Олигарх с Большой Медведицы Устинова Татьяна

Выбирать ему даже не предложили, и это наводило его на определенные мысли. Еще подумал, что не зря насторожился, услыхав кое-что, и вот облом!

Он сделает свое дело – красиво и умно, как обычно, – а там примет решение. Возможно, это дело станет последним, значит, его нужно сделать вдвойне, втройне красиво, так, чтобы было что вспомнить!..

От этой мысли ему стало не по себе – что он без своей работы?! Только на охоте он чувствовал себя человеком, который чего-то стоит, принимает решения и отвечает за них. Он любил стратегии и с удовольствием составлял свои планы, почти всегда получавшиеся беспроигрышными и красивыми, – он с самого начала был против всей этой затеи со стрельбой, он вообще не любил, когда противник превращался в изрешеченную «огнестрелом» тушу.

Но здесь, как и с напарником, выбора ему не оставили. Что-то изменилось за последнее время. Что-то изменилось. Он подумает об этом, но не сейчас.

Сейчас нельзя.

– Откуда там эта баба взялась? – бормотал напарник. – Сто раз сказали, что он один живет, никто к нему не приходит и не приезжает!

Морг курил, жмурился от отвращения к юнцу и молчал. Идея с самого начала казалась ему дурацкой – стрелять из машины, почти вслепую, в темноте, да еще время выбирать практически наугад, непрофессионализм, гадость, глупость! Нет, понадобилось срочно, немедленно и прямо сейчас! А ведь он предупреждал – будут проблемы. С этим мужиком вообще не оберешься проблем, хотя многие давно списали его со счетов, и напрасно. Такие, как он, всегда приземляются только на четыре лапы и никогда – на спину.

Ну что ж. Он, Морг, сделал все, что мог.

Оттого, что он чуть было не застрелил девицу, оказавшуюся рядом, ему стало стыдно, так стыдно, даже глаза жгло. Он не уголовник и не бандит, он не убивает просто так, потому что убийство доставляет ему удовольствие.

Он вообще не верил, что кто-то может получать от этого удовольствие, и всегда с недоверием относился ко всякого рода сообщениям о всякого рода маньяках. Он искренне полагал, что всех этих маньяков выдумывают милицейские, чтобы запугать народ и продемонстрировать собственную удаль.

Он охотник, а не убийца. Он расчетлив, холоден и твердо знает, что железный и грамотный расчет приносит ему удачу в бою. Он убежден, что это именно бой, а не бойня, такая же охота, как на львов в Аравийской пустыне. Львы, в конце концов, тоже безоружны, никто и никогда не видел льва с ружьем! Охота на людей более сложна, но приносит больше удовлетворения и сознания того, что в этих джунглях ты сильнее всех остальных.

Все пошло наперекосяк именно потому, что ему пришлось выполнять чужую волю, а не выстраивать собственные логические цепочки, которые никогда не давали сбоя! Сейчас ему нужно как-то избавиться от напарника и сделать все так, как один он умеет.

– Ну что? – спросил напарник кисло. – Звонить, что ли?

– Зачем?

– Ну, чтобы сказать, что мы его… того… упустили.

Слово «мы» его покоробило.

– Мы, – поправил Морг спокойно, – никого не упускали. Это была не моя идея.

– Да ладно, какая теперь разница, чья! Подумаешь, идея! Было задание, а мы…

Этого Морг вынести уже не мог.

– Не говори «мы», – сказал он и улыбнулся. – Говори за себя, парень. Я – это я, а ты – это ты. Никаких «мы».

Напарник обиделся и засопел. Ничего, пускай себе сопит. Недолго осталось.

– А теперь нас уже ищут, если этот конь в ментовку догадался позвонить! А нам в город надо!

«Мне не надо в город, – подумал Морг и далеко за окно выбросил окурок. – Мне надо сделать свою работу, а ты мне мешаешь, парень. Очень мешаешь».

Он посмотрел по сторонам – поселок еще не кончился, до МКАД довольно далеко. Темно, тихо, ночь. Лучше и не придумаешь.

Только местечко подходящее найти.

Да вот и оно. Здесь, пожалуй, в самый раз. И возвращаться не так далеко.

На дороге пусто, здесь вообще мало кто ездит, особенно по ночам. Крутые звенигородские горки всегда были опасным местом для машин и водителей. Справа лес, слева овраг.

– Притормози, – попросил Морг. – Давай хоть глотнем малость, успокоимся.

– А ты чего? – засмеялся напарник – тертый калач. – Волнуешься, что ли?!

– Волнуюсь, – признался Морг и улыбнулся. – Я на деле всегда волнуюсь. Да и налажали мы с тобой опять же!

Напарник покрутил бритой башкой и съехал на обочину – надо же, приспичило ему выпить! До города еще не добрались, а он пить! А ну как гаишники сунутся проверять, а от них еще и спиртным несет! Ну его к свиньям собачьим, завтра же доложит, что от такого придурка толку не будет, пусть другого посылают! Да и этот неизвестно откуда взялся, и как с ним теперь…

– Стаканов нет, – предупредил Морг. – Давай по очереди.

Напарник пожал плечами. Пить он не особенно любил, а уж на задании так и вовсе никогда не пил, он не салага какая-нибудь, но пришлось взять бутылку. Этот самый Морг в их маленькой компании был главным, это ему доходчиво объяснили еще на базе, чего ж теперь рыпаться! Теперь рыпаться смысла нет!

Он поморщился обреченно, глянул на пустую дорогу, в зеркало заднего вида, вздохнул и поднял бутылку к губам. Это было последнее в его жизни, что он успел сделать сам.

В шею ему уперся пистолет – холодное дуло над воротником теплого свитера.

Он испуганно дернулся, водка пролилась, он налег на дверь, но Морг не дал ему больше сделать ни одного движения. – До дна, – приказал он тихим и страшным голосом. Человек не мог говорить таким голосом, краем сознания отметил напарник. Рядом с ним не человек. Он был совсем еще молод и по молодости любил боевики со стрельбой и ужастики, он и сам стрелял в живых людей и даже гордился этим, но никогда не думал, что ужас может быть таким сильным, а смерть такой неотвратимой.

В ту самую секунду, что Морг приказал «до дна», напарник понял, что жизнь его кончилась.

Сейчас он умрет и жить больше не будет. Никогда-никогда, как говорил его братишка пяти лет от роду.

Не отрывая от Морга перепуганных, совсем детских глаз, он до конца вытянул бутылку, задыхаясь, оторвался, но Морг не дал ему больше дышать – незачем. Напарник сделал то, что нужно Моргу, и все.

Все.

Коротко размахнувшись, Морг ловко и сильно ударил его по шее, так что голова моментально запрокинулась и глаза закатились.

Слюна потекла изо рта, и Моргу стало противно – возись тут с этим молокососом!

Он бросил на пол пустую бутылку, твердо уверенный, что никаких отпечатков на ней нет и быть не мо-жет – перчаток он не снимал ни на секунду, – вылез из машины, обошел ее и прислушался. Вокруг было тихо и глухо – зима, загородная дорога, мрак и холодный лес в двух шагах.

Он сделал некоторые приготовления – усадил молокососа так, как нужно, достал канистру, полил из нее щедро, а потом сунул канистру за водительское кресло, как если бы она на ходу упала и открылась. Сильный и странный запах наполнил машину. Морг задерживал дыхание, чтобы не наглотаться вонючих паров. Хорошо, что мальчишка в багажник не заглядывал, доверчивый придурок. Впрочем, если бы заглянул, Морг сказал бы ему, что в канистре бензин – на всякий случай.

Морг открыл пепельницу, полную окурков, и проверил ее. Он курил только в окно и пепел стряхивал тоже в окно, и окурки выбрасывал туда же, но осторожность никогда не помешает.

Потом он завел машину, зная, что времени у него мало, зажег спичку и кинул ее за водительское сиденье. Полыхнуло так сильно и сразу, что ему пришлось отшатнуться. Пламя сожрало избытки химических испарений и на секунду стало ровным и почти ручным – Морг знал, что это только на секунду. За это время он столкнул напарника вниз, перегнулся, отворачиваясь от вновь набиравшего силу пламени, и передвинул рычаг автоматической коробки. Все замечательно. Даже на газ давить не нужно. Машина заревела и потихоньку пошла вперед. Направление было выбрано правильно – через шоссе она перелетела, набирая скорость, а потом перевалилась в овраг. Внутри бушевало пламя, и Морг знал, что секунды через три оно доберется до бензобака.

Когда Морг доставал из багажника канистру, он заметил два отверстия – все-таки попал, мерзавец! Морг понятия не имел, что у того окажется пистолет и что он вообще умеет стрелять!

Машину уже не было видно, лишь оранжевые, веселые хэллоуинские отсветы плясали по сугробам, а потом негромко и как-то шуточно рвануло, и пламя выхлестнулось из оврага.

Ну вот. Все в порядке.

Вот сгоревшая машина, вот канистра с какой-то химией, следы на снегу и некто, кто стал трупом, потому что выжрал за рулем полную бутылку водяры.

Что еще нужно приличному менту для полного счастья, то есть для того, чтобы закрыть дело?! Да ничего его ему больше не нужно.

В багажнике пулевые отверстия, и менты свяжут стрельбу со сгоревшей машиной – отлично! Никто и никогда не догадается, что их было двое, значит, и это дело закрыто. Неудачливый киллер со страху хлопнул водки, укатил в сугроб и там сгорел. Идеально.

Именно идеальные схемы особенно нравились Моргу.

Даже не заглянув в овраг, он пошел по дороге обратно и свернул в первый же попавшийся переулок, только не в сторону оврага, а в противоположную, лесную.

Идти ему придется довольно долго, до того самого места, где три часа назад они покуривали с идиотом, только что сгоревшим в машине. Они покуривали и дожидались, когда объект выйдет чистить снег.

Он каждый вечер выходил чистить снег, словно это было его главным занятием в жизни и доставляло несказанное удовольствие.

Сегодня он больше не ждет нападения.

И напрасно. Морг атакует его именно сейчас. В конце концов дело должно быть сделано, даже если поначалу все не заладилось.

– Я пойду, – сказала Лиза и улыбнулась ему светской улыбкой. – Я прошу прощения за скандал, который устроила, но, правда…

Белоключевский решительно не был готов к тому, что она «пойдет». Как пойдет?! Куда пойдет?! Одна, без него?!

В эту секунду невозможность ее ухода показалась ему совершенно очевидной, но он не мог ничего придумать, чтобы как-то довести до ее сведения свою умную мысль – она больше никогда и никуда без него не пойдет.

Не мог же он, в самом деле, объявить ей, что он ее не пустит!

– Может, останешься? – бухнул Белоключевский, не подумавши. – Я схожу и запру твою дверь, а ты оставайся здесь.

Они помолчали, разглядывая друг друга.

– У меня очень много комнат, – внезапно добавил он тем же светским тоном, которым она говорила только что.

Напрасно он это добавил.

Он знал, что ничего не получится, и понимал, что даже пытаться не стоит, и все-таки попытался ее удержать! Вчера или третьего дня, что ли, он купил ей цветы – он и забыл, когда в последний раз покупал цветы, наверное, в «прошлой жизни», в которой Лиза никак не могла его вспомнить.

Кстати, это забавно – она не может его вспомнить! Всего год прошел, и она забыла. Не только она, все забыли. Он был бы просто счастлив, если бы и сам смог забыть, но не получалось, и он уверен, что не получится никогда. Целый год он, все про себя зная, твердо придерживался принятого решения и был убежден, что сможет придерживаться его всю оставшуюся жизнь, а потом взял да и купил букет. Он всерьез отводил глаза от тетки, у которой покупал цветы, потому что ему казалось, что она может догадаться о том, что ему этого никак нельзя, а он все-таки делает то, что нельзя!

Если бы не труп в гараже, все обошлось бы, но нет, не обошлось, а теперь и Лиза подвергается опасности – из-за него!

Просто из-за того, что он делает то, чего не должен делать никогда.

Утром он заставит ее вернуться в город, а сам разберется во всей этой путанице. По пунктам. По частям. В прошлой жизни он виртуозно решал проблемы, свои и чужие. Впрочем, впоследствии выяснилось, что свои он решал не слишком хорошо.

– Дим, – произнесла рядом Лиза Арсеньева, и он очнулся. – Спасибо тебе за заботу, но мне нужно идти и звонить.

– Не нужно никуда звонить, – возразил он. – Милиция тут ни при чем, а родных ты только перепугаешь. Или ты хочешь сейчас же уехать в Москву?

– Да. – Для верности она еще и кивнула два раза, подтверждая, что сейчас же, немедленно, сию минуту уедет в Москву.

Шестичасовым дилижансом, вот как.

– Тогда собирайся, – распорядился он. – Я пойду посмотрю ворота.

– А что на них смотреть? – тупо спросила Лиза.

Белоключевский пожал плечами:

– Все-таки стреляли. Может, там механизм заело или еще что-нибудь. Надо проверить.

И он встал, на самом деле собираясь отправлять ее в Москву, провожать, смотреть ворота и проделывать еще какие-то операции по ее спасению.

Вот спасибо вам большое. Только этого нам и не хватало. Вот именно без вашей трогательной заботы нам не обойтись.

Чтоб ты провалился.

– Давай не так. Давай ты допьешь свой виски с сосульками, а я пойду домой. Ну как?

– Никак, – отрезал Белоключевский. – Ты поедешь в Москву, а я тебя провожу.

– Не надо меня провожать.

– Надо.

– Не надо.

Разговор был глуп. Глупее не придумаешь.

Она не поедет ни в какую Москву. Он сам только что сказал, что сегодня уже никто не нагрянет и больше никаких катастроф не предвидится. И вообще, откуда она взялась, эта самая Москва?!

«Он боится, что я стану ему навязываться, – решила Лиза. – Недаром намекнул на множество комнат. После вчерашнего поцелуя – неужели это было только вчера?! – он боится, что я потащу его в постель».

Господи, да она мечтала заманить его в постель еще час назад – неужели это было только час назад?!

Она мечтала о нем, собиралась позвонить Дуньке и поплакаться ей и еще собиралась обзавестись банкиром, который повез бы ее на Мальдивы и назвал «девочка моя».

Больше всего на свете она боялась, что ее «отвергнут» – так же унизительно, как отвергла Наташка в десятом классе, и так же бесповоротно, как отвергла «первая любовь» в институте. Она специально и усердно приучала себя не доверять – никому, никогда! – и ни на что не надеяться.

Надо отступать. Быстро сделать вид, что ничего не происходит, что все в порядке вещей – букетик в целлофановой обертке, непривычная мужская забота, которая делала ее такой уязвимой, торопливый поцелуй за гаражом, картонными настороженными губами, стрельба, сугроб, круглые дырки в гладких деревянных досках забора.

Он никто. Сосед, чужой человек. Она ему не нужна, а он не нужен ей. Ей вообще никто не нужен. Она умница, красавица, она сделала карьеру и устроила свою жизнь так, как ей хотелось, как мечталось, и наплевать ей на то, что какой-то там бомж деликатно выпроваживает ее из своей жизни – уже в который раз!

Это не наш размерчик, черт побери!

– Так, – сказала Лиза, и Белоключевский взглянул на нее с изумлением. До того странен был ее тон. – Я ухожу домой и ложусь спать. Спасибо тебе большое.

– Пожалуйста, – пробормотал он, внезапно осознав, что на этом все, приехали.

Сейчас она точно уйдет, остановить ее он не сможет и в Москву отправить тоже не сможет, и вообще больше ничего не сможет.

Это самое «так» было никаким не человеческим словом, а лязгом железной перекладины, упавшей в пазы крепостных ворот.

Она уйдет за свой забор, и они будут встречаться, как вежливые соседи, у которых один гараж на двоих.

Доброе утро, сегодня снегу опять навалило.

Здравствуйте, и не говорите!..

Собственно, это, наверное, и есть самое правильное. Не зря он отводил глаза от тетки, когда покупал букетик. Ему нельзя, и все тут.

Но когда она вчера его поцеловала, и он почти, почти ответил, ему показалось, что можно. А это как раз неправильно.

Лиза Арсеньева решительно прошла в глубь его дома, он проводил ее глазами и не двинулся с места. Через секунду она вернулась. В руке у нее были мокрые носки с кисточками. Она сняла их, перед тем как влезла в ванну, а затем напялила носки Белоключевского, наивно пристроенные на батарею.

– Спокойной ночи.

Опять лязг железной перекладины и никаких человеческих слов.

Она сунула ноги в унты, натянула куртку, и тут он вдруг решил, что ни за что не хочет умереть, так и не поцеловав ее.

То есть именно это он и подумал, очень отчетливо.

«Если завтра меня убьют, я никогда не узнаю, как она целуется. Ужасно».

Возможно, если завтра его убьют, он не узнает еще тысячу разных вещей, но именно то, что она так его и не поцелует, показалось ему самым важным.

И какая разница, правильно это или неправильно?!

Затылку стало холодно, словно к нему лед приложили.

Чувствуя этот лед, он не спеша потушил сигарету – Лиза сосредоточенно застегивала «молнию» на куртке, – подошел, повернул ее к себе и взял за плечи, очень неловко. Давно он ничего такого не делал.

Плечи ее тоже напоминали железку.

– Дим, спасибо тебе большое, – скороговоркой выпалила Лиза, дергая свою «молнию» и не глядя на него. – Ты меня спас, наверное. Если бы я была там одна, они бы меня точно убили, а ты их… прогнал. Все, спокойной ночи.

– Спокойной ночи, – сказал Белоключевский и поцеловал ее.

Наконец-то.

На этот раз все было наоборот – он настаивал, а она не отвечала, он просил, а она отказывалась.

Потом он перестал настаивать и просить. Силы кончились.

Он вздохнул – как будто глотнул отравы. Кровь свернулась и почернела. Вместо льда в затылке полыхнул небольшой термоядерный взрыв.

До конца света осталось всего несколько минут.

Вся его мужская агрессивность, и требовательность, и уверенность вернулись в него и заняли все свободное место, которого было много, очень много.

В сущности, весь он был пустотой, свободным местом, которое теперь стремительно заполнялось, и ему было больно, горячо, но совсем не страшно.