Праздни и будники (сборник) Щеглова Ирина
Василий Георгиевич еще раз пробежал глазами исписанные листы и задумался.
Он давно знал Ивана, можно сказать – с детства. Не смотря на некоторую разницу в возрасте: Василий Георгиевич был на несколько лет старше, они были довольно близкими друзьями. Оба холостяки; Иван по причине обилия женщин, Василий по причине некоторых проблем со здоровьем.
Характер человека определяет его профессию. Поэтому Иван стал частным детективом – все время на грани разорения; а Василий – известным в городе юристом, с большой практикой и очень приличным доходом.
Василий не верил ни в мистику, ни во что бы то ни было еще. После прочтения письма, он понял, что друг его в большой беде, опять «из-за баб», и решил действовать по-своему.
Он позвонил Ивану домой, ответа не было. Тогда Василий позвонил в контору Ивана. Приятный женский голос представился:
– Добрый день! Брачное агентство «Лили» к Вашим услугам.
Василий Георгиевич почти не удивился:
– Добрый, добрый… А мне бы хотелось услышать Ивана Ивановича.
Голос немного смущенно прощебетал:
– Ах, Иван Иванович? Прежний владелец? Видите ли, он себя в последнее время плохо чувствовал, решил отойти от дел… Я, собственно, приобрела его агентство… А он уехал…
– Уехал? Куда?
– Ах, не знаю, не знаю, – пропела женщина.
Василий извинился и повесил трубку. «Понятно» – пробормотал он, затем вызвал секретаря и попросил у него список больниц и частных клиник.
Надо сказать, что Василий Георгиевич держал у себя в конторе только мужчин. Он не терпел дам и обходил их за версту. Он всегда подшучивал над Иваном из-за его легковозбудимости по отношению к прекрасному полу.
Секретарь – очень красивый молодой человек, лет 25, был «абсолютно голубым», и Василий Георгиевич знал об этом. Его это не беспокоило, более того – устраивало. Тем более что молодой человек был исполнителен, умен, молчалив и деликатен.
Вдвоем они быстро обзвонили всех главных врачей и все медицинские клиники. Василий Георгиевич представлялся и вкратце излагал ситуацию. Ивана удалось обнаружить без особого труда в одной из закрытых частных больниц, за городом.
– Как он? – поинтересовался Василий Георгиевич у доктора.
– Очень плох! Общее нервное истощение, плюс малокровие. Делаем все возможное.
– Хорошо, я приеду, – пообещал Василий Георгиевич.
Вечером того же дня Василий побывал в клинике у Ивана. Оценив плачевное состояние друга и поговорив с его лечащим врачом, Василий распорядился отправить больного в одно из известных ему курортных местечек, нанял сиделку и заказал билеты на самолет. Проделав все необходимое, подписав бумаги и закончив со всеми формальностями, Василий еще немного поговорил с Иваном, и абсолютно довольный собой, уехал домой.
На следующий день, узнав, что Иван благополучно переправлен, Василий Георгиевич принялся наводить справки о клиентуре «Брачного агентства Лили». Узнал он предостаточно. Оборотливая дамочка заманивала к себе простодушных граждан, что-то с ними делала, и граждане благополучно отправлялись на тот свет, предварительно подписав завещания в пользу своей «благодетельницы».
На деле же происходило следующее: красавица Лилия, войдя в контакт с клиентом, являлась к нему по ночам и доводила жертву до полного истощения. Предварительно стороны подписывали довольно странный контракт…
Василий Георгиевич не остановился на достигнутом. Он собрал образцы контрактов, а так же, ознакомился с заключениями медиков по факту участившихся смертей, и показания еще живых клиентов неугомонной Лили, как окрестил про себя странную женщину Василий. На основании всего собранного материала он уже мог возбудить уголовное дело.
Здраво поразмыслив на досуге, Василий Георгиевич все-таки решил предварительно встретиться с виновницей всех этих бед. Но, неожиданно для него, Лилия позвонила сама.
– Алло! Василий Георгиевич? – вопросил серебристый голосок. Василий неприязненно подумал: «наверное, рылась в вещах Ивана».
– Да, это я.
– Мы не могли бы встретиться? – запела собеседница, – мне рекомендовали Вас, как очень опытного юриста…
– Да, конечно, – сухо ответил Василий Георгиевич. – Вам удобно подъехать сегодня в мой офис часов в 6 вечера?
– Да, конечно.
– До вечера, – он положил трубку.
Несколько минут Василий просидел молча, потом пригласил секретаря и велел ему при появлении Лилии вести себя с ней очень любезно. «Очень» – он подчеркнул. Секретарь кивнул понимающе.
Около шести вечера в приемную впорхнула прекрасная Лилия. Секретарь, страстно улыбнувшись, заверил, что ее ждут, и проводил в кабинет к шефу.
Василий, глянув на посетительницу, хмыкнул про себя: «До чего же мужики народ глупый!» Но с Лилией повел себя подчеркнуто вежливо, встал ей на встречу, усадил в удобное кресло, сам уселся напротив.
«Ножки демонстрирует, ну-ну» – отметил про себя Василий, а вслух спросил:
– Итак, что же Вас волнует?
Лилия тут же начала плести какую-то чушь по поводу затруднений с налоговой полицией, еще что-то о спорном наследстве; но Василий видел, что женщина просто пытается соблазнить его. Так-как женские прелести давно не имели на него никакого влияния, то он просто с интересом экспериментатора наблюдал за игрой Лилии. Поболтав с ней, таким образом, с пол часа, Василий Георгиевич проводил посетительницу до выхода, пообещав помочь в ее так называемом деле.
– Ну, как? – спросил он секретаря, после ухода Лилии.
– Глазки строила, – сообщил секретарь.
– Пригодится, – неопределенно предположил Василий Георгиевич.
Ночью Василия мучили кошмары. Прекрасная Лилия пришла и безуспешно пыталась совратить его; она была и мужчиной, и женщиной, она превращалась и в первую любовь Василия, и даже в его секретаря! В конце концов, ему этот концерт изрядно надоел и он резко крикнул: «Пошла вон!». Из юной красавицы Лилия преобразилась в хищную старую ведьму и прыгала и кидалась к неустрашимому Василию на грудь, пытаясь дотянуться желтыми клыками до шеи. Он досадливо смахивал ее с себя, пока ему, наконец, не удалось проснуться.
Посидев на краю измятой постели, Василий решился.
Они встретились в городском парке около 11. Василий Георгиевич дал своему секретарю четкие инструкции: «Напроситься на прием, заставить поверить, что влюблен, ни в коем случае не дать возможности догадаться о том, что ты – голубой!». Секретарь все выслушал как всегда молча. Василий Георгиевич передал ему сверток, глядя прямо в глаза. Секретарь принял его, не дрогнув. Они еще пошептались несколько минут и разошлись.
Через несколько дней город потрясла весть: «Владелица брачного агентства была обнаружена на квартире Ивана Головина, мертвой. Причина смерти – отравление цианином. Единственный подозреваемый в убийстве, собственно владелец квартиры, отсутствовал в городе. Где-то лечился. У остальных знакомых и клиентов Лилии – железное алиби…».
В самом деле, кого подозревать? Не голубого же секретаря, или уж тем более, не всем известного юриста…
Несколько месяцев спустя, двое брели по безлюдному пляжу. Один заботливо поддерживал другого.
– Я подумал, – продолжил Василий, что в тюрьме она тоже быстро освоилась бы… И потом, уж слишком много трупов…
Иван, еще очень слабый, блаженно улыбался осеннему солнышку и подставлял лицо морскому ветру.
– У нее не было детей? – вдруг спросил он.
– Нет, не успела…
– Это передавалось по материнской линии, – произнес Иван.
– Я понял, – кивнул Василий, – поэтому я закончил твою работу. Страшная женщина!
– Прекрасная женщина, – вздохнул Иван.
– Да, уж, – усмехнулся Василий.
На встречу им шла пожилая парочка. Женщина кокетливо просунула руку под локоть мужчины, и они о чем-то оживленно болтали. Она подняла голову, увидела Ивана и вдруг заулыбалась и взмахнула рукой. Иван остановился и раскланялся с дамой.
– Она? – спросил Василий, когда пара прошла.
– Да, – подтвердил Иван, – как хорошо, что мне удалось помочь ей.
Друзья пошли дальше молча.
«Иван еще не знает, что при вскрытии у его любовницы обнаружилась беременность. Да… Врач сказал, что это – девочка…» – подумал Василий.
Новый декаданс
– Мы с мужем очень любим Тарковского, – говорила экзальтированная дама интеллигентным голосом телефону.
– Да, начало через час. Я привожу себя в порядок, – вещала она, сидя в кресле, запахнувшись, слегка, в пеньюар и покачивая длинной обнаженной ногой, играла с котенком.
– Дорогой, подай пожалуйста сигарету! – и добавила, обращаясь к телефону, – это я не тебе.
От притолоки отделился молодой человек, высокий, утонченный, чуть развинченный. Он, в отличие от женщины, был полностью экипирован, причем не без изящества.
Тряхнув белокурыми кудрями, молодой человек извлек из кармана пачку сигарет и ловко поднес даме, виртуозно щелкнув зажигалкой.
Дама, затянувшись и выпустив дым через рот произнесла:
– Благодарю. – и снова сообщила трубке, – это я не тебе.
Он чуть кивнул и спросил абсолютно равнодушно:
– Мы сегодня куда-нибудь идем?
На что дама томно ответила:
– Ты же видишь, я разговариваю… Это я не тебе, – в который раз заверила она телефон. – Ладно. Пока-пока! – Нажала отбой и молча курила, запрокинув голову.
– Если мы никуда не пойдем, может я переоденусь? – спросил он.
Дама, не глядя на него, протянула окурок, приказала:
– Затуши сигарету!
Он послушно взял у нее окурок и отправился тушить на кухню.
Его не было несколько минут. Дама играла с котенком:
– Ой какие мы лапусечки – пусечки – красавицы. Красивые девочки!
Мы таких девочек любим, мы их приласкаем, – ворковала она, тиская и нацеловывая домашнего любимца. Но котенок надоел. Рассеяно выпустив его из рук, она подошла к зеркалу, села и занялась макияжем.
Он вернулся, остановился в дерях, прислонившись к косяку наблюдал за ней, подергивая коленом.
– Ты долго?
– Ты куда-нибудь торопишься? – равнодушно отозвалась она.
– Я? – переспросил он почти с восхищением.
– У нас еще уйма времени!
– Не так уж много, я бы сказал, – без тени улыбки констатировал он.
Дама, вдруг вспомнив о чем-то, попросила нежно:
– Милый! Очень хочется шампанского! Сходи, а?
Он отделился от косяка. Подошел к ней танцующей походкой.
Дама попросила подать ей сумочку. Он подал. Дама, порывшись, достала деньги, протянула, он взял, неуловимым движением отправил их во внутренний карман пиджака. Склонился к ней, долго поцеловал. Оторвался, почти ушел, его догнал ее голос:
– Захвати мусор…
– Я в таком виде мусор выносить не могу…
– Ты ни в каком не можешь, – не без ехидства парировала она.
Он долго гремел чем-то в коридоре, наконец, хлопнула дверь.
Дама оторвалась от зеркала, включила музыку и принялась красить ногти.
Когда он вошел с бутылкой шампанского, то увидел ее все в том же халате, с растопыренными пальцами.
– Принес? Налей пожалуйста. Льда положи! И дай мне сигарету. Ой! Прикури пожалуйста, у меня ногти сохнут, – оживилась она.
Он молча принес бокалами, откупорил бутылку, налил подал, прикурил сигарету, поднес к ее губам.
Она глубоко затянулась, запрокинув голову, и выпуская дым, выдохнула:
– Благодарю!
Он налил себе, прошелся с бокалом по комнате, пританцовывая:
– Мы куда-нибудь идем?
– Ты мусор вынес?
– Вынес.
– Затуши сигарету, дорогой. Кажется, почти высохли. – она озабоченно осматрела ногти. Встала и ушла в соседнюю комнату одеваться.
Он рассеянно потушил окурок в цветочном горшке, быстро выпил шампанское, затягиваясь сигаретой между глотками. Отставив бокал, беззвучно изобразил rock-гитариста на сцене.
Она вхошла одетая. Села на диван, вытянула длинные безупречные ноги в колготках, придирчиво осмотрела и прошлась руками.
Он, становясь перед ней на колени, продолжил гладить ее ноги:
– Может мы никуда не пойдем?
– Прекрати! – она капризно надула губы и нахмурилась. – Это же Тарковский! Я так люблю Тарковского! Классик мирового кино! Он феноменален! И потом, я каждый год хожу на него! – Напомнила она.
Он, встав с колен, произнес почти равнодушно:
– Пойдем. Только мы все равно уже опоздали.
– Подумаешь, 10 минут…
Темный зал кинотеатра. На экране что-то идет.
Двое пробираются к своим местам. Хлопают стулья. Садятся, наконец.
Через несколько минут мы видим ее освещенное, вдохновенное лицо, и его, откинувшегося в кресле, спящего, со сложенными на груди руками и опущенной головой.
Он не любит Тарковского. Он любит эту странную женщину.
Причинное место
– Ой, батюшки, спасите! – Кричал большой чернобородый мужик.
Он бегал кругами по двору, вцепив руки в спутанные волосы.
То завывал, то рвал на себе рубаху, то грязно ругался, глядя в равнодушное небо.
– Караул! – Истошно вопил дядька.
К забору подошла соседская баба, добродушная и толстая. Она легла грудями на верхнюю перекладину и с любопытством начала наблюдать трагическую сцену.
Залаяла собака, гремя цепью. В хлеву тревожно мычала корова.
Со всех ног по улице сбегалась стайка ребятишек.
– Дядя Кондрат, ты чегой-то надрываешься, а? – спросил маленький беленький пацаненок лет восьми в полинялой рубашонке и коротких дырявых штанах.
– Замолчи, пострел! – заревел Кондрат. – Не мешай!
И опять ринулся огибать колодец, оставляя в пыли двора огромные следы стоптанными сапогами.
– Эй, тетка Маланья! – Кричали ребятишки, – что это с Дядь Кондратом?
Маланья обернулась и, блеснув добродушной улыбкой, утонувшей в ее пухлых щеках, протяжно ответила:
– А хто его знае?
И опять легла на забор шикарной верхней частью своего дородного тела.
– Убили! – продолжил Кондрат, – Зарезали душегубцы.
– Ах, чтоб вам ни дна, ни покрышки! – Он остановился и топал ногой так, что пыль стояла столбом.
Ребятишки, как яблоки на ветках в урожайный год, усыпали деревья и уже молчаливо, с восхищением наблюдали за происходящим.
С улицы во двор, медленно шаркая ногами, вошел совсем древний старец, низко поклонился колодцу и скрипнул:
– Кондратушка! Ты ли, милостивец?
– Я, дед Михей. Все я. Все, бедовая моя головушка! – Уже со слезой в голосе заговорил Кондрат.
– А я слышу, – вроде шумит кто, – зашамкал дед. – Пойду, думаю, расспрошу, может пожар?
Маланья еще ниже наклонилась в сторону разговора, даже ладонью придержала ухо, чтобы ничего не пропустить. При слове «пожар» глаза у нее округлились, и она, степенно трясясь, выплыла на улицу.
– Горим! – Красивым грудным голосом вскричала Маланья.
Ребятишки так и ссыпались с деревьев, радостно побежали по пыльной улице с криками «Горим! Пожар!»
Люди тревожно выходили со дворов. Кое-кто уже тащил багры.
Группа мужиков остановила Маланью строгим вопросом:
– Чего орешь?
– Говори толком!
Маланья присела, хватив себя по пышным бокам ладонями, и затараторила:
– Ой, не знаю, мужики! Только дед Михей с Кондратом так надрываются, – мол, пожар! А кто горит, – я и не поняла. Выскочила в чем была, как бы и самой не сгореть! – задыхалась Маланья и вдруг взвизгнула: – Ой, мамочка! Я же дете в люльке оставила! Ой, люди добрые, помогите!
Собравшиеся на шум бабы запричитали. Кто-то уже бежал с ведрами от реки. Из-за поворота вынесло взмыленную лошадку запряженную в тарантайку. Из тарантайки, вытирая пот, поспешно вылез староста.
– Кто горит? – быстро спросил он. Все стали показывать на Маланью, но та, белая от ужаса, не говорила, а только мычала и махала рукой в сторону своего дома.
Староста распорядился:
– Багры, крючья, бабы – воду! Быстро!
Народ загомонил, зашевелился и всей гурьбой во главе со старостой кинулся спасать деревню от пожара. Когда толпа окружила пространство, на котором обретался двор Маланьи, то застыл в недоумении: ни дыма, ни огня. А счастливая Маланья, прижимая к груди орущего ребенка, все голосила:
– Охти мне, батюшки!
– Ты зачем, дура, шум подняла?! – Подступил к ней разъяренный староста.
– Да не я, батюшка! Это Кондрат с дедом Михеем! – оправдывалась Маланья.
– Да что они там, – перепились что ли? – взревел староста.
Люди только молча крутили головами, события принимали все более интересный оборот.
Староста решительно направился к дому Кондрата. С грохотом ногой открыл ворота. Толпа замерла в предвкушении.
Несколько минут ничего не происходило, потом появился староста белый, как смерть.
– Ой, помер что ли кто? – робко спросила одна из баб. Остальные на всякий случай стали тихонько подвывать.
– Цыц! Вороны! Не каркайте! – прикрикнул на них мужик в щегольской косоворотке, затянутой ремнем в поясе.
– Эй! Чего там? – спросил он у старосты.
– Никого нет, – сквозь зубы процедил староста, – Ну я вас! – погрозил он нагайкой толпе. Та шарахнулась в сторону.
– Дяденька, дяденька! Они к реке пошли! – закричал давешний белоголовый мальчишка старосте, пальцем указывая направление.
Староста, блестя новыми сапогами и свистя нагайкой над придорожными лютиками, двинулся на поиски хулиганов.
Со стороны общественных огородов прибежала запыхавшаяся женщина, худая и простоволосая, она жалобно улыбалась старосте и все пыталась что-то сказать.
– Это жена Кондрата, – сообщил старосте все тот же мужик, – он почему – то был посмелее остальных.
Староста, угрюмо глядя на женщину, спросил:
– Кто горит?
– Не мы, кормилец, не мы!
– А чего же твой мужик позволяет себе такие слухи распускать? – гневался староста.
– Да что ты, что ты! И в мыслях не было!
– Дак кто же горел? – староста окинул притихшую толпу огненным взором.
– Я знаю, – встряла Маланья, – это дед Михей! Он старый, вот и не шумел вовсе, а с Кондратом они пошли Михея тушить.
Толпа зашевелилась снова, в воздухе отчетливо запахло дымом.
Староста крутнул носом и указал нагайкой на источник. Дым поднимался от реки. Народ ринулся туда с радостными криками.
Дед Михей топил свою баньку у реки, а в воде по самое горло сидел Кондрат. Вся его одежда лежала возле деда, тот спокойно рубил мелкую щепу, из трубы баньки шел уже хороший дымок.
Староста остолбенел.
– Михей! Это ты горел? – уже спокойным голосом спросил он.
– Никак нет, вашевысокродь! Не я! – отчеканил дед.
– Так кто? – не унимался староста.
– Вот он. – Указал на Кондрата дед Михей.
– А ну, подь суды! – Заорал староста Кондрату.
– Он не может о причине наготы, – объяснил дед Михей.
– А чего он там сидит? – удивился староста.
– Отмокает, – просто ответил дед.
Староста начал трястись от смеха, за ним засмеялись ребятишки, и скоро со смеху падала вся деревня.
– И чего он… ах-ха-ха – чего он мочит? – ржал староста.
– Того и мочит, – ответствовал Михей.
Деревня стонала. Староста, собравшись с силами, наконец спросил более вразумительно:
– С извоза вернулся?
– Ага, – сказал Михей.
– Стало быть опять, – заключил староста.
– Ах ты поганец! – закричала женщина с берега. – Опять по срамным девкам в городе бегал! Ну я тебе сейчас покажу, как меня перед людьми позорить! – Она кинулась в воду, воздевая кулаки. Кондрат шумно нырнул и поплыл, сверкая голыми ягодицами.
Народ ликовал.
Староста оттаял.
Жена Кондрата стояла по пояс в воде, мокрая кофта облепила тощую грудь, и горько плакала от стыда и жалости к своей бабьей доле.
Дед Михей продолжал спокойно рубить щепки для бани. Потом встал, кряхтя, и пошел к камышам доставать горе-гуляку, дабы полечить ему причинное место.
Сатиры
В вечернем сумраке проступает одинокая фигура какого-то существа.
Подходит все ближе и ближе.
Фигура грустно: Я Сатир, дорогие мои. Люди зовут нас чертями, бесами и прочей нечестью. Но уверяю вас, – это далеко не одно и то же. – запевает заунывно и гнусаво, – в этот теплый летний вечерок, – чихает, достает носовой платок, сморкается, – Ну не то чтобы летний. Вечера знаете ли уже не те, что раньше. Да, так значит, – и возвышая голос громко кричит, – собирались нимфына лужок!
Читать бесплатно другие книги:
