Любовь и голуби (сборник) Гуркин Владимир

Гростен. Отец…

Старик снял шляпу, смахнул со лба пот. Остается с непокрытой головой.

Гростен. Мы должны расплатиться, но те деньги…

Старик. Сколько вас человек?

Гростен. Двадцать.

Старик. Хорошо.

Гростен. Вряд ли они тебя устроят.

Старик. А?

Гростен. Денег, говорю, у нас мало. Мы их тебе отдадим, но вряд ли они тебя устроят.

Старик (кивнув). А-а.

Гростен. Мы можем поработать у тебя в доме.

Старик. Не-ет. Не надо.

Маэстро. Отец, мы дадим тебе что-нибудь из инструментов. Ты сможешь продать его. Или мы продадим сами, но тогда придется подождать.

Старик. Что?

Маэстро. Юн, принесите тарелки.

Юн уходит и возвращается с тарелками.

Гростен (берет у него тарелки). Послушай. (Бьет в тарелки.) Ну, как?

Старик. Еще.

Гростен (повторяет). Хорошо?

Старик. Хорошо.

Гростен. Значит, договорились?

Старик. Не-ет. Я не беру плату.

Пауза.

Маэстро. Чего же ты хочешь?

Старик. Ваши парни, они все здесь?

Маэстро. Да. Отец, поверь, нам больше нечем платить.

Старик. Не-ет. Я не беру плату.

Пауза.

Я… Если можно… Вы у Него (показывает пальцем вверх) смерти мне легкой… попросите. Я ни у кого тридцать лет не просил платы. Давали… Я не брал. Только смерти у Него легкой для меня чтоб попросили. Это не трудно. «Дай, Бог, перевозчику легкой смерти», – вот и все. Денег я не беру. (К Маэстро.) Если в них (показывает на тарелки) ударить там, на том берегу, здесь будет слышно?

Маэстро. Разумеется.

Старик. Лучше, чем крик?

Маэстро. Конечно. Возьми их.

Старик. Я стал плохо слышать. Их можно привязать там к дереву.

Маэстро. И тогда не надо будет кричать.

Старик. Но я не беру плату за перевоз…

Маэстро. Считай, что мы тебе их подарили.

Старик. Нет, так нельзя. Это нечестно.

Маэстро. Тогда мы сами привяжем их на том берегу.

Старик. А как вы туда попадете?

Маэстро. Мы попросим тебя отвезти кого-нибудь из нас.

Старик. Значит, вам опять придется попросить у Него за меня?

Маэстро. Мы попросим.

Старик (не сразу). Но это уже получится пустая молитва.

Маэстро. Дай нам лодку, и мы все сделаем сами.

Старик (подумав). Нет. Все равно это нечестно.

Гростен. Старик, сначала ты положил глаз на эти тарелки, а теперь начинаешь крутить…

Старик. Я не положил глаз. Я подумал, что стал плохо слышать, и хорошо было бы, если бы они были там. Вот и все. (Уходит.)

Юн. Отец!

Старик останавливается.

Может случиться так, что завтра кто-нибудь позовет с того берега, а ты не услышишь?

Старик. Не знаю.

Юн. А если дождь, гроза?

Старик. Да, наверное.

Юн. Мы просим перевезти того человека, который будет звать вас в непогоду.

Пауза.

Старик молча берет тарелки, уходит.

Гростен (постучав по лбу). Дедушка со слабинкой.

Маэстро (строго). Вы помните его просьбу?

Музыканты. Да, Маэстро.

Маэстро. Осталось идти около двух миль. Сейчас всем отдыхать, привести себя в порядок. Когда спадет жара, пойдем в город.

Все расходятся.

Маэстро. Гростен! Вы очень устали?

Гростен. Хотите, я спляшу вам сарабанду?

Маэстро. Еще две мили…

Гростен. Хоть две по пять, если меня там ждет симпатяга.

Маэстро. Узнайте, могут ли нас принять власти. Если все будет в порядке, можете сказать, что концерты мы проведем на поляне у Восточной стены.

Гростен. Вы знаете город?

Маэстро. Да.

Гростен. В городе где мы встретимся?

Маэстро. На площади. Она там одна.

Гростен. Я исчезаю.

Маэстро кивнул. Гростен ушел.

Пауза.

Слышен плеск воды, смех и голоса Музыкантов. За спиной у Маэстро на возвышение выбегает Юн. В руках у него труба. Быстрый перебор звуков, как сигнал.

Юн (кричит). Ваша звезда, Маэстро?!

Маэстро (весело). Венера!

Входят Музыканты. Озорно поглядывая на Маэстро, громко и торопливо настраивают инструменты.

Юн (Музыкантам). Цикл – звезды! Венера! (Вновь перебор звуков на трубе.) Гармония!

Музыканты. Есть!

Юн. Начали!

И пронзил сердце Маэстро, и вывел в образовавшийся круг, полный боли и радости, дитя далекого юга, древний танец. Музыка продолжает звучать, а мы видим маленькую комнату, разделенную стеллажом с книгами. Высокое окно, за которым мерцают звезды. Стол. Слева дверь и прямо на двери прибита вешалка. Через комнату протянута бельевая веревка. В центре, на табурете, стоит ванна, в которой Ксенин полощет детское белье и развешивает на веревке. Сейчас он замер. Взволнован и сосредоточен. Чем громче он говорит, тем громче звучит музыка.

Ксенин. И пронзил сердце Маэстро, и вывел в образовавшийся круг, полный боли и радости, дитя далекого юга, древний танец. Возникший внезапно здесь, в стране северных морей, у лесной реки, он был как отдохновение после долгого пути, как долгожданное возвращение… (музыка оборвалась) как надежда.

Прополоскал и выжал колготки. Повесил на веревку. Берет ванну и выносит из комнаты. В раскрытую дверь слышен громкий занудный плач ребенка. Ксенин идет с ванной уже по авансцене. Справа лязгнула дверная пружина. Крик: «Чтоб тебя!». Навстречу Ксенину идет Алла Филипповна, хромает. В руках у нее мусорное ведро.

Алла Филипповна. Едрит твою… Ф-ф-ф.

Ксенин. Что случилось?

Алла Филипповна (кричит в сторону плача). Ленка, паразитка! Хватит выть! (Ксенину.) Да пружина эта дурная. Наладить некому. Сорвалось опять… ф-ф-ф.

Ксенин. По колену?

Алла Филипповна. Ну! Дверью. Дергаю-дергаю, не открывается. Как дерну, сорвалось… и дверью. В глазах потемнело. (Кричит.) Ленка, прибью сейчас! (Плач стал тише.) Курить есть?

Ксенин поставил ванну, дал закурить.

Алла Филипповна. Ты знаешь, че у нее было?

Ксенин. У кого?

Алла Филипповна (показав на плач). У Ленки. Да ну, гнусавила-то целый год. Я все думаю насморк, да насморк. А сегодня утром как нос ей отрезали. (Гнусавя.) Ма-ма, ма-ма, ма-ма, ма-ма. Потом запух.

Ксенин. Нос?

Алла Филипповна. Ну. Потартала к врачу, и че ты думаешь? Косточку от вишни, сука такая, затолкала себе прямо сюда, уже гноем заволокло… Вот. И целый год молчала. Ну не падла, скажи ты мне? Вытащили, прочистили, и вот болит. Орет. Хорошо, не проросла хоть, обошлось.

Ксенин. Вишню б собирали.

Алла Филипповна. Не говори. (Помолчав.) А ты че, стираешься?

Ксенин. Сашкино. В детсад завтра.

Алла Филипповна (кивнув). Нова недель – нова канитель. Наташка куда, за ним поехала?

Ксенин. Да, к матери.

Алла Филипповна. Не знаю, тащить мне свою в садик, нет… Ой. Вчера чудило мой появился. (Передразнивая.) «Аля, я за библиотекой». Я ему: «На, бери». (Смеясь.) Он глянул, а полки пустые, а шкаф книжный пустой. Затрясся, побелел – и на меня, стыдить кинулся. Я ему быстро шрифт рассыпала… Ах ты дрянь! Книги тебе нужны, а на дочь свою ты положил?! С тебя алиментов с гулькин нос, так че нам теперь с ней? Загибаться из-за этого? Ну правильно же?

Ксенин. Он где сейчас, Семен?

Алла Филипповна. Живет?

Ксенин. Работает.

Алла Филипповна. Где, у себя в клубе этом, шахматном. Шиш на ровном месте… Сто тридцать получает… и какие с их алименты, сам скажи! Директор ты, говорю, зачуханный. У тебя крыша съехала, да я не дура. Как пометелила его. Бежит, плачет – умора. Пробкой вылетел.

Ксенин. Все продали? (Ищет, куда бросить сигарету.)

Алла Филипповна. Все. Бросай в ведро. Бросай-бросай.

Ксенин загасил сигарету в ведре.

На две тысячи. Ниче?

Ксенин. Да.

Алла Филипповна (тоже гасит сигарету). Пойду. (Кричит.) Иду-у, доча моя! Иду, моя ягодка! (Крик стал сильнее.) Вот ведь поганка… Кто там холосенький такой плацет? Зопоцька мо-я! (Уходит.)

Ксенин, подхватив ванну, уходит в сторону, откуда пришла Алла Филипповна. Справа высветилась лестница. На лестнице Доя и Коста. Доя пришивает пуговицу к курточке Косты. Тихий вой ветра.

Доя. Даже взрослые боятся в одиночку поздно вечером ходить по городу.

Коста. Собаки убили его?

Доя. Пришью пуговицу, и ты пойдешь спать.

Коста. Доя…

Слышен отдаленный собачий лай.

Доя. Джери Пристон, его мать, забыла запереть входную дверь. И пока развешивала белье на чердаке, ее четырехлетний сын вышел на улицу. Он стал играть с обрывком бумаги, который ветер гнал по дороге. Стая собак бросилась на него… у самой площади.

Оглушительный лай дерущейся своры. Доя прикрывает глаза рукой. Лай резко прекратился.

Ты не должен больше так поздно возвращаться, Коста!

Коста. Прости, пожалуйста. Я ведь взял с собой прут…

Доя (обняв Косту). Прут… Джери сошла с ума, и теперь она единственная, кто не боится собак, но собаки боятся ее. Она ходит от стаи к стае и просит вернуть сына.

Возвращается Ксенин. Отряхиваясь от снега, он идет с пустой ванной по авансцене в свою комнату.

Ксенин (на ходу). Говорят… Майорат… решил изолировать Джери, поскольку своими воплями по ночам она смущает покой бюргеров. Снег в мае! Вот вам! Что хотите, то и думайте.

Доя (накинув куртку на мальчика). Тебе пора спать.

Коста. Я не хочу спать.

Доя. Уже поздно.

Коста. Еще чуть-чуть.

Доя. Господин Бириш рассердится на нас.

Коста. Папы нет дома.

Доя (прислушивается). Слышишь?

Коста. Это собаки воют?

Доя. Это ветер. Не пугайся.

Коста. Я не боюсь.

Доя. Сейчас вернется господин Бириш, увидит, что ты не спишь…

Коста. Доя! Смотри, какой снег!

Ветер умолк. Молчание.

Доя. Как тихо.

Коста. Сейчас весна?

Доя. Весна.

Коста. Тогда почему снег?

Доя (тихо, переходя в пение).

Коста. Пой, Доя! Пой!

Доя. А ты пойдешь спать?

Коста. Пойду.

Доя (поет).

Лестница с Доей и Костой погружается в темноту, но вокализ продолжает звучать. Ксенин сидит в центре комнаты на табурете. В руках чайник.

Ксенин (улыбаясь).

Отошел в глубину комнаты, включил плитку, оглянулся, и справа вновь высветилась лестница, по которой, держа свечу в руке, стараясь пройти бесшумно, осторожно, чтоб не скрипнула ступенька, поднимался человек в ночном колпаке, в тапочках на босу ногу и длинной ночной рубахе. Внезапно поскользнувшись, он с шумом рухнул, однако удержал свечу. Скривившись от боли, усевшись на ступеньку, стал собирать какие-то кусочки. В недоумении понюхал.

Ксенин (смеясь). Мыло… мыло…

Человек, зло отбросив в сторону кусочек мыла, не вставая, стал спускаться вниз. Лестница погрузилась в темноту.

Господин Бириш, хозяин кафе… (Сочиняя, словно угадывая.) Покотовать с молоденькой, э-э-э, служанкой… (Смеется.) Не получилось? Браво, Доя.

Стук в дверь. Ксенин открыл. В дверях, со спящим сыном на руках стоит жена.

Наташа (тихо). Возьми скорей. (Осторожно передала сына.)

Ксенин. Как добралась?

Наташа (раздеваясь). Плохо – как. На остановке у меня уснул. Автобус как сквозь землю… Раздевай быстрей, мокрый весь. Минут сорок ждала. (На руках у мужа раздевает спящего сына.) Постирал? Молодец. Ну ты посмотри, весь мокрый. Сил никаких, думала, не донесу. Осторожно, вот так. (Складывает одежду на стол.) Теперь штаны.

Ксенин. Чего так поздно?

Наташа. Вам деньги дадут завтра?

Ксенин. Должны.

Наташа. Все, неси.

Ксенин уносит сына за стеллаж. Наташа убирает со стола одежду. Начинает снимать сапоги. Возвращается Ксенин.

Наташа. Каблук шатается.

Ксенин. О-о.

Наташа. Новые нужны.

Ксенин. Сапоги?

Наташа. Да уж не тапочки. Ох, где они?

Ксенин (подает тапочки). Мать, завтра идем за сапогами.

Наташа. Кирзовыми?

Ксенин. Сапог в магазине, что ли, нет?

Наташа. Месяц проносишь и выбросишь: все отлетает. А импортных нет.

Ксенин. Как же другие?

Наташа. Достают. На барахолке, по блату.

Ксенин. Ну и мы давай на барахолке.

Наташа. У тебя сто пятьдесят рублей есть? Иди, покупай.

Ксенин. Кошмар.

Наташа. Как ребенок, ей-богу. (Помолчав.) Студенты придут на экскурсию, все в замше да коже. У девчонок сережки золотые, и я перед ними… как Золушка. В глаза стыдно смотреть. Да, представь себе.

Ксенин. Так серьезно?

Наташа. А почему нет?

Пауза.

Ксенин. Тата…

Наташа (перебив). Слепые они у вас там, что ли? Один работаешь за троих, как не видят. Правильно – руки золотые. Дак что, с золотыми руками противопоказано быть старшим? Про квартиру я уже молчу.

Ксенин. Что делать? Прийти к директору… Давай квартиру, должность давай?

Наташа. А почему нет-то?

Ксенин. Таша, вдумайся…

Наташа. Пошел ты знаешь куда? (Взяла полотенце, мыло. Вышла.)

Ксенин. К маме съездила, все правильно. (Говорит в дверь.) Ты кого посылаешь? Мужа своего?! Человек, который. Не люблю я тебя сейчас. Не кохаю. (Помолчав, изображает плач.) Я постирал, чай тебе, а ты… (Просто.) Да разве я против? И хорошо бы квартиру… (В дверь.) Но ведь я же просил, Таша! Скажи ей, Марат Маратович!

Появляется Марат Маратович.

Марат Маратович (проходя через комнату, нервно). Не надо меня ловить в коридоре! Манеру придумали. Не надо! Что вам?

Ксенин. Здравствуйте.

Марат Маратович. Рожай, рожай быстрее. Ну.

Ксенин. Насчет квартиры.

Марат Маратович (взорвавшись). Вы что сегодня все?!

Пауза.

Ксенин. Так смотрите…

Марат Маратович. Как?

Ксенин. Странно.

Марат Маратович. На Михайловском живешь?

Ксенин. Да.

Марат Маратович. В коммунальной… м-м-м… в этом, в общежитии?

Ксенин. Да.

Марат Маратович. Я это знаю?