Распутин. Выстрелы из прошлого Бушков Александр
Но кого это интересовало? Ежели Верховному требовался готовенький, с пылу с жару, немецкий шпион? Да еще связанный с ненавидимым великим князем Сухомлиновым?
И Мясоедова «недремлющая стража взяла»… Он, конечно, отказывался от идиотских обвинений (главным образом повторявших газетную брехню 12-го года). Варшавский окружной суд, что самое неприятное для творцов провокации, начинал Мясоедову верить - поскольку не имелось никаких реальных улик, кроме болтовни Колаковского и пресловутого портрета с дарственной надписью кайзера, в качестве улики опять-таки не годившегося…
Дело перекинули в военно-полевой суд. В качестве свидетеля вызывался и знавший Мясоедова по совместной службе генерал Курлов, которому обер-прокурор Сената Носович задал восхитительный по идиотизму вопрос:
- Как же вы ничего не знаете о шпионстве полковника Мясоедова, когда об этом говорилось в Государственной Думе?!
Еще один «железный» аргумент… В Думе с трибуны говорилось, да и газеты писали! Значит, шпион…
Так вот, и военно-полевой суд Мясоедова… оправдал вчистую! Дело на глазах разваливалось. Но Николай Николаевич был не так прост. Генерал Самойлов честным словом ручался потом, что видел резолюции главнокомандующего: «Все равно повесить!» А генерал Рузский столь же убежденно говорил: именно из-за того, что подчиненный ему военно-полевой суд не вынес «правильного» приговора Мясоедову, Николай Николаевич его снял с должности командующею фронтом и заменил генералом Алексеевым.
Вот Алексеев, тот тонко чувствовал потребности начальства… Срочно создали новый трибунал, третий по счету, куда постарались подобрать людей надежных. И началось…
Даже сегодня при изучении подробностей охватывает тоскливый ужас — невиновного человека откровенно топали… Главной уликой, якобы подтверждавшей шпионаж, было хранение у себя Мясоедовым секретной справки о расположении воинских частей 10-й армии. Только хранение! О передаче этого документа немцам и речи не было. И никто не задумывался, что начальнику полковой контрразведки как раз и надлежит знать такие веши, хранить у себя такие документы…
Обвинение было, конечно же, шатким. Тогда Мясоедова в довесок стали обвинять еще и в мародерстве. В Восточной Пруссии полковник взял из покинутого дома «картины, гравюры, стол, оконные занавески», а также оленьи рога. Рога трибуналу торжественно предъявили занавески и стол, правда, отчего-то не принесли.
Вот тут Мясоедов не отпирался. Да, говорил он, был грех - и стол взял, и картину, и занавески. Потому что вышестоящее начальство позволило, сказав: все, мол, из брошенных домов что-то берут, так что валяйте…
Конечно, Мясоедова такой поступок не красит. Достойно словесного порицания, и не более того. В крайнем случае, снимите погоны, выкиньте из армии… Но за этот пункт - «присвоение стола, занавесок, оленьих рогов и гравюр» Мясоедова… приговорили к смертной казни!
Последнее, решающее заседание суда еще не состоялось, еще не был официально вынесен приговор, а начальнику Варшавской цитадели генералу Турбину уже приказали готовить виселицу.
И вынесли приговор. Мясоедов в камере разбил пенсне и осколком стекла вскрыл вены — для офицера смерть от петли считалась особо позорной. Его перевязали - и потащили на виселицу. Через два часа после вынесения приговора (утвержденного царем лишь несколько дней спустя), из-под ног истекающего кровью полковника палач вышиб скамью…
Дело Мясоедова - насквозь дутое! В нем нет ни единого реального факта передачи немцам каких бы то ни было сведений, ни единой улики — только болтовня Колаковского, газетная брехня и взятые в пустом доме занавески с гравюрами. Самые разные люди, профессионалы российских спецслужб, называют дело высосанным из пальца - и генерал Спиридович, и генерал Курлов, и директор Департамента полиции Васильев.
К слову, «дело Мясоедова» крутила столь примечательная личность, как шеф жандармов Джунковский (подробный разговор о котором еще впереди), а обвинительный акт составлял… Гучков, ни с какого боку непричастный ни к военному трибуналу, ни вообще к армии, человек сугубо штатский…
И до сих пор сплошь и рядом Сергей Николаевич Мясоедов, потомственный русский дворянин, объявляется «шпионом» на основании все тех же «доказательств»…
Уже тогда генерал Спиридович отметил деталь, на которую далеко не все обращали внимание: «Кто знал интриги Петрограда, понимали, что Мясоедовым валят Сухомлинова, а Сухомлиновым бьют по трону».
И создался прецедент, опасный в первую очередь для очень и очень многих обладателей золотых эполет и высоких гражданских чинов: теперь любого можно было на основании высосанных из пальца «доказательств» объявить изменником и шпионом. «Общественное мнение» - да и широкие массы - были психологически к этому готовы. Дело Мясоедова стало пробным камнем…
Легко догадаться, почему и позже, уже при Советской власти, Мясоедова продолжали считать «германским шпионом». Ларчик просто открывался…
Но об этом чуть погодя. Сначала расскажем историю о «шпионах» и «врагах народа» до конца.
Вслед за Мясоедовым пришел черед Сухомлинова. Его сняли с поста военного министра и возбудили дело «о служебных подлогах, лихоимстве и государственной измене», а также предъявили еще два взаимоисключающих обвинения: «В противозаконном бездействии и превышении власти». Как это совмещалось, нормальному человеку не понять…
Подержав в Петропавловской крепости, выпустили под домашний арест. Долго шло вялотекущее следствие - потому что, как и в случае с Мясоедовым, реальных доказательств и улик попросту не имелось. Кресло военного министра с превеликой радостью занял генерал Поливанов - долго, впрочем, не удержавшийся.
Грянула Февральская революция… Казалось бы, конец комедии? Ничего подобного, тут-то Сухомлинова и стали добивать с превеликим усердием. Поскольку военным министром Временного правительства стал господин Гучков, а у него были с Сухомлиновым нешуточные счеты…
В свое время именно Гучков создал тайную организацию из нескольких генералов, которой дал название «Военная ложа» (кстати, в основном из-за этого названия и пошли потом слухи о «зловещих масонах», поскольку - ложа…) Никакие это, конечно, были не масоны - просто кучка единомышленников, рассуждавшая, как им обустроить Россию - на свой манер, разумеется. Большая часть этой «Военной ложи» как раз и стала прямо причастна потом к отстранению от власти царя в результате «заговора генералов» (правда, генералы предусмотрительно, на всякий случай, представили все так, будто революцию устроили говоруны из Думы…)
Так вот, Сухомлинов (дело было еще до войны) узнал об этом «кружке по интересам» и доложил царю, что было, в общем, логично - никакой власти не понравится, если несколько генералов создадут этакое вот общество и начнут строить какие-то планы по обустройству государства в компании с парламентскими деятелями. В любой стране к таким забавам относятся неодобрительно…
Кого-то из генералов перевели на другое место службы, кого-то пожурили. И Гучков затаил нешуточную обиду. Учитывая ту ничем вроде бы немотивированную злобу, которую он питал к Мясоедову. можно предположить, что именно Мясоедов по «Военной ложе» как раз в свое время и работал: ведь кто-то же должен был собрать на нее материал, не сам же Сухомлинов этим занимался…
Летом 1917 г. Сухомлинова стали судить. Это была очередная зловещая комедия вроде «процесса» Мясоедова, и не более того.
Сначала на Сухомлинова пытались свалить всю вину за нехватку артиллерийских снарядов. Вот только бывший министр мог доказать с документами в руках, что производством снарядов всецело ведал (и военного министра не допускал) великий князь Серей Михайлович, впоследствии отстраненный от дел вместе со своей правой рукой генералом Кузьминым-Караваевым…
«Корыстолюбие» усматривали в том, что Сухомлинов предпочел поставить на вооружение один конкретный вид орудий, а не другой. Уж не за взятку ли? Оказалось, что никаких взяток не было, а выбор именно этих пушек был даже заслугой министра: отвергнутая модель не могла использоваться еще и в качестве зенитки, а выбранная Сухомлиновым как раз могла…
Начали шить шпионаж. Якобы Сухомлинов «прекрасно знал» о работе Мясоедова на немцев, но продолжал знакомить полковника с совершенно секретными документами.
В качестве козырного свидетеля в суд явился сам Гучков но, когда дошло до перекрестного допроса, никаких конкретных доказательств привести не смог, лишь повторил старые газетные байки 1912 г., причем и касаемо них не смог объяснить, откуда эта информация пришла и насколько она достоверна.
Тогда следователь, прапорщик Кочубинский, создал новое дело, в качестве «германского связного» присовокупив некоего коммерсанта Альтшилера, жившего в Киеве аж с 1870 г., давнего знакомого Сухомлинова. Однако никаких доказательств и тут не нашлось. Критики справедливо указывали, что Альтшилер. некогда богатый делец, совершенно разорился, настолько, что его сыновья торговали чуть ли не на улице с лотка - неужели немецкая разведка, резонно говорили они, так плохо своего резидента оплачивала? И снова наблюдалось сочетание несовместимого: с одной стороны, Сухомлинов якобы сам передавал Альтшилеру секретные документы, с другой - нашлись сомнительные свидетели, утверждавшие, как сами видели, что Альтшилер «прокрадывался» в кабинет Сухомлинова в отсутствие хозяина. А Сухомлинов, мол, кабинет умышленно не запирал, чтобы шпиону легче было таскать со стола секретные бумаги. Но если министр «сам передавал» шпиону документы, то зачем разводить дурной детектив с «прокрадываниями»?
В качестве «шифровок» следствие предъявило… письма Альтшилера Сухомлинову о разных пустяках. И настаивало, будто выражения вроде «была дождливая погода» являются шифрованным сообщением. Никто, правда, не разгадал смысла, но разве не подозрительны эти слова сами по себе? «Дождливая погода»… Криминал!
Когда присяжные (суд, слава богу, происходил с участием присяжных) это «доказательство» отвергли, мгновенно объявились другие письма, где над некоторыми буквами стояли загадочные точки. Обвинение заявило, что и это шифр - правда, неразгаданный до сих пор, но тем не менее явный шифр.
И снова конфуз: независимый эксперт заявил, что точки поставлены не теми чернилами, какими написано письмо. Зато они чертовски похожи на те чернила, которыми пишет следователь Кочубинский.
И наконец, оказалось, что Альтшилера уже проверяли пару лег назад соответствующие органы, получившие анонимный донос - но не нашли ни малейших доказательств в пользу версии о его шпионаже.
Одним словом, дело стало рассыпаться как карточный домик. Не было доказательств ни шпионажа, ни взяточничества, ни превышения власти, ни преступного бездействия. От обиды вытащили старую, двенадцатилетней давности переписку Сухомлинова с немецким бароном Геттау, военным историком, проделавшим с русскими войсками японскую кампанию. Возликовали было: вот она, измена, вот он, связной! Однако тут же выяснилось, что барон Геттау в разведке никогда не работал. И был уволен в отставку именно как русофил, которому германское командование больше не может доверять…
И тогда началось нечто вовсе уж беспредельное. Общественный обвинитель, некто Данчич. в своей речи перед присяжными и публикой заявлял: может быть, Сухомлинов и невиновен, но обвинительный приговор должен быть вынесен для… «удовлетворения возбужденного общественного мнения». А потом, мол, когда страсти поутихнут, дело можно потихоньку и пересмотреть… Каково?
В общем, кончилось все тем, что Сухомлинова за «понижение боевой мощи русской армии» приговорили к бессрочной каторге - явно для удовлетворения возбужденной общественности. Ни о шпионаже, ни о взяточничестве никто уже не вспоминал. Но нельзя же было взять да и отпустить за недостатком всех и всяческих улик, если прогрессивная общественность возбуждена…
Выпустили Сухомлинова, как ни смешно, большевики, вообще-то не особенно склонные миловать «царских сатрапов». Формально они соблюдали закон: Сухомлинову исполнилось 70, а значит, он подлежал амнистии. Но будь у большевиков к нему претензии, вряд ли они стали бы озабочиваться соблюдением законов. Просто дело было настолько шито белыми нитками, а Сухомлинов настолько не при делах, что большевиков не интересовал ничуть…
Так вот, вернемся к вопросу: почему и при Советской власти Мясоедова с Сухомлиновым продолжали числить в шпионах?
Ответ прост. Изрядное количество господ в золотых погонах, когда-то старательно состряпавших из ничего «дело Мясоедова», оказалось в Красной Армии. И бывший военный министр Поливанов, и царский контрразведчик Бонч-Бруевич, и главный квартирмейстер Ставки верховного главнокомандующего, полный генерал Данилов. А также двое, в разное время занимавшие должность командующего той самой 10-й армией (генерал от инфантерии Цуриков, генерал-майор Шихлинский), и двое, в разное время служившие начальниками штаба армии (генерал-майоры Добрышин и Самойло). Никому из них не улыбалось добровольно признать себя фальсификаторами - а вот старыми, прожженными борцами с германским шпионажем выглядеть очень хотелось. Шеф жандармов Джунковский, кстати, тоже объявился потом у большевиков, которым оказал немалые услуги. Вот и разгадка, отчего грязная легенда оказалась такой живучей….
Вполне возможно, что и генерал Янушкевич, подобно приятелю Данилову-Черному, оказался бы у красных, но этому помешали чисто технические причины. В феврале 18-го его арестовали в Могилеве и повезли в Петербург в Петропавловскую крепость. Вообще-то это ничего еще не означало - иные после такого ареста и заключения быстренько объявлялись уже в буденовке со звездой. Однако в данном случае все подпортили провинциальные нравы. Конвоирам не хотелось тащиться из Могилева в этакую даль, аж в Питер, и они Янушкевича пристукнули прямо на вокзале, как водится, наврав насчет попытки к бегству - кто бы в той неразберихе проверял?
Но это случится позже, и никто об этом пока что не знает, потому что мы возвращаемся в 1916 год…
Год выдался, откровенно говоря, хреновый. На фронте - сплошные неудачи и отступления - но, что самое печальное, уже нет ни Мясоедова среди живых, ни Сухомлинова на своем посту, так что сваливать вину на них уже не получится. А новых «козлов отпущения», надо полагать, не удавалось изготовить так быстро - требовались громкие имена, пока состряпаешь дело, многое может измениться… Вот, должно быть, жалели, что не оставили про запас парочку «врагов народа»!
Сложный год выдался. Мало того, что то и дело гнали неподготовленные части в наступление, спасая прекрасную Францию, так еще и отправили туда русский корпус, чтобы защищал французов на их же собственной территории.
И никто не знал о письме Витте, написанного великому князю Константину Константиновичу еще в октябре 14-го: «Вот и меня не оставляет мучительная мысль: не проливает ли Россия потоки крови и не бросает ли свое достояние в пламя воины и ее последствий преимущественно для блага коварного Альбиона, еще так недавно натравившего на нас Японию? Не ведет ли Англия пас па поводе, и не приведет ли в такое положение, которое затем потребует от нашего потомства массы жертв, чтобы избавиться от нашего друга? Ведь история ее отношений к Испании и Франции ради уничтожения их конкуренции на морях служит некоторый иллюстрацией ее отношений к современной Германии, с которой английские деятели поклялись вести войну, по выражению одного русскою дипломата, „до последней капли русской крови“».
Вот, кстати, что-то мы подзабыли об Альбионе, сиречь о доброй старой Англии…
Ах, какие красивые и благородные слова говорил до войны уже упоминавшийся лорд Холден, еще не изгнанный из военных министров за «духовную близость» к Германии!
«Причина, по которой к 1913 г. должна начаться война, заключается в том, что германскому правительству необходимо натянуть вожжи, чтобы удерживать народ в повиновении».
Лорда, несомненно, надо понимать так, что войной германский кайзер пытается отвлечь свой народ от какого-нибудь революционного взрыва. Как же еще? Британцы, выходит, воевали за святую свободу немцев…
А теперь посмотрим, как они себя вели, когда у них дома, в их собственном королевстве, ирландцы как раз и пытались обрести свободу и независимость…
В апреле 1916 г. ирландцы подняли восстание, так называемое Пасхальное, потому что вспыхнуло оно 24 апреля, в день Пасхи. Около трех тысяч человек, кое-как вооруженных, захватили здание почтамта в Дублине, где провозгласили независимую Ирландскую республику…
Но англичане приветствовали «борцов за свободу», только если означенные поднимали светлое знамя независимости где-нибудь за тридевять земель, скажем в Польше или в Боснии. У себя дома подобное поведение считалось вовсе даже не борьбой за свободу, а гнусным мятежом…
Англичане моментально подтянули артиллерию и вмиг разрушили полгорода, снося орудийным огнем и те дома, где никаких повстанцев не было вовсе - ну что поделать, иначе не подберешься к почтамту… Потом почтамт снесли уже прямой наводкой - а заодно и соседние здания.
Потом добрых две недели в Дублине продолжалась вакханалия. Одних расстреливали «по закону», согласно решению скороспелых военных трибуналов. Но, кроме этого, четырнадцать дней без всякого суда и следствия не только офицеры, но и рядовые солдаты хладнокровно стреляли по ночам мирных горожан. Достаточно было указать на кого-то пальцем и заявить: мол, этот негодяй в душе - повстанец. Приходили и стреляли человека в собственном доме, не утруждаясь разбирательством.
Один-единственный каратель все же попал под суд - капитан Боэн-Колгерст. Он распорядился расстрелять на улице трех журналистов - просто так, стих нашел. Журналисты, ни с какой стороны к восстанию не причастные, оказались очень уж известными - из-за чего капитан и угодил на скамью подсудимых. Будь они простыми сиволапыми горожанами, никто и не подумал бы беспокоить офицера и джентльмена по пустякам… Правда, суд капитана быстренько оправдал, найдя, что в момент отдачи преступного приказа он «находился в невменяемом состоянии». Потом-то резко выздоровел, но в тот момент был напрочь невменяем. Капитан поболтал с бывшими судьями о погоде, одернул френч и. насвистывая, покинул здание суда… Иногда я очень не люблю Англию - и. думается мне, к тому есть кое-какие основания. Но вернемся в шестнадцатый год, в Санкт-Петербург…
Ничего нет удивительного в том, что военные, в царствование Николая II всерьез вспомнившие о славных временах Гвардейского столетия (см. мою одноименную книгу) впервые за девяносто с лишним лет затосковали о любимой забаве касты во времена этого столетия…
О военном перевороте.
Вновь оживали давным-давно, казалось бы, сгинувшие признаки лихих гвардейцев в пышных кафтанах, когда-то решавшие судьбу трона за карточным столом…
Но это были не призраки, а люди из плоти и крови! Продолжатели славных традиций…
Давно уже пишут о том, что еще при восшествии на престол Николая имело место некое гвардейское смятение. Будто бы императрица-мать, вдова Александра III, видела своего кандидата на престол в ком-то другом - и даже пытались идею реализовать. Но безуспешно. Увы, данные об этом скупые и сомнительные, все подернуто туманом и мраком…
В 1906 году снова что-то происходит!
После смерти дворцового коменданта генерала Трепова близкая ко двору генеральша А. В. Богданович оставила в дневнике прелюбопытнейшую запись: «Мадемуазель Клейгельс говорил что в бумагах покойного Трепова нашли документы, из которых ясно, что он собирался уничтожить царскую семью с царем в главе и на престол посадить великого князя Дмитрия Павлович, а регентшей великую княгиню Елизавету Федоровну».
Это единственный источник, других мне пока что отыскать не удалось. Однако эта история странным образом сопрягается по времени с другой, носящей все признаки достоверности.
В своих воспоминаниях «Пятьдесят лет в строю». А. А. Игнатьев (граф и кавалергард, а потом «красный генерал»), вспоминает о заговоре, который практически в то же время готовил его отец. Игнатьев-старший - это, знаете ли, фирма… Генерал кавалерии, командовал Кавалергардским полком (элита внутри элиты), состоял начальником штаба Гвардейского корпуса, бывал и командующим войсками военного округа, и генерал-губернатором. Семья и родные - камергеры, генералы, министр одним словом, классический истеблишмент. Связи в гвардии и коридорах власти — обширнейшие.
Слово Игнатьеву-младшему: «Он с болью в душе сознавал ничтожество Николая II и мечтал о „сильном“ царе, который-де сможет укрепить пошатнувшийся монархический строй. Кадетскую партию и все петербургское общество он считал оторванными от России и русского народа, который, по его мнению, оставался верным монархии. Банки — как состоящие на службе иностранного капитала — считал растлителями государственности. Мы попали в тупик, — говаривал он мне, - и придется, пожалуй, пойти в Царское с военной силой и потребовать реформ.
Как мне помнится, реформы эти сводились к укреплению монархического принципа. Спасение он видел в возрождении старинных русских форм управления, с самодержавной властью царя и зависимыми только от него начальниками областей».
Это были не «мечты», а планы!
«Вот и думаю, — говорил он мне, - можно положиться из пехоты на вторую гвардейскую дивизию, как на менее привилегированную, а из кавалерии - на полки, которые мне лично доверяют: кавалергардов, гусар, кирасир, пожалуй, казаков.
Он показал мне однажды список кандидатов на министерские посты в будущем правительстве».
В том, что речь идет о каких-то серьезных и конкретных планах, убеждают дальнейшие события.
Игнатьев-старший должен был участвовать в выборах в Твери (речь шла о земстве, местном самоуправлении). Поехал туда на официальное мероприятие, которое должно было состояться в дворянском собрании…
Околоточный надзиратель, стоявший на посту у черного хода в здание дворянского собрания, был внезапно снят начальством с поста. Он не хотел уходить, упирался (человек был свой - родственник графского управляющего), но ему сказали, что приказ отдан сверху! Ничего не поделаешь, пришлось уйти.
У графа была и своя частная охрана, организованная тем же управляющим — но ее в здание не пустили, тоже по указанию из Петербурга.
А через час после того, как околоточный ушел с поста, через оставшийся без присмотра черный ход в здание вошел очередной идейный юноша, боевик-эсер. Поднялся в буфет, выпустил в графа пять пуль…
Его поймали — и моментально повесили. Правда… Не стоит видеть в этих скоропалительных казнях чью-то интригу. Распоряжение о «скорострельных» военно-полевых судах подписал сам Столыпин. И когда в 1911 г. Курлов требовал не вешать Богрова, а провести долгое и тщательное расследование, судьи ссылались как раз на столыпинское решение. Вот и получилось, что премьер собственной рукой подписал циркуляр, облегчивший заметание следов после его убийства… Если, конечно, был заговор - а он все же, думается, был…
Вдова Игнатьева практически сразу после убийства заявляла в узком кругу, что убийство если и не организовано спецслужбами, то произошло с их ведома - а впрочем, что пнем по сове, что сову об пень, все едино… И отправила императору дерзкую телеграмму в ответ на соболезнования. Всего из двух фраз: «Благодарю, ваш величество. Бог рассудит всех». Намек недвусмысленный…
Так вот, поневоле начнешь задумываться: а не связаны ли эти две смерти, Игнатьева и Трепова? Что, если речь шла об одном и том же перевороте? Трепов вроде бы умер естественной смертью, но совпадение очень уж многозначительное, да и был ему всего-то пятьдесят один год, и не был Трепов хрупким и болезненным оранжерейным цветочком…
К слову, лично мне представляется, что переворот, каким его Игнатьев планировал, был бы не самым худшим для страны предприятием. Поскольку Игнатьев в свое время выступал именно против тех решений, что немало навредили России. Не соглашался с введением золотой валюты (что позволило иностранцам вывозить из страны прибыль), протестовал против проведения Китайско-Восточной железной дороги через Харбин (к чему прокладывать жизненно важную для нас дорогу по чужой территории), а также выступал против дальневосточных авантюристов вроде Безобразова, которые фактически втравили империю в войну с японцами. Замена Николая еще в 1906 г. кем-нибудь другим при толковых министрах вроде Игнатьева могла, пожалуй что, стать последним шансом для российской монархии…
Последующие десять лет было тихо. Однако к 1916 г. ситуация сложилась сквернейшая. Русские войска отступали. Кадровая армия давным-давно выбита, для большинства новоиспеченных офицеров военного времени и мобилизованных солдат война была не более чем чужим предприятием, на которое их загнали насильно - лучше всего и подробнее всех об этом, пожалуй, написал барон П. Н. Врангель.
В тылу - достигшая космических высот спекуляция, громадные состояния сколачиваются в мгновение ока, рестораны набиты скоробогачами, Фаберже хвалится, что у него еще не было столь доходных лет — заказов столько, что и выполнить невозможно, положение со снабжением армии столь критическое, что приходится вводить продразверстку (а вы полагали, ее красные придумали? - Это вас кто-то обманул…)
Бардак, развал, пир во время чумы… И теперь уже не по тем чуланам, где собираются большевики, а по раззолоченным коридорам власти поползло мнение: Николашку надо убирать, пока все не рухнуло окончательно…
И заговоры буквальным образом хлынули, как зерно из распоротого мешка. Столько их было, что можно запутаться…
Вспоминал начальник Московского охранного отделения Мартынов: поздней осенью 1916 г. в «черном кабинете» московского почтамта (где тайком вскрывали письма и делали копии с самых интересных) обнаружили письмо к видному общественному деятелю. Смысл заключался в следующем: московским лидерам так называемого Прогрессивного блока Госдумы сообщалось, что удалось «окончательно уговорить Старика, который долго не соглашался, опасаясь большого пролития крови, но, наконец, обещал полное содействие».
Из неподписанного письма недвусмысленно вытекало, что лидеры помянутого блока давно уже ведут «личные переговоры» с командующими фронтами, включая великого князя Николая Николаевича — причем ясно было, что речь идет о заговоре с целью захвата власти.
Кто такой «Старик», Мартынов не знал. Он поехал в Питер, к директору Департамента полиции Васильеву, и тот-то, опытный в столичных интригах, ему моментально выложил, что «Старик» - это начальник штаба Ставки генерал Алексеев (верховное главнокомандование к тому времени взял на себя сам император).
Мартынов, конечно, взвился. Начал говорить, что необходимо вывести из Москвы разболтанные и ненадежные запасные полки, заменив их кавалерийскими частями с фронта. Васильев с ним согласился и заверил, что напишет соответствующую бумагу в Ставку.
Тут-то Мартынова и осенило: А в чьи руки ваша бумага попадет? К Старику?
Васильев молча развел руками ну что он мог сделать. Уже гораздо позже, после революции, оба бывших сыскаря встретились в оккупированном немцами Киеве, и там Васильев, уже не связанный никакими обязательствами, рассказал коллеге, что Департамент исправно отправлял в Ставку сообщения о намеченном перевороте, но они, словно в голливудском боевике, попадали как раз к тем, кто этот переворот готовил - они ведь были около императора…
И этот заговор в особенной тайне не держался. Военный историк Лемке, находившийся при Ставке, пишет в своих воспоминаниях, что в этом учреждении господа офицеры, не особенно уже и стесняясь непосвященных, говорили в полный голос о скором аресте царя. «При авторитете и роли начальника штаба арест и прочее могут быть совершены бесшумно. Николай прежде всего трус, и притом трус даже не храбрящийся». Близкий к Алексееву генерал-квартирмейстер Пустовойтенко так и похвастался Лемке: мол, его шеф назначен на роль диктатора…
Считается, что именно этот переворот имел в виду и историк С. П. Мельгунов, называвший имена участников: Колчак, Брусилов, Рузский, Алексеев. Царя должны были арестовать в особняке графини Брасовой, жены великого князя Михаила Александровича. А источником столь ценной информации был не кто-нибудь — великий князь Николай Николаевич…
Это предприятие осталось невыполненным по весьма прозаической причине: в конце 1916-го Алексеев тяжело заболел, на время покинул Ставку; а без него, видимо, не рискнули…
Был еще и «морской» заговор, сложившийся в Морском министерстве. Здесь уже инициаторами был народец помельче - капитан первого ранга, помощник начальника штаба Капнист редактор «Морского экипажа» Житков. Планировалось с помощью Гвардейского морского экипажа, включенною в императорскую охрану, заманить императрицу на броненосец и насильно увезти в Англию. Некоторые путчисты предлагали довести дел до логического конца - депортировать заодно и Николая II. Заговор не состоялся - впрочем, он с самого начала смотрелся не особенно серьезно, отдавая дурной опереткой…
Поодаль зрел заговор «земгусар». В декабре 16-го, после очередного съезда Союза земств и городов, часть его участников всерьез планирована, используя гвардейские полки, арестовать императорскую чету. Премьером они хотели видеть князя Львова, а кого предназначали в новые цари — толком неизвестно. Однако есть сведения, что сорвалось все из-за Николая Николаевича он заявил, что армия пока что не готова заменить одного монарха на другого, и в военной поддержке отказал (подозреваю, он просто-напросто не хотел связываться с несерьезной публикой, какой безусловно смотрелись вороватые и болтливые «земгусары»).
Гораздо серьезнее, безусловно, был «заговор Гучкова». Вот в нем участвовали, как на подбор, персоны серьезные: кроме самого Гучкова, председатель Госдумы Родзянко, миллионер Терещенко, видные политики Милюков. Шингарев и Шидловский. Техническую сторону дела - то есть захват царя должен был осуществить генерал Крымов, тоже человек достаточно серьезный и энергичный.
Планировалось захватить царя либо в Петергофе, либо в Царском Селе, но потом от этого варианта отказались: ясно было, что некоторые воинские части все же останутся на стороне Николая, и будет большая кровь.
Выбрали другой вариант: захватить царский поезд на пути из Петрограда в Ставку. Наметили даже подходящий участок: возле Аракчеевских казарм в Новгородской губернии, где размещалась гвардейская кавалерия (наверняка бывшая в заговоре). И разработали еще один вариант, запасной: арестовать царя с помощью камер-юнкера князя Вяземского, начальника санитарного отряда великого князя Николая Николаевича и подчиненных ему гвардейских офицеров.
Об этих планах впоследствии рассказывал сам Гучков: «На 1 марта был назначен внутренний дворцовый переворот. Группа твердых людей должна была собраться в Питере и на перегоне между Царским Селом и столицей проникнуть в царский поезд, арестовать царя и выслать его за границу. Согласие некоторых иностранных правительств было получено».
Обратите внимание на последнюю фразу: г-н Гучков не скрывает, что в перевороте были замешаны иностранные правительства — несомненно французское и английское, кому ж еще?
А поскольку ниточки тянулись за границу, то о задуманном что-то прознала и другая сторона. Есть сведения, что в последние дни перед Февралем на контакт с императором пытался выйти болгарский посланник, через которого пытались предупредить Николая немцы. Удивляться такому их поведению не стоит — для кайзера наверняка был гораздо предпочтительнее Николай на троне, чем откровенные англо-французские марионетки…
Между прочим, поминавшийся князь Львов, которого «земгусары» прочили в премьер-министры, параллельно вел в рамках этого заговора свою игру. Все почти то же самое — царя заставляют отречься, на трон сажают Николая Николаевича, правительством будут руководить Львов и Гучков. То же самое — только без «земгусар», которых не стоит допускать к серьезному предприятию. Переговоры Львова с Николаем Николаевичем проходили в присутствии супруги последнего, «черногорки» Анастасии, а также Янушкевича…
Кстати, сильные сомнения вызывает намерение Гучкова всего-то-навсего выслать императорскую чету за границу. Есть подозрения, что планы у них были гораздо более решительные. Тесно связанный со всей этой публикой Керенский приводит интересный факт: «В 1915 г., выступая на тайном собрании представителей либерального и умеренного меньшинства в Думе и Государственном Совете, обсуждавшем политику, проводимую царем, в высшей степени консервативный либерал В.А. Маклаков сказал, что предотвратить катастрофу и спасти Россию можно, лишь повторив события 11 марта 1801 г.»
Это, как мы помним — дата убийства заговорщиками Павла I. Если уж «в высшей степени консервативный» деятель считает цареубийство само собой разумеющимся, можно представить, с какой легкостью к тому же отнеслись бы «прогрессисты» и «либералы». Сам Керенский, как он пишет, к мысли об убийстве царя пришел еще десятью годами ранее — и выступил против Маклакова по самым что ни на есть шкурным поводам: Маклаков только выдвигал идею, а само цареубийство за него должен был проделать кто-то другой. А пачкать белы рученьки Керенскому безусловно не хотелось. Предпочитал оставаться чистой воды теоретиком — в феврале на заседании Госдумы призывал к «физическому устранению царя», но сам опять-таки совершить таковое не рвался…
Еще о «заговоре Крымова». В нем участвовали все те же личности Родзянко и генерал Рузский (полное впечатление, что некоторые кочевали из заговора в заговор на цыганский манер). Предполагалось (опять-таки незадолго до Февраля), что, когда царь поедет из Ставки, в районе, контролируемом Рузским, его задержат и заставят подписать отречение. Чтобы подавить возможное сопротивление, генерал-губернатором Петрограда предполагалось назначить Крымова.
Сам Крымов предлагал не мудрствовать и не играть в захваты и отречения, а попросту ухлопать самодержца на военном смотре, который вскоре должен был состояться…
А Керенский впоследствии вспоминал, что еще в 1915 г. к нему вдруг заявился граф Павел Толстой, близкий друг братца царя великого князя Михаила Александровича и честно признался, что пришел по просьбе Михаила. Тот, зная о тесных связях Керенского с левыми партиями и рабочим движением, «хотел бы знать, как отнесутся рабочие к тому, что он возьмет власть у брата и станет царем».
Это тоже весьма похоже на правду. Великий князь Михаил лишился прав на престол - из-за неравного брака с помянутой графиней Брасовой. А царствовать, должно быть, все же хотелось… Мол, чем я хуже придурка Николаши?
На этом фоне, учитывая вес и положение вовлеченных во все эти многочисленные заговоры фигур, прямо-таки детской игрой смотрятся забавы некоторых офицеров, уже в одиночку замышлявших против императора всевозможные ковбойские выходки. Авиатор капитан Костенко собирался подстеречь автомобиль царя, когда тот прибудет на фронт. А потом взмыть в воздух и то ли бомбы сбросить, то ли самоубийственно автомобиль самодержца протаранить.
Капитан инженерных войск Муравьев (впоследствии командовал фронтом у большевиков, а потом поднял против них мятеж) с товарищем замыслили ни много ни мало с парой-тройкой сообщников устроить на царя засаду (опять-таки на фронте) и взять в плен. А там видно будет…
«Развитие событий требовало переворота», - сказал чуть позже Гучков. Маклаков публично твердил то же самое.
Таким образом, переворотов к началу 17-го года было задумано прямо-таки невероятное количество. Одни были опереточными, но большинство - крайне серьезными. В части замышлявшихся путчей участвовал самый что ни на есть несерьезный народ, но в большинстве — люди решительные, высокопоставленные…
После всего этого кто-нибудь верит, что Февральская революция возникла якобы из-за того, что в Петрограде начались «хлебные бунты», к которым примкнули гарнизонные солдаты?
Для справки: так называемый «гарнизон» Петрограда состоял из скопища тыловых обормотов, которые старательно «косили» от фронта. На войне они в массе своей отродясь не бывали, серьезной военной подготовки не имели и храбростью безусловно не отличались, наоборот. Так что при минимальной энергии и воле подавить «революцию» было предельно просто: вызвать с фронта надежные, обстрелянные части, умевшие обращаться и саблей, и с пулеметом. Тыловики разбежались бы после первых залпов…
Кстати, это само, но себе очень загадочно - то, что якобы для обеспечения порядка Петроград буквально набит тыловиками, представлявшими собой самую благодатную питательную среду для любой пропаганды, лишь бы она касалась «замирения». Случайно так произошло, или?.. Ведь перед глазами был французский пример: там на отдых в окрестности Парижа (но не в сам город, боже упаси!) отводили только самые надежные и дисциплинированные части — кавалерию…
Безусловно, Февральская революция не является реализованным вариантом одного из этих планов, а чем-то среднеарифметическим. Но, как мы видим, общая атмосфера была такова, а мысль о немедленном свержении императора овладела слишком многими, от рядовых поручиков до размечтавшихся о престоле великих князей, что прежняя власть просто-напросто обязана была обрушиться, как перезревшая груша с ветки…
Но не будем забегать вперед. Мы все еще остаемся в декабре 1916 г., когда случилось убийство Распутина. Теперь и пришла пора обстоятельно и серьезно поговорить о самом Григории Ефимовиче Распутине, крестьянине Тобольской губернии. Тюменского уезда, слободы Покровской.
Поскольку все, что вы только что прочитали, было, если вдуматься, не более чем вступлением к одной-единственной, не самой большой главе этой книги.
Иной читатель вправе обиженно воскликнуть: как же так? Книга озаглавлена «Григорий Распутин», а большая ее часть - вовсе не о Распутине? Зачем понадобилось начинать аж со времен Николая I, когда Распутина еще и на свете-то не было?
Ответ простой. Потому что все вышеизложенное — предыстория вопроса. Потому что все, о чем в этой книге рассказано, уперлось в Распутина, как упирается могучий поток в неожиданно возникшее препятствие. Все интриги, войны, честолюбивые мечтания, планируемые перевороты, бездарность правящего режима, действия союзников и врагов - все это, без малейших преувеличений, оказалось завязано в одной точке пространства-времени. В той самой, которая звалась — Григорий Распутин
Бьюсь об заклад, он и сам не подозревал, что оказался в точке пересечения многочисленных ниточек. Что именно на нем теперь замыкалось очень и очень многое. Все-таки он был не особенно и великим мыслителем и в большой стратегии, а также недавней истории Европы (и особенно Балкан) разбирался плохо.
Но он существовал - а это само, но себе означало очень и очень многое. Дошло до того, что его просто-напросто невозможно было обойти. Как-никак он влиял на события конечно, не так демонически и масштабно, как о том старательно разносила молва. Но и сбрасывать его со счетов было никак нельзя. Потому что он был - Распутин.
А кто он был, собственно? С чего начинал, как угодил из сибирской глухомани в царский дворец? Как, согласно старой поговорке, залетела ворона в высокие хоромы? Чего он вообще от жизни хотел и каким был? Кто это - монстр или святой? Сколько в рассказах о нем клеветы, а сколько правды?
Давайте разберемся…
Глава восьмая.
Человек и миф
Прежде всего, Григорий Ефимович Распутин - «старец» исключительно в переносном смысле, в том, какой вкладывает в это слово церковная традиция: проповедник, святой человек, христианский подвижник. «Старец» родился в 1869 г. Легко подсчитать: в 1905 г., когда он впервые появился во дворце, ему было всего тридцать шесть, а в момент убийства — сорок восемь.
А попал он во дворец с помощью… как раз тех самых сестер-«черногорок». Милицы и Анастасии.
Времена были примечательные: повсюду «искали веру», «искали истину». И не только в России, а и по всей Европе вертелись с помощью духов столы, медиумы принимали сообщения из потустороннего мира, творческие люди старательно «расширяли пределы восприятия» алкоголем и наркотиками, и среди приверженцев спиритизма числился Артур Конан Дойль, защищавший его от нападок скептиков с невероятным усердием.
В России в гостиных и светских салонах блистала целая когорта странного народа: с одной стороны, спириты, маги, медиумы, прорицатели и предсказатели, с другой - священники, «Христа ради юродивые», святые странники и прочие «блаженные».
Инициатива исходила с самого верха. Императрица Александра Федоровна, тут и дискутировать не о чем, была женщиной умной, волевой и энергичной, так что в супружестве она, пожалуй, занимала примерно такое же место, как гораздо позже Хиллари Клинтон при саксофонисте Билли, «муже миссис Клинтон».
Вот только… Имелось одно-единственное слабое место, порой сводившее на нет все вышеперечисленные качества императрицы: неприкрытый, слепой мистицизм. Императрица вовсе не «с жиру бесилась», причины были самые что ни на есть житейские, понятные и в общем простительные безусловно несчастной женщине, находившейся если не в расстройстве психики, то уж несомненно в состоянии крайнего нервного истощения…
Сына не было. Наследника престола. Одна за другой рождались девочки, по законам российской империи права на трон не имевшие - а вот сына все не было… Именно это обстоятельство (согласитесь, простительное) и вышибло императрицу в туманный и зыбкий мирок духов, пророчеств и ожидании чуда… Классическая картина, прекрасно знакомая любому медику, имеющая огромное распространение и теперь: больной и несчастный жаждет чуда, выходя за пределы здравого рассудка…
При дворе завелся французский маг и провидец мосье Филипп, обладатель внушительных дипломов, клявшийся, что обеспечит рождение наследника. Вот только русская заграничная агентура очень быстро накопала на Филиппа кучу компромата: оказалось, примитивный жулик, и авторитетные дипломы у него поддельные, и парижская полиция при упоминании о «маге» подбирается в охотничьем азарте…
Инициатор этих разоблачений, глава парижской агентуры Рачковский вылетел в отставку (императрица осерчала!), но доказательства были убедительнейшие, и «мосье Филиппа» все же вытурили из России. Он, понятно, упирался, но ему прочитали краткую лекцию по географии с упором на описание некоторых негостеприимных сибирских уголков…
Пензенский губернатор граф Игнатьев (тот самый, пытавшийся устроить впоследствии гвардейский переворот) рассказал царю, что в управляемой им губернии обитает крестьянский паренек Митя Блаженный, славящийся как прорицатель. Мол, одной графине он как раз и предсказал рождение сына…
Мотивы графа для меня загадочны: все-таки умнейший человек был, какого черта впутался в эту историю с деревенским дурачком? А впрочем, высокий интеллект сам по себе порой прекрасно сочетается с мистицизмом: вспомним и Конан Дойля, и генерала Брусилова, женатого на племяннице мадам Блаватской и форменным образом на се учении подвинувшегося. Сам себя с неприкрытой гордостью именовал оккультистом…
Привезли Митю, оказавшегося совершеннейшим идиотом. Его частенько били эпилептические припадки, во время коих он нес абсолютно бессмысленный вздор. Правда, при Мите состоял «расшифровщик» - псаломщик Егоров, который как раз и перетолмачнвал окружающим Митино бормотанье (с немалой для себя выгодой).
Четыре месяца царица старательно присутствовала на припадках и ждала откровений. Ничего не вышло: должно быть, Егоров еще умел сочинять «истолкования», устраивавшие крестьян, но какую именно залепуху преподнести царице, так и не смог сообразить по убогости интеллекта…
Кончилось скверно: во время одного из Митиных припадков у царицы случился обморок, а за ним и выкидыш с последующим нервным расстройством. Выперли за ворота и юродивого, и толкователя, хотя он упирался и кричал, что главные откровения еще впереди.
Тут приперся флигель-адъютант Орлов-Давыдов и стал плести, что в имении у него живет «кликуша Дарья», и уж она-то как раз — правильная чаровница и пророчица.
Привезли Дарью. Толку не вышло.
Ну, а потом архимандрит Феофан привел в дом великого князя Петра Николаевича Божьего человека, странника Григория.
Милица и Стана прониклись к оному нешуточным уважением — и представили его царской чете. Сохранилась запись из дневника царя от 1 ноября 1905 г.: «Пили чай с Милицей и Станой. Познакомились с человеком Божьим - Григорием из Тобольской губернии».
Вот так Распутин и оказался во дворце. Кстати, «черногорки» потом кусали локти: они-то, одержимые патологическим желанием стать при дворе этакими «серыми кардинальшами», рассчитывали через простачка Григория вертеть царской четой - но Григории оказался вовсе не простаком и «агентом влияния» данных дамочек наотрез отказался состоять. Вот тут они его лютейшим образом возненавидели, но поезд уже ушел…
Потому что Распутин во время очередного приступа болезни страдавшего гемофилией наследника исцелил мальчика. Вот после этого никакая сила не заставила бы царицу с Григорием расстаться…
Бесспорным фактом является, что Распутин, как бы это поточнее выразиться, обладал нестандартными способностями, имеющимися далеко не у каждого человека. Вот это — уже не миф и не преувеличение. Слишком много беспристрастных свидетелей. Лично я терпеть не могу термины вроде «экстрасенсорики», «биополя» и прочих Чакр Кентавра. Явление существует до сих пор, и вдали от репортеров, вообще от цивилизации, в сибирской глубинке и посейчас можно наткнуться на вещи и людей, которые даже из заядлого материалиста в мгновение ока сделают кое-что качественно иное. В общем, у нас в Сибири с давних времен принято было выражаться иначе: «Знает он чего-то».
Так вот, Распутин, несомненно, знал. В качестве примера из множества свидетельств стоит выбрать воспоминания великой княгини Ольги Александровны, сестры царя.
«Когда я его увидела, то почувствовала, что от него исходят мягкость и доброта. Все дети, казалось, его любили. Они чувствовали себя с ним совершенно свободно. Я помню, как они смеялись, когда маленький Алексей, изображая кролика, прыгал взад и вперед по комнате. А потом Распутин вдруг схватил его за руку и повел в спальню. Мы трое пошли следом. Наступила такая тишина, как будто мы оказались в церкви. В спальне Алексея лампы не горели, свет исходил только от лампад, горевших перед несколькими иконами. Ребенок стоял очень тихо рядом с этим великаном, склонившим голову. Я поняла, что он молится. Это производило сильное впечатление. Я поняла также, что мой маленький племянник тоже молится. Я не могу этого описать, но я почувствовала в тот момент величайшую искренность этого человека».
При всем при том (тем ценнее свидетельство) сестра царя откровенно недолюбливала Распутина - и тогда, и потом. Но, будучи человеком порядочным, честно описывала свои впечатления и мысли.
Это железный факт, дамы и господа, - Распутин малолетнего царевича излечивал. Снимал приступы. А приступ гемофилии, то бишь неостановимое кровотечение - не тот случай, когда можно провернуть фокус. Совсем не тот… Так что целительство было. «Современная научная медицина», по выражению одного из современников, бессильна была помочь, а Распутин - лечил. Помянутый архиепископ Феофан потом смертельно с Распутиным рассорился и стал его врагом, но и он впоследствии не отрицал: целительство было, хотя объяснить это невозможно…
При изучении личности Распутна до сих пор обычно срываются в крайности. «Пикулевское» направление рисует Распутина откровенным монстром, проходимцем, умышленно дурившим головы людям ради материальных выгод. Этот Распутин представал прямо-таки воплощением мирового зла: он с помощью безграмотных записочек мог сместить и назначить любого министра и влиять на важнейшие государственные дела, он за деньги шпионил для немцев, он развратничал с царицей и с ее несовершеннолетними дочерьми, он, простите, перетрахал половину женского населения Петербурга. Да вдобавок царица жила лесбийским образом с фрейлиной Вырубовой и традиционным - с генералом Орловым, а царь - опять-таки с Вырубовой (хорошо еще, не с Распутиным!)…
Как полагается, есть и другая крайность, воплощенная в образе писателя Олега Платонова. Он, разрушая дурацкие мифы, собрал немало подлинной, ценнейшей информации - но сплошь и рядом делал из нее странные, мягко скажем, выводы. И ударился в другое заблуждение: у него Распутин предстает в облике подлинного, патентованного святого. Хранителя пресловутой духовности земли Русской за что и был безжалостно изничтожен злодеями, русофобами и. конечно же, жидомасонами (без русофобов и жидомасонов иные книги о святорусской духовности то же самое, что деревенская свадьба без самогона и доброй драки).
Истина, конечно, посередине. Не было ни черного монстра, ни святого в белоснежных одеждах. Был живой человек, достаточно примитивный, достаточно сложный, отнюдь не ангел, но и не черт - абсолютно неповинный в большинстве приписываемых ему прегрешений (и уж тем более никак не являвшийся закулисным правителем государства). Человек, в общем, незаурядный и вызывающий симпатию - другое дело, что его, как многих, собственная житейская удача закружила, завертела, захмелила головушку и понесла в шалый разгул, а оттуда - под твердый и толстый декабрьский лед нал темной водой…
Возможно, кого-то подобный подход покоробит, но я предпочитаю черпать надежную информацию о том времени не из писаний политически озабоченных интеллигентов (прогрессистов, либералов, хвостом их по голове), а из свидетельств, исходящих от генералов спецслужб. Это гораздо надежнее. Во-первых, они много знали, во-вторых, сплошь и рядом личного интереса в происходящем не имели.
Честь имею представить, директор Департамента полиции Васильев. Ни «ставленником», ни сторонником Распутина никогда не был.
Наберитесь терпения, я намерен цитировать чуть ли не страницами. Это, по-моему, необходимо - если мы хотим знать о том времени не из сплетен, а от непосредственных свидетелей…
«Полное отсутствие образования не позволяло ему ухватить даже главные аспекты, не говоря уже о деталях тех проблем, в которых он должен был разбираться в совершенстве. Однако у него хватало природной сметки, чтобы здраво судить о многих вещах. Куда бы они ни шел, он внимательно прислушивался к тому, что говорилось и делалось; и из того он своим враждебным умом мог сделать весьма разумные выводы…
Множество раз я имел возможность встречаться с Распутиным и беседовать с ним на разные темы. В подобных случаях я всегда поражался терпению и старательности, с которыми он вникал в суть темы, каждого он слушал с напряженным вниманием, стараясь не потерять нить разговора. Очень редко он вставлял замечание, и, когда он делал это, оно, как правило, оказывалось к месту. Не раз я слышал, как он прерывал напыщенный бред точным восклицанием, которое немедленно опускало болтуна с небес на грешную землю.
Его политические взгляды, настолько он их вообще имел, были достаточно простыми. Он был не более чем обычный российский патриот и искренний монархист, но не в том смысле, который придается этому слову сегодня: он не был ни левым, ни правым конституционным монархистом, так как монархия была для него своего рода религией. Россия без царя была чем-то, что он не мог себе представить. Тонкости лак называемой высокой политики были далеки от круга его интересов, и он совершенно не мог понять, к чему в конечном счете стремятся различные партии, группировки в Думе, газеты. Его основные политические принципы состояли просто в умиротворении, насколько это возможно, врагов царя. Так, однажды он разъяснил мне с большим пылом свою точку зрения, что министры должны направить всю свою энергию на восстановление мира со всеми внутренними врагами. Он сказал, что сожалеет о последних, так как они не ведают, что творят, а все, что нужно, это разъяснить им их ошибки, и все беспорядки сразу же прекратятся.
Хотя он не разбирался в политике, но проявлял огромный интерес ко всему, что представлялось ему практически важным и ценным для людей: даже в петербургских гостиных он оставался достаточно крестьянином, чтобы сочувствовать крестьянам и понимать их нужды…
Я также слышал множество разговоров об известной гипнотической силе его взгляда; на этот счет ходили самые невероятные легенды. Поэтому, когда мы встретились, моей главной задачей было проверить правдивость этих утверждений. Я сел напротив него, насколько это было возможно, и попытался запечатлеть в мозгу малейшие его жесты, каждое крохотное изменение в его мимике, каждое произнесенное им слово. То, что я увидел, совершенно не соответствовало распространяемым слухам…
Если он случайно упоминал царя или царицу, его высказывания были необычайно уважительны как в словах, так и в тоне и были сделаны с ощущением неловкости, нерешительности. Никогда я не слышал от него бахвальства связями с царской семьей, никогда не видел его пьяным…
Несмотря на все это, я, конечно, знаю очень хорошо - наверное, лучше, чем многие другие что у слухов о его самоуверенном повелении в высшем обществе есть основания. Кроме того, разве я не имел возможности в любое время просмотреть полицейские рапорты, имеющие отношение к этому делу? Однако надо заметить, что никто в подвыпившем состоянии не владеет вполне своим языком и что его враги часто старались напоить его, а затем задать провокационные вопросы, на которые он давал необдуманные ответы.
Конечно, Распутин имел слабость к вину и женщинам, но это не было следствием его крестьянского происхождения. До того, как он получил возможность войти в петербургское высшее общество, у него не было подобных крайностей, как показывают расследования: скорее уж они появились в новом и развращенном обществе городских жителей, которые намеренно старались развратить и испортить его, чтобы таким образом дискредитировать царя и его супругу. Однажды преуспев в очернении имени Распутина, эти люди стали плести сети вокруг него… Распутин не лез в первые ряды политической арены, его вытолкнули туда прочие люди, стремящиеся потрясти основание российского трона и империи… он не осознал, что просто является марионеткой в руках гнусных интриганов.
Эли предвестники революции стремились сделать из Распутина пугало, чтобы осуществить свои сатанинские планы. Поэтому они распускали самые нелепые слухи, которые создавали впечатление, что только при посредничестве сибирского мужика можно достичь высокого положения и влияния…
Ум и природная смекалка давали ему иногда возможность трезво и проницательно судить о человеке, только раз им встреченном. Это тоже было известно царице, поэтому она иногда спрашивала его мнение о том или ином кандидате на высокий пост в правительстве. Но от таких безобидных вопросов до назначения министров Распутиным очень большой шаг, и этот шаг ни царь, ни царица, несомненно, никогда не делали…
И тем не менее люди полагали, что все зависит от клочка бумаги с несколькими словами, написанными рукой Распутина… я никогда в это не верил, и хотя иногда расследовал эти слухи, но никогда не находил убедительных доказательств их правдивости…
Случаи, о которых я рассказываю, не являются, как может кто-то подумать, моими сентиментальными выдумками, о них свидетельствуют донесения агентов, годами работавших в качестве слуг в доме Распутина и, следовательно, знавших его повседневную жизнь в мельчайших деталях».
Васильев писал свои мемуары значительно позже разыгравшихся событий - в эмиграции, у него просто-напросто не было причин под кого бы то ни было подстраиваться, примыкать к какой-то группировке…
Это далеко не единственное трезвое свидетельство, напрочь расходящееся с легендой о всемогущем монстре-гипнотизере. Есть масса других воспоминании: как собеседники не обнаруживали в Распутине ожидаемой «магнетической силы взгляда», как облеченные властью лица его «записки» полностью игнорировали - без всяких для себя последствий. Как оплетали Распутина всевозможные великосветские авантюристы, подробно рассказывает в своих мемуарах генерал Спиридович. они доступны, и я их цитировать не буду (это воспоминания Васильева вышли гораздо более мизерным тиражом).
Точно так же, спокойно, взвешенно, абсолютно не пытаясь слепить образ всемогущего монстра, описывает Распутина в своих воспоминаниях генерал Курлов - а заодно развенчивает и другую легенду — о друге Распутина «тибетском лекаре» Бадмаеве, якобы снабжавшем Распутина прямо-таки волшебными зельями, подавляющими волю царской четы. Действительно, был такой доктор Бадмаев - но опять-таки не демон, не волшебник, не составитель «колдовских настоев, от которых можно сделаться невидимым или получить вторую тень». Незаурядный человек, православный христианин, далекий от всякой мистики, доктор-травник, и не более того…
Достоверно известен один-единственный случай, когда по просьбе Распутина в его родную Тобольскую губернию был назначен губернатором пермяк Ордовский-Танаевский. Но это именно единственный случай, когда при Временном правительстве пытались накопать на «монстра» черного компромата, к разочарованию своему, обнаружили, что «решительно не было добыто никаких указаний о вмешательстве Распутина в политические дела… все записки Распутина касались исключительно просьб об оказании личных протекций по поводу разных случаев из жизни лиц, о которых ходатайствовал Распутин».
Тем более ценное свидетельство, что о «беспристрастности» следователей Временного правительства мы уже можем судить по случаю с Сухомлиновым. И тем не менее, даже получив недвусмысленный политический заказ, ничего не накопали. А «распутница» Вырубова, кстати, при медицинском осмотре оказалась девственницей…
Монархист В. В. Шульгин (еще один распутинский недоброжелатель, кстати) в своей книге прекрасно показал, как творили образ сексуального монстра из Григория Ефимовича великосветские дамы - скучающие, блудливые, прококаиненные, записные любительницы мистики. Позарез им нужен был «прынц», пусть и черный, серой попахивающий, с якобы нечеловеческими постельными способностями. Их это щекотало…
«На разбойное дело не гожусь. Не пойду на злое: у меня завсегда к человеку - жалость большая». Это - сам Распутин о себе. И действительно, многие указывают, что он никак не был злобным или мстительным. И, с другой стороны, производил сильнейшее впечатление даже на врагов и недоброжелателей - особенно когда говорил…
Белецкий, бывший директор Департамента полиции (еще один неприкрытый вражина!) оставил любопытное свидетельство: Распутин был «разом и невежественным, и красноречивым, и лицемером, и фанатиком, и святым, и грешником, аскетом и бабником, и в каждую минуту - актером». То есть - живым человеком, весьма даже непростым, со всеми слабыми и сильными сторонами…
Его «нелепые», «бессмысленные» высказывания и записочки, кстати - еще один образ. Образ «пророка», изъясняющеюся, наподобие Нострадамуса, запутанно и туманно. Сам Распутин как-то сказал: «Человеку чем непонятнее - тем дороже».
А иногда бывало и наоборот. Однажды Столыпин явился на аудиенцию к царю, намереваясь обсуждать какой-то особенно важный доклад красноречиво и заумно, блистая интеллектом. Распутин перед этим дал царю совет: «Возьми одень саму простую рубашку и выдь к нему».
Царь так и сделал, повторив премьеру распутинское «Бог в простоте обитает». Премьер, изготовившийся было блеснуть ораторским искусством, «прикусил язык и даже как-то покоробился». Эта «мнимая простота» психологам великолепно известна как средство осадить напористого собеседника, вздумавшего продемонстрировать превосходство…
Кстати, и «магнетическое воздействие» все же порой имело место. Кто-то взгляду Распутина не поддавался совершенно, но иные… П. А. Столыпин: «Я понимал, что в этом человеке большая сила гипноза и что он на меня производит довольно сильное, правда, отталкивающее, но все же моральное впечатление». М. В. Родзянко: «Лично я совершенно не подвержен действию гипноза, испытал это много раз, но здесь я встретил непонятную мне силу огромного действия».
Так что сила все же была. Как и исцеления, что бы там ни рассуждала на сей счет материалистическая наука…
После Февральской революции победившие прогрессисты, либералы и демократы срочно создали Чрезвычайную следственную комиссию «по расследованию преступлений и злоупотреблений старого режима». Там, кстати, в качестве следователя подвизался любитель экстрима поэт Блок.
Первым делом, естественно, взялись даже не за царскую чету, a на покойного Распутина. Чересчур уж перспективная была мишень. «Все знали», что он не только с царицей спал и министров назначал-снимал, царапая на клочке обоев распоряжения, но и взятки хапал в невероятном количестве, казну разворовывал, а главное - был платным агентом германской разведки…
Зажигал в первую очередь сам Керенский: «Распутин оказался стержнем, вокруг которого плели интриги не только германофилы, но и настоящие немецкие агенты. Это совершенно очевидно».
Вот только ни малейших доказательств означенная комиссия получить так и не смогла, хотя опросила более 80 свидетелей.
Ни единого достоверного. Князь Феликс Юсупов, убийца Распутина, правда, будучи в комиссию вызван, сочинил самый дурной детектив: якобы в его присутствии Распутина то и дело поили некие «неизвестные личности», наперебой задавали вопросы о его общении с царской четой, а ответы тут же, не скрываясь, подробно записывали в блокноты. Однако эта сказочка опять-таки не нашла никакого подтверждения, и от нее с превеликим сожалением пришлось отказаться.
Что вовсе уж пикантно, к самому Керенскому накопилось немало вопросов по его шашням как раз… с Германией! Перед самой войной Керенский был юрисконсультом работавшей в России немецкой фирмы «Шпан и сыновья». Это, конечно, само по себе не компромат, но вот последующее… В 16-м тогдашний товарищ министра внутренних дел Белецкий сообщил дворцовому коменданту Войскову, что адвокат Керенский располагает немалыми деньгами, какие, по всем данным, ни за что не мог бы заработать обычной адвокатской практикой. Белецкий писал далее: по ряду косвенных, но весьма весомых доказательств можно предположить, что данный индивидуум «получает крупные суммы от внешних врагов для организации революционного движения в пределах империи». Кто тогда, в 1916-м, считался внешним врагом, подсказывать не буду.
И это еще не все. Белецкий накопал ему немало интересного: германские воззвания о мире, массовым тиражом печатавшиеся в Стокгольме и Копенгагене, первым в Петрограде неведомо откуда раздобывал Керенский. На совещании социалистов Керенский вдруг заявил, что у него есть документ, неопровержимо доказывающий: войну начала не Германия, а Россия. А позже проболтался единомышленникам, что располагает копией секретнейшего письма Николая II кайзеру Вильгельму с просьбой о заключении сепаратного мира ради спасения обеих династий от революции.
Интересные дела? Вывод напрашивается простой: не обязательно на немцев, но на какую-то внешнюю силу Керенский все же работал…
В той же Чрезвычайной комиссии давал показания бывший министр внутренних дел Хвостов, интриган и прохвост незаурядный. Он тоже уверял, что в бытность свою министром совершенно точно выяснил: Распутин - германский шпион.
Но и эти «показания» пришлось оставить без внимания по причине их высосанности из пальца. Гораздо позже, опять-таки в эмиграции, генерал Спиридович подробно описал свой разговор с Хвостовым о Распутине. Сначала Хвостов рассказывал, как он пытался Распутина убрать: собирался отправить его в поездку по монастырям, чтобы где-нибудь по пути некий игумен Мартемиан столкнул Распутина с площадки вагона на рельсы. Но это увлекательное предприятие сорвал Белецкий (кстати, рассказанное Спиридовичем подтверждается и другими источниками).
А потом Хвостов, «бросив на стол пачку филерских рапортов», сказал:
- А знаете, генерал, Гришка-то немецкий шпион!
Спиридович - в отличие от дилетанта Хвостова старый полицейский служака - тут же предложил конкретные меры:
Ваше высокопревосходительство, со шпионажем трудно бороться, когда не знаешь, где он, когда не знаешь, за кем смотреть. Но если известно хоть одно лицо, к нему причастное, нет ничего легче раскрыть всю организацию. Благоволите сообщить в контрразведывательное отделение главного штаба, генералу Леонтьеву, дайте имеющиеся у вас сведения, и я уверен, что в течение недели-двух вся организация будет выяснена и все будут арестованы вместе с Распутиным.
В ответ на это деловое предложение Хвостов «беспокойно заерзал», что-то бессвязно забормотал и прекратил разговор. Комментарии излишни…
Спиридович, сугубый профессионал, на этом не успокоился. Доложил о разговоре дворцовому коменданту Войскову и сказал, что подобная информация требует тщательного расследования: Распутин как-никак посещает дворец…
Войсков вызвал Хвостова. Тот, не моргнув глазом, стал уверять, что никакого компромата на Распутина у него нет, и ничего такого он Спиридоновичу не говорил, тот его, очевидно, «не так понял»…
На том комедия со шпионажем и закончилась. Но, как говорится, ложечки нашлись, а осадок остался. В романах советских писателей уже будет описываться, как Распутин, стоя где-то в ресторанном вестибюле рядом с немецким резидентом, конспиративным шепотом выкладывает ему сведения о русском наступлении…
Читать бесплатно другие книги:
