На петле времени Барабаш Дмитрий
Стихотворения
Под черной водой
- Трудный вымысел мой несущественней уличной пыли.
- В сладком или, как в Ниле петляют иные миры,
- о которых боясь и смеясь на земле говорили
- всякий раз, когда плыли под черной водой корабли.
- Когда скат поднимал из песка иероглиф сознанья,
- нарисованный бликом восхода в хрустальной волне —
- на губах ощущалась улыбка всего мирозданья
- и всех будущих жизней, уже воплощенных во мне.
Встреча
- Не оборачивайся, не ищи никого за спиной.
- Это я говорю.
- Это ты говоришь со мной.
- Ты все правильно слышишь —
- под строчками твои мысли. Твои слова,
- как под кожей, под ребрами
- пульсируют почками,
- набухая к весне,
- изгибаются как трава,
- прорастая сквозь землю
- лютиками-цветочками.
- Если ты задержался здесь, знай
- – я тебе внемлю.
- Я и сам много раз находил такие слова,
- словно лаз в кустах между пышных фраз,
- между лживых эпитетов.
- Ты идешь на свой голос, видя то,
- что я видел прежде.
- Видя то,
- что мы видим вместе,
- спустя лет двести.
Секрет пророка
- Какое время ни возьми —
- всегда кончается эпоха.
- И оттого живется плохо,
- и много суетной возни.
- А если нам от звеньев тех
- времен немного отдалиться,
- то выясняется, что длится
- цепь одинаковых потех.
- Она одна – от время оно.
- Одна за все, одна на всех.
- Всегда предчувствие конца,
- как предначертанность начала,
- земных пророков удручало
- лукавой колкостью венца.
Апоэтичное
- Туманы, выси, лютики в стихах
- лелеют плоть, как фиговы листочки.
- На вывихах из «ха» выходят «ах»
- и волосками прорастают строчки.
- Коль чувствам праведным предписано звенеть
- в укор цинизму шуток безвременных,
- щелчок строки не должен гнать как плеть
- рабов возвышенноколенопреклоненных,
- ползущих по Москве ли, по Перу,
- по сорок лет петляя по пустыне.
- Поэзия подобна комару
- без имени, родившемуся в тине
- чумных веков, проказистых болот,
- ландшафтов лунных, марсианской топи,
- запястьям острострелых позолот
- и устрицам в малиновом сиропе,
- скрипящим там, где скука вялит бровь
- девицы, отслужившей слизь созданья.
- Поэзия – комарная любовь
- к венозной коже, первое касанье
- с искусом истины, скребущей словно зуд
- земных страстей под листьями распутиц.
- И запах прений, как священный суд,
- в распахнутые окна льется с улиц.
Смысл жизни
- Итак, земля опять
- тревожит наше зренье.
- Переполох людской
- Шекспиру помешал
- сонет закончить в срок.
- Так может этот шар
- с их мировой войной
- стереть?!
- Ан Моцарт ловит ноту…
11 сентября
- Поэтический штамм.
- Близнецов и взорвали за то,
- чтобы рифмой стеклянной
- железобетонное небо
- не дробили в стрекозьем,
- квадратно-экранном зрачке.
- Близнецов и взорвали за то,
- что, не ведая срама,
- нам мортали сальто
- и сортами мальтийских крестов
- переплавили в радугу
- каплей бензина полужью,
- по забвенью земли
- и сведению к точке небес.
- Близнецов и взорвали за то,
- что из колбы исчез
- поэтический штамм,
- обнуляющий мысль до начала.
- Близнецов и взорвали за то,
- что земля означала
- путь единственный свой
- по никем неведомой оси.
- Слово – Слову в лицо!
- Близнецов и взорвали за это.
Сумеречная зона
- Изобретая область тьмы,
- вы открываете для света
- то, что, наверное, должны
- скрывать по логике сюжета.
Литература
- Литература с бахромой
- торшера или абажура,
- у строгой дамы, за стеной…
- Литература.
- Я к ней на сахар и на чай
- крадусь и, словно невзначай,
- касаюсь кончиком сандали
- узорной кованной педали
- машинки «Зингер» под столом.
- Я вижу, как она углом
- шпионски скошенного глаза,
- очки возвысив надо лбом…
- Все остальное прячет ваза
- с конфетами и толстый том.
- Я точно знаю – это сказки!
- И вот уже с набитым ртом
- липучих шеек, хрустных мишек
- я в мире бабушкиных книжек
- пропал, не ведая о том.
1001 ночь
- Тысяча и одна ночь —
- меньше трех лет.
- С востоком всегда непонятно
- где договорено – где нет.
- Были ли между ночами
- немые ночи?
- Чья сказка была длиннее,
- а чья короче?
- Он ли сумел дослушать,
- она ли досказать?
- Или же душа в душу —
- в одну кровать?
- Своды дворцов восточных
- дышат насквозь
- звездами.
- Все, что приснилось, —
- тут же почти сбылось.
- Тайны персидские – сказками —
- в твоих глазах.
- Не забудь повернуть между ласками
- жизнь в песочных часах.
Русские народные
- Русские детские сказки
- Писались по чьей-то указке
- Русские детские сказки
- Цензуре дырявили глазки
- Очень нерусский редактор
- Ездил по сказкам как трактор
- Пели-плясали старухи
- Песенки красной прорухи
- Танцы кромешной концовки
- И хохотали плутовки
- Страшные русские сказки
- Чертом глядят из-под маски
- Черным по белому взором
- Номером и приговором
- Русские добрые сказочки
- С посвистом словно салазочки
- В дали Сибири не сказочной
- В теплое лоно подрясочной
- Русские славные сказищи
- С лаем выводят на пастбище
- Чтобы реальность казалась
- Жуткой лишь самую малость.
Поэзия
- Поэзия в любые времена,
- в любые исторические бури,
- в любые штили – только имена
- мелькнувшей жизни и отважной пули,
- которую ожившая мишень
- отринула от окончанья рода.
- Поэзия – нечаянная тень,
- случившегося вовремя восхода.
- Струится слово светом сквозь силки,
- играется с коварством паутины,
- и пауки – следят, как пастухи,
- за звездами из тленной середины
- вселенских пут и стрекота секунд,
- перебирая золотые снасти.
- Прищуру вечности смешон минутный бунт
- прощальной старости, развеянной на страсти.
Время тайных убийств
- Время тайных убийств
- без судов и следствий.
- Просто пуля в затылок —
- и все дела.
- Просто у самолета —
- перелом крыла.
- Просто нашествие
- стихийных бедствий.
- Мы еще вспомним Сталина
- с его шарашками.
- Неприкрытую подлость
- глаза в глаза.
- Мы еще вспомним Брежнева
- с Чебурашками,
- взлетающими
- в олимпийские небеса.
- Человек в России звучит страшно,
- как окончательный приговор.
- Все остальное уже не важно.
- Мы чувствуем правду в упор.
- Таких времен не бывало прежде.
- Цинизм вывалился, как кишки.
- О какой же, милые, вы, надежде?
- Про какие ж, милые, вы, стишки?
- Сверкает лезвие брадобря,
- скользит по аорте то вверх, то вбок.
- И все-таки, чем человек добрее,
- тем уязвленнее будет Бог.
Бал литературы (бесы)
- Десять безумных веков
- на наборном паркете.
- Бал начинается.
- Дайте ж, красавица, руку.
- Скоро приедет палач
- в золоченой карете.
- И раз два три, раз два три,
- раз два три, раз два три.
- Бал начинается
- и по кровавому кругу.
- Ах, Александр Исаевич, не говори…
- Вспомнят ли
- первопричинную литературу
- мутные витязи
- праздничных будней России.
- Бубном ударят по черепу
- полускульптуру
- с даунским взглядом
- великого полумессии.
- Бал начинается.
- Войско стоит при параде
- в дряблой юфти,
- скрыв свои пролетарские ноги.
- Ты насвисти-ка с обложки
- старинной тетради
- музыку гимна народа
- с разбитой дороги.
- Кольца спирали, чем дальше,
- тем уже и уже.
- Хуже не будет, казалось,
- ведь не было хуже.
- Страх из потемок души
- выбирался наружи,
- в ружья, в стволы,
- в позабытые ликами рожи.
- Ах, Александр Исаевич,
- все же негоже
- телеэкран декорировать
- патиной меди.
- Время давно почивать
- на заслуженном ложе
- в лаврах, на шкуре
- облитого солнцем медведя.
- Музыка грянет,
- и цокнут смоленой резинкой
- рваные полчища
- литературных громил.
- Будет цветочница бегать
- с плетеной корзинкой
- между мазурок
- танцующих с небом могил.
- Все бесконечное
- проистекает впервые.
- Все безусловное сказано тысячу раз.
- Не зеркала, к сожалению,
- стали кривые,
- а перекрестья различных
- сословий и рас
- так изменили черты,
- означавшие лица,
- что не прочесть ни ума,
- ни стремленья к уму.
- Бал начинается – оп-ца-ца, лан-ца-ца, дрица —
- и предвещает грядущему веку чуму.
- Шаркнет подошвой
- по лаку наборных паркетов
- новый начальник, вершитель,
- наместник, стрелок.
- Словно сошедший с грунтовки
- кровавых багетов.
- Как безошибочно точен в России пророк!
- Нет. Не понять. Не поверить.
- И не обознаться.
- Не изменить. Не поправить.
- Не выдержать штиль.
- Только с затекших по горло
- колен приподняться
- и написать о правах обреченного билль.
- Бал начинается.
- Скоро потянутся в книги
- странники мраморных станций
- столичных метро.
- Что там творится? Наверное,
- снова интриги,
- снова война и, наверное,
- слово не то?
Лояльность
- Мне говорят: кончай ругать царей.
- Да я ведь их ни капли не ругаю.
- Я б им своих отсыпал козырей,
- но в той игре с моими не канаю.
- Я сам бы им задор воткнул в зрачки,
- подкинул бы живого интересу.
- Значков хотите? Нате вам значки.
- И всем деньжищ, какого хочешь весу.
- Чтоб только роль унылую свою
- они несли голов с плечей не нуря.
- Я даже подсюсюкну, подпою,
- строкою неуклюжей подхалтуря,
- но мыслей в те надутые уста
- вложить, как ни стараюсь, не сумею.
- Я лучше снова улыбнусь с креста
- далекой мачты, опершись на рею.
Океан
- Не может капля быть твореньем Океана.
- Все облака в любом конце земли —
- его рука, щека, всевидящее око.
- И оттого Ему темно и одиноко.
- И потому горчит Его вода.
- Казалось бы, Он – Царь,
- Он – вездесущий Бог,
- Он управляет жизнью, вьет стихии,
- Он мыслит землю, джунгли и дворцы,
- безумный пир, монашескую келью.
- Во что ни бросит взор – то обретает плоть
- иль исчезает под волной бурливой.
- Все это – Он.
- Так пусть родится хоть
- щегол какой-нибудь, своею прихотливой,
- ему пока неведомой судьбой.
- Он все глаза рукой ночей прикроет.
- Разразится штилем. Разгонит тучи.
- Остров и гнездо – уже готовы.
- Он промолвил слово!
- Неслыханное прежде.
- Он взглянул без страха в пропасть моего величья.
- Он сочинил блистательную трель.
- Я океан всего лишь. Это птичья
- земля!
- И смысл мира в ней.
- Но вот в его зрачке задорном
- скользнула тень моих вчерашних дум.
- Он повернулся. Он уже не юн
- и по волнам моим кочует альбатросом,
- и сочиняет нового певца,
- чтобы зажмуриться,
- чтоб не спугнуть начала.
Про зрение
- С чего начинается зрение?
- С плывущего блика во мгле.
- С тоски колыбельного пения.
- С березы в соседнем дворе.
- Ствола неохватно-бугристого.
- С верхушки, качающей свет,
- и синего, чистого-чистого —
- красивей которого нет.
- С чего наступают прозрения
- до слов, до мелодий, до лиц.
- со встречи творца и творения,
- глядящего из-за глазниц.
Разговор с Россией
- Россия-мать разведена с отцами.
- Отцы трясут могучими концами,
- но нет России дела до отцов.
- И до детей, распущенных из чрева,
- и до того, кто скажет: «Слушай, дева,
- зачни хоть раз без этих подлецов.
- Зачни бесстрастно, чисто, беспорочно,
- как будто ты Иосифа жена.
- И вот тогда, я это знаю точно,
- ты вылезешь из вечного дерьма».
- Но отвечала мудрая Россия:
- «Я не хочу. Ты лучше изнасилуй,
- чтобы фингал, чтоб кровь,
- чтобы свобода,
- чтобы проснулась совесть у народа,
- и он пошел спасать меня от разных
- несоразмерных, строгих, буржуазных,
- непьющих, озабоченных делами,
- иди ты сам, любезный, к Далай-ламе
- и не мешай мне чувствовать восторг,
- от улицы, закрученной спиралью…
- от трех углов. От слов,
- налитых сталью,
- от утреннего звона куполов,
- от тех основ,
- которые как прежде
- дают надежду каждому невежде,
- от лени той, от созерцаний тех,
- с которыми ни слава, ни успех,
- ни гений кропотливый не сравнятся.
- Мои порядки сводят иностранца
- с ума… А ты мне предлагаешь путь,
- в котором нет дороги для народа
- и для меня. Нелепая свобода
- железных истин, жизни без труда
- духовного – лишь видимость достатка,
- в которой все проходит без остатка».
Кораблик
- Так лютует зима,
- что и кактус в цветочном горшке
- согревает и дарит приятное летнее эхо.
- От решающих дней мы зависли в соленом вершке,
- на разминочный кашель,
- на «к-хе» от последнего смеха.
- Словно сделали круг и, взлетев над самими собой,
- мы застыли в пространстве,
- почти что не чувствуя время.
- Смотрим вниз и любуемся ровной,
- как шпага судьбой.
- И землей голубой.
- Облака перламутрово пеня,
- голый мальчик в тазу запускает кораблик рукой
- и волну нагоняет, смеясь над подобием бури.
- Озираемся рядом. И видим,
- что кто-то другой,
- на планете другой,
- в человеческой ежится шкуре.
Привет, Маркес!
- Глаза открываются двумя восьмерками —
- здравствуй, площадь вечности,
- привет, привет.
- За моей спиной сто лет одиночества —
- сто колец на столешнице
- нарезаны временем,
- на письменном стволе
- жизни.
- Земля – эрогенная зона личности,
- ее величественной фаличности.
- Земля – вагинальная щедрость тепла,
- которая впитывает тела.
- А дальше – лишь свет в направлении тьмы,
- и страстные сказки выводят умы
- на поиски истин, на трепет гармоний
- от ласковых губ и шершавых ладоней.
Круг
- Мне шепнули, что я должен выиграть какую-то битву,
- на роду мне написан великих свершений венец.
- Мое имя вплетут в мирозданье, запишут в молитву,
- и я стану пророком и Богом Богов, наконец.
- Мне закрыли глаза двух ночей безупречные шоры,
- мне к бокам примостили дощатую выдержку стен,
- и, казалось, в ногах не опилки, а древние горы
- ледяными вершинами тянутся к дрожи колен.
- Сколько лет в этом стойле овсяном, соломенном, хлебном
- вариации мыслимых жизней слагались в одну.
- И по ней проскакав, я сливался, как облако с небом,
- и срывался, как тень с облаков, к океанскому дну.
- Мне предписан был бег по какому-то смутному кругу,
- рев арен, звон монет и трусливые рвения шпор.
- Я прийти должен первым куда-то и эту заслугу
- мне принимбят при жизни, а после поставят в укор.
- За бесчисленность дней, или что там текло за глазами,
- я сумел сосчитать все песчинки на трассе своей.
- Я прошел ее первым, последним, скрипучим как сани,
- стертым в пыль от копыт до горячего пара ноздрей.
- Все интриги трибун, всех менял и карманников трюки,
- всех властителей дум, все царапины нищенских рук,
- даже каждую муху, скрестившую лапки на брюхе,
- все оттенки реальности, каждый случавшийся звук…
- Вот меня по бедру кто-то хлопнул горячей ладонью —
- мол, пора, выходи – твой единственный, главный забег!
- И откуда-то сверху, увидев судьбу свою конью,
- я заржал, все и вся, как на свет,
- поднимая на смех.
Трудно быть богом?
- Трудно быть йогом
- в православном храме.
- Трудно быть рогом
- изобилия в женской бане.
- Трудно быть стогом
- сена, в котором люди
- громко хохочут, хватая друг друга за муди.
- Трудно быть соком
- березовым на исходе
- весны, который уже бродит,
- становясь гуще и горше
- слезы сосны.
- Трудно быть итогом, чертой, приговором, пулей,
- последней пчелой,
- к закату летящей в улей.
- Богом не трудно. Чего там осталось Богу?
- Лечь на завалинке, гладя больную ногу.
О Русь!
- Я не могу свести концы
- с началами, о, Русь!
- Я сам себе гожусь в отцы
- и в матери гожусь.
- И ты мне дочь,
- и я, точь – в точь,
- тот византийский поп,
- который падал, словно ночь,
- в сияющий сугроб.
- А если по его следам —
- до каменной волны,
- то там – сезам или седан
- клокочущей войны,
- Везувий, бьющий из трубы
- сторожки лесника,
- и дым струящейся судьбы
- сквозь скучные века.
- Тибетских скал простой секрет
- тебе открыт давно.
- За краем света – тот же свет,
- и только там темно,
- куда еще не бросил взгляд,
- не повернул лица.
- О, Русь моя! Я снова рад
- и счастлив без конца.
Happy end
- Как это здорово, читая,
- придумывать другой сюжет,
- с героем вместе оживая,
- пронзив неправильный портрет,
- впитавший ложь, ужимки, скуку,
- как пресс-папье чужой души.
- – Скорее, Грей, ты видишь руку?
- Вставай! Ступай и не греши.
Доказательство
- ни одна из теорем недоказуема
- ни одна из аксиом не безусловна
- потому что валуны акулами
- плавники летающего овна
- соколиной царскою охотою
- по степям монгольским ужас сеяли
- если бы хотя бы одной сотою
- одной тысячной излучиной поверили
- в то что теоремы римы ремы ромулы
- рамазаны рекруты лабазники
- аксиомы синусы окрониксы
- костыли кресты и клецки с сахаром
- вата сладкая и добрый клоун с голосом
- алкаша в каморке за кулисами
- бабы вереницей с коромыслами
- в ведрах теоремы с аксиомами
- с вольтами рентгенами и омами
- словно птицы клином в даль туманную
- в даль скрипучую бубенчатую санную
- с ямщиком с навозцем с краснощекими
- в теремах да принцы с аксельбантами
- никакими теслами и гантами
- что аршином что косою саженью
- Жизнь недоказуема, но каждому.
- Жизнь не безусловна, а поди же ты!
- В суше, в жиже, вшивы, лживы,
- живы же?
Игрушка (Гамлет на том свете)
- Так быть или не быть?
- Смотрю я на тебя
- и знаю, как и ты,
- ответы на вопросы.
- Что мне в твоей привычке бытия
- мои всегда открытые прогнозы?
- Другой вопрос: так быть или не быть
- в тебе сегодня?
- Долго ли?
- Доколе?
- Куда-то плыть, кого-то снова бить,
- страдать, любить, испытывая боли…
- И весело, казалось бы, но так
- осточертела замкнутая пьеса,
- что хочется из ничего придумать страх
- и пустоте придать немного веса.
- Но знаю же, что, ложью ложь поправ,
- я той же самой скуки сею семя,
- и жизни мухами проносятся стремглав,
- и, бантиком завязывая время
- на девичьей макушке, слышу вновь
- воркующую горлицу кукушки.
- Закрой глаза, живи, не прекословь,
- как подобает правильной игрушке.
Обратная речь
- Вот и дождь прошел в конце января.
- Купола, как зонтики над страной.
- Бьются капли грустные, говоря,
- что творят недоброе за стеной.
- Речь течет обратно: урлы-курлы.
- Солнце свет сливает, как водосток,
- и хвостами по небу журавли
- неумело пятятся на восток,
- где багрянец зарева под луной,
- словно смотрит строго бельмесый глаз
- на страну, которую ты со мной
- провожаешь ласково в оный раз.
- Все пройдет, любимая, как дожди,
- как дрожит под поездом твердь земли.
- Ты прижмись теплее и расскажи,
- как мы жили в сказочной той дали,
- где леса не сохли, росли хлеба,
- где красавиц юных в уме не счесть,
- где за кромкой света искал тебя,
- не надеясь даже и выжить здесь.
Игра
- Я сам с собой —
- над шахматной доской.
- Один – за черных, а другой – за белых,
- играем с беспросветною тоской
- в людей живых и безупречно целых.
- И, надо ж так, задумалась игра,
- что взятые фигуры вновь родятся,
- и, кажется, доска уже кругла,
- и ничего паршивцы не боятся.
Пограничная собака
Л.А. Аннинскому
- Пограничная собака
- между небом и землей
- не испытывает страха,
- зная, что и свой – не свой.
- Эта странная граница,
- этот острый горизонт:
- сбоку тонкая страница,
- разрезающая фронт
- отражения и яви,
- пустоты и красоты.
- Пограничники не вправе
- прятать голову в кусты!
- Что же делать, если море
- с небом вместе по ночам
- поднимает, словно горы,
- волны к солнечным лучам?
- Что же делать, если пена
- бьется в берег с облаков?
- Разве можно только верить
- в прелесть наших берегов?
Отыгрыш
- Почти нешуточная драма —
- француз, безумие, дуэль.
- Как свет на холст киноэкрана,
- ложились тени на постель,
- на силуэт в свечном испуге,
- на женский всхлип и вьюги вой.
- Из-за кулис, ломая руки,
- кто потешался над собой?
- С улыбкой левого прищура,
- сурово целя правый глаз,
- наш вечный гений, мальчик Шура
- героя вел в последний раз.
- Он видел точно – песня спета,
- куплет – в куплет, строка – в строку.
- И дальше этого поэта
- не примечают наверху.
- Он доиграл земную драму,
- отмерив ямбом жизни срок.
- Как лучше выйти? – Через даму.
- И раствориться как дымок.
- Пускай потом земля гадает,
- как зная все про страсть и пыл,
- он роль до пули доиграет.
- Герой, которого убил.
Кыргызская стрекоза
Поэзия – это самый дурной и неудобный способ
выражать свои мысли.
Пушкин… как киргиз, пел вместо того, чтобы говорить.
Лев Толстой
- Как все срастается на плоскости —
- сюжет расчерчен по прямым.
- Какой кошмар – в преклонном возрасте
- почувствовать себя Толстым.
- Давно пора играть с объемами,
- вплетать в пространственный узор
- эпохи с пестрыми коронами
- восходом выкрашенных гор.
- Земля из трубочки горошиной
- летит в замыслимую даль
- среди травы, давно некошеной
- и узнаваемой едва ль.
- А тут все плоскости да плоскости.
- Сижу, шинкую колбасу.
- Какой кошмар – в преклонном возрасте
- возненавидеть стрекозу.
Россия
- Я, как живой среди живущих,
- не оставаясь в стороне
- от войн, идущих и грядущих,
- стараюсь думать о стране,
- с которой сросся языками,
- ноздрями, пальцами корней,
- на ощупь – грязными руками,
- вживаясь до последних дней.
- Стране растерянной, простудной,
- тиранозавровой, шальной,
- мечтающей о встрече судной
- с рукой божественно-стальной.
- Все остальные страхи мимо
- проносятся, как тени туч.
- Ты потому непобедима,
- что враг твой жалок и ползуч.
Кома
- Ты в коме, друг мой милый, ты в коме.
- И жаль, что не слышит никто нас, кроме
- пера, рисующего на рулоне
- бумаги
- мыслей нездешних дрожь.
- Ты в коме, милый друг, ты в коме —
- и потому еще живешь.
О вечной жизни
- Жизнь вечная даруется душе.
- И вот представь, – душа твоя однажды
- Окажется не просто в неглиже,
- А наизнанку вывернутой дважды.
- И свет не тот, который видел глаз,
- И тьма не та, которая казалась.
- И никого… И ничего… от нас
- Тех, на земле, здесь больше не осталось.
Повторения
- Я не боюсь повторов.
- Пусть потом
- все то же повторят,
- как повторяю и я сейчас.
- Пусть каждый новый голос
- окрасит свет.
- Пусть повторится свет.
- Я не боюсь повторов.
- Они сильней, чем времени узда.
- Они не терпят храмов и притворов,
- им тесен мир, случившийся уже.
- И потому я не боюсь повторов.
- Я не боюсь приставок сладких «лже».
- Пусть списком бесконечных приговоров
- жизнь будет длиться, вториться, расти.
- И нету зол, способных повторенье прервать.
- Из одного стихотворенья,
- из капли света можно воссоздать
- все бывшие,
- все вечные творенья.
Турецкий чай
- Пока я в турке чай варил —
- мои турчанки постарели.
- Опять идти на Измаил?
- Вы что, сдурели, в самом деле?
- Так путать эти времена,
- как будто только что приплыли
- искать какого-то руна.
- Пока турчанки чай варили.
- В Египте вызрело зерно,
- смешалось с горечью и солью.
- Какое, черт возьми, руно?
- Взмывали паруса по взморью.
- Пока в Египте кофе зрел,
- турчанки также чай варили.
- Израиль, Измаил горел,
- от крови варвары хмелели.
- Носами тыкались в пески,
- напарываясь дном на скалы,
- не заплывая за буйки,
- где ходят по морю кошмары,
- меняя шкурки для эпох:
- то мрак, то лед, то пламень серный,
- то над землей не добрый Бог,
- а зверь какой-то иноверный,
- стальная длань других планет,
- конец, представить только, Света!..
- – Как должен вывернуться свет,
- чтобы себе представить это?
- А так, все было как всегда —
- турчанки, чай, турецкий кофе.
- Среди песка и скал вода,
- луна в оливковом сиропе.
Между двух гробов
- Был озадачен Моисей
- на сорок лет вопросом:
- Куда ему со сворой всей,
- ободранной и босой,
- готовой даже то украсть,
- чего в помине нет?
- Что значит здесь добро и страсть,
- огонь и белый свет?
- Куда вести толпу рабов,
- а главное – зачем
- метаться между двух гробов
- и двух похожих стен?
- Пускай плодятся, пусть пасут
- овец и шерсть прядут.
- Задача не разбить сосуд,
- не проронить минут
- в пустые поиски чудес,
- дающих задарма
- прекрасных жен, пшеницы вес,
- покоя и ума.
История
Читать бесплатно другие книги:
Книга Предстоятеля Русской Православной Церкви содержит проповеди, относящиеся к Святой Четыредесятн...
Работа обер-секретаря Святейшего Синода Сергея Григоровского «О родстве и свойстве», впервые опублик...
Государственные и муниципальные финансы. Шпаргалка...
Раньше Полина никогда не попадала в сомнительные ситуации! Но с тех пор как она пришла домой к своей...