Встречи на ветру Беспалов Николай
Легким ударом по клавише выключаю радио и медленно, отслеживая каждое движение, выползаю из посудины ванны. Моя эрзац-баня закончена. Обязательно найду настоящую баню, где топят не газом, а дровами, полати не из пластмассы, а из лиственных пород дерева, где продают не пивные напитки, а настоящее пиво, и закачусь туда надолго. Вода, в каком бы она ни была образе: бассейн, река, море или эта самая посудина, – отнимает у человека силы и вызывает аппетит. В холодильнике, что помыла Антонина, я обнаружила обернутый в фольгу кусок вчера не съеденной свиной отбивной. Если скушать её с горячим чаем, то, думаю, мой желудок не взбунтуется и будет достаточно вкусно. Хорошо бы выпить бокал чешского пива «Праздрой», но где его, настоящего, найдешь?
Поглядела в окно. Спасибо природе, она хотя бы не устраивает всяких переворотов. Все так же шевелят пожухлыми листьями тополя, все так же мутно чернеет Черная речка, и по её берегу зеленеет трава. Собачник натаскивает добермана-пинчера на команду «анкор». Заведу и я собаку. Не такую громадину. Таксу или мопса. От праздных размышлений меня отвлек телефонный звонок. Кому не спится в выходной?
– Не спишь? Я вчера совсем ополоумела, забыла отдать тебе твою коробочку. Привезти сегодня?
Милое создание моя подруга Антонина! Уезжая из Союза, я коробочку с наумиными червонцами отдала ей на хранение. А она вчера позабыла отдать, и теперь с утра пораньше звонит мне.
– Во-первых, я не сплю. Во-вторых, если у тебя нет более важных и срочных дел, привези.
Честно говоря, мне отчего-то одиноко, и я желаю с Антониной развеяться. Мне нельзя тосковать.
Лишившись работы – не стану уточнять, по какой причине, – я почувствовала себя каким-то недочеловеком. Ездить в Турцию я не намерена, таскать на себе тюки, потом суетиться – где бы сбыть купленное. Я не ишак и не коробейник. Таким образом, мне следует крепко подумать, как жить дальше в этой ситуации. По словам Антонины, производство медленно, но верно разрушается. На острове происходящее в тонущем Союзе нерушимом воспринималось отрешенно. Тут мне в нос, в глаза, в уши буквально ударило смрадом разложения. Едучи в «Красной стреле», я поразилась тому факту, что в экспрессе, некогда бывшем поездом для совэлиты, едет всякая шелупонь, нагловатая, в разговорах хамоватая и безграмотная. Едва эти младотурки вошли в купе, они начали пить. Бутылки с красно-белой этикеткой, на которой начертано с буквой ер «Смирнофф», они расставили на столике, а закуску выложили прямо на одеяло. Только благодаря снотворному и берушам я могла немного поспать. Москва наполнена приезжими, и это не привычные командированные или жители близлежащих населенных пунктов, что наведывались в столицу с целью купить колбасы. Это поголовно народ «деловой», денежный. Они приехали в столицу для «бизнеса». В «Макдональдс» очередь в два квартала, а в кинотеатре, что неподалеку, открыли какой-то рынок – «Распродажа» и ниже, с ошибкой в английском языке, – "Cekond hand". Вот и читай, столичный житель, «Цеконд хенд», и ломай голову, если ты её не потерял от чада гласности, что бы это значило. В Управлении кадров МИД со мной долго говорить не стали.
– Ваше образование и опыт работы не позволяют нам держать Вас в кадрах Министерства.
В переводе на нормальный русский язык это значило «Мотай отсюда».
Выдали деньги, что причитались мне, отобрали удостоверение и диппаспорт, пожелали успехов и помахали ручкой. Адью, мадам.
Съев остывший кусок мяса, я вдруг осознала, какой подвиг совершила моя подруга. В магазинах же шаром покати.
Антонина как-то вскользь сказала, что продукты, сигареты и спиртное теперь продают по талонам. Я тогда не обратила внимание на её такие слова.
– Талоны выдают по месту прописки.
Уезжая в длительную командировку, жилплощадь я забронировала и, естественно, выписалась. Интересно, горбачевские перестройщики-то как питаются? Во времена военного коммунизма существовали магазины торгсина, а теперь как? У меня есть немного чеков Внешторгбанка, так называемые боны, но на них долго не протянешь. А когда мне оформят постоянную прописку, один бог знает.
Телевизор не работает. Уезжала – работал, вернулась – не работает. Чудеса электроники. В радиоприемнике сели батарейки. Полный информационный вакуум.
Антонина добралась до меня на удивление быстро.
– Чего сидишь сиднем? Небось, голодная?
– Доела твоего порося.
– А я ничего не жрала. Будем яичницу готовить. В пятницу с Сашей на его жигулях съездили на птицефабрику. Купила пятьдесят яиц. Срам! Куры несутся исправно, а яиц в продаже нет.
– Саша – это кто?
– Саша? – Антонина зарделась. – Мой товарищ. А что, я не имею права иметь хорошего товарища? Мигель на своем острове Свободы будет лизаться с негритянками, а я тут кисни?
Замяли этот вопрос. Здоровье – прежде всего. А нормы кодекса строителя коммунизма пускай блюдут те, кто их придумал.
Из десяти яиц, что привезла Антонина, три стухли.
– Суки, прости меня господи. Гноят продукты, лишь бы народу не досталось. Ты скажи, ты умная, кому это выгодно?
Не стану же я читать лекцию о «диком» капитализме, который, судя по всему, насаждает Горбачев и его команда в СССР. Вспомнила мой разговор с нашим военным атташе во Франции. Моложавый полковник, угощая меня абсентом в кабаре «Мулен Руж», понизив голос, приводил казавшиеся тогда фантастическими факты о подрывной деятельности в самых верхах Союза, о планах ЦРУ по разжиганию национальной ненависти.
– Наши коллеги из Ленгли основной удар предполагают нанести в странах Прибалтики, затем разжечь огонь национализма в нашей Средней Азии.
Это его слова. И еще.
– В экономике их цель – развал производства, и через это – создание искусственного дефицита продовольствия.
А теперь у меня на кухне немолодая уже женщина, не имеющая высшего образования, но от природы наделенная острым умом, высказывает свои суждения по этим вопросам, и я диву даюсь, насколько они прозорливы.
– Ты слышала, в Литве что надумали? Они решили отделиться, а наш Ельцин их поддержал. Он чем думает, как ты считаешь? Определенно, не головой. Саша говорит, что это все происки жидов. Я так не думаю. У нас евреям не жизнь, а малина. Всё артисты, музыканты и академики.
Яичница готова, и мы принялись за неё. Вернее, кушала Антонина, а я так, была рядом. Нашлись у подруги и соленые огурцы. Их Тоня поедала с завидным усердием. Я не утерпела и спросила:
– Тоня, ты, случаем, не беременна?
– Такое в нашем возрасте по случаю не происходит. Девять недель уже. Аборт делать поздно, и Саша настаивает на том, чтобы я рожала. Он одинок и силен. Говорит, где один ребенок, там и второго прокормим. У него дом в садоводстве в Новой Ладоге.
Знала бы я, что там мне придется скрываться от моих врагов летом 1997 года!
Потом мы с Тоней пили чай, и я курила, выпуская дым в форточку. О коробочке вспомнила Антонина.
– Я твою коробочку сберегла. Держи.
Приятная тяжесть легла мне в ладонь. С этого мига я ощутила себя не менее чем Биллом Гейтсом.
– Давай выпьем.
– Мне лучше не пить.
– Тогда я одна выпью.
Осень в Ленинграде в самом разгаре.
Я слышу ребячий гомон. Тут на меня накатило. Я вспоминала Толика. Слёзы потекли по щекам сами собой.
– Ты что, Ирина?
– Толика вспомнила.
– Поплачь.
Слезы высохли.
– Вот и молодец. Какие наши годы. Ты ещё родишь.
– Ты шутишь. Мне сорок четыре года. Хочешь, чтобы я умерла при родах?
– А мне сколько? Врач мне сказал, кесариться будем.
– Убедила, но кто на меня позарится? Стара я для любовных приключений.
Если бы кто-нибудь услышал наш разговор, решил, что это беседуют пациентки психиатрической больницы.
Наверное, мы бы и дальше продолжили обсуждение этой животрепещущей темы, если бы не позвонили в дверь.
– Ты ждешь гостей? – спросила Антонина.
– Какие гости, если я приехала вчера?
– Тогда это из органов. Ты шпионка, и тебя пришли арестовывать.
Так шутит моя подруга, а я иду открывать.
– В дом пустишь?
Передо мной стоит Вера Петровна, моя первая начальница.
– Засиделась вчера у подруги до ночи, переночевала и вот, решила все же зайти к тебе. Антонина у тебя?
Узнаю бригадира. Все такая же деловая, командные нотки в голосе.
– Мы с Антониной только позавтракали.
– Распустились совсем. Кто же в такое время завтракает? Обедать пора.
Не стану я ей возражать, что, мол, сегодня выходной. Сама сообразила.
– Впрочем, сегодня воскресенье, можно расслабиться.
Антонина подала голос.
– Товарищ начальник, нечего на нашу иностранку наседать. Идите сюда.
Вера Петровна пришла не с пустыми руками.
– Вот, девочки, удалось отоварить талоны. Буквально с кровью вырвала кусок говядины. Говорят, в области коров забивают. Кормов нет.
– Вера Петровна, мы с Ириной яиц наелись.
– Так я и не предлагаю сейчас мясо жрать. Вы что, меня прогнать хотите?
Я успокоила Веру Петровну, усадила за стол и налила водки.
– Это дело, а то в глотке сушь.
Выпили. Помолчали.
– Знаете, девочки, я с этой горбачевской антиалкогольной кампанией пьяницей стала. Как раньше было? Водку покупала только тогда, когда праздники или гости пришли. А начали на водку давать талоны, как же их не отоварить. Стоит родимая в буфете и так и говорит: выпей меня. Гад он, этот комбайнер. Не слышали, он из молокан? Я слышала.
– О мамонах я ничего не знаю. Знаю другое: о нашем президенте за рубежом отзываются весьма положительно.
– Ещё бы! – Вера Петровна возмущена. – Он же перед ними стелется.
– Товарищи женщины, – прерывает нас Антонина, – вам не надоела политика? Вы же бабы. Лучше расскажите, Вера Петровна, о вашем муже.
– А что о нем рассказывать? Сидит мой муженек в тюрьме.
Видно, что эта тема неприятна Вере Петровне, и я поспешила перевести разговор на другую тему.
– Как на заводе?
Реакция Веры Петровны оказалась неожиданно резкой.
– Как на заводе? А есть ли завод? Разворовали завод. Говорить тошно. Мясо надо жарить.
Я мяса не кушала, сыта была, но вместе с женщинами осталась сидеть за столом и слушала их.
– Ты все сделала, как я сказала? – спрашивает Вера Петровна Тоню.
– Все как Вы велели. Отнесла сумку по адресу. Получила конверт.
Настоящий детектив. Но не в моих правилах вмешиваться в чужие дела.
– Конверт с тобой?
– Конечно.
Антонина лезет в карман джинсовых брюк и достает обыкновенный почтовый конверт.
Вера Петровна аккуратно его вскрывает, и на свет появляется тоненькая пачка банкнот зеленого цвета. Теперь даже ребенок знает, что это за валюта. Доллары. Вспомнила я Наума Лазаревича с его тайником в книге – вот и до рядовых граждан из рабочего класса дошла долларовая лихорадка. Мелькнула дикая догадка: они торгуют секретами.
– Товарищи, доллары от ЦРУ?
Вера Петровна смотрит на Антонину, та на неё. Проходит несколько секунд, и моя тихая квартира наполняется хохотом. Отсмеявшись, женщины с удивлением уставились на меня.
– Ты чего, Ирина? Насмотрелась кино о шпионах? Мы секреты сумками отгружаем, так, по-твоему?
Вот ведь какая я дура. Речь шла о сумке, а я упустила этот факт. Теперь мы все смеёмся.
– Я, Ирина Анатольевна, если ты не забыла, отличная портниха.
Позабыла, честно говоря, а Вера Петровна мне шила костюм, когда я начала работать во Дворце Труда.
– Налейте и мне.
– Верное решение, товарищ Тиунова.
Вера Петровна ловко, по-мужски разлила остатки водки, мы чокнулись и без лишних слов выпили. И тут мне в голову пришла гениальная мысль: а не организовать ли мне кооператив по пошиву женской одежды? Не пускать же в распыл царские червонцы.
– Мне пора, – тоскливо сказала Антонина, – меня Саша будет ждать. Он говорит, мне надо много гулять.
– У Антонины мужик строгий. Зря, что ли, он в охране работает.
Антонина ушла, мы остались вдвоем с Верой Петровной.
– Что думаешь делать?
Вера Петровна говорит куда-то в сторону. Такого за ней раньше не наблюдалось.
– Думаю пока.
Говорить или не говорить ей о моей задумке? Скажу, решаю я, но сказать не успеваю.
– Ты не торопись. Наверняка, у тебя жирок есть. Поживи тут. Погляди, ты умеешь анализировать обстановку. Непросто тут все. Того и гляди кто-нибудь да взорвется. Рабочий класс у нас не весь спился. А может быть, военные встрепенутся. Замордовал он их совсем. Моего мужа упекли в Кресты за то, что дал в морду одному подонку в погонах. Везде есть паразиты. Инкриминируют мужу нанесение особо тяжких телесных лицу, находящемуся при исполнении служебных обязанностей. Муж записку передал: пишет, найди деньги и выкупи меня. А берут эти подонки исключительно в долларах. Кручусь, как шкурка на члене.
Никогда раньше никто из нас не слышал, чтобы наш бригадир грубо выражалась. Выходит, довели женщину до предела.
– Так что, Ирина Анатольевна, не спеши. Была ты начальницей, уважаемым человеком, а теперь ты кто? Ныне в почете дельцы, хваты. Зашла я как-то в ресторан. Кто на входе? Нет. Не отставной военный. Молодой бугай, кулаки с дыню «Колхозница», стрижен под бобрик, затылок лоснится. Он тебе и швейцар, он и вышибала. Это было месяцев семь назад. И что бы ты думала – понадобилось мне оформить кое-какие документы в отделе учета и распределения жилой площади в райисполкоме. Записалась на прием к заместителю начальника. Вхожу, а он там восседает. Меня оторопь охватила.
– Так он, может быть, в швейцарах был временно, подменял кого-нибудь.
Я понимаю, что сморозила глупость, но и поверить в такую стремительную карьеру не могла.
– Сильно ты оторвалась от нашей жизни, если такое говоришь. Дома у меня номер «Советской России» сохранился. В ней на вкладыше одно слово: «Обогащайтесь». И точка. Пойду я.
Последние слова Вера Петровна произнесла грустно.
Когда она уже стояла в прихожей, я решилась.
– Погодите, Вера Петровна. Сколько требуют денег за выкуп мужа?
Она назвала сумму, равную стоимости жигулей.
– Чего годить-то.
Я силком вернула её на кухню.
– Посидите, я мигом.
Пошла в комнату и достала пять червонцев.
– Держите. Этого должно хватить.
– Ни в жисть.
Отталкивает мою руку с деньгами. Я не удержала, и монеты покатились по полу.
– Что я наделала? – сокрушается Вера Петровна и пытается встать на колени. Вместе мы собираем червонцы с профилем Николая Второго. Монетка к монетке – и все собрано.
– На меня грешила, а сама, небось, банк в Женеве ограбила.
Тут меня, как это бывает, понесло, и рассказала о Науме.
– Так вот почему тобой опер интересовался.
– Но отстал же.
– Я такого подарка не приму.
– Считайте, что это не подарок, а мой взнос в наше с Вами дело, говоря по-английски, business.
– Набралась за границей словечек. Теперь у нас все говорят на смеси нижегородского с французским. Какое такое дело ты придумала?
Я, как могла, рассказала о своей задумке.
– Что же, это стоящее дело. Я, не стану скромничать, шью хорошо. У меня в клиентках знаешь какие дамы? Антонина относила платье вечернее и деловой костюм жене заместителя председателя правительства. Он там шишка. Ведает имуществом города. Миллионами ворочает.
Спустя неделю мне представится случай познакомиться с Михаилом Владиславовичем Маневичем, вице-губернатором, красивым тридцатилетним евреем, со щеткой густых усов под выдающимся носом, с шевелюрой густых жестких волос. Он произвел на меня положительное впечатление. Говорил спокойно, рассудительно и, в общем-то, правильные вещи. Но тогда, все ещё сидя на полу моей кухни, я не придала значения словам Веры Петровны. Знали бы мы, что через шесть лет этот реформатор будет застрелен наемным убийцей.
– А выпить у нас с тобой, бизнесмен, нечего.
– Это верно подмечено. Заодно и подышим свежим воздухом.
Четырнадцатого июля одна тысяча девятьсот девяносто первого года две женщины вышли из дома № 3 по Сабировской улице. Было это в пятнадцать часов тридцать минут. Кто бы мог подумать в тот момент, что через месяц и пять дней ближайшее окружение Горбачева предпримет попытку сохранения Союза и возрождения его былого величия.
Гастроном на набережной Черной речки сохранился, а талоны на водку были у Веры Петровны. Так что скоро мы стали обладателями двух бутылок водки неизвестного происхождения.
Подытожу. Свой второй день пребывания в Ленинграде после длительного отсутствия я провела продуктивно.
Вера Петровна уехала от меня, несмотря на мои уговоры остаться на ночь, около одиннадцати вечера.
Мне не спалось, сказывалось напряжение последних дней. Непростое это дело – оказаться не удел. Простите за тавтологию. Уснуть удалось под утро. Засыпая, я слышала, как проехал трамвай через мост на Черной речке.
Утро. Я долго лежала в постели с закрытыми глазами. Вспоминала события последних дней. Ничего отрадного. На Мальту назначили нового посла. В посольских кругах говорили, она ставленник питерца, что она не имеет профессионального дипломатического образования и вся её карьера чисто номенклатурная. От комсомола до должности министра в правительстве.
Долежалась до того, что спину заломило. Привычная легкая гимнастика, душ. А вот с завтраком проблема. Недолго думая, решаю сегодня позавтракать в центре, в каком-нибудь недорогом ресторане. Достала из чемодана свой деловой костюм. Он немного помялся, но не беда, материал хороший, отвисится на мне. Погода мрачная. Дует северо-западный ветер. Он срывает последние листья с деревьев и несет их по мостовой. В одном костюме я замерзну, и потому поверх надеваю плащ.
Глянула на себя в зеркало в прихожей. Вполне. Вспомнила вчерашний разговор с Антониной о моей возможной беременности, усмехнулась: что ж, ты, женщина, ещё весьма привлекательна. Как там говорят американцы? Сексапильна. Одна мысль цепляется за другую, я вспомнила того мужчину, что вез меня на своей «волге» – Павла, а отчество позабыла напрочь. Мои приятные воспоминания прервало урчание в животе. Срам-то какой.
Ноябрь в Ленинграде всегда непогодь. Небо тяжело набухло темно-серыми тучами, оно опустилось, и кажется, еще миг – и оно ляжет своими тучами на крыши домов города. Ветер не устает дуть и больно сечет лицо то ли дождем, то ли мелкими льдинками. Мой берет, который я купила в Венеции, хорошо защищает лицо, но не шею. Напрасно я не обмотала её кашне из маленького магазинчика на улице Генерала Гомона, что недалеко от Эйфелевой башни. Какие это были дни! В Союзе старого Черненко сменил относительно молодой Горбачев. Он уже успел напеть столько, что тут, в Европе, его окрестили русским соловьем. Пой, ласточка, пой.
Мой boyfriend, корреспондент телевизионной компании CCN и по совместительству внештатный сотрудник Central Intelligence Agency, по-русски – ЦРУ, в те дни был похож на павлина, который распушил хвост перед курочкой. В роли курочки выступала я. Он угощал меня вином, на шампанское ему, вероятно, ЦРУ денег не выделило, пресловутым луковым супом, бараньим рагу со спаржей, а по утрам впихивал в меня круассаны. Я терпела три дня, а потом выложила ему все, что о нем думала. Как он взвился! Как он кричал! Он не шпион! Он честный американский reporter. Он брызгал слюной и был в тот момент отвратителен.
Стоя на ступенях эскалатора, предаваясь воспоминаниям, я не забывала по привычке рассматривать рядом стоящих и проезжающих мимо на параллельной лестнице людей. Подспудно желая встретить Павла. Но тут же одернула себя: он не пользуется общественным транспортом, у него свой автомобиль. Знала бы я, что «Волга» ГАЗ-21, изготовленная в 1970 году, в конце концов сломалась, и так, что ремонт её обошелся владельцу в две трети цены нового отечественного автомобиля типа ВАЗ. В метро мне стало душно, и на станции «Горьковская» я поднялась наверх. У памятника Максиму Горькому какая-то группка людей, жестикулируя, что-то обсуждала. Невольно усмехнулась, вспомнив горожан у костела. Тогда они собрались, чтобы произвести перекличку в очереди на холодильники. Интересно, какая такая нужда погнала этих на улицу в непогоду, и вот теперь тратить нервы, рвать голосовые связки.
Несмотря на непогоду, я решила немного пройтись. Сколько лет я не была в Ленинграде! И вот что характерно: к этому, в общем-то, чужому городу я испытываю особые, родственные, что ли, чувства, и соскучилась по нему, а к родному Жданову, вернувшему свое исконное имя Мариуполь, я не испытываю тоски. Моих сил хватило дойти до Иоанновского моста, ведущего в Петропавловскую крепость. И опять воспоминания. Группа туристов из Белоруссии и экскурсовод, с ними я, молоденькая девчушка-провинциалка.
Пришлось мне вернуться и влезть в новый вид общественного транспорта – маршрутное такси. Пожалуй, это редкий случай удачного решения хотя бы одной проблемы.
Микроавтобус ходко бежит по мосту, через лобовое стекло уже видны надгробные камни бывшего плаца, как полощутся изрядно выцветшие стяги, как слетают листья с кустов сирени. И тут воспоминания: как мы с девчонками после демонстрации, кстати, тоже в ноябре, устроились на скамье под кустом сирени и весело отметили праздник – пятьдесят третью годовщину Октябрьской революции.
«Латвия» свернула на Садовую улицу. «Выйду у дома Наума», – решила я. Интересно, что демонстрируют в кинотеатре «Молодежный». О Науме я стараюсь не думать. Двадцать лет – срок большой. Определенно, он был осужден, такие преступления в то время карались строго. Выжил ли в колонии этот эстет, реставратор и мошенник? Если выжил, что стало с ним после?
«Небеса обетованные» Эльдара Рязанова – это я прочла на афише. Где ты, Артем Фролов? Физиономия Лии Ахеджаковой хитро смотрела на меня. Нет, Лия, в кино я не пойду. Мне кушать хочется. Не пойду я в ресторан «Невский», и не потому, что рядом нет сотрудника ОБХСС. Прошлое. Оно неотступно следует за мной.
В этот день я столовалась в ресторане «Метрополь». Наверху, в грушевом зале, справляли свадьбу. Судя по тем тостам, что доносились сверху, там вступали в семейную жизнь студенты.
Не было в моей жизни свадьбы. Как не было, по сути, и полноценной семьи. И не будет уже.
Я доедала судака, когда меня окликнули.
– Ирина, неужели это Вы?
Поодаль стоял Павел Михайлович. Машу ему рукой.
– Честно говоря, не надеялся Вас встретить. Тем более в этом ресторане. Обычно сюда ходят мужчины с дамами сердца, так сказать.
– Так Вы намекаете, что я опустилась до уровня публичной девки?
– Упаси боже! Просто я предлагаю Вам перейти за мой столик.
– Быть вашей дамой сердца?
Пикировка продолжается.
– Скажу, не таясь, Вы запали в мое сердце.
– Что же, и Вы мне не безразличны. Ведите меня, сударь.
Запомним этот день, восемнадцатое ноября 1991 года.
Члены ГКЧП сидят в Матроской тишине.
Вице-президент СССР Геннадий Янаев, премьер-министр СССР Валентин Павлов, министр внутренних дел СССР Борис Пуго, министр обороны СССР Дмитрий Язов, председатель КГБ СССР Владимир Крючков, первый зампред Совета обороны СССР Олег Бакланов, председатель Крестьянского союза СССР Василий Стародубцев, президент Ассоциации государственных предприятий и объектов промышленности, строительства, транспорта и связи СССР Александр Тизяков. Я перечислила состав Комитета для того, чтобы вам было понятно, как мы, люди, приверженные идеям государственности, отнеслись к этому событию, что тут же было названо путчем.
Павел Михайлович занял столик у стены. Столик на двоих.
– Вы ждали кого-то?
– Вас я жду с того момента, когда расстался с Вами у Вашего дома. Минутами раньше я решил, что на неделе обязательно приеду туда, обойду все квартиры, но найду Вас.
Слушала его и не верила. Кто-то так уже мне говорил. И что? Да ничего. Сгинул во времени. Не судьба мне иметь настоящую семью, верного мужа, друга, опоры в жизни. Все сама да сама. Павел вдруг замолчал. На столе графин и скромная закуска. Так обычно едят люди скромного достатка и не в ресторанах.
– Вам что заказать?
– Благодарю. Я уже свою трапезу закончила.
Мне действительно не хотелась ни пить, ни кушать.
– Что же, тогда и я свернусь. Перекусил и будет.
Выходит, то, что сейчас было на столе, – это всего лишь легкая закуска.
– Я забыла расплатиться.
– Не озабочивайтесь этим. Я оплачу.
Нет уж. Я женщина самостоятельная и обеспеченная, могу заплатить за себя. Встала и пошла к своему столику, а там и официант на стрёме.
– Я думал, Вы из тех, кто погулял и слинял.
– А я не слинял. Я рад видеть Вас.
Он говорит на английском. Наслушалась я иностранных речей.
Как мы рады, как мы рады. Парень прилично говорит по-английски, и, если он рад, то и я рада. Мы оба ошиблись. Дала официанту на чаевые и пошла восвояси. О Павле позабыла. Вышла на Садовую улицу, в Гостином дворе за балюстрадой второго этажа очередь. Пригляделась – о боже! – люди стоят за туалетной бумагой.
– Сбежали с поля боя? – Павел тут как тут.
– Если для Вас завтрак в ресторане с дамой является боем, то что же говорить о более интимном?
– Вы отчаянная женщина.
Мне этот бывший выдающийся изобретатель начинает надоедать. Как обманчиво первое впечатление. Но и меня понять можно. Столько лет пребывать в добровольной схиме – тут любой более или менее прилично выглядящий и говорящий членораздельно субъект в штанах покажется рыцарем.
– Помнится, Вы говорили о семье, которую Вам приходится кормить извозом.
– Моя старушка развалилась и восстановлению не подлежит, так что остался я без средства производства. Намерен устроиться на платную автостоянку.
Честно говоря, мне его заботы до лампочки. Мне бы самой как-нибудь устроить свою жизнь. Хотела уже распрощаться, но тут мелькнула мысль: а не предложить ли ему поработать в моем будущем предприятии? Наслышана я о том, как атакуют частных предпринимателей разные бандгруппы. Будет у нас с Верой Петровной свой охранник. Мужик он крепкий, на здоровье не жалуется.
– Послушайте, Павел Михайлович, а если я Вам предложу работу, вы согласитесь?
– Я так и знал, что Вы настоящий современный деятель.
Тон, с которым это было произнесено, покоробил меня, и я тут же парировала.
– Если Вы в слово «деятель» вкладываете ироничный смысл, то я отрицаю это. Я деятельный человек, и никто этого у меня не отнимет. Позвоните мне через неделю.
Как я была наивна, предполагая, что смогу за неделю оформить документы на кооператив. Продиктовала Павлу свой домашний – другого-то нет – телефон и пошла в Гостиный двор. Нет, не стоять в очереди за туалетной бумагой. Хотелось побыть одной. А где как не в толпе человек чувствует себя особо одиноким? Кроме того, мне надо что-то купить из зимней одежды. В Европе такое занятие прозвали американским shopping – так и хочется переиначить в неприличное.
И тут я оплошала. Даже обыкновенного пальто на ватине и с меховым воротником не было. Придется ждать контейнера с Мальты. Свои прежние зимние вещи я раздала перед отъездом за границу. Все равно их съела бы моль.
Побродив по анфиладам Гостиного двора, изрядно помятая толкающимися покупателями, сердитая на все и вся, но больше всего на самоё себя, я вышла на Перинную линию. Надо быть полной идиоткой, чтобы не приобрести по дороге домой в магазинах при аэропортах хотя бы какую-нибудь зимнюю одежду. Теперь придется тратить бонны. Так я предполагала, а вышло иначе. Вера Петровна из отреза английского ратина – сберегла с прежних времен – сшила мне превосходное пальто. Что там французские модельеры!
Двадцать пятого ноября, это был понедельник, я с набором необходимых документов сидела в приемной начальника Регистрационной палаты товарища – ещё товарища – Товчина. Почти час я отсиживала пятую точку на кожзаменителе. Попа вспотела!
– Ирина Анатольевна, – начал гундосить товарищ Товчин, заглядывая в мои бумажки. – Эти документы вы оформили не по форме.
– Во-первых, эти документы оформляла не я, а такие же чиновники, как Вы. Во-вторых, если у Вас тут такой порядок, то неплохо было бы устроить стенд с образцами правильно оформленных и необходимых документов.