8000 рыбацких советов от знатока Горяйнов Алексей
Однако поляк, уже поймавший две рыбы, был в приподнятом настроении, и он спросил Леонтия снова:
– А что, отдал бы яхту, если выиграл?
– Конечно, – тут же ответил наш друг, даже не спросивший, кому имелось в виду ее отдать. – Мне ведь рыба нужна, а не выигрыш.
А я подумал: он прав, что такое деньги, богатство, по сравнению со значимостью человека. А Леонтий, ох, как хотел стать значимым! Особенно в глазах такой красивой девушки, как матрос Пивоварова. Очевидно, она очень ему нравилась: он так и провожал ее за ужином нежным взглядом и так скромно украдкой скользил им по ее пышной груди, выглядывающей из широкого выреза белой кофточки.
Поклевок до вечера не было. Семеныч уже зудел, что пора собираться. Солнце клонилось к морскому горизонту, как вдруг поплавок Леонтия подпрыгнул и заскользил по водной глади, уходя под воду. Рыболов, вцепившись в спиннинг руками, словно в гриву необъезженной лошади, напрягся и даже оскалился, и, невзирая на свою хрупкость, рванул так, что любому пудовому сазану он вырвал бы губу вместе с жабрами. А тут словно зацепился за кабель, проложенный по дну Каспия, – никакого движения, только толстенный спиннинг выгнулся дугою вместе с Леонтиевой спиной. И вдруг через несколько секунд, которые показались всем вечностью, бешено с визгом завертелась катушка. За каких-то пару минут рыба размотала весь трехсотметровый запас лески. Я стоял рядом и не знал, что делать. Хвататься за чужой спиннинг было неприлично. С якоря лодку уже не снять.
Семеныч кричал за моей спиной:
– Руби леску, пропадет парень не за грош.
Степан, находившийся от Леонтия дальше всех, подскочил на помощь в тот момент, когда водяной монстр уже тащил упиравшегося человека за борт. Проворностью Степан напоминал тяжеловеса, которому кольнули шилом в одно место. Оттолкнув меня и Семеныча, он легким движением руки хотел обнять друга за пояс, но тот как-то вдруг выскользнул из его объятий, и богатырь сумел вцепиться только в его колени. Леонтий повис за бортом, вытянувшись в струну. Он был продолжением звеневшей от напряжения лески. Лодку наклонило на один борт, и она черпнула воды. Те, кто остался без дела, сразу, как по команде, навалились на другой борт, выравнивая крен. На Леоне начала трещать одежда.
– Режь, на. леску, – снова закричал Семеныч.
– Как? – жалобно спрашивал я, пытаясь разглядеть ситуацию из-за широкой Степановой спины.
– Я тебе отрежу! – грозно прорычал Степан, упираясь лицом в колени Леонтия и лягая меня ногой.
Болеслав, нервно попыхивая трубкой, комментировал своему земляку:
– Смотри, как вытянуло парня. Интересно, кто быстрее лопнет, он или леска?
– Русский, – флегматично отвечал Войцех.
Вдруг Леонтий плюхнулся в воду и скрылся с головой. Я хотел прыгнуть за ним, но неудачливый рыболов вынырнул. В руке он держал спиннинг. Когда его подняли на борт, оказалось, что обломалась шпуля и перетерла леску.
– Ну, повезло тебе, парень, – сказал Семеныч, – хоть спиннинг сохранил.
После этого случая Леонтий стал казаться всем нам выше ростом. Может быть, взаправду его рыба вытянула, но, скорее всего, это произошло оттого, что он почувствовал себя значимым. Его все хвалили, подбадривали, пророчили чемпионскую славу. Матрос Пивоварова искренне утешала. Наконец-то все мы ясно разглядели в ней истинную женственность. И на танец она опять пригласила только его, а другим всем отказала, но уже не строя из себя Мэрилин Монро. От этого даже Степан расчувствовался и тихо сказал:
– Леонтий, если я установлю рекорд, я отдам тебе яхту для Пивоваровой.
А дальше произошло вот что. Мы продолжали выезжать два раза в день на рыбалку. Но успехи особенно не радовали: на десять человек была поймана всего лишь одна белуга килограммов на 80. Степан старался всегда ставить самого большого живца, если можно так назвать красноперку до килограмма весом. Он как-то умудрялся вылавливать самую крупную наживку. Кстати, Степан никогда не жаловался на неудачу. Он только лаконично замечал, к примеру, так: «Осталось четыре дня».
Однажды, просидев в баркасе до полудня, все стали собираться на обед. Степан сказал, что он останется.
– Вот упертый, – покачал головой Семеныч.
Этот упрек почему-то меня обидел, мне казалось, что наши рыболовные неудачи на самом деле зависели от нерадивости егерей.
– Я тоже останусь, – сказал я.
– Не, ну я поеду, – посмотрел на нас, как бы оправдываясь, Леонтий.
– Да плыви, плыви, – сказал Степан, и когда друг замешкался, добавил: – Не, я, правда, без обиды, ведь тебя там ждут.
Егерь замахал фуражкой, давая сигнал рулевому второго баркаса, стоявшего на якоре в полумиле от нас, и вскоре подошедшее суденышко забрало наших, кроме меня и Степана.
Через час на одну из удочек Степана, на которой стояла особо крупная красноперка, клюнуло. Наживку перед забросом я для интереса взвесил на карманных весах – 1 кг 200 г. Как и в случае с Леонтием, какая-то сверхмощная сила тащила леску с катушки, поставленной на усиленный тормоз. Все происходило как бы с легкостью роспуска чулочных ниток. Лицо Степана мгновенно покрылось испариной. Изо всех сил он пытался притормаживать катушку, но неудержимая ручка мультипликатора в кровь разбивала пальцы. Я с волнением наблюдал, как все меньше и меньше на катушке оставалось лески. Про то, чтобы вовремя сняться с якоря, мы не подумали, а теперь уже было слишком поздно.
– Леска кончается, – сказал я, как будто Степан сам этого не замечал.
Он не произносил ни звука.
– Осталось не более тридцати метров, – комментировал я. – Двадцать, десять. – Что же дальше?
Степан угрюмо и напряженно продолжал молчать. Было ясно, что рыба, как и в случае с Леонтием, сломает катушку.
Вдруг Степан схватился за леску и протянул мне спиннинг.
– На, держи быстрее! Да крепче держи!
Я схватил удилище. Степан тем временем согнул в локте правую руку и быстро намотал на рукав куртки несколько витков лески.
– Посмотрим еще, кто кого! – произнес он, приседая на одно колено.
Леска вытянулась над водой на сотни метров струною. И застыла: ни туда ни сюда.
– А, врешь, не возьмешь! – радостно вскричал Степан, вспомнив, видимо, Василия Ивановича Чапаева во время вражеской атаки.
Единоборство длилось минуту, может быть, чуть больше. Затем вдруг невероятных размеров рыбища взметнулась над водой, пытаясь освободиться от крючка, и леска ослабла.
– Спиннинг давай! – заорал Степан. – На нас поперла!
Он мгновенно смотал с руки леску и так же мгновенно намотал ее на катушку. Крутил ручкой быстро, но натяжения все еще не было. Вот уже половина лески выбрана. Значит, рыба, по-прежнему не сбавляя темпа, наступала на лодку. Я вспомнил фильм «Челюсти» и на какой-то миг испугался.
– Падай на дно, – закричал Степан. – Она идет на таран.
– А ты?
– Как-нибудь!
Я не упал, но на всякий случай покрепче вцепился в борт баркаса. А белуга вдруг замедлила ход, и на поверхности воды показалась ее огромная черная спина. Видимо, выпрыгнуть у нее сил уже не было. Она стала снова упираться, но теперь Степан ее понемногу подтаскивал, и она неуклонно приближалась к баркасу.
– И что мы с ней будем делать? – робко спросил я.
– Погоди, никуда она не денется! – заверил Степан.
В воде показалась огромная тень, и тотчас у самого борта я сумел разглядеть огромную голову и спину белуги. Степан, подтягивая ее кверху, скомандовал:
– Возьми канат, просунешь ей в жабры через рот.
– Как?
– Как хочешь!
Белуга была малоподвижна и неповоротлива и дала Степану приподнять свою голову над водой. Рот ее раскрылся, и я, сунув по локоть руку в ее огромную пасть, протолкнул один конец каната через жабры. Затем оба конца завязал петлею.
– Теперь она наша! – воскликнул Степан, перехватывая у меня канат.
Я тем временем думал: «Сейчас она нам даст шороху». Схватив другую толстую веревку, быстро соорудил на ее конце двойную петлю и прыгнул с нею в воду. Ощущения малоприятные, когда ты находишься бок о бок с таким чудовищем в его родной стихии. И все же я добрался до белужьего хвоста, набросил на него петлю и сунул свободный конец Степану. Он тем временем уже сумел неподвижно закрепить голову белуги у борта.
Когда к корме был так же приторочен и хвост, Степан плюхнулся на дно баркаса и стал нашаривать что-то в своем рюкзаке. Достав оттуда бутылку водки, он протянул ее мне.
– Пей!
– Не, не могу, воды бы!
– Эх ты, воды, туды-сюды! – и впервые за все время Степан счастливо заулыбался.
Потом, разболтав водку, он всю разом выпил ее прямо из горлышка. А я подумал: «А все же доброе у него лицо!»
Вскоре приехали с обеда наши рыбачки и, увидев белугу, изумились.
– Надо вести ее на базу взвешивать, – сказал Болеслав. – Это, похоже, рекордная рыба!
А Семеныч сказал, что он не помнит, чтобы кто-либо на спортивные снасти ловил таких «монстров».
– Никак не менее двадцати пудов в ней, – добавил он, прикинув массу туши на прищуренный глаз. – Как-то два москвича поймали белугу меньше этой, да она таскала их на буксире по Каспию больше суток! А нас и часа не было, а вона ужо и где.
– Как же ее тащить? – спросил я. – Ее ж мотор не потянет.
– Попробуем загрузить в лодку, – уверенно сказал Степан.
Мы с ним ослабили удерживающие рыбу веревки, и перешедшие в наш баркас рыболовы, став на один бок, наклонили борт к воде. Затем одновременно по команде «и взяли» стали перекатывать через него рыбу.
– Осторожно, баркас не потопите! – кричал Семеныч.
Наконец рыба вытянулась на дне во всю длину лодки. Поляки сфотографировали Степана, сидящего на трофее, а затем поплыли взвешивать гиганта.
На плавбазе были большие амбарные весы, и на них кое-как умудрились водрузить рыбу. Она потянула под четыреста килограммов. Болеслав с Войцехом составили рекордный протокол. Когда все дружно зааплодировали рекордсмену, Леон подошел к нему, поздравил и на ухо проговорил:
– Мне яхта не нужна. Люси и так согласна ехать со мной в Москву.
– Что, вы решили ехать с ним?! – Степан взглянул на улыбающуюся Пивоварову. – Поздравляю, поздравляю, – и вдруг, отбросив свою всегдашнюю сдержанность, стал целовать друга в обе щеки и радостно приподнимать его на руках, как ребенка.
По возвращении в Москву Леонтий женился на матросе Пивоваровой. Но вот рекорд Степана в международной ассоциации любительского рыболовства так и не был зарегистрирован. Болеслав все документы отправил в штаб «Big Game» вовремя, а за неделю до вручения призов Степану пришло письмо, что он вовремя не заплатил ежегодный взнос как член международной ассоциации рыболовов… Так что яхту вручили американцу, поймавшему голубого марлина массой 360 кг. Опять не повезло россиянину… Хорошо хоть красавицы стали доставаться нашим простым парням. Ничего, ничего, мир постепенно меняется.
Старики
– Ох ты, реченька, речушка. – хрипел старческим голосом тощий дед Чумак, спускаясь по заросшей тропке к реке.
Дед любил свою речку: почти вся жизнь прошла возле нее. На берегу он полюбовался широким, залитым солнцем, плесом, потянул сморщенным носом воздух, вдыхая нежный сладковатый аромат кувшинок, оглядел хозяйским взглядом противоположный, заросший кустарником берег, а за ним старую дубраву на пригорке и удивился про себя: неужто в молодости мог перебросить камнем плес?
Над лугом парил ястреб. Старик полюбовался и им. Потом запел:
– Не шуми ты, мати, зеленая дубрава.
Дед Чумак на рыбалке всегда что-нибудь тихонько напевал: песни напоминали ему далекую юность, милый сердцу, но тяжелый крестьянский труд, молодых селян, ныне постаревших, а многих уже и не живущих. Часто за песнями он видел себя отроком, стоящим на клиросе в церковном хоре, и думал: «Можа, знаменитый получился бы из меня певчий, кабы антихристы не закрыли церкву».
Потолкавшись бесцельно еще с минуту на своем ухоженном рыбацком месте, дед присел на низенькую скамеечку, наклонился к ржавой консервной банке и, поковыряв в ней костлявым пальцем подсохшую землю, достал красного навозного червяка. Полюбовавшись живучестью земляной твари, он насадил червя на крючок, плюнул на него сухими губами, да так, что капельки слюны повисли на его длинной седой бороде. Затем ослабевшей по старости рукой старик отправил снасть в воду.
Поплавок закачался на течении между причудливой черной корягой и пучком сочной зеленой осоки. Овод сел на тонкую загорелую шею старика.
– Ах ты окаянный! – выругался Чумак и шлепнул себя по шее. Но овод благополучно улетел.
– Здравствуй, сердешный! – услышал Чумак за спиной слабый женский голос.
Он обернулся и увидел над крутояром под лозой бабку Акулину. Старушка, опершись на палку, вырезанную из орешника, широко улыбалась беззубым ртом.
– А я чтось тебя на лугу не заметил, Акулина, – сказал старик.
Он глянул на поплавок и сделал подсечку. На леске затрепыхался мелкий окунек.
– Да козы, окаянные, зашли в лозинки на бережку, насилу выгнала. А как рыбалка-то? Клюеть?
– Какая сейчас рыбалка! Вон малявка только и берет. Как говорится, июнь – на рыбалку плюнь.
– А что ж ходишь на речку тогда?
– А как не ходить, милая, авось чего и поймаю. Где мой Митек? На лугу?
– Здеся он, куды ему деться. Козявок в траве собирает. Славный у тебя правнучек. А как его родители, Манька да Толик? Что слыхать-то о них?
– Уж два месяца ни письма, ни перевода. Далече кудай-то забрались. И где этот Хемен?
– Хемен? Что за страна такая?
– Да гдесь там, где Аравийская земля. Мне внучка так сказывала: «Ты мне, дед, стишок Лермонтова наизусть читал про три пальмы – енто мы в церковно-приходской школе изучали – вот там тая страна и есть». А где на самом деле ен-тот Хемен, я, Акулина, понятия не имею. Где ента Аравийская земля? У них, у молодых, знаешь, разговор короток.
– Да-а, – протянула задумчиво старушка. – Остались мы с тобой, Петр Кузьмич, беспризорные. И вот племяш совсем бросил меня. Куда-то в тайгу уехал, за озером Байкалом, говорит, работает. Вчерась получила от него письмо, насилу дождалась. Разъехались наши последние родственники.
– А что ж он тебе деньжат на послед не подкинул? – Чумак насадил свежего червяка и закинул пробковый поплавок под кусты. – Ведь он, Сашка, малый сердечный, понимать должен, что бабка на пенсию не проживет.
– Нет, не подкинул, – ответила старуха кротко. – А на пенсию кто ж теперь проживет? Козы – вот моя пенсия. Ими и живу.
– Да, молочко у Фроськи и Милки отменное, справные козочки. Спасибо тебе, Акулинушка, за вчерашний кувшинчик. А мне вот мой харч ныне трудно дается, никак не везет на рыбалке.
– Тебе не везет, приезжим зато везет. Вон супротив лесу, на той стороне стоит палатка городских рыбачков.
– Да я их вчерась видел.
– Каких они двух больших рыбин поймали утром! Во каких! – старушка развела свои худые ручонки, на которых широко провисли рукава ситцевой цветастой кофтенки. – Сетью надо ловить, голубчик, тогда с уловом будешь. А у ентих, городских-то сеть длиннющая. Я видала, как они ее вынали. Вот у них теперь зато и рыбка в садке бултыхается.
– Я ж тебе сказывал. Что сетью ловить нельзя – блаконьерство ен-то, – дед Чумак задиристо, по-петушиному, вытянул шею. – Сколь я найденных сетей порезал, ни одной себе не оставил.
– Ну и здля. А приезжие вон не дураки! Да и грибники они справные, не то, что мы с тобой, развалюшки. Они так и шастуют с ведрами по лесу. Отчаянные, видать, люди – шатерчик свой даже не боятся оставлять без присмотра. Да взаправду сказать, какое енто блаконьерство, милок, – собрать себе на пропитание. Даже в молитве сказано: «Хлеб наш насущный дай нам днесь».
– Не положено сетьми ловить, по закону не положено! Дозволь им, они и глушить рыбу начнуть! – дед начинал нервничать.
– А положено тебе, Кузьмич, корешки на старости жевать да пескариками пробавляться? Твои-то небось в Хемене ентом по ресторанам ходют?
– Нет, – старик даже чуть покраснел от обиды. – Я ж тебе сказывал, что они там нефтезавод строют, не до баловства им!
– Ну ладно, сердешный, господь с тобою, пойду я. А то, гляжу, тучка заходит, чяго, думаю, у меня поясницу заломило.
Бабушка Акулина ушла. Дед Чумак положил удочку на рогатину и, кряхтя, взошел на пригорок. Он посмотрел вослед Акулине – ее белый платок мелькал в высокой луговой траве.
– Ну, наковырял козявок, Митя? – спросил дед у копавшегося в траве правнука.
– Во, какие жучки! – девятилетний малец встал с колен и протянул прадеду спичечный коробок. – Только смотри, чтобы не разбежались.
Старик приоткрыл крышку коробка и наклонил голову, пытаясь проникнуть взглядом внутрь.
– Ох, какие цветастые жучки – зеленые, синие! – воскликнул он. – Никак ты у меня, Митяй, каким ученым будешь?! А? Любишь ты енту всякую божью тварь, – дед сделал паузу, расчесывая пятерней жидкие космы бороды, как бы раздумывая над чем-то. – А не забыл ты енти свои тренирховки?
– Тренировки, – поправил Митя, внимательно слушая, что скажет дед дальше.
– Да, да, вот именно! Ты ж спортсмен у нас, в бассейнах плавал. Все пацаны тебе завидуют, говорят, что ты среди них чемпион по плаванию.
– Да, дедушка, я позавчера на спор с пацанами тридцать раз без остановки речку переплыл.
– Ну вот и хорошо, милый. Пойдем-ка прогуляемся вдоль реки, я тебя попрошу об одном дельце.
– О каком, дедуль?
– Счас узнаешь.
Они пришли на излучину реки и остановились напротив оранжевой палатки. Она стояла на противоположном берегу под уродливо сплетенными ветвями двух лоз.
– Вон, видишь, из воды садок торчит, привязанный к палке? В нем две большущие рыбы плавают. Пойманы они сетью. А значит, те, кто их поймал, – блаконьеры. Они сейчас в лесу грибы собирают, а мы у них добычу изымем. Сможешь доплыть и доставить мне енту рыбу?
– Да я мигом, дедушка. Для меня это пустяки!
– А чтобы тебе удобнее было держать эту рыбу, на вот этот проволочный кукан.
Митя разделся, взял кукан и соскользнул по илистому берегу в воду.
– Ты, Митюш, только не забудь потом дырочку в садке сделать, – сказал старик вдогонку правнуку. – Потом объясню зачем.
Митя по-спортивному быстро пересекал реку. Старик, горбясь, топтался на берегу. Правнук сделал все, как наказывал дед, и вскоре, отягченный добычей, пустился в обратный путь. Быстрое течение сносило Митю, и старик заволновался, теребя ухо и пощипывая бороду. Он боялся, что мальчонку отнесет в сплошную гущу лозняка, растущего ниже по течению, и ему там будет трудно выбраться на берег. Наконец Митя, преодолев сильное течение, схватился за ветку нависшего над водой кустарника и подал прадеду конец кукана. Старик хотел было помочь Мите вылезти из воды и потянул ему руку, но тот отстранил ее.
– Не надо, – сказал он, – сам еле держишься, еще в воду упадешь!
Митя отдышался и самостоятельно выбрался на берег.
– Ай да молодцы мы с тобой, Митяй! Какие трофеи добыли! – старик похлопал по жирному боку одного из голавлей. Потом другой рукой потрепал светлые волосы мальчика. – Ну, теперича идем на свое место, можа, у нас на уду что зацепилось – я жирного червя насадил.
Но пока они отлучались, на удочку попался противный ерш. Он глубоко заглотил крючок, и старику пришлось изрядно повозиться, чтобы достать его. Они порыбачили еще немного, но им попался лишь небольшой подуст, да еще окунек.
Через некоторое время в тихом воздухе послышались отдаленные голоса вернувшихся к палатке людей.
– Я ж тебе говорил – сетка гнилая! – восклицал в отчаянии один.
– Да кто же знал, что рыба такая сильная, что она садок прорвет! – оправдывался с досадой второй.
У деда Чумака не клевало. Пора было собираться домой: Митя, болтая веточку ивы в воде, ненароком подшумливал рыбу. А как не хотелось уходить! Старик знал, что на закате небо покроется огненным всполохом, и яркие цвета будут красиво переливаться, а затем постепенно гаснуть…
Прадед с правнуком поднялись на луг и пошли меж высокого пряно пахнущего разнотравья на купол разрушенной церкви, выглядывающей из-за крон могучих вязов. Пройдя околицу, старик остановил правнука возле покосившейся избенки.
– Иди-ка, милок, снеси бабке Акулине рыбу, – сказал он. – Надоть одиноким старушкам помогать. Да скажи, что это мы сами на удочку поймали, не то будет переживать старая. И, видя замешательство правнука, прибавил:
– Да не жалей рыбу-то, мы с тобой еще не таких голавлей изловим!
Старик передал мальчугану кукан с толстолобыми увесистыми голавлями. Оба рыболова на секунду залюбовались их изумрудными спинами и серебристыми боками. Потом разом весело засмеялись, понимающе посмотрели друг другу в глаза, и Митя побежал по каменистой тропинке, ведущей через бурьян ко двору бабушки Акулины.
Читать бесплатно другие книги:
