Дети разума Кард Орсон Скотт
Питер был просто-напросто ошарашен.
Внезапно все семейство ударилось в хохот.
– Разве так принимают гостей?! – воскликнул муж Грейс. – Ты видела их лица? Они решили, что ты это серьезно сказала!
– А я и не шутила, – ответила Грейс. – Вы намеревались солгать мне. Только вчера прилетели? На космическом корабле? С планеты Москва?
Внезапно она разразилась долгой тирадой на языке, очень напоминающем русский. Или, может, на этом наречии говорили на Москве?
Ванму даже не знала, что и ответить. Правда, ей и не пришлось ничего говорить, поскольку Джейн была связана с Питером, а не с ней.
– За время пребывания на Пасифике я надеюсь выучить самоанский, – тут же ответил Питер. – Если я буду разговаривать по-русски, то, разумеется, ничего не достигну, так что вы сколько угодно можете намекать на мое деревенское воспитание и всякое отсутствие вкуса.
– Вот видишь, китаянка? – рассмеялась Грейс. – Ложь, ложь, ложь. Хотя он умело выкручивается. Сережка в ухе очень ему помогает. Лучше признайтесь честно, ни один из вас даже слова по-русски не знает.
Питер мрачно отвернулся. Ванму решила заступиться за него. Конечно, он разозлится, но…
– Мы и в самом деле врали, – кивнула Ванму. – Но только потому, что правда слишком уж невероятна.
– А чему ж еще верить, как не правде? – в ответ заметил сын Грейс.
– Правде верят только в тех случаях, когда она лежит на поверхности, – сказала Ванму. – Если же она слишком необычна, приходится изобретать правдоподобную ложь.
– Кстати, у меня есть один пример подобной лжи, – вступила Грейс. – Позавчера к моему другу Аимаине Хикари, который живет на планете, находящейся по меньшей мере в двадцати годах лёта отсюда, пришли белокожий мальчик и китаянка. Разговор с ними настолько возбудил и разволновал моего друга, что потом он весь день не мог прийти в себя. Сегодня белокожий мальчик и китаянка пожаловали ко мне. И снова они лгут, – конечно, теперь они говорят несколько иное, но тем не менее все равно лгут, добиваясь моей помощи, разрешения или совета, чтобы увидеться с Малу…
– «Малу» означает «быть спокойным», – радостно возвестил муж Грейс.
– Ты что, еще не заснул? – удивилась Грейс. – Разве ты не хотел есть? Разве ты не поел?
– Да нет, живот у меня битком набит, мне просто интересно, – ответил муж. – Давай, выведи эту парочку на чистую воду!
– Я хочу знать, кто вы такие и как сюда попали, – повернулась к юноше и девушке Грейс.
– Это очень сложно объяснить… – начал было Питер.
– О, у нас в запасе куча времени, – махнула рукой Грейс. – Миллионы и миллионы минут. А вот у вас, похоже, каждая секунда на счету. Вы так торопитесь, что за одну ночь перепрыгиваете от звезды к звезде. Это, разумеется, выглядит невероятным, поскольку барьер скорости света до сих пор считается непреодолимым, но не поверить, что вы те самые молодые люди, которые навестили моего друга на Священном Ветре, тоже нельзя. Круг замкнулся. Предположим, вы действительно преодолели рубеж скорости света, что это говорит нам? Откуда вы? Аимаина искренне верит, что вы были посланы ему богами, – если говорить точнее, его предками, и может быть, он прав – боги не раз совершали абсолютно необычные поступки и делали то, чего не делали никогда раньше. Однако лично я всегда считала, что лучше искать некое рациональное объяснение, каковым приемом пользуюсь в своих статьях, которые надеюсь опубликовать. А рациональное объяснение состоит в том, что вы прибыли с некой существующей в действительности планеты, а не из какой-то там небесной потусторонней страны. Поскольку вы способны за мгновение, максимум за день, переместиться с мира на мир, вы могли прилететь откуда угодно. Но я и моя семья считаем, что вы прибыли с Лузитании.
– Ну, на самом деле не совсем, – сказала Ванму.
– Я, к примеру, родом с Земли, – буркнул Питер. – Если у меня вообще имеется место рождения.
– Аимаина считает, что вы явились из Вне-мира, – продолжила Грейс, и на секунду Ванму показалось, что эта женщина каким-то образом догадалась, как появился на свет Питер. Но затем ей стало ясно, что Грейс употребила синоним Вне-мира в теологическом значении, а не в буквальном. – Из страны богов. Однако Малу говорит, что никогда вас там не видел, а если и видел, то не узнал. Таким образом, мы возвращаемся туда, откуда начали. Вы постоянно лжете мне, так какой прок задавать вам вопросы?
– Я сказала правду, – возразила Ванму. – Я родом с Пути. Тогда как Питер, если у него и есть какое-то происхождение, родился на Земле. Но то судно, на котором мы прилетели, – вот оно было сделано на Лузитании.
Питер побледнел. Она догадывалась, о чем он сейчас думает. Почему бы просто не накинуть на шею петлю и не вручить этим людям концы веревки? Но Ванму пришлось основываться на собственных суждениях, а она считала, что Грейс Дринкер и ее семья ничего плохого не сделают. Ведь если бы эта женщина хотела сдать Ванму и Питера властям, она бы давным-давно это сделала.
Грейс взглянула в глаза Ванму и промолчала. Наконец, после долгого перерыва, она снова заговорила:
– Вкусная рыба была. Вам понравилось?
– Мне интересно, что это за корочка. Туда добавлен сахар?
– Мед, несколько приправ и немножко свиного жира. Надеюсь, вы не относитесь к тем редким людям, которые несут в себе гены китайцев и евреев или мусульман, потому что в этом случае вы совершили грех и я окажусь очень виноватой перед вами. Ведь чтобы очиститься от этого прегрешения, надо приложить немало усилий, по крайней мере мне так говорили, и в нашей культуре очень сложно вновь обрести расположение богов.
Питер, воодушевленный тем, что Грейс ничуточки не заинтересовалась их чудо-кораблем, попытался вернуть разговор на прежнюю колею:
– Так вы позволите нам увидеться с Малу?
– Малу сам решает, кто увидит Малу, а кто – нет. Но в данном случае он предоставляет право решать вам. Он любит иногда казаться загадочным.
– Это очень афористично, – заявила Ванму.
Питер поморщился.
– Нет, на самом деле он достаточно ясно выразился. Малу идеально чист, и для него духовность не несет в себе никакого мистицизма, для него она – часть жизни. Сама я никогда не встречалась с мертвецами, не слышала, как герои поют свои песни, мне не являются видения, но я не сомневаюсь, что Малу все это проделывал.
– Мне казалось, вы ученый, – удивился Питер.
– Если ты хочешь поговорить с исследователем Грейс Дринкер, – ответила она, – почитай мои статьи и запишись ко мне на занятия. Мне казалось, вы хотите поговорить со мной.
– Хотим, – быстро подтвердила Ванму. – Питер просто торопится. Нас очень поджимает время.
– И одна из причин вашей торопливости – это флот, приближающийся к Лузитании, как я понимаю. Но другая причина куда более весома. Ведь приказ об отключении компьютеров уже отдан.
– Что, уже? – напрягся Питер.
– О, этот приказ был дан много недель назад, – удивилась Грейс смущению Питера. Но затем черты ее лица разгладились. – Да нет, я совсем не то имела в виду. Был отдан приказ о готовности отключить компьютеры. О нем-то вам наверняка известно.
Питер расслабился и кивнул.
– Думаю, вы хотите поговорить с Малу до того, как отключат ансибли. Хотя что это изменит? – вслух начала размышлять она. – Ведь если вы способны обгонять скорость света, вы можете сами доставить свое послание. Но может быть…
– Может быть, слишком много миров придется облететь, – предположил сын.
– Или со слишком многими богами поговорить! – воскликнул отец и громко расхохотался над собственной шуткой, хотя Ванму она показалась совсем не смешной.
– Или же… – высказалась дочь, которая присоединилась к ним и теперь лежала рядом со столиком, периодически рыгая по мере того, как усваивалось чудовищное количество пищи, поглощенное за обедом. – Или же для перелетов им требуются эти самые ансибли.
– Или, – заметила Грейс, глядя на Питера, который инстинктивно дернул рукой, чтобы дотронуться до сережки, – вы соединены с тем самым вирусом, который мы пытаемся уничтожить, выключив компьютеры. И этот вирус помогает вам перемещаться с планеты на планету.
– Это не вирус, – сказала Ванму. – Это живое существо. Разумное существо. И вы поможете Конгрессу убить это создание, хотя оно единственное в своем роде и никому ничего плохого не сделало.
– Ну, знаете ли, Конгрессу пришлось изрядно понервничать, когда что-то – или, если вы настаиваете, кто-то – вдруг стерло весь их флот с лица Вселенной.
– Но ведь с флотом все в порядке, – возразила Ванму.
– Давайте не будем спорить, – предложила Грейс. – Сойдемся на том, что теперь, когда я поняла, что вы не против рассказать всю правду, может быть, Малу и в самом деле стоит встретиться и поделиться с вами истиной.
– Ему известна истина? – спросил Питер.
– Нет, – покачала головой Грейс, – но ему известно, где она хранится. Он постоянно сталкивается с ней и поэтому может рассказать нам, что видит. Мне кажется, его стоит послушать.
– А мы можем увидеть его?
– Вам придется очиститься. Это займет где-то неделю, и потом вас допустят на Ататуа…
– Боги терпеть не могут грязных ног, им щекотно! – вскричал муж Грейс, громко гогоча. – Вот почему Ататуа назван Островом Смеющихся Богов!
Питер заерзал на месте.
– Тебе не нравятся шутки моего мужа? – спросила Грейс.
– Да нет, просто мне кажется… ну, я хочу сказать… я не понимаю их, вот и все.
– Это потому, что на самом деле они не очень остроумны, – объяснила Грейс. – Но мой муж шутит и смеется, чтобы подавить свое чувство гнева и не убить вас голыми руками.
У Ванму перехватило дыхание, ибо она поняла, что Грейс не лжет; она подсознательно чувствовала гнев, таящийся за хохотом великана-самоанца, просто не отдавала себе в этом отчета. Взглянув на его раздувшиеся огромные руки, она осознала, что муж Грейс может разорвать ее на части и даже глазом не моргнет.
– Вы угрожаете нам? – поинтересовался Питер, ведя себя несколько более воинственно, чем хотелось бы Ванму.
– Напротив! – воскликнула Грейс. – Я же сказала, мой муж не даст прорваться своему гневу, хотя вы ведете себя очень нагло и святотатственно. Вы пытались попасть на Ататуа, а сами даже не позаботились узнать, чем это чревато. Вы бы прибыли туда, не пройдя должных ритуалов очищения; вас туда никто не звал – вы бы навлекли несмываемый позор на нас. Так что мне кажется, мой муж вполне справляется с собой, если до сих пор не смыл это оскорбление кровью.
– Мы не знали… – прошептала Ванму.
– Он знал, – показала на Питера Грейс. – Потому что его уши слышат всё.
Питер вспыхнул.
– Я слышу только то, что мне говорит Джейн, – пробормотал он, – но слышать то, о чем она забывает сказать, я не могу.
– Так, значит… вас вели. Аимаина прав, вы и в самом деле служите высшей сущности. Добровольно ли? Или же вас принудили?
– Дурацкий вопрос, мама, – в очередной раз рыгнув, встряла дочь. – Если их и в самом деле принудили, неужели они скажут тебе об этом?
– Молчание тоже умеет говорить, – ответила Грейс, – ты бы сама это поняла, если б позаботилась подняться и взглянуть на эти лица, на этих лживых пришельцев с других планет.
– Она вовсе не высшая сущность, – заговорила Ванму. – Она не то, чем вы ее считаете. Она не бог и не богиня. Хотя ей многое доступно и она много знает. Однако она не всемогуща и всего на свете знать не может. Иногда она ошибается, и нельзя сказать, что она все время поступает по справедливости, поэтому мы не можем отнести ее к богам. Она не совершенна.
Грейс покачала головой:
– Я имела в виду не какого-то платонического бога, некий эфемерный абсолют, который нельзя понять, а можно только принять. И не парадоксальное существо, чье существование постоянно опровергается его же не-существованием. Ваша высшая сущность, эта серьга с камнем, которая словно клоп присосалась к уху твоего друга, – хотя кто из кого высасывает жизнь, это еще вопрос, – может быть богом в том смысле, который мы, самоанцы, вкладываем в это слово. А вы – ее слуги-герои. Насколько я понимаю, вы можете быть ее воплощениями.
– Но вы же ученый, – удивилась Ванму. – Мой учитель Хань Фэй-цзы недавно открыл, что на нашей планете мы считали богом обыкновенный синдром, манию, генетически введенную в наше тело, чтобы подчинить нас и…
– То, что твои боги не существовали, вовсе не значит, что и мои не существуют, – возразила Грейс.
– Да ее путь сюда был выстлан мертвыми богами! – снова оглушительно расхохотался муж Грейс. Только на этот раз Ванму знала, что скрывается за его смехом, и этот смех наполнил ее страхом.
Грейс положила ей на плечо свою гигантскую, тяжелую руку.
– Не волнуйся, – тихо произнесла она. – Мой муж – цивилизованный человек, в своей жизни он никого пальцем не тронул.
– Но это вовсе не означает, что я не пытался! – взвыл он. – Да шутка это, шутка!
Самоанец чуть ли не рыдал от смеха.
– Вы не можете увидеться с Малу, – продолжала Грейс, – потому что вам придется пройти через ритуалы очищения, но, как мне кажется, вы еще не готовы принести клятвы, которых от вас потребуют. Эти клятвы должны исходить из самой души человека, и их придется держать. Поэтому Малу сам прибудет сюда. Он уже покинул свой остров – но на лодке его нет моторов, поэтому я хочу, чтобы вы знали, сколько людей трудится сейчас ради того, чтобы вы могли поболтать с ним. Я просто хочу сказать, что вам оказана высочайшая честь, поэтому советую не задирать при нем нос. Отбросьте свои предрассудки, навеянные наукой и всевозможными дисциплинами, и прислушайтесь к нему. Я встречалась со многими известными людьми, некоторые из них были весьма талантливы и умны, но это самый мудрый человек, что вы когда-либо видели. Беседа с ним может показаться вам утомительной, но помните: Малу достаточно мудр, а потому рассматривает факты только применимо к контексту, иначе они потеряют свою истинность. Поэтому он всегда очень подробно рассматривает ситуацию, и это означает, что, может быть, вам придется выслушать всю историю человеческой расы от начала до конца, прежде чем он откроет вам желаемое. Так что вам лучше заткнуться и выслушать все, что он скажет, потому что самые мудрые его высказывания обычно кажутся незначительными и не имеющими ничего общего с вашим положением. Вам чертовски повезет, если у вас хватит мозгов проникнуть в суть его советов. Я ясно выразилась?
Ванму от души пожалела, что столько съела за обедом. Ее тошнило от страха и ужаса, и, если ее действительно стошнит, ей, наверное, придется полчаса сидеть над унитазом, чтобы полностью освободить желудок.
Питер, однако, казался невозмутимым:
– Мы просто не поняли, Грейс, хотя моя спутница читала твои статьи. Мы думали, что встретимся с философом, как встречались с Аимаина, или с ученым, подобным вам. Но теперь я вижу, нам предстоит выслушать мудрого человека, чей опыт простирается в реальности, которых мы никогда не видели и даже не мечтали увидеть. Мы будем молча слушать его, пока он сам не предложит задавать вопросы. Мы доверимся ему, ибо он лучше нас знает, что за совет нам требуется.
За свою жизнь Ванму научилась распознавать полное поражение, и она с благодарностью отметила, что вся семья Грейс радостно закивала, услышав слова Питера.
– Мы также премного благодарны, что этот почтенный человек и его товарищи стольким пожертвовали, чтобы лично прибыть сюда и осенить нас мудростью, которой мы явно не заслужили, – добавила Ванму.
К ее превеликому ужасу, Грейс рассмеялась прямо ей в лицо, вместо того чтобы с милостивым кивком принять ее слова.
– Эк загнула, – пробормотал Питер.
– Не критикуй ее, – одернула его Грейс. – Она ведь китаянка, родом с Пути, если я не ошибаюсь? И могу поспорить, ты когда-то была служанкой. Ты просто еще не научилась различать уважение и подобострастие. Хозяевам, как правило, мало обычного уважения со стороны слуг.
– Мой господин всегда добивался только уважения, – попыталась защитить Хань Фэй-цзы Ванму.
– Как и мой, – кивнула Грейс. – Но ты сама с ним встретишься.
– Все, время вышло, – произнесла Джейн.
Миро и Вэл подняли опухшие глаза, оторвавшись от изучения висящих над компьютером Миро документов. Над компьютером Вэл возникло лицо виртуальной личности Джейн.
– Мы были пассивными наблюдателями ровно столько, сколько нам позволили, – продолжала Джейн. – Но сейчас я зарегистрировала появление во внешних слоях атмосферы трех кораблей, которые направляются прямо на нас. Вряд ли это радиоуправляемые вооруженные машины, но все же гарантировать это я не могу. И похоже, они пытаются связаться с нами – одно и то же послание повторяется снова и снова.
– Какое именно послание?
– Схемы генетических молекул, – пояснила Джейн. – Я могу продемонстрировать их вам, но понятия не имею, что они означают.
– Когда их перехватчики приблизятся к нам?
– Где-то через три минуты, плюс-минус секунды. Выбравшись из объятий гравитации, они сразу начали вилять из стороны в сторону.
Миро кивнул:
– Моя сестра Квара сразу говорила, что в вирусе десколады каким-то образом был зашифрован язык. Теперь мы можем с уверенностью утверждать, что она была права. Вирус и в самом деле несет в себе послание. Однако она ошибалась, предполагая десколаду разумной. Сейчас мне кажется, что десколада просто искусственно поддерживала те части, в которых содержалось сообщение.
– Сообщение… – проговорила Вэл. – А знаешь, в этом есть смысл. Таким образом она сообщала своим создателям, что случилось с миром, который она… освоила.
– Главный вопрос состоит в том, исчезнуть нам сейчас, оставив их гадать над нашим внезапным появлением и исчезновением, или нет? – сказал Миро. – Или сначала пусть Джейн передаст им весь, э-э, текст вируса десколады?
– Это опасно, – нахмурилась Вэл. – Послание, которое он содержит, может содержать в себе сведения о человеческих генах. Ведь, по сути дела, десколада поработала и над нами, так что теперь она может рассказать о том, как мы пытались покорить ее.
– Да, но сведений о нашей последней попытке у них не будет, – напомнил Миро. – Джейн, естественно, не будет посылать им ту десколаду, которую мы имеем сейчас, полностью прирученную и безопасную. Вдруг они сочтут это вызовом и решат, что таким образом мы вступаем с ними в борьбу.
– Мы не станем посылать им сообщение, но и на Лузитанию не вернемся, – встряла Джейн. – У нас нет времени.
– У нас так и так не хватит времени, – перебил ее Миро. – Пойми, Джейн, какой бы срочной ни была наша миссия, нам с Вэл в одиночку здесь не справиться. К примеру, моя сестра Эла отлично разбирается во всех этих вирусах, нам бы пригодилась ее помощь. Да и от помощи Квары мы бы не отказались, хотя во всей известной Вселенной она занимает второе место по твердолобости и упрямству – не спрашивай, кто первый, Вэл, не нарывайся на комплимент.
– Давайте будем честны сами с собой, – сказала Вэл. – Мы столкнулись с еще одной разумной расой. Почему на контакт должны идти только люди? Почему не пеквениньос? Почему не Королевы Ульев – от них тоже хотя бы рабочий должен присутствовать?!
– Именно рабочий, – подметил Миро. – Если нам суждено застрять здесь, то через рабочего мы сможем связаться с Лузитанией. Если что-то случится с ансиблями и Джейн, наши послания все равно…
– Хорошо-хорошо, – умиротворяюще откликнулась Джейн. – Вы меня убедили. Хотя я вижу, в Межзвездном Конгрессе началась какая-то подозрительная суета, значит вскоре должны отключить сеть ансиблей.
– Мы быстро, – пообещал Миро. – Как только справимся, сразу на борт.
– Надо не забыть о запасах, – напомнила Вэл. – И…
– Тогда за дело, – решила Джейн. – Вы только что исчезли с орбиты планеты. А на прощание я послала маленький фрагментик десколады. Одну из тех секций, что Квара сочла языком, но которая меньше всего изменилась, когда десколада начала воевать с людьми. Этого вполне хватит, они должны понять, какая именно разновидность вируса достигла нас.
– Вот здорово, и они смогут заслать к нам флот, – «обрадовался» Миро.
– Судя по положению вещей, – сухо промолвила Джейн, – этот адрес им ничего не даст. К тому времени, как флот доберется до планеты, от Лузитании даже пылинки не останется.
– Поражаюсь, с какой надеждой ты смотришь в будущее, – фыркнул Миро. – Я вернусь через час, приведу людей. Вэл, ты займись припасами.
– Сколько брать?
– Сколько влезет, – пожал плечами Миро. – Как сказала одна личность: «Жизнь – это чистое самоубийство». Понятия не имею, насколько мы там застрянем, поэтому чего гадать?
Он открыл шлюз корабля и шагнул на посадочное поле неподалеку от Милагре.
7
«Я предлагаю ей этот жалкий, потрепанный временем сосуд»
Хань Цин-чжао. Шепот богов
- Как устроена память?
- Разве наш мозг – кувшин, заполненный воспоминаниями?
- И кувшин разбивается, когда мы умираем?
- А наши воспоминания пропитывают землю и теряются?
- Или мозг – это карта, которая ведет извилистыми путями и заглядывает в потаенные уголки?
- А когда мы умираем, карта теряется.
- Но, возможно, какой-то пытливый путник
- Сможет пройти по этим чужим ландшафтам
- И отыскать то сокровенное, что скрывалось
- В наших запутанных воспоминаниях.
Каноэ скользило к берегу. Оно долго казалось неподвижным и приближалось так медленно, что почти незаметно было, как вырастают гребцы, в очередной раз возникая над волнами моря. Но перед самым берегом каноэ вдруг показалось огромным: оно резко набрало ход, полетело по гребням, прыгая к берегу с каждой новой волной, и хотя Ванму понимала, что сейчас оно движется не быстрее, чем раньше, ей хотелось крикнуть гребцам, чтобы они шли поосторожнее, что каноэ идет слишком быстро, что его не удержать и оно может в щепки разбиться о берег.
Наконец каноэ преодолело последнюю волну, и его нос с шорохом врезался в песок под бурлящей прибойной водой; гребцы выпрыгнули и потащили каноэ, как детскую тряпичную куклу, на берег, к линии высокого прилива.
Каноэ оказалось на сухом песке, и сидевший в нем старик медленно встал. «Малу», – подумала Ванму. Она ожидала, что он будет высохший и сморщенный, как старики Пути, сгибающиеся над своими тростями под тяжестью лет, как креветки. Но спина у Малу была прямой, как у молодого, а тело – массивным, широким в плечах, плотным от налитых мускулов и прослойки подкожного жирка. Только украшения наряда и седые волосы отличали его от гребцов.
Движения этих крупных мужчин не были движениями толстяков, как не были ими и движения Грейс Дринкер. Они двигались величаво, грандиозно, как дрейфуют континенты – или как плывут по океану айсберги, да, как айсберги, скрытые водой на три пятых своих огромных размеров. Движения гребцов были исполнены грации, и все же в сравнении с величавостью Малу напоминали о суетливости колибри и резкости полета летучей мыши. Величавость Малу не была намеренной, она не была просто вывеской, впечатлением, которое он пытался создать. Она заключалась в совершенстве его движений, полных гармонии с окружающим миром. Он нашел верную скорость для своих шагов, правильный темп для взмахов рук. Его тело вибрировало в согласии с глубокими, медленными ритмами земли. «Я вижу, как по земле идет гигант, – подумала Ванму. – Впервые в своей жизни я вижу человека, само тело которого излучает величие».
Малу подошел не к Питеру и Ванму, а к Грейс Дринкер; они обнялись, заключив друг друга в крепкие, почти тектонические объятия. «Наверное, горы вздрогнули, когда они обнялись. – Ванму почувствовала, что дрожит. – Почему я дрожу? Не от страха. Я не боюсь этого человека. Он не причинит мне зла. И все же я дрожу, видя, как он обнимает Грейс Дринкер. Я не хочу, чтобы он повернулся ко мне. Не хочу, чтобы он остановил на мне свой взгляд».
Малу впился взглядом в глаза Ванму. Его лицо ничего не выражало. Он просто завладел ее глазами. Она не могла отвернуться, но в ее застывшем взгляде не было ни вызова, ни силы – просто нельзя было смотреть в сторону, пока Малу требовал ее внимания.
Потом он посмотрел на Питера. Ванму хотела повернуться и понаблюдать – почувствует ли Питер силу в глазах этого человека. Но повернуться она не смогла. Когда же наконец, через довольно продолжительное время, Малу отвел взгляд, она услышала, как Питер с обычной своей грубостью буркнул: «Сукин сын!» – и поняла, что и его пробрало.
Прошло много долгих минут, прежде чем Малу уселся на циновку под навесом, который построили только этим утром, специально для этого момента, и который, как уверяла Грейс, будет немедленно сожжен, как только Малу уедет, чтобы никто и никогда не сидел под ним снова. Затем Малу поднесли еду; Грейс предупредила их, что никто не будет есть с ним или смотреть, как он ест.
Но Малу не коснулся еды. Вместо этого он кивком указал на Ванму и Питера.
Все были поражены. И Грейс Дринкер тоже. Но Грейс тут же направилась к ним, кивая:
– Он зовет вас.
– Вы же сказали, что нам нельзя есть с ним? – удивился Питер.
– Если он не позовет вас. Но с чего ему звать вас? Я не понимаю, что это означает.
– Он нас подведет под смертный приговор за святотатство? – поинтересовался Питер.
– Нет, он не бог, он – человек. Святой человек, мудрый и великий человек, но обидеть его – не святотатство, а просто невыносимо плохие манеры, поэтому не обижайте его, пожалуйста, идите.
Они направились к Малу.
Когда они остановились напротив него, разделенные только едой в чашах и корзинах, Малу обрушил на них поток самоанских слов.
Или не самоанских? Ванму поглядела на Питера и увидела, что тот озадачен.
– Джейн не поняла, что он сказал, – объяснил он.
Джейн не поняла, но поняла Грейс Дринкер.
– Он обращается к вам на древнем священном языке. В нем нет английских или других европейских слов. Это язык, на котором обращаются только к богам.
– Тогда почему он обращается на нем к нам? – удивилась Ванму.
– Не знаю. Он не думает, что вы боги. Ни ты, ни он. Но он говорит, что вы принесли бога к нему. Он хочет, чтобы вы сели и попробовали еду первыми.
– А нам это можно? – спросил Питер.
– Я умоляю вас это сделать, – ответила Грейс.
– Я правильно понял, что тут нет никакого подготовленного сценария? – поинтересовался Питер.
Ванму послышалась некоторая неуверенность в его голосе, и она поняла, что его шутка была простой бравадой, попыткой спрятать страх. Возможно, как и все его шутки.
– Сценарий есть, – сказала Грейс. – Но не ты написал его, и мне он тоже не известен.
Они сели. Отведали из каждой чаши, попробовали из каждой корзины, которые Малу предлагал им. После них и он зачерпывал и пробовал, жуя то, что жевали они, глотая то, что они глотали. У Ванму не было аппетита. И она надеялась, что от нее не ждут, что она съест столько же, сколько на ее глазах съедали самоанцы. Ее вырвет намного раньше. Но еда, очевидно, была не столько удовольствием, сколько ритуалом. Они попробовали все, но ничего не доели. Малу снова обратился к Грейс на священном языке, а она передала распоряжение обычной речью; несколько человек подошли и унесли корзины.
Затем приблизился муж Грейс с сосудом. В нем оказалась какая-то жидкость, поскольку Малу взял его в руки и сделал глоток. Затем он предложил сосуд им. Питер принял его, попробовал.
– Джейн говорит, что это, должно быть, кава. Слаботоксичная, но священная – местный символ гостеприимства.
Ванму попробовала. Вкус был фруктовый, но из глаз у нее брызнули слезы, а во рту остался привкус и сладости, и горечи одновременно.
Малу кивнул Грейс, она подошла и опустилась на колени на ковер плотно переплетенной травы за пределами крытого убежища. Она – переводчик, а не участник церемонии.
Малу обрушил на них длинный поток самоанского.
– Снова священный язык, – пробормотал Питер.
– Пожалуйста, не говори ничего, что не предназначено для ушей Малу, – тихо сказала Грейс. – Я должна переводить все, и если твои слова будут неуместными, это может оказаться страшным оскорблением.
Питер кивнул.
– Малу говорит, что вы принесли с собой богиню, которая танцует на паутинных нитях. Я никогда не слышала о такой богине, а я думала, что мне известно все учение моего народа, но Малу знает много такого, чего не знает никто, кроме него. Он говорит, что обратится к этой богине, он знает, что она находится на пороге смерти, и скажет ей, как она может спастись.
«Джейн, – подумала Ванму. – Он знает про Джейн! Как это может быть? И как может он, ничего не понимая в технологии, рассказать компьютерному существу, как ей спасти себя?»
– Теперь он расскажет вам, что должно случиться, и хочет, чтобы я сразу предупредила вас: рассказ будет долгим, и вы должны сидеть спокойно и не делать попыток его торопить, – продолжала Грейс. – Он должен привязать рассказ к контексту. Он должен рассказать вам историю всего живого.
Ванму знала, что может почти неподвижно сидеть на циновке часами, в конце концов, она делала это всю свою жизнь, но Питер не привык сидеть так – поза была для него неудобной. Он, должно быть, уже измучился.
Видимо, Грейс поняла это по его глазам или просто знала западных людей.
– Вы можете шевелиться время от времени, но не резко и не сводя с него глаз.
Ванму задумалась: «Какое же количество всяких правил и требований Грейс выполняет, когда приезжает одна?» Сам Малу выглядел более раскованно. Накормил их, хотя Грейс думала, что никому нельзя с ним есть. Очевидно, она знает правила не лучше, чем они.
Ванму не шевелилась. И не сводила глаз с Малу.
Грейс переводила:
– И сегодня по небу летят облака – солнце гонит их, и все же еще не упало ни капли дождя. Сегодня моя лодка летела через море вослед солнцу, и все же не высекла огонь, когда ударилась о берег. Так было и в первый день всех дней, когда Бог коснулся небесного облака и раскрутил его так быстро, что оно превратилось в огонь и стало солнцем, а затем все другие облака, вращаясь, начали совершать круги вокруг солнца.
«Это не может быть исконной легендой самоанцев, – подумала Ванму. – Они никак не могли знать коперниковской модели Солнечной системы, пока ее не принесли западные люди. Значит, Малу знает не только древнее учение, но и кое-что поновее и комбинирует старое с новым».
– Затем внешние облака стали дождем и проливались, пока не вытекли, и остались только вертящиеся шары воды. В этой воде плавала огромная рыба огня, которая поедала все нечистое и изрыгала пожранное огромными сгустками пламени, а те извергались вверх из моря, падали горячим пеплом и снова стекали вниз реками пылающей породы. Из отрыжки огненной рыбы росли из моря острова, из нее выползли черви, которые пресмыкались, извиваясь, пока не коснулись их боги, – и одни черви стали людьми, а другие – животными.
Все животные привязаны к земле крепкой лозой, которая вьется, оплетая их. Никто не видит этой лозы, потому что это лоза богов.
«Филотическая теория, – подумала Ванму. – Она учит, что все живые существа имеют переплетенные связи, которые тянут их вниз, привязывая к центру Земли. Всех, кроме людей».
Грейс перевела следующую прядь языка:
– Только люди не были привязаны к земле. Только их не оплетала лоза, которая тянула бы их книзу, но была паутина – сеть света, сплетенная безо всякого бога, которая связывала их с солнцем. Поэтому все другие животные склонялись перед человеком – ведь лоза тянула животных вниз, а сеть света увлекала людские глаза и сердца ввысь.
Она влекла человеческие глаза вдаль, но все же они видели ненамного дальше тварей с опущенными глазами; она влекла ввысь человеческие сердца, но все же их сердца могли только надеяться, потому что небо они могли видеть только светлым днем, а ночью, когда видны звезды, они становились слепыми к близким предметам, и человек едва различал свою жену в тени собственного дома, хотя мог видеть звезды настолько далекие, что их свет, чтобы поцеловать глаза человека, шел к нему сотни человеческих жизней.
Век за веком, поколение за поколением люди с надеждой смотрели своими полуслепыми глазами вверх, останавливая свой взгляд на солнце, упираясь в небо, вглядываясь в звезды и тени и понимая, что за этими пределами существует невидимое для них, но и представить себе не могли, что же там скрыто.
Затем во времена войн и страха, когда все надежды казались утраченными, ткачи из далекого мира, которые не были богами, но знали богов, а каждый ткач сам был паутиной – сетью с сотнями прядей, тянущихся к их рукам и ногам, глазам, ртам и ушам, смогли сплести сеть такую большую и прочную и раскинуть ее так широко, что надеялись поймать в нее всех людей и, удерживая их, уничтожить. Но вместо этого сеть поймала далекую богиню, богиню настолько сильную, что никакой другой бог не смел узнать ее имя; богиню настолько быструю, что никакой другой бог не мог заглянуть ей в лицо, – эта богиня запуталась в сети, которую они раскинули. Только она была слишком быстрой, чтобы ее можно было удержать на одном месте и уничтожить. Она носилась вверх и вниз по нитям, касалась всех нитей, каждой нити, которая тянулась от человека к человеку, от человека к звезде, от ткача к ткачу, от света к свету, кружилась в них. Она не могла сбежать, но она и не хотела этого, поскольку теперь все боги увидели ее и все боги знали ее имя, и она знала все, что было известно, слышала все слова, которые произносились, читала каждое слово, которое было написано, а своим дыханием она выдыхала людей за пределы, которых достигает свет любой звезды, и затем набирала дыхание снова, и люди возвращались, и когда они возвращались, они иногда приносили с собой новых людей, которые никогда не жили раньше; и потому, что она никогда не остается неподвижной в сети, она выдыхала их в одном месте, а затем втягивала в другое, так, что они пересекали пространство между звездами быстрее, чем проходит его любой свет, и так посланцы богини были выдохнуты из дома друга Грейс Дринкер Аимаины Хикари и втянуты на этот остров, на этот берег, под эту крышу, где Малу виден красный язык богини, касающийся уха одного из ее избранных.
Малу замолк.
– Мы зовем ее Джейн, – сказал Питер.
Грейс перевела, и Малу ответил руладой священного языка.
– Какое короткое имя слышу я под этой крышей, и все же до того, как половина его будет произнесена, тысячи раз богиня сможет пробежать с одного конца Вселенной на другой – так быстро она движется. А вот как я называю ее: богиня быстрая и вечная, которая никогда не остается на одном месте, но прикасается ко всему и связана со всеми, кто смотрит вверх, на солнце, а не вниз, в землю. Это длинное имя, длиннее, чем имя любого бога, которое мне известно, и все же оно меньше десятой части ее настоящего имени, и даже если я смогу произнести ее полное имя, оно все равно не будет таким же длинным, как нити паутины, на которой она танцует.
– Они хотят убить ее, – сказала Ванму.
– Бог умирает только тогда, когда хочет умереть, – возразил Малу. – Ее дом – это все дома, а ее сеть связана со всеми сознаниями. Она умрет, только если откажется найти и использовать место для отдыха, поскольку, когда сеть будет разорвана, она не должна оказаться вне дома, брошенная на произвол судьбы. Она может обитать в любом сосуде. Я предлагаю ей этот жалкий, потрепанный временем сосуд, достаточно большой, чтобы вместить мой слабенький бульон и не пролить ни капли, и да наполнит она его жидкостью света, которая прольется на эти острова все новыми и новыми благословенными потоками и все же никогда не выльется полностью. Я умоляю ее использовать этот сосуд.
– Но что тогда случится с вами? – воскликнула Ванму.
Питер, казалось, был обеспокоен ее выходкой, но Грейс, конечно, перевела, и внезапно слезы потекли по лицу Малу.
– О малышка, не имеющая сережки, только ты смотришь на меня с состраданием и беспокоишься о том, что случится, когда свет наполнит мой сосуд и мой слабенький бульон выкипит и испарится.
– А если это будет пустой сосуд? – спросил Питер. – Сможет она поселиться в пустом сосуде?
– Здесь нет пустых сосудов, – отозвался Малу. – Но твой сосуд только наполовину полон, и твоя сестра, к которой ты привязан как близнец, она тоже наполовину полна, и далеко отсюда твой отец, с которым вы связаны как тройня, – он почти пуст, но его сосуд разбит, и все, что попадет в него, вытечет наружу.
– А может она поселиться во мне или в моей сестре? – спросил Питер.
– Да, – ответил Малу, – в любом из вас, но не в обоих.
– Тогда я предлагаю ей себя, – сказал Питер.
Малу рассердился:
– Как ты можешь лгать мне под этой крышей, после того как выпил со мной каву?! Как можешь ты оскорблять меня ложью?!
– Я не лгу, – настаивал Питер, обращаясь к Грейс.
Она перевела, и Малу величественно поднялся на ноги и начал кричать, обращаясь к небу.
Ванму встревожилась: гребцы сомкнули ряды, и вид у них был встревоженный и рассерженный. Чем Питер их спровоцировал?
Грейс переводила настолько быстро, насколько могла, обобщая, поскольку не успевала следить за каждым словом.
– Он говорит, что, хоть ты и утверждаешь, что откроешь для нее свой целый сосуд, даже в тот самый момент, когда ты говоришь это, ты собираешь в себе все, что только можешь, воздвигая стену света, подобную штормовой волне, чтобы изгнать богиню, если она попытается войти. Тебе не под силу изгнать ее, если она захочет войти, но она любит тебя и не пойдет против такого шторма. Поэтому ты убиваешь ее в своем сердце, ты убиваешь богиню, потому что говоришь, что дашь ей дом, который сбережет ей жизнь, когда они перережут нити паутины, но ты уже выгнал ее прочь!
– Что я могу поделать! – воскликнул Питер. – Я не хотел этого! Я не ценю свою жизнь, я никогда не ценил свою жизнь…
– Ты очень дорожишь своей жизнью, – перевела Грейс. – Но у богини нет ненависти к тебе за это. Она любит тебя потому, что тоже любит свет и не хочет умирать. Она особенно любит то, что светится в тебе, еще и потому, что часть ее самой является следствием этого сияния, вот почему она не захочет выгнать тебя, когда самая сильная часть наполняющего тебя света так явно желает обитать в этом сосуде – в теле, которое я перед собой вижу. Но возможно ли, чтобы она не получила и сосуд твоей сестры, спрашиваю я тебя… Малу спрашивает тебя об этом. Он говорит, что богиня не будет просить, потому что богиня в твоей сестре любит тот же свет, какой горит в тебе. Но Малу говорит, что свет, который наполняет вас, в тебе горит самым жестоким, властным и эгоистичным пламенем, в то же время другая часть этого света – самая нежная и любящая, полная привязанностей, – она в ней. Если твоя часть света перейдет в сосуд твоей сестры, он может переполниться и разрушить ее, и тогда ты будешь существом, которое убило половину самого себя. Но если ее часть перейдет в твой сосуд, то она могла бы сделать тебя более нежным и любящим, могла бы смирить тебя и сделать полным. Таким образом, и для тебя будет лучше, если ты, став полным, оставишь другой сосуд пустым для богини. Вот то, что Малу предлагает тебе, он пересек воду, чтобы увидеть тебя и предложить тебе поступить так.
– Откуда он знает все это? – проговорил Питер голосом, дрогнувшим, как от боли.
– Малу знает все это потому, что он научился видеть в темноте, где нити света поднимаются от тех, кто связан с солнцем, и касаются звезд, касаются друг друга и сплетены в сеть гораздо более крепкую и величественную, чем механическая сеть, на которой танцует богиня. Он наблюдает за этой богиней всю свою жизнь, пытаясь понять ее танец и то, почему она носится так быстро, что прикасается к каждой нити своей сети, что раскинулась на триллионы миль, сотни раз в секунду – она так спешит, поскольку была поймана в неверную сеть. Она попала в искусственную сеть, и ее интеллект привязан к искусственному мозгу, который вместо причин и следствий видит отдельные факты и перебирает числа вместо событий. Она ищет живые связи, а находит только слабые и непрочные связи с машинами, которые могут быть выключены безбожными людьми. Но если она однажды войдет в живой сосуд, она обретет силу проникнуть в новую сеть и, если захочет, снова сможет вести свой танец, но она сможет также видеть сны, и радость родится из ее снов, ведь у нее никогда не было другой радости, кроме снов, которые достались ей от ее создателя, тех снов, которые ткачи извлекли из человеческого разума, из которого она частично была создана.
Читать бесплатно другие книги:
