Карманные записки молодого священника Скрынников Антоний
От издательства
Нет ничего нового под солнцем[1], – начертано в Книге Екклезиаста много веков назад. Мудрые слова, в правдивости которых убеждается каждый из нас ежедневно… Однако они не отменяют, а даже скорее укрепляют мысль о том, что опыт любого человека уникален, что у каждого из нас можно поучиться чему-то. Кто-то хорошо умеет обтачивать детали на станке, кто-то увлекательно рассказывает истории, кто-то рисует, а кто-то гениально скручивает кулечки для семечек – у всех людей есть какие-то свои таланты, большие или маленькие, но очень важные и нужные другим. Вот и у священника Антония Скрынникова тоже имеется дар – дар наблюдения и рассуждения, дар искренней заинтересованности во всем, что происходит вокруг. И книга, которую вы сейчас держите в руках, – лучшее тому подтверждение.
Отец Антоний – молодой священник из Ставрополя, ему нет даже тридцати лет. Однако он уже многое успел увидеть и пережить: за его плечами учеба в двух светских вузах, работа в ведущих СМИ Северо-Кавказского региона, выезды по редакционным заданиям в Чечню, Ингушетию, Дагестан, в Северную и Южную Осетии, Абхазию… Он является настоятелем воинского храма во имя святого благоверного князя Димитрия Донского в Ставрополе, несет послушание руководителя епархиальной пресс-службы, преподает в духовной семинарии, возглавляет общественную организацию «Северо-Кавказский правозащитный центр», которая занимается оказанием юридической и психологической помощи людям, пострадавшим от деятельности тоталитарных сект…
Помимо этого, отец Антоний находит время и для своего блога в «Живом Журнале». И блог этот действительно живой, постоянно обновляющийся. Собственно говоря, именно короткие, регулярно публикуемые заметки из ЖЖ и стали основой для этой книги. Их отличает простота и вместе с тем – очень личная интонация. В этих «карманных записках» нет ничего назидательного и морализаторского, нет ничего мертвящего и давящего – только горячее, трепетное отношение ко всему, что видят глаза и чувствует сердце, ко всему, что происходит в Церкви, в мире, в собственной душе.
Эта небольшая книжечка священника Антония Скрынникова может стать добрым собеседником для своих читателей – для совсем молодых пастырей, недавно возведенных в священный сан, для воспитанников духовных школ, для обычных прихожан православных храмов, которым небезразлично то, что происходит вокруг. Мы надеемся, что книга «Карманные записки молодого священника» будет интересной многим людям, потому что хотя и нет ничего нового под солнцем, но опыт человека, живущего в XXI веке интересами и нуждами Церкви, человека с неравнодушным сердцем – бесценен. Ведь за актуальными вопросами нашей общей жизни всегда стоят вопросы вечные и усваиваемые именно путем опыта.
Доброго чтения!
Часть первая. О себе и Церкви
«Прими залог сей»
Меня рукоположили недавно – три года назад. За это время моя жизнь сильно переменилась – и в духовном, и даже просто в бытовом плане. Это не значит, что я стал жить лучше: моя зарплата журналиста была в 2–3 раза больше, чем сейчас. Это значит, что теперь я, как священник, не имею права жить, как раньше. Английский писатель Гилберт Честертон[2] верно заметил: «Самым сильным доводом против христианства являются сами христиане». Но в большей степени эти слова относятся к духовенству. Именно по священнослужителям светское общество судит всю Церковь. Поступив однажды неосторожно, необдуманно, мы можем бросить тень на всю двухтысячелетнюю историю христианства. Именно твой недостойный поступок может отвратить человека от Церкви. И исполнятся страшные евангельские слова: а кто соблазнит одного из малых сих, верующих в Меня, тому лучше было бы, если бы повесили ему мельничный жернов на шею и потопили его во глубине морской[3].
Время перед рукоположением – особенное. Ты понимаешь, что пройдет еще несколько дней – и твоя жизнь круто изменится. Сегодня ты исповедуешься сам и сам просишь совета у священника. А уже завтра совета будут просить у тебя. Каждому ставленнику запоминается какой-то свой особенный момент службы во время хиротонии. Для меня таким моментом стали слова рукополагавшего меня архиепископа Элистинского и Калмыцкого Зосимы[4]: «Прими залог сей и сохрани его цел и невредим до последнего твоего издыхания, о немже имаши истязан быти во второе и страшное пришествие великого господа Бога и Спаса нашего Иисуса Христа»[5]. Это очень серьезные слова – они делят твою жизнь на до и после. Тебе дают в руки тело Христа – самое ценное, что есть в жизни христианина. Ты получаешь право совершать Божественную литургию и приобщать к святыне других христиан.
После рукоположения меня часто спрашивали, что именно я испытывал в момент хиротонии. И первое время мне было стыдно ответить, что… ничего. Нет, конечно, я волновался, осознавал нереальность происходящего в этот момент. Но в то же время, почитав перед рукоположением воспоминания разных священников об их необычных впечатлениях, мне было стыдно сказать, что у меня все прошло «обычно». Потом я понял, что этого не стоит стыдиться. Главное, что ты годами шел к своей хиротонии, готовился к ней и через апостольское преемство своего архиерея ее получил.
Первые дни и недели – это время привыкания к внешним атрибутам священства. Ты получаешь возможность касаться престола, тебя называют отцом, целуют руку. И для меня важно было понять, что, каждый раз прикасаясь к престолу, ты должен сохранять к нему такое же трепетное отношение, как до рукоположения. Когда тебе целуют руку, ты должен помнить, что целуют ее не тебе, не за твои ничтожные заслуги – целуют руку, благословляющую людей именем Христа. Бывает горько видеть, как молодые священники небрежно, поспешно благословляют прихожан, брезгуют давать поцеловать руку, возлагая ее на голову людей, которые порой намного старше их. Относиться к благословению нужно так же искренне и тепло, как к крестному знамению, которым мы себя осеняем. Конечно, благословение не является обязательным условием для спасения души. Но тем не менее традиция испрашивать благословения очень древняя и правильная.
Беседуя с прихожанами, нужно четко осознавать, что твое слово начинают воспринимать как призыв к действию, задают массу разных вопросов, на которые ты не всегда можешь ответить. Потому важно иметь пример для подражания, опытного духовника, который сможет аккуратно и тактично унять твой юношеский пыл и направить тебя по правильному пути.
Первые службы и первые искушения
Первые службы – это всегда страшно. Ты стоишь у престола, смотришь в служебник и пытаешься разобраться, что же там написано. Ты не знаешь никаких возгласов, читаешь молитвы с ошибками, заходишь не в те двери, кадишь потухшим углем…
Я был диаконом совсем недолго – одну неделю. Это и хорошо, и плохо. Хорошо – потому что у меня нет вокальных данных. Плохо – потому что у меня нет и уже не будет опыта диаконского служения. Мне пришлось гораздо труднее: диакон не служит сам, рядом с ним всегда священник, у которого можно узнать о порядке службы, попросить совета. Став священником, мне сразу пришлось служить одному.
Гораздо легче, если у тебя есть опыт клиросного послушания: ты знаешь порядок того или иного богослужения, его особенности. Я же, будучи много лет иподиаконом, знал досконально, когда нужно подать трикирии, вынести жезл, забрать мантию, подать кадило, но эти знания для меня оказались практически бесполезны на приходе. Так случилось, что сразу после рукоположения в священники я, отслужив одну-единственную службу вместе с настоятелем, был вынужден подменить заболевшего священника. Мне нужно было самому возглавить всенощную и литургию.
Первую свою самостоятельную службу я не забуду никогда. Это было похоже на кошмар. Я позвонил своему другу по семинарии и под его чутким руководством превратил служебник в тетрадь первоклассника. На каждой странице – на полях, между строчек и везде, где еще нашлось свободное место, – были расписаны мои подробные действия. Но все равно прокола избежать не удалось. Выйдя на полиелей, я с ужасом вспомнил, что не заложил евангелие. На решение проблемы было несколько секунд. Идти в алтарь, чтобы посмотреть календарь и попытаться заложить евангелие, потратив время и затянув богослужение? Или открыть Священную Книгу наугад и прочитать первый попавшийся отрывок?.. Я выбрал последнее.
Литургия прошла более чинно, хотя и длилась гораздо дольше. Потом была проповедь. На службе присутствовало около пятнадцати человек, но мое волнение все равно было колоссальным – гораздо большим, чем во время университетских лекций перед аудиторией в несколько сотен человек. Разговаривая со студентами, ты привыкаешь к вольному стилю беседы, можешь пройтись по аудитории, облокотиться на кафедру, пошутить, вступить в дискуссию. А на амвоне ты вынужден стоять на одном месте и произносить не просто слова теоретических выкладок, но слова, которые должны быть подкреплены церковной, духовной практикой. И прежде всего – твоей жизнью. Нельзя призывать прихожан к тому, чего ты сам не выполняешь и не собираешься выполнять.
А еще мне вспоминается одно искушение. Первые недели меня неотступно терзали мысли, действительно ли я совершил Божественную литургию, все ли правильно сделал? Пресуществились ли просфора и вино в тело и Кровь Христовы?..
Первая исповедь
В Греции есть обычай допускать к исповеди только опытных священников, которых благословил на это архиерей. В России же другая ситуация. Наша страна больше Греции и по территории, и по населению, а большинство православных приходов у нас в лучшем случае – одноштатные. Греческий опыт в России применить невозможно.
Когда ты исповедуешь в первый раз, тебя обуревают мысли, что сказать человеку, как его поддержать. Но позднее я осознал, что исповедь – не беседа со священником. Батюшка не должен обязательно говорить что-то на исповеди. Он обязан слушать, обязан понять, искренне ли кается человек, обязан вместе с ним молиться и сопереживать. Лишь в каких-то определенных случаях священник может дать совет: например, если человек исповедуется впервые.
Некоторые прихожане, увидев в храме нового священника, изо всех сил стремятся исповедоваться у него: он менее строг, первое время не дает епитимий, а главное, ему не стыдно признаваться в повторяющихся грехах. Новый священник пока не знает, что ты каешься в этом грехе на протяжении последних пяти, десяти, двадцати (нужное подчеркнуть) лет…
Священник – не ходячая энциклопедия, в которой можно узнать ответы во всех случаях жизни. Безусловно, он должен быть грамотным, но знать абсолютно все он не обязан. И молодому батюшке нужно уметь преодолеть страхи и на сложный вопрос ответить: «Простите, я не знаю». Приснопамятный Митрополит Антоний Сурожский говорил об исповеди: «А иногда честный священник должен сказать: „я всей душой болел с тобой во время твоей исповеди, но сказать тебе на нее ничего не могу. Я буду молиться о тебе, но совета дать не могу“». И это очень правильно. Не нужно городить от себя, вспоминая лишь прочитанную в книгах сухую теорию.
Если у тебя нет детей, то не нужно рассказывать о том, как правильно их воспитывать. Лучше посоветовать маме или папе качественную литературу по этому вопросу или познакомить их со священником, у которого есть педагогический, родительский опыт. В «Настольной книге священнослужителя» говорится, что «мирской поп да не постригает монаха», так как он не сможет дать того, чего не имеет сам. Не надо говорить того, что не пропитано, не прочувствовано собственным жизненным опытом.
Иногда на исповеди возникает ощущение, что некоторые прихожане играют с тобой в прятки. Кажется, что они не поняли всю важность таинства покаяния, не услышали слова предысповедальных молитв: «Аще ли что скрыеши от мене, сугуб грех имаши». Вместо искреннего раскаяния можно услышать слова о «нарушении пятой заповеди»[6] или даже какого-то из правил святых апостолов. Блуд и воровство называют «невоздержанием», каются в грехах родственников, соседей, в убийстве царской семьи, но только не в своих прегрешениях.
Вот что интересно: гораздо искреннее исповедуются представители малых народов. Возможно, потому, что они пришли к вере, осознавая свой путь, трудясь над собой. И подошли они к крещальной купели потому, что искали Бога, а не потому, что принятие православной веры воспринималось как обязательный ритуал и традиция.
Я не знаю
Еще со времен учебы в университете я знаю, что в научном мире есть несколько правил хорошего тона. И одно из них звучит так: нужно уметь признавать, что вы чего-то не знаете, а в разговоре о сложных и спорных вещах нужно произносить формулу «возможно, я не прав». Это очень хорошие правила, которым почему-то не всегда учат в семинариях.
Молодые священники, такие же, как и я, считают зазорным сказать прихожанину, что они чего-то не знают. Якобы это подорвет их пастырский авторитет. Я считаю (возможно, я и не прав!), что ничего страшного не произойдет.
Недавно ко мне подошла мать троих детей и спросила, как правильно их воспитывать. Я бы мог ей отвечать, судорожно вспоминая, что читал на эту тему, а потом дать дежурные советы: «Водите детей в храм», «Читайте им Священное Писание», «Показывайте благочестивый пример личной жизни». Но зачем? Это и так понятно… Поэтому я честно ответил, что у меня пока, к сожалению, нет детей и подсказать что-то толковое не могу. Но тут же порекомендовал многодетного священника, с кем мать троих детей сможет обсудить свои вопросы. Такой подход я считаю правильным. Ведь как можно давать советы по воспитанию, не имея опыта в этом?
О словоблудии и покаянии
В последнее время у меня появилось ощущение, что люди разучились по-настоящему, искренне исповедоваться. Многие сейчас приходят на исповедь и отдают священнику бумажку, на которой перечислены грехи. И, «смиренно» стоя у аналоя, ждут разрешительной молитвы. Но это неправильно. Исповедь всегда должна быть переживанием, осознанием своих грехов, покаянием, желанием изменить ум. Вместо этого – листики с банальным словоблудием типа такого: «Я, недостойная раба Божия, каюсь господу Богу во всех своих согрешениях от младенческих лет и прошу милостивого Бога простить мои согрешения, вольные и невольные, яже делом и словом, мыслию, ведением и неведением…».
Искреннее всех исповедуются в большинстве своем представители малых народов, для которых христианство – осознанный выбор, а не традиция.
«Дай» и «прости»
Все чаще во время исповеди приходится слышать слово «дай» – люди просят у Бога здоровья, счастья, благополучия. И вроде бы в этом ничего нет плохого, но такое ощущение, что есть. Потребительское отношение к господу проникло даже сюда. А ведь на исповеди нужно, наверное, употреблять не глагол «дай», а совершенно другой: «Прости».
Во время таинства покаяния нужно не только констатировать факт греха, прочитав вслух длинный список проступков, похожий на список продуктов, которые необходимо купить. Цель исповеди – перемена ума. Только искреннее покаяние поможет нашей душе. Если мы от всего сердца просим прощения за те прегрешения, о которых помним, то можем надеяться, что господь простит и те наши грехи, о которых мы забыли.
Самое поразительное, что, получив просимое, человек часто забывает поблагодарить Бога. Хотя в этом нет ничего удивительного, ведь еще в евангелии мы читали о том, что Христос исцелил десять прокаженных, которые были обречены на одиночество, муки и смерть. Какова была благодарность исцеленных? Лишь один сказал «спасибо».
Еще один евангельский пример. Человек, от рождения инвалид, тридцать восемь лет лежит в грязи у источника. Он никому не нужен, никому не интересно, чем и как он живет. По логике вещей, до конца жизни расслабленный должен целовать ноги Спасителя, исцелившего его, быть ему преданным учеником. Но все происходит иначе, даже страшнее. В благодарность исцеленный бьет Христа по лицу, когда тот находится под стражей. Предание донесло до нас имя этого глупца – Иар.
С тех пор прошло две тысячи лет, но люди все так же неблагодарны. Недавно пришла в храм молодая женщина и рассказала историю. Некоторое время назад у нее появились новообразования на коже. Она ходила по врачам, но никто не брался сказать, что это и откуда взялось. Кто-то посоветовал ей облиться святой водой – новообразования запеклись и исчезли. Вот оно – чудо. Как вы думаете, изменилась ли жизнь этой женщины после такого явного знамения? Поблагодарила ли она Бога, стала ли ходить в храм? Выяснилось, что нет. И теперь она снова пришла в церковь, потому что болезнь вернулась.
Богатства несметные
В представлениях многих невоцерковленных людей священники – люди зажиточные. Образ сформирован при помощи таких атрибутов, как обязательная иномарка, золотой крест и огромный живот – «аналой», как шутят сами батюшки. Иногда этот миф, активно поддерживаемый СМИ, приносит свои печальные плоды. На моей памяти пострадали два знакомых священника – их жестоко избили на улице и ограбили в поисках несметных богатств.
Все представления о зажиточности духовенства разбиваются очень легко, если посмотреть на священников, которые живут и служат в глубинке. Иномарка плавно сменяется на «шестерку», золотой крест местами облез… При этом не обязательно ехать на приходы Чечни или Ингушетии. Подобные примеры есть в изобилии в Центральной России.
В Русской Православной Церкви – свыше двадцати тысяч священников, которые служат в десятках стран мира. Мне всегда хочется спросить критиков: неужели вам удалось повидать их всех, чтобы оценить объем их живота и стоимость их автомобиля? Даже если посмотреть только на меня, то выяснится: я среднего веса и у меня нет даже старых советских «жигулей». Хотя отчасти скептики правы: в Церкви много полных священников. Две главные причины этому – посты и ненормированный «рабочий день».
Основная постная еда на столе среднестатистических священника и мирянина – картошка, макароны и хлеб. Думаю, вы сами в состоянии подсчитать, насколько калорийны эти продукты. При этом любой диетолог скажет: чтобы похудеть, есть нужно часто, но понемножку. А теперь представьте: священник совершает за неделю несколько литургий. Он уходит на службу рано утром, после богослужения у него – молебен, панихида, беседы с прихожанами… В лучшем случае он сядет за стол в 3–4 часа после полудня. И естественно, батюшке будет уже не до маленьких порций, потому что неизвестно, когда ему снова удастся перекусить. Если же день священника перенасыщен требами и встречами, то зачастую полноценно обедать ему приходится поздним вечером или даже ночью.
Если говорить о дорогих машинах, то в чем тут, собственно, проблема? Если священник построил храм, организовал воскресную школу, сделал и делает многое для людей, то почему он не может ездить на иномарке? Церковь не проповедует нищету как обязательное условие для спасения. Кроме того, во множестве случаев иномарка – это оправданный выбор.
Еще недавно в Ставропольскую епархию, например, входило шесть регионов страны, в том числе Чечня и Ингушетия. Для того чтобы передвигаться по этой территории, особенно в 90-е годы, когда все дороги были распаханы гусеницами танков, хороший джип был категорически необходим, не являлся роскошью. Там, где в тебя могут в любой момент выстрелить или попытаться взять в заложники, хорошая машина – гарантия безопасности.
Или другой пример. У моего знакомого священника есть очень состоятельный спонсор, который подарил батюшке дорогую «Ауди». В это время батюшка заканчивал строительство храма, но не хватало средств на колокольню. Он продал подаренную машину – колокольня была возведена. Через некоторое время об этом узнал спонсор и снова подарил настоятелю дорогую иномарку, при этом сказав: «Батюшка, если вам нужны деньги на колокольню, возьмите их у меня. Я дарю вам машину в знак уважения, а не в качестве неприкосновенного запаса, который можно продать в трудные годы»… Что оставалось делать священнику? Написать краской на двери машины телефон спонсора, чтобы все злопыхатели смогли позвонить и проверить?
Конечно, встречаются и перегибы. Покойный Патриарх Алексий II[7] не раз делал выговоры священникам, у которых храм находился в запущенном состоянии, зато было несколько иномарок… Но говорить о том, что подобное носит массовый характер в Церкви, – нельзя.
Тяжелые деньги
Зарплаты у священников, как правило, очень разные. На величину «оклада» влияет сразу несколько пунктов. Во-первых – епархия. Понятно, что зарплата батюшки из Санкт-Санкт-Петербургабудет на порядок выше, чем у батюшки в Майкопе. Во-вторых, играет роль и статус священника, то есть то, настоятель ли он или второй, третий (иногда и двадцатый) клирик на приходе. Настоятель получает ту зарплату, которую сам себе назначит. Штатному священнику приходится довольствоваться тем, что ему дадут. В-третьих, важен вопрос треб. В каких-то приходах фиксированная оплата (что само по себе неправильно – имею в виду слово «фиксированная») или пожертвование идет через свечную лавку, деньги уходят в общую храмовую кассу. В других приходах требные пожертвования остаются священнику.
Если говорить обо мне, то я – ни в коем случае не жалуясь – скажу, что получал больше, работая журналистом. А став священником, получил один ценный совет от собрата, касающийся совершения треб. Те деньги, которые мы получаем за освящение квартир, как правило, неоправданно большие. Поэтому любое пожертвование я воспринимаю как обязанность молиться за людей пожертвовавших, поминать их на литургии.
В последнее время у меня появилось такое правило: совершая таинство Крещения, освящая что-либо, я обязательно говорю проповедь и предлагаю людям вместе выпить чаю в свободное время. Особенно хорошо подобное предложение встречают после крещения детей: родители приглашают меня в гости, задают вопросы, и таким образом удается провести хороший миссионерский вечер.
Самые «тяжелые деньги» – деньги за отпевания. Порой их не хочется брать, ведь ты не можешь прийти, помахать кадилом, вычитать положенные молитвы и уйти – ты должен что-то сказать матери, жене, мужу, родственникам усопшего, стоящим у гроба. Часто сделать это бывает очень сложно, потому что не хочется говорить банальностей или произносить сложные предложения с цитатами из святых отцов. В минуты расставания с дорогим человеком скорбящим людям необходимо что-то, произнесенное от чистого сердца, необходимо искреннее соучастие. Я никогда не считал, что слезы священника во время богослужения являются слабостью. Скорее наоборот – если мы способны так глубоко почувствовать горе незнакомых нам людей, то наше сердце еще живо, мы не превратились еще в требоисполнителей…
Отпевание, наверное, самая полезная треба для души священника. Видение смерти разных людей, разного пола и возраста, не может не дать пищу для размышлений, напоминания о том, что когда-нибудь на месте умершего буду и я, и моя супруга, и мои родители. С чем придем мы к Богу, что предоставим ему на суд?
Однажды во время отпевания мужчины к нему, простите за грубую подробность, смердящему трупу, подошла супруга, поцеловала его в губы и произнесла простые и правильные слова: «Спи спокойно, мой любимый, мы скоро снова увидимся с тобой и будем вместе». Дай Бог такой веры каждому батюшке!
Контрасты
Жизнь священника всегда полна впечатлениями, эмоциями, переживаниями. Бывают дни, когда утром тебе приходится сталкиваться с человеческим счастьем, а ближе к вечеру – наоборот, с горем.
Вот ты венчаешь красивую пару. Влюбленные молятся о своем счастье. Ты смотришь на жениха и невесту, радуешься вместе с ними. Ты говоришь им теплые слова, желаешь взаимной мудрости и помощи Божией. Они еще не знают, что семейная жизнь – это не только улыбки, поцелуи и юбилеи. Еще не вполне догадываются о том, что слово «брак» происходит не от слова «брать», как полагают некоторые псевдофилологи. Брак – это значит отдавать: отдавать свои чувства, свою жизнь, самого себя – другому, ради него.
Потом ты идешь на соборование больного или умирающего человека. Здесь радости уже меньше. Почти нет. Но есть надежда на Бога. Соборуя, ты объясняешь смысл таинства, сопереживаешь больному, стремишься утешить. Иногда беседа с человеком после соборования затягивается на час или два: хворающие люди, заточенные в четыре стены, всегда чувствуют недостаток внимания и общения. Особенно пенсионеры – когда они были молоды и красивы, то нужны были друзьям и родственникам. Сейчас – так происходит не всегда, но очень часто – от них ждут только одного: скорой смерти, чтобы можно было спокойно продать оставшиеся квартиру, дом, дачу. Ну и чтобы кончилась череда врачей, капельниц, страданий… Разговорился с пожилой женщиной, которая в советское время умудрялась работать на четырех работах, дабы обеспечить достойную жизнь единственной дочери. Девочка выросла, получила хорошее платное образование. И вот однажды мама предложила дочке сходить вместе в кино. Плача, эта женщина рассказывала мне, с каким презрением единственная отрада окинула взглядом одежду матери и сквозь зубы процедила: «С тобой? В таком виде? Никогда…».
Общение с больными – тяжелое, но благодатное служение. Например, раньше мне редко приходилось бывать в больнице. Теперь я вынужден чуть ли не каждый день видеть горе и смерть людей – служу в больничном храме. На днях крестил умирающую женщину, беседовал со старушкой, у которой нет обеих почек… Это не дает тебе забыть, что ты смертный, что священный сан не спасет тебя от болезни, смерти, не гарантирует спасения.
Чуть позже у тебя отпевание, а значит, ты перемещаешься в здание морга или тесную комнату квартиры, набитую множеством людей с горящими свечами в руках. Плач и скорбь родственников и друзей. О радости страшно даже думать – тут ей нет места. Христиане сегодня не воспринимают смерть как начало другой, лучшей жизни. И вот ты скорбишь вместе с ними, пытаешься сказать слово, которое не всегда слышат.
Такие контрасты у священника – почти каждый день. И ему приходится все пропускать через свое сердце. Нельзя утешить человека, если скорбь твоя – напускная. Нельзя улыбаться молодоженам и не радоваться за них искренне. А если такое возможно, то возможно только в жизни несчастного священника.
Диспут с атеисткой
Помню, когда я учился в университете, у нас была преподавательница экономики – женщина бальзаковского возраста и ярая атеистка. А я уже давно ходил в храм и даже отрастил небольшую бородку.
И вот как-то мы стояли с одногруппниками и ждали начала занятия. Мимо проходила эта преподавательница. Внезапно она остановилась возле меня, пристально посмотрела и громко спросила: «А ты, часом, не поп?». Меня это покоробило: во-первых, это было бесцеремонно, а во-вторых, слово «поп» в наше время звучит резковато. Но я ответил: «Нет, не поп. Но хожу в Церковь, верующий, даже создал православный молодежный клуб при университете». Что тут с экономичкой стало! Она покраснела, стала кричать на весь коридор, что попы – мракобесы, веками дурят народ, что религия – опиум для народа, и тому подобные вещи. И вдруг произнесла фразу о том, что ученые давно доказали, что Бога – нет. Хотя всем известно, что современная европейская наука родилась благодаря Церкви, демифологизировавшей природные явления… В тот момент я понял, что пришла моя очередь говорить, и предложил преподавательнице перечислить ученых – атеистов и верующих: мне было интересно, какой ряд у нее получится с той и другой стороны. Точно знал, что среди атеистов не могло быть Ломоносова[8], Лейбница[9], Декарта[10], Ньютона[11], Коперника[12], Лотмана[13], Бехтеревой[14]… Но в ответ услышал только то, что доказательства «отсутствия Бога» были приведены в газете «Комсомольская правда». Ну что я мог на это сказать, если кандидат наук принимает за научный источник публикацию в «Комсомолке»?
Самое смешное, что позже я устроился работать журналистом в «Комсомольскую правду».
Как я пришел в Церковь
Мое крещение и приход к вере произошли несколько спонтанно. Для неверующего человека все, о чем я расскажу, может показаться случайным стечением обстоятельств. Для меня же это, несомненно, промысел Божий.
К сожалению, в нашей семье не было по-настоящему верующего человека. Не было даже бабушки, которая по законам жанра есть почти у каждого. Крещены же, конечно, были почти все – и у меня даже остались впечатления от ежегодного посещения кладбища, а потом церкви (или наоборот).
Моя мама – учитель, и в нашем доме всегда была очень большая библиотека. Среди множества полезной и нужной литературы пряталось некоторое количество протестантских и сектантских книжек, щедро раздаваемых на улицах в 90-е годы. Были несколько вариантов Библии, учебники Муна, что-то еще… Когда мне становилось страшно или приходили мысли о смерти, я брал эти книги, читал, и вроде становилось легче.
Однажды, когда мне было шестнадцать лет, мы собрались вместе с двоюродным братом пойти погулять. Он в то время начал ходить в храм, и я приехал за ним в церковь, попав на службу. Простояв пять минут и ничего не поняв, вышел посидеть на лавочке.
Калмыцкая епархия очень маленькая. У нас не было никаких «ритуалов», свойственных большим митрополиям. Чтобы поговорить с архиереем, не обязательно было идти к нему на прием. Его встречали прогуливающимся по улице, беседующим на лавочке с прихожанами, читающим книгу в саду. Так получилось и на этот раз.
Мимо меня проходил владыка Зосима[15] – тогда я не знал еще, кто он такой. Так вот, он подошел ко мне, спросил, как меня зовут, сколько мне лет, где учусь. Узнав, что я не крещен, владыка удивился и сказал: «Я возьму тебя к себе в иподиаконы. Приходи завтра, тебя покрестят, будешь мне помогать». От неожиданного предложения я лишь кивнул головой. На следующий день покрестился, и на вечерней службе мне определили быть жезлоносцем.
Общая исповедь
Не понимаю я смысла общих исповедей. Мне кажется, это некая попытка человека спрятать свои грехи. Когда священник называет их по списку, а толпа кричит: «Грешен», то создается ощущение отсутствия покаяния, стыда. Одно дело – признаться на индивидуальной исповеди, что ты украл, другое – крикнуть это в едином порыве, заглушая друг друга.
До V века общая исповедь была нормой жизни. Но только проходила она по-другому: каждый желающий выходил на амвон и каялся перед общиной в своих грехах. Многие ли готовы сделать так в наше время?
Я уже писал раньше, что люди разучились исповедоваться. Они готовы говорить обо всем, кроме своей души. Например, может подойти женщина и начать рассказывать, что на ней есть страшный грех. Оказывается же, что накануне она, примерно так, съела ложку пюре, а потом узнала, что там было растительное масло. Это же насколько нужно очерстветь, исказить смысл покаяния, чтобы капля растительного масла могла повергнуть в уныние?!
Есть фантастическая готовность покаяться во всем чем угодно. И никогда не услышишь раскаяния в неверии своих детей, в незнании веры, учения Церкви.
Вера сантехника
Недавно в алтаре нужно было посмотреть котел отопления. Что с ним было – не знаю, но пригласили разобраться прихожанина-сантехника. Мне надо было провести его в святая святых храма и показать «проблемную зону».
Подойдя к двери алтаря, сантехник стал снимать обувь. Несмотря на мои уговоры не делать этого, на слова о том, что в алтарь все заходят обутыми, он меня не послушал и сказал, что в святое место в ботинках не зайдет. Потом долго кланялся престолу и молился. В конце концов стал разбирать котел, я же вышел. Зашел через десять минут и услышал, что сантехник… с кем-то разговаривает. Я прислушался и услышал удивительные слова: «Господи, родненький, помоги мне. Куда же я без тебя со своим умом, не оставь меня, без тебя мне не справиться».
Это был разговор реального человека с реальным Богом. Человек разговаривал с господом, зная, что он здесь, рядом. Это был разговор любящего сына с любящим отцом. И стало страшно, как быстро мы, священники, привыкаем к святости алтаря, и даже порой поклон там сделать бывает лень. Дай, господи, нам всем такую же веру, как вера сантехника…
Кстати, у коптов есть благочестивая традиция: когда они подходят к причастию, то разуваются.
Вход – только для…
Почему-то нет среди христиан дружбы. Дружат отдельные люди: Таня с Колей, Даша с Машей. А вот найти по-настоящему дружный приход, где все друг друга знают и друг о друге заботятся, очень непросто.
Вот читаешь книги по истории Церкви и удивляешься тому, как раньше жили христиане: реальная взаимопомощь, общая трапеза после службы. А сейчас каждый сам по себе. Как было бы хорошо, если б священник перед богослужением по воскресеньям обращался к народу и рассказывал, что произошло нового в жизни общины: например, у Оксаны родился мальчик, Виктор Иванович находится в больнице, а Тамара Ивановна уехала в паломничество, – чтобы приход знал беды и радости своих сопричастников по общему делу – литургии.
Как-то один мой знакомый батюшка объявил после службы, что такого-то числа состоится приходское собрание, где будет обсуждаться жизнь прихода на ближайший год. Пригласил всех, кто считает себя прихожанами храма. На службе стояло больше 250 человек, на собрание пришли 40. Что с остальными 210? Они не считают себя частью общины, прихожанами? Конечно, кто-то не смог по объективным причинам, но большинству, скорее всего, было просто безразлично…
Бывает и совсем иначе: вместо того чтобы облегчить человеку приход в Церковь, в общину, мы сами его затрудняем. Объявления в храмах наподобие таких: «Без платка в храм не входить», «Женщинам в брюках вход запрещен», «Вход только для священнослужителей и работников храма» (возле единственного туалета на церковной территории; сам видел!) – просто убивают. Человек приходит к Богу, а мы говорим ему, что господу не угодны штаны или непокрытая голова… Да, несомненно, в храме есть своя культура поведения, но навязывать ее нецерковным людям просто преступно – они пойдут в секту, где их примут даже… в трусах.
Страшно, что мы сами создаем себе гетто, куда вход – только для избранных и строго по билетам. Даже в обычный туалет.
На Литургию – как бомжи
Задумался о внешнем виде наших прихожан. Знаю молодых людей, которые успешны в работе, занимают высокие должности, ходят на работу в костюме и галстуке. В воскресенье же на литургию являются одетыми, как бомжи: на них старые джинсы, свитер и т. п. Спрашивал, почему нельзя приходить в храм так же красиво одетым, как на работу? Ответили: принимают за сектантов. Это наша большая беда. Мы привыкли – это уже въелось в подкорку, – что идут молиться в пиджачке и рубашечке лишь «свидетели Иеговы». Мы привыкли и смирились с тем, что улица – это территория проповеди сектантов. Мы отдали им больницы, школы, тюрьмы и добровольно загнали себя в пределы храмовой ограды. Может быть, мы и Священное Писание станем считать их книгой?! Любой сектант читает Библию каждый день, большинство же православных его «почитают»: иногда целуют крышку евангелия на всенощной – ставят его дома в красный угол, и все! Но этого мало: Писание надо не только почитать или читать – надо жить по нему, чтобы не превратиться в героя «Книги Илая»[16].
Благочестивый вандализм
Урусского человека особое отношение к святыне. Русскому мало просто смотреть на нее, прикасаться к ней – хочется проявить, я бы сказал, благочестивый вандализм, то есть взять частичку святыни на память. Именно с этим связан нездоровый обычай забирать землю с могил святых и подвижников. Правда, что с ней делать дальше, никто толком не знает. Святую воду можно пить, просфору употреблять в пищу, маслом помазываться. А землю, как правило, кладут в святой уголок, где она благополучно и лежит годами неизвестно для чего.
Монахи из Троице-Сергиевой лавры рассказывали, что когда рака у преподобного Сергия была деревянной, ее приходилось менять несколько раз в год – благочестивые миряне-паломники, прикладываясь к ней, старались на «память» отщепить кусочек. И ведь получалось! Потом раку изготовили из стекла и металла – проблема решилась. Но возникла другая, в прямом смысле слова связанная со стенами лавры. Не один раз приходилось выслушивать восторженные отзывы паломников, которым удалось отковырять кусочек монастырской ограды – «на молитвенную память».
Однако наивно думать, что так поступают только миряне. В 2005 году, еще студентом, я побывал на Святой земле. Наша делегация, состоящая в том числе и из духовенства, прибыла к Мамврийскому дубу в Хевроне. Сам дуб, как известно, уже давно высох, но все равно огорожен металлической решеткой, на которой только на одном языке была сделана предостерегающая надпись, что касаться дуба строжайше запрещено. Догадались – на каком языке? Правильно, на нашем родном. И вот гид, рассказав историю дуба, отлучился буквально на пару минут с просьбой подождать его на месте. Как только он скрылся с глаз, большинство батюшек, ретиво перепрыгнув через ограду, стали обламывать дубовые ветки и кору, пряча добычу в рукава ряс и карманы подрясников…
Тьфу!
В последнее десятилетие на церковных прилавках обреталось огромное количество псевдоцерковной макулатуры: книги о конце света, втором Пришествии, о вреде компьютера, Интернета, ИНН, новых паспортов. Святейший Патриарх Кирилл ситуацию несколько изменил – теперь правящие архиереи не могут самостоятельно благословлять выпуск книг, эти функции передали Издательскому Совету, где псевдоправославные тексты попросту отсеиваются (впрочем, архипастырское благословение на подобных книгах нередко оказывалось ложным). И сразу стало меньше книг «местного производства», которые писались «внутриепархиально» и так же распространялись. Как правило, это издания, повествующие о местных «чудесах», обильно приправленные благочестивыми, но бессмысленными комментариями.
Вспоминается такая история. Однажды к ныне покойному Митрополиту Питириму (Нечаеву)[17] пришел на прием священник и попросил благословения на издание книги, которую и оставил владыке. Митрополит Питирим книгу прочитал: в ней все было очень примитивно и идеально: солнышко светило, птички пели, все ходили крестным ходом. Владыка прямо на обложке оставил свой отзыв: «Тьфу! Митрополит Питирим».
Самое благодатное
Никогда не понимал стремления некоторых прихожан обязательно передать записочки на Афон, Святую землю, в египетские монастыри. В этом есть некий магизм: человек думает, что служба на Афоне более благодатная. Неправда! Божественная литургия везде одна и та же. Нет никакой разницы между евхаристическим каноном в какой-нибудь глухой деревеньке Калужской области и в монастырях Греции. А получается, что вместо того чтобы поддержать родной храм или монастырь, люди передают записки и платят приличные суммы, то ли чтобы потешить гордость, то ли для самоуспокоения: мол, и за меня молятся в известных обителях…
Исключение, на мой взгляд, – послать записку в тот монастырь, который вам чем-то дорог, который вы посещали, в котором служит знакомый вам священник.
Верба вместо Христа
Давал крест прихожанам на вербное воскресенье. Людей было много.
После в алтаре поделился мыслью с собратьями-священниками, что не вижу для себя особого смысла брать вербу домой. В ответ пошутили, что интеллигенция всегда была далека от народа.
Нет, я не считаю, что нести освященную вербочку домой – плохо. Я просто не вижу в этом функционального смысла. Поставить ее в уголок с иконами? Да, можно – а зачем? Молиться на нее нет смысла, скушать ее нельзя (правда, шутят о неистребимом желании верующего человека что-нибудь освятить и съесть)… Пусть напоминает о храме и богослужении? Но об этом нам говорит и наличие икон в доме.
Решил найти объяснение вопроса «для чего мы освящаем вербу?» – не нашел ни одного прямого ответа. Все пишут, откуда пошла эта традиция, какое евангельское событие мы вспоминаем, какую молитву читаем. Но зачем – об этом не смог прочитать. Зато часто встречались советы набивать вербой подушечку, которую потом кладут в гроб под голову усопшему… Но в принципе, когда человек умер, ему можно подложить под голову даже кирпич – ничего не изменится, если он жил без Христа. Понравился мне лишь один совет, эстетический: украшать вербами дом или квартиру.
Освящение верб давно стало доходным бизнесом цыган и предпринимателей. В этом году мне пришлось впервые увидеть в храме упакованные вербы с ценником и штрих-кодом.
Все эти мысли возникли не на пустом месте. Когда я давал прихожанам целовать крест, прямо за мной стоял другой священник – он раздавал желающим вербы. И в какой-то момент мимо меня танком прошла бабуля, расталкивая прихожан, даже не думая приложиться ко кресту. Подумав, что она просто забыла об этом, я ей его протянул. Но получил такой ответ: «Зачем мне ваш крест? Я вербу пришла освятить!».
Страшно, когда верба заменяет Христа. Весь день в храм шли люди с веточками. Люди эти не были на всенощном бдении, на литургии. Им не нужно было причастие – им нужна была верба… Так пушистая веточка может играть в Церкви отрицательную роль. Она выступает в роли «успокоительного» для души «захожанина». Вроде и в храме побыл, и водой его окропили, и веточку освященную дали. Все у него хорошо – можно еще годик в храм не ходить.
В древней Церкви было такое понятие, как «сокрытие веры», когда вновь пришедшим людям рассказывали о сути веры по частям – по мере их подготовки и возможности воспринять информацию, знание. Кажется, есть смысл вернуться к этой практике сейчас. Хочется, чтобы люди в первую очередь знали евангелие, а только потом – традиции христианских праздников.
По данным опросов ВЦИОМ, подавляющее большинство опрошенных – 75–80 % – заявляет о православии как о своей вере. Это хорошо: значит, мы имеем моральное право в интересах большинства и на правах большинства идти на телевидение, в школы и в армию. Но с другой стороны, мы должны трезво понимать, что из тех же 80 % все знают, что такое святая вода, когда нужно освящать куличи и вербы, но лишь несколько процентов смогут внятно рассказать о Христе и таинствах Церкви.
У традиции вербного воскресенья есть один положительный смысл, о котором редко задумываются люди. Верба может стать символом проповеди. Увидев в руках у верующего освященную веточку, кто-то, возможно, задумается о Церкви. Кто-то вспомнит, что давно не был на исповеди, кто-то пойдет в храм. Наверное, ради этого и стоит взять вербу домой.
Фарисеи среди нас
Как-то в разговоре с одним умудренным опытом священником услышал от него фразу, что зачастую главными врагами Церкви являются сами попы. Своей ленью, стремлением к роскоши, фарисейством мы отталкиваем людей от Христа. Тогда мне его слова показались странными. Однако чем больше общаешься с собратьями-священниками, тем острее понимаешь, что доля правды в этом есть. Нет, я не говорю, что все священники плохие. Уверен, что большинство как раз являются честными тружениками. Но есть и наемники. Именно по поступкам последних судят о Церкви – а не по поступкам священников, достойно совершающих свое служение.
Сегодня долго беседовал с женщиной. Живет одна, есть сыночек – родила его в гражданском браке. Несколько лет назад решила женщина эта сына покрестить. Пришла в храм, обратилась с просьбой к настоятелю. Батюшка отказался совершить таинство, мотивируя это тем, что мальчик появился на свете в блуде, а значит, не может быть крещен. А мать отлучил от причастия, не объяснив даже сути этого своего действия. Вот каким надо быть человеком, чтобы так поступить?! Кто дал этому священнику право судить о том, кто достоин крещения, а кто – нет? Просветитель Руси князь Владимир был рожден вне христианского брака, к примеру… Ребенка окрестил тайно в том же храме другой священник. Мальчик потом долго не хотел ходить в храм – каждый раз на предложение мамы пойти на службу он отвечал, что Бог его не любит, раз в первый раз его не захотели покрестить.
Лимон в благодарность
У меня – радость. Освятил две квартиры на днях, пообщался с жильцами. Мне дали один лимон. Фрукт то есть. Помню, как однажды мне дали за освящение дома десять тысяч рублей, а радости не было. Была благодарность, смущение. А здесь совсем другое – дали лимон, напоили чаем от чистого сердца. И радости гораздо больше.
«Мелкие» грехи
Я солидарен с мнением, что деление грехов на смертельные и не очень – условно. Любой грех страшен и ведет к смерти души – особенно если в нем не каяться. И если один человек всю жизнь убивал и не каялся, а другой «только» воровал и тоже не каялся, то погибнут оба. Хотя с точки зрения Уголовного кодекса степень их вины – разная.
Как иногда может очерстветь душа человека! Пришла на исповедь женщина. Вначале перечисляла множество «мелких» грехов: обида, зависть и т. п. Как бы между слов проскользнула у нее и фраза: «Давно не ходила в храм». Спросил ее: насколько давно – месяц-два? Ответила: «Лет двадцать». Вот это да! С этого и надо было начинать! В этом и причина всех остальных грехов. Пришлось заставить людей постоять в очереди, пока с этой женщиной обстоятельно говорил…
Стыдно
На днях у меня было плохое настроение: сидел и думал, как же тяжело жить на свете. А потом причащал в больнице перед операцией женщину, у которой три огромные опухоли в голове. Врачи ничего хорошего не обещают, а у нее – трое детей… Потом пришла в храм молодая девушка, у которой через несколько дней роды. Доктора говорят, может умереть… Потом узнал о своем старом знакомом, который погибает от дезоморфина – у него практически гниет все тело. После этого как-то стыдно думать о том, что у меня есть проблемы – у меня их вовсе нет, если сравнивать с чужими бедами.
Недавно вошел на территорию храма в рясе и с крестом. На паперти сидел человек характерного вида – он обратился ко мне: «Брат, помоги мне, чем можешь». Я сначала возмутился в душе такому обращению к себе, а потом снова стало стыдно. Христос мыл Своим ученикам ноги – а я возношу себя выше некуда…
Радоница, или «Мамочка пить хочет»…
Радоница – хороший день, чтобы провести социологический срез веры нашего народа. В минувшую Радоницу я ходил по кладбищу очень долго, часов десять: день был рабочий, поэтому люди тянулись и утром, и вечером, кто до работы, кто после. Меня многие с удивлением спрашивали, что я делаю на кладбище. Парадокс: люди знают, что в Радоницу нужно идти на кладбище, а вот для чего – не представляют. В большинстве случаев все происходило, как на пасху: на погосте пили, ели, курили, дрались, цыгане топтались по могилам, сгребали конфеты и печенье…
Очень много было традиционных стопочек на могилках. Просил людей не ставить алкоголь – не спорили, убирали. Но не обошлось и без любителей поспорить. Пьяный мужик отказался убирать «стопарик» на том основании, что покойный любил выпить. Интересно, а если бы усопший был наркоманом? Его друзья воткнули бы в могилу шприц?
Одна женщина на мой вопрос, почему могила мокрая, ответила, что вылила на холмик стакан минералки. Снова спросил: зачем? Ответила: жарко, вдруг мамочка пить хочет…
Задело
Эту историю рассказал мне знакомый священник – и задело за живое.
Пришла в храм женщина с вопросом, как можно отпеть ее некрещеного сына, погибшего много лет назад. Батюшка вначале чуть осерчал, спросил, почему же не крестили парня, пока жив был. Выяснилось следующее. Женщина эта и ее трое детей, которых она растила одна, – беженцы, приехали в Ставропольский край из Узбекистана. После переезда решила покрестить своих деток, но за троих у нее попросили большую для нее сумму денег. Их не было в семье. Бесплатно крестить отказались. Через неделю утонул сынишка…
На самом деле, кто отказал матери в бесплатном крещении детей – священник или свечница, не столь важно. Даже если разговор произошел в свечной лавке, значит там знали, что их не накажут…
Самое же удивительное, как рассказал мне знакомый батюшка, в той женщине не было ни тени осуждения или озлобленности, только грусть.
Библия: читать или почитать?
В воскресенье говорил проповедь на тему христианской миссии. Основной смысл такой: все прихожане должны быть миссионерами. Неправильно думать, что свидетельствовать миру о творце есть обязанность одних священников. Ведь слова Христа «идти, учить и крестить»[18] относятся не только к апостолам или священнослужителям. Это призыв Бога к каждому верующему человеку.
На мой взгляд, страшной ошибкой и бедой нашей Церкви в последние годы стала «потеря» Библии. Мы проиграли сражение с сектантами за эту Книгу. Позор, что человек с Библией в руках воспринимается как сектант.
Библия православного почти всегда – в идеальном состоянии. На книге нет ни пылинки, ни помарочки – она стоит в красном углу, и все члены семьи ее «почитают». Экземпляры сектантов всегда растрепаны: в них множество закладок, страницы исчирканы разноцветными карандашами. Это говорит о главном: такую Библию читают, изучают, по ней проповедуют.
Похоже, трагические страницы нашей истории нас ничему не учат. Вот отрывок из воспоминаний Владимира Марцинковского[19]:
«Вернувшись однажды вечером домой, я нашел у себя на столе письмо, спешно вызывающее меня в Тулу для чтения лекции. Нужно было ехать в тот же вечер, так как зал был снят на завтра.
Я поспешил на Курский вокзал. У кассы стола длинная очередь. Ко мне подошел какой-то господин, предлагая перекупить у него билет (оказавшийся ему ненужным). Я отнесся к нему с недоверием, опасаясь за действительность билета, но все же взял его, и хорошо сделал – ибо, как потом выяснилось, в тот день на Тулу больше билетов не продавали.
Ехать было очень неудобно. Пришлось стоять на площадке с выбитым окном. Был мороз, дул резкий ветер. Предстояло часов семь пути, и притом ночью. От усталости и желая укрыться от ветра, я опустился на пол (место мое было как раз у открытого окна) и сел между солдатских сапог, так как вся площадка была забита красногвардейцами.
Каждый из них по очереди придерживал у разбитого окна большой грубый мешок для защиты от холодного ветра. Один из солдат похвалялся грабежами и убийствами, в которых он участвовал в дни революции. Я не выдержал, встал из своего уголка и спросил рассказчика: „разве Христос в евангелии учил так делать?“.
– А нешто мы его читали? Мы только крышку евангелия целовали… А что в ем писано, того не знаем.
Поистине, „гибель народу без слова Божия“».
С верой – легче
Никогда не плакал на исповеди. А сегодня не сдержался – исповедовал смертельно больную молодую женщину, которой осталось жить несколько дней.
Насколько все же верующему человеку легче умирать! Не могу сказать, что она была полностью спокойной, но совершенно очевидно, что готова встретиться с реальностью после смерти…
Жена – только воцерковленная?
У меня есть друг-священник, который служит в Ростовской епархии. Недавно мне пришлось быть свидетелем его беседы со взрослым сыном. Речь шла о вопросах семейной жизни, хотя парень еще не женат и даже девушки у него нет. Папа-священник авторитетно и жестко заявил, чтобы сын выбирал в подруги только православную девицу. А если та в храм ходить не будет, то незачем ее и домой приводить…
Когда я об этом услышал, мне стало как-то не по себе. Появилось ощущение, что батюшка не уверен в своем сыне, в его воспитании – словно боится, что девушка сможет сбить его с пути. Если так рассуждать, требовать, чтобы верующие выходили замуж или женились только на верующих (воцерковленных!), то что же будет с остальными? Кто их обратит в веру?.. Если девушка не ходит в церковь, это не говорит о том, что она атеистка. Просто никто ее еще не научил, как надо верить и зачем ходить в храм.
Три маленьких чуда
Однажды наши епархиальные сестры милосердия отправились дежурить в больницу – это постоянное мероприятие, воскресное. Как правило, они ходят по палатам, разносят святую воду, просфоры, принимают записочки о здравии…
В тот день, о котором я хочу рассказать, сестры «случайно» зашли туда, куда раньше не заходили, и нашли в палате еле живую старушку, которую жестоко избил собственный сын-алкоголик. Пообщавшись с ней, они обещали привести к ней священника на следующий день.
Выйдя из больницы, сестры «случайно» встретили меня, рассказали про эту старушку и попросили причастить ее. Встреча и правда произошла случайно – служба давно закончилась, я по всем параметрам должен был быть дома, но задержался…
Так как состояние бабушки было очень тяжелым, решил идти причащать сразу. Увидел жуткое зрелище. Так, как избил ее родной сын, не бьют даже мужиков. Лежит вся черная, глаза опухли, посинели, ничего не видит. Подошел к ней, взял за руку, сказал, что пришел причастить. Старушечка стала плакать, целовать мне руки. Давно так тяжело мне не давалась молитва – слезы душили. Как родной сын может так поступить с матерью?..
Пока молился, твердо решил, что, как только выйду из палаты, позвоню в полицию, если врачи сами не сообщили… Попрощались со старушечкой, вышел и стал искать дежурную медсестру. И тут в коридоре «случайно» увидел идущего навстречу полицейского. Хотя тот следовал в другую палату, но согласился зайти и к бабуленьке, чтобы все выяснить.
Имя: для «всех» и для «своих»?
Наречение имени – это всегда проявление власти одного человека над другим. Еще на заре истории человечества господь дал эту власть Адаму, когда призвал его дать имена всем животным в раю.
Когда в семье рождается малыш, перед родителями встает трудный выбор, как его назвать. Иногда это вызывает ожесточенные споры между родственниками – у каждого есть свои предпочтения, свои предложения.
Есть несколько равнозначных традиций выбора имени. Самый распространенный – давать младенцу имя того святого, память которого празднуется в день рождения малыша или в день его крещения. Конечно, при этом нужно проявлять здравомыслие. Если в церковном календаре в интересующие дни указаны лишь сложновыговариваемые имена ветхозаветных праведников, то не будет греха, если вы посмотрите на день вперед или назад.
Можно без смущения назвать ребенка в честь того святого, которого особо почитаете вы или ваша семья.
К сожалению, у русских людей с выбором имени связано много суеверий. Часто говорят, что детей нельзя называть именами умерших родственников, чтобы новорожденные вскоре не умерли. Конечно, это глупость. Рано или поздно мы все отойдем в мир иной – и это не зависит от имени. Час смерти каждого из нас определяет Сам господь, а никак не умершие предки.
Другое суеверие гласит, что у ребенка должно быть два имени. Одно – тайное, которое известно лишь близким родственникам, другое – публичное. Сторонники подобного утверждают, что в этом случае на человека нельзя навести порчу, так как его известное имя не является подлинным. И в подтверждение этой теории всегда следует ссылка на апостола Павла, который до чуда, произошедшего с ним по дороге в дамаск, был Савлом. На самом деле навести порчу на кого бы то ни было нельзя, если человек верует во Христа. Бог всегда сильнее всех бормочущих заклинателей, вместе взятых. Апостол же Павел, изменив свое имя, хотел скрыть свое еврейское происхождение.
Святитель Тихон
Россия всегда была страной преподобных – большинство святых были прославлены в этом чине. Лишь начиная с 1917 года Россия стала страной мучеников.
Скоро праздник святителя Тихона, Патриарха Московского[20]. Тогда же – день памяти апостола и евангелиста Иоанна Богослова[21]. Они оба находились при жизни в смертельной опасности – и оба умерли своей смертью.
Когда читаешь материалы поместного Собора[22], избиравшего Патриарха, диву даешься: почти вся академическая профессура была против восстановления патриаршества, все крестьяне и простолюдины – за.
Нет ничего красивее, на мой взгляд, чем слова священномученика Илариона (Троицкого)[23], которые он произнес на Соборе. Это образец красноречия настоящего проповедника… Жаль, что в наших семинариях на гомилетике требуют учить все что угодно наизусть, кроме этой непревзойденной речи: «Зовут Москву сердцем России. Но где же в Москве бьется русское сердце? На бирже? В торговых рядах?
На Кузнецком мосту? Оно бьется, конечно, в Кремле… В Успенском соборе… Святотатственная рука нечестивого Петра свела первосвятителя российского с его векового места в Успенском соборе. И когда под звон московских колоколов пойдет Святейший Патриарх на свое историческое священное место в Успенском соборе, будет тогда великая радость на земле и на небе».
Пожар веры
Есть «фастфуд» – быстрое питание. Я предлагаю ввести по аналогии термин «религиозный фастфуд».
Если у меня спросить, как спасти свою душу, то я не скажу: делай так, только это – единственный путь. У меня нет точного рецепта, в отличие от секты. Там все просто: прими Иисуса в сердце, ходи на собрания, проповедуй и жертвуй десятину – все, ты спасен. Легче в какой-то мере и буддистам, которые не знают таких понятий, как личностный Бог, каноны и догматы. Они религиозно всеядны. Помню, к нам в Элисту привозили чудотворную икону. Собралось огромное количество паломников, которые часами стояли в очереди к ней. Там же ждали и буддийские ламы, которые, поцеловав образ, шли на помазание, ставили свечи.
Я знаю, что нужно регулярно причащаться, жить по Писанию. Но это не единственный путь – у каждого он может быть своим. Мы помним святых, которые не были даже крещены – вернее, крестились своей кровью. Мы знаем святых, которые ни разу не причастились за свою жизнь, не были ни разу в храме и, несмотря на это, исповедовав Христа Богом, взошли на небо.
Известный римский лицедей и мим Генесий по приказу императора Диоклетиана в 268 году выставлял в цирке на посмешище таинство Крещения. Какое чудесное действие оказала на мима даже пародия на это таинство, мы видим из его жития: покаявшись, Генесий крестился и вместе с другими христианами «был первым усечен главою».
Христианин всегда должен идти против потока. Нас призывают к толерантности и либеральности, а это убивает нашу страну. Будем помнить, что Христос не был толерантен. Если ему что-то не нравилось, он брал в руки бич. Он не думал, что о нем скажут, называя грешников «гробами окрашенными» и «лицемерами».
Преподобный Александр[24], первоначальник обители неусыпающих, узнав, что в соседнем городе есть языческий храм, пошел и поджег его. Когда на пожар сбежался народ, святой стал проповедовать.
Я не призываю к насилию и поджогам – это призыв к пожару веры своего сердца.
Быль
Пригласили отпевать покойника. Батюшка приехал, приготовился и начал отпевать. Правда, обратил внимание на то, что покойник не в гробу, а на кровати лежит, но что ж, хоть так, а отпевать надо.
Дойдя до момента, где надо поминать покойного, обратился он тихонько к родственникам:
– Как имя усопшего?
Тут покойник открыл глаза и произнес:
– Сергий!
Опомнившись от шока, священник стал стыдить родственников и сказал, что человек хоть и тяжело болен, но еще живой, а посему его нужно соборовать. Родственники сказали, что, мол, они в церковных делах несведущи, как батюшка скажет, так пусть и будет. Священник начал соборование.
Через несколько минут, воспользовавшись паузой, одна из родственниц прошептала ему на ухо:
– Вы так все хорошо делаете, может, заодно его и покрестим?
Притча о современных христианах
Стояло засушливое лето, и фермеры, жители небольшого поселка, были обеспокоены тем, что будет с их урожаем. В один воскресный день после службы они обратились к своему священнику за советом.
– Отец, мы должны что-то делать, или мы потеряем урожай!
– Все, что от вас требуется, – это молиться с абсолютной верой. Молитва без веры – это не молитва. Она должна исходить из сердца, – ответил священник.
Всю следующую неделю фермеры собирались дважды на день и молились, чтобы Бог послал им дождь. В воскресенье они пришли к священнику.
– Ничего не получается, отец! Мы каждый день собираемся вместе и молимся, а дождя все нет и нет.
– Вы действительно молитесь с верой? – спросил их священник.
Они стали уверять его, что это так. Но священник возразил:
– Я знаю, вы молитесь без веры, потому что ни один из вас, идя сюда, не захватил с собой зонтик!
Поповское
Часто общаюсь с сельскими священниками и слышу от них одну и ту же фразу: село вымирает. Люди почти не ходят в храм, в частности молодежь. Может, я, конечно, и наивен, так как никогда не служил в селе, но мне кажется, что если в храме нет молодежи, то виновато не село, а сам священник – не смог «зажечь», не воспользовался шансом вовлечь молодых людей в ритм приходской жизни.
У себя в храме я часто вижу людей, которые приходят не к Богу, а к подсвечнику. Иногда ставят они много свечей, иногда эти свечи очень дороги. Воск сгорает, потолок коптится, а сердце остается таким же глухим… И я понимаю, что это моя вина. Значит, я не смог этим людям показать красоту и силу православия.
Смертный час