе засвидетельствовали, что пренебрежение военным искусством никому не проходит даром.
Война — жесточайший акт в природе человека, но средством противнее, к сожалению, может быть только война, ибо это есть явление неизбежное от начала мира и до конца.
Было бы ошибкой прославлять войну как благодетельное явление в жизни народов, но еще большей ошибкой будет — считать ее устарелым пережитком, который в будущем не повторится.
История развития народов и государств, начиная с незапамятных времен, есть, в сущности, сплошная история борьбы.
Являя собой как бы разрушительные начала, — война, по существу, по непреложному закону для нашей планеты, где жизнь есть только борьба и соревнование достижений, — является в то же время и главнейшим актом созидательного, творческого начала. Можно с уверенностью сказать, что пройдут еще целые тысячелетия, прежде чем воцарится абсолютный мир на земле.
Осуществление этой теории возможно лишь: или воцарением на всем земном шаре одного народа, который мечом и огнем сотрет все другие народности и тем вытравит племенные и национальные особенности других, или торжеством христианской морали, которая объединит все человечество в «едино стадо с Единым Пастырем».
Но пока, невзирая на бесконечный ряд веков своего существования, человек еще не приблизился к реальному разрешению великих задач мира, а пока еще по данным статистики на 13 лет войны приходится только один год мира.
Последняя мировая война развернула страшную картину, — но она в то же время подтвердила, — что все, чего достиг человек в области прикладных знаний, — большей частью вызвано войной, все добыто только для войны.
Стратегия и тактика кроме политики приобрели теперь страшных союзников в лице — механики и химии.
И трудно представить, в какую форму выльются в будущем вооруженные столкновения народов.
Хотя не следует упускать из виду, что — всякое действие вызывает противодействие, — и что бы ни изобрел пытливый человеческий гений одной страны, другая страна найдет противодействующую. Так было, так есть, так будет. В этом закон равнодействий.
Теории о международном конгрессе для урегулирования спорных вопросов между враждующими сторонами есть или продукт кабинетных измышлений или просто — наивное заблуждение, если, конечно, за ними не скрывается сознательный умысел. Каждому по опыту истории известно, во что обошлись людям вообще теории и откровения кабинетных апостолов.
Убедительный и свежий пример — Россия, послужившая опытным полем для марксизма.
Разрешая в кабинетах академически вопросы о вечном мире, теоретики упускают из вида одно незначительное обстоятельство. Раз имеется на лицо объект спора, а он будет всегда, то какие бы решения ни принимались международными Конгрессами, абсолютное удовлетворение все же недостижимо.
Чье-нибудь право да пострадает, чьи-нибудь интересы да будут нарушены. Заставить подчиниться этому решению может только сила, которая всегда была и останется единственным регулятором международных взаимоотношений.
Сила — это безусловное и естественное право народов на развитие и существование. Знаменательно, что пацифисты, сторонники вечного мира, выступали со своей проповедью как раз в периоды, когда их отечество достигало высокого материального благополучия, после которого являлась только забота удержаться в равновесии. Выброшенная французскими пацифистами при Короле-Солнце (когда Франции принадлежала гегемония в Европе) — идея о вечном мире, однако нигде не нашла отклика, и понятно почему.
Миролюбивые тенденции извлекались из архивов забвенья, где они покоятся многие тысячелетия, почти всегда после больших и кровопролитных войн, — доказательство, что в этих случаях инициатива никогда не исходила от побежденных.
Можно утверждать без ошибки, что современная Англия, а может быть и Франция, ничего бы не возражали против вечного мира теперь, но можно также без ошибки утверждать, что не так на это смотрит Германия.
Притом, если бы вопрос дошел до расчленения колоний или дарования им политической независимости и территориальной неприкосновенности, — то Англия первая бы заговорила языком пушек.
Современная политика большинства Европейских государств есть только стремление удержаться в достигнутом равновесии какой бы ни было ценой и в то же время это есть политика накапливания волевой энергии и механической силы.
Здоровые народы никогда не станут на путь мягкотелой проповеди мира, ибо они чувствуют свою силу и знают цену себе, ибо они понимают и учитывают, что еще на долгие века удержатся племенные и религиозные особенности народов, что климатические и земные богатства разбросаны на нашей планете не равномерно, что «только меч может удержать меч в ножнах» и что, наконец, единственная гарантия не быть раздавленным и стертым — это быть самому сильным, чтобы устоять против внешнего давления и внутреннего взрыва. Опыт России многому научил, и не только Европу. В то время, когда во внутренней политике государств еще удержалась партийность, политика внешняя становится все более и более национальной.
И в этом есть великое предзнаменование. В этом безотчетно проявляется жажда жизни, которая обеспечена тому, кто сильней и жизнеупорней, ибо интернационализм есть смерть государственности, вне которой и нет ни народных достижений, ни даже самого народа.
Народы, которым суждено в будущем идти впереди, а не влачить жалкое прозябание — учитывая уроки прошлого и предвидя будущее, — всегда будут ставить первейшей своей заботой — заботу об армии, помня, что величие государства измеряется только мощью армии.
В 1806 году Наполеон, разбив Пруссию, ставит ей непременным условием — ограничение армии.
Маленькая Пруссия, выросшая, впоследствии, в могущественную Германию, понимая, что только армия может снова возродить и поднять ее, напрягает все усилия, чтобы не только удержать, но и увеличить состав своих вооруженных сил в скрытом виде, путем остроумной комбинации.
Будущее показало, насколько Пруссия была права.
Другим примером может являться Япония, которая не щадила никаких средств на армию и где военное министерство встречало всегда полную поддержку у народа, раз вопрос касался армии.
Все испрашиваемые министерством кредиты — никогда не встречали нападок и истерических воплей, как это было в России, ибо народ знал, чего он хотел. Народ знал, что только армия выведет страну на путь первоклассных держав и оправдает все издержки.
Великие государства современности, несмотря на пережитые ужасы войны, с особой чуткостью относятся к вопросам армии и ревниво оберегают ее от всего, что может внести разложение.
Современная Германия, прижатая к необходимости сократить свою армию, переживает вторично 1806 год.
Еще задолго до великой Европейской войны эта Германия устами одного из популярнейших своих авторитетов, Бернгарди, говорила следующее: «Мы должны отложить в сторону все другие соображения и с крайним напряжением энергии готовиться к неизбежной войне».
«Следует твердо помнить, что нам не миновать войны за наше положение в мире. Важно не отлагать войну, а начать ее в наиболее выгодных для нас условиях». Это говорила Германия XX века, которая знала действительную цену миролюбивой идеологии.
И весь народ, воспитанный в духе высокого патриотизма, разделял эту точку зрения. Не было ни одного возражения, потому, что это было жизненно и логически неизбежно. Отсюда понятно, почему Германия выступила на войну 1914 года во всеоружии, вплоть до программы милитаризации промышленности и четыре года боролась против держав всего мира.
И если она недооценила выгодных условий, то она сделает все, чтобы в будущем эти условия действительно были бы выгодными.
И она дождется.
Поставленная минувшей войной на колени, она еще не сошла с исторической арены. Остался еще народ, который не так-то легко вычеркнуть из истории. Подтверждение этому мы находим в речи Штреземана, произнесенной им на конгрессе немцев в августе 1925 года:
«Могущество Германии, — говорит Штреземан, — будет восстановлено. Мы, немцы, поставили себе девизом: „во что бы то ни стало!“ Германия будущего вновь обретет и колонии и море!»
И это несомненно будет, ибо Германия этого упорно хочет. А кто умеет упорно хотеть, тот достигает.
Поднимется и Россия со своего операционного стола, на который ее уложили соединенные усилия друзей и врагов, — ибо славянская народность далеко еще не сказала своего последнего слова, а господствующее положение среди славянства все же принадлежит России, силы которой еще ждут своего времени.
Не надо быть пророком, чтобы предсказать, что будущее только за большими государствами, что современная мозаичная карта мира, а особенно Европы, претерпит длинный ряд видоизменений и что современные образования, возникшие после войны 1914–1918 года, есть не более как очередной и притом недолговечный эпизод истории. Повторяю, будущее принадлежит только сильным государствам, — причем можно утверждать, что государства будущего, эволюционируя, будут складываться только этнографически, по племенам.
Что же касается таких искусственных признаков, как самоопределение мелких народностей, то эти признаки, как всякое модное увлечение, не только не долговечны, но и не мудры.
Заслуживает, между прочим, внимания то обстоятельство, что Вильсоновская затея о самоопределении коснулась только России, — другие государства, как напр. Англия, владеющая многими народами, нашли однако эту теорию для себя неприемлемой… Политическая карта будущего будет иметь не много красок, именно по числу племен, а может быть даже и рас.
Но чтобы мир дошел до этого естественного образования, земля переживет еще не одну войну, и еще увидит не одно великое потрясение народов. Пробуждающийся Китай, где ненависть к белым возведена в культ, есть, к сожалению, далеко не фантазия, а неотвратимая и притом жуткая действительность будущего, которая может застать близорукую и раздробленную Европу в полной неожиданности.
В то время, когда Европейская дипломатия занимается пережевыванием вопросов о разоружении, — на Востоке ведется отчаянная пропаганда вооруженного похода против Западной культуры вообще и белых народов в частности.
В общем, если народ и государство хотят жить — они обязаны иметь мощную армию, которая должна составлять предмет всех забот и вожделений, как бы это дорого ни стоило и чего бы это ни стоило.
Только армия сохранит жизненность народа, приблизит человека к миру и предупредит от катастроф.
Армия для государства, это то же, что здоровье для человека. Отнимите у государства армию, и оно повергнется в беспросветные сумерки и будни, погрузится сначала в сонную инертность, а затем и в неизбежное вырождение… Но значит, на земле никогда не кончится соперничанье между народами, — иметь свою армию более сильной, более могучей. Значит, никогда не кончатся соревнования государств в создании более усовершенствованных машин и способов разрушения и уничтожения? Значит, никогда не кончится это напряжение и экономическое и моральное? Да, никогда, или, во всяком случае, очень не скоро, когда и в природе человека и во взаимоотношениях людей, путем эволюции, произойдет потрясающий сдвиг, которому будут предшествовать бесконечные войны за право жизни.
В вопросе ослабления народного экономического напряжения — на развитие и содержание своей армии нельзя смешивать двух разных понятий, а именно: ограничения вооружения народов и полного разоружения всех.
В то время, когда полное разоружение безусловно только утопично, — ограничение и желательно, а, может быть, со временем и достижимо.
Но пока этого не случилось, народ, который хочет жить и развиваться свободно, а не вырождаться в рабстве, народ, который хочет сделать детей своих сильными и счастливыми, народ, который хочет, наконец, мира и дорожит заветами своей страны — должен железом и огнем начертать в своих сердцах бессмертный девиз: «Помни войну!»
III
Одним из важнейших достижений человека в области международных отношений является создание, так называемого, принципа политического равновесия. Уже осуществлением этого принципа один из важнейших актов в жизни народов, а именно война, признавался актом жестокости, который если и неизбежен, то во всяком случае еще не знаменует собой права.
Таким образом война как бы перенеслась из области феодального каприза в область международной или же государственной необходимости.
Путем образования коалиций и союзов устранялся элемент средневекового произвола и слабейший получал гарантию неприкосновенности своих прав от покушений наиболее сильного.
Действительно, поводы и причины войн последних столетий не были так внезапны и легковесны.
Вероятный противник того или другого государства мог быть предугадан и определен заранее на основании исторических или экономических выводов, а следовательно, имелась возможность обезопасить или уравновесить себя соответственным союзом.
Но принципы политического равновесия, преследующие, главным образом, цели территориальной неприкосновенности, далеко еще не являются регулятором мира. Войны, может быть, стали реже, но зато приняли более кровопролитный, истребительный характер. Столкновения двух соперников, за немногими исключениями, претворились в войны народов, с неизбежным последствием гегемонии одного из участников.
Будущая же война — есть бесспорно война коалиций — война большой крови и ужасов, падений и восхождений.
Уже и теперь государства Европы, как бы страхуя себя на будущее время, стремятся обеспечить себя союзами против своих же соседей.
Читать бесплатно другие книги:
