Букет незабудок Андреева Юлия

Так закончился «Парфюрманс» Николая Байтова, посвященный столетию перформанса и являющейся ответом Михаилу Сухотину и его «вонючим» пчелам.

Как-то раз Александр Дюма-отец был вызван на дуэль. Но одно дело стоять друг против друга, смотря смерти в глаза и мечтая только о том, чтобы рука не дрогнула. Дюма принял бы подобный исход, даже не подумав, что в него, человека крупного, попасть априори легче, нежели в его соперника. Но… пистолет был только один, и участникам дуэли было предложено тянуть жребий. Тот, кто вытягивал «смерть», должен был выйти в соседнюю комнату, и там, подальше от посторонних глаз, застрелиться.

Получив свой несчастливый жребий, Дюма, как и было предписано, удалился в другую комнату. Через некоторое время раздался выстрел. А вслед за ним из соседней комнаты здоровый и невредимый, показался и сам писатель. «Я стрелял, но промахнулся», – объяснил он произошедшее.

Знакомая психологиня пригласила зайти к ней на чай. А пока чашки расставляла, да печенье в вазочку насыпала, возьми и шепни на ухо. Мол, спроси у ее сынишки, что это за мода нынче пошла, что ни день со свежим фингалом из школы приходит. Она конечно медицинский психолог, кого хочешь разговорит, но тут особый случай: Артемка мамины способы дознания с пеленок вызубрил и теперь молчит или отшучивается. «Он к тебе нормально относится, может, поделится».

Киваю, иду в комнату Артема. Под глазом синяк, на скуле кровоподтек… м-да…

– Привет, – говорю, подсаживаясь. – Как жизнь? Что это у тебя, бандитская пуля?

Первоклассник скорбно вздыхает, с неохотой откладывает толстую книгу фантастики и, проникновенно заглядывая мне в глаза, с профессиональной учтивостью работника психдиспансера:

– Тетя Юля, вы хотите об этом поговорить?

Я минут пять не могла отсмеяться. Детеныш психолога!!!

Однажды поэт Смир спешил по каким-то своим смирским делам и вдруг увидел его. Старое видавшее виды кресло о трех львиных ножках с некогда золоченой спинкой и живописно торчащими из сидения пружинами, точно стесняясь, ютилось за помойными баками на проспекте Большевиков.

Кресло выгнали из дома, который оно уже привыкло считать своим.

Смир опаздывал, а старое кресло жалобно поглядывало в его сторону, стесняясь попросить помощи.

«А ведь и правда, дети поломают, дворники затолкают в бак, да мало ли…», – подумал Смир и услышал:

– Спаси меня, Саша, я тебе еще пригожусь, – заискивающе проскрипело кресло.

– Да что ты можешь, без ножки-то? – развел руками Смир, забыв при этом удивиться. С неба летели крупные хлопья снега.

– Давай я тебя лучше подальше за помойку задвину, а на обратном пути заберу?

– Не доживу я, – закручинился раритет. – Возьми меня с собой, я тебе службу сослужу.

Ну, что ты тут будешь делать? Поэт сгреб старое кресло и побрел вместе с ним на деловую встречу с предполагаемым спонсором нового сборника. Как и вся старая мебель, кресло оказалось невероятно тяжелым. В крошечную маршрутку с мебелью не пустили, на тачку не хватило денег, время шло, и Смир с тяжелым креслом на спине не успевал за ним, так что, когда он оказался на месте, его уже никто не ждал. Деловая встреча сорвалась, шанс был упущен.

А через месяц Александр вдруг на фоне полного безденежья и экономического кризиса объявил о подготовке нового сборника. Оказалось, что деньги на него удалось выручить с продажи отреставрированного кресла, которое после лечения в мастерской реставратора сделалось похожим на золотой трон.

В очередной раз, не дождавшись звонка от Смира, звоню сама:

– Саша! Как прямое руководство серии «Петраэдр», ты обязан связаться с…

– Стоп, – прерывает мою гневную тираду пьяный голос Смира. – Побойся бога, какое еще руководство? Какое такое прямое ру…

– Ок. Как кривое руководство серии «Петраэдр», ты обязан…

Конец декабря 2007 года, ждали 2008 год, не помню уже, какой крысы. По уму, надо было сесть и в стихах поздравления друзьям накатать, сесть села, а рука не поднимается. Не люблю я крыс, вроде как знаю, что умные и в случае вселенской катастрофы только они, да еще тараканы выживут, а все равно неприятно как-то… Стала открытки на сайте выбирать, везде противная крысиная морда. Неприятно.

А, была-не была. И вместо крысы выбрала картинку с кошкой. Хорошая такая толстая кошка на окошке, теплый дом, мягкие гардины, елка в углу. Затащила ее в свою почтовую программу и давай рассылать по всем адресам, какие вижу. Адресов сорок задействовала, когда обратно гневные письма начали приходить, мол, что же ты делаешь, крысу кошкой пугаешь! Крыса, сама знаешь, какая обидчивая, неровен час…

В общем, усовестили. Перестала кошек рассылать.

Год действительно на редкость пакостный оказался, народ вокруг так и мёр. Но, что удивительно, тех, кто получил на Новый год мою кошку, злобная Шушара вроде как стороной обходила. То есть, ни в их домах, ни у родственников, ни у ближайшего окружения никаких смертей или несчастных случаев не случалось. Соседи по дому, коллеги по Союзу писателей – да, а среди ближних – все спокойно прошло. И даже одна восьмидесятилетняя бабушка, которая уже года три как твердо помереть обещалась, с постели поднялась и ходунки себе для удобства запросила. Чудеса!

Получается, что я каким-то непостижимым образом оберег создала. Жаль, тогда меня сразу одернули, не дали полную рассылку сделать.

В 2003 году в Харькове на территории университета проходит «Звездный мост», – рассказывает Дмитрий Громов. – Какого-то пьяного фэна поймали менты, собираются забрать. Он же ругается, сопротивляется, причем, грозится пожаловаться самому Макаровскому. И тогда всем мало не покажется. Как минимум погоны послетают, а то и…

Кто-то сбегал за Макаровским, «нашего вяжут, надо помочь».

Николай Александрович подбегает к ментам.

– Вы его извините, он был неправ.

– А вы еще кто такой?

– Я Макаровский.

– Что? Тот самый?

Их как ветром сдуло.

Во время конвента «Звездный мост» к писателям подходят трое незнакомцев, – рассказывает Андрей Кучеренко.

– Ой, а это Брайдер?

– Ну, Брайдер, – пожимает плечами Юрий Брайдер.

– Вот здорово! А Чадович есть?

– Я Чадович. – отзывается Николай.

– Ребята. А можно с вами выпить?

– А что у вас есть? – желает уточнить Чадович.

– Две бутылки водки, – с готовностью демонстрирует две поллитровки пришлый. – Но если что, я и за пивком сбегаю.

– Я после операции – мне пиво, – довольно потирает брюхо Брайдер.

Сидят на парапете, пьют водку, а тут, как на грех, милиция.

– Так, распиваем в неположенном месте.

– Мы же сидим, никого не напрягаем, опять же праздник у нас, – виновато улыбается Брайдер. – Войдите в положение, сам когда-то служил, понимаю, нарушаем, но мы же…

– Вы из милиции? – уточняет патрульный.

Брайдер достает корочки, ветерана МВД Белоруссии.

– Так то ж Белоруссия. Вот если бы вы были из МВД Украины, тогда…

– Ну, если вам нужно из МВД Украины, – ленивыми, но верными движениями пришлые протягивают сразу три удостоверения: один майор и два капитана. – На!

Патруль инстинктивно делает шаг назад.

– Мы тут тихонечко, можно? – вкрадчивый голос Чадовича нарушает нависшую паузу.

– А у вас, товарищ майор, пиво заканчивается, – оттаивает самый смелый из милиционеров. – Может, сбегать?

Писатель Сергей Синякин ехал на заднем сиденье машины. Ехал на торжественное мероприятие, устраиваемое органами, для чего, понятное дело, ему пришлось облачиться в свою милицейскую форму.

Неожиданно машину тормозит гаишник, который не найдя, к чему бы прикопаться, начинает грубо придираться к водителю, явно напрашиваясь на взятку. Устав выслушивать оскорбления, Синякин приоткрыл окошечко. Гаишник бросил взор на пассажира и остолбенел – подполковник милиции.

– Может чем-нибудь помочь? – уже совсем другим тоном обратился он с поклоном к Сергею.

– Иди на …уй.

– Есть! – взял под козырек гаишник. И бодро печатая шаг, отправился в заданном направлении.

Синякин закрыл окошко.

– Это произошло на «Евроконе» году эдак в 2006–2007, – неспешно начинает повествование Роман Злотников. Конвент проходил в Чехии, в местечке Чотобор или Хотобор, куда Анджей Сапковский и Джорж Мартин были приглашены в качестве почетных гостей.

Русские участники конвента остановились в гостинице города Прага, заняли номера, побросали вещи и на двух машинах устремились на «Еврокон».

Услышал о том, что русские уже в вестибюле, пан Анджей тут же оставил все дела и устремился навстречу.

– Ребьята, нам надо посидеть.

– Вопросов нет. – расплылся в улыбке Злотников, – обязательно посидим.

– Только не сейчас. У меня обьязательства. Давайте в пять часов.

Договорились.

– Надо покупать водку, – озаботился хозяйственный Синицын. – Тут с этим делом плохо. – Достали у кого что было. Кто-то себе домой вкусные ликерчики купил, но коли сам Сапковский организует пьянку, как можно такое дело не поддержать?

В середине вечера затянули «Из-за острова на стрежень», да так душевно, что местный бармен не выдержал, прибежал порядок наводить.

Как это бывает, на самом интересном месте вдруг закончилась водка. Злотников накинул куртку и пошел горючее добывать. Как-никак он еще не проставлялся, так что, по всему видно, время пришло. А за ним знакомец англоязычный увязался, сам-то Роман аглицким не особо владеет, со словарем, или, еще лучше, с переводчиком. Поэтому от помощи не отказался.

Добрели до вагончика кафешки на колесиках, рядом с которым стояли столики и сидело несколько человек. Злотников первый приметил бутылку «Смирнов» и заспешил к стойке бармена.

– Хау матч? – полюбопытствовал он на английском.

Продавец вяло набрал на калькуляторе «50 крон». Сумма нереально маленькая даже для паленой русской водки, тем более в Чехии, в баре… Должно быть, не понял.

– Хау матч? – повторил вопрос Роман, показав пальцем на приглянувшуюся бутылку.

Усталый бармен критически глянул на свой калькулятор и, не найдя ошибки, снова сунул его под нос покупателям: «50 крон».

Тогда в разговор вступил переводчик, который поступил следующим образом. Ткнув в грудь Злотникову, он членораздельно произнес: «Зис ис рашен», после чего глаза чеха округлились и попытались вылезти из глазниц. Усталость и флегматичность улетучились, уступив место ужасу. До мужика постепенно доходило, что странный русский желает приобрести целую бутылку.

«750 крон» – появилась новая цена на счетной машинке.

Злотников с облегчением отсчитал требуемую сумму и, грозно взяв за горлышко бутылку, отвернулся от бармена. В этот момент произошло странное – часть наблюдающих за торгом посетителей уличной кафешки разбежалась, а часть попряталась за ближайшие колонны. Громко топая и сопя, как громадный русский медведь, Злотников прошел через кафе, растворяясь в тумане.

Друзья приветствовали возвращение ходоков радостным воем. Некоторое время еще народ пировал за общим столом, но постепенно все начали разбредаться по двое-трое, беседуя о своем. Роман Злотников и переводчик устроились за крошечным столиком в холле, болтая о всякой всячине и от нечего делать разглядывая бродящих по вестибюлю участников конвента. Неожиданно их внимание привлек маленький пропорционально кругленький мужичок с аккуратным круглым пузиком и круглым же бородатым лицом.

– Смотри, это же Мартин! – толкнул Романа переводчик.

– Какой еще Мартин? – не въехал сомлевший от выпивки Роман.

– Ну как же, Джордж Мартин. «Игры престолов»!

– Мартин! – махнул рукой Злотников, – да, ты, ТЫ, иди сюда. Мартин, мы тебя читали!

Мартин удивился, но подошел. «Там зал сидит, меня ждет», – покосившись на бутылку, неуверенно выдавил он из себя, присаживаясь.

– 50 грамм перед выступлением еще никому не мешали, – широким жестом Злотников тут же плеснул ему в свободный стакан.

Выпили, поговорили немного, потом Мартин заспешил на свой авторский вечер. Выпили еще на посошок.

– Если, когда закончишь, мы еще будем здесь зависать, присоединяйся, – подбодрил его на прощание Злотников.

– Что же ты говорил, что английского не знаешь? – отвлек Романа от раздумий переводчик.

– А я и не знаю.

– А на каком языке ты тогда с Мартином говорил? Это был английский, правда, такой английский, какого я в жизни не слышал. Но Мартин тебя понимал!

Проходит еще час. Вдруг откуда ни возьмись чешет к нашим собутыльникам чех из оргкомитета, а за ним человек пять его возмущенных соотечественников.

– У нас водители наемные, время заканчивается, а у вас, я вижу, все в самом разгаре, – со страданием на лице констатировал орг.

– Так мы же на своих машинах, – не понял чужого горя Злотников.

– У нас все ВИПы живут в Хавличковом броде, все уже уехали, а пана Анджея от вас сейчас не вытащить…

– Да без проблем, сами довезем в лучшем виде, – попытался разрулить ситуацию пьяный Злотников.

Орг отвернулся на секунду, переводя водителям, но те отнюдь не успокоились, а напротив начали протестующе махать руками, объясняя словами и жестами, как далеко способны завезти пьяные водилы знаменитого и всеми любимого писателя.

– Это русские, – печально вздохнул орг, тут же переведя для Злотникова и компании, – они трезвыми не ездят.

На самом деле водители выпили по чуть-чуть в самом начале веселья и теперь угощались кофе, так что за пять часов дружеских посиделок, они уже успели протрезветь и не собирались лихачить.

Наконец даже Сапковский как будто понял, что пора в гостиницу. Злотников взялся проводить пана Анджея до номера.

– Роман, у меня есть «Распутин», – оживился Сапковский, едва они вошли в комнату.

– Так в чем же дело, пан Анджей, наливай! – обрадовался такому раскладу Роман.

Они посидели и еще поговорили. Когда бутылка закончилась, Злотников вспомнил, что его ждет водитель, и начал прощаться.

– Но у меня еще есть «Распутин»… – запротестовал Сапковский. Но на этот раз Злотников был неумолим и, попрощавшись с немного обидевшимся на него Анджеем, покинул его номер.

Прошло два года, и они снова пересеклись теперь уже на «Портале». Как-то сам собой зашел разговор о последней встрече на «Евроконе». Оказалось, что пан Анджей начисто забыл не только, кто привез его в отель, но и как это произошло.

«Я проснулся в 11 вечера, а в 10 утра выступление! Вскочил, побежал на ресепшен, спросил, прислали ли за мной машину? И в ответ получил укоризненный взгляд и пожелание ложиться и спать. Еще вечер…».

В 2006 году «Еврокон» проходил в Киеве. Одним из почетных гостей на нем был Анджей Сапковский, который, как это водится, участвовал в нескольких важных мероприятиях, которые проводились на удаленных друг от друга площадках. Писатели – люди непростые, витают в облаках, строят воздушные замки, сеют добро – то паркер дорогущий, то мобилу… того и гляди, заделаются попаданцами и нырк в романы да повести, только их и видели. А людям потом за них отвечать!

Вот для уверенности, что пан Анджей нигде не заблудится, не пропадет, в стольном граде Киеве не заплутает, яко в глухом лесу, к нему и был приставлен Сергей Пальцун сотоварищи. Простое, на первый взгляд, дело: в назначенное время явиться в гостиницу и, забрав оттуда писателя, доставить его сначала в кафе на завтрак, а потом на первое мероприятие. Посидеть в зале, дождаться окончания и доставить фантаста на другое, третье… Опять же, город показать.

Вот раз заходят Пальцун с компанией оргов в гостиницу, стучится в номер к Сапковскому, а того нет. Спрашивает на ресепшене.

– Ушел.

– Как ушел?

– Встал и ушел.

Пошли искать. Все кафе обошли, все бары обшарили, все парки и скверы – нигде нет. Кто-то вспомнил, что неподалеку от гостиницы находится костел, а Сапковский католик. Не поленились, зашли – нет его и там.

Битый час по улицам носились, всех спрашивали: никто не видел, никто не знает. Пришлось возвращаться в ДК, где мероприятие проходило. Глядь-поглядь, а пан Анджей преспокойно в кафе напротив зала, где должно проходить мероприятие, сидит. И не думал теряться: вышел из гостиницы, захотел позавтракать, зашел в кафе. И откуда ему было знать, что ноги сами его в нужное место к нужному времени доставили.

Понадобилось познакомиться с владельцем небольшого издательства в Германии. То есть, издательство у него там, а семья то там, то здесь. Вот и мотается.

Иными словами, если с первого раза не произвести должного впечатления, потом ищи-свищи. А как на него это самое впечатление производить? Чем порадовать?

– Имей в виду, он страстный поклонник и коллекционер чая. Так что, когда ты придешь в гости, тебя усадят за стол и спросят, какого бы вы чая желали, нельзя спрашивать, какой есть. Ты должна четко назвать любимый сорт, и если он есть в коллекции, считай, что экзамен выдержала, – объяснили мне.

Но это легко сказать – назвать сорт. Можно конечно выбрать что-то радикальное – например, черный или зеленый, так ведь тут же начнутся вопросы. А может быть у них, у гурманов, не принято пить просто чай, а нужны добавки, например, зеленый с жасмином, или черный с абрикосами? вдруг чем легче задание, тем оно вульгарнее? Или придумаю какой-нибудь этакий-разэтакий чай, собранный в полнолуние, после дождичка в четверг, руками тайской принцессы, а где такой отыскать? В общем, подумав, я выбрала беспроигрышный вариант – молочный улун. Не самый распространенный сорт, но уж точно самый вкусный. Вообще-то по чаям я не специалист, я кофе пью. Разве что по вечерам.

Все происходило, как и было предсказано. Меня чуть ли не с порога усадили за стол, поинтересовавшись, что желаю?

– Молочный улун без сахара, – не моргнув глазом сообщаю я.

– Отличный выбор, – издатель и его супруга заговорщицки переглянулись и, открыв настенный шкаф с обширной коллекцией всевозможных баночек, с гордостью извлекли требуемую и занялись заваркой.

Когда чашечка с ароматным чаем заняла место на изящном китайском блюдечке, хозяева просто светились от законной гордости. Прекрасное начало общения: они сумели доставить гостю удовольствие, отыскав в своих запасах именно то, что нужно. Видя их счастливые лица, я и сама расслабилась и, сделав первый глоток, тоже заулыбалась.

– А чего желаете к чаю? – Очаровательная хозяйка склонилась ко мне, сияя, точно медный таз.

И я, уже расслабленная (еще бы, экзамен сдан с блеском), не задумываясь, брякаю:

– Кофе.

В 2010 году «Еврокон» проходил на границе Польши, Чехии и Словакии в приграничном городе Цешин или Тешин, – рассказывает Сергей Пальцун. – Одни говорят, что-де, есть польский Тешин и чешский Тешин, а другой, что просто город поделен двумя странами на почти равные половинки. Туристы же гуляют где им вздумается, иногда по несколько раз в день пересекая немудреную границу. Встали утром, позавтракали, посмотрели программу. Но целый день ведь не просидишь на мероприятиях. «А не сходить ли нам в Чехию?». В общем, в Чехии пили пиво, а в Польшу возвращались спать.

Фэны нарисовали ведьмаковскую карту, названия прописали по-русски и по-польски и повезли в подарок Сапковскому. А он сидит, книги подписывает. Очередь человек сорок перед столом. Встали, дождались.

– Пан Анджей, мы хотим вам презентовать.

Сапковский берет карту, автоматически ставит подпись, возвращает.

Получили подписанную карту фэны, но ни капли не обиделись, даже наоборот, возгордились: «Пусть теперь кто-нибудь скажет, что карта неправильная, после того как сам автор ее завизировал»!

Принес Сергей Лукьяненко свою книгу в подарок Анджею Сапковскому, а тот, не глядя, взял и на книге той расписался: «Дорогому читателю от автора».

Проходит полгода, очередной «Звездный мост». Кто-то из фэнов, попутавшись, протягивает Лукьяненко книгу Сапковского.

– Ручка у кого-нибудь есть? – моментально реагирует Сергей. – «На правах кровной мести…»

– Это произошло в девяностых годах прошлого двадцатого века, когда Роберт Шекли приехал в Питер в первый или во второй раз.

Мы с Олегом Ладыженским устроились в удобных плетеных креслах на веранде санатория «Айвазовское». Первый день конвента, диктофон впитывает новую информацию.

– На «Крупе» проходила акция – писатели дают автографы. Писателей поставили в такие небольшие боксики, тянувшиеся вдоль стен, так что Шекли оказался напротив нас. На столах и прилавках лежали книги, которыми бойко торговали продавцы, писатели стояли рядом, улыбаясь и подписывая протянутые им издания. В общем, все шло вполне обычно, пока не произошло следующее: какие-то ребятки подписали книгу у Шекли и радостно бегут к нам:

– Олди, подпишите!

– Минуточку, это же Шекли. С какой стати, мы должны подписывать?

– Мы не знали, что вы тут будете, у нас дома есть все ваши книги, ну, пожалуйста.

В конце концов, уговорили. «Мы этой книги не писали. Г.Л.Олди», – начертали мы на форзаце. Ушли парни. После них, нам еще протягивали Библию, на которой мы уже твердо отказались расписываться.

И тут я перехватываю взгляд Роберта. Он на нас с той стороны смотрит, и у него какое-то испуганно-мрачное лицо.

Он не въехал: ему подают книгу, он подписывает, потом его читатели бегут к каким-то двум странным мужчинам, о чем-то с ними долго спорят. И наконец эти типы ставят визу на разрешение вывоза автографа Шекли! Спрашивается, кто они, если не то самое злобное КГБ?

Евгений Константинов собирает автографы, много у кого взял, гордится своей коллекцией, все собирается написать о том, как эти самые автографы к нему попадают, да руки не доходят.

Однажды решил Константинов взять автограф у Евгения Лукина. С Лукиным они знакомы, какие проблемы? Взял книжку и на конвент поехал. Сидят, разговоры разговаривают. Улучив удобный момент, Константинов возьми да и положи перед Лукиным его книжку. И ручку подает: «Подпиши, пожалуйста».

«С охотой». – Лукин открывает книгу, а там уже стоит один его автограф, прошлогодний! «Жене от Жени…» И подпись.

Делать нечего, пришлось на той же книге еще раз подписаться.

Принес Андрей Кучеренко Сергею Лукьяненко их с Юлием Буркиным книгу: «Остров Русь», протянул, попросил подписать.

– Только ты к Юлику потом, – строго напомнил Лукьяненко. Взял ручку и ну на титуле рисовать. Почта от такого-то (указывает свой ник, электронный адрес): «Hi, Юлик! А что ты, мерзавец, писем не пишешь?» Вернул книгу владельцу. – Теперь иди к Юлику.

Андрей подходит к Буркину, тот в компании фэнов метрах в четырех от Лукьяненко о чем-то спорит.

– Почта, сэр. – Андрей даже поклонился.

– В смысле? – не понял Буркин. И тут же, взглянув на послание: – О, как. Давай ручку, только потом к Лукьяненко пойдешь.

«Так эти мерзавцы мне весь титул исписали! Я меж ними туда-сюда бегал раз пять», – рассказывает Андрей.

Новое издание Сапковского. Вся сага о Ведьмаке в двух томах бордового цвета. Дают Анджею на подпись.

Тот вертит в руках первый том:

– Прямо Карл Маркс какой-то.

1989 год. Конвент «Аэлита» в Свердловске. Из Москвы привезли тысячу экземпляров книги «Глубокоуважаемый микроб, или Гусляр в космосе», – рассказывает Сергей Битюцкий. – В узкий коридорный проем ставим стол. Вторую такую же нору занимает автор».

А надо сказать, на «Аэлите» собралось в лучшем случае человек шестьсот – то есть, экземпляров на всех хватит с гарантией. Но народ не верит и атакует дверной проем живой лавиной, так что привезшим книги Михаилу Якубовскому, его супруге Анне Тетельман и Сергею видны только потные, возбужденные лица и тянущиеся к ним руки с трешками.

«Братья фэны, родные, у нас тысяча, всем хватит!» – пытается перекричать толпу Битюцкий. Бесполезно.

Трое у амбразуры как заведенные вынимают из рук деньги и передают книги. Постепенно давка начинает рассасываться, получившие книги фэны перетекают ко второй норе, за автографами, где волну встречает Игорь Всеволодович.

У стола с оставшимися книгами мокрые, чуть ли не задохнувшиеся, остаются Битюцкий, Якубовский, Тетельман.

Булычев берет у очередной девицы книгу.

– Как вас зовут?

– Ира.

Подписывает «Киру Булычеву от Иры». Потом сообразил, что испортил подпись и приписал вдогон: «Ирочка, извините, вы у меня сегодня четырехсотая».

– «Звездный мост», последняя ночь, все уже устали, состояние совершенно жуткое, лечь и вырубиться.

Да не тут-то было, Александр Ген только обрадовался, что его сосед по номеру Стас Нужный благополучно уснул на своей койке, как в комнату просочился Ярослав Пушкарев, тот самый, который послужил прообразом Ильи Муромца в романе «Остров Русь». В том году он снял для себя одноместный номер, «чтобы отдохнуть ото всех», но там было не с кем поговорить, так что Ярослав днем и ночью тусовался у друзей.

В три часа ночи, когда Ген каким-то образом уговорил Илью Муромца для разнообразия отдохнуть до утра в собственных апартаментах и собрался уже ложиться, в комнату ввалились веселые и не ко времени общительные Яр и Лукьяненко. Вошли, без разрешения плюхнулись на свободную койку, ни на секунду не прекращая начатого еще в коридоре разговора.

Уставший и злой Александр Ген устроился на стуле напротив, кручинясь о своей злой участи и прикидывая, нельзя ли выжать хоть что-то положительное от сложившейся ситуации. Ведь вот он перед тобой – знаменитый автор «Дозоров» в добром здравии и хорошем настроении, а в видеокамере на кассете осталось еще место. Задать вопрос, записать, потом дома смонтировать… Нет!

– Ничего не хочу, хочу спать.

Меж тем, Яр и Лукьяненко обсуждали писательские ошибки, путешествующие из книги в книгу.

– Вот их в первом издании не убивают, так они и переползают во второе, третье… дальше, дальше… – разоряется Яр.

– Не знаю, как у других, а у меня с этим все нормально, – отмахивается Лукьяненко.

– Не скажи, – останавливает Сергея Яр. – Помнишь, у тебя был рассказ, в котором, – он закрывает глаза и цитирует: «Гондола была квадратная, три на четыре метра…»[12] Лукьяненко на глазах начинает трезветь, подпрыгивает и, чуть ли не сломав дверь, вылетает в коридор.

Яр несется за ним с воплем:

– Сережа, куда ты?!

– Звонить редактору!!!

Когда вышел «Черновик» Лукьяненко, товарищи по писательскому цеху говорили, что если в книге исправить все ошибки, можно издавать под новым названием «Чистовик».

Бронислава Громова в Харькове спускается в метро и обнаруживает на перроне мирно поджидающего поезд Сергея Лукьяненко. Подходит: «Привет, Сережа». – «Привет». – «А что ты здесь делаешь»? – «Поезда жду». – «А чего ты не в Москве»? – «А что мне делать в Москве?».

Ситуация странная, он узнает ее, на вопросы отвечает, но все как-то не так, словно пришелец из параллельного мира в славный город Харьков пожаловал, или она сама в какую-то непонятность туманную провалилась.

Потом выяснилось, это не Лукьяненко, хотя и Сергей, а Броню знает, потому что они с ней когда-то вместе учились. Настоящая копия Лукьяненко.

Услышав из уст супруги эту историю, Дмитрий только и мог что жалеть, что она не догадалась взять у новоявленного «Лукьяненко» номер телефона. А что? Пригласили бы его на «Звездный мост», а, когда ведущий объявил бы Лукьяненко, выпустили бы двойника. Пусть бы потом они друг у друга отнимали приз.

Бегала с диктофоном по «Еврокону» в прошлом году, интересный материал искала. Вдруг неведомый мне писатель, – не буду называть фамилию, – отчего-то возжелал непременно со мной сфотографироваться. Ну, просто до зарезу нужно, вот помрет он без этой фотографии, хотя более чем уверена, что либо с кем-то перепутал, либо просто заскучал. Сфотографировались, поболтали, подарками обменялись, да я и продолжила прерванный полет. А где-то через месяц приходит сообщение: «Умер»!!!

1973 год. Еще ни разу не поэт, тринадцатилетний Саша Смирнов (в будущем Александр Смир) в своей второй Саянской археологической экспедиции, которую устраивали от Дворца пионеров и школьников им. А.А. Жданова.

Жара градусов сорок, переход уже длится несколько часов, вода во фляжках закончилась. Сашка старается не обращать внимания на нытье подопечных; в этой маленькой группе он старший, и плевать, что двое из четырех участников похода пятнадцатилетние. Руководство поручено ему, он и должен довести ребят до места.

Синее-синее небо над головой, ни облачка, сейчас бы колодец, холодный горный ручей… губы пересохли, по лицу течет липкий пот. И тут кто-то из ребят увидел озеро.

Далеко внизу круглое голубое озеро! Все невзгоды позабыты, усталости словно и не бывало. С радостным воплем «Вода!!!» ребята устремляются к озеру. И замирают в нескольких шагах – прямо на их глазах голубая вода оборачивается поляной незабудок.

Саша смотрит то на незабудки, то на небо в незабудках. То, что внизу, тождественно тому, что наверху; то что наверху, аналогично тому, что внизу. А незабудки везде. Голубые цветы в глазах одноклассницы, с которой он ни разу так и не заговорил… Голубые цветы кружатся вокруг ребят, цветочной метелью. «Запомни меня», «Не забывай меня»…

– Решило правительство Москвы помочь театру на Таганке, объявило тендер на изготовление декораций, провели конкурс. Участвовали серьезные театральные мастерские, художественные студии, отдельные декораторы, художники с именами. Но неожиданно для всех, тендер выиграла компания, изготавливающая заборы, – рассказывает Константин Кедров. – А на заборы известно, какая краска идет – тошнотворно-зеленая.

В результате в театр приходит бумага, в которой главного режиссера Юрия Петровича Любимова просят отчитаться о количестве зеленой краски, которую он намерен потратить на декорации в следующем году.

Можно представить себе гнев Любимова. Когда еще помнится свой родной, несправедливо отобранный театр, строительные материалы для которого доставал сам Владимир Высоцкий. Актер лично ездил на кирпичный завод, где для него изготавливали какие-то особенные кирпичи.

В настоящее время театр на Таганке занимает роскошный подвал с разветвленными коридорами и разнообразными катакомбами. Всякий раз, оказываясь по своим делам в кабинете Юрия Петровича, Кедров боится затеряться и сгинуть в этих лабиринтах.

Потому что стоит не там повернуть, и вместо выхода ты вдруг оказываешься в чьей-то гримерке, в помещение для декораций или среди леса костюмов.

Юрий Петрович Любимов ненавидит театральную условность, он не желает терпеть на сцене ни воняющие клеем бокалы из папье-маше, ни какой-нибудь иной фальши.

Любимовские актеры могут играть вообще без грима, но режиссер делает это очень тонко и деликатно: все без грима, но один в гриме. Спектакль идет без декораций, не потому, что их априори не существует, а потому что одна деталь призвана заменить их все.

Любимов о Владимире Семеновиче Высоцком в роле Гамлета: «Я его выбрал как поэта, потому что Шекспир – поэт, Высоцкий – поэт. Он вытянет».

Работая над «Театральным романом» Булгакова, Константин Александрович Кедров этот самый спектакль пережил в жизни. Все, вплоть до самых незначительных деталей. В то время, когда Любимов проходил с актером сцену у машинистки, точно такая же сцена разворачивалась за кулисами, с Кедровым в главной роли.

Пока Кедров не отыграл весь спектакль, удачно избежав самоубийства героя в конце, постановка не могла сдвинуться с места.

Любимов привык, что зритель реагирует на созданный им символ, поэтому он очень удивился и возмутился, когда в зале начали смеяться и аплодировать репликам актеров. На спектакле «Сократ-оракул», проходящем в Греции, в зале сидели сократоведы, которые встречали взрывами хохота не сцены спектакля, а передающийся бегущей строкой Кедровский текст.

Поняв, что происходит, Любимов очень обиделся.

Любимов всегда с придыханием отзывался о творчестве Булата Шалвовича Окуджавы. Зная это, Кедров написал стихи для хора в «Сократе» на музыку Окуджавы к «Виноградной косточке».