Рони, дочь разбойника Линдгрен Астрид
Рони доползла до края пропасти, посмотрела вниз и увидела его. Он стоял прямо под ней, то ли на выступающем камне, то ли на обломленной балке, то ли еще на чем-то, что торчало из расколотой молнией стены, но лишь на ширину ступни, не больше. Там он стоял, а под ним была пропасть. Бирк шарил дрожащими руками по стене, надеясь нащупать неровность, за которую можно было бы уцепиться пальцами, чтобы не сорваться вниз. И он понимал, да и Рони тоже, что без ее помощи ему оттуда не выбраться. Он стоял бы там, пока силы его не иссякли, а потом, они оба это понимали, не стало бы на свете Бирка, сына Борки…
– Не шевелись! – крикнула Рони.
– А что мне еще остается? – ухмыльнулся он в ответ.
Но было ясно, что ему страшно.
Она торопливо размотала длинный плетеный ремешок, который всегда носила подвязанным к поясу. Он не раз выручал ее, когда она взбиралась на скалы или спускалась с высоких деревьев. На одном конце она сделала петлю, а другим обвязала себя вокруг пояса. Затем спустила конец с петлей Бирку и заметила, что глаза его радостно сверкнули, когда он увидел эту петлю. Да, ремешок оказался достаточно длинным, этому борковскому щенку здорово повезло, подумала Рони и крикнула:
– Эй, ты, накинь эту петлю на себя, но не карабкайся вверх, пока я не скажу!
В ту ночь, когда Рони появилась на свет, молния отколола кусок зубчатой стены, и он, к счастью, так и лежал с тех пор у самого края пропасти. Рони заползла за него и крикнула:
– Валяй!
И тут же почувствовала, как ее бока стиснула затягивающаяся ременная петля. Было очень больно. Рони вскрикивала при каждом рывке Бирка, который карабкался вверх.
«Ремень меня, наверно, перережет пополам, и я стану, как наш замок, из двух частей», – подумала Рони и стиснула зубы, чтобы не застонать.
Но вдруг ремень разом ослаб – Бирк стоял над ней и глядел на нее.
– Здорово ты здесь улеглась, – сказал он.
– Ага, – сказала она. – Надеюсь, больше прыгать не будешь?
– Нет, один раз мне еще придется прыгнуть, чтобы попасть на ту сторону. Должен же я все-таки вернуться домой, в замок Борки.
– Только скинь-ка поскорей мой ремешок! – приказала Рони и вскочила на ноги. – Я не хочу быть с тобой связанной, понял?
Бирк тотчас сбросил с себя ременную петлю.
– Понял, – сказал он. – Но теперь я все равно с тобою связан. Даже без ремешка.
– Уходи отсюда, слышишь! – крикнула Рони. – Придумал тоже – «замок Борки»! Двигай отсюда!..
Она сжала кулак и с размаху стукнула его по носу.
А он засмеялся и сказал:
– Но чтобы больше этого не было, поняла? Ты спасла мне жизнь. Очень мило с твоей стороны. Спасибо!
– Уходи отсюда, тебе говорю! – заорала Рони и кинулась прочь, не оглядываясь.
Но когда она добежала до каменной лестницы, которая вела от крепостной стены к входу в замок, она услышала, что Бирк прокричал ей вдогонку:
– Эй, ты, дочь разбойника!.. Мы еще встретимся!
Тогда она повернула голову и увидела, как он разбегается для своего последнего прыжка.
– Надеюсь, ты и на этот раз туда загремишь, сын Борки! – крикнула Рони.
Однако все вышло еще хуже, чем предполагала Рони. Маттис впал в такую ярость, что даже его разбойники испугались.
Но поначалу никто ей не поверил, и Маттис, может быть впервые в жизни, на нее рассердился.
– Сочиняй себе небылицы сколько влезет, но такую чушь не смей выдумывать. Надо же, чтобы тебе это в голову влетело – разбойники Борки поселились в замке Маттиса! Вот слушаю тебя, и у меня от гнева прямо кровь закипает, хоть я и знаю, что ты все наврала.
– Нет, – сказала Рони, – я не наврала.
И она снова начала рассказывать, что она узнала от Бирка.
– Ложь! – крикнул Маттис. – К тому же у Борки нет сына. У него вообще детей нет. Это всем давно известно.
Разбойники сидели молча, никто не осмеливался нарушить молчание. Первым обрел дар речи Фьосок:
– Это, конечно, так, но все же люди болтают, что у него есть мальчишка. Его родила со страху Ундиса в ту грозовую ночь, ну, помните, когда у нас появилась Рони.
Маттис прожег его насквозь своим огненным глазом.
– И никто мне об этом ни слова не сказал? Ну, выкладывайте начистоту, что вы еще от меня скрываете.
Он обвел всех разбойников диким взглядом, схватил со стола сразу две кружки пива и с размаху швырнул их, облив всю стену белой пеной.
– Так что же выходит, борковский щенок бродит по моему замку?! И ты, Рони, разговариваешь с ним?!
– Это он со мной разговаривал.
И снова, зарычав как дикий зверь, Маттис схватил с блюда баранью ногу и шмякнул ею об стену так, что капли жира разлетелись во все стороны.
– И ты утверждаешь, что щенок Борки хвастался, будто этот шелудивый пес, его отец, поселился со своим сбродом в Северной башне моего замка?
Хоть Рони и боялась, что от ярости у Маттиса помрачится рассудок, когда он узнает все, она решила сказать ему правду: ведь иначе не вышвырнуть Борку и его людей из Северной башни.
– Да, и теперь наша Северная башня называется замком Борки. Вот так, папочка…
Издав еще более устрашающий вопль, Маттис сорвал с крюка котел с похлебкой и, размахнувшись, метнул его в стену, да так, что окатил кипящим варевом весь пол.
До сих пор Ловиса, не проронив ни слова, слушала да глядела на все, что происходило в зале. Но тут она рассердилась. Она схватила миску с яйцами, которые утром принесла с птичьего двора, и подошла к Маттису.
– На, швыряй, не стесняйся, только имей в виду, убирать все будешь сам, собственными руками, понял?
Маттис, вопя не своим голосом, стал кидать яйца одно за другим в стену, и белок с желтком стекали на каменный пол.
А потом он заплакал.
– Я жил спокойно, как лиса в норе, как орел в гнезде! А теперь…
И Маттис кинулся на пол и стал кататься по каменным плитам и выть, как раненый зверь, и проклинать все на чем свет стоит, пока это не надоело Ловисе.
– Стоп, хватит, – сказала она. – Криком тут делу не поможешь. Вставай-ка лучше – все тебя ждут.
Голодные разбойники молча сидели вокруг стола. Ловиса подняла с полу баранью ногу и обтерла ее тряпкой:
– Не поваляешь – не поешь, вкусней будет! – сказала она примиряюще и стала резать мясо толстыми ломтями.
Маттис, злой как черт, поднялся с полу и нехотя уселся на свое обычное место, но кусок не лез ему в рот. Он подпер руками свою лохматую голову, что-то бормотал себе под нос и время от времени так громко вздыхал, что слышно было в самых дальних углах зала. Тогда Рони подошла к нему, обняла его и прижалась щекой к его щеке.
– Не вздыхай, отец, – сказала она. – Нужно только вышвырнуть их отсюда, и все.
– Легко сказать – вышвырнуть, – мрачно пробурчал Маттис.
Весь вечер разбойники сидели у очага и решали, как им быть. Как выгнать разбойников Борки из Северной башни, вот над чем ломал себе голову Маттис.
Но прежде всего он хотел понять, как эти негодяи, эти бродяги сумели пробраться в Северную башню и ни один из разбойников Маттиса этого не видел. Ведь чтобы попасть в замок – хоть пешком, хоть на лошади, – надо непременно пройти через Волчью Пасть, где день и ночь стоят караульные Маттиса. И никто из них не заметил ничего подозрительного.
Лысый Пер захихикал:
– Уж не думаешь ли ты, Маттис, что они, гуляя в горах, подошли к Волчьей Пасти и приветливо сказали: «Пропустите-ка нас, приятели, мы хотим поселиться у вас в Северной башне». Хи-хи!..
– Эй, ты, мудрец, скажи-ка лучше, какой дорогой они прошли? А?
– Ну уж конечно, не через Волчью Пасть и не через крепостные ворота, – ответил Лысый Пер. – Это ясно… Они обошли замок с севера, где у нас не стоит охрана…
– А какого лешего там охранять? Там же нет входа в замок, одна отвесная скала. Может быть, они умеют, как мухи, ходить по стене? Так, что ли? А потом пролезли сквозь узкие бойницы? Да?
Но Маттису пришло что-то в голову, он пристально взглянул на Рони и спросил в упор:
– А что ты там делала?
– Я? Училась остерегаться пропасти, – ответила Рони.
Теперь она жалела, что ни о чем не расспросила Бирка. Тогда она, может быть, узнала бы, как разбойники Борки проникли в Северную башню. Но это было упущено.
Ночью Маттис расставил дозорных не только в ущелье, но и на стене у провала.
– От Борки всего можно ждать, – сказал он. – Он еще, чего доброго, перемахнет, как бешеный бык, через пропасть и выгонит нас из замка.
Маттис снова схватил пивную кружку и швырнул ее о стену так, что клочья пены разлетелись по всему залу.
– Ловиса, я сейчас лягу в постель. Но не спать, – сказал Маттис, – а думать. Я должен решить, как их выгнать из замка. И горе тому, кто мне помешает…
Рони тоже долго не могла уснуть. Почему ей так грустно? Почему все вдруг так изменилось в ее жизни? Почему? Этот Бирк… Как она обрадовалась, когда его увидела. Почему, когда ей наконец посчастливилось встретить ровесника, он должен был оказаться сыном Борки?
4
На другое утро Рони проснулась чуть свет. Однако отец ее уже сидел за столом и ел кашу, но каша в миске почти не убывала. Он мрачно подносил ложку ко рту, но при этом забывал, что надо раскрывать рот, и проглотить ему мало что удавалось. Он очнулся, только когда в зал ворвался Малыш Клипп, который вместе с Туркасом и Тьёге стоял в ночном дозоре у пропасти, разделявшей замок на две части.
– Эй, Маттис, скорее, Борка ждет тебя! Он стоит на той стороне и орет как полоумный. Он хочет говорить с тобой.
Выпалив все это, Малыш Клипп проворно отскочил в сторону, что, к слову сказать, было весьма предусмотрительно, потому что в следующий миг мимо его уха просвистела деревянная миска с кашей и стукнулась о стену так, что каша залепила все вокруг.
– Потом ты сам все уберешь, – строго напомнила ему Ловиса, но Маттис ее словно не слышал.
– Вот как, Борка желает говорить со мной? Ад и пламя!.. Что ж, пусть попробует, но только после этого он вряд ли сможет с кем-либо разговаривать завтра, – сказал Маттис и так стиснул челюсти, что зубы заскрипели.
И тут все разбойники выскочили из своих каморок, чтобы посмотреть, что происходит в зале.
– Побыстрее управляйтесь с кашей! – скомандовал Маттис своим людям. – И пошли! Нам надо схватить этого дикого быка за рога и скинуть его в пропасть.
Рони вмиг оделась. Чтобы натянуть куртку из сыромятной телячьей кожи и такие же брюки, много времени не надо. До самого снега она обычно ходила босиком. Она не любила надевать сапоги или зашнуровывать башмаки. И уж тем более не стала этого делать в то утро, когда надо было спешить. Будь это обычный день, она тут же отправилась бы в лес, но день этот был необычный, и она поспешила к пролому в стене, чтобы поглядеть, что там произойдет.
Маттис так торопил своих разбойников, что они, не доев кашу, вместе с Ловисой побежали к каменной лестнице. Только Лысый Пер остался сидеть перед миской и проклинал свою немощь. Он так ослабел, что не мог идти со всеми на дело.
– Уж очень длинная лестница ведет к этой дурацкой стене, – бормотал он, – и уж очень дрожат мои старые колени.
Утро было холодным и ясным. Первые красные лучи солнца с трудом пробивались сквозь густой лес, окружавший замок Маттиса. Рони увидела это, поднявшись на зубчатую стену. Охотней всего она пошла бы сейчас в лес, в свой тихий зеленый мир. Как ей не хотелось стоять здесь, у этого пролома, по одной стороне которого выстроились разбойники Маттиса, по другой – разбойники Борки и пялили друг на друга глаза.
«Вот, значит, как он выглядит», – подумала Рони, увидев Борку, который, широко расставив ноги и скривив в усмешке огромный рот, стоял перед своими людьми. – Хорошо, что он не такой высокий и статный, как Маттис».
Но Борка был явно очень сильный, тут ничего не скажешь. Ростом, правда, он не вышел, зато какой широкоплечий и крепкий! Его рыжие волосы торчали во все стороны. Рядом с ним стоял еще один такой же красноголовый, но у того волосы лежали ровно, и издалека казалось, что он в медном шлеме. Да, рядом с отцом стоял Бирк, и по всему было видно, что то, что здесь происходит, ему по душе. Он тайком кивнул Рони, будто они старые друзья. Ну и воображала! Чего это он вздумал, борковский щенок!..
– Хорошо, Маттис, что ты так быстро пришел, – сказал Борка.
Маттис мрачно поглядел на своего врага.
– Я бы еще раньше пришел, но меня задержало одно дело.
– Что же это за дело такое? – учтиво поинтересовался Борка.
– Представь себе, стих, который я сочинял поутру. Он называется «Погребальный плач по мертвому Борке». Может, это будет хоть малым утешением для Ундисы, когда она станет вдовой.
Борка полагал, что Маттис тут же вступит с ним в переговоры и не будет скандалить из-за того, что он поселился в Северной башне. Но, увы, его ждало жестокое разочарование. Впрочем, он это сразу понял и здорово обозлился.
– Ты лучше подумай о том, как тебе утешить Ловису, ведь ей, несчастной, приходится ежедневно видеть тебя и слышать твой гнусный голос!
Ундиса и Ловиса, те самые, которых они хотели утешать, стояли друг против друга, скрестив руки на груди, и глядели друг другу в глаза. Судя по их воинственному виду, ни та ни другая ни в каких утешениях не нуж дались.
– Все-таки выслушай меня, Маттис, – снова начал Борка. – В нашем лесу мы больше оставаться не могли, потому что солдаты досаждали нам, как навозные мухи. А ведь куда-то мне надо было деться с женой, ребенком и моими разбойниками.
– Это все понять можно, – сказал Маттис. – Но захватить ни с того ни с сего чужое жилье, не спросив даже разрешения у хозяина, – так не поступают приличные люди, у которых осталась хоть капля совести.
– Весьма странные речи для разбойника! – воскликнул Борка. – Разве ты не берешь себе все, что хочешь, ни у кого не спрашивая разрешения?
– Гм-гм… – промычал Маттис.
Он явно не знал, что ответить, хотя Рони и не понимала, почему отец так растерялся. «Интересно, – подумала она, – какие такие вещи берет себе Маттис, ни у кого не спрашивая разрешения? Это обязательно надо выяснить».
– Кстати, – произнес Маттис после некоторого молчания, – любопытно все-таки узнать, как вы попали в мою башню, чтобы тем же путем вас оттуда вышвырнуть.
– Что ж, попробуй, – ответил Борка. – Ты хочешь узнать, как мы вошли туда? У нас, видишь ли, есть один мальчишка, который с помощью длинной крепкой веревки может забираться на самую высокую стену. – И он потрепал Бирка по рыжим волосам, а тот в ответ улыбнулся. – И вот этот самый мальчишка закрепил наверху веревку, и мы все полезли по ней, а потом преспокойно вошли в башню и свили себе там уютное разбойничье гнездо.
Маттис зубами заскрипел с досады, что ему приходится все это выслушивать.
– Насколько я знаю, – сказал он, – в Северной башне даже нет двери…
– Много ты знаешь о своем замке, хоть и прожил в нем всю жизнь! Была там дверь. Когда этот замок принадлежал дворянину, то его служанки ходили через нее в хлев кормить свиней. Ты хоть помнишь, где находился старый свинарник, когда мы были детьми? Там мы с тобой еще ловили крыс до тех пор, пока не пришел твой отец и не треснул меня по затылку так, что я думал, у меня башка отвалится.
– Да, мой отец всегда правильно поступал! Ни один проходимец из шайки Борки не уходил от него, не получив по заслугам.
– Да-да, – подтвердил Борка. – И эти затрещины научили меня тому, что все негодяи из шайки Маттиса мои враги не на жизнь, а на смерть. А до этого я даже толком не знал, что мы принадлежим к разным родам, да и ты этого не знал.
– Зато теперь я это хорошо знаю, – сказал Маттис, – и поэтому либо нам придется петь «Погребальный плач по мертвому Борке», либо ты со всем своим сбродом уберешься прочь из нашей башни тем же путем, каким в нее проник.
– Не сомневаюсь, что по кому-нибудь из нас «Погребальный плач» петь придется, – сказал Борка, – но из Северной башни я никуда не уйду.
– Это мы еще посмотрим, – сказал Маттис, и все его разбойники дружно поддакнули.
Они тут же схватились за оружие, но разбойники Борки тоже были вооружены, а такая схватка на краю пропасти ничем хорошим кончиться не могла, это понимали и Маттис, и Борка. Поэтому они до поры до времени разошлись, еще раз обругав друг друга для порядка.
Когда Маттис вернулся в свой каменный зал, вид у него был отнюдь не победоносный, так же как и у его разбойников. Лысый Пер подмигнул пришедшим и расплылся в беззубой улыбке:
– Ну, как поживает дикий бык, которого ты хотел схватить за рога и скинуть в пропасть? Как это все прошло? Наверно, раздался такой грохот, что замок затрясся в испуге?
– Глотай свою кашу, старик, если ты еще можешь ее прожевать, и помалкивай, а заботу о быке предоставь мне, – сказал Маттис. – Придет время, я с ним расправлюсь.
Но поскольку, судя по всему, время еще не пришло, Рони отправилась в лес. Дни стали короче. Через несколько часов солнце уже сядет, а ей хотелось успеть побывать и в лесу, и на озере. Водная гладь, освещенная солнцем, казалась расплавленным золотом. Но Рони знала, что никакое это не золото, а вода, и к тому же ледяная. И все же она быстро скинула с себя одежду и ласточкой нырнула в воду. Сперва она вскрикнула, словно от ожога, потом радостно рассмеялась и плавала, и ныряла до тех пор, пока совсем не окоченела. Тогда она выскочила на берег. Дрожа всем телом, она натянула на себя свою кожаную куртку, однако от этого не согрелась, и тогда она побежала. Рони носилась между деревьями и прыгала через камни, словно тролль, пока не изгнала из тела весь холод и щеки ее не запылали. Но она продолжала бежать, радуясь тому, что ей так легко. С ликующим криком промчалась она между двумя густыми елями и с ходу налетела на Бирка. И тогда гнев снова охватил ее. Даже в лесу ее не оставляют в покое!
– Поосторожней, дочь разбойника! – сказал Бирк. – Неужели ты так спешишь?
– Это тебя не касается, – огрызнулась Рони и помчалась дальше.
Но постепенно она замедлила шаг, ей захотелось оглянуться и посмотреть, что делает Бирк в ее лесу.
А он сидел возле норы, где жила ее лисья семья. И Рони разозлилась еще больше – ведь это были ее лисицы. Она наблюдала за ними с весны, когда малыши появились на свет. Теперь лисята подросли, но все еще возились, как маленькие. Они прыгали, покусывали друг друга и катались по земле перед входом в нору, а Бирк сидел и глядел на них. И хотя он сидел к ней спиной, он каким-то таинственным образом почувствовал, что она стоит за ним, и крикнул, не оборачиваясь:
– Что тебе нужно, дочь разбойника?
– Мне нужно, – ответила Рони, – чтобы ты оставил в покое моих лисят и ушел из моего леса.
Бирк встал и подошел к ней.
– Твои лисята!.. Твой лес!.. Лисята принадлежат самим себе, и никому больше, понятно? И живут они в лисьем лесу, а вовсе не в твоем. А еще это и волчий лес, и медвежий, и лосиный, и диких коней. И филинов, и канюков, и горлиц, и ястребов, и кукушек. И лес гусениц, пауков, муравьев…
– Я знаю все зверье, которое живет тут, в лесу, – сказала Рони. – Нечего тебе здесь болтаться и учить меня.
– Значит, ты знаешь, что лес этот принадлежит и серым гномам, и злобным друдам, и лешим, и троллям…
– Вот что: либо расскажи что-нибудь поновей, чего я не знаю лучше, чем ты, либо прикуси свой болтливый язык…
– А еще это и мой лес!.. И твой тоже, дочь разбойника. Да, и твой тоже. Но если ты считаешь его только своим, то ты куда глупее, чем мне сперва показалось.
Он взглянул на нее, и его светлые, голубые глаза даже потемнели от неприязни к ней. Сейчас он ее ненавидел, это было ясно, и она обрадовалась этому. Пусть думает о ней что хочет, а она вернется домой, только чтобы больше не видеть его.
– Я готова делить лес с лисицами, с кукушками, с пауками, с кем угодно, но только не с тобой! – крикнула она и побежала.
И тут она заметила, что между деревьями пополз туман. Плотными серыми хлопьями поднимался он от земли и окутывал все вокруг. Вмиг исчезло солнце и погас золотой блеск воды. Не видно было ни тропинки, ни валунов. Но Рони не испугалась. Даже в самый густой туман она сумеет найти дорогу в замок Маттиса и окажется дома прежде, чем Ловиса запоет Волчью песнь. Ну а что будет с Бирком? В лесу Борки он конечно же знает все дороги и тропинки, но в лесу Маттиса он может и заблудиться. Что ж, тогда ему лучше всего остаться у лис, думала она, пока не наступит новый день и туман не рассеется. Вдруг она услышала его голос:
– Рони!
Гляди-ка! Вспомнил, как ее зовут, а то все звал ее «дочь разбойника».
А он снова крикнул:
– Рони!
– Ну чего? – крикнула она в ответ.
Но он уже догнал ее.
– Мне почему-то страшно от этого тумана, – сказал он.
– Понятно, ты боишься, что не найдешь дорогу в свое воровское гнездо. Тогда тебе придется ночевать с лисами в их норе. Ведь ты все хочешь со всеми делить.
Бирк рассмеялся:
– Ну, ты и кремень, дочь разбойника! Тебе легче найти дорогу в замок Маттиса, чем мне. Можно, я буду держаться за край твоей куртки, пока мы не выйдем из лесу?
– Еще чего захотел! Конечно нет, – ответила Рони, но размотала кожаный ремешок, который уже однажды спас его от смерти, и протянула ему конец. – Только, чур, близко ко мне не подходи. Ясно?
– Ясно, злыдня.
И они отправились в путь. Туман обступил их со всех сторон, они шли молча, на расстоянии натянутого ремня друг от друга, как велела Рони. Главное было не потерять тропинку – один неверный шаг, и собьешься с пути, – это Рони знала, но она все равно не боялась. Руками и ногами определяла она, где тропа, – камни, стволы деревьев и кусты служили ей дорожными знаками. Шла она медленно, но все равно успеет добраться до замка прежде, чем Ловиса запоет Волчью песнь. А вообще-то чего бояться?
И все же более странного леса она никогда не видела. Казалось, вся жизнь тут замерла, как-то угасла, и Рони вдруг стало не по себе. Неужели это ее лес, который она знает как свои пять пальцев и так любит? Почему сегодня тут так тихо и так страшно? Что скрыто за всеми этими завесами тумана? Она чувствовала, что там таится что-то неведомое и опасное, но не понимала, что именно, и это пугало ее.
«Скоро я приду домой, – думала она, чтобы себя успокоить. – Скоро я лягу в постель и буду слушать, как поет Ловиса Волчью песнь». Но мысль эта почему-то не успокаивала Рони. Страх все больше охватывал ее, и в конце концов ей стало так жутко, как еще никогда в жизни. Ей хотелось окликнуть Бирка, но она смогла издать лишь тихий, еле слышный писк, такой жалобный, что у нее даже сердце ёкнуло. «Уж не схожу ли я с ума, – подумала она, – неужели мне пришел конец?»
И тут из глухой глубины тумана раздались негромкие, нежные звуки. Постепенно они слились в песню, и песня эта была прекрасной. Никогда еще Рони не слышала ничего похожего на это пение. Волшебное пение, и лес разом наполнился чарующей мелодией! Ее страхи тут же развеялись, она успокоилась, остановилась и замерла, поддавшись очарованию минуты. Многоголосый хор, казалось, манил ее. Да, она чувствовала, что неведомые певцы зовут ее к себе, требуют, чтобы она сошла с тропинки и побежала к ним сквозь туман.
Все громче и громче становилось это странное пение, и сердце Рони трепетало так сладостно, что она просто-напросто забыла, что ее ждут дома и что Ловиса скоро запоет свою вечернюю Волчью песнь. Она забыла обо всем и желала сейчас только одного – идти к тем, кто звал ее из тумана.
– Я иду, иду!.. – крикнула Рони и сошла с тропинки.
Но не успела она сделать и несколько шагов в сторону, как Бирк резко дернул ремень, причем так сильно, что сбил ее с ног.
– Ты куда?! – заорал он не своим голосом. – Если ты пойдешь к подземной нечисти, тебе конец! Сама знаешь!
Подземная нечисть, да, она слыхала о ней. Она знала, что только в туман выползают эти твари из своих темных глубин, но никогда еще не видела ни одной из них. А теперь Рони была готова бежать по их зову куда угодно и даже навсегда остаться под землей, лишь бы всю жизнь слушать это чудное пение.
– Иду, иду! – снова крикнула она и поднялась.
Но Бирк был уже рядом и схватил ее за плечи.
– Пусти!.. – стала отбиваться Рони. – Пусти, слышишь!
Бирк крепко держал ее.
– Не дури! – говорил он. – Не губи себя!
Но она не слышала его. Пение подземной нечисти, от которой гудел лес, неудержимо, словно магнитом, притягивало ее.
– Иду, иду! – крикнула она в третий раз и стала бороться с Бирком, чтобы вырваться из его рук.
Она била его по рукам, царапалась, кричала, плакала, умоляла отпустить ее и в конце концов укусила его в щеку, но он все равно крепко держал ее за плечи.
Долго держал. Вдруг туман стал рассеиваться так же быстро, как и опустился. И пение тут же умолкло. Рони будто очнулась от глубокого сна. Она увидела тропинку, которая вела домой, и красное солнце, заходящее за гору. И Бирка. Он стоял совсем рядом.
– Я же тебе велела держаться на расстоянии этого ремешка, – сказала Рони и, заметив кровь на его щеке, спросила: – Тебя что, лисица тяпнула, да?
Он не ответил, смотал ремешок и протянул ей.
– Спасибо. Теперь я сам найду дорогу в башню Борки.
Рони исподлобья уставилась на него. Но снова разозлиться не смогла, а почему, сама не знала.
– Ну и катись отсюда! – сказала она без злобы и убежала.
5
В этот вечер Рони сидела с отцом у горящего камина. И вдруг вспомнила, что ей хотелось расспросить его кое о чем.
– А что это за вещи, которые ты брал, ни у кого не спрашивая, как сказал Борка?
– Посмотри-ка, – сказал Маттис, указывая на раскаленные угли в очаге, – видишь рожицу? Похожа на Борку, правда? Черт бы его побрал!
Но Рони не обнаружила никакого Борки в раскаленных угольях и упорно продолжала свое:
– Так что же ты брал без спросу?
Маттис ничего не ответил, но за него это сделал Лысый Пер:
– Очень многое!.. Хо-хо!.. Хи-хи!.. Да-да!.. Очень, очень многое! Пожалуй, кое-что я смогу вспомнить…
– Помалкивай! – зло оборвал его Маттис. – Не твое дело.
Все разбойники, кроме Лысого Пера, уже отправились спать, а Ловиса вышла во двор, чтобы запереть на ночь кур, овец и коз. Поэтому только Лысый Пер услышал, как Маттис объясняет дочери, что значит быть разбойником. Разбойник, мол, такой человек, который берет себе что хочет, ни у кого ничего не спрашивая.
Вообще-то Маттис не стыдился своей работы, напротив! Он гордился и хвастался тем, что он самый могучий разбойничий атаман во всех лесах и горах. Но теперь, когда ему надо было рассказывать об этом Рони, ему стало как-то не по себе. Само собой, он собирался со временем рассказать ей о своих делах, тут уж никуда не денешься, но охотно отложил бы этот разговор.
– Ты такое невинное дитя, доченька моя, что пока я тебе еще толком ничего об этом не говорил.
– Толком?.. Скажи лучше, и словом не обмолвился, – снова встрял Лысый Пер. – И нам не велел.
– Эй, старик, не пора ли тебе баиньки? – спросил Маттис.
Но Лысый Пер не двинулся с места. Он хотел дослушать этот разговор.
А Рони мало-помалу начала понимать, в чем дело. Только теперь она сообразила, откуда у них все бралось. То, что разбойники привозили по вечерам на лошадях в замок – разные товары в мешках и свертках, – конечно же не росло на деревьях в лесу. Оказывается, ее отец просто-напросто отнимал это у других людей.
– А разве люди не злятся, когда у них отнимают их вещи? – спросила Рони.
Тут Лысый Пер опять захихикал.
– Да еще как! – со знанием дела заверил он. – Ого-го, ты бы только послушала, что они кричат!
– Старик, а старик, было бы неплохо, если бы ты наконец угомонился, – сказал Маттис, но Лысый Пер не двинулся с места.
– Многие даже в голос ревут, – продолжал он.
Тут Маттис заорал благим матом:
– Заткнись! Не то вышвырну тебя отсюда!..
Потом он потрепал Рони по щеке.
– Ты должна понять, Рони. Так уж все устроено на свете. Так было испокон веку, и обсуждать тут нечего.
– Чего уж тут обсуждать, – поддакнул Лысый Пер. – Но только люди почему-то никак к этому не привыкнут. Они так негодуют, рыдают и проклинают нас, что любо-дорого смотреть!
Маттис упер в него злобный взгляд, потом снова обернулся к Рони.
– И отец мой был атаманом, и дед, и прадед, знай это. Да, вот так… Да и я не опозорил свой род. Я тоже атаман, и, можно сказать, самый могучий атаман во всех лесах и горах. И ты, дочь моя, тоже станешь атаманом, когда вырастешь…
– Я?! – вскрикнула Рони. – Ни за что на свете! Я не хочу, чтобы люди негодовали и плакали.
Маттис запустил пятерню в свои густые волосы. Он был озабочен. Он хотел, чтобы Рони восхищалась им и любила его точно так же, как он восхищался ею и любил ее. А теперь она, видите ли, кричит: «Ни за что на свете!» – и не желает стать атаманом, как ее отец. Маттис почувствовал себя несчастным. Ведь должен же он как-то ее убедить, что дело, которым он занимается, хорошее и справедливое.
– Пойми, дочка, я беру только у богатых, – пояснил он. Потом подумал немного и продолжил: – И отдаю часть бедным. Да-да, именно так.
Тут снова захихикал Лысый Пер:
– Точно! Помнишь, ты подарил целый мешок муки бедной вдове с восемью детьми?
– Еще бы! Вот так я и поступаю! – Он погладил свою черную бороду, потому что был очень доволен и собой, и Лысым Пером.
А Лысый Пер все хихикал и хихикал:
– Маттис, у тебя отличная память, о, просто отличная! История с вдовой, дай-ка я прикину, была лет десять назад, да, не меньше. Что и говорить, ты частенько помогаешь бедным, примерно раз в десять лет!
Читать бесплатно другие книги:
