Неприступный герцог Грей Джулиана
— Честно говоря, мне совсем не хочется лезть в ваши дела. Хотя вы не настолько щепетильны. Похоже, ваше мнение о браке известно доброй половине Лондона. — Уоллингфорд посмотрел на мисс Харвуд поверх спины Люцифера.
— Неправда. Вы — первый, с кем я заговорила об этом. Если, конечно, не считать того милого конюха на постоялом дворе. Но он совсем не говорил по-английски, так что это не считается.
Абигайль подошла к висящему на ограде седлу.
Уоллингфорд не видел ее лица. Ему даже показалось, что она нарочно от него отвернулась.
Абигайль провела рукой по седлу.
— Я расскажу вам почему. Видите ли, я никогда не хотела замуж. И не выйду, потому что дала себе слово. Когда я переехала в Лондон и увидела, как живет Александра, увидела, как моя беззаботная и озорная сестра превратилась в довольно забавную, но ужасно скучную жену большого человека, я подумала, что лучше умереть, чем повторить ее судьбу.
Уоллингфорд беспомощно смотрел на мисс Харвуд, и в его груди росло довольно странное ощущение. Ему казалось, будто в ней образовалась пустота, но при этом что-то согревало ее теплом.
Абигайль взяла с ограды седло, но вместо того чтобы отдать Уоллингфорду, сама положила его на спину Люцифера.
После этого она продолжала, но теперь ее голос звучал приглушенно:
— В ее жизни нет цели. Да, она посещает балы и званые вечера, ведет бесконечные разговоры и флиртует, но при этом не делает ничего, лишь ищет новые развлечения. Только я не думаю, что она счастлива. Ей скучно и тревожно, хотя она и делает вид, будто наслаждается жизнью. А Лилибет? Уверена, вы слышали рассказы о Сомертоне. Ее брак — это самая настоящая каторга.
— Наверное, ей следовало выбрать другого мужа, — сам того не желая, сказал Уоллингфорд, зачарованный проворностью пальцев Абигайль, закрепляющей подпруги, и ее искренним нежным голосом.
— Да, но сам институт брака! Вы не зайдете с другой стороны, чтобы подержать подпругу, ваша светлость?
Уоллингфорд послушно перешел на другую сторону и подхватил свисающий с седла ремешок.
— Возьмем, к примеру, вас, одного из самых влиятельных людей Англии. Если бы я вышла за вас замуж — не пугайтесь, я рассуждаю гипотетически, — мне пришлось бы стать образцом благопристойности. Так сказать, столпом общества! А ведь именно это и погубило Александру.
Уоллингфорд продел ремни в пряжки и закрепил их.
— Если бы я сделал вам предложение — я рассуждаю гипотетически, мисс Харвуд, лишь для того, чтобы поддержать беседу, — мной руководила бы привязанность к вам. Мне не захотелось бы, чтобы вы менялись. — Необдуманные слова сорвались с языка герцога, прежде чем он успел сдержаться.
— Мы с вами ничего не сможем изменить. Это неизбежно. Вся эта восхитительная свобода, возможность поступать как заблагорассудится, жить в этих чудесных развалинах и доить коз по утрам…
— Я полагаю, мы до сих пор рассуждаем гипотетически. Подайте мне уздечку, мисс Харвуд, если вам не трудно. — Неожиданно на сердце Уоллингфорда потеплело. Пульс вдруг с силой заколотился в жилке на шее. Герцог протянул руку, чтобы взять уздечку, и с ужасом заметил, что его пальцы дрожат.
— Ну, конечно. У меня нет никакого желания выходить за вас замуж. Я ведь уже говорила вам об этом. — Абигайль вложила уздечку в ладонь герцога, и он, как последний глупец, заглянул в ее глаза — глаза эльфа с пляшущими в них озорными искорками — и увидел играющую на губах улыбку.
— Кроме того, нужно учитывать и ваш характер. — С этими словами Уоллингфорд выхватил уздечку из ее руки. Приятное тепло мгновенно улетучилось из его груди. — У меня вполне сносный характер.
— Ну конечно. Более интересного распутника я еще не встречала. И все же вы здесь, пытаетесь погрузиться в науку и все такое прочее. Вы невероятно умны. Все ваше высокомерие напускное. Кроме того, в вас чувствуется истинная… — Абигайль сделала паузу, — внутренняя сила. Достоинство, не имеющее никакого отношения к вашему титулу.
— И откуда только вы все это знаете? — Уоллингфорд неуклюже возился с кожаными ремнями, отчаянно пытаясь сосредоточиться именно на них, а не на этой метафизической загадке, стоящей перед ним.
— Я наблюдала за вами. За тем, как вы обращаетесь с лошадьми и с друзьями. Наблюдала, как вы ведете себя за ужином, когда мы собираемся вместе. Как я уже сказала, среди всех распутников Лондона вы такой один. — Абигайль вздохнула и покачала головой. — И все же вы распутник.
Люцифер фыркнул, уткнувшись носом в затянутую в перчатку ладонь хозяина.
— Я не распутник.
— Такие люди, как вы, не меняются. — Абигайль словно не слышала его слов. — Это самое распространенное и жестокое заблуждение, увековеченное представительницами слабого пола и подогреваемое романтической литературой. Мужчина со свободными взглядами на отношения не способен измениться. Даже если он влюбится и женится по любви. Рано или поздно его стремление заполучить новую женскую плоть пересилит любовь и преданность жене. Посмотрите на своего собственного отца.
— Упаси Боже, — пробормотал Уоллингфорд. — Он умер пятнадцать лет назад, а при жизни вовсе не являлся примером для подражания.
— Вот видите? Наверное, герцог, который может заполучить любую женщину, стоит лишь ему щелкнуть пальцами, не способен хранить верность. Просто само это понятие находится за пределами его понимания. И распространение его весьма ценного герцогского семени не просто его право, но и обязанность перед человечеством. С вами все в порядке?
— Что вы сказали? — выдавил Уоллингфорд между приступами кашля.
— Возможно, незамужней девушке не пристало обсуждать подобные вопросы, — сказала Абигайль, судя по всему, совершенно не испытывая раскаяния.
Уоллингфорд прикрыл глаза и сделал глубокий вдох в попытке успокоиться.
— Лучше? — весело спросила Абигайль.
Уоллингфорд потряс уздечкой.
— Ну и как, скажите на милость, это надевается?
— Просто подставьте ее Люциферу. Он наверняка знает, куда нужно сунуть морду. — В голосе мисс Харвуд сквозил смех.
«Герцогское семя», — неужели она в самом деле произнесла это вслух?
Уоллингфорд еще раз посмотрел на странное изделие из кожи и стали, которое держал в руках, и попытался сосредоточиться. Вот это наверняка удила, так что морду коня нужно просовывать именно сюда. Уоллингфорд поднес уздечку к губам Люцифера, но тот лишь недоверчиво посмотрел на хозяина.
Абигайль вздохнула, а потом подошла к герцогу, источая аромат лимонов и цветения, словно сама весна впиталась в ее кожу. Уоллингфорд пытался затаить дыхание, но тщетно. Абигайль никуда не делась. Она стояла рядом с ним, такая теплая и податливая, а ее изящные руки накрыли его — большие и сильные. От такой близости его тело тут же возродилось к жизни, а «герцогское семя» запросилось на волю.
— Это делается так, Уоллингфорд, — негромко произнесла Абигайль. — Приподнимаете недоуздок… вот так. А теперь застегиваете пряжку под скулами. Вот и все.
Пальцы герцога неловко следовали советам Абигайль. Ее волосы в нежной ласке коснулись его щеки, и на мгновение ему показалось, будто земля уходит из-под ног.
— Надеюсь, я вас не обидела. Поверьте, я не хотела. Вы такой, какой вы есть. Это все равно что обвинять льва в том, что он родился львом.
— Конечно.
— В любом случае мне не хочется, чтобы вы были другим. Меня и так все устраивает.
Кровь зашумела в ушах Уоллингфорда.
— Мисс Харвуд, — сказал он, оборачиваясь.
Абигайль оказалась даже ближе, чем он предполагал, и слова застряли в горле.
— Да, Уоллингфорд, — выдохнула она.
Герцог открыл было рот, но потом снова закрыл его. Абигайль терпеливо ждала, слегка наклонив голову и являя взору мужчины позолоченную солнцем кожу.
Уоллингфорд отвел взгляд.
— Поводья, мисс Харвуд, — произнес он. — Если вам не сложно.
Уоллингфорд оказался превосходным наездником, знающим своего коня, как собственные пять пальцев. Абигайль не сомневалась в его мастерстве, потому что уже имела возможность наблюдать, как он обращается с Люцифером. И все же она испытала истинное наслаждение теперь, когда увидела, как он легко и грациозно правит конем, точно кентавр в лучах утреннего солнца. Герцог направлялся в деревню, где у него наверняка была назначена встреча с какой-нибудь привлекательной вдовой.
Что-то защекотало руку Абигайль. Она опустила глаза и увидела Персиваля, жующего ее рукав.
— Он ошеломляюще красив, не правда ли, Персиваль? Все сходят с ума по его брату. И правильно — ведь Роланд необыкновенно красив. И все же… — Абигайль гладила козла по голове, наблюдая за тем, как герцог то появляется, то снова исчезает за оливковыми деревьями. — Уоллингфорд словно вытесан из гранита. Прячет свою красоту под слоем камня. Ты понимаешь, о чем я? — Она вновь посмотрела на Персиваля, который перестал жевать ее рукав и теперь просто стоял, закрыв глаза и наслаждаясь лаской. — Конечно, понимаешь, — вздохнула Абигайль. — Ведь у вас — козлов и герцогов — так много общего.
Герцог Уоллингфорд сосредоточенно смотрел на дорогу, гордо расправив плечи, до тех пор, пока не понял, что мисс Харвуд больше не может видеть его за деревьями.
Она была очень далеко, и все же он остро ощущал ее присутствие и помнил каждую деталь облика: блеск волос в лучах солнца (Абигайль никогда не надевала шляпу раньше полудня), желтое платье, ладно облегающее хрупкую фигурку, проницательный взгляд, буквально прожигающий его спину. Он помнил прикосновение ее рук к своим и исходящий от нее аромат.
Джакомо считал, что от нее одни напасти.
— Словно она нарочно послана дедом, чтобы испытать силу моей воли, — обратился Уоллингфорд к Люциферу, направляя его по залитой солнцем дороге. — Чтобы посмотреть, как долго я продержусь, прежде чем снова оскандалюсь. Чтобы доказать, что я совершенно не умею владеть собой.
Казалось, каждая частичка его тела напряглась в стремлении вернуть его назад, к Абигайль.
«Тебе кажется, что ты можешь получать чувственное наслаждение в объятиях случайной знакомой у стены оранжереи твоей собственной любовницы лишь потому, что тебе все дозволено», — вспомнились слова герцога Олимпия.
Герцог миновал несколько оливковых деревьев, усыпанных неспелыми плодами, и как только тень, отбрасываемая листьями, касалась его кожи, он с болью в сердце ощущал, будто его отделяла от мисс Харвуд какая-то невидимая стена, но спустя мгновение вновь испытывал облегчение от того, что преграда исчезала. Уоллингфорд уже перестал задумываться над охватывающими его ощущениями. Он воспринимал их как временный недуг, как испытание, которое нужно выдержать.
— У меня не получается выбросить ее из головы, потому что не могу ею обладать. Вполне естественная человеческая реакция. Ситуация, в которой я оказался, даже комична. Леди, неопытная девственница, хочет романа со мной, а я — понимаешь, Люцифер? — пекусь о собственной добродетели. А это, скажу тебе, самое горькое испытание.
Оставив позади ряды деревьев, Уоллингфорд свернул в сторону.
«По крайней мере у меня останется чувство удовлетворения от того, что я сумел ей отказать», — подумал он, но вряд ли бы решился произнести эти слова вслух. Он оказался в этой дыре потому, что хотел укрыться от деда, который намеревался его женить. А еще он сделал это для того, чтобы убежать от соблазнов, чтобы понять, прав ли дед. Узнать, сможет ли он прожить целый год, не потакая собственным прихотям и слабостям. Сможет ли исцелиться от терзающей его душу неудовлетворенности и существует ли на свете другой, более сильный и великодушный Уоллингфорд. Такой, как Финн или Роланд. Человек, который просто нравится людям и которого такая девушка, как Абигайль, может искренне полюбить, а не пытаться поместить в свою коллекцию в качестве трофея.
Последняя мысль возникла в голове Уоллингфорда совершенно неожиданно, и он едва не подпрыгнул в седле.
— Совсем с ума сошел, — пробормотал он, пуская Люцифера в галоп.
Пари. В какой-то момент оно показалось Уоллингфорду самой большой глупостью, которую он только мог совершить, движимый чувством уязвленной гордости, что не к лицу настоящему герцогу. Он даже мысленно обругал леди Морли и ее острый язык. Ведь она вела себя совсем как его дед.
Но теперь Уоллингфорд был ей благодарен. Потому что каждый раз, когда вид соблазнительно округлой груди мисс Абигайль Харвуд грозил разрушить последний оплот его силы воли, Уоллингфорд вспоминал о пари. Данное им самому себе обещание стало достоянием общественности. Он связал себя обязательствами.
Дорога сделала еще один поворот, и взору Уоллингфорда предстали красные черепичные крыши деревни, напоминающие издалека россыпь цветов.
«Мой дорогой мальчик, разве вся твоя сознательная жизнь показала, что ты способен на что-то еще?» — слова деда не выходили из памяти.
— Я смогу, приятель, — пообещал Уоллингфорд, не зная, к кому именно он обращается — к себе самому или к коню, и слегка натянул поводья, чтобы было легче спуститься с довольно каменистого склона, в который превратилась дорога.
«Клянусь Богом, я заставлю этого старого негодяя изменить свое мнение».
Глава 6
Абигайль обожала жизнь в замке, но самое большое удовольствие ей доставляли завтраки.
— Ужасно мило, что для нас раздобыли почки и копченую рыбу, — сказала она, поглощая завтрак с удовольствием английской леди, которой подали сочное мясо. — Интересно, как им это удалось?
Лилибет жевала свой поджаренный ломтик хлеба с таким видом, словно в тарелке у нее лежала черепица с крыши, покрытая лишайником и пылью. Их было только трое: Абигайль, Лилибет и Филипп. И их фигурки казались крошечными за огромным древним столом. Джентльмены предпочитали завтракать рано, поэтому Александра настояла, чтобы леди завтракали позже.
— Полагаю, все это можно где-то заказать, — произнесла Лилибет. — Ведь Флоренцию посещают сотни англичан.
— Да, но откуда они узнали? — Абигайль положила нож и вилку на край тарелки и выдержала многозначительную паузу. — Неужели тебе не кажется, что есть в этом древнем замке нечто странное?
— Не понимаю, о чем ты. Это просто старый замок.
Лилибет поднесла к губам чашку, и Абигайль не успела разглядеть выражение глаз кузины. Но зато она видела ее лицо — бледное, точно у привидения. Удивляло, почему никто не чувствует загадочной атмосферы, царящей в замке. Ведь для Абигайль это было так же очевидно, как солнце на небе.
— В самом деле? Ты совсем ничего не чувствуешь? У тебя нет ощущения, будто в каждом углу живет по привидению?
— Привидения? — Филипп подскочил на стуле. — Живые?
— Нет, мой дорогой, — ответила Абигайль. — Привидения — не живые, но зато они самые настоящие.
Лилибет сдвинула брови.
— Господи, какая глупость.
В этот момент Абигайль почувствовала, как легкая струя воздуха коснулась ее шеи, заставив кожу покрыться мурашками.
Она обернулась к дверям, где, не двигаясь, стояла синьора Морини с подносом в руках. Красный платок на ее голове алел подобно языку пламени на фоне утопающего в полумраке коридора. На ее лице застыла печаль.
— Есть еще гренки и чай, синьора Сомертон, — сказала экономка.
— Благодарю вас, Морини. А где джентльмены и леди Морли? — Лилибет задала вопрос с таким безразличием, будто не знала, что джентльмены и леди никогда не завтракают вместе, редко собираются за ленчем, а обедают вместе лишь потому, что подавать обед два раза весьма затруднительно.
Синьора Морини шагнула вперед, не удостоив Абигайль взглядом. Это не было удивительно. Она на протяжении нескольких недель пыталась поговорить с темноволосой экономкой замка наедине, но все тщетно. Каждый раз, когда Абигайль заглядывала на кухню, Морини ускользала прочь под каким-либо благовидным предлогом. Только юбки шуршали, да аромат свежеиспеченного хлеба плыл в воздухе. Совсем как бесплотный дух, с обидой думала Абигайль. Да, она действительно немного обижалась на экономку, ибо никто другой в замке не смог бы поговорить с дхами.
Вот и теперь все вежливое внимание синьоры Морини было направлено на Лилибет. Она поставила рядом с тарелкой графини блюдо со свежими гренками, наклонила чайник над ее пустой чашкой и произнесла вполголоса:
— Синьор Берк и синьор Пенхэллоу позавтракали час назад. А вот герцога я не видела.
Абигайль положила вилку. Хватит с нее.
— Морини, — громко обратилась она к экономке, — мне очень хотелось бы поговорить с вами о призраках. Это возможно?
Рука синьоры Морини замерла.
— Морини! Чай! — воскликнула Лилибет.
Экономка вовремя спохватилась. Она с минуту стояла, сжимая чайник обеими руками, а потом наконец подняла глаза на Абигайль. Взгляд оказался коротким, точно вспышка молнии, а потом ее внимание вновь сосредоточилось на Лилибет.
Абигайль была благодарна даже за этот мимолетный взгляд, ибо дело, по ее мнению, наконец-то сдвинулось с мертвой точки.
— Призраки? — удивилась экономка. — Нет здесь никаких призраков.
Абигайль улыбнулась:
— Так, может, что-то другое? Потому что мне кажется, сам воздух в замке наполнен мистикой.
— Ничего подобного, синьорина. Это всего лишь ветер гуляет по потемневшим от старости стенам. Хотите еще чаю? — Она протянула чайник, и на этот раз ее устремленный на Абигайль взгляд был полон решимости и какого-то скрытого смысла.
Абигайль постучала пальцем по столу и выдержала взгляд синьоры Морини. Однако на лице экономки не дрогнул ни единый мускул. Ничего не изменилось и в ее облике. Одежда в порядке, чайник в руках. И все же по шее Абигайль вновь забегали мурашки.
— Я поняла. Да, налейте мне еще чаю. Мне очень нравится, как вы его завариваете.
— А как же призраки? — весело вступил в разговор Филипп, потянувшись за поджаренным хлебом на тарелке матери.
— Не стоит тянуться через весь стол, дорогой. Морини сказала, что в замке нет никаких призраков. — Лилибет взяла хлеб, густо намазала его маслом и положила на тарелку мальчику.
— Никаких призраков, — сказала синьора Морини, бросила еще один взгляд на Абигайль и вышла из столовой.
Утопающий в тени коридор за дверью казался полным тайн.
— Конечно же, она лжет, — заявила Абигайль. — Вы видели, как она на меня посмотрела?
— Глупости. Филипп, ради Бога, не слизывай масло. Это некрасиво.
Абигайль откинулась на спинку стула и постучала пальцем по ободку своей чашки.
— Очень интересно.
— Уверяю тебя, он делает так нечасто и…
— Я не о масле, Лилибет, а о Морини.
— Да что с тобой такое? Неужели ты в самом деле думаешь, будто она что-то скрывает? — Лилибет вытерла руки о накрахмаленную льняную салфетку.
— Конечно, думаю, — кивнула Абигайль, поставила чашку на стол и поднялась со своего места. — И я непременно выясню, что именно.
По возвращении в замок герцог Уоллингфорд понял, что впервые в жизни ему придется расседлать коня без посторонней помощи, и обнаружил, что подобное занятие ему понравилось, хотя, конечно, он никогда не признался бы в этом членам своего клуба.
Ему понравились тихие вздохи, которые издал Люцифер, когда были ослаблены подпруги и седло соскользнуло с его гладкой спины. Понравилось, как переливалась и подрагивала шкура Люцифера, когда он чистил ее щеткой. Понравилась тишина конюшни и запах свежей соломы. А еще ему понравилось выводить коня на выгул, наслаждаться солнцем, чистым прозрачным воздухом, мягкой молодой травой под ногами и ароматами цветов.
— Хорошие у тебя каникулы, да, старина? — сказал Уоллингфорд, запирая калитку загона и опираясь о нее локтями.
Люцифер запрокинул голову и бросился в галоп, озорно лягнув воздух ногами, точно несмышленый жеребенок. Его копыта уверенно стучали по покрытой пылью земле.
Уоллингфорд почувствовал, как его губы непроизвольно растягиваются. Что это? Неужели он улыбнулся?
— Синьор герцог, — раздался дерзкий голос за его спиной.
Уоллингфорд тяжело вздохнул. Недолго же он наслаждался тишиной и спокойствием.
— Что вам нужно,Джакомо? — спросил он, не оборачиваясь.
Люцифер устроился в тени дерева и принялся щипать сочную молодую травку.
— Все дело в женщинах, синьор.
— О Господи, Джакомо! Чем же помешали вам эти бедные создания?
В ответ Джакомо едва не расплакался, его голос был таким жалобным:
— От них одни беды, синьор, одни напасти. А молодая синьорина…
— Замолчите. Не желаю ничего слышать.
— Она рассказывает всякие истории, синьор. Говорит, будто… не знаю, как это по-английски… Говорит, будто в замке дхи…
По шее Уоллингфорда пробежал холодок. Но он поставил ногу на нижнюю перекладину ограды и постарался не обращать внимания на странное ощущение.
— Ну конечно же, нет там никаких духв, — подтвердил Уоллингфорд. — Дамы истратили все почти сразу после приезда.
— Да нет же, синьор, я не об этом, а о душах… Вы меня не понимаете?
— А-а… Ну, что касается этого, то говорят, будто у меня совсем нет души.
— Синьор! — Теперь голос Джакомо звучал укоризненно. — Вы шутите надо мной.
Уоллингфорд вздохнул и наконец обернулся:
— Я никогда не шучу, Джакомо. Так как слишком уважаю себя, чтобы опуститься до подобной вульгарности. Вы хотите сказать, что замок посещают привидения?
Джакомо отчаянно затряс головой:
— Привидения — вот нужное слово.
И вновь этот проклятый холодок!
Уоллингфорд сложил руки на груди. Лучи солнца позолотили грубоватую фигуру Джакомо, осветив каждую деталь его одеяния так, что слепило глаза. Он стоял широко расставив ноги, точно сопротивлялся бурному потоку, и прижав руки к бокам. На нем был странный старомодный кафтан из грубой домотканой шерсти и плоская шапочка, которую он никогда не снимал и которая полностью скрывала его голову и лоб, оставляя на свободе оттопыренные уши, словно готовые в любое мгновение поднять своего хозяина в воздух. Словом, выглядел смотритель как обычный человек и никак не походил на бестелесного духа.
— Ну и? — сухо спросил Уоллингфорд. — Что вы там говорили насчет привидений?
Джакомо судорожно сглотнул:
— Ну конечно же, в замке нет и быть не может никаких привидений! Это все та проклятая женщина и ее ужасные россказни…
— Проклятая женщина?! Послушайте, Джакомо, мисс Харвуд действительно напоминает маленького шаловливого эльфа, но вряд ли она…
— Да я не о молодой леди! Кухня… дом… она приглядывает за домом… — Джакомо нетерпеливо щелкнул пальцами.
— Экономка? Кто она такая?
— Синьора Морини. Вы с ней не встречаетесь, потому что она все время проводит на кухне. Она рассказывает свои истории леди, а леди… она…
— Что?
— Она рассказывает их всем остальным!
— Мне не рассказывала. — Уоллингфорд почувствовал, как что-то с силой ткнулось ему в спину. Это был Люцифер. Просто удивительно, что конь оставил сочную траву и вновь подошел к нему. — По крайней мере после той первой ночи.
Джакомо сдвинул брови.
— И что же она вам рассказала?
— Что она почувствовала, будто в воздухе витает что-то странное. Женская болтовня, не более того. Послушайте, старина, мне кажется, вы раздуваете из мухи слона. Просто не обращайте на женщин внимания. Я, например, всегда так поступаю.
Джакомо упрямо стоял на своем:
— От нее все беды.
Уоллингфорд отмахнулся:
— Ну и что плохого в сказочных историях? Никто ведь не воспринимает их всерьез. Я никогда не верил в привидения и не собираюсь начинать.
— В самом деле, синьор? — Джакомо с тревогой посмотрел на герцога. — Вы не верите?
— Конечно, нет. Это всего лишь пустая болтовня. — Люцифер мордой ткнул герцога между лопаток с такой силой, что тот едва не упал.
— Вы не слушаете эти истории, синьор? — спросил Джакомо за его спиной.
Уоллингфорд почесал коню лоб в том самом месте, где его украшала белая отметина.
— Господи, ну конечно, нет! Если честно, я вообще никогда не слушаю женщин.
Джакомо глубоко вздохнул:
— Это хорошо. Вы разумный человек, синьор герцог. Неудивительно, что вы носите такой титул. Очень разумный, очень хороший, очень… мудрый человек.
Уоллингфорд прикрыл глаза и прижался лбом к широкому носу Люцифера. Исходящее от него тепло и тихий стук копыт прогнали пробегавший по спине холодок.
— Да, — сказал он. — Так мне говорили. — Затем выпрямился и обернулся, чтобы отпустить смотрителя, но того уже и след простыл.
— Если вы уйдете из этой комнаты, я всем расскажу о своих подозрениях. Расскажу, что замок посещают призраки.
Шагающая на кухню под шелест мерно раскачивающихся юбок экономка остановилась.
— Che cosa?
— Вы прекрасно понимаете, что я имею в виду. Потому что говорите по-английски не хуже меня. — Абигайль понятия не имела, как общаться с призраками, поэтому решила, что голос должен звучать уверенно и решительно. В конце концов, это ведь она состоит из плоти и крови, однако эта самая плоть весьма неприлично дрожала в данный момент.
Синьора Морини обернулась, и Абигайль на мгновение усомнилась в своих подозрениях. Экономка вся состояла из ярких красок: на голове алел платок, а выбившиеся из-под него завитки блестели, точно эбонит, обрамляя бледное лицо.
— И что это за… подозрения?
— Я подозреваю вас в том, что вы — дух. Если, конечно, я правильно подобрала слово.
Экономка покачала головой:
— Я вовсе не дух, синьорина.
— Но вы не обычный человек. Не… смертная.
Плечи синьоры Морини шевельнулись, как если бы она вздрогнула. Она отвернулась и посмотрела на очаг с тлеющими в нем угольями и висящими на решетке металлическими ковшами с длинными ручками.
— Прошу прощения, но я просто не знаю, как все это описать. Я никогда не увлекалась оккультизмом. А вот Том Томасон в пабе — настоящий специалист. Он видит духов везде, даже в уборной. Поэтому начинаешь чувствовать себя довольно неловко при мысли о том, что…
— Зачем вы говорите мне все это, синьорина Абигайль?
— И вообще это негигиенично. Хотя существо из потустороннего мира вряд ли беспокоится о микробах…
— Господи, да это просто глупость какая-то.
— Нет, не глупость. — Абигайль сделала шаг вперед — Прошу вас, Морини, расскажите, что происходит. Я ведь почувствовала это с самого начала. Существует какая-то тайна, я знаю.
Синьора Морини так и стояла, скрестив руки поверх белоснежного льняного передника. Ее грудь под шерстяной тканью платья быстро вздымалась и опускалась.
«Интересно, духи способны дышать? Или же это просто имитация дыхания? И вообще, она живая или нет?» — пронеслось в голове у Абигайль.
Что-то изменилось в лице экономки. Взгляд глаз смягчился, в нем возникло что-то, похожее на сочувствие или попытку защититься. Она вздохнула и подошла к камину.
— Не хотите ли чаю, синьорина? — спросила она через плечо.
Абигайль выдохнула, хотя и не заметила, как задержала дыхание, пересекла кухню и села за грубо сколоченный стол.
— Да, я с удовольствием выпью чаю.
— Это случилось много лет назад, — начала экономка, взяв в руки закопченный чайник.
— Так всегда бывает. Жили-были… ну и все такое. — Абигайль поставила локоть на стол и подперла щеку ладонью. Худощавая фигурка Морини двигалась так, словно она заваривала английский чай для английских гостей на протяжении… скольких лет? — Сколько именно лет назад? — спросила Абигайль.
Синьора Морини вздохнула и обернулась:
— Вы не поверите, если скажу.
— О, я поверю всему, что вы скажете. Так говорите. Удивите меня.
— Это случилось… — экономка замолчала и посмотрела на потолок, словно дата была вырезана на тяжелых деревянных балках, — триста лет назад.
Рука у Абигайль дернулась, и она едва не стукнулась лбом о поверхность стола.
— Триста лет!
— Да, триста. Очень давно. Замок тогда был совсем новым. Его построил могущественный лорд — синьор Монтеверди, который…
— Синьор Монтеверди! Но ведь замок принадлежит синьору Россети, не так ли?
Экономка насыпала в чайник заварки.
Читать бесплатно другие книги:
