История призрака Батчер Джим
Удар швырнул Фитца на землю. Я был достаточно близко, чтобы видеть, как рубцы возле его глаза лопнули, и кровь быстро потекла вниз по щеке молодого человека.
— Не ты, Фитц, — сказал Лысый тем же мягким голосом. — Я не даю пищу мертвецам. Поешь, когда исправишь свою ошибку.
Фитц кивнул, не поднимая взгляда, прижав руку к голове.
— Да, сэр.
— Молодец, — сказал Лысый. Он наморщил нос, как будто в воздухе слегка воняло, и плюнул, в основном на Фитца. Потом он повернулся, чтобы уйти.
Малец смотрел на Лысого глазами, в которых было убийство.
Я не имею в виду, что Фитц выглядел злым. Вы много раз могли слышать слова: «если бы взгляды могли убивать», но на самом деле есть не так много людей, которые действительно знают, как такое выглядит. Убийство — или, точнее, решение совершить убийство — это не то, что мы хорошо умеем делать в последнее время. Прекращение жизни другого живого существа было когда-то частью повседневности. Обычная жена фермера на обед каждый раз обезглавливала курицу. Рыбу ловили, чистили и готовили к еде. Убой свиней и скота был регулярным событием, частью смены времён года. Большинство людей на планете — фермеры — каждый день жили и работали с живыми существами, которых они раньше или позже собирались прикончить.
Убийство грязно. Часто уродливо. И если что-то пойдёт не так, придётся получать неприятные ощущения, наблюдая смертные муки другого существа, что неизбежно давит на присутствующих при этом. Это непросто даже всего лишь с сельскохозяйственными животными.
Убийство другого человека увеличивает волнение, уродство и давление на порядки. Вы не можете делать такой выбор с лёгкостью, с простым расчётом, рассмотрением возможных результатов. Любой может убить, пребывая в безумии от страха или ненависти — но тогда вы не делаете разумного выбора для убийства. Вы просто позволяете эмоциям управлять своими действиями.
Я наблюдал за глазами Фитца — как он рассчитывает, сравнивает, и делает выбор. Его лицо побледнело, но челюсти были сжаты, а глаза спокойны.
Я не знаю точно, что побудило меня, но я наклонился к нему и рявкнул:
— Не надо!
Молодой человек начал сдвигать свой вес, чтобы подобрать ноги под себя. Он замер на месте, оборвав действие.
— Он ожидает этого, Фитц, — сказал я жёстким, мощным тоном. — Он плюнул на тебя, чтобы спровоцировать на это. Он готов и убьет тебя прежде, чем ты успеешь подняться.
Фитц осмотрелся вокруг, но его взгляд прошёл прямо через меня. Итак, он не мог меня видеть. Ха.
— Со мной было так же, малец. Я знаю таких, как этот лысый неудачник. Не будь сосунком. Не давай ему того, что он хочет.
Фитц на мгновение очень сильно зажмурился. Затем медленно выдохнул, и его тело расслабилось.
— Мудро, — сказал Лысый. — Хорошо выполни то, что обещал, и у нас ещё будет возможность поработать вместе, Фитц.
Фитц сглотнул, поморщился, как будто от горечи во рту, и сказал:
— Да, сэр. Я схожу проверить периметр.
— Отличная идея, — сказал Лысый. — Какое-то время я не хочу тебя видеть.
Затем он отошел от Фитца, наклонившись, коснулся плеча одного из молодых людей, и тихо забормотал.
Фитц, двигаясь быстро и тихо, вышел из цеха в коридор. Там он крепко обхватил себя, унимая дрожь, и принялся быстро ходить по коридору.
— Я не псих, — говорил он, — я не псих. Я не псих.
— Ну... вроде как, — сказал я, не отставая. — Что ты делаешь, работая на такого мудака?
— Ты не настоящий, — сказал Фитц.
— Чёрт возьми, так и есть, — ответил я. — Я просто не могу понять, почему ты слышишь то, что я говорю.
— Я не псих, — прорычал Фитц и закрыл уши руками.
— Я более чем уверен, что это тебе не поможет, — отметил я. — В смысле, это твоё сознание воспринимает меня. Я думаю, ты просто принимаешь, как, э-э... одна из этих штуковин эм-вэ-четыре, а не в виде кино.
— Эм-пэ-три, — автоматически поправил меня Фитц. Затем он убрал руки от ушей и огляделся, широко раскрыв глаза. — Э-э... ты... ты правда здесь?
— Да, — подтвердил я. — Хотя любая сносная галлюцинация скажет тебе то же самое.
Фитц моргнул.
— Гм. Я не хочу злить тебя или ещё чего, но... что ты такое?
— Парень, которому не нравится видеть, как стреляют в его друзей, Фитц, — сказал я ему.
Шаги Фитца замедлились. Казалось, он прижался спиной к стене скорее рефлекторно, чем осознанно. Долгую секунду он был совершенно неподвижен, потом сказал:
— Ты... э-э, мм... дух?
— Технически, — сказал я.
Он сглотнул.
— Ты работаешь на Леди Оборванку.
Блин-тарарам. Малыш был в ужасе от Молли. Я знал множество детей, таких как Фитц, когда рос в системе. Я встречался с ними в приёмных семьях, детских домах, в школах и летних лагерях. Стойкие дети, выживальщики, знающие, что никто не позаботится о них, кроме них самих. Не у всех был такой же опыт выживания в системе, но даже небольшая его часть была положительно дарвиновской. Это приводило к тяжёлым случаям. Фитц был одним из них.
Люди, подобные ему, не глупы, но и напугать их нелегко.
Фитц был в ужасе от Молли.
Мой живот неприятно вздрогнул.
— Нет, — ответил ему я. — Я не работаю на нее. Я не слуга.
Он нахмурился.
— Тогда... ты работаешь на бывшую полицейскую су... э, леди?
— Малец, — сказал я, — ты понятия не имеешь, на кого наезжаешь. Ты навёл оружие не на тех людей. Теперь я знаю, где ты живёшь. Они тоже узнают.
Он побледнел.
— Нет, — сказал он. — Послушайте... вы не знаете, каково здесь. Зеро и другие, они не могут с этим ничего поделать. Он не позволяет им делать ничего, кроме того, что он хочет.
— Лысый, что ли? — спросил я.
Фитц издал напряжённый, полуистерический лающий смешок.
— Он называет себя Аристедес. У него есть сила.
— Сила, чтобы прессовать кучку детишек вокруг?
— Ты не знаешь, — сказал Фитц тихо. — Он говорит сделать что-то и... и ты делаешь. Тебе никогда даже в голову не придёт сделать что-то другое. И... и он двигается так быстро. Я не... Я думаю, может, он даже не человек.
— Он человек, — сказал я. — Просто ещё один мудак.
Слабая, вымученная искорка смеха показалась на лице Фитца. Затем он сказал:
— Если это правда, то как он это делает?
— Он волшебник, — сказал я. — Способности среднего уровня и навязчивое желание чувствовать себя чем-то большим. Он владеет какой-то формой кинетомантии, с которой я не очень знаком, что и позволяет ему так быстро двигаться. И кое-какими действительно мелкими ментальными трюками, раз ему приходится привлекать детей, чтобы делать для него грязную работу.
— Ты говоришь про него, как про мелкого жулика... угонщика машин или вроде того.
— По большому счёту, да, — сказал я. — Он мелкий жулик. Он Феджин.
Фитц нахмурился.
— Из... из той книги Диккенса? Э... «Оливер Твист»?
Я поднял брови. Парнишка читал. Серьёзные читатели не были распространены в системе. Те, кто читал, главным образом выбирали, сами понимаете, детские книжки. Немногие из них замахивались на Диккенса, если только им не повезло в средней школе на уроке английского. Я бы поспорил, что Фитц не ходил на него после начального курса средней школы, в лучшем случае.
Он был человеком, который мыслит самостоятельно, и он обладал, как минимум, небольшим магическим талантом. Это могло объяснить, почему он стал ответственным за других подростков. Кроме очевидного здравого смысла, нехарактерного для его компании, парень имел кое-какие врождённые магические способности. Фитц, вероятно, медленно обучался искусству уклоняться от любой магии, которую Лысый-Аристедес направлял на него. Плохой парень рассуждал, как лидер культа. Любой, кто не является порабощённым последователем, может быть использован как удобный подручный, пока со временем от него нельзя будет продуктивно — или втихую — избавиться.
Меня совсем не радовали шансы Фитца.
— Что-то типа того, — сказал я.
Фитц прислонился к стене и закрыл глаза.
— Я никому не хотел причинить боль, — сказал он. — Я даже не знаю никого из тех людей. Но он приказал. А они собирались это выполнить. А я просто не мог позволить им... докатиться до убийств. Они только... Они...
— Они твои, — сказал я тихо. — Ты присматриваешь за ними.
— Кто-то должен, — сказал Фитц. — На улицах никогда не было легко. Месяцев шесть назад, правда... было трудно. По-настоящему трудно. Повылазили какие-то штуки. Иногда их можно было увидеть ночью —очертания. Тени.
Он начал дрожать, а его голос упал до шёпота.
— Они утаскивали людей. Люди, у которых не было никого, кто мог бы защитить их, просто исчезали. Так что...
— Лысый, — напомнил я тихо.
— Он убил одного из них, — прошептал Фитц. — Прямо передо мной. Я видел это. Оно выглядело как человек, но когда он покончил с ним... оно просто растаяло.
Он покачал головой.
— Может, я сошёл с ума. Боже, это было бы почти утешением.
— Ты не сумасшедший, — сказал я. — Но ты не в том месте.
Свет полностью покинул глаза парнишки.
— Что ещё нового?
— Ой, — пробормотал я. — Как будто я уже недостаточно сделал.
— Что?
— Ничего. Слушай, малец. Возвращайся за оружием сегодня вечером к одиннадцати. На той улице будет потише, чем тогда. Я тебя встречу.
Его потускневшие глаза даже не моргали.
— Почему?
— Потому что я собираюсь тебе помочь.
— Сумасшедший, воображаемый, невидимый голос-глюк, — сказал Фитц. — Он собирается мне помочь. Да, я спятил.
Раздался неожиданный, хриплый, металлический звон колокола, очень похожий на тот, который вы слышите в средней школе или университетском коридоре. Он разносился по всему зданию.
— Звонок на урок? — спросил я.
— Нет. Аристедес заставил нас установить таймер. Говорит, что ему нужно предупреждение для его работы. Оно срабатывает за пять минут до восхода солнца.
Я почувствовал, что моя спина напряглась.
— Пять минут?
Фитц пожал плечами.
— Или семь. Или две. Где-то так.
— Блин-тарарам, — выругался я. — Стью был прав. Время уходит. Будь у пушек в одиннадцать, Фитц.
Он хмыкнул и сказал усталым монотонным голосом:
— Конечно, Харви.[12] Как скажешь.
Старые книги и старые фильмы. Мне нужно помочь этому парню.
Я отвернулся от него и выбрался из здания, пройдя через несколько стен, стиснув зубы и рыча от дискомфорта. Небо посветлело почти полностью. Красный оттенок мягко переходил в оранжевый на восточном горизонте над озером Мичиган. Когда дойдёт до жёлтого, я стану историей.
Пять минут. Или семь. Или две. Столько времени у меня есть, чтобы найти безопасное место. Я проконсультировался с мысленной картой Чикаго, высматривая ближайшее подходящее убежище, и нашёл единственное место, до которого, думаю, я мог бы добраться за пару минут, прикинувшись Ночным Змеем и всё такое.
Возможно, я успею добраться. И возможно, это место защитит меня от восхода солнца.
Я стиснул зубы, поискал образы из памяти, и, говоря метафорически, рванул что есть мочи.
Я просто надеялся, что уже не опоздал.
Глава четырнадцатая
Многие люди не понимают того, что в магии нет непреложных правил; они нестабильны, изменяются в зависимости от времени, сезона, местоположения, и намерений исполнителя. Магия не является живой, как телесное, разумное существо, но она тоже обладает, своего рода, душой. Она растет, разбухает, ослабевает и изменяется.
Некоторые аспекты магии относительно стабильны, к примеру, то, что человек с сильным магическим талантом гробит технику — но даже такие относительные константы с веками постепенно изменяются. Триста лет назад магические таланты портили всё на своем пути — к примеру, заставляя пламя свечи гореть странными цветами, а молоко — постоянно прокисать (истинное проклятье для любого волшебника, который хотел что-нибудь испечь). За пару сотен лет до этого, прикосновение магии частенько творило странные вещи с кожей человека, вызывая появление печально известных дефектов, прозванных «метками дьявола».
Века спустя, кто знает, может магия и будет обладать побочным эффектом, дарующим вам привлекательность и популярность у противоположного пола — но я не стал бы ставить на это свою жизнь.
Ну, вы понимаете.
Я не стал бы. Если бы она у меня была.
Так или иначе, все почему-то считают, что восход солнца отменяет зло. Это же свет, рассеивающий тьму, ведь так? Ну, да. Иногда. Но в основном это просто восход солнца. Это часть каждого дня, устойчивая норма для объектов, вращающихся в пустоте. Конечно, существует не так-то много чёрной магии, завязанной на восходящее солнце. Собственно, я никогда о такой не слышал. Но и очищающей силой Добра и Правды оно не является.
Однако это, вообще говоря, чертовски сильная очищающая сила. И в этом была моя проблема.
Дух не предназначен для того, чтобы болтаться в мире смертных, если только он не получил тела, чтобы жить в нём. Я полагаю, он должен попасть либо в Кармайклову электричку, либо в Рай, либо в Ад, либо в Валгаллу, либо ещё куда-нибудь. Духи сделаны из энергии — они на 99,9% состоят из чистой, вкусной, питательной магии. Никаких заменителей.
Соответственно, духи и восход солнца идут рука об руку, как микробы и дезинфекция. Обновляющие силы несутся сквозь мир, омывая планету новым днём, подобно бесшумному, невидимому цунами, быстрине магии, неизбежно стирающей даже сильнейшие из заклятий смертных, давая им эффективный срок годности, если только их не поддерживать.
Заблудившийся дух, попавший под восход, будет рассеян. Вопрос не в том, чтобы находиться в тенистом месте — это защитит вас не больше, чем нахождение в вашей кухне в момент удара цунами. Вы должны найти где-нибудь настоящую безопасность, место, каким-то образом экранированное, защищённое, или иным образом превосходящее силу обновляющей волны восхода.
В конце концов, я был призраком. Поэтому я понёсся в место, которое, по моему мнению, могло укрыть меня, и которого я мог достичь быстрее всего.
Я понесся к моей могиле.
У меня есть собственная могила: надгробие уже на месте, проклятая тварь всё выкопала и оставила дожидаться меня. Это был подарочек мне от врага, который, оглядываясь назад, не кажется таким страшным, какой она была в то время. Она тогда сделала величественный жест перед тёмной частью сверхъестественного сообщества, одновременно угрожая мне смертью и, в то же время, демонстрируя свою влиятельность — предоставить мне могилу в очень эксклюзивном месте, да чтобы руководство кладбища согласилось оставить зияющую дыру в земле у подножия моего надгробия. Не имею понятия, подкупила она их или угрожала, но яма так годами и зияла открытой на самом знаменитом чикагском кладбище Грейсленд.
И может быть, она наконец-то окажется полезной не только как место для грустных мыслей.
Я воспользовался исчезательным трюком сэра Стюарта и обнаружил, что не могу скакать больше, чем примерно на триста ярдов за раз. Но даже с таким ограничением я двигался гораздо быстрее, чем если бы я просто бежал, и, похоже, это напрягало меня намного меньше, чем я ожидал от подобного занятия. Это стало упражнением наподобие бега — повторением одного и того же действия снова и снова, чтобы попасть из точки А в точку Б.
В мгновение ока я пронёсся через передние ворота кладбища Грейсленд, сделал ещё пару скачков, стараясь найти нужное место возле того мавзолея, смахивающего на большой греческий храм, и рывком бейсбольного игрока прибыл к зияющей дырке в земле. моё нематериальное тело чётко проскользило по белому снегу, обрывающемуся у самого края могилы, и я провалился в прохладную, тенистую траншею, приготовленную именно для меня.
Солнечный свет захлестнул мир несколькими ударами сердца позже. Я слышал его, чувствовал его подобно тому, как я однажды почувствовал через подошвы моих ботинок слабое землетрясение в штате Вашингтон. Резкая, чистая, серебристая нота на мгновение повисла в воздухе, наподобие завершающего звука в громком перезвоне курантов. Я закрыл глаза и сжался у той стороны могилы, которую воспринимал как наиболее подходящую для того, чтобы избежать уничтожения.
Несколько секунд ожидания конца всего и...
Ничего не произошло.
В моей могиле было сумрачно, прохладно и тихо. Тут было... действительно очень спокойно. Я хочу сказать, когда вы видите по телевизору или в фильмах, как кто-то лежит в гробу или в могиле, это всегда вызывает ужас и отвращение. Я бывал у моей могилы прежде, и каждый раз она меня расстраивала. Полагаю, это осталось позади.
Смерть пугает лишь вблизи.
Я сел спиной к стенке моей могилы, вытянул ноги перед собой, опёрся на неё затылком и закрыл глаза. Не было звуков, кроме слабого ветра в кладбищенских деревьях и приглушённой музыки окружающего города, живого и дышащего. Машины. Гудки. Отдалённая музыка. Сирены. Поезда. Стройки. Несколько птиц, считающих кладбище Грейсленд своим домом.
Я не мог вспомнить, когда я последний раз чувствовал себя так...
Мирно. Удовлетворённо.
И таким свободным. Свободным ничего не делать. Свободным отдыхать. Отвернуться от ужасных, тёмных вещей в моей памяти, избавиться на время от своей ноши.
Некоторое время я держал глаза закрытыми, позволяя удовлетворённости и тишине наполнить мен.
— Вы новенький, — раздался тихий, спокойный голос.
Я открыл глаза, испытывая смутное раздражение от того, что мой отдых был прерван спустя лишь несколько мгновений, и посмотрел вверх на небо, где остался лишь намёк на синеву. Фиолетовые сумерки надвигались вместе с ночью.
Я сел подальше от стенки своей могилы, поражённый. Какого чёрта? Я отдыхал всего минуту или две. Правда же? Я похлопал глазами несколько раз, глядя на небеса, затем медленно поднялся на ноги. Я чувствовал тяжесть, и вставать было тяжелее, чем должно было бы быть, как будто я был одет во влажные тяжёлые одеяла или в один из тех освинцованных фартуков, которые используются при работе с рентгеновскими аппаратами.
— Мне всегда нравится наблюдать за рождением новеньких, — сказал голос, детский голос. — Можно предположить, во что они превратятся, а потом следить и смотреть, так ли всё произойдёт.
Моя могила была глубиной около шести футов. Я сам значительно выше шести футов. Как я понимаю, мои глаза были на несколько сантиметров выше полуфута снежного покрывала, накрывшего здесь землю. Так что увидеть маленькую девочку оказалось нетрудно.
Ей было лет шесть, и она выглядела маленькой даже для своего возраста. Она была одета в наряд девятнадцатого века, почти до смешного вычурный, слишком шикарный для ребёнка, который, вероятно, уделал бы его грязью или едой в течение часа. Её туфли с маленькими пряжками смотрелись, как ручная работа. На одном плече она несла крошечный кружевной зонтик в тон платью. Она была хорошенькая — как и большинство детей — белокурые волосы и яркие зелёные глаза.
— Эй, привет, — сказал я.
— Привет, — ответила она с реверансом в духе маленькой Ширли Темпл. [13]— Приятно познакомиться с вами, покойный Гарри Дрезден.
Я решил быть осторожным. Каковы шансы, что она действительно маленькая девочка, которой пытается казаться?
— Как ты узнала моё имя?
Она сложила маленький зонтик и похлопала им по могильному камню. Он был сделан из белого мрамора. Надпись была написана золотом или, по крайней мере, чем-то наподобие золота, и всё ещё продолжала блестеть, несмотря на примерно десятилетие после нанесения. На камне был изображен пентакль, сразу под простой фразой: ЗДЕСЬ ПОКОИТСЯ ГАРРИ ДРЕЗДЕН. Под пентаклем она продолжалась: ОН УМЕР ЗА ПРАВОЕ ДЕЛО.
На мгновение я почувствовал странный, сладковатый вкус во рту, а запах хвойных иголок и свежей зелени заполнил мой нос. Волна нервной дрожи промчалась вверх и вниз по моей спине, и я вздрогнул. Тогда вкус и запах исчезли.
— Вы знаете меня? — спросила она. — Я знаменита.
Я прищурился на неё. Потом, собрав свою волю в кулак, я исчез со дна могилы, появившись вновь рядом с девочкой. Я оказался повёрнут лицом не в ту сторону, вздохнул, поворачиваясь лицом к ней, и осмотрелся вокруг. В Грейсленд была статуя маленькой девочки, ребёнка по имени Инес. Она находилась там в течение двух столетий, и каждые несколько лет появлялись истории о пропаже статуи и о том, как посетители кладбища сообщали о случайных встречах с маленькой девочкой в платье того времени.
Статуя исчезла со своего места.
— Ты Инес, — сказал я. — Знаменитый призрак Грейсленда.
Девочка засмеялась и захлопала в ладоши.
— Меня так назвали.
— Я слышал, они развенчали миф о тебе пару лет назад, сказав, что статуя была лишь рекламным образцом какого-то скульптора или что-то в этом духе.
Она открыла свой зонтик и снова положила его на плечо, лениво вращая.
— Боже мой. Люди заморачиваются вещами, которые произошли за сотни лет до их рождения. Кто бы мог подумать.
Она осмотрела меня сверху вниз и сказала:
— Мне нравится ваш плащ.
— Спасибо, — сказал я. — А мне нравится твой зонтик.
Она засияла.
— Вы такой обходительный. Иногда я думаю, что никогда больше не встречу кого-нибудь, кто воспитан должным образом.
Она посмотрела на меня внимательно и сказала:
— Я думаю, вы станете... — она поморщила губы, прищурилась и медленно кивнула, — монстром.
Я нахмурился.
— Что?
— Все новорождённые существа превращаются во что-то, — сказала Инес.
— Я не новорождённый.
— Вы неправы, — сказала она. Она кивнула на мою могилу. — Вы вошли в новый мир. Вашей прежней жизни больше не будет. Вы больше не можете быть её частью. Просторы Вселенной простираются перед вами.
Она окинула кладбище спокойным взглядом.
— Я видела многих, многих новорождённых, мистер Дрезден. И я вижу, какими они станут. Вы, юная тень, действительно просто монстр.
— Я не монстр, — сказал я.
— На данный момент, пожалуй, нет, — сказала она. — Но... время идёт, и те, о ком вы заботитесь, стареют и умирают, а вы стоите беспомощный, в то время как развиваются великие события... Вы станете. Терпение.
— Ты ошибаешься.
Ямочки на её щеках стали глубже.
— Почему вы так расстроены, юная тень? Я действительно не вижу ничего плохого в монстрах.
— Я что, — спросил я, — частично уже монстр?
— О, — сказала девочка, качая головой. — Не всё так просто. Люди обожают монстров. Они заполняют ими свои песни и истории. Они определяют себя по отношению к ним. Вы знаете, что такое монстр, юная тень? Сила. Власть и выбор. Монстры делают выбор. Монстры формируют мир. Монстры нужны, чтобы мы стали сильнее, умнее, лучше. Они отсеивают слабых от сильных и обеспечивают кузницу закалки души. Даже сейчас, когда мы проклинаем монстров, мы восхищаемся ими. Стремимся стать ими, в некотором роде.
Её взгляд стал отстранённым.
— Есть вещи гораздо, гораздо хуже, чем быть монстром.
— Монстры вредят людям. А я — нет.
Инес разразилась девчоночьим хихиканьем. Она повернулась по кругу, вращая зонтик, и произнесла нараспев:
— Гарри Дрезден висит на суку,
Боится принять сво-ю судь-бу.
Она оглядела меня сверху донизу, её глаза танцевали, и решительно кивнула.
— Монстр. Они будут писать книги о вас.
Я открыл рот, но не произнёс ни слова. Я не знал, что сказать.
— Этот маленький мир настолько мал, — продолжила она. — Так скучно. Так тоскливо.
Она одарила меня тёплой улыбкой.
— Вы не скованы здесь, мистер Дрезден. Почему остаётесь?
Я вздрогнул. Ощущение холода под ложечкой нарастало. И начинало распространяться. Я не ответил.
— А-а, — довольно промурлыкала Инес. Её взгляд скользнул по моему надгробию, и она склонила голову набок.
— Вы так и сделали? — засветилась она догадкой.
Я покачал головой.
— Сделал что?
— Вы и в самом деле умерли за правое дело?
Я задумался на секунду. И ещё на секунду. Потом тихо сказал :
— Я... Нет, я этого не сделал.
Она наклонила голову в другую сторону.
— Да?
— Они захватили... маленькую девочку, — тихо сказал я. Мне потребовалось какое-то время, чтобы осознать, что я произношу эти слова вслух, а не просто слышу у себя в голове. — Они собирались причинить ей боль. И я всё остановил. Чтобы вернуть её. Я...
Мне вдруг снова стало плохо. Мой разум метнулся обратно к сцене смерти Сьюзен, когда её тело боролось с монструозной трансформацией, отдаляющей её навсегда, как вечного узника жажды крови. Я чувствовал горячечный жар её кожи под своими губами, когда целовал её в лоб. И я чувствовал брызги её крови, когда перерезал ей горло, запуская заклинание, которое стёрло с лица земли каждого сукиного сына из Красной Коллегии, бывшего на одной планете с моей маленькой девочкой.
Это был единственный выход. У меня не было выбора.
Ведь, не было же?
Возможно, в тот момент и не было. Но это был выбор, который я сделал, чтобы повлиять на ход событий. Я мог бы сделать это по-другому. Возможно, это бы изменило всё. Возможно, это спасло бы жизнь Сьюзан.
Я вздрогнул, когда другое воспоминание поразило меня. Совершенно безжизненное онемение в ногах. Боль, пожирающая тело. Бессильная ярость, когда я понял, что при падении с лестницы сломал себе позвоночник — что я парализован и совершенно бессилен помочь моей дочери. Я вспомнил осознание того, что мне придётся сделать что-то, к чему я не собирался прибегать до этого момента.
— Я перешёл границу, — сказал я тихо. — Множество границ. Я делал вещи, которые не должен был делать. Я знаю. Но... я лишь хотел помочь маленькой девочке. И я...
— Согрешил? — подсказала она, её большие глаза выглядели зловеще спокойными. — Выбрал неправедный путь? Лишился божьей благодати? Поверг мир в безумие?
Читать бесплатно другие книги:
