Миссис По Каллен Линн
– Странно слышать подобный совет от человека, который настаивал на том, чтобы я написала о них статью. А потом, я слышала, вы сами ее написали? И что же с ней все же произошло? Не припомню, чтобы видела ее в «Трибьюн».
– Я бы никогда не стала настаивать на том, чтобы вы дописали эту статью. Стоило мне самой как следует присмотреться к чете По, и я немедленно забросила мысль написать о них.
Я посмотрела на журналистку. Что же ее так обескуражило?
Мисс Фуллер опустила поводья.
– Я с самого начала желала вам успеха, Френсис, во всем, что связано с вашим мужем. Я считаю, вы поступаете очень правильно, когда сами растите дочерей и зарабатываете на жизнь своими стихами. Не разрушайте из-за мужчины свою репутацию серьезного писателя. История не помнит любовниц великих людей, даже если они были талантливы.
Дети вместе с Мэри уже вернулись к нашей подстилке, а Бартлетты под руку шли следом за ними.
– Понравился лев? – спросила я, вздрогнув.
Маленький Джонни покачал головой:
– Он совсем беззубый.
– Ему выбили все зубы! – воскликнула Элиза. – Это так мерзко.
Мисс Фуллер погладила свои бусы:
– Это один из способов справляться со львами.
22
В следующую субботу стояла прекрасная погода, сизые голуби разгуливали по теплой брусчатке, преследуемые смеющимися и кричащими детьми, а на эстраде на Вашингтон-сквер немецкий оркестр выводил развеселое «ум-па-па». Отряды милиции на плацу практиковались в строевой подготовке, их форма была великолепна, а лица – свирепы. Если мексиканцы, совершавшие набеги на Республику Техас, подойдут ближе к Нью-Йорку, Седьмой полк достойно их встретит. День был так чудесен, что моих девочек и старших детей Элизы было не уговорить вернуться домой, хотя Джонни пора было спать. Мы оставили их с Мэри, взяв с последней обещание, что она не поведет их дальше парка и, уж конечно, не станет встречаться с кавалером.
Уже у Бартлеттов я спустилась вниз выпить воды. Какое же это облегчение – хоть ненадолго стать собой! Постоянно ходить с веселой миной, игнорируя все заботы брошенной жены и невозможные, странные отношения с мужчиной, очень утомительно. Я несла стакан в гостиную, намереваясь немного разобраться в своих ощущениях, когда наткнулась на мистера Бартлетта, читавшего журнал у открытого цокольного окошка. Его умасленные светлые волосы блестели на солнце.
– Ох, а я и не знала, что вы тут.
Он адресовал мне долгий взгляд и бросил журнал на стол.
– У нас в доме живет знаменитость.
Я посмотрела на обложку журнала: «„Бродвей Джорнал“, издатель – мистер По».
– Ваш маленький роман вызвал суматоху.
– Что вы имеете в виду? – встревожилась я.
В кухню зашла Элиза, развязывая ленты капора. Над ее плотно застегнутым лифом виднелось несколько капелек пота:
– Что за маленький роман?
Мистер Бартлетт скрестил руки на груди:
– Между миссис Осгуд и мистером По.
Элиза на миг застыла, а потом принялась снимать капор:
– Рассел, это некрасиво.
– Что некрасиво? Они обмениваются любовными стихами на глазах у публики и не ожидают, что люди станут как-то это комментировать?
Я почувствовала приступ тошноты и головокружения.
– Это же просто стихи. Стихи, которые пишут поэты.
– Так ты их посылала ему? – Взгляд Элизы молил о том, чтобы я ответила отрицательно.
– Под псевдонимом. – Кожу головы покалывало. Так вот почему в последнее время никто не приходит с визитами? Я-то думала, что дело в болезнях детей Бартлеттов и моем собственном отшельничестве. Люди меня избегают?
– Ваша маскировка не возымела успеха, – сказал мистер Бартлетт. – Все знают, что вы Вайолет Вейн, а По прячется за буквой «М».
Откуда?
– Я не знала! – воскликнула Элиза.
– Потому что ты очень занята детьми, – сказал мистер Бартлетт. Он подтолкнул журнал к нам с Элизой. – Сегодня утром три дамы спрашивали этот журнал у меня в магазине. Обычно его у меня нет, но на прошлой неделе о нем спросили три читательницы. У последней из них я спросил, что именно ее привлекло в этом номере. – Он сделал паузу. – И она сказала, что слышала, будто мистер По обрывает в нем флирт с миссис Осгуд.
Обрывает флирт? Я едва удержалась от того, чтобы схватить журнал и начать судорожно его перелистывать.
– Надеюсь, ты поставил ее на место! – воскликнула Элиза. Заметив, что муж смотрит в сторону, она добавила: – Ты же сказал ей, что никакого флирта не было, правда же?
Мистер Бартлетт поднял руки, чтобы утихомирить ее.
– Миссис Осгуд, как ваш друг и защитник в отсутствие мистера Осгуда, я настаиваю, чтобы вы прекратили писать эти стихи. Все это зашло слишком далеко.
Элиза взяла журнал со стола. Как же мне хотелось самой это сделать!
– Семнадцатая страница, – сказал мистер Бартлетт.
Она раскрыла журнал и прочла:
– К… тут пропуск. Автор – М. – Проведя по строкам пальцем, она наконец прочла вслух:
- У тихой пристани любви
- Приют нашли мы безопасный,
- Но неужели, добрый друг,
- На меньшее мы не согласны?[64]
Она подняла на меня глаза.
Так вот как он решил окончить наши отношения? Вот так публично и снисходительно?
Я заставила себя улыбнуться.
– Видите? Я просто «добрый друг».
– Ничего смешного, – сказал мистер Бартлетт. – Незачем вам быть добрым другом женатому мужчине. И вообще никем и ничем.
Кажется, именно так теперь и будет, если верить мистеру По.
– Как хозяин этого дома я настаиваю, – сказал мистер Бартлетт.
Элиза вгляделась мне в лицо.
– Не переживай, Фанни. Все забудется, пройдет.
Я кивнула, и все сжалось у меня внутри. Судя по всему, кое-что уже прошло.
Вечер ознаменовался прогулкой с Бартлеттами. Мы прошлись по Бродвею мимо большого дома мистера Астора до Сада Нибло. Погода благоприятствовала, и тут были буквально все. Единственное, чего мне хотелось, – это лечь в кровать, но пришлось пойти. Нужно было изображать, что появившиеся в журнале стихи ничего для меня не значат. Как только люди догадались, что авторами стихов были мистер По и я? Может быть, мисс Фуллер выведала это у мистера По, а потом раззвонила публике? Никогда еще моя «известность» не вызывала у меня таких тошнотворных чувств.
Когда мы прибыли в Сад Нибло, там уже блистало целое созвездие влиятельной публики. Как я и опасалась, тут было множество постоянных посетителей салона мисс Линч. Сблизившись во время наших вечерних разговоров, мы, естественно, прохаживались вместе. Вскоре я обнаружила, что прогуливаюсь по этому салону на свежем воздухе среди сотен разноцветных фонариков, волшебными гирляндами свисающих с деревьев, в обществе мистера Грили, мисс Фуллер и других знакомцев. Я приготовилась к тому, что они вот-вот начнут делать предположения и задавать вопросы.
Удивительно, но этого не произошло – сказалось хорошее воспитание моих знакомых. Но большинство женщин общалось со мной с тем холодно-вежливым видом, который обычно напускают на себя при разговоре с проштрафившимися бывшими друзьями или родственниками, а мужчины старались не ухмыляться. О нашей стихотворной переписке с мистером По не было сказано ни слова. В этом просто не возникло необходимости, люди просто слишком быстро улыбались да ненавязчиво отворачивались, стоило мне подойти.
Чтобы развеяться, я подошла к кружку, в котором стояла недавно приехавшая в город миссис Эллет.[65] Она как раз вещала о научных степенях своего мужа (их было четыре), когда в сад с Виргинией под руку вошел мистер По.
Прочно утвердившийся у моего локтя преподобный Гризвольд фыркнул:
– Явился – не запылился.
Пока члены нашей кучки здоровались с мистером По и его женой, на лице поэта было насмешливо-любезное выражение. Вот он посмотрел на меня, и в алом свете висящего у нас над головами фонарика я увидела, с каким любопытством следят за нами все присутствующие.
Я улыбнулась миссис По:
– Миленькое платье.
Взгляды публики заметались между нами, отмечая то, на что я обратила внимание сразу: ее платье было почти точной копией моего и по цвету, и по покрою.
Мистер Грили усмехнулся и зачерпнул очередную ложечку мороженого.
Мистер Брэди повел себя не так сдержано.
– Я растерян! – смеясь, заявил он. – По, это, должно быть, еще один ваш розыгрыш?
Миссис По заморгала, глядя на мужа.
– Какой розыгрыш?
– Моя жена не понимает, о чем вы, – холодно сказал мистер По. – Может быть, вам лучше все ей объяснить?
Я вспыхнула. Прежде чем мистер Брэди успел огорчить жену поэта, я сказала:
– Вы должны простить меня, миссис По. Чтобы заинтриговать читателей, я затеяла одну игру в журнале вашего супруга. Ведь я получаю за это деньги! Я отсылала в журнал глупые кокетливые стихи, а мистер По отвечал на них по доброте своей, пока в свежем номере на этой неделе не взмолился о том, чтобы известить обо всем его жену. – Я кивнула мистеру По. – И, похоже, это сработало. Мой друг, мистер Бартлетт, сказал, что в его магазине продажи журнала возросли.
Миссис По наморщила носик:
– Вам пришлось сделать это ради славы?
– Спасибо! – воскликнул преподобный Гризвольд. – Я именно так и думал! Меня весь вечер подмывало кое-что об этом сказать! Стыдитесь, сэр, – сказал он мистеру По, – за то, что нанесли ущерб нашей дорогой миссис Осгуд. – Он раздулся от праведного гнева, лишь слегка дрогнув под испепеляющим взглядом мистера По, и обернулся к жене поэта: – Сожалею, мадам, но проступок вашего мужа непростителен.
– Вся вина на мне, – быстро сказала я миссис По. – Мне хотелось известности, и я воспользовалась этой глупой и неподобающей уловкой. Ваш муж поступил абсолютно верно, положив этому конец своим стихотворением.
– А что ты написал, Эдди?
Алый фонарик раскачивался на ветру, бросая отсветы на мрачное лицо мистера По.
– Он написал, – заявил преподобный Гризвольд, осмелев, когда мистер По отвел от него гневный взгляд, – что для него она всего лишь добрый друг.
Мистер Грили и мистер Брэди восхищенно смотрели на меня, в сердитом взгляде мисс Фуллер явно читалось: «А я предупреждала!» – миссис По надула губы. Но от мученического выражения лица мистера По у меня перехватило дыхание. Гнев, сожаление и тревога сменились на нем гримасой убийственной ярости, и я испугалась за преподобного Гризвольда.
В этот миг, будто ниспосланные Небесами, в воздухе разлились звуки арфы. Все обернулись в поисках их источника и увидели некоего господина, который настраивал инструмент, расположившись под увитой розами решеткой. Рядом с ним, терзая в руках платок, стояла пышная женщина в черном.
Владелец сада, тучный мужчина, перечеркнутый цепочкой от часов, сделал знак подойти поближе.
– Дорогие друзья, спешу представить вам мистера и миссис Николя Шарль Бокса,[66] совершающих турне по Америке!
Все мы воспитанно двинулись в сторону арфиста и его жены, и на лице мистера По застыло холодное, надменное выражение. Окруженные толпой зрителей, оперная певица и музыкант исполняли произведения последнего. Когда они закончили, мое сердце наконец-то билось в нормальном ритме, и я с энтузиазмом и благодарностью присоединилась к аплодисментам.
Преподобный Гризвольд, заметив мой пыл, воскликнул:
– Ее голос словно флейта!
– А знаете, – под незатихающие аплодисменты сказала мне мисс Фуллер, – мы имеем удовольствие слушать «Бокса» в Нью-Йорке лишь потому, что их изгнали из Лондона. «Миссис Бокса» на самом деле миссис Бишоп, жена композитора Генри Бишопа. Они оставили Лондон под угрозой смерти. Прелюбодеяние там неприемлемо так же, как здесь.
Я продолжала хлопать.
К музыкальной чете присоединился некий господин со скрипкой. Он и арфист заиграли, музыка становилась все более насыщенной, пока наконец концерт не превратился в музыкальную дуэль. Каждый из соперников старался превзойти другого в музыкальности и виртуозности, и наконец скрипач ловко свернул на мелодию веселой польки. Толпа в восторге разразилась аплодисментами, а я незаметно выскользнула из нее и вышла за ворота.
Я быстро шла вдоль ограды из белого штакетника, окружающей сад, и вдруг услышала шаги за спиной. Минетта-стрит с ее преступниками была всего в нескольких кварталах, и я ускорила шаг. Тот, кто шел сзади, поступил так же. Я уже почти бежала, когда мистер По схватил меня за руку.
– Френсис, куда вы? Одной тут небезопасно.
– Со мной все в порядке!
Он без предупреждения вдруг притянул меня к себе. Моя шляпа упала на тротуар, когда он поцеловал меня.
Я отшатнулась. Мои губы стали мокрыми от его губ.
– Вы не можете так поступать! – Я дико огляделась по сторонам.
– Я думал, что смогу без тебя, что мне будет достаточно стихов. Я ошибся.
– Почему нет? Вам должно быть легко без меня обходиться, я ведь всего лишь добрый друг.
У меня перехватило дыхание, когда мимо, разрывая темноту фонарем и трясясь, проехала карета. Пока она была поблизости, я стояла, отвернувшись.
– Мои стихи были анонимными.
– Она нашла письмо, сопровождавшее стихи. Я допустил ошибку, оставив его в кармане.
Я попыталась припомнить, что могла написать в этом письме.
– Она знает, что ты мною интересуешься. – Он вздохнул. – Я боялся за тебя.
– Теперь все думают, что мы любовники.
– Думаешь, мне есть дело, кто что вообразил? – Он взял мое лицо в ладони и поцеловал меня.
Сзади раздался звук шагов, и мы отступили друг от друга. Миссис По, мелко ступая, подошла к нам, когда ее муж поднимал мою шляпу. Она поглядела на него, на меня, и уголки ее рта опустились, как у обиженного ребенка.
– Боюсь, мне надо идти, – тупо проговорила я. – Жаль, сегодня нам не удастся побеседовать.
Поглядев на меня, она презрительно нахмурилась и повернулась к мужу:
– Я устала, Эдди. Поедем домой.
Она раскашлялась, и мистер По сразу же увел ее, не сказав ни слова. Однако она все равно успела бросить через плечо полный незамутненной ненависти взгляд на мое платье, так похожее на ее собственное.
Лето 1845
23
В общей комнате Бартлеттов царила удушливая жара, но мне все равно хотелось глупо хихикать. Одного вида преподобного Гризвольда, сидящего на диване конского волоса и сжимающего рукой в белой перчатке стакан воды, хватило для возникновения подобного желания. А может, причиной была возмутительная похвальба относительно его обедов у маститых поэтов, приглашений в их замечательные дома и их хвалебные отзывы о его поэтических антологиях. А может, виновата возникшая в моем мозгу фривольная картинка, на которой преподобный отдается любовной страсти к своей мертвой жене. Хотя, вероятнее всего, дело было просто во мне самой. Знает ли мир более неуравновешенное существо, чем изнемогающая от вожделения женщина?
В воскресенье, меньше чем через неделю после нашей встречи в Саду Нибло, мистер По забежал на минутку к Бартлеттам сообщить, что поселился с семьей по соседству, всего в нескольких домах от них. Я не могла поверить, что он осмелился обосноваться так близко. Мало того, он стал захаживать почти каждый вечер после работы, предлагая то новую книгу для магазина мистера Бартлетта, то саженцы для палисадника Элизы, то южные идиомы для словаря. Он ни разу не сказал, что пришел нанести мне визит, изыскивая иные поводы. Но, даже когда он стоял ко мне спиной, вручая Элизе рассаду нового сорта роз, или наблюдая, как пишет за столом мистер Бартлетт, или, претворившись чудовищем, гонял по холлу восторженно визжащих детей, я все равно чувствовала, как его душа стремится к моей.
Эффект был сокрушительным. Существует ли более мощный афродизиак, чем висящий прямо перед глазами запретный плод?
Сейчас я цеплялась за любую возможность сосредоточиться на тяготившей меня беседе с преподобным Гризвольдом, будь то муха, ползущая по его лацкану, приглушенные голоса слуг внизу или негромкий треск, с которым игла Элизы протыкала натянутую на пяльцы ткань.
Все было бесполезно. Я блуждала в воспоминаниях о невозмутимой улыбке мистера По, о его жилистых запястьях и красивых длинных пальцах.
– Вы согласны, миссис Осгуд?
Я вдруг обнаружила, что розовое лицо преподобного Гризвольда обращено ко мне.
– Простите, я как-то не расслышала.
Морщина меж его бровей углубилась.
– Мисс Фуллер слишком далеко зашла в своей последней статье для «Трибьюн». – Он увидел, что я все еще не понимаю, о чем речь, и добавил: – В статье об этом безумном вермонтском проповеднике свободной любви Джоне Хамфри Нойесе.[67]
– Я ее не читала.
– Вы должны быть в курсе подобных вещей, моя дорогая. Вы известная поэтесса, и ваш долг – выступать против лжепророков.
– Благодарю за комплимент, но мне не кажется, что я должна этим заниматься.
– Это должны делать и вы, и все разумные, ответственные люди, – вознегодовал преподобный Гризвольд. – Этот человек – лжец. Он утверждает, что второе пришествие Христа уже состоялось, и было это в семидесятом году.
– Любопытно, откуда он взял эту дату? – рассеянно листая книгу, спросил мистер Бартлетт.
– Я именно об этом и спрашиваю! – сказал преподобный Гризвольд. – Это же полная чушь. Он говорит, что человечество живет в Новой Эре, когда каждый должен препоручить свою волю Богу, чтоб Тот действовал через него. После этого все, что бы ни делал препоручивший, считается «превосходным», потому что это воля Бога.
– Какая милая установка! – Элиза протащила шелковую нить сквозь ткань. – Твори, что пожелаешь, и заявляй, что это Бог тебя заставил.
Мистер Бартлетт нахмурился, словно раздраженный тем, что против своей воли втягивается в разговор.
– И что, Маргарет согласна с этим человеком?
– Ну, она находит интересной его теорию о том, что традиционный брак грешен по своей сути. У Нойеса есть странное представление, что супружество нечестиво, если пару связывает не только любовь в чистом виде. Мол, лишь тот факт, что мужчина официально женат на женщине, не дает ему никаких прав на тело жены.
– Есть мужчины, которые не относятся к своим женам по-доброму. – Элиза посмотрела на мистера Бартлетта, который опять погрузился в книгу. – Ни общество, ни закон таких женщин практически не защищают. Быть может, мисс Фуллер протестует именно против этого.
– Возможно, это верно в отношении дикарей из Файв-Пойнтс, – сказал преподобный Гризвольд, – но не относится к воспитанным людям. Мы почитаем наших женщин. Я буду лелеять ту, что согласиться стать моей женой. – Он поставил свой стакан. – Миссис Осгуд, буду откровенен: я никогда не стал бы обходиться с женщиной так, как обошелся с вами ваш муж.
Воцарилось потрясенное молчание. Потом мы с Элизой одновременно принялись протестовать. Преподобный Гризвольд поднял руку:
– Пожалуйста, не надо. Мы все знаем, что представляет собой мистер Осгуд. Он – развратный, бессовестный, отвратительный негодяй. Мой друг, издатель из Цинциннати, написал мне о нем нечто шокирующее. Вам известно, что ваш муж, не скрываясь, живет с богатой разведенной женщиной?
Элиза прикрыла рот рукой. Преподобный Гризвольд мрачно улыбнулся.
– Миссис Осгуд, пришло время сорвать бинты, чтобы рана могла зажить. Я хочу помочь вам. Пожалуйста, позвольте мне это сделать.
Где могут сейчас быть мои дочери? Только бы они этого не слышали! Или я пыталась защитить не их, а себя?
Преподобный Гризвольд опустился на одно колено, а потом потряс меня еще больше, взяв мою руку:
– Я рассматриваю возможность вступления в брак с милой и весьма влиятельной дамой старше меня летами, с которой познакомился в Чарльстоне. Если я приму решение на ней жениться, то смогу сделать ее счастливейшей женщиной в мире. Но достаточно одного вашего слова, миссис Осгуд, всего одного слова, и я незамедлительно откажусь от этих планов.
– Мои поздравления.
Он сел обратно на свое место, очевидно ожидая, что я еще скажу. Напольные часы зловеще тикали в своем углу.
– Как ее зовут? – спросила Элиза.
– Шарлотта Мейерс, – раздраженно ответил преподобный.
Дребезжание дверного звонка заставило нас замолчать. Вошла Кэтрин и объявила о мистере По. Преподобный Гризвольд вскочил на ноги.
– Зови его, – закрыл свою книгу мистер Бартлетт, не обращая внимания на гримасу, появившуюся на лице преподобного Гризвольда, и мое внезапное оживление.
Мистер По обошел всех, здороваясь. Ко мне он подошел в последнюю очередь и с легкой улыбкой поклонился.
– У меня хорошие новости, – сказал он. – В октябре меня пригласили выступить в Бостонском лектории.[68]
– Замечательно, – сказал мистер Бартлетт, пожимая ему руку, – пусть они тоже познают вкус вашего волшебства.
– Там весьма эрудированная, утонченная публика, – сказала Элиза. – Поздравляю вас.
Во всей внешности мистера По проступил какой-то мальчишеский восторг. Его обычно угрюмое лицо с темной, ставшей еще более длинной бородой озарилось столь редкой, открытой улыбкой.
– Мне всегда хотелось выступить перед этими напыщенными занудами. Тот, кто сможет понравиться бостонцам, сможет понравиться кому угодно.
– Так и есть, – сказал мистер Бартлетт.
– Полагаю, вы считаете мистера Нойеса пророком? – вдруг резко спросил преподобный Гризвольд.
– Пардон? – обернулся к нему мистер По.
– Мистер Нойес с его свободной любовью. Полагаю, вы его поддерживаете.
Элиза проткнула ткань иголкой:
– Мы беседовали о том, что брак нечестив, если супруги не любят друг друга. – Она откашлялась. – Среди прочего.
Все еще в хорошем настроении, мистер По уселся на стул у камина:
– С этим я согласен.
– Значит, согласны, – пробормотал преподобный Гризвольд.
– А вы находите любовь чем-то возмутительным? – спросил мистер По.
– Конечно, нет, – хмыкнул преподобный Гризвольд. – Но для брака важны и многие другие вещи. – Он снисходительно улыбнулся мистеру По. – Например, насколько муж способен обеспечить жену. Может ли он арендовать дом, позволить себе экипаж, лучших докторов на случай, если жена занеможет. Для женщин все это имеет большое значение.
Радостное выражение пропало с лица мистера По.
Вот злобная гадина!
– Так вы поддерживаете идею брака без любви, преподобный Гризвольд? – спросила я.
От того, как резко прозвучали мои слова, Элиза заморгала.
Тонкие ноздри преподобного Гризвольда раздулись.
– Вы делаете из меня какого-то людоеда! Да, любовь в браке важна, как глазурь в торте, но решающее значение имеют уважение и обязательства. Прошу прощения, но вы представляете себе, каким станет общество, если пары будут немедленно расставаться, утратив взаимную любовь?
– Боюсь, я согласен с преподобным Гризвольдом, – сказал мистер Бартлетт. – Половина пар разведется, дай им волю.
Элиза перестала вышивать.
– Ты развелся бы со мной, Расселл?
Он нахмурился над своей книгой:
– Не говори глупостей.
Расстроенное выражение лица Элизы заставило меня призадуматься. Я всегда считала их такой счастливой парой!
– По моему глубокому убеждению, – сказал мистер По, – брак освящает единение двух душ, а не приказ закона.
– Значит, по-вашему, все мы должны рыскать в поисках любовных связей? – воскликнул преподобный Гризвольд.
– А по-вашему, абсолютно немыслимо, – тихо сказал мистер По, – чтобы люди заботились друг о друге исключительно из любви и взаимной симпатии, а не по обязанности? – Он искал моего взгляда, и я смело посмотрела ему в глаза. Сердце мое воспарило от любви.
Преподобный Гризвольд перевел взгляд с него на меня и обратно, схватил со стола свой стакан и звучно допил его содержимое. Возвращая стакан на место, он улыбался вежливой, жестокой улыбкой.
– Возможно, у не освященной узами брака любви есть одно преимущество. Я как-то слышал, что испанцы верят, будто дети любви – дети, зачатые во грехе, – красивее, чем отпрыски законных союзов. Но, думаю, дело в том, что у испанской аристократии приняты браки между близкими родственниками. У двоюродных брата и сестры, конечно, может родиться весьма странное с виду потомство. – Он выдвинул вперед нижнюю челюсть и проговорил, пришепетывая: – Вот откуда этот ужасный подбородок Габсбургов. – Довольный тем, что ему, как он думал, удалось уязвить мистера По, он повернулся ко мне: – Вы, должно быть, думаете, что я не большой любитель женщин, миссис Осгуд.
– Уверяю вас, ничего подобного.
– О, но это не так! – воскликнул преподобный Гризвольд. – Я считаю, что женщины превосходят мужчин. Мы нуждаемся в том, чтобы они помогали нам контролировать наши базовые желания.
– А что, если женщина не хочет их контролировать? – спросила я.
Он мгновение смотрел на меня, а потом рассмеялся.
– Что, если у женщины есть свои собственные желания?
Он поморщился.
– Почему женщины всегда должны отрицать свои желания? И почему мужчины должны это делать? Это же совершенно противоестественно!
Мои слова повисли во внезапно наступившей тишине. Наконец Элиза мягко проговорила:
– Чтобы не уничтожить всю нашу цивилизацию. Чтобы продолжать существовать и ладить между собой, нам нужны правила.
Мистер Бартлетт прочистил горло:
– Кстати, раз уж зашел разговор. Мистер По, я должен поговорить с вами о правилах, принятых в речи южан. Я как раз работаю над посвященным этой теме параграфом моего словаря.
Общий разговор прервался. Теперь мистер По и мистер Бартлетт беседовали об одном, а я, Элиза и угрюмый преподобный Гризвольд – о другом. Слушая громкие разглагольствования преподобного о новых часах, установленных в реконструированной Церкви Троицы,[69] я ощущала на себе взгляд мистера По.
– Это самые большие часы в мире, – говорил Элизе преподобный Гризвольд. Видимо, чтобы наказать меня, он многозначительно старался держаться ко мне спиной, хоть мы оба и сидели на диване. – Они будут как перо в шляпе церкви, а она – уже самое высокое здание Нью-Йорка. На прошлой неделе я обедал у «Дельмонико» с тамошним викарием, и он сказал, что им пришлось тяжело, когда на циферблат устанавливали минутную стрелку. Кажется, она просто невероятно огромная, в человеческий рост.
– Угу, – не отрываясь от шитья, пробормотала Элиза.
– Как интересно, не правда ли? Я бы с удовольствием сводил вас туда, дорогая моя. Мы с викарием хорошие друзья… я уверен, что смогу уговорить его устроить для нас экскурсию.
– Спасибо за предложение! – Элиза скривила губы в улыбке.
– Я буду просто счастлив сделать это для вас, милая леди. – Он еще более демонстративно обратил ко мне спину. – Мы могли бы пообедать у «Делмонико». Лоренцо тоже мой добрый друг, думаю, я мог бы убедить его сбить для нас шарлот русс,[70] там ее славно готовят.
Я не могла больше выносить невозможность поговорить с мистером По, когда он тут же, в этой комнате, и я так его жажду.
– Прошу меня простить.
Преподобный Гризвольд удовлетворенно скрестил руки на коленях:
Читать бесплатно другие книги:
