Варшавский договор Идиатуллин Шамиль
© Шамиль Идиатуллин, 2014
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero.ru
Пролог
8—14 октября
Сочи. Юлия Большакова
Началось все скверно, а кончилось быстро.
Артем всегда был с подзаскоками, но обычно это не слишком бросалось в глаза – а может, он как-то сдерживался. В Сочи сдерживаться перестал. Сразу.
Юля терпела два дня. В конце концов, Артем действительно долго ждал этого отпуска. Артем действительно много высадил за путевки и билеты – даже Испания была бы, наверное, дешевле, но страстно хотелось посмотреть, впрямь ли Сочи стал таким сказочным, модным и правильным местом, как трубят со всех сторон. Артем действительно угадал: Сочи стал, может, не самым правильным, но довольно приятным местом. И Артем действительно был милым и добрым парнем. До поры.
А потом достал.
Юля просто попросила его малость сбавить обороты – например, не пить хотя бы днем. Артем возмутился, начал выяснять, это он алкаш получается, что ли – но быстро утих и пообещал. Вернее, не пообещал, но сказал, что ладно-ладно, не дергайся, больше не буду, иди сюда. Сказал – а он мужик ведь.
Оказалось, не мужик.
За обедом сразу потребовал бокал пива. Юля сдержалась. Лучше тогда уж пиво. Оказалось, не лучше. Высосал бокал в два приема, виновато покосился на Юлю и затребовал еще бокал. Юля зашевелилась, но снова смолчала. Может, зря. А может, и не зря.
Артем добил пиво еще до горячего, крякнул, не стирая пенные усы, прицельно осмотрел отбивную, сказал: «Ну, это без водочки совсем нельзя» и позвал официантку.
– Артем, не надо, – сказала Юля.
– Молчи, – посоветовал Артем и крикнул: – Девушка, обратите уже на меня высочайшее внимание!
– Ты обещал.
– Слышь, не начинай, – предупредил Артем, повернувшись к ней напряженным лицом с пенным следом, очень подходящим к белобрысой челке и очень противным. Губы у Артема надулись. Юлю всегда это забавляло и казалось милым. Теперь хотелось по этим губам чем-нибудь мягким смазать. Или не мягким.
Юля закрыла глаза, чтобы не видеть ни пены, ни губ, ни любопытных за соседними столиками, и сказала на последних остатках выдержки:
– Артем, пожалуйста. Я сейчас уйду. И…
– И что?
– И всё, – сказала Юля, открывая глаза, чтобы увидеть, какую мерзкую рожу, оказывается, скорчил Артем. Видимо, ее передразнивал.
Артем пожал плечами и громко пропел, размахивая задранной рукой:
– Де-вуш-ка-а! Я ту-ут!
Юля со скрежетом отодвинула стул и пошла прочь.
Вслед смотрели – кажется, все, кроме Артема. Артем беседовал с официанткой.
Надо было сразу улететь, но билетов не было. Вообще. Бархатный сезон – а Сочи такое сказочное, модное и правильное место. Непонятно, правда, зачем из такого правильного места улетать – а ведь улетали, уезжали и уплывали так, что борта от перегруза трещали.
На втором часу дозвонов Юля сдалась и пошла на ресепшн просить о размене номера. Она ждала отпуска не меньше и имела право на отдых, море и солнце. Пусть этот козлина квасит, а мы будем вялиться и отмокать.
Размен – хорошее слово, подумала Юля почти весело. И разбег тоже, быстрое и с перспективой. Куда лучше, чем развод. Как хорошо, что я не замужем.
К счастью, Юля взяла с собой деньги – хотя мама говорила: «Не выпендривайся, пусть кавалер платит, ты за ним как за стеной». Застенчивая такая, ага.
Деньги не помогли – прилизанная девушка на ресепшене знай разводила руками и талдычила: «Извините, мест нет, совершенно», гадина. Ну, не гадина – прилиза честно шарила в компьютере, перебирала карточки и звонила куда-то, даже предлагала варианты в братских отелях и пансионатах. Чтобы снова убитым голосом извиниться и сказать, что, ой, оказывается, уже нет. Юля делала вид, что впадает в истерику – а может, и впрямь была готова в нее впасть, не чувствуя ничего, кроме тупого изнеможения. Хотелось сесть на чемодан, а то и лечь рядом с ним, спиной к залитой солнцем веранде отеля, чтобы не видеть и не слышать неуместно счастливого моря. Лечь и уснуть – и пусть сами дальше придумывают, что с нею делать и куда девать. Вот прямо сейчас лягу, пусть силой поднимают.
Прилиза спросила: «Может, такси вызвать?» и тут же поспешно добавила: «Или вы чуть позже подойдете?» Юля с ненавистью подумала сперва «Обойдусь», потом – «Не дождешься», а потом – «А гори оно все». Отвезла чемодан к креслам в прохладном углу лобби и села, основательно и удобно. Буду здесь жить. И плевать – пусть выгоняют, орут и над ухом жужжат. Настойчиво так.
Что такое?
– Как вы на это смотрите? – прожужжали над ухом. Нет, все-таки спросили. Мужской голос, красивый и не навязчивый, хоть, вроде, уже давно звучит.
Узнаешь сейчас, как я смотрю, злобно подумала Юля, поднимая глаза на докучливого. Докучливый был даже красивей голоса, рослый, в соку и по-столичному ухоженный: мускулы, осанка, прическа. И улыбка, конечно. Чего лыбишься-то, красава?
Красава, оказывается, ждал ответа на вопрос. И Юля, оказывается, сама от себя давно уже ждала ответа – пока лихорадочно отматывала проскочившую мимо головы речь, вдумывалась и яростно искала подвоха. Потому что не бывает так. Вот бесплатный сыр бывает – известно где.
Она улыбнулась и вежливо сказала:
– У меня деньги есть.
– Ну отлично, – обрадовался красава. – Компотиком за меня проставитесь. А то мои орлы насухую ужас какие строптивые.
Все бы такими строптивыми были.
Орлы оказались мечтой библиотекарши: симпатичные, умелые, спокойные и остроумные. Валера, Валерий Николаевич, был у них звеньевым, сам так сказал, а Эдик, Слава и Миша составляли, опять же по словам Валеры, «звездочку неполной комплектации». Они приехали в Сочи не за свои, а от какого-то небедного предприятия – «это называется соцпакет с человеческим лицом», объяснил позже Эдик. Должны были приехать всей «звездочкой», поэтому заказали и оплатили три номера, одноместный и две двушки – но почему-то случился недокомплект, так что Миша жил в двушке один. И Валера, услышав про Юлины неприятности, согласился отдать свой номер ей, а сам переехал к Мише. Потом-то Юля, придя в себя и набравшись смелости, допытывалась, со всеми ли они такие благородные, и не проще ли было сдать номер в обмен на деньги. Ну и сама деньги совать пыталась, конечно. Эдик принялся ржать и поперхнулся компотом, Слава с Мишей быстренько ушли к пирсу, а Валера посмотрел, как умеет. Юля и заткнулась.
Сперва она ждала, что ребята попробуют стряхнуть с нее долг, как говаривала Людка, немонетарными методами. Попробуют только, я им устрою, думала Юля, с каждым днем все более остро и томно. Не дождавшись ничего, заподозрила, что ребята не по женской части мастера, как в столицах принято – и приуныла. Нормальный человек сьют на подселение поменяет разве? Но через денек подозрение развеялось так, что Юля чуть глаза этим шлюшкам не выдрала – с чего бы, казалось. Но ограничилась тем, что ушла в номер пораньше. И без нее комплект образовался.
В любом случае Валера вернулся в свой номер через полчаса и вроде не в помаде. Юля, наблюдавшая из ближней беседки, успокоилась, обругала себя последними словами и решила, что пусть будет как будет.
А ничего и не было.
То есть был отличный отдых в прекрасной ни на что не претендующей компании. Было купание, прыжки, нырки и две обалденных вылазки на природу, не подпорченные даже новой Мишкиной подружкой, которую он после первого салатика увел под ироничные взгляды товарищей и привел к куриным крылышкам в таком виде, что Юле стало неудобно, страшно и малость завидно. Было свежее до сладкой оторопи море под улыбчивым солнцем. Артем тоже был – где-то в районе горизонта. Сперва попадался навстречу, выгуливая то одну, то другую смехотворную барышню. Потом подкатил с извинениями и объяснениями. Юля его осмотрела, сказала: «Молодец, что не пьешь» – и пошла дальше, не слушая, что он там шипит вслед.
Ее ждал шахматный дэдматч, объявленный Эдиком.
Дэдматча, впрочем, не получилось. Валера от участия уклонился. Мишка убежал окучивать очередную рыженькую – Юля опасалась, что очень разнообразно окучивать, вазелина им и взаимного уважения. Сама Юля продержалась в режиме одновременной игры минут пять, хотя и полагала себя неплохой шахматисткой, в детстве год занималась. Впрочем, Эдику проигрывать было не обидно, наблюдать за тем, как он сокрушительно обувает Славика, смешно, а вести при этом умные беседы с Валерой – дико приятно. Даже на щекотливые темы.
– Юленька, вы знаете, что такое дуализм? Ну инь-ян, лед и пламень?
– Проходили, – спокойно сказала Юля.
– О, до сих пор проходят, значит? Вячеслав Евгеньевич, слышите?
– Босс!.. – умоляюще сказал Слава, не отрывая взгляда от доски.
А сидевший напротив Эдик, подмигнув Юле, сказал:
– Отвлекай, отвлекай его! Мне еще ферзя с доски стырить надо.
– Ферзя, – протянул Слава значительно, качнулся и повторил другим тоном: – Ферзя. Ой ферзя…
– Заметил, – трагическим шепотом сообщил Эдик. – А я думал, не заметил. А он у нас снайпер, всё…
Валера махнул на них рукой и сказал сильно и низко, так что у Юли натянулось что-то посреди организма:
– Так вот, Юленька, дуализм вы проходите не зря. Есть мужчина и женщина – отсюда жизнь, так?
Юля пожала плечами, стараясь не краснеть и вопя на себя так, что голове тесно стало: что как дура-то, не плыви, не лыбься, у тебя клык кривой, спокойно сиди! Без толку. Ладно, он все равно насквозь видит – ну и пускай видит. Юля постаралась расслабиться и даже улыбнуться, испугалась, что это может оказаться совсем невпопад, и от отчаяния услышала лишь завершение фразы:
–…Труд и отдых тоже. Отсюда мораль: не путай отдыхающего человека с работающим. Это здесь я пьяное быдло в караоке, а дома я ответственный слесарь шестого разряда, примерный и партийный. Так что на своего – Артема, так? – ты, пожалуйста…
– Да уж, вы точно пьяное быдло, – быстро согласилась Юля и захихикала, кажется, слишком громко, но никто вроде не заметил.
– Я-то как раз нет, а вот Эдик… – невозмутимо начал Валера, а все видящий и слышащий Эдик так же невозмутимо перебил:
– Босс, завидовать нехорошо. Если тебе медведь не только на ухо, но и на печень…
– Шах! – воскликнул Слава, и Эдик тут же прервался, задрал палец и сказал:
– О!
– Чего такое? – забеспокоился Слава.
Эдик ласково пропел:
– Сюда смотрим… Руки убираем, на коленочки, так, молодчинка… Смотрим, да?
– Смотрим, смотрим, – буркнул Слава.
– Ну вот: это был шах, да? А теперь мы вот так пешечкой, да? Нет шаха, да? И ваш ход, да?
– Ха, – сказал Слава с презрением, протягивая руку к доске. Рука повисла в воздухе, поднялась к голове и вцепилась в воронье гнездо, полчаса назад бывшее клевой прической. – Ой ты бли-ин.
– Что такое? – всполошился Эдик, подмигивая Юле. – Голова болит?
Юля захихикала. Валера, усмехнувшись, сказал:
– И так каждый день. Господа шахиншахи, идемте уже на пляж. Солнце садится.
Шахиншахи кивнули с разной степенью готовности. Слава тут же с облегчением откинулся на спинку грозно сыгравшего назад кресла и томно протянул:
– Мне скучно, босс.
И тут у Валеры запел телефон.
Юля встала, поправляя платьице, и прислонилась к перилам, щурясь от лучиков, которыми море протыкало листву. В разговор Юля не вслушивалась – тем более, что он был невнятен и плохо слышен, хотя Валера, кажется, не таился. Но она ведь не глухая.
Юля хотела спросить сразу, едва Валера завершил разговор и аккуратно положил телефон на столик, но решила подождать. Нельзя сбивать человека с мысли – а Валера что-то обдумывал. И Эдик со Славой молча смотрели на него, будто команды ждали.
Дождались.
– Все, ребят, кончился отпуск. Вызывают.
– Из цикла «Отдохнули», – сказал Слава.
Эдик с грохотом смахнул оставшиеся фигуры с доски и принялся складывать их в коробку.
– А куда? – спросил Слава.
– Ну чего мы Юлю грузить будем, – сказал Валера и продолжил, повернувшись с Юле, и так нежно, что у нее внутри пусто стало: – Юленька, прости, но наш дуализм, похоже, иссякает. Труба зовет…
– А не факт, кстати, – выпалила Юля.
Валера поднял бровь. Юля сообразила, что он может неправильно ее понять, и торопливо объяснила:
– Вы же в Чулманск едете, так? Вы «Байтаково» сказали – это же чулманский аэропорт. А я как раз…
Валера переглянулся с ребятами. Юле стало смешно, и она продолжила:
– А Сабирзян Минеевич – это ж мой начальник, тут уж не совпадение, таких сочетаний и не бывает больше. Его новички-идиоты Обезьян Минетовичем зовут, но он хороший дядька, хоть и олигарх почти.
– Начальник? – уточнил Валера.
– Ну, не прямой, но все равно – я ж в «Потребтехнике» работаю, в отделе кадров, а он генерал и, ну, хозяин. Вот.
– Вот, – повторил Валера и уверенно продолжил: – Вот так же не бывает.
– Хотите, пропуск принесу? В дирекцию, с подписью Сабирзян Минеевича? В номере лежит. Я сейчас.
– Стоп, – скомандовал Валера и снова посмотрел на ребят.
Юля обернулась было к ним, но Валера уже, кажется, пришел в себя.
– Слушай, и действительно – забавно как получается. Я, главное, недоумеваю, что за Чулманск, как туда ехать – а тут у нас живой гид, оказывается. Ну, Юль, мы вас порасспрашиваем тогда перед отъездом – я вот только служебное задание уточню, а то пока едем как царевичи, за тем – не знаю чем. Слав, ты давай билетами…
– А давайте я вместе с вами поеду! – неожиданно для себя выпалила Юля, ужаснулась и тут же загорелась идеей. – В самом деле, давайте, а?
– Ну как… – неуверенно сказал Валера, не успевавший за полетом Юлиной мысли.
– Ну так: у меня ж три дня осталось, это ерунда, я все равно улететь раньше хотела, да билетов не было. А вы если четыре достанете, то и пять сможете, так? А я вам за это все расскажу, и покажу, и проведу, и познакомлю со всеми! – вдохновенно протараторила Юля, улетая в мечты о том, что она сможет показать, с кем и по какому поводу познакомить – да и мало ли куда улетают девичьи мечты, пока девица болтает.
И Валера согласился. Принял решение – и начал его выполнять. По-мужски.
Он сказал:
– Хорошо. Только, Юль, есть у нас еще одно дело. Может, прогуляемся?
– Куда? – всполошенно спросила Юля, чувствуя, что багровеет скулами и вообще выглядит непристойно.
– Ну, есть там пара вопросов, – уклончиво ответил Валера, потупив глаза, как маленький, понял, видимо, что выглядит забавно, и деловито обратился к Эдику со Славой: – Казанову нашего сюда, быстро. Ну и потом… Билеты и все остальное, вы знаете. Я через часок буду.
Через часок – это вряд ли, сквозь прилившую кровь трудно подумала Юля.
Они вернулись через два часа. Юля вспоминала эти два часа почти до самого конца. И ни о чем не жалела – почти до самого конца.
Началось все скверно, а кончилось слишком быстро.
Зато Юля даже не успела испугаться.
Часть первая. Отеческий долг
20—21 ноября
Глава 1
Фоксборо. Тим Харрис
Пока Тим лежал неподвижно, нога почти не болела. Чуть ныла, чтобы помнил: шевелиться не стоит. Тим не хотел шевелиться. Он хотел умереть. Смысла жить больше не было.
Мама заходила каждые десять минут, каждый раз в новой роли: мамы жалеющей, мамы понимающей, мамы-подружки, мамы-подбери-нюни-рохля, наконец, мамы отчаявшейся. Тим жалел ее, но успокоить не мог. Себя было жальче.
В общем, мама закусила пальцы, быстро вышла и снова позвонила папе. Тим старался не слушать, но мама была не в том состоянии, чтобы следить за голосом, а Тим не в том состоянии, чтобы накрываться подушкой. Мама сперва не хотела говорить папе все подробности, а у него было много дел, и он уговаривал отложить беседу до вечера. Тут мама и закричала: про тренировку, про колено, про проклятый соккер и про операцию. Это слово вытягивалось в тонкий вой – два раза подряд. Еще она воскликнула: «Нет, нет, не перелом, но, Расти, он плачет!» Тиму стало стыдно, и он заплакал.
Тим был не то чтобы железный парень, но последний раз показывал слезы отцу лет восемь назад, еще до школы. Кот Макферсонов на глазах у Тима задрал голубя и подло не позволил Тиму задрать себя. Папа тогда рассказывал про выживание, звериную природу, настоящее горе и мужское к нему отношение так долго, что Тим пообещал себе: больше родители плачущим его не увидят. И обещание держал – до сегодняшнего дня. С сегодняшнего дня обещание, как и все остальное, потеряло смысл.
Сырое отчаяние опять пробило Тима насквозь. Он чуть не завыл и держался на этой грани «чуть», пока внизу не хлопнула дверь. Папа пришел. Вернее, примчался. Тим понимал, что боль и страдания длятся долго только для того, кто страдает. Для остальных это щелчок и дуновение.
Мама при виде папы, конечно, вздумала снова рыдать, хотя после разговора оставалась спокойной – во всяком случае, беззвучной. Теперь она была слышна, как будто стены стали бумажными. А может, у Тима обострился слух от лежания в темноте. Папа выслушал маму сколько вытерпел, что-то некоторое время говорил почти беззвучно – а, про ее лекарства, – и затих.
Через полминуты по косяку двери в комнату Тима деликатно застрекотали костяшки. Тим проморгался, начал вытирать слезы, подумал, а какого черта, тем более, что темно ведь, и вытер еще тщательней. Папа стрекотнул контрольно, и в полумрак воткнулась ослепительная плоскость.
– Тим, можно войти?
Полумрак горестно молчал. Тим тоже.
– Тимми?
Полумрак зашелестел и горестно всхлипнул. Тим удивился, понял, что это он сам, и постарался сдержаться.
Слепящая плоскость распахнулась на полкомнаты и исчезла. Папа вошел, осторожно прикрыл за собой дверь и прислонился к ней спиной.
– Болит? – спросил он почти равнодушно.
Колено не позволяло уткнуться в подушку, потому Тим уставился туда, где при свете был виден плакат команды, а сейчас неровно висели пятна чуть светлее прочей тьмы. Лицо папы казалось таким же пятном.
Пятно бодро сообщило:
– Сейчас как раз не слишком больно, наркоз еще не отошел. Вечером будет хуже, ночью накроет. Но таблетки у нас есть, боль снимем. Зато потом…
– Потом я не смогу играть! – звонко выкрикнул Тим и постарался отвернуться.
Папа ничего не понимал, как и все остальные.
Обычно он понимал всё. Он сам отвел Тима в секцию, и потом отыскивал секцию в каждом городе, куда они переезжали, договаривался с менеджером и тренером, и снова приводил Тима. Он водил Тима на все домашние матчи New England Revolution и даже на пару выездных – конечно, если сам не был на далеком выезде. Из последнего выезда, вчера, он вопреки всем календарям игр привез футболку с автографом Месси – не просто с автографом, а с надписью «Тиму мечты – от», и ниже знаменитая галочка с буквами «Лео». Он не называл футбол соккером. Он объяснял Тиму, как отвечать тупарям, которые обзывали соккер женской игрой, причем объяснял несвойственными папе жесткими словами. Он сам никогда не выходил на поле даже размяться, не перебрасывался с сыном мячом, вообще не трогал мяч и, возможно, до сих пор не разобрался в правилах игры. Но он всё понимал.
Оказывается, не всё.
Тим иногда тоже не понимал папу. Когда тот переходил на другой язык, например, беседуя по телефону, и ладно, если на испанский. Или когда папа в разгар спора с кем угодно извинялся и на несколько секунд прикрывал глаза, чуть улыбаясь, – а когда открывал, спор превращался в дружескую беседу на совсем другую тему, и Тим никак не мог уловить, как это случилось. А два года назад Тим вовсе испугался. Это было в ночь после внезапного семейного пикника, обильного, веселого и устроенного ни с того ни с сего. Тим выдул бочонок чаю со льдом, так что счастливо и ненадолго проснулся вместе с солнцем. А на обратном пути в спальню заметил светящуюся щель под дверью в папин кабинет и потихоньку заглянул. Из любопытства. И увидел, что папа стоит на коленях и кланяется непонятно кому.
Тиму стало страшно, до кровати он почти бежал, долго не мог уснуть, а на следующий день спросил маму, не террорист ли папа. Папа как раз уехал опять куда-то за границу. Мама сперва удивилась, потом, засмеявшись, объяснила, что нет, не террорист, а наоборот – работает иногда на правительство и всегда на свою Родину. Он просто верит в Бога не так, как многие – с детства верит. И с детства не меняет других странных привычек – мясо ест не всякое, алкоголь совсем не пьет, – с детства, представляешь, это ведь трудно, да, Тимми? – зато пьет горячий чай, и вечно нас от всех болезней прививаться заставляет, и не нам с тобой его переучивать. Тим хотел спросить еще, но видел, что и так сильно обеспокоил маму рассказом про ночную молитву – теперь она знала, что папа собирался в какую-то рисковую поездку. Но папа вернулся уже на следующий день, живой, невредимый и веселый – и вопросы Тима как-то забылись.
А сейчас было не до них. Да и ни до чего еще.
– Это кто такое сказал? – спросил папа деловито.
Про то, что не сможет играть.
Тим не хотел разговаривать, особенно на эту тему. Но папа ждал. И не собирался, кажется, жалеть, сюсюкать и рычать про подбери-нюни-рохля. Он беседовал по существу. По-мужски. Надо соответствовать. Тим глотнул, слишком громко, и сказал:
– Хирург, который все делал. Он сказал.
– И что он сказал? Что ты не сможешь год заниматься, или два, или никогда не сможешь?
– «Сынок, если ноги нужны, о футболе забудь», – очень спокойно процитировал Тим.
– По-моему, это не слишком похоже на «Играть ты не сможешь», – заметил папа.
– Да какая разница.
Папа вздохнул и принялся объяснять – не как ребенку, а как дяде Адаму по телефону:
– Во-первых, разница есть. Во-вторых, формально он прав: если забыть о футболе и о всяком спорте, о движении даже, ноги будут целыми. Но слабенькими. Все равно не поспоришь, так? Погоди, я не об этом. В-третьих и главных, хирург – он спортивный врач?
– Меня Энди к нему прямо с тренировки повез, у нас же нет своего…
– Тим, я понимаю, я не про это. Скажи мне, пожалуйста, этот хирург – спортивный врач, который лечит спортсменов, разбирается в их травмах и определенно знает, кто чем сможет, а кто чем не сможет заниматься?
Папа опять начал говорить странно – все слова знакомые, предложение составлено правильно, но смысл ускользает. У него такое бывало – видимо, из-за детских привычек. Тим нахмурился, размышляя. Папа, кажется, понял, что слишком закрутил вопрос, и хотел пояснить, но Тим решил ответить коротко и по существу:
– Пап, это обычный врач из обычной клиники на Эштон-лейн.
– Тим. Я уважаю обычных врачей, ты знаешь. Но при всем уважении – врач лечит, приводит человека в правильную форму. А как эту форму применить, человек уже сам решает. И сам выбирает, нужны ли ему ноги, не так ли?
Тим откашлялся, собираясь с мыслями. Мыслей было много, но ответ из них не складывался. Папа как бы решил подсказать:
– Я надеюсь, ты уже определился с тем, нужны ли тебе ноги?
Издевается, что ли, удивился Тим, и вполголоса рявкнул:
– Да, сэр.
– Какой я тебе сэр. Я тебе отец. Итак, ты определился – и что, нужны?
– Да, сэр отец, нужны.
– И давно определился?
– Ну да.
– А почему сегодня передумал?
– Я не передумал. Просто…
– Что просто? Кто тебя срубил-то?
Тим замолчал. Майки был дебил и тварь, но закладывать его Тим не собирался.
– Сейчас скажешь, что сам упал, – предположил папа. – О мяч споткнулся, может быть, да?
Тим буркнул:
– Какая разница.
Папа вздохнул и сказал:
– Сам понял уже, какая разница, да?
– Да.
Папа поощрительно такнул. Тим понуро процитировал:
– Я не должен подвергать опасности жизнь и здоровье, в первую очередь мои, во вторую очередь окружающих. Пап, я все-таки не понимаю, почему окружающие во вторую очередь.
– Не уводи разговор. Все ты понимаешь, я сто раз объяснял. Увлекся сегодня, да? Выпинывал мяч, равновесие потерял, а на тебя ногой пошли, и увернуться не мог, так?
Тим полежал, вспоминая, и с удивлением протянул:
– Кажется, да… А ты откуда?
– Просто предположил. Я мениск ровно так же выбивал. Правда, мне чуть поменьше было, двенадцать, что ли… Да, двенадцать. Мы как раз… Неважно. Словом, полуфинал, на кону все золото мира, счастье и кубок впридачу, нулевая ничья, три минуты до конца. Я выхожу против двух защитников, обвожу одного, вратарь слишком выбегает из сетки влево, я улетаю вправо, чуть не носом в землю, но равновесие из последних сил удержал, мяч обрабатываю на колено-живот, на последнем прыжке замахиваюсь – и слева прилетает второй защитник. Бутсой в мяч – и в колено. По касательной. Прямо бы шел – нога навыворот согнулась бы как у этого… как у лошади. А так – мениск, повязка, и вот я перед вами, веселый и красивый.
Папа замолчал, будто рот себе с размаху заткнул. Тим, наоборот, распахнул рот. Надо было срочно задать сто вопросов, но непонятно было, с какого начать. А папа будто продиктовал, четко и размеренно:
– Тим, для движущегося объекта существенны только законы физики. Это надо четко понимать. Законы химии, социального развития, да и юридические законы обойти можно. Или перешагнуть. Или переписать. А физические – никогда. Просто запомни это.
Тим задумчиво смотрел на отца. Формулировка была подозрительно красивой – обычно папа так не говорил. Следовало запомнить, чтобы блеснуть в классе. Мистер Суарес, преподававший общественные науки, за одну такую формулировку кучу баллов нарисует. Если не заставит, конечно, объяснять, как обойти законы химии. Но это потом. Главный-то вопрос в другом.
Вот в чем.
– Слушай, пап, – медленно сказал Тим, – ты никогда не говорил, что играл в футбол. Где, в Ларкане, что ли?
– Ну, мы много ездили, – как бы объяснил папа. – А так и команда была, да. И чемпионат целый… Слушай, Тим, сейчас времени абсолютно нет, прости. Потом расскажу.
Потом, подумал Тим. Опять потом.
Он уже сидел, забыв про боль и про полное отсутствие смысла во Вселенной.
– Правда расскажу, обязательно, – сказал вдруг отец. – Ты сейчас одну вещь пойми. Человек может все, если верит, учится, старается и не торопится. Это позволит ему оказаться в нужном месте и сделать то, что надо. Ты же футболист, Тимми, и сам понимаешь: ты можешь бегать быстрее всех, но мяч с игры не забьешь, потому что этому не учился. А можешь быть одноногим снайпером, который может забить мяч с любой точки и умеет до нее добираться. Главное – учиться тому, что пригодится, и всегда точно помнить, что ты можешь, а что – нет.
Он подумал и добавил:
– Это не про футбол, на самом деле. Но и про футбол тоже, конечно.
Сын и отец некоторое время разглядывали друг друга в полумраке. Глаза у обоих были привыкшими к темноте, сухими и спокойными. Отец шагнул к сыну, потрепал заросшую макушку и сказал:
– Ну, до завтра. Сегодня я поздно возвращаюсь.
– Ага, – сказал Тим. – А ты седьмого дома будешь?
– Должен вроде. А что?
– Revolution играет, – напомнил Тим почти без укора.
– А. Сходим, раз играет. Ты заживай давай.
Тим кивнул, сощурился на свет из-за открывшейся двери, и все-таки успел спросить вдогонку:
– И ты играл после этого?
– Играл, – чуть помедлив, сказал папа. – А потом у нас тренер поменялся, все посыпалось – ну и мы переехали. Как раз в Ларкану. А там с футболом…
– И ты все-таки не стал футболистом.
– Ага. Но кем-то я стал, нет? – сказал папа очень серьезно. – Ну вот. Ох, Тим, все. Увидимся!
Тим кивнул, глядя вслед.
На следующий день они не увиделись. Папа улетел рано утром, а Тиму было не до чая с ночными блужданиями.
Глава 2
Москва. Леонид Соболев
– Зайдите ко мне, – сказал Егоров и отключился.
Читать бесплатно другие книги:
