Атомка Тилье Франк

11

Когда Люси в половине двенадцатого ночи вернулась домой, стол для ужина был уже накрыт, и в большой квартире Шарко витал аромат пасты с семгой.

Направляясь к низкому столику в гостиной, чтобы положить папку и мобильник, она увидела там досье по делу Юро: фотографии, протоколы допросов, свидетельские показания, материалы следствия… Тысячу раз прочитанные и перечитанные бумажки – Шарко иной раз даже засыпал над ними – покоробились от времени. Люси считала, что Франк давным-давно забыл об этой истории, которая, скорее всего, так и останется неразрешимой, как остается десять процентов уголовных дел, а смотри-ка, вытащил из небытия… Почему? И почему именно сейчас, когда на них свалилось совсем другое дело?

Люси вздохнула, вернулась в прихожую, переобулась, повесила свою наплечную кобуру поверх кобуры своего напарника и пошла в кухню, где и обнаружила Франка, сменившего строгий костюм на джинсы, свитер и шлепанцы. Они поцеловались. Люси рухнула на стул и принялась массировать правую лодыжку:

– Ну и денек, черт побери, ну и денек!

– Дрянной для всех, мне кажется…

Шарко слушал свой древний приемник: там шли новости. Он повернул выключатель, диктор умолк.

– Похоже, начались космические гонки, – вздохнув, сказал комиссар. – Этот парень, Востоков, говорит, что на очереди Юпитер. Что им там понадобилось, в этом месте, где ветер дует со скоростью полтыщи километров в час? К тому же путь туда и обратно должен занять не меньше двенадцати лет… Скажи, это они бредят или я чересчур приземлен?

Он разложил пасту по тарелкам. Люси оставила в покое щиколотку и накинулась на еду:

– Юпитер или что, а я умираю с голоду. Я все время умираю с голоду. Вообще-то, такой аппетит бывает у брюхатых, – наверное, мне пора купить тест на беременность…

Теперь вздохнул Шарко:

– Люси, нельзя же проверяться каждые две недели.

– Знаю, знаю… Но эти штуки, хоть их все время и совершенствуют, все равно не дают полной уверенности: почитай инструкцию, там написано, насколько эти тесты точны – в процентах. И пусть погрешность ничтожна, пусть это лишь доли сотой доли, все равно полной уверенности нет. Или, может, мне сделать анализ крови?

Шарко медленно накручивал на вилку длинную лапшу тальятелле: ему-то совсем не хотелось есть. Он собрался с духом, повернул ручку приемника и выпалил:

– Если я тебе предложу бросить все к чертям и уехать вдвоем на год, что ответишь? Не знаю куда: на Мартинику, в Гваделупу, да хоть на Марс… Было бы здорово. У нас там была бы куча времени, чтобы сделать ребеночка!

Люси вытаращила глаза:

– Ты шутишь?

– Никогда в жизни не был так серьезен… Давай возьмем годичный отпуск[20] или вообще все бросим. Окончательно. В конце концов, надо же когда-нибудь истратить мои деньги!

После смерти жены и дочери его банковские счета только что не лопались, но это не мешало ему спать на продавленном диване и ездить на старенькой машине…

Люси, ошарашенная внезапным предложением, молча глотала пасту. Обычно они с Шарко были на одной волне, и когда кто-то что-то предлагал, другой практически сразу же соглашался. Сегодня ничего похожего: идея Франка показалась ей настолько же нелепой, насколько неожиданной.

– Что случилось, Франк?

Он сморщился, отложил вилку, все равно он сейчас ничего, решительно ничего не может проглотить.

– Это… этот мальчик… в больнице…

– Расскажешь?

– Кажется, он тяжело болен. Сердце, почки, глаза… И кто-то держал его под замком. Силой.

Люси залпом выпила стакан воды. Шарко взял мобильник, показал подруге сделанный им снимок с татуировкой:

– У него это на груди, представляешь? Клеймо, как у животного. Смотри!.. А на одном из запястий – следы наручника, ребенок был прикован цепью… Это расследование добром не кончится, и, знаешь, у меня ощущение, что нам пора с этим завязывать.

Люси встала, подошла к Шарко сзади, обняла, уткнулась подбородком в его левое плечо:

– По-твоему, мы имеем право бросить этого ребенка?

– Никто его не бросает. И мы не сможем спасти всех детей на земле. Рано или поздно нам придется принять решение.

– Это случится само собой, когда я забеременею. Давай подождем еще немножко, не станем пока сматывать удочки. Мне надо действовать, двигаться, чтобы не жевать все время одну и ту же жвачку. Дни проходят быстро; когда я возвращаюсь вечером, я вымотана. Но это позволяет меньше думать о своем. Остров, пальмы? Не знаю… Боюсь, мне там будет душно… И я все время буду их вспоминать… Все время.

Они не закончили ужин, но ни ему, ни ей не хотелось сегодня засиживаться за столом. Да и дело шло к полуночи. Люси выпрямилась, отодвинулась от Шарко, включила чайник.

– Знаешь, что такое боязнь высоты? Бывало с тобой такое? Когда у тебя кружится голова, ты понимаешь, что вот-вот помрешь от страха, но приближаешься и приближаешься к пропасти… Я всегда так делала, когда была девчонкой, и мы ездили в горы. Ненавижу это ощущение и обожаю его. Того, что я почувствовала сегодня, мне давно не удавалось испытать: именно из-за этого я и согласилась пойти на вскрытие. Как ты считаешь, это хороший знак или наоборот?

Шарко не ответил. Наступившую тишину нарушало только позвякивание тарелок в посудомойке. Он стиснул зубы. Он не воспользовался даже этими минутами покоя и доверия, чтобы признаться в своем бесплодии, в том, что сдавал кровь, рассказать о надписи на стене зала торжеств. Он слишком боялся ее потерять, боялся остаться один, как прежде, и, как прежде, тупо смотреть, как ездят по рельсам маленькие поезда…

Люси заварила ему в кружке мяту, в свою чашку бросила ломтик лимона, заглянула Франку в глаза:

– Мне кажется, наш хроникер Кристоф Гамблен расследовал серию…

– Серию… – эхом повторил Франк.

В глубине души он уже уступил, покорился – Люси ни за что не бросила бы дела. Она никогда ничего не бросала, не доведя до конца. Шарко попытался навести хоть какой-нибудь порядок в своей старой черепушке, прогнать из сознания фотографии зала торжеств в Плёбьяне и послушать, что говорит подруга.

Подруга же, не выпуская чашку из рук и рассказывая о том, как прошел день, отвела его в гостиную, где переместила на диван досье с материалами и разложила по столу четыре номера «Высокой трибуны», а рядом – «Фигаро».

– Слушай, а зачем тебе вдруг понадобилось дело Юро?

– Из-за мальчика в больнице… – поколебавшись, ответил полицейский. – Плохие воспоминания, все такое… Ну я и воспользовался этим, чтобы порыться в ящиках. И вот… наткнулся. Да, кстати, ты что, смотрела мои старые альбомы и видеокассеты-восьмимиллиметровки?

– Видеокассеты-восьмимиллиметровки? Фотографии? Зачем бы? У тебя ведь даже проектора нет, чтобы смотреть такое древнее видео… Сам-то ты сколько лет к ним не прикасался!

– Вот именно. Но я их обычно складываю определенным образом, а сейчас они лежат не так.

Люси пожала плечами и, не оставляя Франку времени на новые вопросы, протянула раскрытую на нужной странице газету за 2002 год:

– Сосредоточься-ка лучше на нашем деле. Посмотри тут, я обвела.

Шарко еще несколько минут смотрел на Люси, потом взял «Высокую трибуну» и стал читать вслух.

13 января 2002 г.

Двое суток назад, морозным утром, в озере Анси было обнаружено безжизненное тело Элен Леруа. Женщине было тридцать четыре года, она жила в двадцати километрах от озера, в Тоне, держала там сувенирную лавку. Пока полиция отказывается сообщить, каковы были обстоятельства смерти, но случайное утопление маловероятно: машину жертвы нашли возле ее дома. Каким образом Элен Леруа могла бы сама попасть к озеру? Может быть, ее похитили, потом утопили? Имеет ли новое дело отношение к прошлогоднему? Напомню, что в феврале 2001-го, меньше года назад, в озере Паладрю в аналогичных условиях было найдено тело Вероники Пармантье. На сегодняшний день тайна остается тайной.

Оливье Т.

Комиссар бросил газету на журнальный столик и быстро пробежал глазами заметку из хроники происшествий, которую читала Люси, сидя в машине перед Институтом судебной медицины. Ту, 2001 года. Потом Люси в двух словах пересказала ему объяснения Шене: насчет водопроводной воды в кишечнике и перевозки тела отравленной сероводородом женщины к озеру. Дочитав, Шарко повел головой в сторону двух газет из региона Прованс—Альпы—Лазурный Берег:

– И ты думаешь, что Кристоф Гамблен напал на след серийного убийцы, который действовал в двух соседних регионах?

– Угу, впечатление, во всяком случае, такое. Остается в этом убедиться. Возможно, полиция одного региона не была особо информирована о том, что делает полиция другого. И методы, которыми действовал преступник, за прошедший после первого «утопления» год могли слегка измениться. Еще… еще, возможно, судебникам не пришло в голову поискать в организме сероводород. К тому же десять лет назад не было обыкновения сопоставлять информацию из разных источников… – Она посмотрела на часы. – Ну что, ограничим себе время?

– До часу ночи. И ни минутой больше.

– Ладно. Час ночи.

Люси подтолкнула к Франку «Фигаро», придвинула к себе остальные газеты.

– Пойду быстренько приму душ и надену пижаму. А ты полистай «Фигаро». Газета не имеет отношения ко всем остальным, и Валери Дюпре никогда там не работала – Робийяр проверил. Тем не менее «Фигаро» обнаружили в папке с ее собственными статьями. У нее под кроватью. Такую вот маленькую личную коллекцию она собирала, если хочешь… Не представляю, что именно надо там искать, но уверена: что-нибудь да найдется. Кстати, смотри, что я обнаружила на второй полосе, – сказала она, протягивая Шарко фотокопию. – Вернее, на приклеенной к ней бумажке.

– «654 слева, 323 справа, 145 слева», – прочел комиссар. – Похоже на шифр замка. Вроде как у сейфа с колесиком…

– Я и сама так подумала. Но откуда вдруг сейф? Ни у нее, ни у Кристофа Гамблена не нашли никаких сейфов.

Люси собралась было в ванную, но Шарко ухватил ее за запястье и притянул к себе:

– Погоди минутку!

Он нежно поцеловал подругу, но она не расслабилась, не забылась в его объятиях. Шарко почувствовал в ней какое-то напряжение, какую-то зажатость, что ли, и, когда Люси сделала шаг в сторону, но еще достаточно было руку протянуть, чтобы обнять ее снова, Франк этого не сделал. Позволил ей уйти. Окунулся в работу.

Комиссар быстро, но внимательно прочитал одну за другой статьи в «Фигаро», потом перешел к хронике происшествий. Люси вернулась четверть часа спустя – влажные светлые волосы доходили ей до лопаток, от нее хорошо пахло, с ней всегда невероятно хорошо, она его маленькая звездочка… Шарко смотрел на Люси, и в нем росло желание – пришлось сделать над собой усилие, чтобы сосредоточиться и продолжать чтение. Они были вдвоем, свет был приглушен, но они не целовались, не смотрели телевизор и не думали о будущем. Скорее – тонули во мраке…

Люси заговорила первая. Она обвела черным фломастером заметку посреди страницы «Высокой трибуны» с хроникой происшествий, нахмурилась:

– У меня одна нашлась!

– Тоже со смертельным исходом?

– Да нет, не со смертельным, но могла бы подойти… Глянь, это просто поразительно.

Полицейский отложил «Фигаро», пробежал глазами заметку в «Высокой трибуне», озадаченный, потер подбородок. Люси выхватила у него из рук четвертый, последний номер газеты – выпуск региона Прованс—Альпы—Лазурный Берег, 2004 год – и стала лихорадочно ее листать. Бумага шуршала, глаза Люси перебегали от колонки к колонке, теперь, когда она знала, что ищет, не понадобилось и пяти минут, чтобы найти и обвести эту заметку тоже большим черным кругом.

Они с Шарко понли друг друга с полувзгляда: Кристоф Гамблен действительно напал на след чего-то настолько же необъяснимого, насколько ужасающего.

– Вот и четвертый случай, – сказала Люси. – На этот раз дело было на озере Амбрен. Департамент Верхние Альпы, регион Прованс—Альпы—Лазурный Берег. 21 января 2004 года. Избавлю тебя от предисловия, там сплошное ля-ля… Вот, послушай!

Бригада медиков из службы скорой помощи города Амбрен прибыла на место происшествия через несколько минут после поступившего к медикам звонка с сообщением о том, что в озере утопленница. Тело плавало у самого берега, казалось безжизненным. И действительно, когда Лиз Ламбер, 35 лет, вытащили – а температура воды была, надо сказать, около 3 °C, – женщина не подавала никаких признаков жизни: сердце не билось, зрачки были расширены и не реагировали на свет. Но доктор Филипп Фонтес не спешил засвидетельствовать смерть, он, наоборот, попросил очень медленно согревать тело, ничего больше не предпринимая. По мнению врача, поскольку оно такое замерзшее, даже легкий массаж сердца мог бы наверняка спровоцировать смерть в случае, если бы утопленница на время ожила. И случилось чудо! Без малейшего вмешательства со стороны некоторое время спустя приборы зарегистрировали первые признаки электрической активности сердца Лиз. Сейчас молодая женщина проходит реабилитацию в медицинском центре Гапа[21], и жизнь ее уже вне опасности…

– …Ну и опять всяческое ля-ля: журналист, который все это написал, Александр Савен, на все лады восхваляет доктора «скорой». Даже фотография есть.

Шарко попытался подвести хоть какие-то итоги открытий:

– В две тысячи третьем было нечто подобное. Опять-таки регион Прованс—Альпы—Лазурный Берег, но департамент на этот раз другой: Альпы—Верхний Прованс. Озеро Волон. Девятое февраля. Дальше, по фактам, почти слово в слово: Амандину Перлуа, тридцати трех лет, заметили в почти заледеневшей воде, кто-то вызвал «скорую», тело было безжизненным, потом, словно по волшебству, ожило. Но автор заметки на этот раз не Александр Савен, кто-то там еще.

Взгляд Люси перебегал с одной заметки на другую. Шарко видел искорки возбуждения, сверкавшие в ее глазах. Он любил – господи, как любил! – и эту женщину тоже. Любил эту хищницу, идущую по следу добычи, такую непохожую на Люси в минуты нежности… Впрочем, в самый первый раз он на эту-то сторону ее личности и запал.

– Значит, что мы с тобой имеем? – спросила Люси. – В две тысячи первом и две тысячи втором – трупы в регионе Рона—Альпы. Женщины – местные, лыжницы со станции Гран-Ревар, были похищены из дому, отравлены сероводородом, перевезены и найдены мертвыми в озерах. В две тысячи третьем и две тысячи четвертом двум другим женщинам удалось избежать точно такой же смерти, и дело было в соседнем регионе. М-да, никто вроде бы и не пробовал сопоставить эти происшествия.

– Что ты хочешь? Разные регионы, разные департаменты… Да и журналисты разные. А ребята из Гренобля, должно быть, и не слышали об этих невероятных воскрешениях, поскольку речь не шла об убийствах и смерть не была зарегистрирована.

Шарко встал, взял в одном из шкафов большой дорожный атлас, открыл его, быстро нашел нужные карты и пометил карандашом соответствующие места. Места, где были найдены тела женщин: Шаравин, Анси, Волон и Амбрен. Города, где жили жертвы: Сессьё, Тон, Динь-ле-Бен, Амбрен.

– Между самыми отдаленными местами жительства «утопленниц» – больше ста километров. А обнаружены были эти женщины в озерах, самых близких к городам, где они жили.

Следующей точкой, которую комиссар отметил, стал Экс-ле-Бен – там по крайней мере две женщины из четырех катались на лыжах.

– Мы никуда не сдвинулись с гор, но, несмотря ни на что, мне кажется, как-то все распадается. Есть ли вообще связь между двумя делами об убийстве и двумя чудесными воскрешениями?

– Конечно же есть! Во-первых, Гамблен собрал все эти газеты, и он мертв. Во-вторых, ты же видишь, как много совпадений: сильный холод, почти замерзшая вода, озера. Всем жертвам за тридцать. И посмотри-ка две последние заметки: и там и там говорится, что вызвали «скорую», и это позволило спасти обеих женщин in extremis[22], но кто вызвал? Нет ответа.

– И нет ответа на вопрос, каким образом эти две выжившие попали в воду. Поскользнулись и упали? Их толкнули? Или они тоже были похищены? А еще: почему они, находясь в воде, не утонули? Обычно как бывает? Ты вдыхаешь воду и умираешь оттого, что она заполняет дыхательные пути, да?

Шарко поднялся и заходил, глядя в пол, взад-вперед по комнате. И вдруг щелкнул пальцами:

– Ты права – все связано! Мы не подумали еще об одной важной вещи. Где умер Кристоф Гамблен?

– В морозильнике, – помолчав, ответила Люси. – Опять переохлаждение. Вода. Лед. Будто знаки.

Шарко кивнул, вид у него был довольный.

– Убийца-садист наблюдал за тем, как его жертва медленно замерзает, точно так же он мог наблюдать за тем, как женщина плавает в озере и постепенно замерзает в заледеневшей воде… И это только что навело меня на гипотезу!

– Возможно, убийца двух женщин – как раз тот, кто звонил в «скорую», и он же убил Гамблена, так?

– Именно так. Это пока версия, но, по-моему, вполне приемлемая версия.

Люси почувствовала, что Шарко включился в игру. Глаза его были снова распахнуты, взгляд, как недавно у нее самой, перебегал с газеты на газету.

– У нас с тобой четыре дела, но как знать, сколько их было еще там, в горах? Сколько их было еще – погибших или чудом спасшихся женщин? А если наш убийца все еще действует? Наш журналист наткнулся на эти старые дела и, наверное, поехал на место?

– Мы знаем, что он побывал, по крайней мере, в Институте судебной медицины и в Уголовной полиции Гренобля.

– Точно. Явно использовал все возможности выйти на того, кто подстроил все эти «утопления»…

– Но главное для нас вот что: этот человек знал о намерениях журналиста. И избавился от него.

Они замолчали, потрясенные сделанными только что открытиями. Шарко сходил в кухню еще за одной кружкой травяного чая, а вернувшись, сел рядом с Люси и нежно поворошил ей волосы:

– Пока у нас нет никакого ответа. Нам неизвестно даже, какое отношение ко всему этому имеют малыш, который сейчас в больнице, и Валери Дюпре. Нам неизвестно, где сейчас эта журналистка, которая вела свое расследование, и жива ли она. Но по крайней мере, с завтрашнего утра мы уже не будем тыкаться как слепые щенки, потому что знаем, где искать!

– Прежде всего надо будет найти и расспросить двух женщин, вернувшихся с того света.

Шарко, улыбаясь, кивнул и перешел к более настойчивым ласкам. Люси прижалась к нему, поцеловала в шею, но потом осторожно высвободилась.

– Я так же хочу этого, как ты, но сегодня нам нельзя, – прошептала она. – Загляни в календарь – увидишь, что дверь откроется только через два дня, в субботу вечером. И надо, чтобы твои… твои зверюшки накопили сил, – так у нас будет больше шансов.

Люси, посмотрев на часы, потянулась к папке с бумагами, присланными из гренобльской полиции:

– Полистаю немножко, надо как следует пропитаться этим старым делом… И еще нет часа ночи! А ты, если хочешь, иди спать, ладно?

Шарко был разочарован, но нежности в его взгляде нисколько не убавилось. Он нехотя встал и взял досье по делу Юро.

– Если передумаешь… если передумаешь, я тоже пока не сплю.

А когда он был уже в коридоре, Люси его окликнула:

– Эй, Франк! У нас будет ребенок, слышишь? Я клянусь тебе, у нас будет ребенок, чего бы это ни стоило!

12

Шарко проснулся от удушья.

БЕССМЕРТНЫХ НЕ БЫВАЕТ. ДУША – ЭТО НАВСЕГДА. ОНА ЖДЕТ ТЕБЯ ТАМ…

Нет, он ни в чем не уверен. Это догадка, только догадка, но эта догадка оказалась способна пробудить его посреди ночи, всего в поту.

Франк молча встал, включил ночник. 2 часа 19 минут. Люси, свернувшаяся калачиком, крепко спала, прижимая к себе подушку. Досье Юро валялось на полу, несколько страниц выпали и лежали рядом. Он крадучись подобрался к гардеробной, нашел там теплую одежду, тяжелые туристские ботинки, погасил свет в спальне и, пробыв несколько минут в ванной, отправился в кухню, где сочинил такую записку:

Мне так и не удалось заснуть из-за всех этих историй с утопленницами, ну и решил уйти в контору пораньше. До скорого, я люблю тебя!

Шарко положил записку посреди кухонного стола – так Люси наверняка ее увидит. Затем потихоньку взял пистолет, потихоньку же переобулся в гостиной и проглядел «Фигаро», где по-прежнему ничего не было обведено или написано на полях. Стало быть, Люси ничего найти не удалось, хоть и просидела над газетой так долго… Он вздохнул, натянул на голову черную шапку, вышел из квартиры, запер за собой дверь. Лифт, подвал… Шарко сам не верил в то, что решится это сделать, тем не менее…

Десять минут спустя он ехал по шоссе А4 в направлении Мелена, который находился примерно в полусотне километров от столицы. Снег уже, к счастью, с неба не валил. Время от времени тьму прорезали оранжевые лучи вращающихся фонарей, спецмашины уже приступили к работе и начали рассыпать по асфальту свои тонны соли… С черного, чернее сажи, неба проливали тусклый свет луна и звезды, их бледные лучи вяло скользили по снежной пелене. Шарко вцепился в руль покрепче. Затылок у него был чугунный; любой фонарь, мимо которого он проезжал, посылал в его мозг огненную стрелу…

Октябрь 2002 года. Та же дорога и тоже ночью. Гнев, доходящий до бешенства, и страх ведут меня к садисту, который мучил и убивал женщин. Его личность уже установлена, и теперь я мчусь к загнанному зверю, к тому, кто держит у себя Сюзанну больше полугода. Я давно не сплю, я давно не живу, я давно стал всего лишь тенью собственной ненависти. Только эта ненависть и адреналин позволяют мне держать глаза открытыми. Сейчас, этим вечером, я готовлюсь к встрече с самым страшным чудовищем, с убийцей худшего разбора. Его прозвали Красным Ангелом. Я еду к монстру, который вкладывал в рот убитой им с беспримерной жестокостью жертвы дореформенную монетку в пять сантимов.

Прошло почти десять лет, но как все в нем еще живо… Время ничего не стерло, только сгладило углы, чтобы сделать настоящее более терпимым. Ни одну из дыр, образовавшихся после смерти близких, невозможно заполнить, мы можем только жить без них и надеяться на то, что когда-нибудь эти дырки затянутся. Шарко любил Люси, как никого на свете, но он любил ее еще и потому, что рядом не было Сюзанны.

Дорога, дорога, дорога… Национальная, потом местные… Никто в такую погоду никуда добровольно не поедет, а уж в этот час… Городок спал. Сугробы по обочинам в свете фар придвигались все ближе, потому что дороги становились все же… Вскоре стали видны и первые деревья Бревьяндского леса[23]. Голые обледеневшие дубы и ясени, словно из стекла. Шарко ни разу не возвращался в эти проклятые места, но отлично помнил дорогу: в памяти часто сохраняется самое худшее.

Здесь был странный свет. Ледяная ночь, снег, луна… какие-то внезапные изгибы и округлости, возникавшие в серебристо-серых отражениях… Минуты, в течение которых машину болтало на разъезженной дороге, показались ему бесконечными. В конце концов, после километра или двух, Шарко понял, что дальше пути нет, и вышел из машины. Как в тот раз.

Я приближаюсь к большим болотам с оружием наготове. Хижина построена на островке, среди деревьев и высоких папоротников. Сквозь щели в закрытых ставнях сочится свет. Он падает на причаленную с той стороны водоема лодку. Красный Ангел там, внутри, и Сюзанна с ним. Взаперти. У меня нет выбора. Мне нужно перебраться туда вплавь – по ледяной стоячей воде, покрытой ряской, между листьями кувшинок, мертвыми ветками, щепками…

Франк несколько раз оскальзывался, спотыкаясь о скрытые под затвердевшим снегом корни, несколько раз падал, угодив ногой в яму. Его старенький фонарь – сколько ему? должно быть, лет уже пятнадцать, не меньше? – высвечивал со всех сторон ряды одинаковых, как близнецы, стволов. Какого черта он делает здесь поздней ночью, на дороге, которой даже и различить не в состоянии? Это чистое безумие. А если он ошибся, если поехал не туда? Где, черт побери, эти гнусные болота? Где хижина серийного убийцы, которого он уложил так хладнокровно, ни секунды не поколебавшись? Прошло десять лет, домишко, должно быть, разорили, может, даже и разрушили. А вдруг от нее, от этой лачуги, попросту больше ничего не осталось?

Ноги замерзли, от холода было трудно дышать, ему чудилось, что с каждым вдохом его легкие все больше леденеют изнутри. Лес явно его не хотел.

Никаких следов, кроме своих собственных, он на снегу не видел. Никто не приходил сюда с тех пор, как выпал снег. Он сжал руками колени, несколько секунд передохнул. Деревья потрескивали, комья снега срывались с ветвей и падали на землю, как мертвые голубки. Никакого зверья, время словно остановилось. Он всерьез задумался о том, чтобы повернуть обратно, и тут, как ему показалось, заметил впереди контуры какого-то строения. Кровь прилила к сердцу, и Шарко вдруг стало жарко. Он побежал пошатываясь, задевая перчатками снег.

Да, хижина стояла на своем месте, посреди черного острова. Больше не раздумывая, он поспешил к лодке, которая будто ожидала его у берега. Лодка выглядела новенькой, и даже весла в уключинах имелись. Ему показалось, что он угодил в ловушку, но он не смог заставить себя повернуть назад. Он отвязал лодку от дерева, смел снег со средней банки и сел.

«Душа – это навсегда. Она ждет тебя там». Теперь эта часть послания стала совершенно ясна. Душа Сюзанны родилась в Плёбьяне, и пусть физически его жена умерла не среди этих болот, дух ее был сломлен здесь – здесь угасло ее создание, раздираемое безумием и садизмом дьявола.

Вхожу, весь мокрый и промерзший до костей, в хижину и вот тут-то ощущаю настоящий ужас. Моя жена Сюзанна, которую я где только не искал в течение шести месяцев, которую столько раз мысленно похоронил, передо мной – привязанная к деревянному столу, голая, с растянутыми в стороны руками, с тряпкой на глазах и круглым животом, где живет уже наша маленькая Элоиза. Сюзанну мучили, ее пытали. Она воет, пока я снимаю с ее глаз повязку. Она меня не узнает. Вконец уничтоженный этой чудовищной по гнусности картиной, я, рыдая, падаю на землю – в этот момент появляется убийца и прицеливается в меня.

Выживет только один из нас…

Управляться с лодкой по такому морозищу не хватало сил. В груди хрипело, холодный сырой воздух терзал легкие, мышцы и кости особенно остро чувствовали сейчас возраст, но он греб все быстрее и быстрее, несмотря на боль. И думал: что бы я делал без этой лодки? Интересно, хватило бы у меня мужества броситься в ледяную воду, как тогда? Нет-нет, в это поверить невозможно – в то, что он опять здесь, среди посиневших от стужи болот, это сродни ночному кошмару… Хотя очертания хижины слишком четки, чтобы быть сном… Жалкое строение облупилось, обветшало, но – если не вдаваться в подробности – осталось точно таким, каким запечатлелось в его памяти. Никто этой проклятой халупой не занимался, ее бросили, оставили на волю времени, которое рано или поздно сделает свое дело, и все, что здесь свершалось, – постыдное, безобразное, непристойное – забудется, словно и не было.

Полицейский причалил как смог и с оружием в одной руке, фонарем в другой выпрыгнул на белую, без единого следа, целину берега. Пейзаж был невероятный, ни дать ни взять – рисунок углем. Над трепещущей, кое-где подернутой ледяной коркой водой висели клочья тумана…

У Шарко болел живот, ныло сердце, огненные стрелы продолжали впиваться в его мозг. Все клетки его чертова организма сопротивлялись, не хотели туда. Войти в лачугу – значило открыть дверь в прошлое и снова встретиться с ужасом, который он так старался забыть.

На двери теперь не было ручки.

Он вошел, двигаясь осторожнее некуда и выставив вперед пистолет.

Связанная Сюзанна. Окровавленный стол. Заахи пота, слез, страдания. Живот в форме яйца.

Шарко обвел узким лучом фонаря большую комнату, тщательно все осмотрел, потом прошел в маленькую, находившуюся позади. Нигде никого. Ни трупа, ни следов резни. Нервы были на пределе, он задыхался, но методично, сантиметр за сантиметром, исследовал стены. Никаких надписей кровавыми буквами, никаких указаний, на этот раз – ничего. Он глубоко вздохнул. Неужели он ошибся – разве это возможно? Неужели тут и впрямь ничего нет? Он подумал о Люси – как она там спит одна в квартире, хрупкая, уязвимая…

– Какого черта я здесь делаю?

Долю секунды он размышлял, не вернулась ли к нему шизофрения: тогда ведь так и начиналось – с видений, с приступов паранойи. Психиатры говорили, что от этого можно и не излечиться…

Пол под ногами комиссара скрипел, потрескивал, некоторые дощечки источил жучок, в других попросту образовались дырки. Ни в одном окне не было ни одного целого стекла. От мебели остались только остовы, из старого продавленного кресла торчали ржавые пружины. На полу, в пыли, везде виднелись следы шагов. Должно быть, люди все эти годы приходили сюда посмотреть, на что может быть похожа берлога серийного убийцы. Страсть к сенсациям и жажда крови – газеты, радио, телевидение не поскупились в свое время на рассказы.

Стараясь справиться с нервами, он без особых надежд продолжал осмотр помещения. И вдруг его фонарь наткнулся на какую-то гладкую поверхность, будто приклеенную к шершавой стене. Там, внизу. Он подошел ближе, прищурился, встал на колени.

Контейнер для мороженого.

Новехонький.

А на нем – прикрепленная скотчем бумажка с одной-единственной фразой: «После 20-го шага покажется, что опасность на время отступила, 48° 53 51 N».

Франк стоял и тер подбородок долго-долго. Вот и новое послание, новая загадка… Нет, он не ошибся, он правильно понял, где ему назначено свидание. Он представил себе худшее, и руки его задрожали: там, внутри, может оказаться все что угодно. Он вспомнил известный фильм с кошмарным финалом: посыльный службы доставки товаров на дом вручает герою посреди пустыни картонную коробку, а в ней такое, о чем и подумать-то страшно[24].

Комиссар приложил ладонь к пластиковому боку – твердому, заледенелому. Потом встал, походил туда-сюда, глаз не сводя с плотно закрытого контейнера. Число в записке было похоже на первую часть координат GPS-навигатора… Что же до начала, там ничего не поймешь… «После 20-го шага…» О чьих шагах речь? С какой точки и в каком направлении?

Что делать? А если то, что положили в коробку, взорвется, как только он приподнимет крышку?

Шарко долго и напряженно думал и в конце концов решился. Он снова встал на колени лицом к контейнеру, задержал дыхание, взялся руками в перчатках за крышку с двух сторон и медленно потянул ее вверх. Оружие, на случай чего, положил рядом.

Коробка была наполнена льдом – брусками и кубиками.

Он облизал пересохшие губы. Что еще ему приготовил этот тип с извращенным умом – тот, кто оставил послание, написанное его кровью? Этот псих мог быть кем угодно, кто в то время хорошо знал всю его историю… Читателем газет, телезрителем, ненавистником полицейских, ставшим таковым по какой-то идиотской причине… Шарко принялся разгружать контейнер медленно, постепенно и разгружал до тех пор, пока не наткнулся на стеклянную трубочку, точнее, пробирку, заткнутую пробкой. Вынул ее из контейнера и осветил фонариком то, что скопилось на самом дне.

Густая белесая слизь.

Никаких сомнений. Это сперма.

13

Девять утра.

Комната группы Белланже. Сегодня они собрались здесь в полном составе: дверь закрыта, в руках у каждого по стаканчику с крепким черным кофе, лица у всех куда менее свежие, чем накануне.

Шарко, прислонившись к стене у окна, смотрел на столицу, а столица была уже белым-бела… Какие там мысли о далеких островах с их белым песком!.. Сегодня у него в голове бушевал ад. Конечно же, он думал о зловещем содержимом своего багажника – машину он оставил в нескольких шагах от дома 36. Контейнер для мороженого, пробирка со спермой, промокшая одежда, которую он старательно припрятал, чтобы Люси, если надумает стирать, не обнаружила.

Домой он вернулся в десять минут шестого. Подруга ничего не видела, ничего не слышала, ни о чем не подозревала. Оставленную ей на кухонном столе записку он смял и засунул поглубже в мусорное ведро. Без четверти восемь тайком позвонил в лабораторию, где сдавал анализы, – удостовериться, что там не было ни взлома, ни кражи. За пять минут до совещания связался с комиссариатом Бур-ла-Рен: нет ли чего-нибудь новенького насчет нападения на медбрата. Ничего.

Может быть, он сделал ужасную глупость, отправившись туда один. Может быть, надо было вызвать полицию, чтобы произвела в хижине обыск по всем правилам. Может быть… Но кому интересны сейчас его сожаления, кому интересны его душевные терзания? Он сделал свой выбор, теперь уже слишком поздно.

Шарко перевел взгляд на Люси, которая, сидя за столом, допивала второй за утро кофе. Понаблюдал за ней и за Белланже, подумал: какой красивой они были бы парой… В общем-то, ничего в их поведении не давало повода заподозрить какую бы то ни было связь. Неужели он стал абсолютным параноиком? Он вспомнил, как прокрадывался в постель нынче утром, – ни дать ни взять неверный муж. Имеет ли он право скрывать от Люси такую правду? Чем больше времени проходит, тем острее у него ощущение, что погрязает во лжи. Чей там материал в этой чертовой пробирке со спермой? К чему относятся эти начальные координаты, что это за непонятное послание с двадцатью шагами?

Никола Белланже, встав у доски и приготовившись записывать, попросил внимания группы. Было заметно, что он мало спал. Веки тяжелые, плохо выбрит… Работа начала свое разрушительное воздействие. Белланже обозначил главные линии расследования и предложил каждому сотруднику отчитаться в том, что сделано.

Первым выступил Леваллуа, который сообщил о своих открытиях: с помощью коллег из другой команды он изучал ближайшее окружение найденной в морозильнике жертвы – опрашивал соседей, некоторых друзей, членов семьи.

– По свидетельствам близких, у Кристофа Гамблена не было особых проблем. Вкалывал он дай боже как, но любил и завалиться куда-нибудь с приятелями, и в кино сходить, а иногда и выпить немножко. Время от времени он появлялся на людях с какой-нибудь женщиной, но, судя по всему, эти связи были непродолжительными: Гамблен отстаивал свое право быть холостяком. На работе в последнее время явно не случалось ничего выдающегося. Я проглядел статьи, присланные нам по мейлу: обычная хроника происшествий, тоже ничего особенного… Что еще? Хм… Ах да! Гамблен обожал всякие технические новинки: айфоны, айподы последней модели… Часто общался со знакомыми по скайпу, через инет-телефонию, пользовался поисковой системой MSN, имел страничку в «Фейсбуке»… Продвинутый сорокалетний мужик, так сказать…

– Удалось что-нибудь разузнать насчет его отношений с Валери Дюпре, этой нашей журналисткой-следаком?

– Кое-что удалось. Они не жили вместе, но при этом почти не расставались, виделись так часто, как только могли. Ходили куда-то вдвоем, бывали на вечеринках, встречали вместе Новый год… Шесть или семь месяцев назад Валери Дюпре стала показываться с Гамбленом гораздо реже, а потом уже никто из его друзей журналистку вообще не видел. Причем, если Кристофа спрашивали, куда делась подружка, он, как говорят друзья, напускал на себя таинственный вид. Но в общем-то, все знали, что Дюпре пишет книгу, – правда этой информацией и ограничиваясь: что за книга, никому и по сию пору неизвестно. Журналистка не давала воли своим чувствам и не распускала язык, была, скорее, не просто скрытной, необщительной, а еще и сильно недоверчивой.

– И что? Вообще никаких сведений об этой пресловутой книге?

– Практически ничего, времени-то было с гулькин нос. Но что точно – тема книги для всех как оставалась, так и остается тайной. Может, Дюпре боялась, что ее украдут, эту тему? И еще я знаю наверняка, что в прошлм она расследовала всякие жареные факты, запросто пользовалась чужими именами и умела защищаться. Кое-кому из ее близких известно, что у Валери есть фальшивые удостоверения личности. Вероника Дарсен существует на самом деле, живет в Руане, ровесница Дюпре, но она понятия не имела, что кто-то узурпировал ее имя.

– В квартире Валери Дюпре не удалось найти ничего относящегося к книге, – добавила Люси. – Ни документов, ни записей… Либо она все унесла с собой, либо это забрал взломщик.

– А я кое-что обнаружил, – заявил Паскаль Робийяр и откашлялся. Его спортивная сумка стояла позади, в углу комнаты. – Я сосредоточился в основном на банковских счетах. Если сопоставить их с запросами на визы иностранных государств, открываются интересные вещи…

Он порылся в горе бумаг с приклеенными к ним разноцветными полосками. Отдельные строки на каждом листе были либо подчеркнуты, либо выделены маркером. Люси никогда не могла понять, как Паскалю удается ориентироваться в этих бюрократических лабиринтах.

– Главное еще впереди, и надо будет повозиться с сотнями данных, но я начал с самого очевидного – с крупных расходов и операций с использованием банковского счета – и нашел следы обналички больших сумм. Дюпре бронировала билеты на авиарейсы, оплачивала гостиничные счета и аренду автомобилей. В двух городах Перу, Лиме и Ла-Оройе, она брала машину напрокат в апреле одиннадцатого года, затем, в июне, в двух китайских городах – Пекине и Линьфэне… А потом она отправилась в США: в Ричленд, штат Вашингтон, и в Альбукерке, штат Нью-Мексико. Это последнее из ее путешествий, которые удалось выявить, состоялось в конце сентября все того же одиннадцатого года. Обычно поездки в каждую страну длились от двух до трех недель.

Белланже законспектировал услышанное в уголке белой доски:

– Очевидно, все эти перелеты имели отношение к ее книге. Ты успел копнуть в этом направлении?

– Нет, пока не успел. Я в жизни не слышал об этих городах, понятия не имею, что там может находиться, но, конечно, займусь ими. А сейчас продолжу: значит, с конца сентября – уже никаких путешествий. Дюпре получила индийскую визу на ноябрь, но, похоже, ею не воспользовалась.

– Видимо, во время поездки в Соединенные Штаты или вскоре после нее произошло нечто такое, что заставило журналистку отказаться от прежних планов?

Робийяр пожал плечами:

– Годятся любые гипотезы. Да! Вот еще одна любопытная подробность: все последнее время Дюпре вроде бы расплачивалась только наличными. В последний раз она сняла с карточки довольно крупную сумму – три тысячи евро – в одном из банкоматов Восемнадцатого округа четвертого декабря. После чего, не желая, наверное, оставлять никаких следов, ушла на дно, как подлодка, и это доказывает, что девушка занималась чем-то весьма серьезным.

Белланже продолжал делать записи черным маркером на белой доске, распределяя важную информацию по колонкам:

– Четвертого декабря… Три тысячи евро… О’кей… А потом?

Робийяр показал выписку из счета с пометкой наверху «12. 2011»:

– Потом ничего. Только что получил из ее банка вот эту выписку. Стало быть, обналичивание денег четвертого декабря – последняя банковская операция Дюпре. Дальше – тишина.

Члены команды молча переглянулись: им было понятно, что означает эта фраза. Белланже снова обратился к своему главному аналитику и специалисту по сопоставлению данных:

– А насчет телефонных звонков?

– Телефон, телефон… Хм… Тут вообще начать и кончить… Правда, одна плохая новость уже имеется: найденные у Дюпре симки погублены-таки влагой окончательно, из них ничего не вытащишь. Стало быть, она могла обзванивать весь мир, постоянно меняя телефоны, но нам об этом никак не узнать. Когда в начале одиннадцатого года журналистка взяла годичный отпуск, она вернула в редакцию свой служебный мобильник. Иначе говоря, в области сотовой связи нам ничего не светит: Дюпре перешла там в разряд призраков.

– А родные, друзья – должны же они были хоть каким-то образом общаться с Валери! Да и Гамблен, в конце-то концов…

– Думаю, все ей звонили на домашний телефон. Или она им. Или они пользовались в этих случаях интернет-телефонией – скажем, через скайп. Это удобно, бесплатно, и не остается никаких следов. Если нам повезет, может быть, окажется, что она давала номера своих телефонов – тех, погибшие симки которых мы нашли, – близким, и тогда мы получим списки всех звонков на эти номера у провайдеров. – Шелест бумаги. – Что касается нашей жертвы из морозильника, тут у меня не хватило времени особо продвинуться вперед. Гамблен был клиентом SFR, я уже запросил там более точную информацию о его звонках, а еще успел записать несколько номеров, чаще всего фигурировавших в его счетах: их проверю в первую очередь. Это явно номера родных или друзей, ну и есть шанс, что среди них окажется хотя бы один из номеров-фантомов Дюпре.

– За границу он звонил?

– По первому впечатлению – нет. Но вы, наверное, понимаете, задача непростая, работы на много часов, придется перелопатить все бумажки, связаться с владельцами номеров, допросить их… Многовато для одного человека.

Это был скорее пробный камень, чем утверждение; Никола Белланже понял, куда гнет подчиненный, и согласился:

– Хорошо, я попрошу людей нам на подмогу. Попрошу объявить розыск, подключить Управление поиска пропавших без вести…[25] Думаю, можно будет подобрать тебе одного-двух помощников.

– Супер! От таких предложений не отказываются!

Руководитель группы сверился со своими заметками и вернулся к разговору с сотрудниками:

– Ладно… Франк, Люси, что у вас?

Полицейские поделились новостями: неизвестный ребенок в тяжелом состоянии в кретейской больнице, протоколы вскрытия и таинственное дело со страниц четырех архивных номеров «Высокой трибуны». Люси высказала их общую с Шарко гипотезу: возможно, именно тот человек, который убил как минимум двух женщин и попытался утопить еще двух (самое раннее дело – почти одиннадцать лет назад, самое позднее – почти восемь), теперь занялся Гамбленом.

– Серийный убийца, – вздохнул Белланже. – Только его нам и не хватало! – Капитан полиции снова просмотрел заметки на доске, глянул на часы. – Время летит слишком быстро. Если бы нам надо было подвести первый итог всего сделанного, что бы можно было сказать?

Первой взяла слово Люси:

– Два журналиста ведут каждый свое расследование, в обоих случаях речь о вещах сугубо серьезных. Гамблен сосредоточился на странной имитации утоплений, а Дюпре… не знаю, на чем Дюпре… Один из журналистов погиб, другая исчезла. Если мы оставим в стороне возможность случайных совпадений, а, наоборот, примем во внимание дружеские отношения между журналистами, напрашивается вывод, что два расследования как-то связаны…

– Два расследования, а между ними еще и мальчишка, – добавил Шарко. – Мальчишка, о котором известно, что он контактировал с Валери Дюпре и что серьезно болен. Это все.

– Ну и убийца-садист, который будто со дна озера поднялся… – уточнил Белланже.

Минут через двадцать начальник отпустил свою команду, каждый член которой точно знал, чем ему заниматься в ближайшее время. Робийяр продолжит знакомство с подтвержденной документами информацией о главных действующих лицах. Леваллуа будет руководить опросами ближайшего окружения Гамблена. Люси вызвалась найти и допросить двух чудесно спасшихся «утопленниц», после чего свяжется с Гренобльской уголовной полицией, а Шарко настоял на том, что останется пока на месте и сходит узнать, что нового у токсикологов, и разобраться, есть ли какие подвижки со следами ДНК.

Все принялись за работу, и все отлично сознавали, что конца ей не видно.

14

Лиз Ламбер, Амбрен…

Люси легко отыскала адрес и домашний телефон женщины, найденной в озере в январе 2004 года и возвращенной к жизни. Она набрала номер; отозвалась, судя по голосу, пожилая дама, которая сообщила, что Лиз Ламбер продала дом еще в 2008 году и перебралась куда-то поближе к столице. Пришлось немножко на даму надавить, и той удалось вспомнить название города – пусть не слишком уверенно, но вспомнить. Рюэй-Мальмезон. Остальное было делом техники: Люси пошарила в Интернете и довольно скоро обнаружила точный адрес Лиз Ламбер.