Забытые союзники во Второй мировой войне Брилев Сергей
Может, он соревновался со своим российским коллегой послом Иониным?
Мы уже читали, как юмористически Ионин описывал свою встречу с уругвайским президентом Сантосом: как хвалил его орловских рысаков и как льстил его зонтику с бриллиантом, предусмотрительно, впрочем, отказавшись принять его в подарок.
Приведу здесь ещё один отрывок из воспоминаний Ионина, где он рассуждает о Сантосе как о правителе, обречённом на то, чтобы быть свергнутым:
«Нсколько дней посл моего прiзда, въ город былъ назначенъ парадъ войскамъ, чтобы отпраздновать услуги, оказынныя ими при умиротворенiи страны… Зрлище не обширное, но вели колпное, вой ско было красиво, блестло какъ игрушка, маршировало такъ, что ему позавидовалъ бы любой балетмйстеръ. Вс кругомъ восхищалось, дамы махали платочками и верами… Но вотъ церемонiальный маршъ конченъ, Сантосъ възжаетъ въ средину и объявляетъ громко, что въ награду за такой отличный парадъ онъ жалуетъ солдатамъ по наполеондору на человка. Крикъ, шумъ, восторги.
„Какая у васъ, однако, богатая страна“, — сказалъ я сидвшему рядомъ со мной почтенному гражданину республики…
„О, онъ теперь можетъ длать, что хочетъ. Вчера онъ просто прислал адъютанта въ таможню съ запиской прислать ему 10 000 наполеондоровъ. Вотъ и все“»{103}.
Ионин после этого рассказа заключает: «Богъ знаетъ, дело можетъ быть ещё кончилось бы новой революцией, но какой-то юноша изъ высшаго света, при выходе диктатора из театра Solis, выстрелилъ въ него и прострелилъ ему наскозь обе щеки».
Для Ионина это означало, что он побывал российским посланником, аккредитованным при двух уругвайских президентах: и при Сантосе, и при его сменщике. Это, очевидно, и позволяло российскому дипломату, когда он сел за книгу, отзываться об уругвайских правителях с известной вольностью.
Но вот его уругвайский коллега, посол Уругвая в СССР Фругони никакой смены власти в Советском Союзе не застал. И, тем не менее, он в своих описаниях московских нравов позволяет себе ещё большее! Почему?!
Так Фругони и не был дипломатом! Он был политиком!
Еще точнее — Фругони был социалистом, который в своё время наотрез отказался от патронажа над уругвайскими левыми со стороны Коминтерна. А именно: будучи одним из руководителей Социалистической партии Уругвая, он категорически не согласился с теми, кто в 1921 году решил принять так называемые «21 условие» Коминтерна[99].
Юрист, адвокат и будущий декан юридического факультета Университета Республики, сеньор Фругони всё это посчитал надругательством над демократическими ценностями. Через паузу он воссоздал Соцпартию — вместо той, что большинством голосов переименовалась в коммунистическую и перешла-таки под крыло московского ИККИ[100].
Естественно, Фругони находился под впечатлением и от того, что происходило вокруг посланцев СССР в его родной Южной Америке ещё до войны.
Чуть ранее я упоминал о том, как в 1920-х именно на берегах Ла-Платы, в Аргентине, была учреждена советская внешнеторговая контора «Южамторг».
1 сентября 1931 года её судьба стала предметом короткой, но крайне любопытной телеграммы, которую Сталин отправил Кагановичу. Фраза всего одна: «Насчёт Аргентины согласен»{104}. Но, оказывается, за этой фразой стоит многое. В собрании сочинений Сталина эта телеграмма сопровождается следующим комментарием:
«31 июля 1931 года аргентинская полиция арестовала сотрудников советской организации „Южамторг“ в Буэнос-Айресе. После окончания следствия полиция передала аргентинскому правительству доклад, в котором против „Южамторга“ выдвигались обвинения в том, что он якобы „в скрытой форме руководил коммунистической пропагандой^… 20 августа аргентинское правительство лишило „Южамторг“ прав юридического лица. 3 сентября Политбюро обсудило этот вопрос и приняло решение „Центр по торговле со странами Южной Америки перенести в Уругвай“».
Итак, именно Уругвай приютил у себя «Южамторг», изгнанный из Аргентины. Отголоски этого находим и во много более свежих «Очерках истории Министерства иностранных дел России» под редакцией Игоря Иванова.
«В Буэнос-Айресе аргентинской полицией был совершён налёт на представительство Южамторга и потребовалось срочно найти в Южной Америке новую базу для размещения филиала этой торговой организации. Поэтому в начале 30-х годов руководство НКИД постепенно меняло свою позицию в отношении политических и экономических перспектив отношений с Уругваем, признав выгодным обмен с ним дипломатическими представителями»{105}.
Однако и в Монтевидео у советских представителей вскоре возникли проблемы. Вот как события декабря 1935 года (когда решение о разрыве дипотношений с СССР принял теперь и Уругвай) описывали советские историки:
«В качесве „обоснования" своего решения уругвайское правительство сослалось на то, что миссия СССР в Уругвае будто бы „подстрекала и оказывала свою помощь коммунистическим элементам соседнего государства" (Бразилии. — С. Б.).
Показав полнейшую несостоятельность подобных обвинений, полпред СССР в Монтевидео направил МИД Уругвая ноту, в которой, в частности, говорилось:
„Я утверждаю самым категорическим образом, что Миссия СССР в Монтевидео выполняла исключительно и строго лишь те функции, которые предусмотрены и допущены нормами международного публичного права, и что наша Миссия никогда не имела никакого отношения к внутренним событиям в Уругвае и никогда не принимала участия в борьбе между партиями Уругвая или других стран Америки"»{106}
Между тем, в последние годы в некоторых публикациях и в России офис «Южамторга» в Монтевидео, походя, называют ширмой для резидентуры Коминтерна[101].
Наверное, под крышей «Южамторга» в Аргентине и Уругвае действительно работали агенты ИККИ. Вполне можно предположить, что в штате полпредства СССР в Уругвае тем более были не только «чистые» дипломаты, но и сотрудники ИНО ГПУ НКВД. Больше того: теперь этому есть одно важное косвенное подтверждение. Обратимся ещё раз к книге, которая вышла под редакцией тогдашнего министра иностранных дел (а потом и секретаря Совета безопасности) России Игоря Иванова:
«В 20-е — в самом начале 30-х гг. в Буэнос-Айресе несмотря на отсутствие дипломатических отношений между СССР и Аргентиной, находилось представительство советской торгово-экономической организации Южамторг, координирующей торговлю Советского Союза со странами Латинской Америки. Но поскольку экономические контакты СССР с южноамериканскими партнерами были крайне редки и часто не оправдывали связанные с ними организационные расходы, сотрудники Южамторга вынуждены были выполнять работу преимущественно агитационно-пропагандистского характера»{107}.
Согласимся, что формулировка настолько туманная, что позволяет и на советском «треке» породить в Уругвае легенды, подобные тем, что плодятся вокруг «немецкого» каменного орла в Атлантиде.
Заинтригованный, я, в итоге, наткнулся на любопытную публикацию в журнале «Власть», где умеют и любят копать архивы времён раннего социализма. Касалась она того, при каких же обстоятельствах появилась организация «Южамторг» и кто был ее первым руководителем. Про Бориса Краевского действительно стоит сказать отдельно.
Итак, перенесёмся в середину 1920-х годов, когда по окончании Гражданской войны в СССР провели демобилизацию, и многие видные командиры и политработники РККА оказались не у дел. В их числе оказался и Борис Израилевич Краевский: старый большевик, известный, в частности, тем, что в нарымской ссылке отсидел с будущим главой советского государства Яковом Свердловым. После революции он стал военным комиссаром Нижегородской губернии, а затем командовал Западным и Приволжским военными округами. И тут — демобилизация…
«Товарищи помогли ему определиться в Наркомвнешторг, откуда его отправили в Соединённые Штаты для укрепления руководства «Амторга» — советской торговой фирмы, зарегистрированной в Нью-Йорке. Там Краевский показал себя человеком весьма решительным, но мало подготовленным к новой работе. И его отправили на освоение нового направления советской внешней торговли — в Южную Америку.
И здесь с ним произошло превращение, в которое сначала не поверили ни в Нью-Йорке, ни в Москве. В то время как на родине Совнарком выгадывал каждый доллар для закупки сырья и оборудования, ОГПУ докладывало в ЦК: „…Началу работы в Аргентине предшествовала его поездка в Буэнос-Айрес со штатом сотрудников, состоящим из 2-х специалистов (Файнберг и Марвель), 2-х машинисток-стенографисток (сестры Цейтлины) и секретаря (Фриденберг)…. Поездка нашла себе отражение в организационных расходах, выразившихся в сумме около 10 000 долларов"»{108}.
Не на это ли содержится намёк в «Очерке истории МИД», где, как мы помним, говорилось о «неоправданности организационных расходов»? Конечно, даже и теперь в официальном сборнике содержалась ссылка на то, что это оправдывалось «крайне редкими» контактами с южноамериканцами. Но, возможно, корень таился в том, о чём написали в отчёте не НКИД, а ОГПУ. Продолжаем читать:
«Им был учрежден «Торговый дом Борис Краевский»… Все капиталы (миллионы рублей) и другие материальные ценности т. Краевский перевел на своё имя. Единоличным распорядителем (и притом бесконтрольным) всех средств и ценностей, являющихся собственностью Союза, состоит Краевский…
Крупные суммы в тысячах долларов выписываются им на имя неизвестных лиц по различным поводам вплоть до платы за сопровождение его в путешествиях по Америке»{109}.
Как мне кажется, я понимаю, в чём тут дело. Сначала я, правда, должен дать один юридический комментарий.
По новому российскому Гражданскому кодексу, сотрудники федерального государственного унитарного предприятия ВГТРК (где работаю я) не являются госслужащими. Но, когда нас отправляют в длительные командировки за рубеж (как было со мной, когда я работал собкором ВГТРК в Лондоне), за неимением инструкций о порядке пребывания за границей служащих ФГУПов, валютная бухгалтерия по аналогии распространяет на нас действие инструкций для служащих государственных.
Даже и в новой России до сих пор применяются инструкции, утвержденные еще малым Совнаркомом как раз в те времена, когда в Буэнос-Айресе открыли «Южамторг». Поэтому я, как ни странно, прекрасно понимаю, какие юридические «ловушки» ждали Краевского, вынужденного и на территории Аргентины следовать советским законам.
Ну, например, советская организация (если это не посольство, а корпункт или «Южамторг») неизменно и неизбежно оказывается в «серой зоне» в том смысле, что не может зарегистрироваться как местная фирма. Я, например, вынужден был половину корпоративных счетов оплачивать личной банковской картой: по той причине, что у корпункта такой карты не было, ибо, с точки зрения местных законов, корпункта не существовало.
Допускаю, что с подобной проблемой мог столкнуться и Краевский, который был вынужден проводить часть операций «Южамторга» как физическое лицо. Но, судя по всему, он подошёл к этому весьма творчески: завёл не только личный счет, а и личную фирму, осваивая через него государственные деньги на нужды не только «Южамторга», но и себя любимого.
Мир тесен, и коммерческие контрагенты «Южамторга» не могли не сообщить об этой внешне очень странной схеме своим властям. Те, в свою очередь, могли найти такие схемы не просто странными, а подозрительными. Вкупе с и так непростой репутацией Советской республики это не могло не порождать дополнительных вопросов.
Естественно, выходец из буржуазного Уругвая посол Фругони понятия не имел обо всех этих особенностях существования в советской системе. Но если, приехав в Москву, он решил бы поинтересоваться, где же теперь оказался первый директор «Южамторга» Борис Краевский, то узнал бы, что в 1934 году тот стал кавалером Ордена Трудового Красного Знамени, а в 1937 году — репрессирован.
Социалистам коммунистов было действительно не понять.
Кто же, социалисты или коммунисты, заняли более принципиальную позицию, когда вспыхнула Вторая мировая?
В контексте этой книги можно точно сказать, что в начале Второй мировой войны более принципиальными по отношению к странам «Оси» в Уругвае были социалисты.
Напомню, что это они уже в 1940 году инициировали парламентское расследование «дела Фурмана», что и привело к разрыву уругвайско-германских отношений.
Коммунисты в 1940 году больше молчали. Ведь они были связаны клятвой верности Коминтерну и СССР, а, соответственно, клятвой верности пакту Молотова-Риббентропа, Сталина-Гитлера.
Фругони же в отношении советского строя иллюзий не питал ни до, ни во время, ни после своей работы посланником Уругвая в Советском Союзе.
В своей книге «Красный сфинкс» он написал и о Сталине:
«Необходимо напомнить, что в СССР нет ни чиновника, ни руководителя, который, каким бы выдающимся он ни был, проводил бы свой собственный курс.
Только один человек, без сомнения, мог похвастаться тем, что проводит свою политику в соответствии с собственными концепциями и соображениями. Это — Сталин. Правящая и единственная в стране партия в его руках»{110}.
Идеологию ВКП(б) Фругони определял как «псевдокол-лективистский фанатизм». Её политику в отношении отдельно взятого гражданина — «негибкой и неумолимой».
Иными словами, назначив именно Фругони первым посланником в СССР после восстановления дипотношений на пике Второй мировой войны, уругвайские власти поступили оригинально.
С одной стороны, местные коммунисты могли быть довольны: отношения с большевиками восстановлены. С другой стороны, настройкой этих отношений занимался человек, который знал, где сказать «стоп» и ВКП(б), и КПУ.
Иными словами, власть имущие в Монтевидео быстро сообразили, что мир изменился, и быстро нашли правильный баланс в политических отношениях со всеми тремя державами «Большой тройки». Замечу ещё раз: наладив отношения со
всей «Большой тройкой» и порвав с «Осью», войну Германии Уругвай при этом так и не объявлял до самого 1945 года!
Однако были в Уругвае и такие, кто хотел большего. Уругвайцы всё-таки вступали в войну — в индивидуальном порядке.
Для одного из них всё началось в том самом порту Монтевидео, где с борта зашедшего туда британского военного корабля свисало совсем не военно-морское объявление: «Записывайтесь в Королевские ВВС!» Его-то и увидел оказавшийся в Монтевидео 25-летний провинциал Хулио Хиль Мендес.
Даже тот, кто ни разу в жизни не бывал в Уругвае, почувствует: адрес «город Мерседес, департамент Сориано» — это где-то совсем в глуши. Так и есть. Но именно туда, в провинциальный Мерседес, из столичного Монтевидео ушло одно из самых поразительных писем за всю уругвайскую историю.
Главный уругвайский герой Второй мировой войны: лётчик Хулио Хиль Мендес
Из письма, которое Хулио Хиль Мендес написал брату Лионелю в июле 1941 года:
«Дорогой брат, представляю себе, что ты подумаешь, когда будешь читать это письмо, но моё желание каждый день познавать что-то новое, жажда приключений и путешествий оказываются сильнее моего разума… Мне представилась прекрасная возможность увидеть другие континенты и пожить в состоянии постоянной опасности. А это — то, что мне всегда нравилось, и чего я всегда желал.
…Я уезжаю в Англию. Когда ты получишь это письмо, я буду уже далеко. И хотя нашей любимой матушке это не понравится, мое будущее — там.
Скажи нашему доброму дону Франсиско, что я ему отправлю немецкую каску, из которой он сможет кормить своих хрюшек. Пусть себе живет спокойно. Англия победит, а Франция вернёт себе величие: с Де Голлем во главе.
Если от меня не будет новостей, не волнуйся еще год после окончания войны. А вот если новостей не будет и тогда, считай меня пропавшим. Но не раньше! Если это случится, а ты в один день женишься, то назови своего первого сына моим именем».
Характерно, что письмо он отправил брату. Маме он сказал, что уехал всего-то в соседний город Сальто.
На самом же деле, впереди у него был никакой не Сальто, а Британия (1941), Французская Экваториальная Африка и Триполитания (1942), Марокко, Алжир, Тунис, Египет, Корсика (1943), Банги[102], опять Корсика и континентальная Франция (1944), Германия и опять Марокко с Алжиром (1945). Впечатляет!
Много лет спустя, уже после войны, самым страшным эпизодом своей службы на бомбардировщике Б-26 «Мародер» уругваец Хулио Хиль Мендес назовёт налёт на важнейший центр итальянской военной промышленности в городе Ла-Специя. Было это в 1944 году.
Сначала ураганный огонь по союзным бомбардировщикам открыла фашистская ПВО. Потом налетели «Фоккервульфы», от которых не было никакой защиты, так как союзные истребители боевого сопровождения запаздывали.
Хулио у своего самолёта В-26 и аналогичный самолёт в полёте
В результате у бомбардировщика Хулио загорелся один из моторов. Только с большим трудом союзным самолётам удалось оторваться и вернуться на базу на освобождённом к тому времени острове Корсика. Именно в том бою Хулио ранило в район паха, из-за чего у него так и не было детей.
Ещё одна личная трагедия предопределила его переход из Королевских ВВС Его Британского Величества в авиацию «Сражающейся Франции» генерала Де Голля.
Началось с совпадения. Хулио Хиль Мендес родился на улице Детомаси, названной в память об одном из первых уругвайских летчиков. Может быть, поэтому Хулио авиацией бредил с детства. Подтверждение находим в ещё одном письме брату, отправленном из Африки 18 мая 1942 года:
«Если я отсюда выберусь живым и здоровым, то сигналом будет появление над нашей фермой странного самолета, который будет выделывать разные акробатические трюки. Это точно будет твой брат, этот храбрый сумасшедший: тот самый, что играл на скрипочке и делал модели самолётиков из дерева и папиросной бумаги. И тот самый, что сегодня стреляет по немцам и итальянцам, защищая флаг, который он хоть и любит, но не принадлежит нашей единственной родине — той, где мама родила меня на свет, и той, в чьей земле покоится мой отец».
Но сам Уругвай, как мы помним, во Вторую мировую вступать не спешил. И Хулио предпочел отъезд в Англию.
Там, на Туманном Альбионе, он начал ухаживать за местной красавицей-блондинкой Джой Картер. Но отправившись к ней в гости в один из выходных, все, что Хулио обнаружил на месте её дома, была огромная воронка. Хулио был так потрясён случившимся, что в Англии оставаться больше не мог.
Присягой британской короне он связан не был, поэтому был волен поступать так, как заблагорассудится. В итоге он попал в авиацию «Сражающейся Франции» и туда, где водятся привычные нам страусы, — в Африку.
Именно в Африке с ним произошёл случай, о котором он потом очень любил рассказывать, — хоть и в нескольких вариациях.
Начало рассказа всегда было одним: он вылетел на ночную бомбежку, у него закончился керосин, и он совершил вынужденную посадку в пустыне. Дальше была встреча с арабами-кочевниками.
По одной версии, они его и спасли. По другой версии, кочевники взяли его в плен, из которого Хиль Мендес выбрался, подкупив одного из сыновей пустыни.
Но в обеих версиях примерно в этой части появлялся леопард: то ли он сторожил уругвайца, когда арабы посадили его в пещеру, то ли оказался в пещере, в которой Хиль Мендес прятался после побега.
Как бы то ни было, одно в этой истории бесспорно: после неё, по сути, ещё юноша Хиль Мендес поседел. Это заметно на фотографиях. Еще больше Хиль Мендес исхудал, переболев жёлтой лихорадкой.
А ещё ветеран-уругваец утверждал потом, что во время службы в Африке как-то перевозил самого Монти. То есть в руках добровольца-уругвайца был штурвал самолёта, на котором летел фельдмаршал Монтгомери — главный британский военачальник Второй мировой войны.
Вернувшийся из Сахары Хиль Мендес (слева) со своим боевым товарищем из Бразилии[103]
Возможно, что-то Хиль Мендес к концу жизни и преувеличивал. Но, конечно, не за рассказы он получил свои многочисленные награды. И неслучайно генерал Де Голль, когда приехал после войны в Уругвай в качестве президента Франции, захотел непременно повидаться со старым товарищем по оружию.
День Победы Хиль Мендес встретил в Касабланке, в Марокко. Его налёт к тому времени составил 426 часов 20 минут. Недурно! Пора было собираться домой.
Там, правда, его ждала никакая не военная карьера, а рутинная работа на ферме. Он умер в возрасте 69 лет от двойного инфаркта.
К счастью, в 1982 году подробное интервью с ним записал студент Педро Троче, который как раз писал курсовую про Вторую мировую войну. Это интервью и стало основой книги «Ветряные мельницы». Троче явно намекал на то, что гражданин страны, которая никак не объявляла войну Германии, был на фронте романтиком вроде Дон Кихота: тот ведь тоже сражался с мельницами.
Кстати, в ещё одном своём письме с фронта Хиль Мендес писал про Уругвай:
«В этой войне на кону — и наша свобода. И пусть лучше мне сломают голову там, чем нацисты придут к нам сюда, в мой любимый Уругвай. Триумф Германии был бы худшей чумой, которую Бог наслал бы на этот мир и на мою мирную и свободную Родину».
Разрывая отношения со странами «Оси» и объявляя им войну, уругвайские власти, конечно, знали о таких своих гражданах.
Но не меньшее значение для официального Монтевидео имел пример такого великого соседа, как Бразилия. Не зря ещё в имперские времена Александр Ионин написал про нее: «Страна будущаго, завидная страна»{112}.
Совершенно верно Ионин писал о Бразилии и как о стране настолько большой и сложной, что «мимоходомъ трудно дать о ней даже и бЪглое поня^е».
Бразилия — такой же самодостаточный мир, как Россия. Конечно, с одной стороны, она, португалоязычная, так похожа на своих соседей из «испанской» Америки. С другой стороны, прав был Ионин, когда, говоря о разнице между Бразилией и её соседками, предлагал подумать о такой паре, как Россия и Польша. Вроде бы всё одинаково. Но ведь это два разных мира!
Бразилия — так же крупнейшая страна (пусть и не всего мира, но всей Латинской Америки).
В пафосном фотоплакате с лозунгом «За обе Америки» журнал «Эн Гуардия» явно намеренно использовал военный парад не где-нибудь, а в Рио-де-Жанейро. Поддержка общего дела со стороны самой большой страны Латинской Америки дорогого стоила!
И это — единственная страна региона, которая во Вторую мировую не только разорвала со странами «Оси» дипотношения и не только объявила им войну, а и отправила свой экспедиционный корпус в Старый Свет[104].
Правда, поначалу никаких гарантий того, что Бразилия вступит в войну (а тем более на стороне «Большой тройки»), не было.
Именно с имперским Рио-де-Жанейро имперский Санкт-Петербург первым установил дипотношения во всей Латинской Америке.
Бразилия тогда ещё не построила свою модерновую бетонную столицу в центре материка, а приморский Рио-де-Жанейро был столицей действительно ещё не республики, а монархии, Империи. Наверное, русским самодержцам было как-то сподручнее открывать для себя Латинскую Америку через привычный формат.
Посольство в Рио-де-Жанейро, конечно, не относилось к таким престижным, как лондонское или парижское. Но всё-таки не скажешь, что комплектовали его по остаточному принципу. Достаточно заметить, что с 1835 года главой русской миссии в Бразилии служил однокашник Пушкина по Царскосельскому лицею Сергей Ломоносов — а Лицей был, как известно, кузницей кадров на будущее.
Своего рода поэма — и то, о чём 2 апреля 1943 года сообщила моя любимая теперь газета «Правда». В тот день она поведала своим читателям о предстоящей отправке бразильских войск за пределы Южной Америки. Правда, 15 апреля в заметке «Военные мероприятия Бразилии» печатный орган ЦК ВКП(б) уточнил, что тамошние офицеры готовятся ехать в… Африку.
На самом деле, бразильцы собирались в Европу, в Италию. Предполагаю, что «Правда» тем самым выполняла некий специальный план по дезинформации немцев — план, который мог быть утверждён союзниками по «Большой тройке». Возможно, когда-нибудь я найду соответствующие документы.
Но, конечно, в целом, Бразилию «вели» во Вторую мировую не СССР и не Британия, а США.
Как и во время Первой мировой войны, поначалу Бразилия склонялась к нейтралитету. Про тогдашнего президента Бразилии генерала Варгаса вообще говорили, что ему больше по душе страны «Оси». Американцам предстояло много работы.
Американские гидросамолёты над Рио-де-Жанейро и саммит президентов Бразилии Варгаса (стоит слева) и США Рузвельта
Про то, как американцы организовали и провели своё дипломатическое наступление, можно написать целый учебник. Первой подвижкой стало решение Бразилии разрешить США обустроить у себя авиабазы — в обмен на американскую помощь в организации бразильской металлургической промышленности. То есть Бразилия вела торг по-крупному. В сегодняшних терминах это можно было бы назвать «партнёрством в модернизации».
Авиабазы были открыты в штатах Баийя, Пернамбуко и Риу-Гранди-ду-Норте.
Взглянув на карту, легко понять, в чём была главная «фишка» этих баз. Они были идеально расположены для перехвата кораблей немецкой Кригсмарин: ведь расположены они были в той части Бразилии, которая ближе всего к Африке. Именно в этой «горловине» Атлантического океана проще всего было перехватывать немцев, не позволяя им повторить успех «Графа Шпее» образца 1939 года.
Гораздо реже упоминается тот факт, о котором в своё время американцы вполне открыто говорили в своих пропагандистских кинороликах. Я специально порылся в базе кинофотодокументов и обнаружил один такой киножурнал: выпущенный в годы войны фильм «Gracias, amigos!» («Спасибо, друзья!»). В нём рассказывалось, как, используя эту близость баз в Бразилии к побережью Африки, именно с них американцы наладили дополнительный ленд-лизовский «авиамост». То есть вот он — один из маршрутов, по которому поставки по ленд-лизу шли в нашу сторону.
Вот так потихоньку американцы и втягивали бразильцев в свою орбиту: ведь транзит военных материалов — это уже никакой не нейтралитет.
Играли США и на противоречиях Бразилии и Аргентины. Обе эти страны тогда бились за право называться главными южноамериканцами. Всё тот же Ионин прямо писал, что «Аргентинскую республику Бразильцы терпеть не могутъ»[105].
По состоянию на середину XX века это было чаще ещё именно так. Вот американцы и подсластили бразильское самолюбие.
Вашингтон согласился на то, чтобы в 1939 году именно в Рио-де-Жанейро расположился Постоянный межамериканский комитет по нейтралитету{113}, а со вступлением США в войну именно в Рио-де-Жанейро прошла конференция Панамериканского союза. Именно на этой конференции Бразилия, кстати, и заявила, что разрывает дипломатические отношения с Германией, Японией и Италией. Было это 28 января 1942 года.
В ответ немецкие и итальянские подводники начали топить бразильские торговые суда. Всего их было потоплено тридцать шесть, что привело к гибели 2770 человек. Это было уже серьёзно.
Бразилия была просто обязана пойти на следующий шаг и объявить странам «Оси» войну. Это было сделано 22 августа 1942 года.
С этого времени можно говорить о начале полномасштабного взаимодействия американских и бразильских вооружённых сил. Первым шагом стало сотрудничество в поиске вражеских подлодок.
По немецким данным, германские подлодки были атакованы бразильскими ВМС шестьдесят шесть раз. Это — очень достойная боевая статистика. Бились с немецкими субмаринами и бразильские ВВС.
На фото слева (из журнала «Эн Гуардия»): Арнольд Хьюитт (Армия США) следит за тем, как сержант ВВС Бразилии Абелар да Коста Питата разбирается с мотором. На фото справа (архив Министерства обороны Бразилии) моряки бразильских ВМС атакуют вражескую подлодку с помощью глубинных мин
Например, по некоторым данным, именно у берегов Бразилии была уничтожена U-161: немецкая подлодка-убийца «Русского сухогруза», о чём поговорим в главе «Перешеек».
А еще 31 июля 1943 года у Рио-де-Жанейро два бразильских и один американский самолёт обнаружили немецкую подлодку U-199. Потопил её именно бразильский самолёт «Каталина», которым командовал лейтенант Алберто М. Торрес. Вскоре он стал одним из тех бразильских лётчиков, которые будут отправлены и на европейский театр военных действий.
Впереди была высадка в Европе и бразильских сухопутных сил[106].
…Им было холодно. Очень холодно. В феврале-марте 1945 года они мёрзли в заснеженных Аппенинах. И, тем не менее, они неплохо повоевали: дошли до Турина, взяли много пленных.
В принципе, об этих героических сынах тропиков, повоевавших в условиях европейской зимы, можно написать ещё много чего интересного. Впрочем, не буду соревноваться с авторами сразу нескольких достойных книг. Ограничусь в этой главе всего лишь одной побочной темой.
Высадившись в Италии, бразильцы оказались в составе сил, которые на этом участке были как нигде пёстрыми.
Даже войска США были представлены здесь не кем-нибудь, а 42-й сухопутной дивизией, составленной из негров («афро-американцами» их стали называть много позже), и 442-м полком, в котором воевали граждане США из числа этнических японцев.
Немецкий генерал сдаётся в плен бразильскому. Нарукавная нашивка на форме Бразильских Экспедиционных Сил изображала курящую змею, обыгрывая популярную шутку скептиков о том, что скорее змея закурит, чем бразильцы отправят войска в Европу
Не назовёшь английскими и соседей бразильцев из числа сил Британской империи: плечом к плечу в Италии воевали новозеландцы, канадцы, индийцы, непальцы-гурхи и даже евреи и арабы из подмандатной тогда Британии Палестины. А ещё именно под британским командованием были добровольцы-беженцы из Польши, Греции и Чехословакии.
Схожий «интернационал» представляли из себя и силы французские: негры-сенегальцы, арабы-марокканцы, арабы-алжирцы.
И вот теперь вопрос: а чем они не ветераны Второй мировой? Однако, по российской классификации, это — какие-то не совсем ветераны…
Собственно, именно будучи в Бразилии, я впервые узнал о проблеме, о которой сейчас пойдёт речь. В известной степени, это и стало поводом к написанию всей этой книги.
Об этом — следующая, самая короткая глава.
Глава 3
«Я согласен на медаль». Бразилия и Мексика
Май 2006 года, Бразилия и — милый и чем-то очень похожий на «мой» Монтевидео бразильский город Порту-Але-гри. Тогда я прилетел туда снимать специальный репортаж о бразильском футболе: ведь именно из той части Бразилии происходят сразу несколько бразильцев, играющих или игравших за российские футбольные клубы.
Благодаря настоящей «визовой революции», которая произошла в отношениях России и Латинской Америки по инициативе президента Медведева, теперь россиянам для краткосрочных поездок в Бразилию и Аргентину, Чили и Венесуэлу и т. п. визы не нужны. Но тогда, в 2006 году, визы еще требовались. Да и профессиональной телевизионной аппаратуры мы с собой в Бразилию ввозили столько, что на границе требовалась поддержка консула.
Юбилейная медаль Российской Федерации, выпущенная к 65-летию Победы
В Порту-Алегри, через который мы и влетали в Бразилию из Уругвая, собственно российского консульского учреждения нет. Но есть консул почётный (из числа местных граждан). По просьбе моего доброго знакомого, тогдашнего посла Российской Федерации в Федеративной Республике Бразилии Владимира Львовича Тюрденева, этот почётный консул и приехал встречать нас в аэропорт.
Я, естественно, позвонил послу Тюрденеву (он оставался в посольстве в столичном городе Бразилиа), чтобы его поблагодарить:
— Здравствуйте, Владимир Львович! Позвольте приветствовать вас с бразильской земли!
— Привет, Серёж. Уже знаю, что в Порту-Алегри тебя и твою группу встретили.
— Да, спасибо огромное.
— К нам, в столицу, заедешь?
— Владимир Львович, наверное, нет: очень плотный график в Порту-Алегри, а потом в Сан-Паулу. Но я передам вам то, что обещал. Привёз!
— Георгиевские ленточки?!
— Да.
— Вот за это тебе спасибо. Мне же они нужны, чтобы раздать не только нашим дипломатам.
— А ещё кому?
— Буду вручать их бразильским ветеранам. Мы их приглашаем на приём в посольство по случаю Дня Победы.
— А юбилейные медали не будете вручать? — спросил я, помня, как, будучи собкором в Лондоне, не раз и не два освещал награждение такими медалями британцев-ветеранов Северных конвоев.
— Серёж, в том-то и проблема. Ты ведь о юбилейной медали к 60-летию Победы меня спрашиваешь? Нет, мы бразильским ветеранам Второй мировой их вручать не можем.
— Почему это?
— А ты как-нибудь почитай, что там написано о том, кого ею можно награждать. Я уже сам сколько писем писал…
Тогда я об этом разговоре забыл, а посла Тюрденева президент Медведев вскоре перевёл из Бразилии в… Узбекистан. Но когда подошли празднования теперь уже и 65-летая Победы в 2010 году — вспомнил и изучил соответствующий указ президента.
Воспроизведу здесь полный список категорий, которым полагается такая медаль. С одной стороны, всё вроде бы справедливо. Итак, из числа иностранцев юбилейной медалью «65 лет Победы в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг.» награждаются:
«Граждане иностранных государств, не входящих в Содружество Независимых Государств, сражавшиеся в составе воинских национальных формирований в рядах Вооружённых Сил СССР, в составе партизанских отрядов, подпольных групп, других антифашистских формирований, внесшие значительный вклад в Победу в Великой Отечественной войне и награждённые государственными наградами СССР или Российской Федерации».
Как выяснилось, с 1965 года соответствующие указы Президиума Верховного Совета СССР и президентов России о медалях к юбилеям Победы выпускались практически под копирку. То есть иностранные ветераны, которые не воевали в составе РККА и РККФ, не воевали на территории СССР и не имеют других советских или российских наград, награждаться такими медалями не могут.
Но ведь это очень странно! Не на одну ли Победу мы все тогда работали?! В конце концов, бразильцы гнали немцев с Юга, а наши наступали с Востока. Но и те, и другие гнали именно немцев.
Что же касается других стран-участниц Второй мировой войны из Латинской Америки, то помимо бразильцев «за скобками» статута наших юбилейных медалей оказываются и мексиканцы. А, минимум, один из них мстил-то немцам, в том числе за наших людей.
Мексиканцы любят говорить, что их страна расположена слишком далеко от Бога и слишком близко к США. Не знаю, как там с Богом, но с США у Мексики — общая граница. Такое ли уж это наказание, судить опять же не мне. Однако, в отличие, например, от Кубы, Мексика в декабре 1941 года войну странам «Оси» объявлять не стала. Тогда она ограничилась лишь тем, что разорвала с Германией, Италией и Японией дипломатические отношения. То есть на начальном этапе войны Мексика проявила куда большую сдержанность, чем её соседи по Карибам и, как будет показано в следующей главе, по Центральной Америке.
Тем не менее, Мексика была где-то даже обречена на то, чтобы быть вовлечённой во Вторую мировую.
Во-первых, мобилизация в армию мужчин в США означала, что в Америке возник существенный дефицит рабочей силы. А в Мексике рабочая сила уже тогда отличалась не только многочисленностью, но и дешевизной. Соответственно, гранича с США, Мексика очень скоро стала «отростком» американской промышленности. Где промышленность — там и «оборонка». В определённый момент на ВПК США напрямую работали полмиллиона «мехиканос». А где ВПК — там быстрое размывание нейтралитета.
Во-вторых, в силу своего географического положения, Мексика не могла не быть задетой «большой американской охотой», которую гитлеровские субмарины развернули в Карибском море и в Мексиканском заливе. Уже 13 мая 1942 года при атаке немецкой подлодки U-564 на мексиканский танкер «Потреро де Лано» погибли 14 мексиканских моряков. Ответом Берлина на протест из Мехико стало ещё одно пиратское нападение через несколько дней.
В итоге, 28 мая 1942 года мексиканский президент Камачо, наконец, покончил с нейтралитетом и объявил войну Германии, Италии и Японии.
Сразу после этого на двухнедельные курсы переподготовки в США была отправлена первая подобная группа мексиканских военных лётчиков.
Забегая вперёд, скажу, что, когда 29 декабря 1944 года мексиканский сенат дал санкцию на использование Вооружённых сил страны за рубежом, то имелись в виду именно ВВС. Именно мексиканским лётчикам суждено было представлять свою страну за океаном. И если в 1943 году полковник Антонио Карденас Родригес оказался на борту американского Б-17 в Северной Африке ещё только в качестве наблюдателя:{114}, то в мае 1945 года он прибыл на Филиппины как командующий «Мексиканских экспедиционных ВВС», которым предстояло повоевать и самим.
Самолёт ВВС Мексики над Филиппинами в 1945 году{115}
С одной стороны, не будем, конечно, ничего преувеличивать: эти громко названные «Экспедиционные силы» были всего-то одной эскадрильей. Тем не менее, эти «Ацтекские орлы» действительно покинули пределы Мексики, пересекли теперь уже и Тихий океан и вместе с американцами воевали против японцев на Филиппинах. В ходе общенационального конкурса в эту эскадрилью были зачислены почти три сотни лучших из лучших пилотов и техников.
По прибытии мексиканцы полетали в составе смешанных групп, но вскоре стали отправляться на задания и сами. В частности, с воздуха они штурмовали наземные позиции самураев.
По данным американских источников, несмотря на неверные инструкции от наводчиков и плохую погоду, мексиканцы-то ни разу не ошиблись и не нанесли удар по своим же пехотинцам{116}. Уже из одной этой ремарки понятно, что сами-то американцы этим грешили.
Правда, российский исследователь Михаил Жирохов, напротив, пишет, что «из-за слабого знания английского языка [мексиканцы] зачастую не могли понять команд авианаводчиков. Произошёл ряд неприятных инцидентов, при которых погибло несколько американских военнослужащих»[107].
Как бы то ни было, в июле мексиканцев перенацелили на дальние рейды против японских объектов на острове Формоза (Тайвань). К этому язвительный М. Жирохов уже вполне уважительно по отношению к мексиканцам добавляет: «Стоит добавить, что прикрытие конвоев было очень важной задачей, поскольку „камикадзе“, которые базировались на Формозе, наносили тяжёлые потери американскому флоту»{117}.
Позже ветераны этой эскадрильи стали «пулом», из которого в Мексике набирали главкомов ВВС, личных пилотов президентов, испытателей первых реактивных самолётов.
Но всё это было уже «бонусом», следствием того, что со вступлением во Вторую мировую войну Мексика так много сделала для развития именно боевой авиации. Но почему они так полюбили именно её?
Ответ очевиден: мексиканцы хотели улучшить систему воздушной разведки на предмет обнаружения и уничтожения тех самых немецких подлодок. Главным оружием ВВС Мексики на этом фронте должны были стать пикирующие бомбардировщики «Харвард» АТ-6.
Начальником первой группы мексиканских лётчиков — участников программы по переподготовке в США — был назначен майор Луис Норьега Медрано (1890–1979). Именно он 7 июля ещё 1942 года смог нанести немцам первый ответный удар.
С его стороны до времени об этом был «молчок»: он составил служебный рапорт, но на публике ни о чём не распространялся. Однако к концу войны, когда Норьега Медрано был назначен ответственным за приобретение новых самолётов, он, будучи в Штатах, разоткровенничался. Тогдашние мексиканские газеты его речь передали так:
«В тот день я был на боевом дежурстве и получил радиосообщение от пилота коммерческого самолёта о подводной лодке. Я немедленно взлетел на своем АТ-6 с двумя 100-фунтовыми бомбами. После прибытия на место я обнаружил только волны от погружающейся подводной лодки. Однако после того, как я получил „добро" от берегового командования, я сбросил обе бомбы. После чего я передал координаты и ушёл домой. Вылетевшие в тот квадрат другие мексиканские лётчики обнаружили там пятна мазута»{119}.
Мексиканскому лётчику это дало основание полагать, что он немцев уничтожил. В действительности гитлеровская субмарина не была потоплена: её уничтожит сам экипаж и уже только в 1944 году, когда союзники готовились взять французский Бордо, где эта подлодка стояла к тому времени. В то же время, сам по себе факт атаки на подлодку со стороны ВВС Мексики сомнению не подлежит: он зафиксирован в вахтенном журнале U-129{120}.
Но нам ещё важнее другое. За время патрулирования тропических вод в июне-июле 1942 года немецкая субмарина U-129 потопила не только западные, в том числе мексиканские, суда[108]. В тот же период на совести той подлодки — и советский танкер «Туапсе». О том, почему он там оказался, я подробно напишу в главе «Русско-африканская ко/ампания». Здесь же замечу, что потопили немцы «Туапсе» на пути к Панамскому каналу, при входе в Мексиканский залив у кубинского мыса Сан-Антонио. Погибли десять членов экипажа. По разным данным, произошло это либо 4 июня{121}, либо 4 июля{122} 1942 года.
Если же бомбардировка пришлась именно на 4 июля, то она стала вообще прямым ответом на гибель советского танкера «Туапсе»: с 4 по 7 июля других судов немецкая подлодка U-129 не потопила. Как бы то ни было, речь идёт об отрезке, когда в состоянии войны с Германией были уже и СССР, и Мексика.
Но, по положению о советских и российских юбилейных медалях, и этому лётчику-мексиканцу они не полагались…
А ведь сегодня, когда в мире осталось так мало ветеранов Второй мировой войны, а Победа в ней признаётся одной из немногих общих для всех ценностей, вручение таких российских юбилейных медалей ветеранам-иностранцам могло бы быть — да попросту удачным PR-ходом. Извините уж меня за столь прагматичную формулировку. Но разве я не прав?
Впрочем, была тогда в Латинской Америке страна, чьим ВВС было суждено не мстить за наших моряков, а их увидеть. И каких!
Глава 4
Перешеек. Вокруг Гондураса
«Глубины». Именно так с испанского переводится название Гондураса. Как гласит легенда, моряки Колумба нашли крайне опасными honduras: омуты, глубины у побережья этой вновь открытой ими страны[109]. Но даже и после такого объяснения слово «Гондурас», согласимся, для русского уха звучит, минимум, забавно.
Однако в годы Второй мировой войны именно этот «смешной» Гондурас был единственной страной центральноамериканского перешейка, у которой уже тогда была своя боевая авиация. Именно в отношении ВВС Республики Гондураса я теперь смог установить, что они совпали в пространстве даже и с подлодками Рабоче-Крестьянского Красного Флота СССР!
Впрочем, этот «мой» Гондурас был всего лишь одной «виноградинкой» в целой грозди стран Центральной Америки, отделяющих США от стратегического межокеанского Панамского канала.
Вот поэтому добираться до Гондураса я буду всё-таки через его соседей.
…Нет в журналистике ничего вульгарнее, чем ссылка на философствования «всезнаек» из числа извозчиков и половых. Но в данном случае — рискну. Потому что с одним костариканским барменом у меня состоялся по-настоящему поучительный разговор.
Пилоты ВВС Гондураса изучают тот сектор Тихого океана, где прошли советские подлодки. Фото из журнала «Эн Гуардия»
— Вы откуда? — спросил меня повелитель барной стойки в одном из самых бойких мест в костариканской столице Сан-Хосе (то есть этот «мучачо» полагал себя знатоком всего геополитического разнообразия).
— Из России, — нехотя ответил я, зная, что обычно этот ответ провоцирует долгую беседу, а мне в тот день было как-то не до разговоров.
— Правда?! Наконец-то я увидел хоть одного живого русского! — воскликнул мой собеседник.
— Поздравляю.
— Спасибо. А вот, скажите, в вашей части света есть ещё один народ, про который я много слышал, но ни разу не видел.
— Украинцы какие-нибудь?
— Нет, советские.
— Я вас поздравляю ещё раз. Перед вами — и русский, и бывший советский.
— Как это?