Япония, Китай, Корея Соколов Илья

Япония

Гвозди под язык лезут сами собой…

Его преследуют, он убегает. В любом заведении, где имеются фотопортреты, он способен на все… Заходят трое: он видит их издалека. Любые жесты агрессии в его сторону разбиты тут же – из фотографии Мэрилин Монро откололось изображение и воткнулось в преследователей зеркального парня. Они было попытались отстраниться, но озверелая красотка, перевернув пару столов, стала мастерски разбирать говнюков-преследователей на составные части…

В свете фригидных ламп этот парень покидает задрипанный бар.

Фокус с фотопортретами – это еще не все. Также он может устроить слежку через собственные фотографии, размещенные в открытом доступе в Сети. Его глаза способны смотреть действительно далеко.

В проеме ближнего квартала ему встречается кричатель.

Теневой парень подходит ближе, стараясь не вспугнуть согбенную фигуру в шляпе и капюшоне. Кричатель что-то шепчет. Это улица и номер, номер и улица. Он сообщает парню чей-то адрес.

Ночные домики, жилая высота. Темнота за всеми столбами. Прохожих нет вообще. Луна заползла в какие-то тучи… Вот уже и нужный район.

Железная картонка двери скрипнула, пропустив. Замок домофона был сломан. А в подъезде был лифт. На нем парень и домчался до той самой квартиры. Скупая трель звонка. Открыла обалденная девица. Бегло оглядев, пригласила без слов.

Квартира выглядела экспонатом с выставки вульгарного авангардизма при студенческом морге. Самобытная обстановочка: окровавленная тряпка вместо шторы, тигровые порезы на стенах, колышущаяся люстрочка, соломенная мебель (омытая самосознанием солнца), силовой квадрат телекомпьютера.

Хозяйка была великолепию подстать. Одушевленная, но совершенно бездушная. Роскошная красотка. Даже воображаемый друг от нее убег…

Уселась на диван и приказала:

– Вруби камин и трахни меня.

Чем красивее у нее лицо, тем сильнее хочется добраться до ее задницы.

Парень с улыбкой опустился на колени (между раздвинутых ног не смотрящей на него девицы), собираясь взять от нее максимум удовольствия, но до успеха не дошло. Злобная херота появилась из шкафа. Выскочив на ковер, загромыхав, оно стало шебуршать по воздуху своими шизофреническими ручищами, очень отвлекая от орального секса. Эта хреновина представляла себе, что она – нечто среднее между слабеньким пылесосом, бульдогом и бульдозеристом, уволенным за несоблюдение.

Несостоявшиеся партнеры по любви практически не опешили даже. Хозяйка хаты монотонно закатила глаза, подавляя зевок мозга, а не-ее-парень, стойко вскочив, сочно шлепнул этого широкополого «гостя» по рылу. В руке парня оказалась моментальная кочерга, которая и пошла на контакт с объектом. Злобный металлический мудак завалился на бок, скандаля лапами, будто отмахиваясь от двух комаров-упырей. Кочерга пропала через секунду.

Поглядев на груду мусорных плоть-обломков крайне недовольно, хозяйка квартиры оторвала свою попочку от дивана и подошла к окошку, прямиком за которым скопилась под давлением тьма. Белокурые окурки наводняли пустыню-пепельницу на подоконнике.

Девушка мрачно вгляделась в куб черноты (там улыбалась условная Япония), обернулась к парню и промолчала.

– Не думаю, что сорвалась лучшая ночь в моей жизни. – Произнесла она перед тем, как выставить его из квартиры.

Другой животрепещущий момент начался для него почти случайно…

В сборнике магазинов парню повстречался Умник. Он (ночной парень) просто шел себе вдоль полок и думал: «Это не влюбленные пары, нет. Это какая-то реклама. Девичье стремление пристроиться к наиболее сильному, красивому и успешному, навязанное извне с раннего детства. Из глубины веков. Из первых секс-экспериментов древности.»

Вот тут-то к нему и подскочил дурацкий Умник со словами:

– Ну все… Теперь за тебя ни одна точно не выйдет.

– Можно подумать, раньше они все стояли в очереди.

Обмен любезностями неожиданно скатился на подсознательный уровень. Глубинный принцип накаливания крайне невыносим, но абсолютно ясен. Актер озвучения читает книгу на бегу, а микрофон для записи подвешен перед ним (и когда актер-голос хочет чихнуть или хотя бы просто отвернуться, микрофон лупит его по боку щеки).

Крысястому парню сегодня повезло. Ему по ошибке прислали ультраниум, вызывающий рак у смерти. Крысястый так взволновался, что не смог полноценно расслабиться на работе. Вместо сонливого изображения занятости повседневщиной ему пришлось будоражить мозги мыслями о том, куда он, падла, ухнет денежки, если «толкнет» опасный камушек наиболее выгодно. Как результат – лопнувшая аневризма со смертельным исходом для крысястого.

Полноватая плохая училка (которая делать больше ничего не умеет) учинила себе вкусовой карнавал. В ход пошла соленая рыба, шоколад, крупицы курицы, имбирь, консервы, соя, бутерброды… Училку раздуло через три часа обжорства. А затем она изменила свою форму крови. И перестала преподавать, найдя работу в модельной сфере.

Индеец-индастриал всегда скептически воспринимал чрезмерное потребление пищи. Высокий, строго очерченный, волевой, древоподобный. Б о льшую часть жизни он не показывался… Золотой скорпион у него на куртке мог многое понять, но никогда не высказывался ни по какому поводу вообще.

Сыромятный полдень принес индейцу невероятно высокий уровень масштабной индастриализаций. Все стало правильно-верным, красивых размеров, чудовищных форм. Сумасбродное замыкание заиграло рольшторы.

– Умным быть сейчас не особенно круто. Круто быть веселым и сильным.

Зеркальный парень (почти утратив непрозрачность) сидел и слушал болтовню за соседним столиком. В ней участвовали: стройная милашка, очкастый чувак с красивым длинным носом и еще какой-то шизик.

Девушка попеременно пила сладко-зеленую дрянь коктейля и говорила:

– Одна моя дурацкая подружка все время кичилась: «Я самая смелая алкоголичка». И ей всегда мечталось о киносчастье…

Милейшая барышня прервалась ради густого глоточка, затем продолжила:

– И вот она с легким сердцем и пустым кошельком спешит сниматься во всякой ерунде. После первой роли, в которой хотя бы были слова, эту чудесную актрисульку замечают жадные до воплощения желаний в жизнь воротилы шоубизнеса…

Парни слушают почти внимательно (впрочем, как и наш зеркальный герой). Милашечка вспоминает дальше:

– Так вот, ее, всю такую на все согласную, берут в оборот. И через секунду-другую она превращается в начинающую куклу для секса перед камерами, от которой вообще никто не ждет ни единого слова из репертуара мировой драматургии.

– То есть, – вопрошает длинноносый мистер, – эту тетю теперь не тревожит вхождение в роль?

Все улыбаются. И девушка спрашивает:

– А как будет правильней: трахнул ее или трахался с ней ?

Другой (шизанутый) чувак говорит:

– Правильно будет, если они занялись сексом.

«Красивый нос» влажно кивает своей врожденной важности:

– Физические упражнения заменяют секс. Секс заменяет физические упражнения…

– Наслажденье высшее через что-то низшее… – шизик неуверенно затрепетал и заерзал. Подвыпившая милашка с усмешкой приложилась к нему глазами:

– Сатана сказал бы что-нибудь типа: «У вас интересный мир, ребята. Вам важен какой-то там секс…»

Беседовавшие немного подзаткнулись. Но ненадолго.

– У него, наверное, такие рога роскошные! – Девушка метнула возглас за спину длинноносому. Тот, чуть пригнувшись над столом, бодренько смешал плавные шахматы, чтобы изобразить приготовления к дороге. Их друг сказал:

– А если человек дожил до старческого маразма, то он после смерти предстанет нам таким же, каким был лет в двадцать? Или даже на том свете будет блеять про «не помню», пуская слюни?

Итак, живу я сейчас на пустом этаже, в квартире, вид из окон которой уносит прямиком к звездам, когда на улице ночь. Жилище не слишком роскошное, но стоящее своей цены. Больше в этой высотке никого нет вообще. Всех остальных перебросили куда-то (словно спецназ потребителей) или просто не заселили.

В общем, пустынно здесь…

Все мои друзья на самом деле как знакомые. А все знакомые – как незнакомые.

Суббота началась с того, что я бухал всю ночь… Веселье спрессовалось в пустышку реальности. Последствия:

Мозг зарастает оболочкой, пульс мокнет, конденсируя кровь. Выступы, события, слезы. Мусорная мостовая трясется от страха, ей больше не нужны касания. Шаг света фонарей чуть сбивчив. А ночь глубокая и даже по-своему сочная; мягкость ее подобна кошачьей шерсти, что способна прикончить любого аллергика.

Поминаемый к ночи, он просто вышагивает по тротуару. Кибернетические монстры распластались внутри траура и тревоги. С ними всегда душа похожа на свалку. Кровь обращается во внутреннюю планету, на изгибах которой странствует песочный круговорот.

Я всматриваюсь в искажения множеств; психохимический кошмар превращает маленький остров в лунное крошево. Дробленые затылки пересвечены; компактное размещение всех важных центров в голове немного опрометчиво. Но зачем-то дается.

Смотанный телек валяется перед кроватью. Я же валяюсь прямо на ней.

«Пошеруди-ка мышью.» – Слепое пламя пустоты. Высокие фигуры в коридоре. Расколотые голоса плюс минус шепот из(-за) стенок.

Мелькание под столом белого кота в темноте.

Он прошмыгнул за логотип на экране, спрятался там, в темном пространстве, а фильм ведь даже не заметил…

Двери, двери, еще двери, двери, странные двери, двери, которые не вынести и не открыть, двери провисшие в пространстве, горящие двери, огнеупорные двери, выталкивающие всех двери… такие дверки, мимо которых не пройдешь.

Выходишь (за) в светлый воздух и смотришь на городскую высоту. И дальше больше ничего.

Я/пони/я

Что могло быть, то и было. Чего не было – быть не могло.

Я_по – ни я

Силуэты легкой смерти тебя заметили. Да и меня.

Агония

{Я}<п©>/ни[я]

Лицо бога за солнцем. Смеется над собой; ему всегда смешно.

Водопады секунд пересыхают, даже не успевая попасть в узкую заводь твоих возможностей. Теперь на все смотреть издалека.

Винт продолжает крутиться.

Небо как будто бесконечная доска, которой отгородились от нас. Такая синяя и с переливами; слабый фиолет в итоге стремится превратиться в насыщенно-голубоватый (чуть дальше ставший туманно-темным).

Адская кошка крадется по склонам огня. Я тоже крадусь, но мимо зеленой радуги, мимо сваренных в бассейне бегемотов, мимо сломленных сусликов, мимо скупых рыцарей, мимо праведных гномов-вампиров, мимо хищного военкомата, прямиком в район ближайшего кабака с кофе и водкой.

Плавно усиливаю свое улучшение…

Девушки продолжают играть роли дешевых шлюшек. В их разговорах слышны какие-то мифические (непременные) «мы»: она сама, его деньги и член (должно быть).

Провальный продюсер так ни с одной и не рассчитался.

За столик она села так, что все видно под юбкой. Ее затисканный взгляд. Мы выпили что-то; она отлучилась в туалет, потом туда наведался я; по возвращении заметил ее сладкий взгляд, обращенный в сторону дурацких чизкейков…

«Бог – хорошо, дьявол – плохо.» Сказала с безликой улыбкой. Призрачная пара коктейлей полноценно приплюсовались к ее красоте.

Я весело осмелился высказаться по поводу иллюзорности званых обедов, во время которых непохожесть гостей перекрывает общественный статус их скелетов (и мне кажется, что я весь такой проникновенный при этом, так уж что донельзя).

Все аватар-фотки удивленных людей в кафе перебросились на их лица. На меня уставились: миленький котенок, грудастая телка из аниме, невероятная херота (произошедшая, наверное, от куриц или попугаев), просто качок, узнаваемый актер и совершеннейшая простигосподи (но с фоном лучших интерьеров).

Некий расторопный идиот метнулся к вялой акушерке, совестливо сотрудничающей с какой-то там акулой. Добрые глупые мифы о старушке революции… Пульнул из пульта: и ножницами пуль разрезано кипящее небо. Круг красного солнца теперь безоблачно оптимистичен.

Я раскованно любуюсь правдой; мясные закуски поглощают суши и роллы; рискованные роли понравившейся девушки.

Дальше идет разговор по живому (пальцы растроганно мажут по клавиатурному набору в мозгу). Моя «напарница по развлечениям» блестит флуоресцентными ресницами. Теперь вовсю порхаю.

Рядом с нами обосновались роскошные маски. Все эти замужние малолетки. Все это лукавое величие городов течет прямо на нас, как ядерный сок.

«Семь поцелуев, пиво в правой руке. Ты была так близко, ну а я вдалеке.» Обычная прогулка вдоль домов. Мне отчего-то вспомнилась та весна, воняющая любовью и страшными снами, которая оберегла людей, слишком способных нанести укусы и поцелуи…

– Хорошие девочки не делают на первом же свидании ничего такого. То есть, они обычно ждут конца свидания. – Глуповатая красота ее ухмылочки внушила другое воспоминание: астральную любовь, туман и грустный просвет, через него на солнечном «щупальце» светится сизая пыль. Она (призрак) высматривает его из-за шкафа (почти каждую ночь), а этот он вообще ее не замечает…

Мы идем мимо небольшого парка (с чем-то важным внутри, под кронами деревьев из пластичной свободы).

Подъезд, высотный дом. Как думаешь, для чего двое, обнимаясь, могут зайти в квартиру?

Секретнейший отчет. Читайте в книге.

Все голоса у него в голове слушают и делают только то, что он им скажет.

«Был там у меня один, красивый, женский…»

Он научился притягивать к себе воду. Как луна. И вновь этот парень настроен играть своим зеркалом внешности со всем миром. Его очередной визит в кино не замеченным не остался плюс привел к появлению парочки приквелов для фильмов, на которые он не попал вовсе.

Зато в глубинах зала для зрителей, предпочитающих темноту, к нему подсел некий чувак – травяной наркоман без комплексов, видимых только под микроскопом, – и запросто заявил:

– Будь у меня деньги – друзья нашлись бы…

– Ты кто?

– Я тонкий, классный персонаж.

– И что дальше?

– Сравнительно ничего. Наушники громко не делай. Соседей в голове разбудишь.

Этот типчик надолго «приводнился» к парню, точно скучающая сущность из мира пошлых сновидений. Что за привычка такая: прийти, разбудить всех, а потом «Ты спишь? Нет? Ну спи, спи…»

– Побереги-ка девчонок. Пусть лучше достаются всяким говенным уродам.

В другой раз из-за него тошнило пассажиров. А кроме того, эта гнида «любитель травы» никогда не смывал за собой стремление к халявной власти и разношерстности нападок на собак.

Через четыре неоплаченных счета травник-наркоша всем вконец надоел. Восемь стеклянных патронов пришлись как нельзя кстати.

Но этот «трупный» парень решил легкой судьбой отскочить: метался в разные стороны, как почтальон. А пули ведь на месте тоже не стояли. Одна частично дискредитировала ближайшую контору ритуальных услуг. Другая вовлеклась в унизительные запирательства по поводу политизированного спектакля, все-таки ставшего трагикомедией. Кому-то пулей подарили рыбьи глазки. Еще одним выстрелом изменили гравитацию судьбы целого сонма духов (которые вообще-то уже ни в чем не нуждались).

Короче, травяной паренек, пропустив все пули мимо себя, красиво умыкнулся ночью прочь, а главный наш герой направился в самый простой кафе-кабак…

Сложнейшие узоры на стенах; элементарный персонал; примерная полутьма; посетители как будто из кошмаров. Наш парень сел в углу, взял себе выпить и стал следить за всем вокруг.

Тут был мерзкий дядя, который обожал «выжимать» молоденьких девушек. Он видит официантку, к ней подходит, он ее гладит, он отрывает ей волосы с кровью и ошметками мяса. Вся процедура входит в заказ.

Тут был манерный легкий господин, ему подавай разных, да и влечение он способен испытывать к любому привлекательному человеку.

– И все же к девочкам сильнее.

– Которым лет за двадцать?

– Да…

Паноптикум усугублялся с каждым «шагом в стакан».

– Ты когда-нибудь ел в темноте? Попробуй, тебе понравится. И абсолютно нечего бояться. – Кромешная девушка подсела к ночному парню; независимая от трамваев и наглая.

– Смакуешь местных извращенцев? – Она мило поглядела на него с любопытством инвалидной коляски.

– Нет. Беру с них пример.

– Живи и бойся. Как и все.

Они не торопились по улице. Тени многих цветов тихонько шепчут о роме на луне, сугубой нежности плюс напрочь забытой потере романтики по дороге на кладбище. Вечер был потрясающий.

Она поведала ему историю о том, как пыталась загнать себя в кофеиновый гроб. Так красиво смотрелась, что ее не хотели видеть другие девушки (а в частности – подруги) в области всеобщего поражения.

Он, в свою очередь, рассказал про то, как однажды опередил свое время ровно на три секунды. Так удачно писал некрологи, что от покойников отбоя не было.

Она объяснила, что любит слоняться по осколкам квартир.

Токайское вино, понравившись обоим, пришлось очень кстати. После всего ей вспомнился случай о чуваке, что был ее хорошим парнем. Они с ним тогда были самыми скромными, но ко всему стремились. Тот урод тогда совсем осерчал: критиковал свернувшуюся кровь, разменивал судебные презервативы. Вернулся домой, но остался жить на вокзале примерно на год.

А отец того парня – Мистер Продвинутый Пользователь Проституток. Он рассказал ей когда-то «слух» про Хислопа (как многие его и называли). Все там было не особенно весело…

Вообще-то Хислоп любил женщин, которых трахал без сознания… Но странная красотка по прозвищу МетеоРита всего лишь жаждала роскошных ощущений сопричастности с каменной петрушкой изваяний, сокрытых за поворотом возле туалетной двери практически любого твоего любимого заведения.

Очередной вошедший в дверь (Хислоп) влизался в задницу девице, не церемонясь ни на миг. Ритуля (внутренне ритуаля) долго наслаждалась моментом, а потом что-то ей не понравилось. Может, кавалер оказался чрезмерно ретивым. Или хот-дог в духовке нечаянно перегорел. Так или по-другому, но нашей Рите(Метео) пришлось от клиентешки избавиться.

И ей понравилась кровь из пениса.

Погоня за половыми органами продолжилась. Девочка не хотела тормозить ни на секунды, которые иные бы пропили чаем. Нет. Она отметилась влагалищем на сиськах совсем уж распоясанной красотки, которая играла самку инопланетянина в сериале про длинноволосых привидений, смотрящих на тебя из темных углов практически повсеместно.

И вдруг, преодолев плюс пройдя всякое, Рита прекратила свой «сбор любви»… Менструация сердца так никогда и не прекратилась.

Прошло совсем немного дней – ночной зеркальный парень пришел в расчудесную форму, которая легко позволила ему отправиться на поиск искомых намеков на счастье. Некий нечаянный гражданин, стоявший в очереди рядом, спутал «На игле» с «На крыле», когда падал на верхний этаж парковки для списанных вертолетов. Правда и смерть в воздухе повисли, подобно фашистским фисташкам. Во рту безумия захват кривых зубов, вприкуску с ненормальным пульсом.

Наш парень двинулся по времени дальше…

Участвовал в добродушных театральных кривляньях. Остался вполне доволен просмотром второго по величине матка бечевки в стране. Прорезал имя розы. Рисковал жизнью, поев в соседнем здании с пансионатом «Япония».

«Мы еще не высаживались на эту планету в официальном порядке,» – скорбно поведал какой-то бродяга в сером плаще. И хрюкнул.

Почему-то многие проблемы просто перестали существовать. Кромешная подружка каждый день приходила к нему, появляясь словно из ниоткуда. Они играли в шашлыки, кидались пирожками в комаров. Занимались всякими глупостями.

За окнами кафе властное солнце. Влажная лужа небес сомкнулась вокруг масок тех призраков, которых не сумели успокоить небытием. Я смотрю на зеркального парня, который давно уже сидит прямо напротив меня… Мальчик и девочка за столиком слева обнимаются. Искренне и крайне надежно.

Китай

Безумно черный потолок.

Он где-то даже внутри, нежели снаружи, над Чайной (это, кстати, парень, не девушка). С довольно интересной кармой (которая, возможно, интересней, чем карма потолка).

Мимолетное время истончилось в часы, лопнувшие пустыми пузырями там, куда струилась тьма. И теперь потолочек Чайне кажется безмерным… Маслянистые галлюцинации, скромно сутулясь под слабостью углов, словно бы совсем не хотели тревожить Чайну (но он все равно их видел во сне). Над странным городом разлеглось какое-то стальное небо.

Чайна недавно начал замечать, что здесь, во сне, линии у него на ладонях постоянно меняются… А теперь молодой человек замечает отчетливый «след» лица (без глаз, рта и носа), медленно проявляющийся на темной стене, словно бы всплывающий ртутный шар.

Ты когда-нибудь видел зазор между стеной и холодильником перед рассветом после лунной ночи? О, это целый космос… Ночь мурлычет, а затем заканчивается; Чайна закрывает глаза. Его «вытягивает» в свою привычную квартирку, когда пребывание во сне заканчивается.

Парень, полностью проснувшись, осуществил подготовительные манипуляции перед выходом из дома. И вышел из дома, отправившись на работу.

Доставив себя к зданию, возле которого тусили и толкались разномастные субъекты, напоминавшие выпускников факультета журналистики (или же просто – озабоченных алкоголиков, знающих новостям цену), Чайна протиснулся в корпускулярные двери, забрался в круглый лифт, доехал на нем до нужного этажа и оказался в Аду редакции дурацкой газетенки, преимущественно публикующей все материалы в Сети.

Парень мельком кинул взор в окно из журналистских рамок цензуры: солнечные чудеса красноглазого утра мерцали сонным отблеском, степенно заползающим на город.

Вай-фай для связи с Богом здесь, под небесами, самый лучший.

У автоматизированной вытяжки столпились курящие сотрудники редакции. Тут же дымился слабым переливом огоньков кофейный «шкаф». Мужчины и женщины умеренно переговаривались и переталкивали дым друг в друга, улыбаясь своим галлюцинациям вокруг. Если они будут там стоять, то их пистолетом не выгонишь.

Завернув за полукруг экрана с мутью утренних новостей, Чайна почти налетел на Пассию, свою непосредственную начальницу.

– Тот факт, что ты не опоздал, ни коим образом не оправдывает твоего тона по отношению к домашним животным жертв в последней статье. – Ее красивая строгость; неизменная жилетка; чернота волос, по привычке стянутых в «хвост».

– Не выспался как смерть во время чумы. – Чайна виновато отмахнулся, развел руками и вылепил неловкую улыбочку специально для начальницы. Та, скверно хлестнув парня-журналиста глазами, горделиво удалилась в сторону редакционной столовки (в которой обычно опохмелялись верха этой паршивой газетенки).

Добравшись сквозь толпы сотрудников до своего отдела действительно с заметным опозданием, Чайна пристроился за рабочим столом (к счастью сегодня его место никто занять не успел), а затем уловил, наверное, самый ехидный взгляд в мире – взгляд своего напарника.

Дело в том, что создание новых статей в их «паре» проистекало примерно так: Чайна писал основной текст, немного правил его и передавал этому чуваку за столом напротив, а тот уже халатно добавлял в статейку всяческую чушь, подгоняемый коньячным кофе, после чего придумывал идиотские заголовки и еще более дурацкое название. А дальше статья переправлялась Пассии-редакторше. А что уж она проделывала с этой писаниной (и за что ей конкретно платили деньги), – многие только догадывались.

Чертов напарник Чайны умел устраивать трезвые выходки. А его начальница любила Чайну ругать. Так и работали на службе полупридуманной правды…

Парень кумулятивно отстранился от этого кретина, врубая свой ПК в виде карточного домика, сработанного под ангар.

Придурочный напарник улыбался кружке с кофе. В паспорте вторая фотка у него была мордой демона из «Изгоняющего дьявола» (не одержимой девочки, а именно демона).

– Злая тетя действовала с тобой сегодня в стиле «Разобьешь – женишься»?

– Утро только началось, а тебе уже заняться нечем? – Чайна проследил за тем, как его расчудесный напарничек с хлюпаньем дошваркал кофе, пялясь на юбку блондинки у водонапорного аппарата в углу.

– Ты вообще в курсе, что у нас тут пачками людей убивают? Причем маньяки абсолютно разные!

– Ты действительно уверен, что кто-то считает эти трупы этих маньяков? Напиши-ка ты лучше что-нибудь «сверхурочное», не вызывающее скуку при моргании. – Напарник улыбнулся самой безответственной улыбкой на планете. Чайна, мрачно вздохнув, принялся за журналистскую работу.

А творилось в городе/стране нечто очень страшное. Один колкий на язык ресторанный критик даже назвал всю эту ситуацию «стихийным геноцидом». Кто-то же робко считал случавшийся едва ли не ежедневно кошмар настоящей гражданской войной. Одиночно-летальным побоищем.

Так или иначе, но граждане «обрели» целую россыпь серийных убийц плюс маньяков: один, с торчащими проводами из башки, орудовал железным кулачищем, вдалбливая рожи несогласных с жизнью в асфальт; другой отрывал у жертв (мужчин) только яйца; третий насиловал молоденьких девушек, а после – отсекал им безымянные пальцы на руках, чтобы бедняжки не смогли носить обручальные кольца; иной душил лишь педагогов, одиноко возвращавшихся после конца второй смены домой; очередной душегубец ломал сначала черепа жертв, затем обкусывал их лица; еще один «творитель смерти» ослеплял людей кислотой, а уже потом – долго (много часов) отрезал от живых по кусочку.

Множество кровоохотливых мерзавцев уплотняли городской морг с чудовищным постоянством… Вот появился убийца, который уходил в прошлое и неизменно возвращался. Убил кучу нацистов, но до сильнейших не добрался. «Мощности на это не хватило», – объяснил он в извинительной записке на воротах еврейского кладбища.

Другой, прозванный Плотником, вколачивал в сердца жертв ржавые гвозди. Третий «в этом ряду» наждачкой стирал у покалеченных линии на ладонях. Когда его поймали, он объяснил: «Просто хотел проверить, повлияет ли это на их судьбу.»

Однажды даже появился синдром Джека-Потрошителя: «Пятерых убил, больше не хочу».

Мы с отвращением видим интроспекцию: наброски крови на маньяка. Косые, хлесткие удары скорою рукой. Чей-то отчаянный крик, выдавленный из умирающего тела. Скользящая в тени улыбка человека в полумаске. Запрокинутая за крыши домов ночь.

Десятки убийц, сотни трупов. Полиция увесисто почти бездействует. Журналисты усиленно слепят мозги обывателей пробелами и знаками. А эти все весело жрут червей на том свете…

«Куда-то же столько людей надо девать…» – Один из расчудесных заголовков, которыми напарничек Чайны словно бы блевал на газетные полосы.

Добираясь домой после трудового дня, Чайна, чуть придавленный в недрах общественного транспорта, обратил внимание на интересную девушку, зажатую в углу в трех метрах перед ним.

Люди вокруг слегка толкались, а он смотрел на нее. Красотка с грустными глазами, выжженной тату на руке, под курткой майка с мелкими иероглифами, а ниже – джинсики с неоновой подсветкой.

Чайну она в упор не замечала, погруженная в наушник и мыслеформы. Он скоро вышел на своей остановке, протиснувшись мимо всего.

Элементарный подъезд, коридор. Пошел по лестнице (уж слишком много было народу для поездки на лифте). Жильцы, встреченные Чайной по дороге вверх, чуть влево и снова вверх, безразлично проходили стороной. Здесь их имелось так много, что молодой человек все равно никого не знал, чтобы поздороваться.

Квартирка плавилась от темноты.

Парень-журналист, врубив минисвет, разулся/приразделся, отправился на кухню и клацнул пузырем для кипячения воды. Через полторы минуты Чайна, разбавив дымный кипяток в кружке холодным лимонадом (со снотворным эффектом), сделал первый приятный глоток. Чай показался ему чертовски хорошим.

С огонь-экрана, который Чайна включил еще через пару минут, зашумели музыкально-развлекательные ведущие программы новостей. Парень нажал прокрутку каналов: тут же весело замелькали секс-реалити, замельтешили какие-то шоу скандалов плюс истерик, засияли условные улыбки фальшивых девушек и детей.

Чайна все-таки остановил этот бесноватый парад на психологической беседе двоих мультперсонажей. Они говорили о прогрессивном алкоголизме, солнечных пятнах и треугольной молнии. Один из них выпучивал слезливые глаза, другой печально вздыхал через каждые четыре секунды.

Зеркало реальности настолько размыто, что я не только толком себя не вижу, но и даже не слышу мыслей и не чувствую того, как иду по пустоте квартала, который безлюден, словно сияющий храм в ненастный день.

Черная вода, земля, сутулый ветер (упал в огромное дно ночи). Лужи, путаясь под ногами, дарили скуповатый отсвет фонарей, рассеянных по линии маршрута.

Иду почти спокойно, без усилий. Пока здесь очень хорошо, здесь сон.

Высокий лифт в высоком доме. Внутри покой и никого.

Я заглянул в ближайшую дверь, прилетев в кабине лифта на самый верх. Тут находилась зала, роскошью стиля сообщающаяся с множеством других (себе подобных плюс абсолютно пустых).

Я стою и любуюсь. Все лампочки в залах, реагирующие на движение, гаснут и загораются, как спятившие звезды во время облачной ночи, будто кто-то невидимый носится по зданию туда-сюда.

Я подхожу к сплошным огромным окнам и с трепетом смотрю на лунный город. Исполинские постройки холодеют, застывшие в темноте; низкие фонарики улиц шепотом манят к себе.

Отвернулся. Слышу что-то.

В дверях появляется похожая на Пассию лицом девица. Одна из редакторов моей газетенки захотела проведать своего подчиненного во сне?

Нет. Меня «выносит», как всегда, из многоэтажной роскоши обратно в надоевшую квартиру. Где-то снаружи утренние толпы людей (в машинах и без них) плетутся на обычную работу.

Открыв глаза на этот мир, я отрываюсь от подушки. Совиный свет темнеет по четырем стенам/сторонам.

Веселенький денек в редакции газеты равномерно наползал на ее сотрудников, многочисленных и шумноватых.

Чайне не приходилось скучать: начальница Пассия, расчудесно посверкав черным блеском волос, улыбочкой и столь привычной безрукавкой, властно поручила ему написать довольно долгое начало очередной дурман-статьи, для которой его напарник по прозвищу Пицца уже приготовил несколько едких ярких заголовков.

– Можно узнать, о чём ты на этот раз соизволил поведать нашим читателям? – вопрос Пиццы словно сложился в гибкую незримую трубочку и мягко просочился Чайне прямо в мозг (в тот его «кусочек», который отвечал непосредственно за общение с дебильным напарничком по работе).

– Я написал про то, что жизнь – это не только киберприспособления, цифровые «фантики», виртуальная веселуха и прочее. В ней есть еще и полчища маньяков-убийц, несущих миру смерть…

– Полчища? Ты прямо так и написал? – Пицца с ехидным любопытством искоса посмотрел на коллегу, скрывая за улыбочкой почти привычный смех над проделанной работой напарника по журналистике. Чайна строго сказал:

– Вхерачивай туда свой лучший заголовок, а я пойду пить кофе.

Многочисленные группки людей оккупировали коридоры и кабинеты редакции. Полукруглый экран в холле щедро выдавал то ли порции рекламы, то ли некий эфир политической программы, в котором странным образом чередовались представительно-серьезные дядьки в костюмах и полуобнаженные девушки с «заоблачными» улыбочками под макияжем измученных глаз. Кофейный «шкаф», как обычно, дымился слабым переливом огоньков, предлагая кучу сортов кофеиновой дряни на выбор.

Чайна придвинулся к передней панели аппарата с бодрящим напитком и бросил куда нужно монетку, выбрав наименование буквально наугад. Из облака людей нежданно «выпрыгнула» Тая – хорошенькая блондинка, местная сотрудница.

Она работала где-то в другом отделе, в основном занимаясь любовными историями, придуманными для читателей, исследованиями романтических отношений, а еще (конечно же) – довольно похабной подборкой поз при половом акте.

С Таей Чайна в свое время учился на одном факультете, рождавшем «суперзвезд журналистики». Она была мила, общительна, по-своему грациозна и очень амбициозна.

– Привет! – поздоровался парень первым.

– Здравствуй. – Она мягко сверкнула зубками; крайне привлекательная улыбка. – Как твои дела?

– Кропаем потихоньку.

– Похвально.

– Почему мы так редко встречаемся? – Парень придвинулся ближе, уже забыв про какой-то там кофе.

– Не знаю. Должно быть, график работы у нас слишком разный…

Они немного помолчали, глядя в лица друг дружке. Таечка вдруг оживилась:

– Тебя начальство не достало? Меня они уже просто бесят! Представляешь, на прошлой неделе приношу им отличную статью для колонки. А они мне говорят, причем даже ее не читая, что ее, возможно, писала не я! И это все после моего досконального расследования на тему: стоит ли ковыряться в заднице вашего мужчины при сексе!

– Хорошо хотя бы то, что ты решила ограничить этот вопрос только лишь сексом.