Невеста вечности Степанова Татьяна
И конечно же, после этой фразы весь короткий путь от санатория до дома Уфимцева Катя сгорала от нетерпения. Вот оно! Вот что она предчувствовала в этом деле – какой-то подвох. Что-то необычное, что сразу всех заставило взглянуть на это дело под совершенно другим углом.
Кирпичный коттедж встретил их тишиной – калитка распахнута настежь. Страшилин осмотрел ее. Эксперты действительно уже закончили осмотр и собирали оборудование.
– Что нового?
– Его мобильный пропал. Нигде нет, сколько ни искали, – ответил старший группы.
– Не факт, что он имелся у старика. Впрочем, сейчас редко кто не имеет. – Страшилин поднялся на крыльцо, Катя следовала за ним, подгоняемая адским любопытством. – Все звонки на его здешний домашний номер проверим, конечно. И насчет сотового попытаемся выяснить. Прошу вас, заходите, – он вежливо и широко распахнул дверь перед Катей. – Трупа там нет, зато одна улика имеется.
Катя прошла в дом – и тут тоже после всей утренней оперативно-следственной суеты необыкновенно тихо и пусто. Кухня… Комната, где Уфимцева убили. Камин погас, остатков обгорелой лампы в нем больше нет – все это изъяли на экспертизу. Заношенных тапочек на полу тоже нет.
Вот место, где лежало тело. А вот тут участок пола до сих пор прикрыт полиэтиленом с маркером полицейской ленты.
Страшилин всем своим крупным массивным телом просочился между комодом и стоявшей у двери Катей, стараясь не толкнуть ее, и нагнулся. Сдернул полиэтилен.
Катя увидела на полу бурые пятна. Кровь… и справа…
Она наклонилась, чтобы лучше рассмотреть.
Бурые каракули.
Неровные, судорожно корявые буквы, явно написанные кровью.
Матушк…
Катя наклонилась совсем низко. Эта кровавая надпись…
– Что это, по-вашему? – спросил Страшилин.
– Матушка. Тут написано «матушка» без последней буквы.
– Вот именно.
– Это Уфимцев написал?
– Первое, что я проверил, когда увидел надпись, – его пальцы правой руки. Указательный и средний в крови. Первый удар лампой пришелся ему прямо в лицо, кровь потекла из носа, второй раз ударили его сбоку – у него тяжелая черепно-мозговая травма, но он жил еще несколько минут.
– И успел написать имя своего убийцы? – спросила Катя.
– Да, успел написать имя своего убийцы, – Страшилин смотрел на кровавые каракули, – или это убийца написал, используя руку Уфимцева, чтобы пустить нас по ложному следу.
– Если убийца прикасался к телу, осталась его ДНК.
– Необязательно. Но эксперты это проверят. Есть мысли по поводу надписи?
– Вообще-то да, – медленно сказала Катя, – но я пока воздержусь от высказываний.
– Да, пока воздержитесь. Мне не до пустой болтовни.
Катя вспыхнула, но Страшилин, казалось, этого даже не заметил.
– Книгу его, Библию, эксперты упаковали, это вещдок. Достаньте себе другую. Думаю, в ближайшем будущем мне потребуются ваши консультации, – Страшилин снова закурил. – Завтра я с утра займусь звонками в МИД, надо разыскать сына Уфимцева и сообщить ему о смерти отца и насчет внучки справки навести. А после обеда вы мне потребуетесь, так что будьте на месте.
– Запишите мой мобильный, – сухо сказала Катя. – А зачем я вам потребуюсь, если не секрет?
– Мы вернемся в поселок и посетим одно богоугодное заведение.
Глава 15
Домашние дела
Когда длинный, насыщенный событиями день позади, так хочется расслабиться. Катя открыла ключом дверь своей квартиры и бросила сумку на комод у зеркала. К дому на Фрунзенской набережной ее подвез Страшилин.
Сделал он это как ни в чем не бывало – Катя думала, что, покидая поселок «Маяк», они едут в главк, но за Кольцевой на Ярославском шоссе Страшилин спросил:
– И какой адрес?
– Что?
– Где вы живете? Не на работу же возвращаться, тем более что и день рабочий к концу. Вы устали.
Катя вздохнула и сказала: «Мне на Фрунзенскую набережную». А сама подумала: «Выгляжу, наверное, скверно, раз сразу заметил, что я вымоталась за день».
По дороге они почти не разговаривали. Страшилин никаких версий не озвучивал, ничего не обсуждал. Катя тоже помалкивала. Нет-нет да ловила его взгляд на себе в зеркале заднего вида.
– Хороший район, – отметил он, когда Катя попросила остановиться у своего дома на набережной, – Москва-река, Нескучный сад. Окна на набережную?
– Да, окна на набережную.
– Мама, папа?
– Нет, Андрей Аркадьевич, спасибо, что подвезли меня. – Катя выбиралась из машины.
– Муж?
Он спросил это как бы между прочим.
– Да.
– Ясно.
– Мы не живем вместе, – сказала Катя.
– Завтра в главке в два часа будьте на месте. – Страшилин глянул на нее снизу вверх – Катя выпрямилась во весь свой немалый рост, а он сидел за рулем.
– Конечно, у меня поручение оказывать вам помощь и содействие, Андрей Аркадьевич.
Вот так и потолковали у дверей подъезда. Страшилин уехал, а Катя поплелась домой.
Дома она разделась, накинула махровый халат и включила воду в ванной. Горячая пена казалась панацеей от всего.
Катя ждала, пока ванна наполнится, потом собрала свои волосы на затылке, заколола шпилькой.
Дело, которое ей так неожиданно поручили, обещало быть сложным. И вряд ли какие-то материалы по нему предстояло опубликовать на страницах «Криминального вестника». По сути, для нее, как сотрудника пресс-службы, это дело – пустая трата времени. Однако ей приказано в нем участвовать. А приказы начальства не обсуждают.
Она легла в горячую воду. Бросила шипучую «бомбочку» с мятно-малиновым ароматом и закрыла глаза.
Осень…
Золото лип и кленов медь… как там в стихах…
Этот Страшилин… Весь день она смотрела на него с такой тоской, почти с неприязнью. А под вечер, довезя ее до дома, он так невзначай поинтересовался – замужем ли она. Ох, мужчины…
Катя подумала о муже, о Драгоценном В. А. Все вы, все вы, все вы одного поля ягоды. Ах, если бы вас не существовало на свете вообще. Но вы есть. И от вас порой одни неприятности.
Страшилин… Ну и фамилия… Однако сегодня в качестве буйного алкоголика он себя не проявлял. Но это ничего не значит. Замначальника главка предупредил ее. Выходит, есть основания. Так что надо держать с этим Андреем Аркадьевичем ухо востро.
Эта надпись на полу в комнате, где произошло убийство…
Эта надпись – свидетельство того, что с виду простое дело, возможно, окажется очень сложным. И надо готовить себя к этому.
Катя заколыхалась в воде – лениво, наслаждаясь, избывая усталость. Вот так отмокать каждый раз в душистой пене, в полном одиночестве в пустой квартире… Что ж, пока все так, без изменений.
Она вспомнила, как Страшилин улыбался – улыбка шла ему, однако…
Катя улыбнулась, шлепнула по воде рукой, затем решила, что хватит лениться, надо ужин приготовить и загрузить белье в стиральную машину.
После ванны, закутавшись в халат, она сидела на диване и красила лаком ноготки на ногах. На ужин она ограничилась бутербродом с ветчиной и зеленым яблоком – они ведь обедали со Страшилиным и… в общем, возиться с готовкой после «Маяка» не было сил.
Кате не хотелось даже смотреть телевизор или ставить какой-то фильм на DVD. Лак на ногтях высох, и она закрыла ноги шерстяным пледом. Смотрела в темное окно. Ладно – будущее все покажет. Но дело обещает быть очень и очень непростым. Это словно предчувствие, хотя пока по убийству Уфимцева у них нет ни одного подозреваемого.
Глава 16
Сестра Инна
Некоторые вещи хочется забыть и не вспоминать никогда. Словно и не случалось это с тобой, не происходило на самом деле. Сестра Инна не любила вспоминать о многом. Вспоминая, она порой испытывала сильнейшие приступы паники, вот как сейчас.
В двадцать пять лет – много ли дурных воспоминаний? Оказывается, достаточно. Сестра Инна всегда старалась глушить дурноту работой. Вот и в этот вечер, когда на сердце кошки скребли, она занималась тем, что помогала обихаживать лежачую больную в поселке Каблуково. У больной имелась престарелая сестра, которая просто не справлялась одна. И Высоко-Кесарийский монастырь взял эту семью под свой патронат. Сестра Инна приезжала в Каблуково в дни своих социальных дежурств.
Больную только что перевернули на бок и начали осторожно менять простыни и подстеленную под них клеенку.
Сестра Инна помогала, руки ее так и мелькали – чистое белье, тазик с теплой водой, губка, медицинский спирт для протирки пролежней.
Воспоминания клубились внутри, как темная волна, и сначала вроде бы в них не было ничего такого…
Вот мать сидит в церковной лавке при храме в тихом московском переулке. В лавке пахнет как-то особо – ладаном, книгами, нагретым солнцем деревом. Инна приводит младших сестер из школы – в семье их пятеро. И вдруг у матери звонит телефон, и ей сообщают, что отец погиб. Отец – священник, ехал на машине и разбился в аварии. Все так просто и быстро. Был человек – и нет человека.
И потом все та же церковная лавка – несколько лет подряд. И она, тогда еще не сестра Инна, а мирская девушка с другим именем, помогает матери продавать свечи и собирать записки за здравие и упокой. Мирное житье, в чем же тут дурные воспоминания? Скорее легкая грусть об ушедших днях и снова – внезапный приступ острой тревоги…
Отец Варсонофий – священник и родной дядя – беседует с ней по-отечески кротко. Время, мол, идет, ты совсем взрослая, пора, пора выбирать в жизни путь. И нет для женщины богоугоднее и почетнее пути, чем участь жены и матери. Она – тогда еще девушка юная – особо не возражает: конечно, дядя, я понимаю. В семье пятеро детей, мать одна работает в церковной лавке, денег вечно в обрез. Я все понимаю, я согласна… Наверное…
Дядя знакомит ее с Кириллом. Тот учится в семинарии, скоро должен закончить курс и рукоположиться. Если дело сладится и они понравятся друг другу, то скоро и свадьба.
Сестра Инна встряхивает грязные простыни, которые только что сняла с постели больной, парализованной – запах от них едкий, запах плоти, запах распада и тлена.
У Кирилла мягкая улыбка и светлые глаза. Он скромен, чрезвычайно умен, начитан и очень уклончив. Нет, скорее застенчив. Они видятся не очень часто, то есть совсем-совсем редко. Однако… дядя настаивает, и мать тоже шепчет каждый вечер – хороший парень, семья потомственных священнослужителей, как и наша, вы отличная пара.
Сестра Инна окунает в тазик с теплой водой губку и начинает осторожно протирать спину больной. Капли стекают на клеенку.
Свадьба… их свадьба с Кириллом… Ох, нет, пожалуйста, этого не нужно, не надо этих вот воспоминаний сейчас.
Но другие – еще темнее, еще хуже.
Больная слабо стонет. Она в таком состоянии, что любое движение, даже осторожное, любое прикосновение – даже бережное – причиняет ей боль и неудобство.
Стоны… эти стоны… Сестра Инна уже слышала их прежде. Тихие, беспомощные и – громкие, полные боли… Стоны…
– Какая вы заботливая, – говорит ей сестра больной, – что бы я без вас делала. Спасибо вам.
Сестра Инна скромно опускает глаза. Она обмывает недужное слабое тело и слышит…
Стоны все громче…
Хочется захлопнуть дверь, чтобы не слышать их больше.
Дверь хлопает. Дверь закрыта.
– Что с вами? – спрашивает сестра больной. – Вы совсем прозрачная, может, как закончим, чаю со мной выпьете?
– Не откажусь, спасибо, – отвечает сестра Инна.
Она насухо вытирает тело больной полотенцем и надевает на нее свежую ночную рубашку. Затем несет тазик с грязной водой в ванную и выливает в унитаз.
Потом деловито разбирает сумки – благотворительную помощь от монастыря больной – полотенца, кое-какие медицинские препараты, пачки с памперсами, пластиковую посуду для кормления.
Там, глубоко в памяти, дверь… та дверь захлопнута, но не закрыта на замок и в любой момент способна открыться настежь.
Стоны боли…
Сестра Инна слышит их. Хочется закрыть уши ладонями. Но этот жест – он такой демонстративный, мирской. Жест испуга, жест отчаяния и страха. Нет, чтобы справиться со всем этим, есть другие способы. Она лишь в начале пути, но она сможет.
– Чай готов, – с кухни зовет ее сестра больной, – проходите, милая.
Кухонька крохотная, как и сама квартирка в хрущевке, все тут пропахло застарелой неизлечимой болезнью, все уже приспособилось, скукожившись и засохнув.
– Побудьте со мной, – сестра больной разливает чай по чашкам, – а то… честно вам признаюсь, страх меня порой берет по вечерам. Вдруг она умрет… как я тут с ней одна?
Глава 17
Запертая дверь
Леночка Уфимцева проснулась поздно и в состоянии жестокой тревоги. Она лежала в постели, укрывшись одеялом с головой, вжимаясь в подушку, стараясь словно стать меньше – и ростом, и массой тела.
Пыльная квартира, в которой не убирались уже много месяцев, давила тишиной на барабанные перепонки, но Леночка чувствовала – это затишье и пустота обманчивы. На какое-то время она уснула опять и в рваных отрывистых снах видела то, что давно пыталась забыть, отринуть от себя.
Некоторые поступки, нами совершаемые, – непоправимы, и впоследствии приходится платить за них…
Однако постепенно день взял свое. От долгого лежания в постели заломило спину и свело ноги. Леночка нехотя встала, прошлепала в ванную.
Она не стала принимать горячий душ, лишь умыла лицо и хмуро глянула на себя в зеркало.
И тут раздался звонок по мобильному. Звонили настойчиво, долго. Стоя в ванной, тупо глядя на воду, текущую из крана, Леночка не двигалась.
Она дождалась, когда телефон затих, и только потом взяла мобильный в руки. Отец… это звонил отец из своего заграничного далека.
Нет, с ним она пока не станет разговаривать.
Вяло возясь на кухне, инспектируя холодильник, Леночка понимала, что она совсем не чувствует голода. Есть не хотелось, но она ползала по кухне, как осенняя опоенная ядом муха.
Читать бесплатно другие книги:
