Кого за смертью посылать Успенский Михаил

ГЛАВА ВТОРАЯ

Живем не на радость, и пришибить некому.

Поговорка

– Не просыпается? – спросил Жихарь.

Бабка Армагеддоновна, злокачественная старушка, развела руками и вдруг заплакала от злости. Все ее знания и умения враз сделались никчемными.

– Странно, – сказал Жихарь. – Боли нет, а горе осталось. Только за него теперь и можно держаться.

Он теперь и тело свое ощущал как-то по-иному – кровь по нему ходила лениво, медленно, нехотя, единственно по непонятной обязанности. И Смерти нет, и живым назвать трудно. Словно не человек ты, а кусок солонины или копченой рыбы.

И все вокруг ходили сонные, вялые, квелые. Даже Ляля и Доля не галдели, а целыми днями хоронили в саду своих многочисленных куколок, плача и причитая над ними, как взрослые.

В княжеском тереме никто не убирался, не мел полы – один Колобок катался из угла в угол, подбирал в берестяную коробушку мышей, удавленных котами.

Мыши пищали и шевелились.

– Ждать надо, – приговаривал Колобок. – Так быть не может – значит, и не будет.

– Сколько ждать-то? – полюбопытствовал богатырь.

– Недолго, – успокоил его Гомункул. – Скоро Конец Света. Так всегда перед Концом Света бывает, я знаю…

– Я знаю, я видал… – передразнил его Жихарь. – Ну и куда ты теперь своих мышей дурацких денешь?

– В печку брошу! Они мне не дают спать, норовят отгрызть кусочек…

– Ага, додумался! Закопай лучше!

– Так ведь шебуршиться будут, выкопаются…

– Вот нашел заделье! Ты у нас, можно сказать, один мудрец остался, так вот и думай, что делать!

– Сначала надо определить, кто виноват, – с достоинством ответил Колобок. – А мудрецов у тебя нынче полный кабак…

Зелено вино в Многоборье, как и повсюду, утратило свою силу, а вот Мозголомная Брага, секретом которой Беломор все-таки поделился с обществом, еще худо-бедно действовала, дурманила голову, позволяла на время забыть о происходящем. День и ночь гудело пламя под перегонньм котлом. Мозголомку кузнец Окул даже не перегонял по второму, а тем более по третьему разу – жбаны с мутным и вонючим первачом кабацкие служители вытаскивали сразу и тащили на столы.

Народу в кабаке было полно, но не местного, не столенградского, а гостевого. Мало того, что не ушли восвояси пораженные произошедшим побратимы – идти было нынче некуда и незачем, – но все окрестные князья и волхвы, не шибко даже дружественные, не сговариваясь, потихоньку, поодиночке потянулись к Жихарю, признав тем самым его несомненное главенство и богатый опыт по спасению белого света от всяческих напастей.

Пиром это назвать никак было нельзя, дружеским весельицем – тем более.

Мозголомка не брала одного Яр-Тура – он сидел по-прежнему бледный, но не опухший, не запущенный, в отличие от Лю Седьмого и Сочиняй-багатура, которые даже и умываться забыли, только подливали в знакомый глиняный жбан воду, которая там превращалась в персиковую настойку, а она была хоть и слабже, но все же вкуснее скорогонного пойла.

В узкий круг друзей жбана был допущен почему-то сказитель Рапсодище, уже успевший потерять иноземный лоск заодно с парочкой вставленных зубов и вернувшийся в привычное для многоборцев состояние. Свои чудные крутобокие гусли он каким-то высшим промыслом еще не успел расколотить ни обо чью голову. Рапсодище на ходу складывал свежую песню:

Я люблю тебя, Смерть, Я люблю тебя снова и снова!

Если глубже смотреть, Без тебя-то ведь тоже хреново!

С ревом жарится вол, А в ухе тихо плещется рыба – За такой произвол Никому мы не скажем спасибо!

И в положенный час На исходе людского заката Ве уводишь ты нас В край, откуда уж нету возврата!

Ты давай: воротись, Не бросай своего урожаю!

Хоть и люба мне Жизнь, Но и Смерть я вполне уважаю!

– Какой поэт погибает в безвестности! – восклицал Лю Седьмой. – Как тонко чувствует он трагедию разлученных Сунь И Вынь!

Сочиняй-багатур пробовал подыграть Рапсодищу на звонком кельмандаре, но пальцы не слушались.

А ведь задумывалось поначалу все это кабацкое сидение как совет мудрейших, достойнейших мужей, славных героев, ответственных вождей!

Жихарь в эти дни бывал в кабаке только набегом – превозмогая себя, ходил по городу, объезжал на водяном коне ближние и дальние поселения, следил, чтобы люди сдуру не калечили друг друга и не забывали прежнего порядка жизни, потом возвращался, отдыхал маленько, любуясь на безмятежного и безымянного все еще сына, заглядывал в кабак, убеждался, что никто от мозголомки не просветлел для дельного совета, снова садился в седло…

Он распахнул дверь, потом подумал и вовсе сорвал ее с петель – а то ведь и не заметят, как задохнутся! От живых умрунов и вовсе никакого толку не добьешься!

– Эй! – заорал он, – Избранники судьбы! Сидите тут, хмелевую шишку тешите, а того не знаете, что на свете творится!

Пресекся струнный звон, оборвались бессмысленные беседы.

– И чего уж там такого творится, чтобы мы не знали, сэр брат? – спросил Яр-Тур.

– То и творится! Скоро того и гляди, что костьё в могилах запрядает!

Это он приврал. Те, кто помер до рокового часа, лежали в земле как положено. Даже покойные любители побродить ночью и то притихли в испуге от перемен.

– Что же все-таки творится? – не отставал

– Листопад начался, – сказал Жихарь. – Зеленый листопад. Среди лета.

Премудрые гуляки высыпали на улицу.

По всему притихшему городу слышался шорох – облетал с деревьев лист в садах и палисадниках, не меняя цвета и даже не собираясь желтеть.

Шорох был не такой, как осенью, не сухой – листья падали тяжело, сок переполнял их, а под ногами они размазывались в зеленую кашу.

– Ничего, – сказал Жихарев тесть, кривлянский князь Перебор Недосветович. – Чего уж теперь. Как-нибудь приспособимся. Живут же на полуночи люди в домах из снега, солнца не видят половину года, а до сих пор не вымерли.

– Так ведь нынче и жито не созреет, – сказал Жихарь. – Урожая не будет.

Совсем не будет.

– Ничего, – снова сказал умный тесть. – С голоду, небось, никто не помрет, даже если очень захочет. Мы вот вора Зворыку и голодом пробовали уморить, воды не давали – не помер. На куски разрубили, так он руками все сгреб в кучу и опять получился – правда, корявый такой, но передвигаться мог.

Апсурда на него все яды извела – никоторый не берет. Тогда решили мы его сжечь…

– Представляю, – вздохнул Жихарь.

– Чего ты там, милый зять, представляешь? Даже золу растолкли! Теперь он у нас вроде как пыльное такое облачко с человеческими очертаниями, но все равно пытается по чужим клетям лазить…

Огонь многоборцы попробовали сразу – пожгли в кузне Окула всех бессмертных кур и убедились сами, что и в пепле Смерти нет, шевелится пепел, машет черными полупрозрачными крыльями и вроде бы даже кудахчет…

На вольном воздухе повынесло из головушек хмель, и потянулись мудрейшие с отважнейшими назад в кабак, чтобы не задумываться над происходящим.

В кабак тем временем прикатился Колобок. Он сидел на прилавке и надсмехался над кабатчиком Бабурой:

– Собирай, собирай денежки! Веди им счет! Глядишь, на Смерть и насобираешь!

– А что? – нахмурился кабатчик. – Может, и прав Колобок? Как ты, княже, мыслишь? Может, какой злодей похитил нашу Смертушку, а теперь подождет, когда народ впадет в полное отчаяние, да и потребует за нее неслыханный выкуп? Скажет, давайте-ка сюда все деньги, сколько их у вас накопилось! И ведь отдадим! Рыдать будем, но отдадим!

Предположение Бабуры повергло собравшихся в большое замешательство, потому что жадин и злодеев на свете хватает с избытком. Правда, таких отчаянных, чтобы посягнуть на самое Смерть, среди них не водится…

– Начнем с того, что никакой Смерти вообще нет! – объявил Лю Седьмой.

Люди загудели:

– Ну ты сказанул, Бедный Монах!

– Кабы люди не мерли – земле бы их не сносить!

Лю подождал, пока мудрые мысли иссякнут, и продолжил:

– Есть только переход из одного состояния в другое. Все сущее сменяет друг друга в неисчерпаемом многообразии, и всякая вещь возвращается к истоку! Но нынче все стало не так: в небесных парах нет согласия, в земных испарениях – застой, шесть видов энергии вышли из равновесия, в смене времен года нет порядка. Такое впечатление, что из сложнейшего механизма бытия кто-то вытащил самую необходимую часть, словно шкворень из телеги…

"Сказать ли ему про ваджру? – задумался богатырь. – Ведь я ее и впрямь вместо шкворня некогда использовал… Да нет, где ваджра – и где Смерть!

Тут что-то не сходится…"

Собравшиеся снова зашумели. Богатырь поднял руку, добиваясь тишины.

– Много чего мы здесь наговорили и даже напели. Одно только непонятно – делать-то чего?

– Для начала следует определить, что такое Смерть, – предложил кто-то из волхвов. – Какого она рода?

– Смерть – это то, что отличает богов от людей!

– Она – детям утеха!

– Она – старым отдых!

– Она – рабам свобода!

– Она – должникам льгота!

– Она – трудящимся покой!

– Никто от нее не уходил, не минул!

– Слыхали уже!!! – сильнее грома крикнул Жихарь. – По сотому кругу идем!

Без определений обойдемся! Коркисы-Боркисы нашлись, тоже мне! Был бы с нами Беломор – враз бы все растолковал…

К неклюду Беломору князья и волхвы относились по-разному, но все признавали, что у старика с беглянкой (или полонянкой?) были особые, едва ли не родственные отношения. Не подозрительно ли, что оба пропали чуть не разом?

– Не знаю, добрые сэры, – сказал молчавший дотоле король Яр-Тур. – Во многих языках, хотя бы и в моем, Смерть мужского рода…

– Ну да! Разве бы мужик такое гадство учинил, разве бросил бы свое хозяйство? Явно бабий поступок: сделали либо сказали что-то не по ней, она и пошла подолом крутить… – возразил князь Перебор Недосветович.

– Ты всех-то со своей Апсурдой не равняй! – поднялись на него. – А наша Смертынька была серьезная, рассудительная…

– Зря никого не прибирала…

– Богатеям потачки не давала…

И опять много хороших слов сказано было про Безносую (хотя никто ее так не величал), словно бы стремились воротить пропажу добрым к ней отношением.

– Да, – сказал Колобок, когда славословия иссякли. – Думается мне, что сейчас во многих местах сидят люди, вот так же, как мы, и гадают, что делать. Может, где-нибудь уже и догадались. Тем более что мозголомку вашу не жрут…

– Трезвенник великий! – сказал Жихарь. – А вы знаете, что нынче на Купальный день парни за девками не гонялись, по траве нагишом с ними не кувыркались? Так и просидели всю ночь у костров… Даже не дрались из-за девок! Все плетни и заборы целые стоят!

– Да ты что? Быть не может! – ужаснулись собравшиеся.

– Точно! Ляля и Доля бегали подглядывать за ними, да так ничего особенного и не подглядели…

Князья, волхвы, короли и ханы смущенно закашлялись. Народ собрался взросльй, каждый по себе заметил, что как-то сама собой сошла потихоньку на нет всякая тяга к румяным ланитам, сахарным устам да бельм грудям, но только каждый же надеялся, что это его собственная беда в собственных штанах.

Ан нет, теперь всякая беда – общая…

– Все правильно, – сказал Колобок. – А чего ж вы хотели? Если нет Смерти – нет и нужды плодиться-размножаться. И листьям зеленеть ни к чему, дерево засохнет, но жить будет. Так и человек – в землю не сойдет, но и плодов не даст. А даже пусть и сойдет, все равно там не испортится, не станет удобрением земли, ей это теперь ни к чему…

– Вселенная пришла к своему концу, – подхватил Лю Седьмой. – Учители древности полагали, что мир погибнет во мгновенной вспышке и возродится снова в такой же вспышке, а он, оказывается, просто-напросто увянет и с веками рассыплется в прах – пусть даже и живой прах. Но никогда его частицы уже не соединятся для образования новой жизни. Зима ничего не умертвит, но и весна ничего не воскресит. Такого конца не предполагал никто. Исчезли тени – и вот уже глаза наши не видят света. Исчезла тишина – и мы не воспринимаем звуков. Небо потеряло власть над землей, но, как видно, не скорбит о потере… Никакой Смерти в мире не было, друзья мои, только теперь она и пришла – Настоящая Смерть!

Народ в который уже раз пригорюнился и приложился в поминальном молчании к ковшам.

– Хэй! – раздалось у порога. – Сиднями сидите, а мы за вас стараемся!

Жихарь недовольно оглянулся на внезапного весельчака.

В проеме стояли, с трудом удерживая в дряхлых руках рогожный мешок, старые разбойники – Кот и Дрозд.

– О, это, кажется, ваши морганатические родители, сэр Джихар? – сказал король Яр-Тур.

– Вы чего, отцы, притащили? – спросил Жихарь.

– Можно сказать. Смерть и притащили! – бодро доложился Кот. – Видим, что на вас, молодежь, надежды никакой, вот и пораскинули умом, приложили немалые труды… Дрозда благодари, он это все придумал…

– Да чего придумал-то?

Мешок замычал и задергался. Разбойники раскачали его и бросили к Жихаревым ногам.

– Кто у вас там? – испугался богатырь.

– А Кощей Бессмертный! – сказал Дрозд и легонько пнул мешок. – Сколько веков был народным вредителем, разлучал супругов! Девушек красных похищал прямо со свадьбы! Теперь пусть послужит обществу…

Новость была столь поразительна, что главная беда как-то забылась.

– Ну, отцы… – сказал Жихарь. – Льзя ли поверить: чтобы два почтенных старца одолели такое чудовище? Да как вам это удалось?

Кот потянулся с урчанием.

– Вы сперва добрых молодцов накормите, напоите… – начал он.

– Это само собой, – сказал богатырь. – Только полно, Кощей ли там? Ведь никому еще не удавалось его… этак-то… в мешке…

Все поднялимь с лавок и обступили добычу.

Старцы хватили по ковшу мозголомки, даже не поблагодарив подносивших, и стали развязывать узлы.

– Вот он, радостный наш! Поднимайся, нравственный урод!

Из мешка поднялся никакой не урод, а кудрявый словно Лель, и такой же румяный юноша в богатых, но здорово порванных и запачканных одеждах. Изо рта юноши торчала тугая грязная тряпка.

– Обзывался и кусался, – пояснил Дрозд. – Мы, Жихарка его логово давным-давно еще выследили. Но не трогали до поры. Думали, вырастим богатыря Жихаря, его на подвиг и отправим чтобы прославился сразу, с младых ногтей. Но ты пропал, а мы потом и запамятовали: нам-то он на кой нужен? А сейчас припомнили.

Для верности позвали с собой Мутилу, он его и вылил, как суслика, из норы, а тут мы с мешком…

– Да какой же это Кощей? – сказал Жихарь. – Кощей должен быть древний, ветхий… Чахлый, одним словом.

Кот посмотрел на воспитанника с сожалением.

– Сам ты чахлый, – сказал он. – Слово «кощей» что, по-твоему, означает?

– Ну… – богатырь растерялся. – Ну, раб… пленник…

– Жихарь-багатур правду плетет, – кивнул Сочиняй. – Кошчи – пленник, на продажу… Молодой пленник, совсем отрок – старого кто купит?

– Вот! – гордо сказал Дрозд. – Степняк, а лучше тебя соображает!

Он вытащил кляп изо рта пленника. Но вместо проклятий слышалось все то же мычание – язык во рту затек.

– Блым-блым-блым-блым, – сказал юноша. – Вот же изверги седатые! Взяли обманом, огрели на выходе дубиной! Я не воды испугался – мне заморских портков жалко стало… Опять же кафтан твидовый – память о родине…

– Про портки потом, – нетерпеливо сказал Жихарь. – Говори, кто ты таков?

– Ну, Кощей, – неохотно сказал Кощей. – Руки-ноги-то развяжите, не убегу, некуда бежать…

– Позвольте, достойнейшие лорды и визарды! – воскликнул Яр-Тур. – Это же вечно юный сэр Питер Пэн!

– Йес, ай эм, сэр! – воскликнул юноша. – Дернула же меня нелегкая посмотреть на здешние края! Сразу туземцы прилепили мне эту дурацкую кличку, стали обвинять черт знает в чем…

– Это, что ли, твой подданный? – спросил Жихарь. – Тогда извини…

– О нет, – сказал король. – Питер Пэн ничей не подданный, он сам правитель своего чудесного острова…

– Блин поминальный, одни правители собрались, – сказал богатырь. – Только что нам до него? Хороводы вокруг него водить?

– Какие хороводы? – обиделся Кот. – Он же Бессмертный!

– Нынче мы все бессмертные, ты дело говори…

– А вот и дело, – сказал Дрозд. – Смерть-то у него где? В яйце. Яйцо в утке, утка в зайце, заяц в сундуке, сундук на дубе, дуб на острове Буяне.

Ну, как до острова добраться, он нам сейчас скажет. Пошлешь туда Симеона Живую Ногу – от него никакой заяц не убежит. Принесет гонец зайца, достанем яйцо, и снова заживем как люди…

– Погоди, – сказал Жихарь. – Что с яйцом-то делать?

– А ты не догадываешься? Молод еще? Яйцо мы подложим под курицу – их немало уцелело. Хохлатка нам и высидит за милую душу новую, молоденькую Смертушку… Она, матушка, у нас окрепнет, заматереет, пойдет сызнова косой помахивать…

– Старый, ты чего гонишь? – Кощей стряхнул разрезанные веревки. – Там, в яйце, только моя смерть, личная. К вам она никакого отношения не имеет.

Ведь в яйце нет ни белка, ни желтка – только иголка, да и то это не иголка, а символ. Сколько ни высиживай, из нее даже лом не вырастет… Да и не скажу я вам про остров, хоть на куски порежьте…

– Он говорит правду, добрые сэры. Мерлин рассказывал мне историю этого мальчика, и весьма печальную… Он никогда не повзрослеет…

– Зато сам он живет беспечально! – вскричал Кот. – Молодушек ворует!

– Дед, да ты сам подумай, – с бесконечным, вековечным терпением сказал Кощей. – Для чего мне их воровать, когда они сами приходят? А мужу или родителям об этом ни за что не скажут. Будут плакать: похитил, похитил…

– Отчего же тогда тебя представляют старцем? – нахмурился Жихарь.

– Да чтобы чести мужней не уронить. Дескать, старец – что он может? Так только, вприглядку… Муж и утешится… И никакого золота у меня нет, разве что сундук-другой…

Кот и Дрозд поглядели друг на друга с ненавистью и разом вскричали:

– А ты куда смотрел, старый слеподыр?! На меня понадеялся?

– Благодарю за службу, отцы, – сказал Жихарь. – Понятно, что вы хорошего хотели. Да не вышло.

– И ты ему веришь? – взвился Кот.

– Потому что правда, – сказал Кощей. – Я, может, не меньше вашего переживаю. Был я Бессмертный, а теперь не пойми кто… А самое обидное, что… – Тут голос его предательски дрогнул.

– Зато юный сэр Питер обладает умением летать, – сказал король.

Кощей вздохнул, невысоко подпрыгнул и повис над полом.

– Тяжеловато, – сказал он. – Должно быть, и с этим у меня тоже разладилось…

– Ну ты не сердись на стариков, – сказал Жихарь. – Свободен. Лети куда глаза глядят…

– Тоскливо мне одному, – признался Кощей и опустился. – В такие времена лучше быть поближе к людям…

– К девкам да чужим бабам, – уточнил ревнивый Перебор Недосветович.

Кощей только рукой махнул и заплакал. Из одного глаза полились, что вода, скорые детские слезы, на другой наворачивались скупые мужские.

– Успокойтесь, сэр Питер, – сказал Яр-Тур. – И, кстати, расскажите нам, где и при каких обстоятельствах вы встретились со Смертью, чтобы заключить договор?

Слезы на красавце мгновенно просохли.

– Никакого договора я не заключал, – испуганно сказал он. – Вы хоть у ребят спросите… Да я ее в глаза не видел! Нужна она мне – одни кости! Сдуру сказал один раз – не хочу, мол, взрослеть… Это еще давно было…

– Отвяжитесь от ребенка, – подал голос Колобок. – Его просто поймали на слове, так иногда бывает… Просто ради забавы исполнили его желание, а потом забыли…

Кощей, не разжимая губ, закивал: угу, угу. Потом попросил выпить.

– Еще чего! Молодой, обождешь! Успеешь еще отравы этой нахлебаться! – зашумели потаенные мужи.

– И вот так всю жизнь! – снова заплакал Кощей.

– Сэр Бабура, не найдется ли у вас детского зля? – обратился Яр-Тур к кабатчику.

Бабура посмотрел на короля как на заговорившую табуретку.

– Хотя что это я, – сказал Яр-Тур. – Но помяните мое слово – из парня выйдет добрый оруженосец!

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Те, которые были,

Те, кого уже нет,

Те, которые жили

Много ли, мало ли лет,

Те, кого уж забыли,

Может, где-то живут.

Но не тут.

Борис Смирнов

– …На третий день въезжает Дурак-царевич в темный лес. Глядь – навстречу ему лежит в гробу, насосавшись кровушки, сам граф Дракула. Взмахнул царевич осиновым колом, как его Яга Прекрасная учила, а граф взмолился человеческим голосом:

– Не бей меня колом. Дурак-царевич, без меня все сочинители с голоду пропадут, а я тебе в трудный час пригожусь!

Пожалел Дракулу царевич, засунул вместе с гробом в торбу и дальше поехал.

Едет-едет и видит – сидит Немал-человек, весь из чужих кусков сшитый суровой ниткой, ищет погубить своего батюшку, доктора Франкенштейна.

Дурак-царевич и его пожалел, хотел добить, чтобы не мучился, а чудовище его просит:

– Не трогай меня. Дурак-царевич, без меня никакого романтизму не будет, все лицедеи без работы останутся! А я тебе в досужий час пригожусь!

Помиловал царевич и его, посадил в торбу и дальше двинулся. Выезжает на поляну, а там какой-то неопознанный злодей гулящих девок острым ножичком потрошит, на печенки и селезенки разбирает.

Вытащил Дурак меч-кладенец, хотел снести Потрошителю безумную голову, так тот возражает:

– Нельзя меня рубить, Дурак-даревич, меня Джеком зовут! Без меня сыщикам нечего делать станет, начнут они сами дела придумывать да невинных привлекать! Я тебе, когда понадобится, помощь окажу!

– Блин с тобой, полезай в торбу, да никого там не трогай…

Ехал, ехал царевич и приехал в город Голливуд. У ворот стоит Великий Немой и кричит…

…Жихарь подошел тихонько сзади и рявкнул. Апокалипсия Армагеддоновна полетела с завалинки, а Ляля и Доля, слушавшие сказку, рассмеялись и заступились за гуверняньку:

– Батюшка, Дурак-царевич – это не про тебя!

– Сколько тебя, злокачественная старушка, предупреждать? – вздохнул богатырь. – Ну зачем ты детей пугаешь?

Гувернянька с достоинством поднялась.

– Дневные сказки избывают ночные страхи! – важно сказала она, хотя Жихарь так и не понял, кто кого избывает.

– Сходите, дочери любезные, проведайте братца – он проснулся, хочет вас видеть… Ляля и Доля умчались.

– Спит по-прежнему, – сказала Апокалипсия Армагеддоновна, не дожидаясь вопроса. – Вы там до чего досоветовались?

– Перегонный котел от натуги взорвался, – ответил богатырь. – Головы уцелели, умы прояснились. Сейчас решаем, кого за Смертью посылать.

– Все равно же сам пойдешь. А куда хоть, знаешь?

– В Костяные Леса, конечно, – сказал Жихарь. – Только как теперь туда проникнуть, живому-то? Не отравишься, не удавишься… Разве что… – Он задумался.

– Вот слушай, – сказала гувернянька. – То есть больше никого не слушай, кроме меня. Людей с собой не бери, прихвати одного Колобка – невелика тяжесть. Поезжай прямо сейчас, чтобы никто не знал, не то начнут отговаривать. А когда вернешься, они, поди, и не заметят…

– А на что мне Колобок?