Женщина XP Елманов Виктор

– Саморегулирующийся робот, – ответил я.– Невероятно сложный робот.

Почувствовала ли она, что в это время происходило во мне! С трудом сдержал себя, чтобы не поцеловать ее в чуть приоткрытые губы.

Продолжаю знакомиться с Портлендом. Натали предложила съездить в воскресенье в православную церковь на службу. И снаружи, и внутри здешняя православная церковь отличается от храмов в России. Снаружи по архитектуре она мне напомнила католический костел. Внутри только иконостас, как у нас, но на стенах нет ни фресок, ни икон. В окнах огромные витражи на библейские темы. Храм поделен на две части рядами скамей. Это уж точно атрибут костелов.

Служба шла на греческом языке, после службы – проповедь. Произнес ее священник из Сербии на почти безупречном английском. Он вполне освоил особенность стиля проповедей здесь, в Америке. Во время проповеди (что у нас немыслимо) он время от времени вставлял шутки и все добродушно смеялись. После проповеди все, кто пришел на службу, перешли в кафе при церкви, пили кофе, чай, общались между собой (этот момент мне очень понравился). Чай, кофе, булочки, пирожные, бутерброды можно было брать бесплатно, но это считается, как мне объяснила Натали, плохим (она сказала именно «плохим») тоном. Надо, наоборот, оставить в кассе сумму большую той, которая положена за то, что берешь. Эта разница – своеобразное пожертвование для храма.

Во время службы я думал о том, зачем Господь создал нас? Какую миссию мы должны выполнить? А если Господь Бог – это тот Высший разум какой-либо галактики? Они изобрели и запустили биологических роботов, в которые установили программу. Сейчас мы пытаемся сделать то же самое, только делаем роботов из неорганических материалов, начиняя их электроникой. Настанет момент, когда они начнут осознавать себя. Для этого потребуется время. Мы ведь тоже осознали себя не сразу! И что тогда будет?

В программе тренинга, которую мне дали, есть раздел «Куклы для секса». Потрясающие копии известных секс бомб и звезд порно! Посмотрел ролик, как гераклоподобный мужик занимается любовью с одной из таких кукол. Что-то в этом было такое, будто он занимается сексом с трупом. Удивительно, что эти куклы для секса особенно востребованы в Японии, что именно в этой стране производство их поставлено на почти промышленную основу! И даже есть публичные дома, в которых вместо живых проституток эти вот куклы.

Не понял только, для чего в моей программе я должен знакомиться с подобной информацией? Готовят меня психологически к общению с андроидом?

В продолжение темы о секс-куклах. Сегодня утром неожиданный звонок из центра. Звонит Натали.

– К вам сейчас приедет Фред, наш работник. У вас ознакомительный визит (именно так и сказала: «ознакомительный визит») с одним семейством.

Приезжает парень, который встречал меня в Портленде (его, оказывается, зовут Фред). Едем куда-то за город. Одноэтажный, но довольно большой дом, стоящий особняком и огороженный выше человеческого роста живой изгородью из стриженого кустарника. Встретил меня худенький, невысокого роста, но очень импульсивный мужчина лет тридцати пяти. Знакомимся, мужчину зовут Тино. Проходим с ним в дом. Все в доме светло-зеленых и светло желтых тонов. Большая гостиная, диваны, кресла, огромный элипсообразный низкий стол со стеклянной крышкой и низкими стульями вокруг него из прозрачного пластика. На стенах фотографии… Боже мой!.. Фотографии секс-кукол!

– Вы впервые в Америке? – спросил Тино.

– Нет, я уже был здесь. Но только не в этом штате.

И тут я замечаю, что в кресле у окна сидит… кукла!

– Это моя подружка, Мальва. Подойдите, познакомьтесь с ней.

Сначала я подумал, что он шутит, но все было на полном серьезе.

– Возьмите ее за руку и назовите свое имя.

Я взял ее руку и представился.

– А я Мальва, малыш, – ответила она голосом девочки-подростка.

Я решил продолжить эту игру:

– Как дела, Мальва?

– Все хорошо.

Я положил ее руку на подлокотник кресла.

Тино нежно погладил куклу по щеке.

– Она может поддержать разговор такого общего характера, но не может двигаться. Идемте, я покажу вам остальных моих подружек.

У двери в спальню он остановился и громко постучал.

– Люси, к тебе можно войти?

– Да, да, милый! – ответил приятного тембра женский голос.

Кукла лежала на широкой кровати, на ней была светло-розовая полупрозрачная очень коротенькая ночная рубашка. Одна нога была полусогнута и словно бы стыдливо прикрывала интимное место.

Тино похлопал куклу по щеке.

– Ты все еще в постели?

– Да, милый.

– А у нас гости, – он показал мне жестом, чтобы я взял куклу за руку.

– О, какое у вас чувственное пожатие, – сказала кукла.

– Люси, Люси, – строго произнес Тино и показал мне, чтобы я опустил руку.

– Ах ты, ревнивец! – рассмеялась кукла.

– Она очень эмоциональна! – Тино взял меня за руку и провел моими пальцами по плечу куклы.

– Иди ко мне, – прошептала она.

– Она очень эмоциональна! – повторил Тино, резко повернулся, мы вышли из спальни и прошли в его рабочий кабинет.

Я был очень удивлен огромному количеству книг в его кабинете. Они даже стопками лежали на полу. Рядом с большим письменным столом сидела еще одна кукла.

– Это моя помощница, Софи.

– Добрый день, мистер Тино, произнесла кукла.

– Добрый день, Софи. Познакомься, у меня гость.

Я взял куклу за руку и назвал свое имя.

– А ваша фамилия?

Я назвал и фамилию.

– Вы автор… – и она перечислила все мои книги и фильмы.

– Не удивляйтесь. У нее здесь, – Тино положил свою руку на голову куклы, – столько всего, сколько даже трудно вообразить.

Мы вышли из кабинета, прошли на террасу и сели в салатного цвета кожаные кресла.

– Что? – опережая мой вопрос, произнес Тино. – Почему куклы, а не живые люди?

Я кивнул головой.

– Я – ученый, и, как ни странно, мне лучше работается, когда рядом со мной в моем доме куклы. С одной я завтракаю, обедаю и ужинаю, с другой я сплю, с третьей работаю. Каждая из них для меня идеальна на своем месте.

Тино усмехнулся, вероятно, вспомнив какой-то смешной эпизод из своей совместной жизни с куклами.

– Кроме того, кукла не меняет своей сути, чего не скажешь о человеке, который, приобретая жизненный опыт, грубеет. Уходит чистота, детская непосредственность. Согласитесь, редко, кто с возрастом сохраняет свою данность. Ангелы перерождаются в фурий.

Он неожиданно замолчал. Молчание затянулось, я хотел как-то разрядить это затянувшееся молчание, но Тино поднял руку, еще какое-то время помолчал, а потом продолжил:

– Вы знаете, к чему я больше всего склоняюсь в последнее время? Я думаю, в будущем мужчина и женщина будут жить отдельно. Это миры, которые слишком отличны друг от друга. У женщин свои идеальные партнеры, у мужчин свои партнерши, которые их не раздражают. Ну и так далее.

Он посмотрел на часы.

– Извините, мне надо идти работать. Если хотите более подробно познакомиться с моими взглядами по этой теме, вот вам моя последняя книга.

– Один вопрос, а как же тогда будет размножаться человечество?

– Мужчины-доноры будут сдавать свою сперму, как сейчас сдают свою кровь доноры. Лучшие образцы будут оплодотворять лучшие образцы женских яйцеклеток.

– А как же родительская любовь, теплота?

– Я посчитал, через два века интенсивность занятости человека будет таковой, что у него не будет времени на воспитание, то есть на семью. Этим будут заниматься учреждения.

– Фабрики по выращиванию и воспитанию.

– Да, если хотите.

Он с необыкновенной легкостью поднялся с кресла.

– А разве школы, училища, институты – это не фабрики? Извините, мне пора.

Вот такой у меня сегодня был ознакомительный визит.

Читаю книгу этого ученого-футуролога. Название книги «Человек и кукла». Фрагмент ее из первой главы «Мужчина и кукла»:

«Мужчине кукла нужна больше, чем женщине. Так сложилось, что для мужчины понятие «дом», «семья» не имеют такого важного значения, как для женщины. Женщина рожала детей, ей нужен дом, чтобы они выросли, чтобы их укрыть от зверей, непогоды. Мужчина уходил добывать пищу, занимался торговлей, воевал, путешествовал. По своей природе он – странник. Его с домом мало что связывало.

Мужчина более функционален, прагматичен. Отсюда его стиль общения с женщиной: она должна содержать дом, заботиться о детях, удовлетворять его, мужчины, естественные потребности в сексе.

Мужчина более склонен к полигамному образу жизни, чем женщина. Но этому всячески препятствует среда, мораль. И мужчине приходится тайно восполнять эту потребность. Публичные дома, любовницы, кратковременные связи. Все это в последнее время начинает вытеснять кукла. Он, мужчина, и кукла. Причем, кукла может быть не одна, а две: кукла в женском облике и кукла в облике мужском. Кукла-женщина для мужчины выполняет роль любовницы, а кукла-мужчина – роль любовника.

Появляется новый тип семьи: мужчина-женщина-кукла (куклы); женщина – мужчина– кукла (куклы)…»

Надо подумать над его утверждением, что кукла для мужчины нужна больше, чем для женщины.

Натали показала свою новую серию фотографий. В основном это пейзажи. Я ей сказал, что в этом направлении открыть что-то новое чрезвычайно сложно. Художников-пейзажистов обойти почти невозможно. Художник выбирает для своего пейзажа, из того, что видит, только то, что ему необходимо, а фотограф этого лишен.

Мне показалось, что Натали обиделась.

– Что же тогда, не снимать пейзажи?

– Я думаю, надо найти возможность соединить живопись с фотографией. Чтобы мы и в фотографии могли выбирать только то, что нам надо, а остальное выкидывать.

– Это будет компьютерная фотография.

– А почему бы и нет? Главное – образ, а каким способом его выразить не имеет значения.

– Хотите съездить на океан? – неожиданно сменив тему нашего разговора, спросила Натали.

– Хочу. Тем более, я никогда в реальности не видел океана.

– В субботу.

Она уехала, а я еще долго пересматривал ее фотографии. И вдруг! И вдруг! Как же это я разу не понял?! Или это я себе придумываю? Но мне кажется, что эти фотографии – ее признание в своей, ну, пусть не любви, но симпатии ко мне. А я, толстокожий бегемот, рассуждал о том, что в пейзажах уже не откроешь ничего нового!

Мы выехали в 7 часов утра. Я надел легкие летние брюки и рубашку с длинными рукавами, но Натали сказала, что на океане будет жарко в такой одежде. Я переоделся: надел шорты и майку с короткими рукавами. Как потом оказалось, этого не надо было делать!

Дорога, которая в основном пролегала по гористой местности, была очень живописной. Натали, словно начинающий водитель, безукоризненно подчинялась требованиям всех дорожных знаков в совершенно безлюдных местах. В России ее точно посчитали бы ненормальной!

Я по ходу фотографировал. Очевидно, чтобы сделать мне приятное, Натали включила радиостанцию, которая крутила русскую музыку, а я рассказывал ей о тех исполнителях, с которыми сталкивался, когда работал режиссером в филармонии.

Натали была в кофточке на тоненьких лямочках и в короткой юбочке. Я просто пьянел, глядя на ее чуть подрагивавшие груди и оголенные ноги.

Небольшой городок вдоль побережья океана. Оставляем машину, забираем с собой сумку с провизией и напитками, одеяло, огромный зонт и два раскладных пляжных кресла.

Не верилось, что я на берегу Великого Тихого океана. Его шум отличается от шума моря. Это гул какого-то огромного пространства. Гул, сопоставимый по ощущениям, когда смотришь ночью на открывшееся перед тобой космическое пространство. Это галактический шум.

Ветер дул с океана, вздымая огромные волны. Напротив нас, метрах в трехстах от берега, торчащий, будто черный зуб какого-то чудища, необитаемый остров с шумной колонией морских птиц. Временами с океана на берег накатывал густой туман, очертания острова и берега становились размытыми, почти трудно угадываемые. Ветер разрывал эту пелену тумана, светило более ярко солнце, открывался горизонт, вид вдоль берега в обе стороны и резко очерчивались контуры острова.

Мы расстелили одеяло, я закопал в песок ножку зонта, раскрыл его. Натали села под зонт в кресло.

– Ты не хочешь искупаться? – спросил я.

– Нет. Ветер дует с океана и вода холодная.

– А просто подойти к воде?

– Нет, нет.

Я взял фотоаппарат и пошел вдоль берега. Сделал несколько снимков сияющих каким-то целлофановым блеском волн, серию медленно проявляющегося из тумана острова, снимок с видом вдоль побережья с одиноко торчащей на длинных столбах будкой для наблюдения за купающимися. Но никто не купался. Вода, действительно была холодной. Чьи-то дети, в накинутых на плечи длинных шерстяных пледах, подбегали к воде и с визгом мчались от накатывающейся на берег волны. Одной из них вышвырнуло краба. Он лежал на панцире и беспомощно шевелил своими клешнями. Дети, не подходя близко, боязливо рассматривали, как им, наверное, казалось, морское чудище. Сверху спикировала и села рядом с крабом чайка. Набежавшая волна помогла крабу перевернуться, но чайка своим загнутым крючком клювом вновь перевернула его и, не обращая ни на кого внимания, стала долбить им в самый центр брюшка. Краб пытался ухватить ее за клюв клешнями, но чайка проворно отдергивала его и вновь наносила смертельные удары. Удар, удар, удар… Ноги краба беспомощно повисли, последние конвульсии пробежали по ним. Дети сначала, словно зачарованные, смотрели на этот поединок, а потом бросились на чайку, отогнали ее. Один из них палочкой перевернул краба и стал подталкивать к воде: «Иди! Иди!» Но краб был уже мертв.

Так вот, возвращаясь к шортам и майке, которые я надел вместо брюк и рубашки с рукавом. За три часа, что мы пробыли на берегу океана, я сжег по локоть руки и по колено ноги. Это стало явственно чувствоваться, когда мы остановились в экзотическом ресторане, построенном из гигантских по диаметру, не могу сказать, что за порода, деревьев. Строил его один (!) человек в течение 20 лет!

Натали заказала мне бутылку красного французского вина, какой-то экстравагантный салат из морепродуктов, стейк из говядины, а на десерт мороженое с фруктами. Я попросил еще заказать сметану. Объяснять не стал, для чего. Украдкой от Натали я растирал ею мои пылающие ноги и руки.

Мы вернулись в 12 ночи. Натали тут же уехала, а я всю ночь жарился, как черт на сковородке.

Полусон. Обрывки фраз, какие-то сцены из прошлого, фантазии. Одно перескакивало на другое. Хотелось затормозить этот стремительный поток. Сделать стоп-кадр… Стоп-кадр… Стоп-кадр… Я старался удержать его как можно дольше… Стоп-кадр в подобных ситуациях бессонницы был как снотворное… Но стоп-кадр оживал и снова в голове крутилась эта клиповая фантасмагория…

Я заснул только к утру и проспал до обеда.

В «Новостях» сюжет об изобретениях в Германии. Они сделали искусственную чайку, которая может летать, ориентируясь в пространстве, и искусственного дельфина. А еще и искусственную медузу. Вспомнился Владимир Кобрин, его «Человек будущего». Есть там фрагмент, когда две металлические рыбы пожирают друг друга. И как, любопытно, та, которая проглотила свою жертву, ее переваривает? Переплавляет? Разлагает? Или разбирает на запчасти?

Продолжаю читать книгу Тино «Человек и кукла».

«Кукла удобна еще и вот по какой причине: ее легко заменить на другую. И в этом не будет никаких проблем ни для мужчины, ни для общества. Уйдет такое понятие, как обязательство перед семьей. Мужчина (впрочем, так же, как и женщина) может выбирать для куклы любой внешний облик, любое лицо».

Черт возьми с этими шортами! Мои ноги горели таким огнем, что было не до Натали! Она уехала, а, возможно, думала остаться.

Только сегодня, внимательно присмотревшись к фотографии женщины-кентавра я уловил нечто очень похожее на Натали. А, впрочем, это мои глюки воображения.

Мне предложили творческую встречу с интеллигенцией Портленда с показами двух моих фильмов. Пишу небольшие предисловия к этим фильмам, потом надо будет их запомнить. Здесь не любят, когда выступающий читает свое выступление по бумажке.

Во время моей сегодняшней встречи с руководителем проекта я спросил:

– Когда же начнется эксперимент?

– Эксперимент уже давно идет, – ответил он мне.

Думаю сейчас над его ответом. Если он давно идет, где же тогда мой соучастник проекта – андроид?

Позвонила Натали. Предложила посмотреть вечером в кинотеатре какой-то новый блокбастер.

Печальная весть из России: внезапно и весьма при загадочных обстоятельствах умерла моя однокурсница по театральному институту.

Смотрели в кинотеатре блокбастер про змей, которых перевозили на пассажирском самолете. Во время полета они вылезли из ящиков, проникли в салон и началось змеиное шоу. Кобры жалили только женщин и они умирали в страшных агониях, анаконды обвивали сдавливающими кольцами насмерть перепуганных мужчин и выпускали им кишки наружу. Все это было снято абсолютно без чувства меры и вызывало у зрителей взрывы хохота. Натали смотрела фильм со вниманием, и, кажется, не понимала, почему все смеются.

После фильма Натали отвезла меня домой. Я приоткрыл дверцу, приготовился сказать Натали «Доброй ночи», но произнес совершенно другое:

– Не хотите кофе?

– Нет.

Я взял ее руку и поцеловал.

– Спасибо за вечер. Давно так не смеялся.

Я почувствовал какую-то еще неведомую мне легкую вибрацию, которая исходила от ее руки. Я осмелел. Придвинулся к Натали ближе, отстегнул ее ремень безопасности, наклонился к лицу и поцеловал в губы. Эту странную легкую вибрацию я почувствовал и на ее губах.

– Пошли в дом.

– Да, да… – сказала она тихо.

Все, что произошло между нами, описанию не поддается.

Подозреваю, что обо всем происшедшем, Натали рассказала руководителю проекта. Я не до конца уверен в этом, но он как-то чересчур внимательно иногда посматривал на меня во время нашей сегодняшней встречи. А основная тема ее была – бессмертие.

– Если посмотреть на человека с точки зрения «человек – это биологический робот», то его бессмертие невозможно, потому что материал, из которого он сделан, быстро изнашивается.

– Вы хотите сказать, что, постепенно заменяя этот материал…

– Да. Заменяя его постепенно на более прочный материал, мы и сможем сделать человека бессмертным! Ну, не абсолютно бессмертным, но на тысячу лет как минимум.

– А зачем делать человека бессмертным? Может быть, в этом и есть его эволюция, что он смертен? Каждое новое поколение, приспосабливаясь к изменяющейся среде, дает возможность человечеству не исчезнуть, как динозаврам, которые не смогли приспособиться к изменениям, поэтому и вымерли…

Вечером сидел над выступлением в Доме пожарника, так называется это учреждение, где состоится моя творческая встреча. Кстати, это второй или третий случай в моей жизни, когда я заранее готовлю выступление.

С чего начать? Ну, естественно, поприветствовать пришедших, представиться. Учитывая психологическую особенность американцев, надо рассказать что-то юморное. Возможно, с того анекдота-вопроса, который в последней поездке по Англии пользовался невероятным успехом:

«Как называется человек, у которого не работает левое полушарие головы, левая рука и левая нога? Ответ: этот человек называется «all right».

Думаю, юмор оценят. Надо будет потом поиграть на этом «all right». Ну, как-то так:

«Аll right», – отвечаем мы, когда нас спрашивают, как идут дела. «Аll right», – отвечаем мы, когда спрашивают у нас, как твое здоровье, как твоя семья, как твоя работа. «Аll right!»

Для людей, которые не знают подробностей твоей жизни, твоего здоровья, семьи, детей, мы – «all right». Однако те, кто тебя знает хорошо, в этом «all right» есть многое такое, что с этим словом не связано. Они знают, что у тебя очень тяжелая работа, что у тебя проблемы со здоровьем, что у тебя плохие отношения с детьми. Кто-то из них тебя осуждает, кто-то пытается помочь, кто-то сочувствует. Это жизнь. Она не сводится к одному «all right».

После этого надо вернуться к интриге, почему я начал с этого анекдота и сказать, что-то наподобие:

«Мне иногда кажется, что когда политики принимают какие-то очень важные для страны решения, они руководствуются только одним полушарием головы – правым, левое полушарие у них в это время не работает. А, как известно, наше левое полушарие отвечает за наши эмоции, чувства. Без них человек становится биологическим терминатором».

Пора переходить к фильму. Сказать, что о чеченской войне много сказано, написано, снято, но странная вещь, эта война никого ничему не научила в мировом сообществе. (Библия: нет памяти о прежнем).

В заключение надо сказать о фестивалях, на которых фильм побывал и его принципиальная особенность: он создан на материале видеозаписей, которые делались в Чечне оператором одного из отряда милиции особого назначения.

Нет, это еще не заключение. Обязательно надо сказать о том, что, когда нам в новостях рассказывают о военных действиях в какой-либо стране нашего земного шара, мы воспринимаем их достаточно абстрактно. Да, разрушено столько-то домов, мостов, заводов. Да, погибло столько-то мирного населения, военных. Во всех этих сюжетах о войне не показывается главное – судьбы людей, которые вольно или невольно оказались в той или иной войне.

Обязательно об очень давнем сюжете, который я видел, кажется, по Би-би-си, как в одном небольшом городке Соединенных Штатов родители встречают гроб с сыном, погибшем во Вьетнаме.

В сюжете были показаны фотографии погибшего, когда он был еще маленьким, показана комната, в которой он жил до призыва в армию, показаны его любимые вещи. Это был самый антивоенный сюжет из всех, которые я видел по Би-би-си.

Сказать, что я понял в связи с этим одну важную для себя вещь: о войне надо рассказать не столько через взрывы, стрельбу, а через человека, который вынужден воевать. Сделать акцент, что я поклонник (приверженец) идеи Льва Толстого: всякая война – это насильственное убийство. Продолжить мысль, что если всякий человек – это вселенная, то война – это уничтожение, с космической точки зрения, целых галактик.

Парадокс войны: люди убивают друг друга, но никто за это не отвечает!

И вот на этом надо закончить. Дальше эта мысль будет подхвачена текстом в начале фильма:

«Гибель каждого человека на войне – это насильственное прекращение жизни. Смерть каждого, кто стал жертвой войны – это, частично, и гибель всех нас. Ибо все в нашем мире едино. 1+1= 1».

Удивительное постоянство того, что в одно и то же время, по одной и той же схеме действий мой сосед слева стрижет газон перед своим домом. Собаки, которые в это время остаются за домом в своеобразном загоне, ревниво повизгивают. Сегодня, закончив стрижку газона, сосед помахал мне рукой. Я подошел. Мы немного поболтали. И вдруг он разоткровенничался, что для американцев, при всей их контактности, большая редкость.

– У меня в следующее воскресенье будет женщина. Нет, нет, не то, что ты подумал. Со мной дала согласие жить одна женщина из дома для престарелых. Мы с ней познакомились на одной собачьей выставке. Она, хоть и не держит собак, но когда-то они у нее были. Я думаю, нам будет жить не так одиноко вдвоем. Я хочу пригласить тебя к нам. Она говорит по-русски. Ей будет приятно поговорить с тобой на ее родном языке. Тебе это будет не трудно?

– Я приду, – сказал я.

– Спасибо.

– Как ее зовут?

– Нина.

Внезапно, без предупредительного звонка приехала Натали. Как только она поднялась в гостиную, мы бросились друг к другу. О, это блаженное время близости! Ее молодое упругое тело хотелось прижать к себе с такой силой, чтобы оно стало с твоим единым целым!

Она уехала ранним утром. Я почти мгновенно уснул и проспал почти весь день. Еще час, после того, как проснулся, лежал и вспоминал все до мельчайших подробностей. Только к девяти вечера заставил себя сесть и продумать вторую часть выступления в Доме пожарника перед вторым фильмом. И тут же, без исправлений, записал следующее:

«Нашу встречу с вами мне бы хотелось продолжить словами Уильяма Шекспира, что весь мир – театр, а мы в нем актеры. И каждый из нас гениально играет в этом мировом театре свою роль.

Мир – театр. Театр – мир.

Кто-то сказал, что театр – это точное отражение того государства, того города, где он находится. Все, что в них происходит, тут же отражается в театре. Театр – это наше зеркало. Глядя в него, мы видим себя со всеми своими достоинствами и недостатками. Мы смеемся над собой, плачем, негодуем, осуждаем, восхищаемся, задумываемся.

В век электронных технологий нашим театром стал и экран телевизора. Он тоже отражает нашу жизнь, он тоже наше зеркало. Каждый день мы смотримся в это зеркало. Каждый день мы узнаем о себе что-то новое».

И на этом все затормозилось.

Что-то промелькнуло в голове из записных книжек Чехова (надо проверить, так ли это?):

«Если вы хотите узнать все о городе, в котором оказались, сходите на кладбище и в публичный дом. И вы узнаете об этом городе все».

А если перефразировать слова Чехова относительно документального кино, то можно сказать так: чтобы узнать страну, в которой ты оказался, смотри документальные фильмы этой страны. В них, как в капле воды, будут отражены все проблемы этой страны и людей.

Почему-то вспомнился из юности аттракцион: комната с кривыми зеркалами, которая называлась «Комната смеха».

«Конечно, на какое-то время документальное кино можно сделать фальшивым. Можно ведь так искривить зеркало, что оно даже уродливое лицо превратит в красивое, а красивое в уродливое. Но такому зеркалу люди перестанут верить, а потом и просто разобьют его. Разобьют, потому что нет ничего более прогрессивного, более гуманного, более жизненного, чем правда».

К сожалению, эту простую истину о правде не так-то просто реализовывать. Требуется невероятное мужество и сила воли!

Теперь о самом фильме. Сказать приблизительно так:

«А теперь мне бы хотелось показать вам один из своих документальных фильмов, который позднее был включен в трилогию «Трагедии России». Первая трагедия, которую пережила Россия – это сталинский режим. Огромная, некогда процветающая страна, была после переворота 1917 года превращена, как определил ее Солженицын, в архипелаг ГУЛАГ. То есть в огромный лагерь. Страх был самой надежной силой, которая удерживала эту тоталитарную систему.

Я не ошибусь, если скажу, что почти каждая семья в России пострадала от сталинского режима. Не обошла эта трагедия и моих родных. Это был 1949 год. Моего деда арестовали за фразу: «Четыре года как кончилась война, а мы не можем до сих пор вдоволь наесться хлеба». Он пропал в лагерях бесследно».

Все, после этого надо показывать фильм.

А ведь все эти силиконовые куклы и андроиды – не что иное, как наше скрытое желание иметь рабынь (рабов). Только тогда, когда была работорговля, они были homo, а теперь искусственно созданные homo. Раб тогда был живой вещью. Теперь эта живая вещь – робот.

Презентация моих двух фильмов прошла при небольшом количестве интересующихся русской действительностью. Мне сказали, что такое для начала здесь, в Америке, естественно. В перерыве между двумя фильмами у меня произошла небольшая полемика с одним эмигрантом еще той, первой волны 70-х. Он сказал, что в России до сих пор еще очень мало демократии.

– А вы думаете, – сказал я ему, – после стольких лет тоталитаризма демократия тут же займет лидирующие позиции? Да мы еще полвека будем с оглядкой выражать свое мнение. А на бытовом уровне мысль, что правдой ничего не добьешься, будет сидеть в нас еще дольше.

После показа выпил со всеми шампанского. Директор Дома пожарника, женщина лет тридцати с огненной шевелюрой и ярко накрашенными чувственными губами, попросила меня сфотографироваться с ней на память. Как-то очень плотно прижалась она ко мне во время фотографирования. Натали отвезла меня домой, но не осталась. Дразнит она меня!

Сейчас почему-то вспомнил о загадочной смерти своей однокурсницы. Она очень долго выбирала, в какую страну отправиться в отпуск. Выбрала Грецию. Они с мужем приехали в отель поздно ночью. Номер и вид из него ей вначале не понравились, но утром мнение переменилось. Перед завтраком они пошли искупаться. Вода в море показалась ей холодной, она осталась на пляже, а муж решил сделать заплыв. Плавал он долго, за это время она сходила в отель и вернулась. Неожиданно ей стало плохо. Те, кто был рядом, вызвали скорую. Бригада приехала очень быстро и констатировала… смерть. Именно в этот момент подошел и муж. Пол часа назад он оставил ее живой на этом шезлонге! Всего пол часа назад!

Последние годы жизни она была очень религиозной. Ходила каждое воскресенье в церковь, соблюдала все посты, исповедовалась. Когда муж вернулся в номер, он увидел, что на подоконнике, на столе, в ванной комнате, – везде были расставлены маленькие иконки. Утром, когда они уходили на пляж, иконок не было. Она их расставила, когда отлучалась с пляжа в отель.

Ей было 35 лет. Медицинская экспертиза, проведенная и в Греции, и в Москве, причину внезапной смерти не выявила.

Она писала стихи. В них, как в музыке Моцарта, радость соседствовала с грустью, мажор с минором.

Она была легким человеком. Летящим. Не могу представить ее лежащей в гробу.

Натали иногда ведет себя так, будто между нами нет близости. Что это, особенности деловых женщин? Близость как необходимый физиологический ритуал. Или как говорят в Америке: «Просто секс». Единственное, что смущает меня в этом прагматизме, Натали моментально откликается на мои желания, и в постели я не заметил ни одного мгновения, что она делает что-то формально. И еще одна ее странность – она никогда не остается ночевать. Но эта странность мне приятна. Проснувшись утром, я трогаю рукой подушку, на которой лежала ее голова, глажу простынь, на которой лежало ее роскошное тело.

Один из моих давних приятелей всегда говорил, что никогда не сможет жить с женщиной, которую полюбит, как муж с женой. То есть не будет находиться с ней постоянно в одном месте. «Жена должна оставаться всегда в положении любовницы, – говорил он. – Восточный принцип: женщины живут на своей половине дома, мужчины – на своей».

Ближе к вечеру Джон пригласил меня в гости, чтобы познакомить с женщиной, которая поселилась в его доме. Внутреннее убранство гостиной, где мы ужинали, было чрезвычайно аскетичным. Нина, худенькая черноглазая женщина невысокого роста, говорила со мной по-русски. Джон, что меня очень удивило, тоже хорошо говорил по-русски, хотя мы общались с ним всегда только на английском.

Стол был накрыт с тем изобилием разных блюд, которое свойственно только нам, русским, когда мы принимаем у себя гостей. Здесь был и столичный салат, и селедка под «шубой», и соленые огурчики, и черная икра, и мясная нарезка, и сыр, и домашние пирожки, и тушеное мясо с картошкой. Естественно – русская водка и клюквенный морс.

Водку пили только мы с Ниной, Джон отказался, сославшись на то, что вообще не употребляет спиртного ни в каком виде.

Через два часа мы уже пели с Ниной русские народные песни и Джон, чем еще больше удивил меня, пел эти песни с нами, с потрясающей точностью выстраивая партию, где второго, а где третьего голоса. Когда он ушел кормить собак, я стал расспрашивать Нину о ее жизни.

– Вы давно в Америке?

– Двадцать лет.

– А откуда приехали?

– С Урала, город Екатеринбург.

– Я там был несколько раз.

– Да?! Он, наверное, очень изменился.

– Не знаю. Я не могу сравнивать. Но город мне понравился. А почему вы уехали оттуда?

– Погиб мой муж, дети… Здесь, в Америке, жила моя сестра. Она забрала меня. У меня была депрессия после смерти мужа и детей. Я стала пить. Продала почти все, что было в квартире. Сестра, когда увидела меня… С ней чуть было не случился сердечный приступ… Я ей очень за все благодарна… Она умерла год назад… И у меня не осталось никого из родственников. На мне наш род закончится.

Нина прислушалась, как во дворе повизгивали собаки.

– Джон очень похож на моего отца. Мой отец был страстным охотником. У нас было три собаки: лайка, овчарка и беспородная дворняжка. Дворняжку звали Каська… Мы их с сестрой кормили, лечили. Каська всегда спала с нами. Но если в нашу комнату заходил отец, она тут же улепетывала. Отец, хоть и любил собак, но был с ними строг!

– А у меня в детстве, когда мы жили в деревне, была овчарка. Мы ее звали Волга.

– Я до восьми лет тоже жила в деревне, а потом мы переехали в город. Собак забрали с собой. Отец построил для них рядом с трехэтажкой, в которой мы поселились, сарай. Когда отец уходил на работу, мы собак из сарая выпускали. Все дети, которые жили в нашем доме, играли с ними, приносили им еду. Но кому-то это не нравилось. Однажды ночью сарай подожгли. Бедные животные, они сгорели в этом сарае заживо. Я до сих пор не могу понять: за что, за что их так жестоко убили?!

Нина рассказала и о том, как сложилась ее жизнь в Америке, о втором муже, с которым прожила здесь десять лет. О том, как после смерти второго мужа, чуть было не покончила жизнь самоубийством.

Я слушал ее рассказ и думал: за что, за что этой худенькой женщине выдалась такая жизнь? Она, как ивовый прутик. Ветер гнет его, того и гляди сломает, но прутик сопротивляется, и продолжает расти.

Сегодня была экскурсия на предприятие (завод?), где делают андроидов. Я так понимаю, что меня готовят к тому, что скоро эксперимент вступит в самую, что ни на есть, основную фазу.

Больше всего меня впечатлили силиконовые заготовки туловищ, которые висели, как висят на мясокомбинате разделанные туши коров. Но там туши постепенно разрезают на части, а здесь эти силиконовые заготовки начиняют сложнейшей электроникой и – о, чудо! – происходит рождение искусственного человека. Я пообщался с одним только что собранным и был несколько разочарован.

– У них еще мало практики общения с человеком, поэтому они такие «электронные», – уловив мое разочарование, пояснил мне руководитель проекта.

– У вас, я смотрю, все поставлено на промышленную основу.