Кладбище домашних животных Кинг Стивен

– Нет, милая, – сказал Луис. – Я не думаю, чтоб ты сделала что-то глупое.

– Если он умрет я смогу его похоронить? – спросила она, а потом решила, что мысль, высказанная ею вслух, слишком страшная. Тогда она сказала, словно соглашаясь сама особой. – Точно…смогу. – А потом отправилась на поиски Речел.

Позже, в кровати, Речел сказала Луису:

– Я слышала, о чем ты с ней говорил.

– И ты не одобряешь? – спросил Луис. Он решил, что, может быть, лучше будет разобраться с этим, раз Речел сама так хочет.

– Да, – ответила Речел, чуть поколебавшись. Не слишком-то это на нее похоже. – Да, Луис, этот разговор мне не понравился. Я неожиданно испугалась. Ты же знаешь меня. А когда я пугаюсь, я перехожу к обороне.

Луис не мог вспомнить, чтобы Речел когда-нибудь говорила с таким усилием. Неожиданно он почувствовал, что должен вести себя осторожнее, чем раньше, когда говорит с Элли в присутствии Речел. Он чувствовал себя так, словно попал на минное поле.

– Испугались чего? Смерти?

– Не моей, – проговорила она. – Я твердо уверена.., чего-то большего. Когда я была маленькой, я больше думала об этом. Забытые сны. Сны о чудовищах, которые явятся в мою кровать съесть меня… Все чудовища выглядели похожими на мою сестру Зельду.

«Да, – подумал Луис. – Все дело именно в этом. Наконец это всплыло на поверхность впервые за время их супружеской жизни».

– Ты не рассказывала о ней, – сказал Луис. Речел улыбнулась и прикоснулась к нему.

– Ты, Луис, такой хороший… Я никогда никому не рассказывала о ней. И я пыталась никогда о ней не думать.

– Всегда предполагал, что на это у тебя есть свои причины.

– Да.

Речел замолчала, задумавшись.

– Я знаю, она умерла.., менингит спинного мозга…

– Менингит спинного мозга, – повторила Речел. – Нигде в доме даже не осталось ее фотографии.

– Есть фотография маленькой девочки в альбоме твоего отца.

– В его кабинете! Да. Я о ней забыла. И моя мать, думаю, носит одну фотографию в бумажнике. Зельда была на два года старше меня. Она заболела.., и лежала в дальней спальне.., она лежала в дальней спальне, словно наша нечестивая тайна!

Неожиданно Речел откинулась на подушки, затряслась в рыданиях. Луис решил, что это начало истерики и встревожился. Он потянулся к жене, взял ее за плечо, но Речел отодвинулась от него. Луис успел только ухватить кончиками пальцев ночную рубашку жены.

– Речел.., крошка.., я не…

– Не говори ничего, – сказала она. – Не утешай меня, Луис. У меня только один раз хватит сил рассказать об этом. Наверное, после я не смогу заснуть.

– Это ужасно? – спросил он, уже зная ответ. Слова Речел объясняли очень многое, даже те вещи, которые никогда не связывались раньше со Смертью, по крайней мере, для Луиса. Речел никогда не ездила с Луисом на похороны.., даже на похороны Эла Лока, его приятеля-студента, который погиб, врезавшись на мотоцикле в городской автобус. Эл был постоянным гостем в их квартире, и Речел он нравился. Но на его похороны она не пошла.

«В тот день ее вырвало, – неожиданно вспомнил Луис. – У нее начинался грипп.., или что-то в таком роде. Выглядело серьезно. Но на следующий день с ней было все в порядке… После.., похорон с ней снова стало все в порядке», – поправил он сам себя. Вспоминая, он подумал, что ее тошнота может быть чистой психосоматической реакцией.

– Все правильно, это ужасно. Хуже, чем ты можешь себе представить, Луис. Мы день ото дня видели, как прогрессирует ее болезнь, и сделать ничего не могли. Ее мучила постоянная боль. Казалось, ее тело ссохлось.., съежилось.., ее плечи сгорбились, а лицо осунулось, словно превратилось в маску. Руки – словно птичьи лапки. Иногда я кормила ее. Я ненавидела ее, но делала это и никогда не говорила: «фу!» Когда ее боли становились совсем невыносимыми, родители давали ей кучу лекарств – сперва слабые, а потом те, которые могли превратить ее в наркоманку, если бы она выжила. Но, конечно, все знали: она уже никогда не вернется к нормальной жизни. Я считала, что она.., наша тайна от всех. Потому что мы.., хотели ее смерти, Луис, мы желали ее смерти, и нельзя было сделать так, чтоб она больше не чувствовала боли. Она выглядела таким чудовищем.., и постепенно она становилась все ужаснее и ужаснее…

Речел закрыла лицо руками.

Луис нежно коснулся ее.

– Речел, тут нет ничего ужасного.

– Есть! – закричала она. – Есть!

– Похоже, произошло то, что и должно было случиться. Жертва долгой болезни часто становится требовательным, неприятным чудовищем, – заметил Луис. – Идея святости, долго-страдания – романтическая фантазия. Время первым неожиданно делает отметку на привязанном к кровати пациенте. Он или она начинает мучиться, изнемогать. Окружающие не могут ничего противопоставить этому. Нельзя помочь людям, оказавшимся в такой ситуации.

Речел смотрела на Луиса, удивляясь.., почти с надеждой. Потом недоверие появилось у нее на лице.

– Ты серьезно?

Луис сумрачно улыбнулся.

– Хочешь, чтобы я показал тебе это в книге? Как насчет лежачих больных, которые кончают жизнь самоубийством? Хочешь почитать об этом? В семьях, где есть такие пациенты, нанимают сиделок, но количество самоубийств возрастает, когда до критической развязки остается где-то полгода.

– Самоубийство!

– Они глотают таблетки или вешаются, выбивают себе мозги из пистолета. Их ненависть.., их слабость.., их отвращение…их печаль, – Луис вздрогнул и осторожно соединил сжатые кулаки. – Оставшиеся в живых чувствуют себя так, словно это они совершили убийство. Так развлекаются эти «больные».

Безумное, болезненное облегчение появилось на лице Речел.

– Она была требовательной. Как я ее ненавидела! Иногда она намеренно ходила в туалет под себя. Моя мама спрашивает ее, хочет ли она в туалет, чтобы помочь ей с «уткой»… Зельда говорит: нет.., а потом мочится в постель, так что моей матери и мне приходится потом менять простыню.., и каждый раз Зельда говорила, что это нечаянно, но мы видели улыбку, затаившуюся в глубине ее глаз. Это было заметно. В комнате всегда воняло… У Зельды были бутылочки с дурманом, который пах, словно капли из алтея, капли Братьев Смит. Этот запах всегда был там.., иногда ночью я просыпалась.., даже сейчас, проснувшись, мне показалось, что я чувствую запах капель от кашля из алтея.., и я подумала.., если я на самом деле не проснусь.., я подумала: «Разве Зельда мертва? Разве она мертва?».., я подумала…

Речел задохнулась от рыданий. Луис взял ее руку, и она сжала его пальцы с дикой силой.

– Переодевая ее, мы видели, как изгибается, искривляется ее спина. Ближе к концу, Луис, когда Смерть уже стояла на пороге, ей это.., даже нравилось.., ее зад тянулся к шее…

Теперь глаза Речел казались остекленевшими – ужасный взгляд ребенка, вспоминавшего периодически повторяющийся в снах кошмар.

– А когда она касалась меня своей.., своими руками.., своими птичьими лапками.., иногда я едва не кричала. Я говорила о ней, а однажды пролила немного супа на свою руку, когда она дотронулась до моего лица. Я тогда обожглась и закричала. Кричала и видела, как ее лицо расплывается в улыбке. Потом, уже перед ее смертью, лекарства перестали помогать. Тогда она кричала без перерыва, и никто из нас не смог бы вспомнить, какой она была до болезни, даже мама. Зельда стала для нас грязной, ненавистной, вонючей тварью в задней комнате.., секретом нашей семьи.

Речел сглотнула.

– Мои родители, когда она умерла.., когда она… Ты знаешь, когда она…

С ужасным усилием, дернувшись, Речел проглотила застрявший в горле ком.

– Когда она умерла, моих родителей дома не было. Они ушли, а я одна сидела с сестрой. Была Еврейская Пасха, и родители поехали к друзьям. Так, ненадолго… Я читала журнал на кухне и присматривала за Зельдой. Я ждала, когда пора будет дать ей лекарства, а она так кричала. Она все время кричала с тех пор, как уехали родители. Я не могла даже читать из-за ее криков. А потом.., пошла посмотреть, что случилось… Зельда замолчала. Луис, мне тогда было восемь лет.., плохие сны каждую ночь.., я считала: Зельда ненавидит меня, потому что моя спина прямая, и я не страдаю от постоянной боли, могу ходить и останусь в живых.., мне даже казалось, что она хочет убить меня. Только потом, Луис, я решила, что это мне только казалось… И все же, думаю, она ненавидела меня… Не думаю, что она хотела меня убить, но если бы ей каким– нибудь образом удалось захватить мое тело.., переместиться в меня, как бывает во всех этих сверхъестественных историях.., она точно сделала бы это, если бы смогла… Так вот, когда Зельда перестала кричать, я пошла посмотреть, все ли в порядке. Может, Зельда свалилась или соскользнула со своих подушек? Я подошла, посмотрела на Зельду и подумала, что она, должно быть, проглотила язык и задохнулась! Луис! – Голос Речел стал снова подниматься; голос, полный слез, он стал похож на голос испуганного ребенка, словно Речел вернулась назад, в прошлое и переживала все заново. – Луис, я не знала, что делать. Мне было всего восемь лет!

– Конечно, ты ничего не могла сделать, – подтвердил Луис. Он повернулся и обнял жену, и она в ответ схватилась за него, как утопающий хватается за соломинку. – Тогда тебе, видно, и правда пришлось несладко, моя крошка.

– Да, – согласилась она. – Никто меня не видел, но никто не мог ничего исправить. Никто не смог изменить того, что случилось. Никто не мог сделать так, чтоб этого не случилось, Луис. Она не проглотила свой язык. Умирая, она пыталась мне что-то сказать. Я не знаю, что… Клад-ад-ад-ад.., что-то в таком духе.

В своем горе, вспоминая тот день, Речел более чем точно имитировала голос своей сестры Зельды, и Луис моментально, подумав о Викторе Паскове, крепче обнял свою жену.

– И слюна.., слюна потекла у Зельды по подбородку…

– Достаточно, Речел, – сказал Луис не очень уверенно. – Я знаю симптомы.

– Я объясню, – упрямо настаивала на своем Речел. – Я объясню, почему меня не будет на похоронах бедной Нормы и почему мы так глупо поссорились в тот день…

– Ш-ш.., все забыто.

– Но не мною, – возразила Речел. – Я хорошо все помню, Луис. Я помню все так же хорошо, как и мою сестру Зельду, задохнувшуюся в собственной кровати 14 апреля 1965 года.

Долгое молчание воцарилось в комнате.

– Когда я увидела, что Зельда задыхается, я перевернула ее на живот и стукнула по спине, – наконец продолжала Речел. – Это все, что я могла сделать. Ноги Зельды дергались вверх-вниз.., ее кривые ноги.., я вспомнила: звук был такой, словно она пукнула.., я подумала: это она или я, но на самом деле это лопнули швы у меня на блузке, когда я переворачивала ее. Зельда смотрела на меня так жалостливо.., я увидела, как ее голова повернулась.., она уткнулась лицом в подушку, а я подумала, ах, она задыхается! Зельда задыхается! А ведь потом родители приедут и скажут, что это я ее задушила. Они всегда говорили: «ты ненавидишь ее, Речел»; и это было правдой. А еще они говорили: «ты хочешь ее смерти»; и это – тоже правда. Луис, видишь ли, первой моей мыслью, когда Зельда приподнялась на кровати, было: «Хорошо! Наконец-то Зельда сдохнет, и все закончится». Я снова перевернула ее на спину и увидела, что ее лицо почернело. Луис, ее глаза выпучились, а шея распухла. Она умерла. Я хотела выйти из комнаты… Я решила, что хочу уйти из комнаты; хочу оказаться за дверью, но стукнулась о стену, и тут упала картинка – иллюстрация к одной из книг о Волшебнике Изумрудного Города. Эти сказки Зельда очень любила, до того как слегла от менингита. На картинке был изображен сам Волшебник Изумрудного Города – Оз Великий и Ужасный, которого Зельда называла Озом Веиким и Ушшасным, потому что не выговаривала некоторые буквы и речь ее напоминала выступления Элмера Фудда «Персонаж мультфильмов про Бакса Бани, картавит невероятно». Моя мама сама поместила картинку в рамку.., потому что Зельда очень любила ее… Оза Веикого и Ушшасного.., а когда картинка упала, то рама ударилась об пол, стекло разбилось. Я закричала, потому что знала: Зельда мертва. Я подумала.., решила.., это ее дух вернулся, чтобы забрать меня. Я знала, что Зельда ненавидит меня, но ведь со дух не мог оставаться тут. Я сильно, очень сильно закричала.., вылетела из дома с криком: «Зельда умерла! Зельда умерла! Зельда умерла!» Соседи.., они вышли и увидели.., увидели меня бегущей в разорванной блузке… И еще я кричала: «Зельда умерла!» Луис, может, они и задумались над тем, что я кричала.., а может, просто посмеялись надо мной. Может, все, что я делала, было смешно…

– Если все было так, как ты рассказываешь, я просто восхищаюсь тобой, – сказал ей Луис.

– Однако, ты думаешь совершенно по-другому, – сказала Речел с уверенностью, считая, что она выше этого. Луис не стал протестовать. Он решил, что его жена может, при известных обстоятельствах, избавиться от своих страхов, прогорклых воспоминаний, которые преследовали ее так долго.., во всяком случае, от большей их части. Луис Крид не был психиатром, но знал: такие ржавые, полузабытые страхи есть у любого человека, и люди вынуждены возвращаться к этим воспоминаниям, ворошить их, даже если рана при этом начинает снова болеть, словно уродливые и зловонные гнилые зубы в черных коронках воспаленных нервов; зубы с больными корнями. Остается это в забытых, вредных подвалах памяти: если Бог – добро, то Он дремлет где-то в ее самых крепких снах. В своих откровениях Речел могла зайти так же далеко, как и в недоверии.., это говорило не только о ее храбрости. Луис боялся за жену, но сейчас он приободрился.

Теперь он сел и включил свет.

– Да, – проговорил он. – Я восхищаюсь тобой. И если мне необходимы причины для.., для настоящей ненависти к твоим родителям.., вот одна из них. Ты никогда не должна была оставаться с Зельдой одна, Речел. Никогда.

Словно ребенок – восьмилетний ребенок, с которым случилось что-то невероятное… Речел заявила Луису:

– Луис, это же была Еврейская Пасха!..

– Меня не волнует причина, – ответил Луис с неожиданно нахлынувшей сильной яростью, которая заставила Речел аж отшатнуться от мужа. Он вспомнил студентов, подрабатывающих сиделками, тех двух практиканток, которых злая удача привела в первый день семестра на работу, именно тогда, когда умер Пасков. Одна из них, упрямая дамочка по имени Клара Шаверс, вышла на работу на следующий день и работала так хорошо, что даже на миссис Чарлтон произвела впечатление. Другую они больше никогда не видели. Луис не был удивлен и не порицал ее.

"Откуда брались сиделки? Они были из службы дипломированных Медсестер.., они ушли, оставив восьмилетнего ребенка с умирающей сестренкой, возможно, совершенно ненормальной. Почему? Потому что была Еврейская Пасха. И потому, что элегантная Дора Голдмен не могла вынести вонь в это особое для евреев утро, вынуждена была уехать из дому. Речел одна осталась на дежурстве. Хорошие родственнички! Дежурила Речел. Восемь лет, косички, кофточка армейского покроя. Речел дежурила, вдыхала вонь. Может, они не отправили ее в лагерь «Закат в Вермонте» на шесть недель только для того, чтобы она дежурила у постели своей умирающей, безумной сестры?.. Десять новых наборов рубашек и джемперов для Гаджа и шесть новых платьев для Элли, и «я оплачу вашу учебу в институте». Но где же была чрезмерно раздутая чековая книжка, когда ваша дочь умирает от менингита спинного мозга, а другая ваша дочь сидела с ней, вместо медсестры, вы – ублюдок? Где были ваши дипломированные, с…е сиделки?

Луис встал с кровати.

– Куда ты? – встревожилась Речел.

– Принести тебе валлиума.

– Ты знаешь, я не…

– Сегодня вечером стоит его принять, – сказал Луис.

Позже, в кровати, Речел сказала Луису:

– Я слышала, о чем ты с ней говорил.

– И ты не одобряешь? – спросил Луис. Он решил, что, может быть, лучше будет разобраться с этим, раз Речел сама так хочет.

– Да, – ответила Речел, чуть поколебавшись. Не слишком-то это на нее похоже. – Да, Луис, этот разговор мне не понравился. Я неожиданно испугалась. Ты же знаешь меня. А когда я пугаюсь, я перехожу к обороне.

Луис не мог вспомнить, чтобы Речел когда-нибудь говорила с таким усилием. Неожиданно он почувствовал, что должен вести себя осторожнее, чем раньше, когда говорит с Элли в присутствии Речел. Он чувствовал себя так, словно попал на минное поле.

– Испугались чего? Смерти?

– Не моей, – проговорила она. – Я твердо уверена.., чего-то большего. Когда я была маленькой, я больше думала об этом. Забытые сны. Сны о чудовищах, которые явятся в мою кровать съесть меня… Все чудовища выглядели похожими на мою сестру Зельду.

«Да, – подумал Луис. – Все дело именно в этом. Наконец это всплыло на поверхность впервые за время их супружеской жизни».

– Ты не рассказывала о ней, – сказал Луис. Речел улыбнулась и прикоснулась к нему.

– Ты, Луис, такой хороший… Я никогда никому не рассказывала о ней. И я пыталась никогда о ней не думать.

– Всегда предполагал, что на это у тебя есть свои причины.

– Да.

Речел замолчала, задумавшись.

– Я знаю, она умерла.., менингит спинного мозга…

– Менингит спинного мозга, – повторила Речел. – Нигде в доме даже не осталось ее фотографии.

– Есть фотография маленькой девочки в альбоме твоего отца.

– В его кабинете! Да. Я о ней забыла. И моя мать, думаю, носит одну фотографию в бумажнике. Зельда была на два года старше меня. Она заболела.., и лежала в дальней спальне.., она лежала в дальней спальне, словно наша нечестивая тайна!

Неожиданно Речел откинулась на подушки, затряслась в рыданиях. Луис решил, что это начало истерики и встревожился. Он потянулся к жене, взял ее за плечо, но Речел отодвинулась от него. Луис успел только ухватить кончиками пальцев ночную рубашку жены.

– Речел.., крошка.., я не…

– Не говори ничего, – сказала она. – Не утешай меня, Луис. У меня только один раз хватит сил рассказать об этом. Наверное, после я не смогу заснуть.

– Это ужасно? – спросил он, уже зная ответ. Слова Речел объясняли очень многое, даже те вещи, которые никогда не связывались раньше со Смертью, по крайней мере, для Луиса. Речел никогда не ездила с Луисом на похороны.., даже на похороны Эла Лока, его приятеля-студента, который погиб, врезавшись на мотоцикле в городской автобус. Эл был постоянным гостем в их квартире, и Речел он нравился. Но на его похороны она не пошла.

«В тот день ее вырвало, – неожиданно вспомнил Луис. – У нее начинался грипп.., или что-то в таком роде. Выглядело серьезно. Но на следующий день с ней было все в порядке… После.., похорон с ней снова стало все в порядке», – поправил он сам себя. Вспоминая, он подумал, что ее тошнота может быть чистой психосоматической реакцией.

– Все правильно, это ужасно. Хуже, чем ты можешь себе представить, Луис. Мы день ото дня видели, как прогрессирует ее болезнь, и сделать ничего не могли. Ее мучила постоянная боль. Казалось, ее тело ссохлось.., съежилось.., ее плечи сгорбились, а лицо осунулось, словно превратилось в маску. Руки – словно птичьи лапки. Иногда я кормила ее. Я ненавидела ее, но делала это и никогда не говорила: «фу!» Когда ее боли становились совсем невыносимыми, родители давали ей кучу лекарств – сперва слабые, а потом те, которые могли превратить ее в наркоманку, если бы она выжила. Но, конечно, все знали: она уже никогда не вернется к нормальной жизни. Я считала, что она.., наша тайна от всех. Потому что мы.., хотели ее смерти, Луис, мы желали ее смерти, и нельзя было сделать так, чтоб она больше не чувствовала боли. Она выглядела таким чудовищем.., и постепенно она становилась все ужаснее и ужаснее…

Речел закрыла лицо руками.

Луис нежно коснулся ее.

– Речел, тут нет ничего ужасного.

– Есть! – закричала она. – Есть!

– Похоже, произошло то, что и должно было случиться. Жертва долгой болезни часто становится требовательным, неприятным чудовищем, – заметил Луис. – Идея святости, долго-страдания – романтическая фантазия. Время первым неожиданно делает отметку на привязанном к кровати пациенте. Он или она начинает мучиться, изнемогать. Окружающие не могут ничего противопоставить этому. Нельзя помочь людям, оказавшимся в такой ситуации.

Речел смотрела на Луиса, удивляясь.., почти с надеждой. Потом недоверие появилось у нее на лице.

– Ты серьезно?

Луис сумрачно улыбнулся.

– Хочешь, чтобы я показал тебе это в книге? Как насчет лежачих больных, которые кончают жизнь самоубийством? Хочешь почитать об этом? В семьях, где есть такие пациенты, нанимают сиделок, но количество самоубийств возрастает, когда до критической развязки остается где-то полгода.

– Самоубийство!

– Они глотают таблетки или вешаются, выбивают себе мозги из пистолета. Их ненависть.., их слабость.., их отвращение…их печаль, – Луис вздрогнул и осторожно соединил сжатые кулаки. – Оставшиеся в живых чувствуют себя так, словно это они совершили убийство. Так развлекаются эти «больные».

Безумное, болезненное облегчение появилось на лице Речел.

– Она была требовательной. Как я ее ненавидела! Иногда она намеренно ходила в туалет под себя. Моя мама спрашивает се, хочет ли она в туалет, чтобы помочь ей с «уткой»… Зельда говорит: нет.., а потом мочится в постель, так что моей матери и мне приходится потом менять простыню.., и каждый раз Зельда говорила, что это нечаянно, но мы видели улыбку, затаившуюся в глубине ее глаз. Это было заметно. В комнате всегда воняло… У Зельды были бутылочки с дурманом, который пах, словно капли из алтея, капли Братьев Смит. Этот запах всегда был там.., иногда ночью я просыпалась.., даже сейчас, проснувшись, мне показалось, что я чувствую запах капель от кашля из алтея.., и я подумала.., если я на самом деле не проснусь.., я подумала: «Разве Зельда мертва? Разве она мертва?».., я подумала…

Речел задохнулась от рыданий. Луис взял ее руку, и она сжала его пальцы с дикой силой.

– Переодевая ее, мы видели, как изгибается, искривляется ее спина. Ближе к концу, Луис, когда Смерть уже стояла на пороге, ей это.., даже нравилось.., ее зад тянулся к шее…

Теперь глаза Речел казались остекленевшими – ужасный взгляд ребенка, вспоминавшего периодически повторяющийся в снах кошмар.

– А когда она касалась меня своей.., своими руками.., своими птичьими лапками.., иногда я едва не кричала. Я говорила о ней, а однажды пролила немного супа на свою руку, когда она дотронулась до моего лица. Я тогда обожглась и закричала. Кричала и видела, как ее лицо расплывается в улыбке. Потом, уже перед ее смертью, лекарства перестали помогать. Тогда она кричала без перерыва, и никто из нас не смог бы вспомнить, какой она была до болезни, даже мама. Зельда стала для нас грязной, ненавистной, вонючей тварью в задней комнате.., секретом нашей семьи.

Речел сглотнула.

– Мои родители, когда она умерла.., когда она… Ты знаешь, когда она…

С ужасным усилием, дернувшись, Речел проглотила застрявший в горле ком.

– Когда она умерла, моих родителей дома не было. Они ушли, а я одна сидела с сестрой. Была Еврейская Пасха, и родители поехали к друзьям. Так, ненадолго… Я читала журнал на кухне и присматривала за Зельдой. Я ждала, когда пора будет дать ей лекарства, а она так кричала. Она все время кричала с тех пор, как уехали родители. Я не могла даже читать из-за ее криков. А потом.., пошла посмотреть, что случилось… Зельда замолчала. Луис, мне тогда было восемь лет.., плохие сны каждую ночь.., я считала: Зельда ненавидит меня, потому что моя спина прямая, и я не страдаю от постоянной боли, могу ходить и останусь в живых.., мне даже казалось, что она хочет убить меня. Только потом, Луис, я решила, что это мне только казалось… И все же, думаю, она ненавидела меня… Не думаю, что она хотела меня убить, но если бы ей каким– нибудь образом удалось захватить мое тело.., переместиться в меня, как бывает во всех этих сверхъестественных историях.., она точно сделала бы это, если бы смогла… Так вот, когда Зельда перестала кричать, я пошла посмотреть, все ли в порядке. Может, Зельда свалилась или соскользнула со своих подушек? Я подошла, посмотрела на Зельду и подумала, что она, должно быть, проглотила язык и задохнулась! Луис! – Голос Речел стал снова подниматься; голос, полный слез, он стал похож на голос испуганного ребенка, словно Речел вернулась назад, в прошлое и переживала все заново. – Луис, я не знала, что делать. Мне было всего восемь лет!

– Конечно, ты ничего не могла сделать, – подтвердил Луис. Он повернулся и обнял жену, и она в ответ схватилась за него, как утопающий хватается за соломинку. – Тогда тебе, видно, и правда пришлось несладко, моя крошка.

– Да, – согласилась она. – Никто меня не видел, но никто не мог ничего исправить. Никто не смог изменить того, что случилось. Никто не мог сделать так, чтоб этого не случилось, Луис. Она не проглотила свой язык. Умирая, она пыталась мне что-то сказать. Я не знаю, что… Клад-ад-ад-ад.., что-то н таком духе.

В своем горе, вспоминая тот день, Речел более чем точно имитировала голос своей сестры Зельды, и Луис моментально, подумав о Викторе Паскове, крепче обнял свою жену.

– И слюна.., слюна потекла у Зельды по подбородку…

– Достаточно, Речел, – сказал Луис не очень уверенно. – Я знаю симптомы.

– Я объясню, – упрямо настаивала на своем Речел. – Я объясню, почему меня не будет на похоронах бедной Нормы и почему мы так глупо поссорились в тот день…

– Ш-ш.., все забыто.

– Но не мною, – возразила Речел. – Я хорошо все помню, Луис. Я помню все так же хорошо, как и мою сестру Зельду, задохнувшуюся в собственной кровати 14 апреля 1965 года.

Долгое молчание воцарилось в комнате.

– Когда я увидела, что Зельда задыхается, я перевернула ее на живот и стукнула по спине, – наконец продолжала Речел. – Это все, что я могла сделать. Ноги Зельды дергались вверх-вниз.., ее кривые ноги.., я вспомнила: звук был такой, словно она пукнула.., я подумала: это она или я, но на самом деле это лопнули швы у меня на блузке, когда я переворачивала ее. Зельда смотрела на меня так жалостливо.., я увидела, как ее голова повернулась.., она уткнулась лицом в подушку, а я подумала, ах, она задыхается! Зельда задыхается! А ведь потом родители приедут и скажут, что это я ее задушила. Они всегда говорили: «ты ненавидишь ее, Речел»; и это было правдой. А еще они говорили: «ты хочешь ее смерти»; и это – тоже правда. Луис, видишь ли, первой моей мыслью, когда Зельда приподнялась на кровати, было: «Хорошо! Наконец-то Зельда сдохнет, и все закончится». Я снова перевернула ее на спину и увидела, что ее лицо почернело. Луис, ее глаза выпучились, а шея распухла. Она умерла. Я хотела выйти из комнаты… Я решила, что хочу уйти из комнаты; хочу оказаться за дверью, но стукнулась о стену, и тут упала картинка – иллюстрация к одной из книг о Волшебнике Изумрудного Города. Эти сказки Зельда очень любила, до того как слегла от менингита. На картинке был изображен сам Волшебник Изумрудного Города – Оз Великий и Ужасный, которого Зельда называла Озом Веиким и Ушшасным, потому что не выговаривала некоторые буквы и речь ее напоминала выступления Элмера Фудда «Персонаж мультфильмов про Бакса Бани, картавит невероятно». Моя мама сама поместила картинку в рамку.., потому что Зельда очень любила ее… Оза Веикого и Ушшасного.., а когда картинка упала, то рама ударилась об пол, стекло разбилось. Я закричала, потому что знала: Зельда мертва. Я подумала.., решила.., это ее дух вернулся, чтобы забрать меня. Я знала, что Зельда ненавидит меня, но ведь со дух не мог оставаться тут. Я сильно, очень сильно закричала.., вылетела из дома с криком: «Зельда умерла! Зельда умерла! Зельда умерла!» Соседи.., они вышли и увидели.., увидели меня бегущей в разорванной блузке… И еще я кричала: «Зельда умерла!» Луис, может, они и задумались над тем, что я кричала.., а может, просто посмеялись надо мной. Может, все, что я делала, было смешно…

– Если все было так, как ты рассказываешь, я просто восхищаюсь тобой, – сказал ей Луис.

– Однако, ты думаешь совершенно по-другому, – сказала Речел с уверенностью, считая, что она выше этого. Луис не стал протестовать. Он решил, что его жена может, при известных обстоятельствах, избавиться от своих страхов, прогорклых воспоминаний, которые преследовали ее так долго.., во всяком случае, от большей их части. Луис Крид не был психиатром, но знал: такие ржавые, полузабытые страхи есть у любого человека, и люди вынуждены возвращаться к этим воспоминаниям, ворошить их, даже если рана при этом начинает снова болеть, словно уродливые и зловонные гнилые зубы в черных коронках воспаленных нервов; зубы с больными корнями. Остается это в забытых, вредных подвалах памяти: если Бог – добро, то Он дремлет где-то в ее самых крепких снах. В своих откровениях Речел могла зайти так же далеко, как и в недоверии.., это говорило не только о ее храбрости. Луис боялся за жену, но сейчас он приободрился.

Теперь он сел и включил свет.

– Да, – проговорил он. – Я восхищаюсь тобой. И если мне необходимы причины для.., для настоящей ненависти к твоим родителям.., вот одна из них. Ты никогда не должна была оставаться с Зельдой одна, Речел. Никогда.

Словно ребенок – восьмилетний ребенок, с которым случилось что-то невероятное… Речел заявила Луису:

– Луис, это же была Еврейская Пасха!..

– Меня не волнует причина, – ответил Луис с неожиданно нахлынувшей сильной яростью, которая заставила Речел аж отшатнуться от мужа. Он вспомнил студентов, подрабатывающих сиделками, тех двух практиканток, которых злая удача привела в первый день семестра на работу, именно тогда, когда умер Пасков. Одна из них, упрямая дамочка по имени Клара Шаверс, вышла на работу на следующий день и работала так хорошо, что даже на миссис Чарлтон произвела впечатление. Другую они больше никогда не видели. Луис не был удивлен и не порицал ее.

"Откуда брались сиделки? Они были из службы дипломированных Медсестер.., они ушли, оставив восьмилетнего ребенка с умирающей сестренкой, возможно, совершенно ненормальной. Почему? Потому что была Еврейская Пасха. И потому, что элегантная Дора Голдмен не могла вынести вонь в это особое для евреев утро, вынуждена была уехать из дому. Речел одна осталась на дежурстве. Хорошие родственнички! Дежурила Речел. Восемь лет, косички, кофточка армейского покроя. Речел дежурила, вдыхала вонь. Может, они не отправили ее в лагерь «Закат в Вермонте» на шесть недель только для того, чтобы она дежурила у постели своей умирающей, безумной сестры?.. Десять новых наборов рубашек и джемперов для Гаджа и шесть новых платьев для Элли, и «я оплачу вашу учебу в институте». Но где же была чрезмерно раздутая чековая книжка, когда ваша дочь умирает от менингита спинного мозга, а другая ваша дочь сидела с ней, вместо медсестры, вы – ублюдок? Где были ваши дипломированные, с…е сиделки?

Луис встал с кровати.

– Куда ты? – встревожилась Речел.

– Принести тебе валлиума.

– Ты знаешь, я не…

– Сегодня вечером стоит его принять, – сказал Луис.

Речел приняла таблетку, а потом рассказала мужу остальное. Ее голос стал печальным я задумчивым. Транквилизатор выполнил свою работу.

Кто-то из соседей вывел восьмилетнюю Речел из кустов, где она спряталась, сидела на корточках и рыдала: «Зельда умерла!» Снова и снова. У Речел из носа пошла кровь. Она вся перемазалась. Кто-то из соседей вызвал «скорую помощь», а потом позвонил ее родителям. После того, как Речел остановили кровотечение, влили в рот чашку чая и скормили две таблетки аспирина, она смогла сказать, где ее родители… Голдмены поехали в гости к мистеру и миссис Каброн на другой конец города. Питер Каброн был бухгалтером предприятия отца Речел.

В тот же вечер в доме Голдменов произошли огромные перемены. Зельду увезли. Ее комнату вычистили и продезинфицировали. Убрали мебель. Комната стала напоминать голую коробку. Позже.., много позже, она стала мастерской Доры Голдмен. В этой комнате мать Речел занималась шитьем.

В ночь после смерти Зельды, Речел впервые приснился кошмар. Когда Речел проснулась в два часа ночи, зовя свою мать, она с ужасом обнаружила, что во сне встала с кровати. Трясясь от страха, она вернулась обратно. Это Зельда позвала ее на прогулку! Адреналин пропитал тело Речел, и после всего выяснилось, что во сне Зельда тащила ее за кофточку из постели гулять.

Речел сопротивлялась, пытаясь не дать Зельда задушить ее во сне. Все просто и элементарно, дорогой Ватсон. Просто для каждого, кроме самой Речел. Речел была уверена, что Зельда обязательно отомстит ей из потустороннего мира. Зельда знала, что Речел радовалась ее смерти. Зельда знала, что Речел вырвалась из дома, сообщая, радостно сообщая всем и каждому: «Зельда умерла! Зельда умерла!» Кричала и срывала голос, смеялась, а не вопила от страха. Зельда, зная, что умирает, могла просто наградить Речел менингитом спинного мозга. Тогда спина Речел скоро искривится, изменится, а потом Речел будет лежать на кровати, медленно превращаясь в чудовище; ее руки станут как клешни.

И еще, она будет кричать от боли так, как кричала Зельда, потом начнет мочиться в кровать и, наконец, она задохнется. Это – месть Зельды.

Речел никому не говорила об этом – ни матери, ни отцу, ни доктору Мюрею, который, когда Речел на следующий день начала жаловаться на боли в спине, поставил ей диагноз: растяжение продольных мышц спины, а потом попросил Речел («достаточно жестко так поступать», – для себя решил Луис) не притворяться. Она должна помнить, что недавно умерла ее сестра – так сказал ей доктор Мюрей. Родители Речел оказались унижены в своем горе, и для Речел было самое неподходящее время привлекать к себе их внимание. Только когда боли в спине ослабли, Речел поняла, что никогда тепсрь Зельде не добраться до нас; что никто не накажет ее. Еще много месяцев (так Речел сказала Луису) она все еще просыпалась от кошмаров, в которых ее сестра умирала снова и снова. Лежа в своей кровати в темноте, Речел часто заворачивала руки за спину и, касаясь своего позвоночника, пыталась уверить себя, что все в порядке. Ужасные последствия этих снов: она часто думала, что дверь туалета может с грохотом открыться, и Зельда, посиневшая и скрученная, шатаясь, выйдет оттуда. В такие минуты глаза Речел округлялись, блестя белками. А у Зельды посиневший язык вываливался наружу, проползая меж губ, руки превращались в клешни для убийства. Старшая сестра бросалась на Речел, стараясь добраться до ее позвоночника…

Речел не пошла на похороны Зельды, и с тех пор не ходила ни на какие похороны.

– Если бы ты рассказала мне об этом раньше, черт возьми, много стало бы понятно.

– Луис, я не могла, – просто ответила Речел. Ее голос прозвучал совсем сонно. – С тех пор я была.., у меня была небольшая фобия в этом вопросе.

«Только маленькая фобия, – подумал Луис. – Конечно, правильно!»

– Я не могу.., себя пересилить. Мысленно я знаю, ты – прав. Смерть совершенно естественна.., хорошо. Но это знает мой разум.., где-то там внутри…

– Конечно, – согласился он.

– В тот день я налетела на тебя, – продолжала Речел. – Я знаю, Элли плакала от одной мысли.., о том, что может случиться.., и тут я ничем не могла ей помочь. Извини, Луис.

– Да, можешь не извиняться, – сказал он, погладив волосы жены. – Ну и черт с ним, раз после этого ты стала чувствовать себя лучше.

Речел улыбнулась.

– Теперь ты знаешь. Да, теперь я чувствую себя лучше. Я чувствую себя так, словно меня вытошнило чем-то, что годами отравляло мою жизнь.

– Может, и так.

Глаза Речел сузились, превратившись в щелки, и снова широко открылись…медленно открылись.

– И не обвиняй во всем моего отца, Луис. Пожалуйста. Для моих родителей это было ужасное время. Счета.., счета за лекарства для Зельды.., невообразимые счета. Мой отец отчаялся добиться чего-то в пригороде Чикаго… К тому же во время этой истории с Зельдой моя мать чуть не сошла с ума… Ладно, все прошлое. Смерть Зельды стала словно сигналом для наступления хороших времен. Тогда был спад экономики, обесценивались деньги, но папочка взял займ, с тех пор удача не покидала его. Но именно из-за смерти Зельды родители так тряслись надо мной…

– Чувство вины, – заметил Луис.

– Да, я тоже так думаю. Не обижайся на меня, если вдруг мне станет нехорошо перед похоронами Нормы?

– Нет, милая, не обижусь, – он помолчал, а потом взял жену за руку. – Могу я взять с собой Элли?

Ее рука сжала руку Луиса.

– Ах, Луис, я не знаю, – сказала Речел. – Елена такая маленькая…

– Она уже год или того больше знает, откуда берутся дети, – снова повторил Луис.

Некоторое время Речел молчала, глядя в потолок и кусая губы.

– Если ты думаешь, что так лучше, – наконец сказала она. – Если ты думаешь, что это не.., не повредит ей.

– Иди сюда, Речел, – сказал он. В эту ночь они спали, обнявшись, на половине Луиса, и когда Речел посреди ночи проснулась.., валлиум перестал действовать… Луис успокоил ее, обняв и прошептав на ухо, что все в порядке. Речел снова заснула.