Шпионский роман Акунин Борис
Егор вздрогнул, но не удивился. Конечно, Нарком видит его насквозь.
– Знаешь, кто приказал мне немедленно отыскать и допросить Октябрьского? – наклонился к самому его уху генеральный комиссар и поднял палец к потолку. – Вождь. Лично. Он – ты пойми – ОН чрезвычайно обеспокоен этой историей. Завтра ТАСС выступит с публичным заявлением, что никакой войны между СССР и Третьим Рейхом не будет. По сути дела это тоже извинение. Сам Вождь на весь мир извиняется за самодеятельность какого-то Октябрьского!
Слушать такое было. жутко. Егор вжал голову в плечи, потупился. Но все равно молчал.
– Это хорошо, что ты предан своему начальнику, -добродушно усмехнулся Нарком и потрепал лейтенанта по ежику светлых волос. – Если выяснится, что в действиях Октябрьского не было злого умысла, что он просто оступился, ограничусь взысканием. Работник он ценный, такими не бросаются. На существует верность, которая гораздо выше личных отношений. Это верность Родине, партии, Вождю. Он, волнуется, места себе не находит, а товарищ Октябрьский прохлаждается неизвестно где. Или не прохлаждается? – Карие глаза сузились. – Может, он всё-таки в бегах, а ты мне тут горбатого лепишь?
– Нет, что вы! Он ждет, когда его вызовут. Сказал: не вызовут – значит, не нужен. Он вчера вас весь день…
– Где он? Дорин, золото мое, скажи – где он? – тихо-тихо попросил Нарком.
– На Мещанах, в Безбожном переулке. Я точного адреса не знаю. Только номер телефона: Д-65421. Давайте я наберу. Я все равно должен ему доложить, когда вы вернетесь.
На этот раз Нарком позволил ему встать и поднялся сам. На Дорина он больше не смотрел – сосредоточенно потирал веки.
– Не надо никуда звонить, лейтенант. Без тебя разберутся. А тебе такой приказ. – Он рассеянно улыбнулся. – Получаешь десять дней отпуска для поправки здоровья. Езжай в санаторий, в какой захочешь. Ступай в АХО, скажи, я распорядился. А то вид у тебя дохлый. С начальником твоим я разберусь. Всю правду мне скажет, без «Колы-С». Ломать голову, из какой он категории – глаза или яйца, не придется.
Генеральный комиссар показал на абажур лампы, испуганно выпучил глаза и приложил палец к губам: тс-с-с, подслушивают.
Собственная шутка ему понравилась – он расхохотался, затряс щеками и подбородком. Настроение у Наркома явно улучшилось.
А вот Дорин скис.
Не воспрял духом, даже когда Сам сказал ему на прощанье:
– А парень ты свойский, я тебя запомню. Служи честно, далеко пойдешь.
Эпилог.
Будь что будет
Оставшись в кабинете один, Егор долго не мог прийти в себя. Налил из графина воды, но пальцы так дрожали, что половину пролил. Физсостояние было ни к черту. Нервы тоже. Но это ладно, за десять дней можно привести себя в норму. Нормальное питание, сон, зарядка. В Цхалтубо, говорят, хорошо. Или можно в Крым махнуть.
Сегодня что у нас, тринадцатое? Значит, на службу выходить двадцать третьего, в понедельник.
Но ведь 22-го война!
Ах да, войны не будет. Это деза. Октябрьский не дурак и не подлец, он просто ошибся. А кто бы на его месте не ошибся? Шеф всего лишь выполнил свою работу, а выводы – дело высшего начальства. Чего такого ужасного натворил старший майор? Из-за чего переполох? Подумаешь, арестовал и допросил шпиона. Если правительству точно известно, что сведения ложные, проигнорируй их, и дело с концом. К чему извинения, к чему заявление ТАСС? Почему у железного Наркома дрожал подбородок? Неужто от страха?
Бред, невозможно!
А возможно, чтобы генеральный комиссар госбезопасности обнимал за плечо паршивого лейтенантика и битый час говорил ему задушевные слова? Ясно же, что Сам так распинался перед Егором, даже посвятил в важнейшую государственную тайну лишь ради того, чтобы выудить адрес Октябрьского. Едва добился своего, сразу ушел. Да еще вон как обрадовался.
Что же ожидает шефа?
Егор передернулся, вспомнив про «глаза-яйца».
Какой же ты, Дорин, гад, вдруг пронзило его. Стоишь тут, про Цхалтубо думаешь, воду пьешь, а старший майор сидит у своей артистки и не подозревает, какие черные тучи сгустились у него над головой.
Черт с ним, с запретом Наркома. Надо позвонить шефу и предупредить. Пускай не ждет, пока за ним приедут, пускай явится сам. Это будет лучшее доказательство его невиновности!
Несколько мгновений Егор разглядывал абажур, в котором, очевидно, было спрятано подслушивающее устройство.
Наплевать. Все равно телефоны тоже на прослушке.
Подумаешь, преступление – сказать непосредственному начальнику, что его срочно разыскивает руководство.
Но когда палец крутил диск, на лбу выступили капли пота. Что-то подсказывало: преступление не преступление, а только не простит Нарком ослушника.
Чтобы не дать себе задуматься о возможных последствиях, последние цифры Дорин набрал в ускоренном темпе.
Сигнала не было.
Что за черт!
Набрал номер с другого аппарата, с третьего – то же самое.
Берешь трубку – гудит. Но абонент не отзывается, будто умер.
Всё ясно. Номер Д-65421 отключили.
Ну чего ты психуешь, чего? – сказал себе Дорин. Ведь поступил правильно, по-большевистски. Нарком прав: верность Родине и Вождю выше личных привязанностей. Только отчего на душе погано?
Он сел к столу, уронил голову на скрещенные руки и сидел так долго. До тех пор, пока не затрезвонил один из телефонов.
– Лейтенант Дорин, – хрипло сказал он в трубку.
И услышал голос шефа.
– Так и думал, что ты в моем кабинете.
– Шеф, с вами всё в порядке? – заорал Егор, опрокинув стакан с недопитой водой.
– Нет. Со мной всё не в порядке. – Старший майор сухо хмыкнул. – Кому знать, как не тебе. Удивил ты меня, Егорка. Хотя что ж, сам тебя учил: что целесообразно, то и нравственно.
Горько, конечно, было слышать такое от шефа, но Дорин всё равно ужасно обрадовался.
– Раз звоните, значит, вас не арестовали?
– Что я им, мальчик-колокольчик из города Динь-Динь? «Откройте, телеграмма». Идиоты! Положил на месте всех четверых.
– Да вы что?!
У Егора потемнело в глазах. Октябрьский застрелил сотрудников, которые за ним приехали? Неужели он в самом деле враг?
– Ты-то хоть идиотом не будь, – вяло сказал старший майор, оказывается, не утративший способности угадывать мысли. – Я не враг. Я коммунист и патриот нашей Советской Родины. Но по второму разу попадать в допросную мясорубку – слуга покорный… Парней, конечно, жалко – грохнул я их с перепугу, когда начали руки крутить. Но это ты виноват. Предупредил бы, что Наркому моя шкура понадобилась, я бы чинно-благородно застрелился. Надо было мне еще вчера догадаться, когда с Самим соединять перестали. Что хоть стряслось-то, ты не в курсе?
– В курсе, но не имею права по телефону.
– Ну и черт с тобой, теперь всё равно.
Егор спросил шепотом, хоть понижать голос было и глупо:
– Вы прямо оттуда звоните?
– Нет. Там четыре трупа, баба в обмороке… Ушел. Из телефонной будки звоню. С угла.
– Шеф, что же вы будете делать?
– Подожду до двенадцати. Я тебе рассказывал, мне цыганка нагадала, что я ровно в полдень умру. Вышел из подъезда, смотрю на часы – без пяти двенадцать. Прошелся немного – автомат. Думаю, с кем бы попрощаться? Представляешь, полвека прожил, а попрощаться не с кем. Разве что с тобой. Вот и звоню, чтоб скоротать время до полудня.
Резко повернувшись, Дорин взглянул на часы. Без одной минуты.
– А еще хочу дать тебе один совет, хоть и сдал ты меня. Неправильно я тебя учил, Егорка – чтоб ты не сердца слушался, а головы. Подведет тебя голова в самом главном, как меня подвела.
– С Вассером?
– Нет, много лет назад… Некогда рассказывать. Ты не перебивай, полминуты у меня всего… Сердце, конечно, ерунда, мотор для качания крови. Ничего оно тебе не скажет. Ты голос слушай. Есть внутри такой голос. Когда надо, он всегда подскажет, ты только уши не затыкай. Я-то его давно слушать перестал. Потому и подыхаю в обоссанной будке, на углу Безбожного переулка… Всё, почти двенадцать. Готовность десять секунд. Даром что ли я цыганке за гадание двугривенный платил?
Октябрьский издал странный звук – не то всхлипнул, не то хохотнул. Нет, не мог он всхлипнуть! Не такой человек.
– Прощай, Егорка из деревни Дорино. Пример с меня не брать, лады?
Хотел Дорин переспросить, о каком примере говорит старший майор, да не успел.
На том конце провода так грохнуло, что у Егора заложило ухо.
Он переложил трубку из правой руки в левую.
– Алё, алё! Шеф!!
Ничего. Только глухое, мерное постукивание. Прошло, наверно, секунд десять, прежде чем Дорин сообразил – это ударяется, раскачиваясь, телефонная трубка.
Настенные часы весело били двенадцать ударов. За окном сиял солнцем, гудел клаксонами огромный город.
Егор подошел к подоконнику, раздвинул шторы пошире.
Что войны не будет, это здорово, думал он. А к следующему году мы так подготовимся – фашисты и сами не полезут.
Над крышами синело небо, оно было еще больше города.
Про какой-такой голос говорил шеф? Как его слушают, этот голос?
Лейтенант стоял и шмыгал носом. Насморк его прошиб, ни с того ни с сего. А платка не было.
Э, да это не насморк – слезы. Поплыла перед глазами у Егора родная столица, закачалась.
Нюня ты, сказал себе Дорин. Не место тебе в Органах. Металл у тебя не той пробы, крепости не хватает. Уходить надо.
И как-то само собой решилось: надо подать рапорт. О переводе.
Главное, есть ведь, чем заняться. Вон оно небо – синее, чистое, без конца и края. Летай не хочу. Позвонить Петьке Божко, тот слов на ветер не бросает, раз обещал – возьмет. Для чекистской работы Егор слабоват, а для авиации в самый раз.
Сразу сделалось легко на сердце, словно уже оторвался от земли и взлетел под самые облака.
Но тут же и скрежетнуло.
Не отпустит Нарком. Потому что нецелесообразно: много лишнего знает лейтенант Дорин. Опять же звонок из Безбожного – распечатают, доложат. Ничего преступного Егор вроде не говорил, но в сочетании с рапортом выглядеть будет скверно. Одним увольнением дело может не ограничиться…
Оставить всё как есть?
Прислушался Дорин к шевелению в груди – не скажет ли чего голос?
Не сказал, но почему-то стало ясно, что оставлять всё как есть не нужно.
Тогда так, придумал Егор.
Заявление сегодня писать не буду. Поеду лучше в Плющево, к Наде. Обрадую. Будет у нас с ней десять дней счастья. Между прочим, не так мало, по нынешним временам.
А 23-го выйду из отпуска, и рапорт на стол.
Если отпустят по-хорошему, вернусь в авиацию. А не выйдет по-хорошему – значит, так на роду написано.
Будь что будет.
Приложение.
Особая папка
(8 единиц хранения)
Wasser an Sepp:
Die zeitweiligen Probleme mit dem Funkkontakt sind behoben. Kein Grund zur Sorge. Bin nach Ergebnis der Aktion «Lord» fur Pramie/Orden und zur Beforderung vorgeschlagen. Das erleichtert Vorbereitung von Operation «Asiat». Warte auf Anweisung.
Вассер Зеппу:
Временные трудности со связью устранены. Беспокоиться не о чем. По результатам акции «Лорд» представлен к награде и повышению. Это облегчит подготовку операции «Азиат». Жду указаний.
Sepp an Wasser:
Die Zeit ist jetzt reif fur «Fortsetzung folgt». Gib Bescheid, wenn Vorbereitungen dazu ganz abgeschlossen sind. Gebe zu bedenken, dass im Erfolgsfall von «Asiat» noch zehn Tage zum Ausschwarmen der Truppen notig sind.
Зепп Baccepy:
Пришло время назначить день «Продолжение следует». Сообщи, когда будешь окончательно готов. Напоминаю, что в случае успеха операции «Азиат» потребуется еще 10 суток для разворачивания войск.
Waser an Sepp
Wann soll «FF» am besten losgehen? Werde alles gemaB Empfehlung einrichten. Kann Operation zu jedem beliebigen Zeitpunkt durchfuhren, da «Asiat» absolutes Vertrauen in die Quelle von «Lord» hat. Sorgfaltige Vorbereitung des Angriffssignal ist einzige Vorbedingung.
Вассер Зеппу:
Назови оптимальные сроки для «П.С.». Постараюсь подстроиться. Абсолютное доверие Азиата к источнику «Лорд» дает мне возможность провести операцию в любое время. Единственное условие – качественная подготовка ударной информации.
Sepp an Wasser.
GemaB GenStab und OKW ist die Nacht von Samstag zum Sonntag, also der 21. auf den 22. Juni der gunstigste Zeitpunkt.
Halt dich bereit «FF» nicht spater als bis zum 12. Juni durchzufuhren und warte auf das Signal: Fragezeichen, dreimal wiederholt.
Das Angriffssignal fur «Asiat» lautet: Am 10. Juni Geheimtreffen von Churchill und HeB im Gefangnis Analoge Angabe erhalt der sowjetische Geheimdienst in London und Berlin, allerdings erst zwei Tage spater.
Зепп Baccepy:
Генштаб и ОКВ пришли к выводу, что оптимальной датой для «П.С.» является ночь с субботы на воскресенье 21/22 июня.
Будь готов провести операцию не позднее 12 июня, но жди особого сигнала: три знака вопроса.
Ударная информация для Азиата: 10 июня Черчилль тайно встретился с Гессом в тюрьме. Аналогичные данные получит советская резидентура в Лондоне и Берлине, но на двое суток позднее.
Wasser an Sepp:
Signal verstanden. Bestatige Bereitschaft zum 12 Juni. Angriffssignal ist gut gewahlt. Melde, dass Aktion «Ungebetener Gast» in hochstem MaBe erfolgreich durchgefuhrt wurde. Gesamte Fuhrung der Luftwaffe ausgeschaltet. Wiederherstellung der Fuhrungsebene innerhalb der drei verbleibenden Wochen unmoglich.
Вассер Зеппу:
Про сигнал понял. Готовность на 12 июня подтверждаю. Ударная информация устраивает. Сообщаю, что акция «Нежданный гость» прошла в высшей степени успешно. Снята вся верхушка ВВС. За оставшиеся три недели восстановить систему управления невозможно.
Sepp an Wasser:
FF???
Зепп Вассеру:
ПС???
Выдержка из «Книги посетителей Председателя Совета Народных Комиссаров»
Ночь с 11 на 12 июня 1941 г.
Посетители (вход – выход):
7-8. Наркоминдел, посол в Японии (3.15 – 3.32)
9. Зампред СНК СССР (3.32 – 4.20)
10. Капитан ГБ Коган (3.40 – 4.20)
В 4.20 прием прекращен, прочие вызванные т.т. отпущены.
В «Предбаннике», где ожидали вызванные на прием к Вождю (в самом деле красные, распаренные, будто в бане), Нарком задержался всего на несколько секунд.
Бросил спутнику:
– Жди здесь.
У Личного Секретаря спросил:
– Кто там?
– Товарищ народный комиссар иностранных дел и посол в Японии, – придушенно ответил тот – человек, всю жизнь разговаривавший исключительно полушепотом.
Помещение было обширное, но сумрачное. На столе у Личного Секретаря мерцала лампа со стеклянным абажуром, да у диванов для посетителей горели два неярких бра – вот и все освещение.
– У меня «молния», – вошедший понизил голос, хотя люди, находившиеся в приемной и так всем своим видом демонстрировали, что не слушают и не желают слышать, о чем шепчутся Железный Нарком и Личный Секретарь.
– Хорошо, товарищ Зампредсовнаркома. Сейчас доложу.
Минуту спустя из-за бесшумной кожаной двери вышел нарком иностранных дел в сопровождении посла. У первого вид был недовольный, у второго обескураженный.
– Извини, – сказал Нарком коллеге. – Тут такое дело. Скоро сам узнаешь.
И, решительно наклонив лысоватую голову, нырнул внутрь.
Кабинет Вождя в этот ночной час разглядеть было трудно, его стены и углы таяли в полумраке. Освещен был лишь край длинного стола для заседаний, да за окном сияла рубиновая звезда на башне.
– Что за срочность? – спросил Вождь, поднимаясь навстречу – не из вежливости, а встревоженно. – Не дал с людьми поговорить.
– «Молния», – повторил Нарком слово, обозначавшее сообщение исключительной важности и срочности. – Только что получили. От источника «Лорд». Вчера вечером Черчилль секретно посетил Гесса в Тауэре и провел там два часа пятнадцать минут. Сегодня утром с авиабазы Даксфорд отправляется самолет в Берлин. «Лорд» почти уверен, что на встречу с Фюрером полетит Энтони Иден, министр иностранных дел.
– Я знаю, кто такой Идеи, – перебил Вождь. – Что значит «почти уверен»? Да или нет?
– «Лорд» не вполне уверен насчет Идена. В остальном – на сто процентов. А этот источник нас никогда еще не подводил, сами знаете.
Они стояли друг напротив друга, оба невысокие, кареглазые, в одинаковых серых френчах. И выражение лиц тоже было одинаковое – напряженно-застывшее.
– Значит, все-таки война… – прошептал Вождь. – Встреча все-таки произошла. Черчилль принимает предложение Фюрера…
– Мои аналитики из спецгруппы «Затея» пришли к тому же выводу. У меня подготовлен доклад, собирался представить вам завтра, хотел только уточнить кое-какие детали. Теперь окончательно ясно: англичане все-таки сговорились с немцами. Думаю, дней через десять, максимум через две недели начнется…
Опустив голову и сцепив руки за спиной, Вождь беззвучно прошелся по ковру. В одну сторону, потом обратно. Нарком следил за этими передвижениями, не мигая.
– Большую ошибку делает рейхсканцлер. Я был о нем более высокого мнения… – медленно заговорил Вождь, остановившись у окна и глядя на звезду. – Ладно, излагай свои соображения.
– Есть у нас одна идейка. Как англичанам игру поломать. Рискованная, конечно. Но что нам терять?
Хозяин кабинета выжидательно смотрел на Наркома. Тот запнулся – вытирал платком вспотевший лоб.
– Перестань, а? – заговорил по-грузински Вождь. – Я ведь тебя как облупленного знаю. Насквозь вижу. Всегда хочешь заслугу себе взять, вину на других свалить. Не тот сейчас момент. Не о себе думай, о деле. Чья «идейка»? В чем состоит?
Последние две фразы были снова произнесены по-русски.
Нарком развел руками, хитро улыбнулся – мол, каюсь, грешен. Улыбка, впрочем, была мимолетной и тут же исчезла.
– Есть у меня в Иностранном отделе человек. Который «Лорда» ведет. Работает в Англии, но несколько недель назад, в связи с обстановкой, я его в Москву выдернул, временно. Парень с головой. Он мне и доложил про Черчилля, только что. Час назад. Про свою идею рассказал коротко, без подробностей. Я к вам торопился про главное доложить.
– С собой догадался его взять? Молодец. Давай, зови.
Нарком рысцой добежал до двери, высунулся, махнул рукой, и в кабинет, молодцевато чеканя шаг, вошел высокий рыжеватый командир с орденом на груди.
– Капитан госбезопасности Коган! – гаркнул он.
– Тише ты! – поморщился Нарком, зная, что Вождь не любит шума.
– Расскажите мне про «Лорда». Всё, что знаете. Характер, привычки, слабости. – Вождь испытующе смотрел на Когана. – Я правильно помню, что он учился вместе с Иденом в Оксфорде?
– Ты папку, папку дай, – зашипел Нарком, показывая пальцем на папку, которую капитан держал подмышкой.
– Так точно, – ответил Коган. – В Оксфорде. В Крайстчерч-колледже.
Громко стуча каблуками, так что и сквозь ковер было слышно, подошел к Наркому, протянул папку, а потом вдруг совершил нечто совершенно невообразимое.
Когда Нарком повернулся к лампе и зашелестел листками, капитан взял его двумя пальцами за шею. пониже затылка и крепко сдавил. Подхватил обмякшее тело подмышки, отволок к ближайшему креслу и усадил.
Голова у Наркома откинулась, пенсне повисло на шнурке.
На несколько мгновений Вождь остолбенел, не веря собственным глазам. Когда же, встрепенувшись, кинулся к секретной кнопке, спрятанной под столешницей, Коган шикнул:
– Отставить!
С Вождем никто так не разговаривал уже много лет, а тех, кто когда-либо позволил себе подобное, уже не было на свете.
Именно поэтому хозяин кабинета послушался.
Обернулся.
Капитан держал в руке – нет, не пистолет, а массивную авторучку, на вид самую обыкновенную, но направлена она была Вождю в грудь.
Тот побледнел, но не вжал голову в плечи, не попятился, а наоборот непроизвольно сделал шажок вперед. В этом движении не было вызова – просто хотелось получше рассмотреть лицо Смерти. Вождь всегда знал, что рано или поздно она к нему подкрадется, и скорее всего, произойдет это неожиданно. Примерно, как сейчас.
Больше всего его поразило, что Смерть оказалась веснушчатой.
Она смотрела на руководителя государства непроницаемыми светлыми глазами, обрывать его жизнь не спешила.
Молчание затягивалось.
У хозяина кабинета шевельнулась надежда: может быть, здесь другое?
И капитан будто подслушал.
– Да, я могу вас убить. Я умею убивать быстро и качественно, – негромко сказал он. – Но я не сделаю этого. Потому что не имею подобного приказа. Пусть это будет свидетельством добрых намерений того, кто меня послал.
Он замолчал, дожидаясь неминуемого вопроса. И Вождь его задал, но не сразу, а после паузы – подготовился, чтобы не дрогнул голос.
– Кто же вас послал?
– Фюрер германской нации, – отчеканил Коган. – Я офицер Абвера. Мое имя не имеет значения. Я не человек, я живое письмо. Предназначенное персонально вам и больше никому.
Он кивнул на бесчувственное тело Наркома.
Вождь взглянул в ту сторону мельком.
– Вы его убили?
– Усыпил. Через четверть часа он очнется. При нашем разговоре он лишний.
Хозяин кабинета понемногу приходил в себя. Он сел к столу, взял недокуренную трубку, разжег и был горд, что пальцы почти совсем не дрожали.
– Слушаю, – произнес он с достоинством. – Это касается предстоящих переговоров с Иденом?
– Никаких переговоров не будет. Черчилль с Гессом не встречался, это дезинформация. И «Лорда» в природе не существует.
Рука с трубкой опустилась.
– Зачем понадобился этот спектакль?
– Дезинформационная операция «Лорд» была проведена с одной-единственной целью: обеспечить мне выход на вас, причем в режиме «Молния». Чтобы повысить акции мифического «Лорда», Фюрер даже пожертвовал своим заместителем. Но дело того стоит. Я могу перейти к тексту послания?
– А менее драматично передать было нельзя?
Вопрос был задан особенным вкрадчивым тоном, от которого знающих людей бросало в холодный пот. Но фальшивый капитан то ли не разбирался в подобных тонкостях, то ли ему было на них наплевать.
– Нельзя. Иначе я не смог бы предъявить вам доказательств добрых намерений Фюрера.
Офицер Абвера красноречиво помахал своей авторучкой.
– А теперь позвольте зачитать вам текст, слово в слово. Я сделаю это по памяти. Она у меня профессиональная.
Он вытянулся по стойке «смирно» и отчетливо, даже торжественно начал:
– «Господин председатель Совета народных комиссаров, в мире всё решает воля нескольких человек, и вы это знаете так же хорошо, как я».
Вождь едва заметно кивнул, как бы соглашаясь.
– «После того как Дуче доказал свою политическую несостоятельность, сегодня существуют только две личности – вы и я».
Снова кивок.