Не стреляйте в рекламиста Гольман Иосиф
— Ты левша? — не к месту спросил Ефим. Оба расхохотались.
Они вернулись за свой столик.
— Чего ты им сказал?
— Попросил, чтобы извинились.
— А они?
— Думают. — Ефим очень бы хотел узнать результаты их раздумий, но ему ничего не оставалось, как ждать. Вероятность того, что ему все-таки набьют морду, еще была, но небольшая. Более вероятно, что они смоются. А это уже полпобеды.
Наглый пришел минуты через две. Что-то мямлил про дембель, про то, что девицы к солдатам плохо относились, и прочую муть. Ефим его благосклонно простил. Он крепко опасался, что старший передумает.
А потом Наташа пригласила его в гости к тетке.
— Я опоздаю на автобус.
Ефим жил под Москвой.
— Там можно остаться. Квартира большая.
— А тетка?
— Нет проблем.
Ефим согласился. Он окончательно потерял голову. Позвонил только маме, предупредил, что останется у друга в общаге.
Квартира оказалась роскошной. Комнаты три, а может, и четыре. Потолки высоченные! Очень удивительно после Ефимовой «хрущобы». Поверху — у самого потолка — лепнина.
Все поражало Ефима. Но больше всего — известие, что тетки нет, и сегодня уже не будет: уехала к сестре в Подольск, с ночевкой.
Береславский ничего не понимал. Поэтому с удовольствием отключил голову, предоставив все судьбе.
Наташа напоила его чаем с домашним вареньем. Потом включила стереомагнитофон с огромными катушками и здоровенными, подвешенными к потолку, колонками. Живут же люди!
И пригласила Ефима на танец.
«Битлы» пели что-то нежное, Ефим обнимал свою Гюльчетай. Она мягко, но четко очертила круг, доступный для его рук. Он не был слишком широк.
— Ты что, влюбился в меня? — наконец спросила она.
Береславский терпеть не мог литературных штампов, но, заглянув в ее глаза, не вспомнил ни одного эпитета, кроме «бездонные».
— Похоже, — внезапно охрипнув, ответил он.
— А раньше не влюблялся?
— Много раз, — честно ответил он. И честно же поправился: — Так — ни разу.
— Подожди меня, — прошептала Наташка, даже не дождавшись конца танца. Вернулась минут через пять, в желтом махровом халатике, под которым не было ничего.
…Ефиму весь день суждено было удивляться. Он просто-таки уже привычно удивился, поняв, что он — первый Наташкин мужчина. Видно, судьба.
На следующий день они объявили о предстоящей свадьбе. Два месяца из трех положенных они буквально не расставались. И, что поражало Ефима, ему ни капли не надоедало. Всю юность он боялся свадьбы, и вообще — моногамных отношений. Ведь надоест же рано или поздно. А здесь не только не надоедало, а становилось своего рода наркоманией. Уже и два часа учебной пары было трудно высидеть, чтобы не увидеть ее.
Береславский прекрасно понимал, что всем верховодит Наташка. Она все решала за обоих, несмотря на всю его «крутость». Но почему-то и это обстоятельство его никак не расстраивало.
Значит, судьба. Эту фразу с идиотской улыбкой на челе он повторял теперь часто.
Родители и того и другой не были в восторге от их матримониальных планов. Но, зная своих деток, понимали, что сопротивление бесполезно. А потом — уж слишком много счастья было в глазах ребят.
А еще через несколько дней Береславский уехал на сборы. Безумно скучал, понятно. И Наташка безумно скучала. Еще месяц — и была бы другая история. Но Наташка пошла на вечеринку к двоюродной сестре. И там познакомилась с Никитой.
Так себе Никита. Не Ефим. Но в упрямую Наташкину голову вдруг заползла идея, что до свадьбы нужно что-то попробовать еще. Убедиться, что ли? А тут подвернулся Никита.
Наташка попробовала. Убедилась. Тут же впала в истерику, до полусмерти перепугав ни в чем неповинного Никиту. Проревела два дня. Подумывала, не отравиться ли?
Но здоровое начало взяло верх, она пошла в институт, а там втянулась.
Когда Береславский вернулся, она, чтобы все было по-честному, рассказала ему о случившемся. Он выслушал молча. Потом повернулся и вышел. На четыре года.
За это время он многое успел. Например, жениться и развестись. Написать повесть и кандидатскую диссертацию. Сделать кучу глупостей, которые и перечислять-то неохота.
Она окончила вуз, распределилась в Москву. При встречах (были общие знакомые) не подходила, но он часто ловил на себе ее взгляды. Замуж не выходила, детей не рожала. Зато быстро делала карьеру, что при ее характере и теткиных связях было логично.
Через четыре года они снова встретились в пансионате. Ефим думал, что случайно. Наташка знала, что нет. Все закрутилось снова, но уже без семейных ожиданий.
С тех пор так и тянется. Иногда Береславский и год не заезжает. А иногда — по два раза в неделю. Последний раз — месяца три назад.
Странный роман.
* * *
Дом у Натальи хороший. С консьержкой. Она Ефима знает. Здоровается.
И лифт неисписанный. Ни в каком смысле. Звонок с мелодией.
— Привет, Наташка.
— Заходи.
Ни удивления, ни смятения в раскосых восточных глазах. Она и сейчас безумно красива. В руке — дорогая шариковая ручка.
— Я тебе не помешал? — на всякий случай спросил Ефим.
— Ты мне никогда не мешаешь. Раздевайся, я тебя накормлю.
— А чего с ручкой встречаешь?
— Завтра мой доклад у министра.
— Может, все же потом заехать?
— К черту министра! — жестко сказала Наташка и обняла Ефима.
«Опять меня, кажется, изнасиловали», — смущенно подумал Береславский. Максимум, что он мог сделать самостоятельно — это расстаться с Натальей. А вот сблизиться — тут инициатива ему не принадлежала.
Потом Наташа писала свой доклад, а Ефим смотрел телевизор, держа наготове «мобильник».
Огоньков, точнее его ассистент, позвонил вовремя. Береславский проговорил текст сначала ему, потом в прямой эфир. Сашка в его речи был почти былинный герой, а ошибка гангстеров была расписана в деталях: как весь дом маялся во время евроремонта настоящей мишени, как тот вовремя смотался и как подставились, как всегда, простые скромные труженики. Заканчивался взволнованный спич тирадой о том, что если б все были, как Сашка, проблема бандитизма решалась бы на корню.
Ефим был профессионал, и, хотя говорил подозрительно связно, вряд ли кто-то из слушателей заметил сговор между позвонившим и ведущим. А слушателей было ни много ни мало — под два миллиона.
Наташа с большой тревогой выслушала Ефима с телеэкрана. Ее глаза теперь не были решительными, а сама она не походила на целеустремленную деловую женщину.
— Давай тебя в Ташкенте спрячем, — тихо попросила она. — Мои друзья там теперь в больших чинах.
— Обойдется. Не переживай.
Но Наталья переживала. Тихо поплакала в ванной. Бросила возню с докладом. Ефим с огорчением заметил, что его мучительница-соблазнительница сильно постарела. Менее заметно, чем он сам, но все равно заметно. И к его обычным чувствам к Наташке добавилось еще одно: жалость. И пронзительное понимание: она — часть его жизни.
А другой жизни уже не будет.
ГЛАВА 18
Пейджер Беланова запиликал, когда за окном еще была ночь. Ему передали приглашение на день рожденья, звали к 6.30 по известному адресу. Для постороннего уха — нормально. Но Андрей понимал, что речь идет о шести утра, иначе бы звали на 18.30.
Настроение было хуже некуда. Да и вызов был неожиданным и очень неприятным. Из всего, что Андрей с легкостью обещал важному очкарику, не было сделано ничего. Беланову уже сообщили, что бухгалтер жив-здоров, и в тюрьме его вряд ли достать. А организовывать перевод довольно опасно. И силами самого Андрея неосуществимо.
Семью бухгалтера тоже убрать не смогли. Андрей выяснил, что Петруччо взяли менты, и, судя по визиту маленького сыщика, не только взяли, но и раскололи. Беланов аж вздрогнул, вспомнив события вчерашнего вечера.
Но надо смотреть правде в глаза. Он, Андрей, бывший офицер, вчера убил действующего офицера.
Что ж, черта подведена. И не надо никакой достоевщины. Теперь, как на войне: или — ты, или — тебя.
Реально его никогда за это не возьмут. Петруччо вряд ли даст связный словесный портрет: уж больно глуп. А ни имени, ни адреса он не знает. По криминальным картотекам Андрей, разумеется, не проходит. Короче, все это отвратительно, но не опасно.
Гораздо хуже, что он не выполнил задания. Это опаснее всех сыщиков, вместе взятых. Здесь все шло наперекосяк. Бухгалтер жив. Его семья жива. Поиски настоящего бухгалтера тоже пока ни к чему не привели. Хотя здесь как раз следы появились.
Вот что важно! Работодатели не должны узнать о вчерашнем эпизоде! Они могут не захотеть работать с убийцей милиционера. Не из моральных соображений, конечно, усмехнулся Андрей. А из соображений безопасности при случайном «проколе». Узнают — уберут.
Нет, нужно заканчивать с этой историей и менять место жительства. В принципе, у Андрея есть серьезные предложения из Приднестровья, с Северного Кавказа и даже из дальнего зарубежья. Его бывшие соратники, покинув «контору», обрели широкий ареал рассеяния и нигде не были на последних ролях. А Беланов у профессионалов всегда будет в почете. Так что — трудоустроится как-нибудь. Года на три. А там, глядишь, все заглохнет.
Он побрился, привел себя в порядок и поехал на встречу.
Прямого начальника Беланова, Благовидова Павла Анатольевича, подчиненные за глаза звали «генералом». За осанистость, басистый голос и начальственные привычки. Хотя генералом он не был никогда. Уволился со службы в звании полковника. Уволился сам, потому что над головой сгущались тучи: бывший руководитель подразделения, ведавшего борьбой с инакомыслием, полностью нашел себя в постперестроечном пространстве. Он, не снимая формы и прикрываясь для многих еще магическим удостоверением, попросту выбивал из новых бизнесменов долги. Настоящие или мнимые — его не интересовало. Важно было, что заказчик, в случае успеха, отдавал от 30 до 50 процентов возвращенной суммы.
А тучи собрались потому, что Павел Анатольевич ошибся с очередным должником. То ли не боязливый попался, то ли платить было нечем, но после его жалоб, хотя доказать ничего не смогли, управление собственной безопасности положило на полковника глаз.
Павел Анатольевич никогда не страдал недостатком ума (причина неосторожности была в другом: после стремительной смены строя у многих «поехала крыша»), поэтому он почел за лучшее написать рапорт, тем более что и дома, и даже в более надежных и удаленных местах он успел заложить определенные суммы. На чей-то взгляд — мизерные, но вполне достаточные, чтобы обеспечить добротное зарубежное образование его единственному внуку.
А главное — Павел Анатольевич вовсе не собирался останавливаться на достигнутом. Единственная корректива — он больше ничего не будет делать своими руками. Ведь вокруг так много дураков!
Сейчас настроение Благовидова было не самым лучшим. Своего большого Шефа он видел нечасто, и сегодняшний вызов, — второй за три дня, да еще в такую рань! — говорил о том, что дело серьезно. Была здесь, конечно, и радостная деталь. Молодой и прыткий Беланов конкретно обгадился, слишком широко раскрыв рот. Он прямо очаровал Шефа в прошлый приезд, заставив Благовидова здорово поволноваться. Но все, что ни делается, — к лучшему. Теперь с «генерала» взятки гладки, а Беланов полностью «в пролете».
Павел Анатольевич достал из внутреннего кармана фоторобот, который на самом деле был сильно похож на добротный портрет. Волевой подборок, чуть шире обычного расставленные глаза, почти классический нос — Беланов был бы вполне доволен своим портретом, если бы художник не придал его лицу выражение силы и злобы одновременно.
Все, пропал Беланов. Убил мента, попал со своей практически фотографией в федеральный розыск. Сгорел, как свеча. А то давеча почти напугал Павла Анатольевича. Да жилка оказалась слабой. Опыта не хватило, знания жизни.
Благовидов удовлетворенно потянулся в необыкновенно комфортном кожаном кресле. Умеют люди жить! Павел Анатольевич даже позавидовал: его жена никогда не сумела бы выбрать столь удобное «сидалище». Она бы взяла что-нибудь эдакое, с позолотой и рюшечками. Надо быть богатыми в третьем поколении, чтобы научиться покупать такие безумно дорогие и неброские вещи, как те, что его сейчас окружали. Да и Милочка, радость его нечаянная, тоже не обладала воспитанным поколениями вкусом.
Ничего. Им не дано — его внук научится. Ему уже 10 лет, и старой жизни он практически не застал.
В приемную стремительно вошел Шеф. Имея фамилию Дурашев, и из гордости ее не меняя, начальник Благовидова был умнейшим человеком. Смешно, но его папа в свое время проходил по отделу Благовидова как умеренный либерал. Так, ничего особенного. Книжки, анекдоты, кухонное вольнодумство. Даже не вызывали на беседу — времена уже поменялись. А сынок вон как скакнул. На самый верх выход имеет.
Благовидов очень уважительно относился к Шефу, отнюдь не испытывая традиционного для военных пренебрежения к штафирке-штатскому. Бородка, очечки, лысина — традиционный интеллигентский набор скрывал острый и быстрый ум, жесткость и решительность. Недаром он четвертый год на своей должности. Его предшественники и года не выдерживали, уходили мемуары писать.
— Докладывайте, Павел Анатольевич. — Он опустился в соседнее кресло. В 7 утра Шеф уже вовсю работал. Может, вообще не ложился?
— К сожалению, мало что могу доложить, Виктор Петрович. Отвлекающую операцию проводил Беланов, я им с того времени не командовал. Знаю, что там все неудачно. По главной цели установлено направление, где разыскиваемый скрывается. Во время ошибочной акции у бухгалтера он с женой покинули квартиру, в чем были, и уехали на поезде Москва-Феодосия. Сейчас мы прокачиваем все Крымское побережье.
— Почему — побережье? Он не мог сойти раньше?
— Его видели на вокзале в Феодосии. Но уже в линзах. Билеты в Москве они покупали буквально бегом, поезд уже отходил. Там он сильно засветился.
— Значит, если отвлечение не удалось, наши конкуренты тоже могут знать направление.
— Смотря кого вы имеете в виду. Если его бывших хозяев, то вряд ли. Им не до него. А если моих бывших коллег — боюсь, что да. Здесь важна скорость. У них, конечно, больше ресурсов. Но мы ведь их информацию тоже используем.
— Да, слава богу, эта возможность не потеряна. Но противодействие ощущается. Как скоро вы найдете документы?
— Как повезет. Врать не буду. Работа идет очень напряженная. Теперь еще один вопрос: что делать с бухгалтером? Считаю, что его трогать уже не надо.
— Конечно. Мы же не людоеды. Сейчас его смерть только проблем добавит. А вот директор их нам очень мешает.
— Да, я смотрел вчера телевизор.
— Не только телевизор. Возьмите, почитайте. — Он бросил «генералу» утреннюю столичную «молодежку». Она еще пачкалась краской. Тираж — полтора миллиона. На первой странице, в самом читаемом углу, заголовочек: «Киллеры ошиблись адресом и скончались».
Благовидов скривился. Столько шума точно не нужно никому. Ни им самим, ни их противникам. Документы нужно только найти. Их не нужно обнародовать. Никому не нужно. Это как ядерная бомба: хорошо ее иметь и плохо — использовать. Даже с противником можно всегда договориться. Но если бомба попадает в третьи руки, — скажем, мелким политическим террористам, — то опасность грозит уже всем.
— Ладно. С директором разберемся.
— Его надо только придержать. Больше ничего.
«Гуманист какой, а?» — незаметно ухмыльнулся «генерал». А вслух сказал:
— Нет проблем. Но у меня еще новость, и, к сожалению, тоже неприятная.
— Не многовато ли неприятных новостей? — сверкнул очками Шеф.
— Простите, но я не мог этого предвидеть. Беланов выведен из-под моего руководства.
Павел Анатольевич не произнес, но оба поняли подоплеку: «Вами выведен, Виктор Петрович».
Сейчас Благовидов чувствовал себя гораздо более уверенно, чем два дня назад. Беланов, обещавший быстрые решения, провалился, да еще и проблем наделал. Новых людей посвящать Шеф, разумеется, не желал. Ресурс сужался, и роль Благовидова, соответственно, росла. Он постарается больше не подводить Шефа.
— Значит, речь не о «Сапсане»? — успокоился Шеф.
— Да бог с ним, с «Сапсаном». ЧОП управлялся втемную. Одна нить оборвана бухгалтером, а других нет.
— Так в чем же дело?
— Беланов, похоже, вчера убил офицера милиции. По крайней мере, ищут этого человека. — Он положил перед Дурашевым фоторобот.
— Зачем он это сделал? — скривился Шеф. Он не любил узнавать о таких неприятных делах.
— Окружил себя уголовниками. Вот и попал в проблему.
— Где он сейчас?
— Должен ехать сюда.
— Зачем?
— Я не могу разбираться с ним без вашего разрешения.
— Хватит шума по этим вопросам. Делайте что хотите. Я с ним встречаться не намерен. Даже близко к приемной чтоб не подходил.
— Я и не собирался его сюда приводить. Хорошо. С этого момента проблема закрыта.
— Ладно бы так, — проворчал Дурашев. — Итак, подводим итоги. Вы ищите этого…
— Семенова, — подсказал Благовидов.
— Да. Забираете то, что у него. Привозите мне. Лично отвечаете, чтобы ни копий, ни утечек.
— Не маленький. — Теперь Благовидов мог себе позволить обидеться. Шеф пропустил колкость мимо ушей.
— Директора этого агентства…
— «Беор», — снова выручил «генерал».
— …притормозить. Ситуация разрядится, поговорю с ним. Парень способный. — Дурашев вздохнул. — Я навел справки — мы нашли в работе семь пиар-единиц. И я не уверен, что обнаружили все. Это за один день и без материальных ресурсов.
— Купировали?
— Только три. Свобода печати, чтоб ее… — вдруг улыбнулся Дурашев. — Кстати, с директором на дурачка не получится. Он с лету отверг наживку, а по его телефону звонят самые разные люди. Например, адвокат Климашин, генерал милиции Иванов. И ваш бывший сослуживец подполковник Ивлиев. Тот — вообще «крыша» «Беора». Вам такие известны?
— О первом читал. Второго не знаю. А с Ивлиевым немного знаком. Он работал в оперативных службах, в собственной безопасности. Авторитетный товарищ, несмотря на невысокое звание, — Благовидов постарался не показать, что его ущемило сообщение. Значит, по этому делу у Шефа работают не только он и Беланов. Хитрый, черт! Тройная страховка. «Ничего. Мы тоже не лыком шиты. Три года без проколов. Придержим его. Без проблем».
— Все, — закончил аудиенцию Дурашев. — Теперь ваша игра. Чтоб эта страница была перевернута.
— Есть, — ответил Благовидов и покинул кабинет.
Дурашев на минуту прикрыл глаза. Сейчас бы лечь и заснуть! Но неотложных дел было еще слишком много.
Он считал себя государственным человеком. Да, наверное, и был таковым. В отличие от многих других чиновников, не строил себе дач за казенный счет и не брал взяток за удобный дележ госсобственности.
Он строил не дачу. Он строил будущее страны. И, как это характерно для государственных деятелей (не только в России), искренне считал, что цель оправдывает средства.
Если необходимо избежать скандала, который может привести к смене правительства и повороту колеса истории назад, значит, можно все. Можно убить случайно попавшего в эту историю человека. Можно уничтожить его семью. Что ж поделать, цена ставки слишком велика. В конце концов, разве он не уничтожает этой убийственной круглосуточной работой свою собственную жизнь? Почему же он не вправе требовать того же от других?
А вообще человек он нормальный. Изменилась ситуация, нет необходимости в ненужных смертях, и их не будет.
Если же для блага социума потребуются новые — ну что с этим поделать! Для России права отдельно взятого человека — химера еще на многие века. Здесь важнее благо общества. А оно не есть простое арифметическое суммирование. Великая цель оправдывает самые грязные средства. А иначе — нельзя. Невозможно выиграть войну, не посылая на смерть. Если бы Петр не угробил миллион человек на гиблых берегах Невы, не было бы великого Петербурга. И не было бы великого Петра.
Нет, совесть никогда не мучает Дурашева. И то, что он при любой свободной минуте стремится в свою любимую маленькую церковь на Пятницкой — не имеет отношения к работе. Просто его душе не хватает покоя.
Метрах в двухстах от здания на условленном месте стоял «Мереседес» с тонированными стеклами. Если хочешь в Москве выглядеть незаметно — купи себе «Мерседес-320». Очень неброская модель. Даже ранним утром похожие автомобили то и дело проскакивали мимо. То ли развозили трудоголиков на работу, то ли алкоголиков — из ночных клубов.
Вышколенный водитель вышел из салона, а Благовидов сел, мягко захлопнув дверь.
Беланов сидел напряженный и злой. Ему не понравилось, что его никто не ждал по назначенному месту встречи. Кроме водителя. Ему не понравилось, куда его привезли. Это Благовидов считал, что Беланов не знает Шефа. Беланов много чего знает, но не все знания демонстрирует. Еще больше ему не понравилось, что, будучи без предупреждения привезенным на встречу с Шефом, он перед его четырьмя глазами так и не предстал. Может, его судьбу уже решили?
— Чего напрягся? — улыбнулся Павел Анатольевич. — Расслабься. Нас простили. Но ты опять переводишься под мое крыло. Бухгалтер тоже прощен. — Он дал ему взглянуть на прихваченную со стола «молодежку».
Андрей немного успокоился.
— Ты успеешь отозвать своих собак?
Беланов кивнул.
— Не тяни. Сбрось им по сотовому на пейджеры. Да, кстати. Про мой день рождения помнишь?
— А как же, — улыбнулся Андрей.
— Ты приглашен. Возьмешь у секретаря билет. Прокатимся по Москве-реке на пароходе.
— Спасибо. Не ожидал, — честно признался Беланов.
— Да ладно тебе! Свои люди. — Благовидов закряхтел, вылезая из машины. — Сегодня к вечеру сброшу тебе новое задание. — Он пошел к своей машине, а вернувшийся водитель повез Беланова к его «Форду». Точнее — к месту работы Благовидова.
Беланов никогда не подъезжал близко к реальной цели визита.
Андрей, подходя к машине, привычно осмотрелся. Все чисто. Для себя он уже решил, что работает на Благовидова последние дни. Не то чтобы подозрения появились, но практика показывает, что перестраховка никогда не бывает лишней. Надо по максимуму взять «бабок» и уехать.
Неплохо бы все же «замочить» этого бухгалтера. Нельзя давать неудачам закрепляться. Практика прецедента казалась Беланову совершенно справедливой, а живой бухгалтер, безусловно, был прецедентом. И пренеприятнейшим. Он ставил под сомнение весь профессионализм Беланова.
Другое дело — бухгалтерская семья. Ей просто повезло. Там — ошибка Петруччо. И то, с опером, повязавшим Петруччо, Беланов рассчитался самым радикальным образом. Так что пусть живут.
На директора «Беора» он вывел серьезного парня, в некотором роде — крестника, который ведет того жестко. Машина директора честно таскала на днище магнитный радиомаяк, так что требовалось только выбрать момент. Но теперь и это отменим. Директор тоже прощен Белановым. В конце концов, этот ловкий малый больше всего нагадил в суп Благовидову, которому все расхлебывать. Вот пусть и хлебает полными ложками.
Он достал ключи и оглядел машину. Все как всегда. Если не считать того, что крошечная полоска бумаги, лично наклеенная Андреем так, чтобы она касалась и капота, и крыла, была порвана посередине. Очень маленькая полоска. Даже Беланову приходилось вглядываться, чтоб разобраться. Так что тот, кто в рассветном сумраке копался в машине, никак не мог ее разглядеть.
Беланов повернулся и быстрым шагом пошел к метро.
Один день вперед
(Заметка из молодежной газеты)
Угонщик потерпел неудачу и растроился.
Вчера в середине дня в тихом дворе неподалеку от Мясницкой прогремел взрыв. Прибывшие специалисты обнаружили еще дымящийся обгоревший остов «Форда-Сиерры». По счастливой случайности никто из жильцов не пострадал.
Чего не скажешь про водителя автомобиля. Взрыв, происшедший при включении зажигания, разнес несчастного на три основные и множество мелких частей. По сохранившейся справке установлено, что погиб недавно освобожденный Мелков Сергей Сергеевич, отбывший наказание за многочисленные угоны автотранспорта. Есть основания предполагать, что и в роковой момент своей биографии он был занят тем же.
Не повезло!
Выйдя на Кропоткинской, Беланов пешком направился к Тане. Таню он нашел на Тверской, когда там еще были шикарные девчонки. В какой-то мере она заменяла ему отсутствующую жену. Он звонил ей заранее, требовал, чтобы оставалась дома. Иногда давал ей денег, иногда — по морде. Таня не протестовала по самой простой причине: она до смерти его боялась.
Сейчас ему надо было отлежаться, успокоиться и обдумать свои дальнейшие дела. Жизнь не кончилась. Сейчас он примет ванну, Таня сделает массаж и все, что только Андрей захочет. Беланову она тем и нравилась, что была абсолютно его вещью. Если б он запретил ей «работать», она бы перестала. Но тогда на нем повисла бы лишняя забота. А зачем? Его и так все устраивает: не брезгливый.
Он подошел к подъезду старого кирпичного дома. Там, на третьем этаже, Таня снимает комнату в коммуналке. В это время она почти наверняка дома. Открыл тяжелую наружную дверь. Затем — дверь попроще. Поднялся на первую площадку с двумя квартирами и лифтом. Второй лестничный марш вел на «полуторный» этаж, куда выходили еще две двери. Около них, на площадке, лицом к Андрею стоял полный мужчина лет пятидесяти. Видно, только вышел из квартиры. Или спускался сверху и остановился, услышав шаги?
Они встретились глазами. Беланов не сомневался, что опознан: такая ярость вспыхнула в глазах незнакомого человека! А в руке мгновенно, как у фокусника, появился пистолет. Кто это? Андрей не стал выяснять. Крутнулся на месте и одним прыжком очутился у внутренней выходной двери. Может, он и выскочил бы без потерь, но, рванув дверь на себя, столкнулся с бабкой, тащившей от цистерны только что купленное свежее молоко. На столкновении Андрей потерял секунду. Ее оказалось достаточно, чтобы Кунгуренко пробежал полмарша и, развернувшись на середине лестничного пролета, через узкую застекленную раму над внутренней дверью выстрелил сверху в уже выбегавшего в наружную дверь Беланова.
Метил в голову, попал в руку.
Когда выскочил на улицу, никого не было. Прибежали ребята из засады, устроенной в квартире Татьяны. Бросились по сторонам, опрашивая прохожих. Все напрасно. Беланов как сквозь землю провалился.
Кунгуренко был вне себя. Отработав, как бешеный, всю ночь, он был на локоть от цели. И все сам испортил. Ошибкой, за которую можно простить только стажера, но уж никак не ветерана-оперативника.
«Выдоив» вечером, после ухода Ивлиева и Береславского, Петруччо, он был почти уверен, что Заказчик — профессионал. Причем, с оперативной работы. Либо от «соседей», либо из какой-нибудь другой спецслужбы. За годы службы Кунгуренко имел там множество знакомых ребят: МВД испытало не одну волну укрепления милиции «конторскими» кадрами. Как правило, позже укреплявшие утекали обратно, не выдержав милицейских будней. С некоторыми из них и проконсультировался Кунгуренко.
Полночи они с одним из таких старых знакомых искали концы, пока Беланова не опознал его бывший сослуживец. Он же вспомнил, что Андрей чуть не через ночь ездил снимать проституток на Тверской, а потом пристроился к одной на постоянной основе. Любовь, правда, была странноватой: например, он предлагал этому сослуживцу отведать ее прелестей.
Когда офицеру объяснили проблему, он отбросил ненужную застенчивость и сознался, что прелестей испробовал и что может вспомнить квартиру, которую та снимала. Надо только поездить по району, повспоминать.
Дальше было много труда и еще больше — везения. Татьяна квартиру не сменила и уже была дома. Быстро устроили засаду. А потом Кунгуренко все испортил. Когда мент мстит за мента, голова должна оставаться ясной. Иначе потом придется мстить и за него.
«Ладно, сволочь, — мысленно сообщил он Беланову, — все равно скоро сдохнешь». Но полковник отдавал себе отчет, что вряд ли теперь ему удастся отловить убийцу раньше его бывших коллег, для которых это стало делом чести.
Беланов шел очень быстро. Он был в бешенстве. За утро его пытались убить дважды. Первый раз — соратники. Обдуманно и преднамеренно. И все заявления Благовидова о новом задании — бесстыжая ложь.
Второй раз — неясно кто. Но из официальной структуры. Уж очень уверенно мужик держался. Хозяин жизни. Киллеры — не такие.
Подведем итоги. Его ищут менты или чекисты. А может, и те и другие. Но если «официалы» ищут его, чтобы «выпотрошить» и посадить, то у его вчерашних (или даже еще сегодняшних?) сослуживцев только одна задача: ликвидировать. С первого захода не удалось — будет вторая, третья попытка. Их достаточно много. Значит, надо исчезать.
Но пусть Благовидов, эта старая грымза, не торжествует победу! Беланов не собирается быть бессловесной жертвой. Теперь он будет вести войну против всех. И, успокоенный и отмщенный, исчезнет навсегда. Пластика изменит лицо, а современная полиграфия — документы.
А план войны таков. Нужно выполнить все первоначально задуманное. Иначе и потом удачи не будет. До бухгалтера, конечно, не добраться. Но пусть он переживет смерть семьи. А вот директора пусть крестник грохнет. Директор же должен отвечать за подчиненных? И вряд ли это понравится Благовидову. Не зря он требовал аж по сотовому предупредить исполнителя об отбое.
Но первым в плане стояло подлечить руку. Пуля прошла вдоль руки, сверху вниз. Она не задела кость, но перемолола на своем пути все мягкие ткани. Просто чудо, что рядом оказался вход в подземный коллектор, известный Беланову еще по старой работе: тогда ему поручили проконтролировать диггеров.
Голова кружилась от потери крови, хотя повязка была наложена добротно. Но это не помешает ему добраться до собственной квартиры, купленной, правда, на чужое имя, и не известной ни одной сволочи.
ГЛАВА 19
Я проснулся рано утром от ощущения счастья. Это чувство не покинуло меня даже после того, как, еще не открыв глаза, почувствовал тяжелый запах. А как же должно пахнуть в камере, где обитают 40 мужиков и есть параша?
Сколько здесь проведу, не знаю. Но на душе спокойно и ясно.
Я здесь на заслуженном отдыхе. Выполнив, может быть, самую главную работу своей жизни. Выиграл войну против армии убийц. И еще — меня не бросили друзья.
Вчера вечером я стал знаменитым. Когда по телевизору (у нас в камере есть, хоть и черно-белый) Ефимов голос рассказывал о моих подвигах, я чуть не заплакал.
Его план понятен. Как он уговорил телевизионщиков — не знаю. Я, честно говоря, надеялся на реакцию в первый же день. Не часто ведь в столице жертва убивает пятерых киллеров. Но по полной тишине понял, что на варианты «самотечного» пиара мне рассчитывать не приходится. Если успешно заминали такой информационный повод, значит, у «заминающих» были огромные ресурсы.
Я, конечно, не Ефим, и не так уж разбираюсь в рекламе. Но чтобы ни один канал, ни одна газета «не заметили» суперрейтинговое событие — это было не просто так. Без связей с верхом правоохранительных структур этого не сделать. Дальше в голову приходили самые печальные мысли. Для забвения истории кукловоды должны были сделать так, чтобы забыли и меня. Самое простое — отправить на кладбище. Покойных у нас вспоминают недолго. Или запереть в тюрьму. На неопределенный срок.
Ефиму удалось быстро прорвать блокаду. Теперь в прорыв должны ринуться многие: одно дело — когда молчат все, другое — когда кто-то из СМИ набирает проценты рейтинга (а значит, и стоимость рекламной площади!), а остальные должны с завистью наблюдать за поеданием информационного пирога.
Ефимов телевизионный посыл изменил и мое общественное положение. Если раньше Антон защищал меня по чьей-то просьбе (наверняка инспирированной тем же Ефимом), то теперь он подошел ко мне и, назвав братом, уважительно расспросил о бое. К разговору жадно прислушивались окружающие. Даже Варан сделал неуклюжую попытку извиниться.
Уважение, особенно когда оно искреннее, приятно в любом обществе. Но в тюрьме оно даже приятнее, чем на воле: это и безопасность гарантирует, и определенные жизненные блага (кстати, чем их меньше, тем больше ценишь). А главное, отвергнутые обществом люди, находясь на воле, могут найти себе эрзац уважительного общения: много незнакомых людей — есть выбор, да и за деньги легко получить дозу респекта. Здесь же никакого маневра нет. Либо тебя уважают, и ты сидишь хорошо (так тоже можно). Либо наоборот.
Со вчерашнего вечера я сидел хорошо.
Я окончательно проснулся и сел на шконку. То, что она у меня есть, — тоже свидетельство уважения. Многие в камере спали по очереди.
Тут же подошел Антон:
— Про тебя снова говорили.
— Кто?
— По радио и в обзоре сегодняшней «молодежки». Часа через два почитаем. Ты похавать не хочешь?
— С удовольствием. — Черт возьми, я не капризная кинозвезда, и мне моя нежданно пришедшая популярность нравится чрезвычайно. Конечно, если б мог обменять ее на то, чтобы бандиты не ошибались адресом — обменял бы. Но что есть, то есть. Уж моя слава наверняка не менее заслужена, чем у того же Сталлоне. Ведь он только играет подвиги, а я их совершаю.
Стоп-машина!!! Такое ощущение, что я стал немножко Ефимом. Это он себя постоянно хвалит и постоянно собой восторгается. Похоже, слава кружит мою непривычную к ней голову.
В этот момент меня вызвали из камеры. Оказывается, пришел адвокат.
— Юрий Васильевич Климашин, — представился немолодой, очень аккуратно одетый мужчина.
— Я о вас слышал, — обрадовался я. Береславский мне в свое время все уши прожужжал рассказами об адвокатских подвигах Климашина.
Читать бесплатно другие книги:
