Пулеметчики. По рыцарской коннице – огонь! Вихрев Федор

Глава X. В жилах кровь суровых бриттов бьется, словно ток

Чьи свершенья и утраты в годы мирного покоя и войны в край, откуда нет возврата, неподкупною рукою сметены.

Х. Манрике

Тем временем поднявшееся в зенит солнышко пригревало не по-осеннему, разогнав тучи на небе и плохое настроение на земле. Постепенно дорога становилась все утоптанней, колеи на ней – свежее, а вдали и вблизи от нее появлялось все больше клочков обработанной земли, огороженной от зверья заборами. На некоторых участках вовсю трудились, убирая урожай, крестьяне. На дороге стали появляться небольшие группы людей, причем большинство шло в том же направлении, что и колонна воинов, на которую многие поглядывали с интересом. Норфолкцы и русские с таким же неподдельным интересом разглядывали встречающихся местных жителей, одетых в короткие туники с поддетыми под них штанами, длинные плащи из серой, плотной на вид ткани с капюшонами и носящих длинные ножи – скрамасаксы на поясе. Особенно впечатляли гостей из будущего монахи, часто бредущие в одиночку или группами с пением гимнов на странном языке, в котором Томсен и большинство офицеров с трудом признали вульгарную варварскую латынь. Как ни странно, лошадей у встреченных аборигенов почти не было. Громоздкие телеги, визжащие несмазанными осями, тянули быки, некоторые путешественники, в основном монахи, ехали на мулах, а большинство просто шли пешком.

Неожиданно гряда холмов справа, закрывавшая до того горизонт, кончилась, и на стыке неба и земли заблестела лента реки, а на горизонте, прямо в направлении, куда вела все более увеличивающаяся в размерах дорога, появилось неподвижное пятно, в котором впередсмотрящие почти единогласно признали город.

Колонна шла неторопливо, почти прогулочным шагом, со всеми малыми и большим привалами, поэтому отошедшему после ночных невзгод сэру Горацию ничто не мешало обдумывать дальнейшие действия и возможные их последствия. Так что, едва на горизонте появился город, а дорога, вильнув, вывела на типичную римскую via[25], он вызвал капитана Бека и отдал ему какие-то распоряжения. Сам же, прихватив Томсена, волею случая ставшего чем-то вроде его оруженосца, быстрым шагом догнал разговаривающих тэнов.

Минут через тридцать, отдохнув и разделившись на два отряда, сводное войско англичан, русских и саксов тронулось по дороге дальше. Батальон норфолкцев и русская команда, под командованием капитана Бека, в сопровождении воинов Кнута, свернули на север. А отряд Вулфрика, а также Бошамп и Орлов, в сопровождении семерых английских офицеров, сержантов и старшего унтер-офицера, вооруженных только револьверами и саблями, отправились дальше по римской дороге, в сторону уже видимого на горизонте Лондона – Люнденбурга. Несколько часов пути, и перед путниками предстала древняя, еще римского происхождения, стена со следами недавнего ремонта, окружающая обширный, даже на взгляд людей двадцатого века, город.

У открытых ворот стояла стража – десятка полтора, а может, и больше, таких же бойцов, что сопровождали тэна Вулфрика. Саксонские пехотинцы были готовы ко всему. Бородатые, светловолосые, в кольчугах или простых рубахах, с миндалевидными и круглыми щитами, они были вооружены в основном огромными, внушающими почтение одним видом топорами на длинных рукоятях. Удар этого страшного оружия мог снести голову лошади, а человека развалить пополам с головы до ног, несмотря на доспехи. Об этом успел рассказать идущим впереди колонны полковнику и нескольким офицерам сам тэн. Норфолкцы с любопытством разглядывали потемневшие от времени стены, ворота и стоящих около них в вольных позах часовых и толпящихся на дороге воинов.

Сопровождавшие полковника офицеры невольно хмурились, глядя на столь вопиюще безобразное нарушение самих основ воинской службы. Разумеется, сейчас Средневековье, понятно, это не кадровые солдаты, а ополченцы, но столь беззаботно вести себя на посту и даже не попытаться подготовиться к возможному бою, не говоря уже о простой стойке «смирно» – против такого восставала сама душа добропорядочного английского офицера. Но в чужой монастырь со своим уставом не ходят, и офицеры лишь обменялись впечатлениями, причем вполголоса, и продолжали идти вперед, выровняв ряды почти как на параде.

Охрана ворот с удивлением разглядывала невиданное зрелище, отряд саксов начал сдвигаться вместе, пытаясь сбить «стену щитов», видимо, приняв непонятное поведение подходящих за подготовку атаки. Но растущее напряжение мигом исчезло, когда один из более богато одетых воинов вышел вперед и крикнул, подняв руку:

– Э-хей! Не почтенного ли тэна Вулфрика я созерцаю ныне? Отколь ты набрал таких чудных воинов в свой фирд, шериф Миддлсекса?

– О-хой, это же тэн Арт![26] Отколь же ты появился здесь, почтенный тэн? А фирд со мной лишь пришел, сии тэны – хускарлы, королевские арбалетчики из Норфолка.

– Из Норфолка? Отчего ж их в войске, что с норвегами билось, не было?

– Потом растолкую тебе, доблестный тэн Арт, как таковое случилось. Если разрешит король эти вести обнародовать. Но, поди ж ты, не пойму – как ты здесь оказался? Чудеса! Ведь в войске Гарольда твой фирд был, а теперь ты здесь стоишь пред моими очами.

– Ничего чудесного, тэн Вулфрик. Нас Гарольд морем послал в Люнденбург. И вот мы здесь, а флот в Серое море вышел, чтоб норманнам путь к нашим очагам перехватить. Но на слове тебя ловлю, почтенный тэн, – как можно станет, ты мне сказ о сем отряде поведаешь подробно.

– Коль будет судьбе угодно, тэн Арт. Ну, а сейчас поведай мне, кто ныне в городе главный? С тобою прибыл кто иль нет? Куда нам с сим войском идти?

– По-прежнему – Гирт Годвинсон, он ныне собирает войска и главный в эрлдоме. Вам надо прямо к королевскому двору направить путь.

– Благодарю, тэн Арт. О да, вы нас простите, сэр Хорейс, сэр Алекс, я вас не познакомил. Позвольте вас представить тэну Арту – это командир арбалетчиков благородный сэр Хорейс и командир отряда конных воинов сэр Алекс, – Вулфрик, с неожиданной на его лице извиняющейся улыбкой, представил подошедших к ним и внимательно слушающих переводимый Томсеном диалог полковника Бошампа и штабс-ротмистра Орлова.

– Рад знакомству, доблестный сэр Хорейс, – поклонился сэру Горацию тэн, – вельми рад, доблестный тэн Алекс.

– Я тоже весьма польщен знакомством со столь отважным воином, – Бошамп уже собирался сказать «рыцарем», но вдруг вспомнил, что английский рыцарь в эту эпоху – отнюдь не то, что позднее, а всего лишь безземельный конный дружинник, проживающий при дворе богатого тэна или эрла. «Вот так скажешь что-нибудь по привычке и нанесешь оскорбление, сам того не желая. Надо будет проинструктировать остальных», – подумал полковник.

Столь же куртуазно ответил и русский штабс-ротмистр, еще раз подтвердив свою оценку в глазах сэра Горация.

– Жаль только, что ваши отряды к Стэмфордбриджу не успели, – продолжил Арт. – Славная была битва, достойная быть воспетой в сагах лучших скальдов. Но ответствуй мне, доблестный сэр, твои люди никогда в Люнденбурге не были? Уж больно любопытствуют они, на стены глядя.

– Нет, сэр. Не видели мы таких городов до нынешнего дня, – ничуть не кривя душой, ответил сэр Гораций.

– Да, нет больше такого города ни в Англии, ни в странах, ее окружающих. Велик и славен град сей, занимающий больше сотни и трех десятков гайд земли и населенный многочисленно, – Арт явно был готов расхваливать родной город и дальше, но заметив нетерпение на лице Вулфрика, продолжил: – Но не буду утомлять вас с дороги. Вы и сами узрите славный наш город. До встречи, благородные тэны.

Распрощавшись с охраной и перестроившись в колонну по два, чтобы пройти в узкие ворота, норфолкцы проникли за стену и тут же невольно приостановились, сбиваясь в кучу. И встали, удивленно разглядывая открывшуюся их глазам панораму.

– Мой бог, неужели ЭТО – Лондон, джентльмены? – вырвалось у лейтенанта Адамса.

– Мистер Адамс, держите себя в руках, – заметил ему лейтенант Гастингс, быстрее оправившийся от потрясения увиденным. – Хочу напомнить вам, что местные жители так назвали этот город. Самое главное, полковник сэр Бошамп сказал, что это – Лондон. Так что ничем иным, как Лондоном, этот город быть не может. Или вы ожидали другого, мистер Адамс?

Осмотревшись и слегка привыкнув к увиденному, норфолкцы поспешили вслед за конниками тэна Вулфрика. Но их изумление было вполне понятно, не зря полковник и не пытался комментировать увиденное. Потому что представшая их глазам огромная… деревня?.. или какой-нибудь поселок в странах Азии или Африки?.. абсолютно не напоминал знакомого для многих гостей из будущего города. Разве можно было назвать это скопище деревянных, покрытых соломой хижин или двухэтажных, но таких же деревянных, грубо срубленных домов, теснившихся внутри городских стен, вдоль узких, загаженных отходами улочек, гордым именем столицы империи, над которой не заходит солнце? Если бы не возвышающиеся над крышами уже виденные пристенные башни, никто, даже сэр Гораций, не поверил бы, что они находятся в Лондоне.

Отряды норфолкцев и саксов, оттесняя одним своим видом встречающихся прохожих, двигались в глубь города. Невольное восклицание одного из сержантов заставило полковника оглянуться и выяснить, что же привлекло внимание его подчиненного. Оказалось, обычная для местных, не обративших на эту сценку ни малейшего внимания, ситуация. Одна из идущих по улице девушек спокойно присела у забора, приподняв юбку. Сделав свое грязное дело, так же спокойно, не обращая внимания на открывших при виде такой непосредственности рты норфолкцев, пошла дальше. На этот раз англичане приходили в себя намного дольше, многие столь сильно хотели поделиться своими мнениями об увиденном, что на время забыли про дисциплину. «Все же до дисциплинированности кадровых войск волонтерам, даже офицерам и сержантам, далеко», – мрачно подумал сэр Гораций, но от этих мыслей его отвлек доносящийся откуда-то из-за стоящих впереди домов шум.

Спустя пару минут он увидел большую площадь, занятую базаром, напомнившим ему времена пребывания в Судане. Гвалт на площади, на которую вышли воины Вулфрика и Бошампа, просто подавлял. Несмотря на войну, а может быть, именно поэтому, множество людей бродили от телег и тряпиц, расстеленных прямо на земле, с разложенными на них сырами, яйцами, зеленью, которыми торговали окрестные крестьяне, к лавкам купцов, азартно торговавших у мясных рядов, среди развешанных туш и жалобно мычащих, блеющих и хрюкающих пока еще живых скотинок, обреченных на то, чтобы рано или поздно попасть в котлы лондонцев. Гордые тэны и их жены торжественно переходили от одного торговца к другому, их обгоняли быстроногие молодцы – купеческие приказчики и слуги богатых владетелей. Среди толпы шныряли дети, то ли играя, то ли пытаясь что-то купить или стащить. На прилавках щедро лежали груды свечей и кувшинчики благовоний, в лавках висели куски тканей и меха русских соболей, белок и куниц, от некоторых столов явственно тянуло ароматом пряностей: гвоздики, корицы и даже имбиря и перца. Продавали и свежую, недавно пойманную рыбу, и буханки хлеба, каждую – с личным клеймом пекаря, зерно и репу в корзинах, горшки и прочую кухонную утварь, какие-то снадобья. Тут же, на краю базара, дюжий цирюльник с помощником рвали больной зуб у мычавшего от боли горожанина, а неподалеку от этой группы два тэна наблюдали, как кузнец точит меч одного из них. Шум и гам стояли такие, что никто, кроме самых ближайших соседей, и не обратил внимания на проходящих мимо и с удивлением глазеющих на все это столпотворение доблестных сэндрингэмцев. Никто, кроме продававшего меха купца, по виду отличавшегося от остальных. Он кликнул своего работника и, стараясь не попадаться на глаза идущим впереди норфолкцам и их сопровождению, последовал за колонной…

Пройдя после базарной площади еще несколько сот ярдов по узким изгибающимся улицам, полковник Бошамп и его сопровождающие вышли к двухэтажному деревянному зданию, на фоне остальных, увиденных ими, казавшимся ему королевским дворцом. Как оказалось, интуиция гостей из будущего их не подвела – это действительно был королевский дворец. Один из стоявших у входа воинов, узнав у Вулфрика, кто прибыл ко дворцу, зашел внутрь и через некоторое время появился, сопровождаемый братом короля Гиртом и его майордомом. По приказу Гирта отворили ворота в заборе рядом с дворцом, и майордом повел сэндрингэмцев внутрь двора. Оставшихся Бошампа, Орлова и тэна Вулфрика, уже отправившего своих воинов в усадьбу, Гирт пригласил пройти во дворец.

Внутренность первого этажа представляла собой гигантскую залу, разделенную на части деревянными столбами, освещаемую врывающимися в узкие окна лучами солнечного света и горящими факелами, чадящими и тусклыми в свете солнца, закрепленными на стенах. Полы были застланы соломой, в которой возились собаки, играя или грызясь из-за старой кости. Вдоль стен, на которых висело старое оружие, щиты и кольчуги, а кое-где и гобелены, тянулись лавки. Сидя на лавках и стоя рядом с ними, сбившись группами, громко разговаривали, шутили и смеялись дюжины две-три воинов, церковных деятелей или монахов в рясах, и даже совсем юных мальчишек. Воздух, спертый и напоенный специфическими запахами, заставил поморщиться даже привычного ко всему полковника. Но никто не заметил его гримасу, Гирт и Вулфрик шли впереди, разговаривая вполголоса, Орлов внимательно разглядывал помещение, а большинство остальных отвлекли слуги, начавшие устанавливать козлы вдоль лавок и укладывать на них мощные, сбитые из дубовых досок столешницы. Поэтому присутствующие не сразу обратили внимание и на Гирта с его спутниками, и на появившихся в зале остальных англичан. Полковник Бошамп, ротмистр Орлов, эрл Гирт и тэн Вулфрик поднялись на возвышенность, где уже стояли несколько стульев без спинок и три кресла за столом, ничем не отличающимся от устанавливаемых в зале. Сэр Гораций с интересом посмотрел на прочную конструкцию, увенчанную столешницей, которую можно было запросто использовать в качестве щита при штурме крепости. Его удивило, что столешница казалось не просто чистой, но даже гладкой на вид и слегка поблескивающей в солнечных лучах.

– Садитесь слева от меня, сэр Хорейс, а вы, ширриф, – рядом, – отвлек его от наблюдений голос Гирта. Усевшись на неудобный табурет, который стоял слева от одного из кресел, Бошамп наконец-то понял, почему стол такой чистый. Столешницу скоблили, и очень тщательно, следы можно было заметить только вблизи.

– Благородный сэр Хорейс, доблестный тэн Вулфрик поведал мне о тебе и твоих обстоятельствах. Поелику назвались вы королевскими стрелками и пришли, согласно обычаю, с оружием своим, то я, данной мне моим королем и братом властью, признаю твоих воинов хускарлами, – сказал негромко Гирт, пользуясь тем, что сидящие за столом отвлеклись на принесенные слугами блюда. Махнув рукой, он подозвал слугу и что-то прошептал ему. Тотчас принесли кувшин вина, вскрыли и разлили по кубкам всех сидевших за королевским столом. Дождавшись, пока слуги нальют всем присутствующим (сидящим за другими столами, естественно, досталось вино похуже), Гирт встал, поднял кубок и провозгласил могучим голосом, перекрывшим шумы зала:

– Поднимаю кубок за благородных тэнов Хорейса и Алекса. За их отряд арбалетчиков, волею Божьей пришедший на помощь королю Гарольду и нашей Англии!

Раздались приветственные крики, воины и монахи наравне осушали кубки, кричали: «Ахой!» и приподнимались, стараясь разглядеть сидящего рядом с Гиртом человека, после чего подавали кубки слугам, торопливо наливавшим в них вина, и опять выпивали. Тут же брали руками из блюд на столе куски мяса, рыбы или птицы. Происходящее напомнило сэру Горацию Афганистан, прием у Шир-хана и пуштунов, вытирающих руки о полы хитонов, то есть халатов. Мысленно вздохнув, он выпил из кубка кисловатого, прямо скажем, отнюдь не впечатляющего своим букетом вина и, по примеру соседей, взяв руками с блюда здоровый кусок еще теплого, хорошо прожаренного кабаньего мяса, откусил, положив оставшееся на служившую заодно и тарелкой лепешку. Поев и слегка насытившись, Бошамп деликатно осмотрелся и вслушался в разговоры за столом. Так ему удалось установить, что сидящий напротив пожилой примас в богатой, но уже засаленной рясе – архиепископ Кентерберийский Стиганд, а рядом с ним сидит советник Гарольда – Арчибальд из Кента. Чуть далее сидел, недоверчиво и зло поглядывая на Бошампа и Орлова, еще один деятель церкви, оказавшийся епископом Этельредом. Сидящий рядом с ним богато одетый эрл, имя которого узнать полковнику пока не удалось, тоже поглядывал на полковника и ротмистра не слишком дружелюбно.

После приема пищи, который можно было назвать ранним обедом или поздним завтраком, Гирт пожелал пообщаться с Горацием наедине. Это означало, что за столом остались сидеть всего-навсего личный советник, а также епископ Стиганд, да по залу продолжали бродить где-то с десяток рыцарей. Остальные сидевшие за «королевским столом» с явной неохотой поднялись и, бросая недоуменные, а иногда и откровенно злые взгляды на оставшихся с королем, покинули дворец. Едва все посторонние разошлись, Гирт потребовал подробного рассказа о том, как две с половиной сотни людей внезапно перенеслись из будущего и что им известно о предстоящей войне с норманнами. Ни эрл Гирт, ни епископ Стиганд не проронили ни слова, внимательно слушая рассказываемую сэром Горацием историю. Конечно, Бошамп ни намеком не рассказал о поведении епископа после разгрома англосаксов, также, естественно, умолчав и про гибель Гирта. Но эрл, по-видимому, уловил какие-то нюансы в его рассказе и нахмурился, однако сдержал себя и промолчал. Остальные слушали молча, причем если епископ с почти невозмутимым видом, то советник, дядя, да и сам Гирт напомнили сэру Горацию спортивных болельщиков во время соревнования любимых команд. Едва Бошамп закончил свою повесть, Стиганд заговорил:

– На все воля Божья, сын мой. Не переживай о потерянном тобой, ибо Господу виднее, как испытывать рабов своих. Прими сие как неизбежное и не ропщи, ибо Господу угодно было привести тебя к нам для свершений неведомых пока, но угодных Богу. Раз ты сам молвил ныне, что твои стрелки могут помочь избавить Англию от нашествия, то явно чту волю Божью в твоем появлении.

Бошамп, сохраняя «покерное», невозмутимое выражение лица, мысленно усмехнулся, вспомнив разговор с Вулфриком. «Что же, если церковь вполне лояльна к путешественникам во времени, это очень радует. Власти вообще преисполнены энтузиазма, просто неудобно наблюдать за детским поведением этих государственных мужей. Пожалуй, единственное, что их извиняет, – возраст. В наше время им выше лейтенанта не присвоили бы, а здесь они государством правят». – Задумавшись, Гораций едва не пропустил обращенный к нему вопрос Гирта, расслышав только последние слова из переведенного Томсеном:

– …показать действие своего оружия?

– Простите, сэр, я, кажется, немного утомлен свалившимися на меня необычными приключениями. Поэтому не совсем понял ваш вопрос. Вы хотите видеть наше оружие в действии?

– Несомненно, сэр, – почти хором ответили все, кроме епископа, сделавшего постно-расстроенное лицо при столь явном интересе к человекоубийственным орудиям.

– Приношу свои самые искренние извинения, господа, но я полагаю, что показ лучше отложить до прибытия Его Величества в Люнденбург. К тому же у нас не так много боевых припасов, а изготовить их, как я понимаю, сейчас не удастся. – Бошамп постарался придать своему голосу как можно больше убедительности. И это сработало – Гирт Годвинсон кивнул, соглашаясь, и заметил, взглянув на мающегося неподалеку майордома и двоих воинов, явно ожидающих возможности поговорить с ним.

– Я вижу утомление на лице вашем, сэр Хорейс. Да и нас ожидают дела. Посему расстанемся мы до часа вечерней молитвы.

Все прочие участники разговора, кивнув на прощание, а Стиганд – еще и благословив всех, начали расходиться. Задержались только Бошамп со своим переводчиком, которому Гирт сделал знак рукой.

– Сэр Хорейс, вы промолчали об участи моей в грядущей битве. Боитесь напугать меня? Я воин, и не мне пророчества бояться, к тому ж, сказали вы, что ничего еще не решено, – Гирт вопрошающе смотрел на Горация.

– Мне не хотелось быть печальным вестником, Ваше Высочество. Но раз вы спрашиваете, отвечу прямо: в той истории, откуда мы родом, вы и ваш брат Леофвайн тоже погибли в битве у Гастингса. – Сэр Гораций решил быть откровенным, насколько возможно, и поведать не только о гибели короля, – но, как вы справедливо заметили, еще ничего не решено. В той битве не было на вашей стороне доблестных норфолкских стрелков и не знали ни король, ни вы, Ваше Высочество, ничего о силах и воинском умении норманнов. И раз уж мы об этом заговорили, Ваше Высочество, хотел бы я напомнить, что у герцога Вильгельма много соглядатаев в Английском королевстве. Чтобы не могли они узнать подробностей о моем батальоне и его вооружении, я предложил бы поселить нас где-нибудь в стороне от города, где не появляются посторонние. Например, в том же горде, где сейчас мои солдаты находятся.

– Благодарю, сэр Хорейс, что честно мне о будущем поведал. Не тревожься и не думай о поведанном тобой, ибо во всем воля Божья. И если Он послал тебя и твой отряд помочь нам, то в Его воле изменить и судьбу мою. Пусть будет, как будет, но делать буду я, что должен. Касаемо же мысли твоей, я нахожу ее очень умной и думаю, что вполне можно оставить ваш отряд в том месте, пока мой брат и король будет войска собирать.

Вечером того же дня, за ужином, на котором снова присутствовали и все офицеры, эрл еще раз поднял кубок за здоровье сэра Хорейса, его благородных спутников и храбрых воинов. В разговоре, которым Гирт удостоил Горация, он сказал, что завтра отпустит его к воинам, а сегодня предложил воспользоваться его гостеприимством.

Проснувшись на следующее утро, еще не открывая глаз, сэр Гораций подумал, что все происшедшее ему почудилось во сне, но жжение от блошиных укусов, а еще запах старых шкур, которыми он укрывался, быстро вернули его к действительности. Завтрак был подан в том же зале, после чего Бошамп распрощался с королевским братом и его окружением и отправился на хозяйственный двор, где его и сопровождающих его англичан ждали подаренные лошади. Невзрачные и малорослые по сравнению со своим сородичами из двадцатого века, на первый взгляд немногим крупнее шотландских пони, местные лошадки оказались неплохо выезженными и выносливыми.

Небольшой отряд полковника быстро добрался до места постоянной дислокации. В царствование норвежско-английского короля Кнута в этом районе поставил свой горд в древненорманнском стиле один из приближенных к нему ярлов. Окруженное частоколом поселение состояло из длинного прямоугольного дома, вытянутого с восхода на закат, с дверями на обоих концах, и нескольких хижин. После изгнания норвежцев город, перешедший вместе с прилегающими землями королю, был заброшен. Теперь же это место вновь ожило, только вместо ярла и его викингов тут поселились две с половиной сотни гостей из будущего. Постройки горда, стоявшего без надзора, понемногу трухлявели и разваливались, так что забот по благоустройству доставшегося жилья хватало всем норфолкцам и русским. К счастью, среди русских почти каждый второй умел работать с деревом, а у саперов в их вьюках оказалось даже три хороших стальных топора. Поэтому ремонт домов не затянулся.

Глава XI. Хохот демонов и скрежет, черных змей клубок

А князья дружин не собирают. Не идут войной на супостата, Малое великим называют И куют крамолу брат на брата. А враги на Русь несутся тучей, И повсюду бедствие и горе.

«Слово о полку Игореве»

На городских улицах тесно от многолюдья, но спешащему к стенам отряду воев дорога свободна. Все расступаются в стороны, провожая защитников города взглядами, в которых появляется и тает надежда. Мало их, очень мало по сравнению с ордами и полками, обступившими город. Множество ополченцев уже покинуло город, пользуясь установившейся хорошей погодой, и отправилось в пятины по торговым и охотничьим делам. Так что и многолюдье в Новгороде в основном от набежавших с окрестностей крестьян. И не такое уж оно большое, просто заметное после обычного для начала зимы малолюдства.

Ко всему прочему, и князем новгородским числился Изяслав Ярославич, проживавший далеко на юге, в стольном граде Киеве, и посему не слишком вмешивающийся в дела Нового города. Поставил посадника Остромира, следившего в основном за поступлением дани да проживавшего вместо князя в Ярославовом Дворище. В мирное время это устраивало всех от «вятших людей»[27] до черни, зато теперь многие предпочли бы, чтобы князь был здесь, в городе вместе со своей дружиной. Потому что тот малый отряд, который был у посадника, город защитить не мог никак, даже если бы находился на месте. По несчастливому же для горожан совпадению обстоятельств и посадник с дружиной в эти дни был в отъезде. Так что спешащий сейчас малый отряд дружинников был первой и единственной силой, способной на равных встретить врага.

Едва прошедший отряд скрылся за поворотом, как стоявшие на разных сторонах улицы кумушки-соседки собрались у ворот одной из них.

– Ну, кума, последние дни настали, молвлю тебе. Не зря звезда кровавая висела над землею, ой, не зря. Целую седмицу! То ангелы небесные весть подавали, инда будут беды великие.

– И не говори, кума. Не только звезда сия, а и иные знаменья были. Помнишь, третьим от сих летом Волхов вспять тек? Ажно пяток дней!

– Те дни мы семьей в Водской пятине были. Вот про тьму дневную помню, самой зрить довелось.

– И я сие зрила. А днесь Сувориха рассказывала у колодца, что рыбали на Сетомли выловили неведомо существо. С виду как бы ребенок, но зело уродлив. Говорила она, что на лице у него были срамные части, а иного нельзя и сказать срама ради. Спужавшись, грит, рыбаки сие существо обратно в реку бросили.

– Ой, что деется! – всплеснула руками соседка.

Но тут появились мужья, которые ходили узнать последние новости, и разговор кумушек прервался, так как мужчин надо было покормить и собрать в ополчение.

Ополченцев Людинова конца, среди которых были и два кума, Ярыш и Гюрята, чьи жены недавно столь увлеченно обсуждали недобрые предзнаменования, разместили на стенах и в башнях, прикрывавших Новгород с юга, со стороны Мячина озера. Эти сооружения как раз и прикрывали Людин конец, так что ополченцы, можно сказать, грудью прикрывали свои дома и своих родных. Даже сбегать в свободное время домой можно было бы легко. Если бы на стенах народу собралось побольше, да еще если бы нападающие дали это самое свободное время.

– Ярыш, глянь! – Стоявший на забрале[28] у бойницы Гюрята показал на поднимающийся к небу густой дым. – Рюриково городище горит, мнится мне, – добавил он, не замечая сам, как побелели пальцы, вцепившиеся топорище. – Ну, вот и гости пожаловали.

Огромная, не меньше четырех сотен конников, орда половцев, что-то крича и улюлюкая, подскочила к стене на два перестрела и встала, словно заколдованная, на месте. Наконец из толпы выскочили двое удальцов, которые подскакали к стене на половину перестрела. Один из них, картинно остановившись и подняв на дыбы коня, замер. Второй, догнавший его мгновением позже, привстал на стременах и закричал, надрывая глотку:

– Люди новагородские! Хан Искал молвит моими устами! Хан Искал, правящий племенем етебичей, друг и союзник князя полоцкого, предлагает вам открыть ворота без брани и сдаться на милость князя сего!

– Щагол щаглуя на осиновом дубу! – крикнул в ответ Гюрята, вызвав бурю смеха среди собравшихся на стене. Всадники о чем-то переговорили и бирич[29], он же переводчик, опять закричал:

– Вы сами выбрали судьбу свою, говорит хан Искал! И посему не сетуйте, когда жены и дети ваши пойдут в полон, а дома ваши станут пеплом. Имущество же и животы ваши князь и союзник наш отдал на сей случай нам!

– Восхотела лягушка Нево испить, да лопнула! – опять рассмешил соседей Гюрята.

Кое-кто уже начал натягивать луки, но ни хан, ни его бирич не стали искушать судьбу и, пришпоривая коней, стремительно умчались прочь, подальше от стен. Когда же ополченцы наконец отвели взгляды от скачущих кочевников, то на стене раздалась дружная ругань. Оказалось, что пока шли переговоры, к орде присоединилось не меньше «тысячи» кривичей с осадными лестницами.

А из-за Волхова, со стороны Славенского конца уже видны были поднимающиеся в небо клубы дыма от огненных стрел, которыми забрасывали город нападающие, и пыли.

– На приступ пошли, на Славенский конец, – успел сказать Гюрята, когда половцы и кривичи на их стороне тоже вступили в бой. Шурша оперением, влетали в бойницы и стучали, вонзаясь в дерево стен, стрелы. Прячась за зубец, Гюрята успел заметить, как половцы, лавой несясь вдоль стены, орали и улюлюкали, выпуская стрелу за стрелой.

Несколько лучников-ополченцев, пытавшихся отвечать, упали, пробитые стрелами, вместе с не успевшими скрыться от обстрела. Стонали раненые, что-то неслышное за воем и криками из-за стены кричали из ближайшей стрельни[30]… Гюрята осмотрелся и обрадованно улыбнулся, заметив, что его кум, целый и невредимый, прячется от стрел за зубцом в дюжине шагов от него. Ярыш, не оглядываясь и не замечая кума, выглянул из-за зубца, метнув куда-то вниз одну из сулиц. И сразу схватился за десницу, в которую вонзилась половецкая стрела.

Гюрята рванулся было помочь соседу, но тут обстрел вдруг прервался и прямо под ним о стену что-то ударило. «Лестница!» – Гюрята даже не успел повернуться к бойнице, как в ней появилась чья-то голова в шлеме. Не теряя времени, ополченец подхватил прислоненный к стене топор на длинной боевой рукояти. С короткого замаха, хекнув, Гюрята ударил обухом по шлему уже влезшего по обтянутые кольчугой плечи в бойницу врага. Даже не вскрикнув, тот вылетел куда-то наружу. Гюрята шуйцей подхватил выроненный противником на пол забрала меч. Отставив ценную добычу в сторону, он высунулся в бойницу и топорищем уперся в верхнюю перекладину лестницы. Только тут новгородец понял, как ему повезло. Второй из лезущих на стену кривичей почему-то отстал, поэтому у новгородца появилась возможность оттолкнуть лестницу. Поднимавшийся вой что-то закричал, широко раскрытый рот напоминал внезапно появившуюся среди зарослей усов и бороды черную дыру. С шипением над головой Гюряты пронеслась стрела. Напрягая мышцы рук и спины, новгородец нажал… С хрустом треснуло топорище, но одновременно лестница отошла от стены… постояла несколько томительных мгновений, словно в раздумье или дожидаясь, пока с нее спрыгнут успевшие понять, что случилось, враги. А затем все быстрее и быстрее полетела назад, вниз, в пытающуюся разбежаться толпу воев. Еще одна стрела с силой ударила по шлему Гюряты, вызвав звон в ушах, словно от ударов колокола.

От неожиданности он присел, и следующая стрела, иначе точно попавшая бы ему прямо в лицо, улетела мимо.

Опомнившись, новгородец огляделся и мысленно помянул всех богов. Пока он бился с врагами, лезущими в его бойницу, они сумели влезть сразу в трех местах. Гюрята, схватив отставленный меч, бросился к ближайшей схватке. Двое новгородцев с трудом отмахивались от двоих влезших на стену воев, и только узость стены позволяла ополченцам пока держаться против опытных вояк. Но вот один из новгородцев упал, пропустив удар мечом в правую ногу. Второй ополченец сделал шаг назад… Ревя медведем, Гюрята метнул в кривичей топор и, перехватив меч в десницу, прыгнул к ошеломленному ударом противнику. Мечом плотник владел хуже, чем привычным по повседневной работе топором. Но кривич, еще не пришедший в себя, не смог отразить удар в шею. Брызнула кровь, заливая грудь и лицо Гюряты. Он невольно утерся. И тут же вынужден был отпрыгнуть назад от мелькнувшего прямо перед грудью меча.

Поскользнувшись, Гюрята упал, стукнувшись головой с такой силой, что на время потерял сознание…

И опять ему повезло. Приняв упавшего и залитого кровью новгородца за убитого, дружинник и другие поднявшиеся за это время на стену кривичи просто бросили его на стене, а сами побежали к стрельне, спеша скорее спуститься на землю…

Чуть позже всем стало вообще не до какого-то раненого ополченца.

Половцы, ворвавшиеся в город через ворота, открытые дружинниками Всеслава, неслись по улицам, как всадники Апокалипсиса, убивая всех встречных и на ходу подхватывая попавшиеся на глаза ценные предметы. Кое-где уже разгорались пожары. Вслед за конниками бежали отряды полочан, стремясь поскорее добежать до детинца, пока в нем не заперлись уцелевшие защитники. Новгород не успел полностью ополчиться, как был уже взят. В детинце еще добивали сопротивлявшихся, небольшие отряды, включая и оставшихся в живых дружинников посадника, отходили, огрызаясь стрелами и мечами, к Неревскому концу… А на улицах, во дворах и домах уже происходило то, что обычно происходит в городе, захваченном противником. Разбившись на мелкие отряды, половцы и кривичи бежали между домов, выглядывая дворы побогаче. Ворвавшись, хватали полон, вскрывали клети с добром и грузили на захваченных хозяев. И те сами несли собственное достояние на собственных спинах в лагерь победителей.

Въехавший последним со своими гридями[31] Всеслав ехал, делая вид, что не видит бродящие по дворам шайки грабителей, не слышит криков насилия и не чувствует дыма пожаров. Только подъехав к храму Софии, у которой несколько десятков дружинников охраняли сбежавшийся церковный клир, вятших мужей и бояр города, он укоризненно указал десятникам на ободранные одеяния.

– Что, мужи честные новагородские, не согласны стать под руку мою? – остановив коня, негромко спросил Всеслав у командовавшего дружинниками боярина Рогволда. Тот лишь молча развел руками.

– Мужи новагородские! – приподнявшись в стременах, крикнул князь. – Печалуя о бедах ваших и беспорядке в Землях Новагорода Великого при обилье вашем из-за того, что князя в ней нет, решил я, что беру на себя Новагород со всеми городами, пригородками и землями ближними и дальними! Отныне я есмь ваш князь, ваша защита и опора! – Князь внимательно всмотрелся в угрюмые лица новгородцев и добавил: – Сейчас всех проводят по домам, а монасей – до двора епископского! Жду до вечера решения вашего! – Опустившись в седло, он приказал Рогволду отправить собранное людство по домам и добавил шепотом, едва расслышанным боярином: – Не пойдут под руку, разорить домы их…

Пока в городе буйствовали вторгшиеся полочане и союзные им половцы, Гюрята, очнувшись, осторожно огляделся вокруг и, осознав случившееся, осторожно побрел по стене к стрельне. Отойдя немного от валяющихся тел, с которых было содрано все более-менее ценное, он нашел и подобрал брошенный кем-то топор. Чуть дальше валялось еще несколько трупов. Наклонившись над ними, Гюрята расслышал тихий стон. Отвалив в сторону валявшееся сверху тело кривича, он увидел под ним раненого Ярыша.

– Куме, жив? – негромко спросил Гюрята.

– Язвлен, но на жальник[32] не спешу, – слабым голосом ответил Ярыш.

– Ино побредем вон из града, пока живы, – предложил Гюрята, помогая куму подняться.

И снова Гюряте повезло. Стрельня пустовала, и у ворот никого не было. Прихватив с собой оставшуюся после воротников[33] торбу с едой, новгородцы осторожно выбрались за стены…

А через два дня они встретили один из отрядов земского войска, спешащий на помощь Новгороду. Еще через день они вернулись в Новгород. Понимая, что против воли Новгорода князю в городе и в землях его не удержаться, ушел Всеслав. Но перед уходом полоцкая рать еще раз ограбила нетронутые до того дома и даже храмы. Всеслав не пощадил и храма Святой Софии Новгородской – приказал снять с нее колокола и увезти к себе в Полоцк, а из самого храма люди Всеслава вынесли все самое ценное, вплоть до последнего паникадила.

Семья ж Ярыша уцелела, только старшую дочку, не успевшую спрятаться в схроне, угнали половцы. Ну и добро растащили, да дом сгорел. А вот у Гюряты горе великое случилось – жену убили и всех детей угнали кривичи. Но унывать и горевать долго плотники не стали, Ярыш достал из тайника кубышку и стал обустраиваться. А Гюрята, которому жить в городе расхотелось, распрощался с кумом да ушел в Торжок, где у него родственник в городской дружине состоял…

В то лето сыну Всеволода Ярославича Переяславского, третьего сына Ярослава Мудрого, Владимиру Мономаху исполнилось тринадцать лет. И отец отправил его в Ростов, чтобы княжил он там, удерживая землю ростовскую под рукой отцовой. Перед отъездом Всеволод рассказал сыну, что с Всеславом Брячиславичем начинается настоящая война. Князь полоцкий не идет на мировую, гонит гонцов прочь, хочет отложиться от Киева, не признает Ярославичей за старших князей. Поэтому главная для Владимира обязанность – не просто строго соблюдать порядок в ростово-суздальской земле и управлять ею, а обязательно подготовить войска для борьбы против кривичей.

Вместе с Владимиром князь Всеволод посылал полсотни своих опытных дружинников во главе с опытным и многознающим боярином Пореем, часть младшей дружины и Владимирова друга, молодого боярина Илью Дубенца.

С этого дня началась для тринадцатилетнего Владимира самостоятельная и нелегкая княжеская жизнь. Оказалось, что править самому намного труднее, чем смотреть, как это делает отец. Даже советы искушенного боярина Порея – это всего лишь советы, а решать и думать надо самому. И отвечать за решенное перед Богом и людьми – тоже самому. Владимир в Ростове обжился быстро, придясь ростовчанам по душе своим разумным правлением. Но полк набрать – это вам не княжеским судом заниматься. Воевать ростовчане не рвались. За что? Оскорбление Ярославичей трогало их мало, как и угроза нападения на Псков и Новгород. А время шло, уже начинали кое-где желтеть листья, зима стояла на пороге, только княжеское войско пополнялось плохо. Тогда Владимир позвал к себе воеводу, которым назначил боярина Порея, и спросил, что сделать, чтобы люди сами согласились пойти с ним на рать. Воевода сказал коротко: «Обещай им десятую часть всей добычи и отдание на поток захваченных градов». Не по душе было это князю, но понимал он, что иначе не поднять людей воевать непонятно за что. Поэтому продолжал он собирать свою дружину, обещая им не только славу, но и добычу. Так что дружина его пополнялась, хотя и не так быстро, как хотелось.

И когда до Ростова дошли слухи о взятии кривичами Новгорода, то Владимир созвал людей ростовских и звал их в поход, чтобы отомстить полочанам за разгром Новгорода, за поругание Святой Софии. Но при этом не забывал напоминать о богатствах и красоте полоцких городов, о полных разной утвари домах кривичских бояр и дружинников, о набитых снедью и рухлядью амбарах.

Поэтому, когда в конце декабря пришли в Ростов гонцы из Переяславля с посланием от Всеволода, дружина Владимира была готова к походу. Отец приказывал Владимиру привести ростово-суздальскую рать под Менеск к концу января. Туда же к этому сроку должны были подойти рати из Киева, Чернигова, Переяславля и прочих городов. Оттуда и начнется поход на Всеслава. К исходу месяца ударили сильные морозы, полностью стали реки, затянувшись льдом и открыв истинные дороги на Руси. Потянулись первые купеческие обозы и первые отряды войск к местам сбора. И вышел из Ростова в свой первый ратный поход князь Владимир, крещенный именем Василий, прозванный Мономахом по матери – греческой царевне…

Русь, Россия – (др. – рус. и ст. – слав. Роусь, Роусьска земл, лат. Russia, Ruthenia, Ruscia, Ruzzia, англ. Russia) – …

История. Средневековье.

В Х веке началось объединение разрозненных славянских племен в единое государство, выделился административный центр – Киев. […] Около 960 года Святослав принял власть в Киеве. […] После смерти Святослава между его сыновьями разгорелась междоусобица за право на престол (972–978 или 980). Старший сын Ярополк стал великим киевским князем, Олег получил древлянские земли, а Владимир – Новгород. В 977 году Ярополк разбил дружину Олега, а сам Олег погиб [42]. Владимир бежал «за море», но вернулся через два года с варяжской дружиной. Во время похода на Киев он покорил Полоцк – важный торговый пункт на Западной Двине и взял в жены дочь убитого им князя Рогволода Рогнеду.

В ходе междоусобицы Владимир Святославич отстоял свои права на престол (годы правления 980—1015). При нём завершилось формирование государственной территории Древней Руси, были присоединены червенские города и Карпатская Русь, которые оспаривала Польша. […] Добившись единовластия в русской земле, Владимир начал религиозную реформу, и в 988 году официальной религией Руси становится христианство. […] Став киевским князем, Владимир столкнулся с возросшей печенежской угрозой. […] После смерти Владимира на Руси произошла новая междоусобица. Святополк Окаянный в 1015-м убил своих братьев Бориса (по другой версии, Борис был убит скандинавскими наёмниками Ярослава), Глеба и Святослава. Сам Святополк дважды потерпел поражение и умер в изгнании. Борис и Глеб в 1071 году были причислены к лику святых. Правление Ярослава Мудрого (1019–1054) стало порой расцвета древнерусского государства. […] После Ярослава Мудрого окончательно утвердился «лествичный» принцип наследования земли в роде Рюриковичей. Старший в роде (не по возрасту, а по линии родства) получал Киев и становился великим князем, все остальные земли делились между членами рода и распределялись по старшинству. Власть переходила от брата к брату, от дяди – к племяннику. Второе место в иерархии столов занимал Чернигов. При смерти одного из членов рода все младшие по отношению к нему Рюриковичи переезжали в земли, соответствующие их старшинству. […]

Первым от Киева обособилось Полоцкое княжество – это произошло уже в начале XI века. Сконцентрировав все остальные русские земли под своей властью лишь через 21 год после смерти своего отца, Ярослав Мудрый, умирая в 1054 году, разделил их между пятью пережившими его сыновьями. После смерти двух младших из них все земли оказались под властью троих старших: Изяслава Киевского, Святослава Черниговского и Всеволода Переяславского (так называемый «триумвират Ярославичей»).

С 1061 года (сразу после разгрома торков русскими князьями в степях) начались набеги половцев, пришедших на смену откочевавшим на Балканы печенегам. В ходе долгих русско-половецких войн южные князья длительное время не могли справиться с противниами, предприняв целый ряд неудачных походов и понеся чувствительные поражения (битвы на реках Альте и Стугне).

После смерти Святослава в 1076 году киевские князья предприняли попытку лишить его сыновей черниговского наследства. В этой борьбе погибли Изяслав Киевский (1078) и сын Владимира Мономаха Изяслав (1096)[34]. […] На Любечском съезде (1097), призванном прекратить междоусобицы и объединить князей, в том числе и для защиты от половецких набегов, был провозглашён принцип единовластия. Полную власть получал Великий Князь Киевский Владимир Мономах, вместе с этим титулом получивший титул кагана, остальные князья считались «в его молодших братьев место». Киевский престол был закреплен за родом Ярославичей «на веки вечныя». При этом было оговорено, что при переносе великокняжеской резиденции потомками кагана Владимира Мономаха в любой город Руси титул и власть Великого Князя Киевского сохраняются за ними. «Лествичное» право по отношению к киевскому престолу не действовало, наследником Мономаха стал его сын Мстилав Владимирович, прозванный впоследствии Великим (после захвата Константинополя получивший также титул императора). […]

«Большая энциклопедия, или свод знаний обо всем на свете, что образованному человеку ведать надлежит, а также фактов куриозных и справок для памяти».

Г. Владимир Великий, «Кучково поле», 1778 год.

Владимир Всеволодович Мономах (др. – рус. Володимиръ Мономахъ; в крещении Василий; англ. Vladimir-Vasily Monomach, лат. Volodimirus-Vasileus Monomachus, 1053—19 мая 1125) – князь смоленский (1073 – 1078), ростовский и черниговский (1078 – 1094), великий князь киевский и каган Руси (1095—1125), государственный деятель, военачальник, писатель, мыслитель. Сын князя Всеволода Ярославича. Прозван Мономахом по названию рода матери, которая была дочерью византийского императора Константина IX Мономаха. […] Как известно, в XI веке, особенно во второй его половине, развивается феодальная раздробленность Руси. Каждый князь претендует на самостоятельное управление своей отчиной. Владимир-Василий Всеволодович не был противником все углублявшегося деления Русской земли на отдельные княжества, но стремился при этом сохранить политическое, военное и культурное единство Руси на новой моральной основе: на основе договоров о союзах князей между собой, скрепляемых целованием креста, взаимными обещаниями и сохранением за собой отчин без посягательств на отчины соседей. Свою идею союзов Владимир Мономах постоянно высказывал на встречах князей. Однако, убедившись в нереальности подобного устройства, в 1095 году занимает киевский стол и после непродолжительной междоусобной войны разбивает войска коалиции князей во главе со Святославом. После чего на Любечском съезде (1097), фактически объявляет всех остальных князей своими подданными, получая титулы Великого Князя Киевского и кагана Руси. […]

Talbooth, «Encyclopedia Maxima mundi». London, 1898.

Глава XII. Ни звона стали, ни звуков команд

Устав дан миру с давних пор: Всегда прошедшее с грядущим Вело тяжелый, трудный спор.

В. Бенедиктов

С реки дул ветер, проникая в раскрытые ставни и заставляя поеживаться от прохлады стоящего у окна монаха. Но епископ не замечал этого, слишком занятый своими мыслями, которые он тут же излагал, как на проповеди, не обращая внимания на малочисленность аудитории.

– … любовь к религии пришла в упадок. Малообразованные клирики с трудом и запинанием произносят слова священных молитв. Даже клирик, знающий грамматику, стал предметом всеобщего удивления. Монахи пренебрегают уставом, одеваясь в роскошные одежды и услаждаясь разнообразными и изысканными яствами. Знать, предаваясь роскоши и разврату, не ходит регулярно утром в церковь, как следует христианам, но только от случая к случаю приглашает на дом какого-нибудь священника, который торопливо совершает утреню и литургию для этой знати в перерывах между ласками их жен. Простые люди, не имеющие никакой защиты, становятся жертвами людей знатных, которые увеличивают свои богатства, захватывая их имущества и земли и продавая их французам. Пьяные оргии ночи напролет стали делом обычным. Грехи, сопутствовавшие пьянству, расслабляют их душу и ум. И не покаются они, и Бог не помилует их. А то, что принимают они за Божью помощь, на самом деле есть дьявольское прельщение, которое губит их еще вернее. Не могут они понять этой истины, ибо и пастыри их ложные. Не может епископ, не получивший палий[35] от папы, править церковью, – в этот момент он внезапно вспомнил, что в комнате он не один, и резко оборвал речь. Приподнявшись с кресла, епископ осторожно обогнул стоящий рядом пюпитр с раскрытой Библией и подошел почти вплотную к внимательно глядящему на него монаху.

– Так, говоришь, рыцари Кнута лично видели, как пришельцы изрыгают дым из своих ртов?

– Да, ваше преосвященство, они клялись мне, что многие из колдунов регулярно занимаются сим действом. Сам Кнут со мной не разговаривал, но слуги его поведали, что он рассказывал о том ширрифу Вулфрику. Но тот, говорят, лишь посмеялся, заявив, что это просто обычай тех земель, откуда прибыли сии хускарлы.

– Так откуда же они прибыли, из каких земель незнаемых, что глотают дым и дышат огнем? – снова начал епископ, отворачиваясь и не замечая, как поморщился монах. – Наверняка из Туле, о которой писал Беда Достопочтенный и коя названа так из-за того, что на закат от Ирландии, в окрестностях ада расположена. Дьявольские козни, я чувствую их как никогда уверенно. Недаром хвостатая звезда, кометой[36] именуемая, висела над землей нашей, всяческие беды предрекая…

Тут епископ замолчал, развернулся лицом к собеседнику и приказал:

– Пошли служку в дома эрла Вальтеофа и Эдгара Этелинга. Пусть просит прибыть в обед ко мне доблестного эрла и благородного советника Освульфа. Приготовь также двух преданных служек, пусть наготове будут к поездке к горду тому. Выбери тех, кто французский и датский знает, дабы могли они слова пришельцев различать и разговоры их слушать. Понял меня?

– Сделаю, ваше преосвященство. – Монах собрался уходить, когда архиепископ внезапно припомнил еще кое-что и выкрикнул ему вслед: – Позови заодно ко мне брата келаря и брата трапезничего.

– Хорошо, понятно, – кротко ответил монах, выходя из комнаты.

Посыльные успели вовремя, и на обеде в личной трапезной епископа присутствовали один из могущественных эрлов Королевства Английского, Вальтеоф, мускулистый и подвижный, несмотря на почтенный возраст, воин с грубым лицом, покрытым шрамами, и советник малолетнего сына бывшего короля Освульф, невысокий полноватый человек с лицом, напоминающим лисью мордочку. Разговаривали сидящие за столом на нейтральные темы, изредка поглядывая на приносящих блюда служек. Наконец принесли чаши с горячей водой и полотенца, гости и хозяин, омыв руки, встали из-за стола. Тут архиепископ Йоркский предложил пройти в скрипторий, посмотреть на переписываемый экземпляр хроники Беды Достопочтенного.

– Теперь мы можем говорить свободно, – едва закрылась дверь скриптория, сказал Освульф, – полагаю, ваше преосвященство хотел увидеть нас из-за того, о чем подумал я?

– Тэн Бошем, – с ненавистью промолвил эрл Вальтеоф, – проклятый иноземец, ставший одним из любимцев брата короля.

– Вы правы, милорды. Именно о нем и его воинах хотел поговорить я. Ибо они – колдуны и слуги дьявола, прельстившие Гирта Годвинсона, – ответил архиепископ Йоркский Элдред, поднимая очи горе и сделав столь постное лицо, что его собеседники, не выдержав, переглянулись с усмешкой. – Нам надо продумать деяния наши так, чтоб король осознал сие и отрекся от наваждения дьявольского. Негоже христианскому королю прибегать к колдовству.

– Какой он король! – возмущенно прогудел Вальтеоф. – Сам из худородных и ничего в управлении государством не понимает. Разве можно править, унижая именитых мужей.

– Настоящий homo novus[37], вы правы, благородный эрл, – с едва прикрытой иронией в голосе поддержал его Освульф. – Не признать ваших прав на Нортгемптон – это так плебейски. Уверяю вас, что мой господин, несмотря на молодость, вполне понимает правоту притязаний ваших и согласен с ними.

– Господа, мы отвлеклись от самой важной проблемы – как быть с колдунами? – нетерпеливо, с неподобающей сану поспешностью перебил их Элдред.

– Полагаю, собрать надлежит отряд верных нам тэнов и перебить их внезапным ночным налетом, – простодушно предложил эрл, заставив своих собеседников переглянуться в отчаянии.

– Primo[38], чтобы собрать достаточный отряд, нам нужны будут несколько недель. – Советник претендента на корону как будто хвастался своей ученостью. – Secundo, нападение на хускарлов приведет лишь к тому, что нас объявят мятежниками и ни один эрл в Совете Мудрых[39] не выскажется в пользу наших притязаний. Посему не вижу в сих циркумстанциях[40], как нам осуществить ваши мысли, хотя и мудрые, но несвоевременные.

– Тогда предложите свое, многомудрый вы наш… советник. – Обидевшийся эрл говорил оскорбительным тоном, и если бы не общее дело и присутствие епископа, разговор мог бы закончиться и вызовом на «божий суд»[41]. Но сейчас Освульф сделал вид, что принял слова эрла за шутку, и спокойно продолжил:

– Полагаю я, что надо народу о колдунах рассказать. Истинно христианские добродетели наших тэнов не позволят им терпеть сие непотребство на земле английской. Да и эрлы будут вынуждены прислушаться к голосам своих воинов.

– Мысли твои хороши, но время на их выполнение… – перебил советника эрл, но тут же замолчал, остановленный жестом епископа.

– Сия мысль явно навеяна тебе Господом, сын мой, – елейным тоном начал Элдред, мгновенно уловивший смысл предложения. – Действительно, собравшись вместе, тэны могут воздействовать на Совет Мудрых и самого короля, заставив его прогнать или истребить колдунов.

– Но если Гарольд не пойдет на это? Три и еще половина сотни воинов перед решающей битвой с норманнами нужнее ему, чем твоя поддержка, ваше преосвященство. Ибо победи он – и все склонятся пред его силой, а проиграй – все припомнят, что он сам отказался от помощи. – Несмотря на свою недалекую внешность и некоторую зашоренность ума, несостоявшийся эрл Нортумберленда был неплохим политиком.

– Значит, надо сделать так, чтобы он не победил. Знаю я от верных людей, что Эдвин и Моркар, будучи даже родственниками короля, не рвутся помогать Годвинсону. Их фирд, распущенный по домам после битвы с норвежцами, отнюдь не торопится ополчиться заново. Так и мы не будем помогать ни французам, ни Годвинсону. А когда они взаимно обессилят друг друга, придет наше время. – Улыбка епископа была отнюдь не образцом христианской доброты и всепрощения. – Пока же мы будем копить силы свои и действовать против колдунов словом…

– И делом! – неожиданно прервал его Освульф. – Слышал я, что привередливы они в пище. Майордом же Гирта, ведающий питанием этих колдунов, мой доброжелатель. Посему не получат они ни мяса, ни рыбы, да и хлеба к ним будут поступать не вовремя и в меньшем числе, чем они просят. Голодный колдун, как и голодный воин, – не боец. Да и возмущение сих колдунов против брата узурпатора сим вызвать можно.

– Хорошо придумал, советник, – расхохотался Вальтеоф.

– Так и сделаем, господа, – поддержал советника епископ. – Я ж, в свою очередь, монахам моим повелю рассказывать народу правду о происках дьявольских.

Заговорщики, договорившись, расстались в самых лучших чувствах. На следующий день по Люнденбургу поползли самые невероятные слухи. Говорили, что альвы, при попустительстве Господнем и помощи дьявольской, притащили на английскую землю колдунов, чтобы окончательно погубить королевство. Говорили, что Гарольду покровительствует сам Вотан, приславший на помощь против французов триста воинов из Валгаллы. Однако многие христиане при таких известиях лишь радостно улыбались, явно доказывая, что в душе остаются тайными язычниками. Ходили еще более невероятные слухи о связях Гарольда с нечистой силой, которая и помогла ему преступить клятву на святых реликвиях и захватить престол, обещанный им норманнскому герцогу. Говорили, что появился целый отряд альвов, вооруженный волшебными луками, скоро захватят они власть в Англии, и плохо тогда придется христианам, отрекшимся от веры отцов. Говорили многое, самое невероятное и необычное. Слухи множились и искажались так, что в конце концов, дня через три, народ был готов поверить даже во Второе Пришествие.

Но наконец в ночь с шестого на седьмое октября в Люнденбург прибыл с войском король Гарольд.

Сэр Гораций ожидал, что его пригласят во дворец, однако день прошел спокойно, никто так и не появился, кроме одного из майордомов, сопровождавшего обоз с очередной партией продуктов для отряда. Продуктов в это раз было необычно много, хотя, как всегда, оказалось, что часть круп поедена мышами, а зерно частично перепрело. Но даже солдатам было не до того, все ждали, когда же появится хоть кто-нибудь из королевской семьи. Люнденбург же загадочно молчал. Зато на следующий день с утра часовые заметили приближающийся по дороге конный отряд. Оказалось, что это вернулись в сопровождении нескольких рыцарей Гирта лейтенант Бек с сержантами.

– В Лондоне волнения. Часть эрлов и тэнов обвиняет короля в связях с колдунами и требует созыва Витанагемота – Совета Мудрых. Это что-то вроде парламента до Революции, как я понял, – рассказывал взволнованный Бек. – Чернь кое-где взбунтовалась, на нас пытались напасть. Ходят слухи, что мы – колдуны и что англосаксы проиграют битву, если прибегнут к колдовству. – Он перешел на норвежский и о чем-то спросил одного из сопровождающих тэнов. Тот ответил, долго объясняя и даже жестикулируя при этом.

– Кроме всего прочего, большинство саксонской армии в недоумении – высадившаяся норманнская армия засела в своем лагере и, кроме разорения окрестностей во время фуражировок, никаких действий не предпринимает. Королю советуют ждать, когда голод заставит их двинуться вперед, и только потом дать бой. Но Его Величество, говорят, заявил, что не позволит врагу разорять невинных людей.

– Благодарю вас, лейтенант Бек, за отличный доклад. Распорядитесь усилить посты и выставить дежурных пулеметчиков. Огонь открывать только в случае явно враждебных действий. Поверх голов не стрелять, бить на поражение, стараясь выбивать зачинщиков, – сэр Гораций был, как видимо, ничуть не удивлен новостями. Оглядев усталого, воняющего конским и своим потом взволнованного Берроуза, он улыбнулся краешком губ и снисходительно объяснил:

– Нынешнее положение напоминает мне суданские дела моей молодости. Так вот, там наше присутствие раздражало всех ортодоксальных мулл и сторонников Махди. Не думаю, чтобы здесь было иначе. Интриги, джентльмены, интриги… Томсен, не напомните, кто сейчас недоволен властью Гарольда Годвинсона?

– Насколько я помню, господин полковник, сэр, его вассалы и родственники по жене с севера не очень спешили ему на помощь. А потом охотно признали как его преемника, Эдгара, как я помню, так и власть герцога норманнского. Так же поступило и большинство членов Совета Мудрых.

– Но Его Величество был уже мертв, когда остальные признавали власть его соперников. А вот эти два северных эрла… Черт побери, как мне хотелось бы иметь хотя бы одного работника СИС[42] в батальоне. Эти господа, надо признать честно, всегда умели найти побудительные мотивы любого события. Хорошо, джентльмены, будем ждать развития событий дальше. Не думаю, чтобы Его Величество отказался от помощи трех сотен опытных воинов перед лицом нормандской опасности. Не волнуйтесь, джентльмены, с нами Бог и, напоминаю, десять пулеметов «льюис». Так что отдыхайте спокойно.

– На любой ваш вопрос у нас есть свой ответ. У нас есть «максим», а у вас его нет, – процитировал вернувшийся к беседующим капитан Бек. – Только одно «но», сэр. У нас не так много патронов.

– Ничего страшного, мистер Бек. Я думаю, что будет достаточно всего лишь несколько десятков убитых, чтобы разогнать этих суеверных людей. – Сэр Гораций был настроен оптимистично. Может быть, его оптимизм несколько бы увял, если бы он получил из Лондона более точные сведения. Но иногда незнание или полузнание вместе с оптимизмом спасает людей от ошибочных действий. Не часто, но бывает так, как и в этот раз.

На срочно собравшемся в это время Совете Мудрых Годвинсон молча выслушивал взаимную перепалку сторонников и противников колдовского вмешательства в дела королевства.

Слушал долго, так долго, что самые упорные спорщики начали выдыхаться. Наконец он поднял руку, и говоривший жаркую защитную речь его брат, Гирт Годвинсон, прервался на полуслове.

– Выслушав внимательно всё, что говорили, я принял решение. Негоже судить о том, чего сам не видел. Посему я с епископом Кентерберийским, эрлами Гиртом и Вальтеофом, королевскими тэнами Вулфриком и Артом и отрядом хускарлов во главе с Эдгебертом лично на сих людей отправлюсь посмотреть. Брат мой Леофвайн и архиепископ Йоркский остаются в городе и наводят в нем порядок. Придаю им всех оставшихся хускарлов и монахов дяди моего для вразумления народа словом и делом. По завершении успокоения Леофвайн остается старшим для сбора войск на норманнов. Смотрю я, забыли многие об опасности, нашему королевству грозящей. Сей час должно думать о борьбе с врагом…

Собравшиеся в зале королевского дворца, пусть даже и недовольные решением короля, замолчали. Лишь архиепископ Стиганд, одобрительно взглянув на короля, сказал:

– Справедливо решил, сын мой.

Архиепископ Йоркский и Вальтеоф лишь молча переглянулись. Такое решение было вполне предсказуемым, так что разделение двух самых активных «борцов с колдунами» не стало для них полной неожиданностью. Но выбор епископа Элдреда для усмирения народа мог служить доказательством, что Гарольд что-то знает или подозревает, ведь в основном кричали о колдунах именно монахи из его епархии. Беспокойство грызло обоих заговорщиков, но внешне они старались выглядеть как обычно. «Делай, что задумал, – случится, что суждено, – подумал Вальтеоф. – Ладно, раз решил так Годвинсон, увижу сих колдунов, а там, коль удастся, убью их главу». Архиепископ тем временем читал про себя молитвы, стараясь убедить себя, что это всего лишь случайное совпадение.

– Посему закрываю Совет сей и готовимся к поездке, – закончил Гарольд, внимательно оглядывая присутствующих.

Рота же сэндрингэмцев готовилась одновременно к двум вещам – отражению возможного нападения и встрече Его Величества короля Англии, если вдруг он все же решит лично посмотреть на гостей из будущего. Владеющие нужными ремеслами волонтеры под наблюдением лейтенанта Берроуза поспешно готовили во дворе форта всё необходимое для встречи, а остальные солдаты чистили и ремонтировали одежду, подгоняемые окриками сержантов. Больше повезло попавшим в усиленный караул, они спокойно отдыхали, расположившись в укрепленных стрелковых точках, и с иронией обсуждая происходящее в лагере.

Сержант Уилмор, командующий передовым секретом на дороге, ведущей в Лондон, долго делал вид, что не слышит праздных разговоров своих солдат, но все же не выдержал и приказал:

– Ну-ка, молчать! Вроде бы солдаты, а болтаете, как базарные бабы. Гоняют в лагере оставшихся или нет – не ваше дело. Вам сейчас надо к другому готовиться. Если вдруг разъяренные местные полезут, вроде бы колдунами нас числящие, думаете, одной обоймы, что нам дали, на них хватит? Штыки примкнуть! Всем занять свои стрелковые ячейки, и чтоб ни шума. У местных вроде бы воинов, способных к нам кустарником незаметно подкрасться, не меньше, чем у турков. Если еще услышу хоть слово – виновный будет под ружьем стоять до конца месяца.

Едва он закончил, как передовой пост в лице рядового Финча подал сигнал о приближении неизвестного отряда. Осторожно перебравшись в передовой окоп, Уилмор не менее осторожно достал выданный ему лейтенантом бинокль. Приближенные линзами бинокля, между прочим – отличного немецкого «Карл Цейсс из Йены», купленного лично Гастингсом еще до войны, воины приближающегося отряда выглядели грозно, но явно не по-боевому. Кольчуги были всего лишь на нескольких, кажется, телохранителях, остальные были одеты в более-менее роскошные местные наряды. Имевшееся при них оружие – мечи – спрятано в ножны. В середине строя бросались в глаза богато одетый всадник с блестящим, похоже, золотым обручем на непокрытой голове, и скачущий рядом с ним знаменосец. Порыв ветра развернул полотнище, и сержант увидел вышитую на нем фигуру воина, замахнувшегося мечом на неведомого противника.

– Финч, бросай изображать из себя вроде бы уставшего бегуна! Быстро к лейтенанту, доложишь, что прибыл Его Величество. Отряд человек вроде бы с полсотни, знамя Его Величества, такое, как нам описывали, – сражающийся воин. Понял?

– Так точно, сарж! Бегу!

Принесенные посыльными известия были приняты полковником с облегчением. Оказалось, что он не ошибся в оценке характера короля Гарольда Второго.

Что же, теперь осталось не ударить в грязь лицом при встрече Его Величества. Поспешно построенная во дворе лагеря рота и русская команда встретили подъехавшего короля и его эскорт в парадном строю. Едва Гарольд остановил коня и соскочил с седла, бросив поводья подбежавшему солдату, как полковник подал команду, и лошади чуть не взбесились от громкого приветственного клича: «Гип, гип, хура! Ур-ра-а!» Король застыл от неожиданности, а сэр Гораций строевым шагом под удивленными взглядами большинства лиц из королевской свиты, не посвященных в предстоящий ритуал, подошел к нему на три шага и, изящно отдав честь, отрапортовал: