Завороженные Бушков Александр

— А вот я слышал… Сиятельный Кабари утверждает, что…

Шорна искренне расхохотался:

— И вы туда же, Аркади? Ну, вы человек посторонний, не знаете нашей жизни… Сиятельный Кабари, в общем, достойный и не глупый молодой человек, но эта его страсть к плетению изощренных фантазий… Во дворце к этому давно привыкли, никто не принимает всерьез…

Из какого-то смутного чувства противоречия поручик не смолчал:

— Но мало ли какие вещи возможны…

— Аркади, вы же серьезный человек… — с досадой воскликнул Шорна. — Вы не знаете всех историй принца Кабари, а я-то, как все, с ними знаком добрых десять лет… Ну рассудите сами логично и здраво… Нет ничего удивительного в том, что вы, карн, воспринимаете эмоции и чувства мамонтов. Подобного прежде не случалось, но я не усматриваю тут ничего необычного. На нечто подобное порой способны и простые люди, не обладающие вашими способностями: псари, охотники, лошадники… Но одно дело — эмоции, чувства, и совсем другое — словесные долгие беседы, которые принц якобы вел со своей подружкой, маленькой девочкой-мамонтенком… Вот в такое ни один здравомыслящий человек не поверит ни за что. Мамонты — не более чем животные, Как у всяких животных, у них, разумеется, есть развитые эмоции, которые, как мы только что убедились, в некоторых случаях способен воспринимать человек с необычными способностями. Такое в истории не раз происходило. Но вот осмысленные словесные беседы… Фантазии высочайшего полета. Это животные и не более того…

— Но вы ведь сами рассказывали, что мамонты уходят и загадочным образом пропадают неизвестно куда, и кто то якобы утверждает, что они способны путешествовать меж мирами…

— Ну и что? — пожал плечами Шорна. — Честно сказать, я бы не особенно и удивился, окажись, что так и есть. Вы плохо знаете наш мир. На юге, на островах обитает интересный зверек наподобие нашей лесной куницы. Совершенно неразумная тварюшка, как и положено мелкому зверьку. Вот только он наделен интересной способностью: при явной опасности каким-то образом ухитряется мгновенно перенестись в другое место, не особенно и далеко, шагов на полсотни, но тем не менее… Те, кто это видел, говорят, что зрелище захватывающее. Только что сидел на ветке и вдруг будто в воздухе растворился… Никто не понимает, как он это делает, ученые пожимают плечами. И тем не менее с ним все так и обстоит. Притом, что разума у этого зверька нет ни на ломаный грош. В животном мире немало таких загадок, если хотите, можете посмотреть книги об этом. Так и с мамонтами.

— А вдруг… Что, если принц — карн?

Шорна расхохотался — искренне, весело.

— Ох, благородный Аркади… — сказал он, так и не согнав с лица улыбку. — Порой общение с вами мне доставляет вовсе уж несказанное удовольствие… и выгоду. Вы только не обижайтесь, умоляю вас, но вы порой — источник ценнейших сведений о вашем мире, старый проныра из тайной полиции, уж не посетуйте, этим беззастенчиво пользуется — как же иначе, если вы сами все выкладываете…

— Я? — сердито сказал поручик. — Ничего я вам не выкладывал!

— Да, выкладываете. Сами того не зная. Тут, понимаете ли, дело не в том, что вы говорите, а в том, чего вы не знаете. Полицейские ухватки… Теперь я совершенно убежден, что в вашем мире способности карнов не используются совершенно и не изучены толком. Иначе бы вы не говорили порой такие вещи, такие… Ну при чем тут — я говорю о принце — способности карна? Они, да будет вам известно, относятся исключительно к цвергам. Понимаете? На карна не действуют насылаемые цвергом видения, он не поддается влиянию цверга, зато сам может цверга, в противоположность большинству обычных людей, распознать под любой личиной, выследить цверга и так далее. Конечно, порой у карна обнаруживаются и другие способности, но они, без малейших исключений, мелкие, побочные. Вроде умения пугать зверей мысленным посылом, сбрасывать взглядом яблоки с дерева и опрокидывать, не прикасаясь, кубки на столе. Мелко, право… И кубков не сбросит больше пары-тройки, и зверей если и напугает, то никак не большую стаю и не особенно крупных… Главный дар отчего-то неразрывно связан с цвергами. Принц никогда не проявлял способностей карна. Он талантливый фантазер… и благодаря своему дару сказочника пользуется большим успехом у придворных девиц и дам. Я-то его знаю с младенчества. Вот ваши сны — вещь гораздо более интересная, ими для порядка следует заняться всерьез. Как-никак небо … — он вновь произнес это слово едва ли не с почтительным придыханием.

— А при чем тут небо? Или это какая-то государственная тайна?

— Ну что вы, — сказал Шорна, — какие тут тайны… О сути, правда, мало кто знает, но многие внешние проявления у всех на глазах. Вы, насколько я знаю, видели Сторожевые Поля? Я имею в виду, скопища башен, увенчанных чем-то вроде огромных металлических ежей?

— Да, приходилось…

— Понимаете ли… — сказал Шорна, — большинство людей в том числе образованных испокон веков привыкли считать, что Великий Змей — этакое мифологическое воплощение некоего вселенского зла. И относятся к нему именно как к мифологическому персонажу — ну, правда, с почтением, уважая традиции и верования предков… Однако вот уже чуть ли не сотню лет другие люди, более прагматичные, вели себя несколько иначе… Нашлись ученые, которые всерьез задумались: а не связано ли это с какой-то реальной угрозой с небес? Точнее говоря, из космоса? Изучили практически все древние пророчества и старинные трактаты. Их множество. Большинство, конечно, как это у пророков водится, изложены крайне туманно и велеречиво, их нельзя привязать к реальности никоим боком. Вот, извольте, — он повернулся и привычным движением снял с полки небольшой томик в черном кожаном переплете. — Классический пример: пророк Горша. «В самые печальные времена Великий Змей обрушится с потемневших небес, и настанет самый короткий день…» Ну к чему тут можно привязаться? Подобных неопределенностей полно. Сами пророки относились к ним крайне серьезно, пытались вдалбливать всем и каждому, рвались к правителям — отчего порой кончали дни самым печальным образом: рационально мыслящие люди, знаете ли, плохо верят туманным пророчествам, как и я сам… Или вы другого мнения?

— Не знаю, — пожал плечами поручик. — Я как-то с пророками не сталкивался да и не особенно в них верю…

— И правильно. Однако есть другие высказывания, заставляющие задуматься. У вас знают что-нибудь о небесных камнях, порой обрушивающихся на планету?

Поручик старательно попытался припомнить гимназические времена:

— Ну да, конечно. Падают порой камушки…

— А иногда глыбы, — серьезно сказал Шорна. — Весьма впечатляющего размера, способные принести неисчислимые бедствия. Ученые заверяют, что подобное уже случалось и здесь, и на Планете-Прародине, правда, в незапамятные времена, к счастью для человечества. Они нашли следы ударов, сделали расчеты — последствия могут оказаться страшными. Для всей планеты. И потому, как я уже говорил, люди давно задумались: а не являются ли все древние пророчества о Великом Змее попытками предостеречь об угрозе, исходящей от огромного метеора? Нельзя исключать, что кому-то еще в старинные времена удавалось видеть грядущее в форме смутных образов, как это с ясновидением чаще всего и бывает. И наши предки добросовестно пытались изложить свои впечатления — коряво, туманно, сами не способные осознать и описать толково то, что им открылось… Но в основе-то некая реальность, к которой следует отнестись серьезно… Что думаете?

— Я даже и не знаю… — сказал поручик. — Вполне возможно…

— В свое время задумавшиеся всерьез люди обладали к тому же достаточной властью. И потому появилось Министерство Небес, к нынешнему дню являющее собою нешуточную силу. Большинство людей так ничего и не знают об истинном назначении Сторожевых Полей. Мы не стремимся держать их предназначение в тайне, мы попросту не кричим о них на каждом углу и не рассказываем об этом в школах и университетах. Так что я не открываю вам никаких государственных тайн, — скупо усмехнулся Шорна. — Тайна — это подробности и технические детали… Наблюдения за небом ведутся постоянно. Поля успеют вовремя отклонить любой опасный камень… Еще при дедушке нынешнего императора…

В дверях возник неброского вида человек и сделал многозначительное лицо. Шорна поднялся:

— Пойдемте, мастер Рупи приехал…

Идти пришлось недолго, они всего-навсего спустились на этаж ниже и вошли в первую же дверь справа. Обширная комната вся заставлена диковинного вида устройствами, сиявшими полированным металлом, мерцающими разноцветными огоньками, стеклянными дисками, пляшущими в окошечках цветными зигзагами и прочей ученой премудростью. На каковую поручик взирал без особого интереса и уж, безусловно, без страха: после посещения медицинской части батальона он как-то приобвыкся к самой необычной машинерии…

Мастер Рупи, оказавшийся осанистым седобородым стариком, вроде бы не проявлял желания засунуть поручика в недра самых причудливых приборов — попросту пригласил сесть за небольшой стол, на котором стояло нечто напоминавшее обычное «зеркало», разве что от него тянулись сверкающие кольчатые шнуры.

— Значит, вы и есть пришелец из соседнего мира… — сказал Рупи, глядя на него с нескрываемым любопытством. — Шорна, когда вы, наконец, закончите с вашими закулисными полицейскими играми? Я с удовольствием побеседовал бы с молодым человеком о его мире, столько вопросов возникает…

— Да помилуйте, мастер, в любой момент, — развел руками Шорна. — Мы не так уж и заняты…

— Отрадно, отрадно… — старик взял пару шнуров, развернул их кольца и протянул в сторону поручика: — Вы не будете так любезны подставить запястья? Это абсолютно безопасно, уверяю вас…

— Только разверните зеркало так, чтобы его видел и наш друг, — с улыбочкой сказал Шорна. — Он всерьез опасается, что вы прочтете его мысли.

— Я вовсе не… — начал было поручик и замолчал.

Шорна усмехался чуточку печальной улыбкой знатока как человеческой природы, так и шпионских игрищ. Старик тем временем защелкнул на запястьях Савельева блестящие обручи, которыми шнуры заканчивались, надел ему на голову обруч, к которому тянулись еще три шнура, повернул пару рычажков на столе и сказал вежливо:

— Постарайтесь сосредоточиться, молодой человек. Вспомните то, что видели во сне, как можно ярче…

Поручик старательно сосредоточился, косясь на обращенное к нему вполоборота зеркало. Какое-то время с ним ничего не происходило, потом зеркало засветилось изнутри, мелькнули странные образы (словно с десяток написанных на листах тончайшего стекла акварелей наслоились друг на друга, образовав настоящую фантасмагорию), растаяли, будто смытые наплывшей справа полосой угольно-черного мрака, усыпанного сверкающими огоньками… Появился увитый белоснежными спиралями диск… И наконец в зеркале предстало точнейшее подобие того, что мерещилось поручику каждую ночь. Он непроизвольно пошевелился — и картина в зеркале застыла. Рупи спросил:

— Вы именно это и видели?

— Я не астроном, — сказал поручик, по знаку мастера отщелкивая с запястий браслеты. — Совершенно не разбираюсь в звездном небе. Но очень похоже. Вот эта синяя звезда… ну да, она на том же месте, и вон то созвездие, представления не имею, как оно зовется… и вон та звездная россыпь…

— И что же, мастер? — осторожно спросил Шорна.

— Ну, я тоже не астроном, Шорна… — сварливо отозвался старик. — Тем более не бывал в космосе и планету нашу со стороны не наблюдал. Будем искать…

Он проделал какие-то манипуляции — и на изображении возникла ажурная сетка из изогнутых алых ниточек. По всему овалу зеркала начали выскакивать алые и зеленые иероглифы, сменяя друг друга так, что в глазах от них рябило. Это затянулось на несколько минут.

— Ну вот, никакой особенной загадки, — сказал мастер Рули. — Сухая звездная математика. Это, как вы, возможно уже догадались, наша планета, видимая с расстояния примерно в триста пятьдесят фарнунгов … я полагаю, Шорна, вас не интересуют сейчас более мелкие меры длины? Отлично. Такой наша планета, как докладывает аппарат, предстала бы взору наблюдателя, приближающегося со скоростью примерно две тысячи галенов в секунду с направления, в системе космических координат определяемого как…

Он вроде бы говорил внятно и громко, но разобраться в этом потоке слов оказалось решительно невозможно — разве что порой поминались числа. Поручик увидел, что высокий Шорна уставился на безмятежно излагавшего эту абракадабру старика с тем же самым оторопелым, даже туповатым выражением.

— Мастер Рупи! — воззвал он едва ли не умоляюще. — Не будете ли вы так любезны изложить все это на бумаге? Не по моему скромному уму…

— Извольте. Совершенно неинтересная задача, собственно, это и не задача вовсе… Куда же вы?

— Тысяча извинений, — торопливо сказал Шорна, увлекая поручика за собой. — У нас как раз настало время закулисных полицейских игр… Потом, я вам обещаю…

Он шагал по коридору без всякой поспешности, со своей обычной деловитостью, временами поглядывая на исписанный ученой цифирью листок бумаги в руке, похмыкивая и вертя головой. Когда они вернулись в кабинет, уселся за стол, коснулся квадратиков с цифрами перед одним из «зеркал».

Очень быстро раздался мужской голос:

— Слушаю, высокий Шорна.

Поручик сидел так, что говорившего не видел, но ему этот незнакомец был и неинтересен.

— Как дела, Тагари? — спросил Шорна спокойно.

— Все, как обычно.

— Это хорошо… — сказал Шорна безмятежно. — Это хорошо… Тагари, у меня пустяковое, но неотложное дельце. Вы сейчас где? Ага, сам вижу, что у счислителей … Меня интересует, что там у нас творится в секторе восемьдесят семь, направление — Баярк Водопада, космические координаты… — он поднял перед собой листок и принялся старательно зачитывать эту абракадабру.

— Я записал, высокий Шорна.

— Отлично. Посмотрите немедленно. Я остаюсь на линии.

— Слушаю, высокий Шорна…

Должно быть, собеседник отошел от аппарата, Шорна отвел взгляд, откинулся на спинку кресла.

— Это будет быстро, Аркади, — сказал он преспокойно. — Там отличная быстродействующая аппаратура… кстати, у вас такая есть? Вы вообще следите за небом? Мне бы… да, Тагари?

Вновь послышался бесстрастный голос:

— Высокий Шорна, наблюдение за этим и шестью прилегающими секторами в последний месяц не велось.

Показалось поручику или в глазах Шорны что-то метнулось? Как бы то ни было, его голос звучал спокойно и ровно:

— Это обычная практика, Тагари?

— Разумеется, высокий Шорна. Нет смысла наблюдать за бесперспективными секторами. Список перспективных подлежит ежедневному пересмотру и утверждению высоким министром Небес. Сегодня с утра в нем снова не был указан тот сектор, о котором вы говорите.

— Хорошо, бдите дальше…

Судя по всему, Шорна прервал разговор с собеседником. Барабаня пальцами по столу, он задумчиво сказал:

— Все вроде бы спокойно… Ни малейшей угрозы, Но вы ведь карн, вы ведь у нас карн, одна Великая Бездна знает, как с вами обстоит… Ну, для очистки совести…

Он поиграл пальцами по квадратикам:

— Кетранк? Вижу, вижу, что всю ночь старательно бдили, вон как зеваете… Что там наш подопечный?

Послышался усталый, четкий голос:

— Министр Небес все еще имеет честь пребывать в доме госпожи Зортарт. У меня были инструкции только наблюдать, как обычно, так что мои люди остаются на местах…

— Так, — сказал Шорна, — но ведь он давно должен был уехать в обсерваторию утвердить ежедневные регламенты…

— Вот именно.

— Подобная небрежность нашему педанту вроде бы несвойственна? По нему часы можно сверять…

— Вы, как всегда, правы, высокий Шорна. Но у меня, как обычно, инструкции о рутинном наблюдении…

Поручик видел, что Шорна откровенно колеблется. Наконец начальник тайной полиции явно принял решение. Он чуть подался вперед:

— Кетранк, рутинные инструкции побоку. Идите в дом. Если понадобится, вытащите его из постели очаровательной вдовушки. Скажите, что я просил немедленно со мной связаться. Скажите, что речь идет о каких-то государственных делах, о которых вам в силу служебного положения и знать не полагается… Живо! — барабаня пальцами по столу уже чуточку более нервно, он поднял на поручика глаза: — Ничего, придумаем, что соврать. Лучше один раз выглядеть нелепо, чем…

— Здорово, — сказал поручик. — И это вы, стало быть, таким образом… за всеми надзираете?

— Ну, далеко не за всеми, — небрежно, с некоторым самодовольством ответил Шорна. — Однако кое за кем — постоянно. Доверие доверием, а контроль контролем. Или у вас обстоит иначе? Ох, как интересно было бы мне поболтать с моими коллегами из вашего мира, вы и не представляете. У ученых мужей свои интересы, а у меня, убогого, свои. И если…

— Высокий Шорна! — на сей раз голос звенел от напряжения. — Его в доме нет… Ни его, ни вдовы… Никого нет… Пусто…

— То есть как это — нет? — рявкнул Шорна. — Как это — никого?

— Ни единой живой души, высокий Шорна, — зачастил голос. — Там и обыскивать-то особо нечего… Комнат мало… Мои ребята быстренько весь дом обежали…

Ледяным тоном Шорна спросил:

— Вы хотите сказать, что они оба, а заодно и трое слуг каким-то образом ускользнули из дома у вас под носом?

— Они бы не смогли… Мои люди были расставлены грамотно… Но дом пустой… Разве что в подвале глянуть…

— Вот и гляньте! — заорал Шорна. — Живо! Оттолкнувшись обеими руками от крышки массивного стола, он отодвинул кресло вместе с собой. Глядя на поручика, но словно бы его не видя, протянул:

— Если они все в подвале, живые — это предельно странно… Если мертвые, тем более… А если их там вообще нет… Если их вообще нет…

— Высокий Шорна! — говоривший уже был перепуган насмерть. — Их нет в подвале! Их нигде нет! Дом пустой… Но мои люди никак не могли…

Яростное движение руки — и голос оборвался. Тяжелое лицо Шорны на глазах налилось бледностью, уголок левого глаза задергался. Он прянул к столу, застучал по квадратикам:

— Тагари! Немедленно велите развернуть Большое Зеркало на указанный мною сектор. И плевать на регламенты. Это приказ, ясно? Сошлитесь на Огненный Сполох, на мой приказ… Бегом!

— Слушаю, высокий…

Шорна уже был бледен как смерть. Теперь не только лицо, но и губы у него дергались. Мертво глядя перед собой, он процедил каким-то чужим голосом:

— Говорят же, что слабое место самого сложнейшего устройства — люди, люди, чтоб их всех… Ну где он там? Где он там?!

Время ползло с жуткой медлительностью. Поручик ничегошеньки не понимал, но обмякший в кресле Шорна заражал его страхом… Настолько, что поручик совершил вопиющую бестактность: обошел стол и встал за плечом Шорны, таращась в «зеркало». Шорна и внимания на него не обратил, словно так и следовало.

В «зеркале» с обычной для этого устройства поразительной четкостью виднелась спинка невысокого кресла, стоявшего, судя по представшей картине, в небольшой комнате с голыми стенами, обитыми простенькой темно-синей тканью. Кресло пустовало. Внезапно — так внезапно, что поручик отшатнулся, — в кресло рухнул человек с темными волосами. Невозможно было понять, молодой он или старый, красавец или урод — лицо искажено таким ужасом, что жутко сделалось.

— Высокий Шорна, там есть астероид! Он там!

— Расстояние? — спросил Шорна быстро.

— Он… Он уже вот-вот …

Человек вскочил с кресла, махая руками, хватаясь за голову, метнулся куда-то, моментально исчезнув из «зеркала». Слышно было, как грохнула дверь.

Шорна вскочил — так порывисто, что кресло опрокинулось и рухнуло с грохотом. С неожиданной для его грузной фигуры проворством метнулся к застекленной двери на балкон и хлопнул ею так, что она ударилась о стену, послышался жалобный звон, многоцветный витраж осыпался на пол.

Поручик кинулся следом. Они стояли на широкой балюстраде, тянувшейся вдоль всего фасада западного крыла дворца, на высоте (если переводить в привычные поручику мерки этажей трех). Над ними раскинулся лазурный купол неба, где не было ни облачка. Но справа…

Шорна издал прямо-таки звериный рык. Поручик превратился в каменную статую, не веря своим глазам.

Справа налево, опускаясь все ниже, протянулась широкая, черно-багровая полоса, расплывавшаяся все шире, заканчивавшаяся комом ослепительного сияния. С небес раздался протяжный гул, сопровождавшийся гудением, свистом, шелестом, заставившим неприятно вибрировать каждую клеточку тела. С невероятной скоростью огненный метеор промелькнул над городом, спускаясь все ниже, исчез над ближайшими крышами, падая к горизонту…

— Бегите, Аркади, — сказал Шорна мертвым голосом. — Предупредите ваших спутников и спасайтесь. Как там вы в состоянии… Я так и не проследил, как вы это делаете, как приходите и уходите… Бегите!

— Но… Это…

— Это конец, — сказал Шорна с неожиданным спокойствием. — Конец. Ну что вы стоите?

Он схватил поручика за ворот и буквально вытолкнул в комнату. Савельев еще успел заметить, как Шорна кидается к столу, нависает над ним в неудобной позе, колотит по квадратикам, кажется, всеми десятью пальцами и что-то кричит.

А потом поручик побежал. Ему было стыдно, он ничего не понимал, но выскочил в коридор, припустил бегом, загрохотал по лестнице, ведомый каким-то непонятным инстинктом, погасившим мысли и чувства, подхлестывавшим: бежать, бежать, бежать!

Ему было достаточно увидеть лицо Шорны — белое, застывшее, полное даже не страха, а какой-то невероятной отрешенности…

От него недоуменно шарахались чинно шагавшие куда-то придворные, он кого-то сшиб с ног, но не остановился, прыгал через три ступеньки, несся огромными прыжками… Едва не промчался сгоряча мимо двери в покои Маевского, не узнав ее вовремя — но успел ухватиться за ручку, едва не шлепнулся, резко остановившись, устоял на ногах…

Ворвался внутрь, не обращая внимания на голые руки-ноги, видневшиеся из-под содранной портьеры в углу прихожей, влетел в гостиную. Там по-прежнему покоился под столом сиятельный принц, а Маевский, полностью одетый, вроде бы протрезвевший, сидел за столом, нахмуренный и серьезный, а полковник что-то ему тихонько растолковывал, водя пальцем по карте… Оба недоуменно вскинули глаза.

— Господа… — задыхаясь, еле выговорил поручик, — Шорна сказал, нужно бежать… спасаться… Метеор… Предсказание… это конец, он сказал… там… там…

Он выскочил на балюстраду. Дымный след промчавшегося болида расплывался на глазах, становясь все шире и шире, словно перечеркивая небесную лазурь.

— Ого! — выдохнул у него над ухом Маевский. — Это серьезно, господа…

— О них никто и ничего не помнит! — закричал поручик. — Они исчезли напрочь! Вы видите?

Полковник почти спокойно вмешался:

— Думается мне…

Все вокруг вдруг колыхнулось — так, словно невероятная, неописуемая сила дала оплеуху всей планете. Каменная балюстрада под ногами заходила, словно неустойчиво лежащая поперек овражка доска, и поручик увидел, как стройная, с высокой крышей башенка расположенного за огромным парком восточного крыла дворца опасно заколебалась, словно куст на ветру, послышался протяжный треск — и башенка, рассыпаясь, рушась, стала валиться с плоской крыши, исчезла из виду, а там, где она только что стояла, осталось жалкое возвышеньице со щербатыми краями, напоминавшее сломанный зуб…

— Назад! — крикнул полковник.

Он первым шарахнулся, бросился в гостиную. Они едва успели кинуться следом, как балюстрада с грохотом обрушилась вниз.

Пол под ногами, казалось, ходит волнами. Вокруг слышался противный треск, скрежет, упала огромная картина…

— На улицу! — распорядился полковник.

Они бежали втроем — по коридорам, где обрушились прекрасные беломраморные статуи, где метались в панике раззолоченные вельможи. Кажется, подземные толчки прекратились… В уши бил противный механический рев — он вдруг возник ниоткуда, кажется, заливая весь дворец. Выскочили на широкую лестницу, сбежали во двор. Растерянно завертели головами. Одно из вековых деревьев в парке лежало, сломавшись у комля. Изящная чаша фонтана сейчас предстала кучей розового кирпича, из-под которого десятками ручейков бежала прозрачная вода.

Поручик прямо-таки физически ощутил расстояние, отделявшее их сейчас от горного хребта, где осталась «карета», — и оно представилось столь огромным, непреодолимым, что он едва не заорал от ужаса.

— Конюшня! — крикнул Маевский, показывая рукой. Она была недалеко. Поручик тоже уже знал это длинное красивое здание, где они с Элвиг несколько раз ставили лошадей. И помнил, что там всегда найдутся оседланные кони — мало ли какая надобность в них возникнет…

Они бегом кинулись по безукоризненно подстриженной лужайке, огибая и перепрыгивая рухнувшие статуи.

— Аркади!!!

Он остановился со всего маху, обернулся. Полковник с Маевским орали ему что-то, но он стоял, как вкопанный. Слева, возле одного из неисчислимых боковых крылечек, Элвиг пыталась успокоить беснующегося вороного коня. Конь взмывал на дыбы, испуганно ржал, кося лиловым глазом, девушка повисла на поводьях, попыталась попасть ногой в стремя…

Земля ушла из-под ног, заходила ходуном, поручик, махая раскинутыми руками, балансировал, пытаясь сохранить равновесие.

На его глазах длинная, широкая балюстрада заколыхалась и с нереальной легкостью обрушилась, разваливаясь в полете, превращаясь в груду обломков, эта лавина накрыла и девушку, и коня, и мгновением позже на том месте, где они только что были, живые, возникла уходившая в обе стороны куча камня едва ли не в человеческий рост…

Кажется, он кричал. Потом замолчал, потому что пребольно прикусил язык.

Маевский заорал:

— Поздно!

Все пять высоких двустворчатых дверей, ведущих в конюшню, рухнули одновременно, на них посыпались осколки каменных украшений — и изнутри сплошными потоками хлынули кони, оседланные и нет, дико храпящие, с развевающимися гривами, бешеным табуном вылетели на обширный двор и рассыпались в разные стороны, галопом несясь неведомо куда. И думать нельзя было поймать хоть одного — кони себя не помнили от ужаса, иные налетали на обломки статуй, на изящные павильончики, рушились, ломая ноги, крича почти по-человечески…

Земля содрогалась. Во дворце все еще слышался механический рев, носились ополоумевшие кони, показались бегущие неизвестно куда люди, страх отбивал всякое соображение…

Поручик увидел, как плоская крыша восточного крыла внезапно провалилась внутрь — но не хаотично, а регулярными квадратами, словно бы провернувшимися на осях. В образовавшиеся проемы взвились летающие лодки — огромные, сверкавшие чистыми стеклами, выкрашенные в синий и золотой — геральдические цвета императора. Их было много, десятки, они взмывали вертикально вверх, неслись в одном направлении, и не было им конца…

— Влипли, кажется… — бесстрастно сказал Стахеев.

— Туда, господа! — Маевский показывал куда-то вправо.

Видя, что его не понимают, он досадливо взвыл, зачастил:

— Там полно автомобилей… здешних самобеглых повозок… мы на них катались ночью… это любимая забава пьяной золотой молодежи… Ну что вы стоите? Бегом!

Поручик со Стахеевым кинулись вслед за ним, не особенно и рассуждая, ведомые тем же инстинктом. Шарахнулись, едва не угодив под копыта взбесившегося коня, продрались сквозь живую изгородь, пронеслись по аллее…

И действительно, оказались на незнакомом дворе, где стояли рядами самобеглые повозки, судя по виду, явно приспособленные для перевозки не людей, а грузов. Здесь, надо полагать, размещались всевозможные службы. Угол ближайшего здания обрушился, ни единого человека не видно…

С разбегу запрыгнув на облучок, Маевский лихорадочно принялся что-то дергать и нажимать. Захохотал в голос:

— Ага! Заработало! Это еще проще, чем «жигули», точно вам говорю! Живо!

Поручик и Стахеев вскарабкались на кожаную скамейку рядом с ним. Заорав торжествующе, Маевский потянул еще какие-то рычаги — и повозка рывком стронулась с места, помчалась по широкой аллее, вылетела в распахнутые ворота.

Кажется, ее пару раз подбросило так, словно земля опять начала содрогаться. Поручик уцепился за какой-то железный полукруг. Не было ни мыслей, ни чувств, только стояла перед глазами куча каменных брусьев, обрушившаяся на усмирявшую коня девушку…

Над головой расплывалась уже почти на полнеба черная дымная полоса. Особых разрушений в городе поручик не увидел — но там и сям упавшие балконы, обрушившиеся стены, провалившиеся крыши, перекосившиеся уличные фонари. Великий Змей рухнул и лежал сейчас на траве, разбившись на несколько кусков.

Маевский то и дело круто сворачивал, объезжая груды камня и выскочивших посреди улицы людей. По улицам метались охваченные слепой паникой толпы, вопли неслись отовсюду…

Широкие мощеные дорожки — правильные квадраты, замыкавшие зеленые лужайки с летающими лодками. Их осталось вполовину меньше возле многих суетились люди, вот одна вертикально ушла в небо, и еще одна, и еще…

Он задержался у распахнутой дверцы, глядя на город. С той стороны, куда спустился болид, над горизонтом вставала черная стена, поднимаясь на глазах все выше и выше, заволакивая небо, — словно дым от пожарища, но его размеры должны быть таковы, что жуть берет…

Без всяких церемоний Стахеев ухватил его за ворот и буквально зашвырнул внутрь, кажется, добавив кулаком по загривку. Захлопнул дверцу, прыгнул в кресло. Земля словно провалилась вниз, они взлетели, едва не столкнувшись с другой лодкой. Сжав губы, полковник манипулировал рычагами. Черная пелена распространялась все шире и выше, полностью накрыв небо над городом…

Наверное, в такие минуты седеют. Теперь от них ровным счетом ничего не зависело, они могли только лететь по прямой, направляясь к заброшенной вилле. Полковнику, по крайней мере, нашлось занятие, он управлял лодкой, а они с Маевским сгорбились в креслах, подавленные, равнодушно глядя вниз, где равнина порой ходила волнами, словно взбаламученное море, а со скальных отрогов рушились каменные лавины. Черный дым, казалось, почти что не уступает им в скорости — он распространялся, поглощая небесную лазурь, и на землю ложилась густая тень, напоминавшая ту, смертную, из Библии…

Рушились горы, ходуном ходила земля. «Блажен, кто посетил сей мир в его минуты роковые…» — неожиданно всплыло в голове у поручика, и он горько покривил губы. Мысли ворочались вяло, уныло. Он подумал, что гора, на которой стояла вилла, тоже могла уже рухнуть, погребя под обломками карету, — но это не вызвало ни страха, ни даже тревоги. Какое-то странное равнодушие охватило его, он ничего не ждал, ничего не боялся и ни на что не надеялся — просто сидел, сгорбившись, в мягком кресле, безразлично глядя за борт.

…Когда лодка пошла вниз, он отстраненно отметил, что местность изменилась: часть горы с лесом обрушилась вниз, но и вилла уцелела, и стоявшая поодаль целехонькая карета. Всего-то сажени три-четыре отделяло ее от обрыва, сверкавшего свежеотломленным камнем.

— Ваши благородия! Ваши благородия!

Усатый унтер кинулся к ним, он и смеялся, и плакал, и мелко-мелко крестился, обуреваемый разнообразнейшими переживаниями.

— Ваши благородия! Это ж конец света!

— В какой-то степени… — сказал Стахеев почти спокойно. — Быстрее! Все внутрь!

Поручик оглянулся. Теперь, после того, как лес обрушился вниз, открылся великолепный вид на многие версты вокруг. Горная цепь, замыкавшая обширную долину, дрогнула, вершины словно раздались в стороны, и откуда-то из глубины ударило невероятное алое пламя, освещая снизу черную пелену, уже, казалось, застилавшую весь мир. Зрелище было столь грандиозное и жуткое, что поручик засмотрелся, как завороженный. Чья-то рука ухватила его за ворот, пихнула внутрь, толкнула в железное креслице. Все закачалось, карету сотрясло. Полковник с исказившимся лицом рванул вниз черный рычаг с массивной рукоятью, и вокруг стал сгущаться знакомый туман, пронизанный электрическими разрядами. Какое-то, достаточно долгое время, было совершенно непонятно, то ли они рушатся в бездну вместе с горой, то ли все прошло, как надлежит…