Алмазы Цирцеи Малышева Анна
Елена молча схватила сумку и выскочила на тротуар. Она прошла уже метров пятьдесят, когда догнавший ее Михаил, запыхавшись, крикнул ей в спину:
– Черт меня дернул в тебя влюбиться! С прошлого октября ухаживаю, и хоть бы что! Иногда хочется тебя задушить!
– Не ори, ты не в лесу, – бросила через плечо Елена, однако невольно замедлила шаг. Это признание, уже не раз слышанное, и даже приблизительно с теми же оговорками, подействовало на нее, как и прежде, магически. Оно щекотало нервы, и было очень приятно сознавать, что тебе объясняется в любви привлекательный, ухоженный, знающий себе цену мужчина, на котором останавливают взгляды встречные женщины и девушки, даже если он просто идет по тротуару, а не сидит за рулем дорогой машины. «Наверное, ему удается задеть и разбередить худшую сторону меня самой. Я не влюблена в него теперь, когда знаю ему цену. Так что же заставляет меня выслушивать его комплименты?»
– Я только теряю с тобой время, – продолжал Михаил, шагая рука об руку с женщиной, стараясь подстроиться под ее торопливую походку. – Как я себя ругал, когда искал твой отель, а потом ждал на улице! Знал же, что ничего путного не выйдет, ты меня оскорбишь. Припомнишь старые грехи… И все равно приехал.
– Ну так и не жалуйся, – с деланым равнодушием сказала она, отворачиваясь, чтобы мужчина не заметил ее разгоревшихся щек.
– Поехали дальше, а? Прости, я вспылил, но ты уж очень меня достала…
Елена сделала вид, что не слышит. Она упрямо продолжала идти, спустилась в метро, отстояла очередь в кассу за билетом и, только оказавшись на платформе, оглянулась, чтобы проверить, последовал ли за ней навязчивый поклонник. Она была уверена, что он отстал еще в подземном переходе, потому что именно там Михаил перестал сыпать уговорами, но он оказался тут как тут. Стоял у нее за спиной и даже улыбался с таким выражением лица, будто все происходящее очень его забавляло.
– Последний раз я так бегал за одной девчонкой в школе, – сообщил он. – Жутко меня мучила, водила за нос, строила из себя Снежную королеву. Я из-за нее даже пытался вены себе перерезать. Или это было из-за какой-то другой девчонки? Сейчас уже точно не вспомню. Короче, когда я ее добился и она стала со мной встречаться, понял, что любовь ушла. Такие вот дела.
– Я гляжу, ошибки прошлого тебя ничему не учат. – Елена презрительно скривила губы. История ее почему-то задела. – Что ж ты в таком случае за мной бегаешь?
– Инстинкт самца, – ответил мужчина с той ироничной прямотой, которая прежде ей в нем так нравилась. – Недоступная добыча кажется самой вкусной.
Подошел поезд, и Елена поторопилась войти в открывшиеся двери. Ей даже удалось найти свободное местечко в конце вагона. Она уселась и, оглядевшись, с некоторым удивлением обнаружила, что Михаила нигде нет. «Остался на платформе? Оно бы и к лучшему, мы слова не можем друг другу сказать, чтобы не поссориться. И зачем заводить пластинку сначала, у нас столько взаимных счетов! У него ко мне инстинкт… А у меня что? Какое-то нехорошее тщеславие – вот, мол, как влюбила в себя мужчину, никак забыть не может! Что я могу чувствовать к человеку, который тайком продавал драгоценности своей дочери, чтобы расплатиться с карточными долгами? И чего он ко мне пристал? Мог бы найти и помоложе, и покрасивее…»
Она машинально взглянула на свое отражение в оконном стекле и вдруг увидела Михаила в соседнем вагоне. Тот стоял в каких-то полутора метрах от нее, взявшись за поручень, и пристально смотрел на женщину. Елена тут же отвернулась. Она почувствовала себя застигнутой врасплох, хотя прочесть ее мысли он не мог. «Увязался! Придется еще отделываться от него во дворе, а не то и в подъезде!»
О том, чтобы пригласить бывшего воздыхателя в квартиру, она даже в шутку не думала. После того как пару месяцев назад Елена опрометчиво открыла ему дверь, а он, подвыпивший и злой на весь свет, попытался насильно ею овладеть, ни о каких свиданиях наедине речь больше не шла.
Женщина закрыла глаза и притворилась, что дремлет. Спать в самом деле хотелось ужасно, но вскоре нужно пересаживаться на другую ветку. Считая про себя станции, чувствуя, как на диванчике сменяются попутчики, она всякий раз думала о том, не перешел ли Михаил в ее вагон, не сел ли рядом? Когда Елена наконец открыла глаза и встала, вагон оказался почти пустым. Михаила рядом не было. Выйдя на платформу, она проводила взглядом поезд, пытаясь разглядеть пассажиров в соседнем вагоне, но его не заметила.
«Конечно, он давно сошел. Наверное, уже едет в своей машине и ругает себя за то, что свалял дурака. Ничего, вперед будет умнее!»
И все же ей было досадно, будто она потеряла что-то не очень ценное, но привычное и необходимое – зонт, например. Поднявшись наверх, Елена зашла в супермаркет рядом с домом, почти не глядя, сделала покупки.
С тех пор как сын жил в спортивном интернате, а муж сутками пропадал в командировках, она стала готовить реже и неохотнее, а уж теперь, когда Руслан вовсе не показывался в доме, совсем перестала. Утром, возвращаясь с работы, Елена съедала бутерброд, вечером, собираясь на работу, – тарелку супа, сваренного наскоро из мороженых овощей. Она не собиралась изменять своим «холостяцким» привычкам и сегодня. Попав наконец домой, вскипятила чайник, намазала ломоть хлеба маслом, положила сверху кусочек сыра и уже собиралась налить себе чаю, когда в сумке, брошенной на пол в прихожей, зазвонил мобильный телефон. Елена с досадой поставила на стол пустую кружку и вышла из кухни.
На дисплее отображался незнакомый городской номер. Уже это ей не понравилось, она любила заранее знать, с кем предстоит говорить. «Если с работы, то лучше пусть думают, что я сплю. Если Михаил – пошел к черту! Еще пытался под конец намекать, что я его любви не стою! А вдруг Руслан?»
Елена чувствовала вину перед мужем, который, будучи виноват только тем, что перестал обращать на нее внимание, целиком отдавая силы работе, пострадал больше всех. Она взяла трубку и ответила.
Женский голос, который услышала Елена, тут же вызвал в памяти номер 617, кровавое пятно на постели, распакованный ящик, содержавший удивительное по красоте старинное панно. В следующий миг она поняла, что ей звонит Александра.
– Вы Елена Дмитриевна Мамлеева, помощник администратора? – напористо проговорила та. – Это я с вами ночью общалась?
– Можете называть меня просто Елена, – ответила женщина. – Что-нибудь еще случилось?
– Мне необходимо срочно попасть в номер!
– Он опечатан, вы же знаете. – Елена с тоской взглянула на часы. «Не успею выспаться! Вот жизнь каторжная! И зачем я дала ей визитку! Дернула нелегкая…»
– Знаю, но вы все равно должны мне помочь! – хрипло сказала Александра. В ее голосе слышалась решимость отчаяния. – Обстоятельства очень резко изменились, я не могу ждать.
– Простите, но это будет прямым нарушением закона, – твердо ответила Елена. – И потом, вы же слышали, следователь обещал отдать вам панно уже завтра. Неужели не можете потерпеть?
– Завтра! – Александра издала звук, очень похожий на рычание. – Нет, я должна попасть туда сегодня же! Помогите мне, и я вас отблагодарю!
– Я сейчас просто отключу телефон, – пригрозила Елена. Ей разом расхотелось и спать, и есть. Тревога, вибрирующая в голосе собеседницы, включила в женщине чувство опасности. – Вы мне предлагаете уголовщину!
– Да я не собираюсь забирать панно, поймите вы! – Художница то ли начала плакать, то ли загнанно дышала в трубку. – Оно останется в номере, обещаю! Я вам хорошо заплачу, не сомневайтесь!
– Да зачем вам туда? – Елена все больше недоумевала. – Просто посмотреть на панно?
– Да, посмотреть! Всего несколько минут! У меня появилась одна мысль насчет датировки, и я должна ее проверить!
– Боже мой, да неужели это так срочно, что нужно ссориться с законом?!
– Вам не понять… – с тоской протянула Александра. – Вы не творческая натура, вам неизвестно, что бывают ситуации, когда невозможно ждать…
Елена была задета. «Эта мадам как будто задалась целью говорить мне гадости! То не уверена в моей порядочности, теперь вот я не творческая натура, человек третьего сорта!» Она не хотела спорить, но вдруг услышала собственный голос, с претензией отвечающий:
– Почему же мне вас не понять? Некогда я писала стихи, они даже публиковались в альманахах, получали хорошие отзывы. Если я это забросила, то лишь потому, что не считаю себя настоящим поэтом и не желаю быть посмешищем.
– Так представьте, что вы вдруг сочинили лучшие стихи в своей жизни, прямо на ходу, и нужно срочно их записать, а вам говорят: «Ручку и бумагу не дадим, ждите дватри дня!» Сможете вы спокойно спать, есть, дышать?! Неужели непонятно, что я должна проверить свою догадку сейчас?!
– А вы обратитесь к следователю, – посоветовала Елена, теряясь от такого напора. – Привлеките своего влиятельного клиента… Я-то что могу сделать?
– Проведите меня в номер на несколько минут, так, чтобы никто не знал и не видел!
– Больше не говорите об этом. Я этого не сделаю.
– Вы… – задохнулась та. – Вы бессердечная, бездушная женщина! Вы ничего не поняли! Вы…
Не дослушав, Елена нажала кнопку отбоя и отключила телефон.
Вернувшись на кухню, она без удовольствия выпила чашку чая и с отвращением отодвинула бутерброд. «На мне и так уже все вещи висят, если дальше пойдет в том же роде, я заболею. Что за работа мне досталась! Только теперь начинаю понимать, почему меня так резво на нее взяли! А я-то радовалась, дурочка, что попаду в гостиничный бизнес, начну встречаться с интересными людьми! Эти самые интересные люди оставляют на мою долю оскорбления и истерики, а общаюсь я в основном с обслуживающим персоналом. И нельзя сказать, чтобы мне это просто давалось… Сколько доносов! Сколько врагов я нажила за пару месяцев, просто стараясь честно выполнять свои обязанности! Ведь я ни к кому не придираюсь, ни на кого не стучу, не заставляю за себя работать, напротив, сама затыкаю все дыры! Ну почему, почему они меня возненавидели?!»
Женщина даже всплакнула, но тут же приказала себе успокоиться. Тягостно плакать, когда некому тебя утешить, еще тяжелее сознавать, что виноват в этой изоляции ты сам. Елена поспешила раздеться и забраться в постель. Привычно накрыв голову подушкой, чтобы приглушить раскаты электрогитары и визг дрели, доносившиеся с верхних этажей, она попыталась заснуть. Но сон, желанный сон, о котором столько мечталось в течение ночи, к ней не шел. Промучившись около часа, она села и, запустив пальцы в растрепанные волосы, с ужасом осознала, что уснуть не сможет.
«Надо же было позвонить этой безумной художнице! Идея ей в голову пришла, скажите на милость! Подождать она не может пару дней! Что за срочность? Не развалится же это проклятое панно на части! Прождало четыреста лет и еще столько же спокойно продержится! Да оно вообще вечное, это же дуб! Он от времени только крепче становится!»
Елена включила телевизор, надеясь отвлечься, но тут же снова нажала кнопку на пульте. Экран потемнел. Вместо него она вдруг увидела панно – таким, каким оно показалось из распакованного ящика. Увидела пышнотелую смеющуюся молодую женщину, волны ее кудрявых длинных волос, ямочки на круглых щеках, прищуренные глаза, в которых читалась задорная хмельная усмешка. Она пасла стадо свиней, веселилась на лугу обнаженной, свободная и красивая, как не знающая стыда богиня. Что означает этот сюжет? Какая-то аллегория или просто сельская сценка?
«Как бы то ни было, эта вещь достойна того, чтобы украшать какой-нибудь музей, и я никогда не пожалею, что увидела ее! А ведь потом она пропадет в частной коллекции, и Александра знает это. Она купила панно по поручению и скоро должна будет с ним попрощаться. Конечно, ей горько это сознавать… Настоящее открытие! Такая находка бывает раз в жизни!»
Елена снова попробовала заснуть, и на этот раз ей удалось отключиться. Надолго ли, женщина не поняла. Казалось, что ее сразу же вырвал из сна телефонный звонок. На этот раз трезвонил аппарат, стоявший на тумбочке рядом с кроватью. Его Елена выключить забыла.
– Мам?
Услышав в трубке голос сына, она окончательно стряхнула с себя остатки дремоты. Артем редко звонил сам, предпочитая слать короткие sms-послания, причем писал их явно во время уроков. Начав профессиональные футбольные тренировки, мальчик стал относиться к школьным занятиям еще более прохладно, чем прежде. Учиться без троек ему пока удавалось лишь благодаря отличной памяти.
– Что случилось? – Она села, нашаривая ногами тапочки. – Разве ты еще не на занятиях?
– Сейчас перемена, – слегка обиженно ответил сын. – И почему ты думаешь, будто что-то случилось? Я просто соскучился.
– Ох, прости… – Елена тряхнула головой, отбрасывая падающие на глаза волосы. – Я со сна плохо соображаю. Мне что-то почудилось… Ты ведь редко звонишь сам!
– Ты спала? – протянул Артем. – Я забыл… Никак не могу запомнить, что ты работаешь ночью. Тогда я быстро, ладно? Мам, тут вот какое дело, мы собираем деньги на новую форму. Нужно внести по десять тысяч до конца недели. Привезешь деньги?
– Сынок, сейчас не могу, – встревожилась она. – Правда у меня рубля лишнего нет! У меня ведь пока ставка стажера, понимаешь? В следующем месяце, если все пойдет хорошо, мне должны повысить зарплату. Но сейчас…
– Ма-ам…
– И потом, Артем, – Елена нахмурилась, кое-что припомнив, – я ведь всего неделю назад привозила тебе деньги, когда вы собирали на подарок к юбилею тренера. Сумма была не так велика, согласна, но все-таки…
– Ма-ам… Что получается, у всех будет новая форма, а я один, как дурак, буду бегать в старой? – В голосе сына появились ноющие нотки. – Нам скоро на сборы ехать. Мам, ты даже не шути так!
– А все остальные уже сдали деньги?
– Один я остался!
– Милый, попроси папу, – скрепя сердце, произнесла Елена.
После того как они с мужем расстались, бюджет у них сам собой разделился, но обучение сына по-прежнему оплачивал Руслан. К матери же Артем обращался, когда предстояли дополнительные траты, и прежде она ему не отказывала… Но теперь просьбы о деньгах участились. Елена очень мало тратила на себя, и все же ей с трудом удавалось выполнять требования Артема. Сейчас он окончательно выбил ее из колеи.
– Я не хочу просить отца, – мрачно ответил мальчик.
– Почему? – испугалась она. – Вы что, поссорились?
– М-м-м… Понимаешь, когда он приезжал в последний раз, мы говорили о тебе, и я сказал, что ты имеешь право жить так, как тебе нравится. А он обиделся. После этого, если я вдруг начну просить у него деньги, получится, что у меня совсем нет гордости.
– Ты правда сказал ему такое? – Елена не верила своим ушам. Сын, так болезненно переживший временный разлад родителей (во всяком случае ему они твердили, что временный), внезапно принялся защищать ее позицию! – Не надо было! Он ведь подумал, что я тебя настраиваю!
– Не знаю, что он подумал, но сказал, что я могу не рассчитывать на карманные деньги.
Елена с трудом перевела дух. Она не знала, как реагировать. Отчитать сына и запретить ему впредь лезть не в свое дело? Похвалить Артема за то, что тот заступился за мать? Ведь Руслан явно ее осуждал, раз мальчик не выдержал и высказался! «И вообще, почему я должна зажимать ему рот? Это сделает из него лицемера. Пусть говорит то, что думает, без оглядки на авторитеты!»
– В другой раз не спорь с отцом, – сдержанно произнесла она, наконец собравшись с мыслями. – Есть вещи, которые ты еще не можешь понять.
– Да все я понимаю! Мам, так как насчет денег? Мне нужно внести их на этой неделе.
– Сегодня уже четверг… Ты не мог сказать раньше?
– Мам, я забыл…
Голос сына показался ей таким несчастным, что Елена просто не могла дольше сердиться. Она сдалась.
– Ладно, сынок, привезу деньги в воскресенье. Где-нибудь перехвачу.
– Это поздно! Хотя бы в субботу утром!
– Ох, ну хорошо! Ты умеешь взять за горло!
Разом повеселев, Артем торопливо попрощался, заявив, что урок уже начался. Положив трубку, Елена задумалась. Раздобыть десять тысяч рублей взаймы за пару дней было не такой уж сложной задачей. Но лишь на первый взгляд. Занимать у кого-то на новой работе она считала невозможным. Дать новый повод для сплетен, вызвать насмешки? Попросить у Веры? Она вечно без денег, одна растит детей, бывшие мужья ей не помогают. Старшая горничная не раз признавалась, что, если бы не чаевые, ей бы никогда не удавалось сводить концы с концами. Родители живут на пенсию, и потом, после расставания с мужем Елена старалась поменьше с ними откровенничать. Попросить денег – значит вызвать новую волну упреков в том, что она из-за чепухи развалила прекрасную семью. Начнутся злорадные вопросы: «Ага, уже в одиночку не справляешься? Денег стало не хватать? Прежде этого не было… Теперь сама видишь – каково это, тянуть ребенка в одиночку!» Кого же просить? Кого?!
Она знала, кто одолжил бы ей эту сумму моментально и без рассуждений. Но просить Михаила было для нее так же немыслимо и унизительно, как Артему – отца. «Обращаться с просьбой к человеку, которого только что смешала с грязью, значит, быть еще хуже его! А Михаил бы дал. У него всегда были деньги. Сколько он на меня тратил, как ухаживал! Никогда в жизни у меня ничего подобного не было и никогда уже не будет, наверное. Я превращусь в невротичку, замученную ночной работой, интригами и семейными дрязгами. Скоро никто на меня и не взглянет!»
Ей удалось поспать еще пару часов, не больше. Прежде даже сон урывками ее освежал, теперь же, собираясь вечером на работу, Елена чувствовала себя разбитой. Приняв душ, набросив халат и подсушивая волосы феном, она неохотно разглядывала свое отражение в зеркале. Иногда на нее находила жажда самобичевания, и тогда женщина находила свое лицо чересчур обыкновенным, глаза – слишком круглыми, из-за чего они имели удивленное выражение, даже если Елена ничему не удивлялась. «А мой рост? Метр семьдесят восемь, всех выше, как дылда-переросток в школе… С таким ростом надо обладать другим характером, сильным, лидерским. А мне постоянно хочется забиться в щель, никого не раздражать, никому не мешать… Вот сейчас опять поеду в отель командовать, читать нотации, наживать врагов… Сделали из меня козла отпущения, отдуваюсь за чужие грехи, да еще доносы на меня пишут! Вера будет утешать, скажет, что без этого нельзя, все гостиницы одинаковы… А мне-то не легче! Знать, что за каждым твоим движением следят и всякую минуту готовы подставить подножку!»
То, что до отеля пришлось добираться на общественном транспорте, окончательно испортило Елене настроение. Она приехала на работу с опозданием и вошла в вестибюль с таким перекошенным лицом, что встретившийся ей Сергей, кативший тележку с чемоданами отбывающих постояльцев, пытливо сощурился и бесшумно присвистнул. Елена ответила ему яростным взглядом. Она была убеждена, что этот наглый мальчишка и есть главный автор доносов, поступающих к управляющему.
Об убийстве в люксе к этому часу знали все поголовно. Причем, как с ужасом убедилась Елена, не только персонал, но и гости. Оказалось, днем приезжал следователь в сопровождении съемочной группы. Его выступление на фоне панно записывалось для криминальных новостей. Впервые сюжет прошел на одном из центральных каналов три часа назад, и был уже два раза повторен.
– Мы прославились, – криво улыбалась Вера, затащившая приятельницу в бельевую, чтобы поболтать без лишних глаз и ушей. Их дружба уже стала заметна, а как пояснила старшая горничная, любые личные отношения между персоналом не приветствовались. – У меня тоже интервью взяли, я сегодня и днем работала, подменяла. Только вот все вырезали, одну фразу оставили. Я так глупо выгляжу по телевизору!
– Скажи, номер опять опечатали?
– А то! Все приклеили обратно. А тебе не все равно?
– Мне-то разницы нет. – Елена прикусила нижнюю губу, вспомнив, как умоляла ее о помощи художница. – А панно там осталось?
– Наверное, – пожала плечами Вера. – С собой они ничего не увезли. Да, лифт опять сломался! Тот самый, который ты чинила. Значит, бракованный поставили. Его чини не чини, толку не будет.
– Вер, одолжи до зарплаты десять тысяч, – набравшись духу, попросила Елена, угадывая, какой будет ответ.
Та замахала руками еще прежде, чем подруга замолчала. На лице старшей горничной отразился преувеличенный ужас.
– Что ты, шутишь?! Да я еле тяну с детьми от и до, сама вечно занимаю. А что у тебя случилось?
– Ничего, – вздохнула Елена. – Обычные расходы… Сыну в школу деньги нужны.
– О, это бесконечная история, на школу никакой зарплаты не хватит! – согласно закивала Вера. – Да тебе хоть платят у нас, нет? Как в воду опущенная ходишь, похудела… Они такие, норовят с человека три шкуры снять, и чтобы все даром, даром… Это политика. Работай на них, теряй здоровье, да еще считай за великую честь и радость, что тебе разрешают здесь горб наживать!
– Мне платят ставку стажера, – призналась Елена. – Я рассчитывала не на такие деньги, конечно, но они обещали, что это продлится не дольше двух месяцев.
Вера всплеснула руками, глядя на подругу с материнской жалостью:
– Ты все еще стажер! Нечего сказать, выгодное дельце провернули… Иди сейчас же к Игорю Львовичу, он еще на месте. Требуй, чтобы тебя оформили как полагается! Этому стажерству конца не будет! Поверь, не ты первая, не ты последняя! Видишь, как они борются с кризисом? За наш счет! Меня-то не трогают, я опытный волк, а вот ты для них легкая добыча. И работу тебе теперь жалко бросить, столько сил вложила, столько надежд… Значит, будешь тянуть эту лямку за гроши столько, сколько им будет нужно. Чем раньше взбунтуешься, тем быстрее получишь нормальную зарплату!
– А если меня совсем уволят, когда заикнусь о деньгах? – с сомнением произнесла Елена, вспомнив утренний разнос у начальства. – Нет, лучше немножко подожду.
– Немножко! – Вера усмехнулась и, достав с полки стеллажа косметичку, вынула зеркальце, помаду и принялась подкрашивать губы. – Кого ты обманываешь? Еще год будешь трястись за свое место, работать чуть не даром, портить нервы и желудок, перекусывать ночью, на ходу… Днем-то у тебя больше аппетита не бывает. Не правда, что ли? Не отвечай, по себе знаю. Мы, ночные служащие, как летучие мыши. Днем висим вниз головой в каком-нибудь темном углу и пытаемся уснуть. Да только мы и спать уже путем не можем!
– Год я не выдержу, – искренне ответила Елена. – Ну, что делать… Попробую еще у кого-нибудь занять.
– Ты не занимай, а требуй! – Старшая горничная сложила накрашенные губы бантиком, словно собиралась поцеловать свое отражение в зеркальце. – Сама не понимаешь выгоды… Поэтому наши тебя и не боятся, не уважают. Вот если бы ты…
Елена присела на табурет, ютившийся в углу комнатки, среди огромных кип свежего белья, пахнущего цветочной отдушкой, и задумалась, перестав слушать приятельницу, ударившуюся в поучения. Вера не в первый раз разъясняла ей способы дополнительных заработков, существовавших в отеле. Для нее и для подчиненных ей горничных таковыми являлись в основном чаевые. Можно было также немного поддержать семейный бюджет, принося с работы пакетики с шампунем, мыльца и гели для душа, которые полагалось раскладывать по ванным комнатам «в том количестве, которое потребует клиент». Клиенты мужского пола, как правило, больше одного комплекта в день не требовали, а дамы и подавно обходились теми средствами гигиены, которые привозили с собой. Излишки шли в пользу горничных и практически не поддавались учету. Судя по всему, постояльцы отеля изводили за сутки десятки литров шампуня и килограммы мыла.
Был еще один, крайне непостоянный источник дохода, который мог возникнуть у горничной. Забытые вещи и деньги клиентов. Их полагалось сдавать администрации отеля, но так поступали не все, отлично понимая, что доказать вину в этой ситуации невозможно. Клиенты часто и сами не были уверены, где забыли свои вещи. Крупные суммы, как правило, горничные все же относили по назначению, боясь крупного же скандала. За это они получали небольшое вознаграждение. Возвращать же случайную купюру, завалившуюся за кресло, притаившуюся в углу шкафа или ящика стола, было как-то нелепо. Это воспринималось как негласные чаевые.
Сама Вера с упоением вспоминала счастливый случай из своей юности, когда она только начинала карьеру горничной. Иностранец, американский бизнесмен, уезжая, забыл в номере папку с документами. Прежде чем отнести их администратору, молоденькая Вера пролистала бумаги, просто из любопытства. Между двумя средними страницами она обнаружила пачку денег – пять тысяч долларов сотенными купюрами. В тот момент она страшно нуждалась, ее мать тяжело болела, годовалого сына Вера содержала одна. Гражданский муж, которому наскучила нищета и жизнь вчетвером, с женой, тещей и новорожденным пискуном, в одной комнате в коммунальной квартире, пропал. Девушка забрала деньги себе, папку отдала администратору и стала ждать расправы. Ей казалось, что грядет как минимум увольнение, боялась она и тюрьмы. Но американец, которого нагнали уже в аэропорту, страшно обрадовался, получив свою папку. Он пролистал страницы, убедившись в их комплектности, про деньги не заикнулся и передал для Веры банкноту в пятьдесят долларов, сообщив, что та спасла для него очень значимый договор с русскими партнерами, подписанный буквально за час до выезда из отеля. Девушка поняла, что деньги были вложены в папку в последний момент без его ведома и скорее всего являлись поощрительным «призом», о котором американец даже не догадывался.
– Но такое счастье бывает раз в жизни! – вздыхала она, заканчивая свой рассказ. – Наверное, увидал Бог мои слезы, послал спасение… Я тогда со всеми долгами расплатилась, мать прооперировала и сынишке кое-что осталось. Больше мне уже так не везло! Все какие-то мелочи, пустяки… Однажды вернула бриллиантовую брошку любовнице банкира из провинции, так тот даже наградных мне не выдал. Решил, наверное, что незачем тратиться, если я все равно до его жены не доберусь, ничего не расскажу. В общем, если ждать у моря погоды, здесь можно и ножки протянуть с голода… Тебе давно пора собирать с подчиненных дань. А как же?!
– Вер, как ты себе это представляешь? – опомнилась от своих невеселых раздумий Елена. – Вот сейчас я пойду и всем объявлю, чтобы сдавали мне по сто рублей в сутки? Или по двести? Сколько тут принято брать?
– Да хоть бы и по двести, – пожала плечами Вера. – С каждого ночного портье получишь, по этажам наберется тысяча двести в ночь. Горничных не имеешь права трогать, они мне сдают. Ресторан, спа-салон, солярий и магазины – опять же не твоя стихия. Но портье – это уж как водится. Должны тебе платить. Ты их босс.
– Вера, ты мне предлагаешь заняться рэкетом. – Женщину передернуло. Больше всего ее коробил спокойный тон, которым приятельница излагала этот план. – Подходить к людям и требовать с них дань… Я не смогу. Просто не смогу, понимаешь! Я со стыда умру!
– Значит, бери через посредников. Поручи собирать хотя бы Андрею Николаевичу, с шестого, его уважают, он тут старший.
– Да на меня и так кто-то доносы катает!
– Тогда пусть хоть не зря пишут! – парировала старшая горничная. Сунув косметичку обратно на полку, она придирчиво осмотрела свой накрахмаленный передник и с треском сбила с него несуществующую соринку. – А ты плюй и делай свое дело. Хочешь, я сама договорюсь с Андреем Николаевичем? Куда это годится: взрослый человек пашет по ночам, по двенадцать часов, без выходных и праздников за какие-то жалкие пятнадцать тысяч! Мне даже стыдно об этом говорить!
Елена с трудом убедила разгорячившуюся подругу ни во что не вмешиваться. Как ни заманчива была перспектива разом утроить свой доход, причем, не унижаясь перед начальством, женщина понимала, что никогда не решится на практику поборов.
– Ты просто овца! – сердито бросила ей Вера на прощание уже в коридоре, запирая бельевую. – Никто не будет тебя слушаться, пока ты не выкрутишь всем руки! Да, это жестоко, но ведь ты ни от кого не получаешь чаевых непосредственно! И что же, мириться с тем, что мальчишка коридорный зарабатывает в несколько раз больше тебя? Или портье получает вознаграждение за то, что вызывает в номер проституток? Да ты можешь в выходные брать с них и по пятьсот рублей в ночь, не лопнули бы, сдали! Не приживешься ты у нас!
– Сама вижу, – уныло ответила Елена.
Она сознавала, что предлагаемый выход единственный и ничего такого уж несправедливого в себе не заключает. На ее глазах служащие получали деньги от постояльцев за самые мелкие, ничтожные услуги или просто за красивые глаза и любезную улыбку. Русские гости могли оставить даже чрезмерно щедрые чаевые, иностранцы платили фиксированные суммы. Бывало, что очень богатые или знаменитые постояльцы не оставляли ничего. Историй о чаевых Елена наслушалась от Веры предостаточно. Та утверждала, что, едва клиент переступает порог номера, она уже может угадать, какой от него последует доход. Но помощнику ночного администратора чаевых никто не оставляет. Вера утверждала, что его доля входит в доход, получаемый портье и коридорными. То, что Елена до сих пор ничего не требовала, всех удивляло – по крайней мере в этом пыталась убедить ее старшая горничная.
Снова потянулась рутинная ночная смена. Занимаясь обычными делами, женщина спрашивала себя, что увлекательного она могла в них находить два месяца назад. Сделать выговор парням-коридорным, курившим и громко болтавшим в холле второго этажа. Перевести в другой номер постояльца, недовольного шумным соседом. Деликатно поговорить с шумным соседом, улыбаясь в ответ на хамские замечания и откровенную ложь. Поругаться по телефону со службой ремонта лифтов и потребовать составить акт о гарантийной замене оборудования. Для этого пришлось около полуночи звонить инженеру по техническому оборудованию гостиницы и получать его согласие. Трубку взяла супруга инженера, которая, прежде чем позвать мужа, устроила Елене пристрастный допрос. Женщина даже не возмутилась. Она отвечала так равнодушно, таким замороженным голосом, что даже ревнивая жена сдалась.
Елена как будто наблюдала за собой со стороны, следила за всеми действиями высокой, коротко остриженной голубоглазой женщины тридцати двух лет, одетой в черную юбку, белую блузку и лиловый форменный пиджак с вышитой эмблемой отеля на нагрудном кармане. Эта женщина больше всего напоминала ей автомат, внешне обреченный на вечное движение, пустой и инертный внутри. Она думала о том, что ей никогда не стать своей в этом мирке, где принято строчить доносы и собирать дань с подчиненных. О том, что нужно завтра же утром напроситься на прием к управляющему и поставить вопрос о зарплате ребром. О том, что уже полтора часа, как наступила пятница, в субботу утром Артем ждет ее с деньгами, а взять их по-прежнему негде. У нее все сильнее начинала болеть голова и время от времени накатывала странная, отупляющая слабость. Женщина знала, что виной тому череда бессонных ночей и нервных срывов, но ее не покидало ощущение, что она серьезно заболевает.
В два часа ночи Елена спустилась в кафе на третьем этаже и заказала большую чашку кофе-латте. Она устроилась в самом углу, под протяжно шумевшим кондиционером, за столиком для курящих, хотя сама не курила. Расположившись на плюшевом круглом диванчике, она потягивала кофе, пустым взглядом уставившись в чисто вымытую фарфоровую пепельницу с эмблемой отеля. На донышке, в крохотной лужице непросохшей воды отражалась висевшая над столиком лампа. За стойкой бара неслышно двигался бармен, красивый мужчина лет тридцати, похожий на испанского тореадора. Впрочем, он был родом из Ростова-на-Дону, как точно знала Елена, носил фамилию Козаченко и имел в родном городе жену и двух маленьких детей. Последнее обстоятельство не мешало ему любезничать с Верой, которая презирала мужской пол только в задушевных беседах с подругой.
«Скучно все про всех знать, – думала Елена, наблюдая за тающей в чашке молочной пеной. – Теряешь интерес к жизни. Если разобраться, притягательность имеет только то, что таинственно. Пока Михаил был для меня незнакомцем, способным на широкие благородные жесты, он меня очень занимал. Сейчас, узнав ему цену, я не влюблена ни капли. Вот эта ночная работа в большом отеле – сколько тайны она в себе заключала, как была похожа на мечту, на авантюру! И вот я увидела ее изнанку и думаю только о том, что жестоко просчиталась. Какое уж тут общение с интересными людьми со всех концов света! Какой там воздух дальних странствий! Я похожа на маленькую девочку, которая тайком от родителей села в автобус, надеясь, что он привезет ее в волшебную страну, а конечная остановка оказалась свалкой промышленных отходов, над которой даже чайки брезгуют летать…»
Кто-то подошел к столику вплотную, и Елена подняла взгляд. Рядом стояла худенькая женщина небольшого роста, в джинсах и растянутой черной футболке. Ее голова была повязана цветастым шелковым платком, глаза прикрывали большие дымчатые очки, и все же Елена сразу узнала Александру. А узнав, не удивилась, будто ожидала встретить ее здесь.
– Вот вы где, – отрывисто произнесла художница, без приглашения присаживаясь рядом на диванчик. – А я вас везде ищу. Пришлось заказать ужин в ресторане, чтобы был повод остаться в отеле после полуночи. Здесь недешево! Я вам звонила-звонила, но вы трубку не берете.
– Вы мне звонили? – озадаченно переспросила Елена, с начала смены ни разу не слышавшая звонка своего мобильного телефона. Похлопав по карманам пиджака, она убедилась, что телефона там и вправду нет. – Наверное, я забыла вытащить мобильник из сумки, а она осталась в раздевалке. Зачем вы меня искали? Только не повторяйте того, что я уже от вас слышала прошлым утром!
– Я не собираюсь ничего повторять, – сквозь зубы проговорила Александра, тиская в руках парусиновую сумку, испачканную красками. – Просто хочу вас убедить.
– Значит, я не ошиблась!
Елена попыталась встать, но художница с неожиданной силой усадила ее на место, стиснув руку выше запястья. Женщина была так ошеломлена, что даже не вскрикнула, глядя на свою соседку по столику расширенными от боли и изумления глазами.
– Не прыгайте вы и не шумите! – прошипела Александра, порывисто открывая карман сумки и выбрасывая на плюшевый диванчик бумажный конверт, туго перетянутый резинкой. Он лег как раз между женщинами, заметить его со стороны было невозможно. – Здесь двадцать тысяч рублей. Больше у меня просто нет! Вы мой последний шанс попасть в этот чертов номер, и я использую этот шанс, поняли? Использую или не знаю, что сделаю! Придушу вас, наверное!
Елена молча смотрела на нее, отмечая взглядом то, чего не заметила сперва.
Александра мелко дрожала, словно от холода, хотя в кафе было тепло, да и ночь для середины мая выдалась удивительно мягкой. У нее был больной, затравленный вид, и ее бледность, которая бросилась Елене в глаза при первом знакомстве, казалось, еще усугубилась.
– Для вас это так важно? – медленно, как во сне, проговорила Елена.
– Для меня больше ничего не важно в этой жизни, – мгновенно ответила та. – Если я туда не попаду, все кончено.
– Вы даете слово, что идете туда не затем, чтобы уничтожить какие-то улики? Даете гарантию, что не повредите панно и никто ничего не заметит? Вы ведь собираетесь только его осмотреть?
Александра молитвенно прижала руки к груди, будто произнося неслышную клятву. Елена в два глотка допила остывший кофе и поднялась:
– Идемте. Посмотрим, что удастся сделать.
Конверт она сунула в карман пиджака, и ей казалось в этот миг, что все немногочисленные посетители на нее глазеют. На самом деле никто не обратил внимания на двух женщин, покидавших кафе. Даже бармен, перетиравший полотенцем бокалы, был поглощен трансляцией повтора футбольного матча и не отводил взгляда от экрана телевизора, висевшего под потолком в углу. Елена видела этот матч два дня назад и знала счет. Муж приучил ее смотреть футбол, а с тех пор, как этим видом спорта всерьез занялся сын, она смотрела важные матчи, подстегиваемая личным интересом, мысленно ставя на место знаменитых футболистов Артема.
Сейчас, уже на пороге кафе, у нее возникло искушение окликнуть самодовольного красавца-бармена и сообщить ему счет, испортив удовольствие. Она не сделала этого только потому, что не желала привлекать внимания. Елена понимала, что идет на преступление, причем из корыстных соображений, но эта мысль перестала ее пугать. Она вдруг поняла, как можно обойти закон в буквальном смысле.
Глава 4
Номер 616, который до вчерашнего вечера занимала немецкая супружеская пара, все еще пустовал. Елена помнила, что ей мимоходом сообщил об этом Андрей Николаевич, с которым она сегодня уже виделась. Сейчас портье, по своему обыкновению, блистательно отсутствовал. В кафе его не было, и Елена предположила, что он с приятелями уединился в каком-нибудь пустующем номере и играет в покер. Она слышала от Веры, что служащие частенько развлекаются таким образом в глухие ночные часы, и от души надеялась, что игроки выбрали не этот люкс.
Зайдя на пост портье, она своим ключом отперла ящик стола и сразу увидела в соответствующей ячейке пластиковую карту с номером 616. Подойдя к двери люкса, вложила карту в замок и, дождавшись зеленого огонька, нажала на ручку. В номере было темно и тихо.
– Заходите, – шепнула она Александре, с тревогой прислушиваясь к тишине, царившей в коридоре. Из шахты лифта донесся шум – кабина поднималась наверх. Стараясь не думать о том, что предпримет портье, случайно заметив отсутствие карточки, она буквально втолкнула в номер замешкавшуюся художницу.
Войдя следом и закрыв за собой дверь, она включила свет и указала в сторону балкона:
– В 617-й номер можно попасть оттуда. Балконы граничат. Перила невысокие, перегородка без острых деталей. Балконную дверь можно открыть снаружи, там есть кнопка. Нажмите и входите. Если не боитесь – полезайте.
Александра бросилась на балкон, но спустя полминуты вернулась с искаженным лицом:
– Слишком высоко. Неужели нельзя было впустить меня через дверь?
– Как вы могли заметить, там печати. Я не настолько в себе уверена, чтобы снять их, а потом незаметно заново приклеить. Кроме того, оба ключа, основной и запасной, унес следователь. Есть универсальный ключ у охранника, но вы ведь не хотите привлекать третье лицо?
Александра стянула с головы платок и медленно потерла им висок, морщась, как от сильного приступа боли. Она присела на край постели, дыша тяжело, неровно, ей как будто не хватало воздуха. Елена встревожилась:
– Вам плохо? У вас нездоровый вид!
– Мне многое пришлось пережить сегодня, – глухо ответила та, уставившись на пастельные цветы, вытканные по краям ковра, устилавшего пол. – Я как в кошмаре оказалась, и у меня такое чувство, что ничего не удастся сделать. Я боюсь высоты, но даже не в этом дело… Я бы справилась с этим. Мне просто страшно. Дошла до самого конца и вдруг испугалась. Почему убили этого курьера? Вы не знаете?
– Нет, а вы? – Елена подошла и села с ней рядом. Ее тоже внезапно пробрала дрожь, будто откуда-то подуло стылым и застоявшимся воздухом подвала. – Вы хотя бы догадываетесь?
– Я боюсь догадываться. Боюсь предполагать.
– Вы боитесь… Значит, это может быть как-то связано с вами?
Художница сделала резкий жест, словно отталкивая неприятный вопрос:
– Не знаю, слышите, не знаю! Но почему-то же его убили? Он пробыл в Москве всего пару часов… Что за это время случилось такого, что его решили застрелить? – Александра бросала в пространство один короткий вопрос за другим, не ожидая ответов, продолжая бессознательно терзать скомканный платок. – Значит, он привез проблему с собой, как сказали бы американцы. Ведь его не ограбили, нет? Деньги целы? А личные вещи?
– Я правда никаких подробностей не знаю, – вздохнула Елена. – Говорят, сегодня шел сюжет в новостях об этом убийстве. Следователь давал интервью на фоне панно. Дело получило огласку.
– Из-за этого проклятого тщеславного мальчишки я потеряла доверие клиента! – Александра так рванула за концы платок, что шелк заскрипел у нее между пальцев. – Ему, конечно, лестно сняться на фоне вещи музейного значения, порассуждать об убийстве иностранного курьера! Небось надеется прославиться, звездочку получить! А я, как только сюжет прокатился в новостях, лишилась права реставрировать это панно! Хозяин прислал мне на карточку комиссионные, а на телефон – эсэмэску с вежливым разрешением проваливать! Конечно, он не был заинтересован в огласке! Так дела не делают! Теперь панно увезут, и никто никогда его не увидит! Кому его доверят реставрировать? Что это будет за человек? Может, просто какой-нибудь ремесленник, не имевший дела со старинным дубом… Покроет все химическим лаком, чтобы красивенько блестело, зальет все мелкие детали… Все, все пропало! И главное – Цирцею могут увезти уже завтра!
Елена искренне сочувствовала женщине, видя ее страдания, из разряда моральных переходившие уже в физические. Ей были понятны обида и отчаяние, переполнявшие художницу, так безжалостно оторванную от объекта своей гордости, от удивительной находки, сделанной на аукционе. «А она еще собиралась писать диссертацию!»
– Как вы назвали панно? – переспросила Елена. – Цирцея? Я правильно поняла?
– Да, Цирцея и свиньи, – уныло подтвердила Александра. – Если помните «Одиссею» Гомера, так звали богиню, у которой на острове гостил главный герой. Эта богиня превращала мужчин в свиней… Что, в общем, и простые смертные женщины исполняют с успехом, даже без всякого волшебства.
– Так вот что это за сюжет! – обрадовалась Елена. – А я-то гадала, при чем тут свиньи, какая странная голая пастушка!
– А в каталоге панно значилось под названием «Семь смертных грехов». – Видя интерес собеседницы, художница оживилась, на миг отвлекшись от своих мрачных мыслей. – Впрочем, там все переврали. Свиней-то семь, ну, антиквар, продававший панно, и решил, что это аллегория. Якобы эти свиньи олицетворяют тщеславие, зависть, гнев, уныние, скупость, чревоугодие и расточительность. А пасет их голая девка, символизирующая весь женский пол, который, как известно, средоточие всех мыслимых грехов и соблазнов. В общем, аллегория вполне в духе Позднего Возрождения или Эпохи Просвещения, да только вымышленная от начала до конца. У меня, когда я прочитала это описание, прямо в глазах потемнело. «Семь смертных грехов» неизвестного мастера из Брюгге конца восемнадцатого века, как же! Панно из резного черного дуба, обнаженная женщина с семью свиньями – это Ван Гуизий и его знаменитая Цирцея, которую никто не мог найти после смерти мастера! Я сразу поняла, о чем идет речь. А когда на последние деньги рванула в Бельгию, осмотрела перед аукционом панно, сомнений не осталось. И понимаете, ни единая душа не подозревала, что на самом деле представляет из себя этот лот!
– Я хочу вернуть вам деньги. – Опомнившись, Елена достала из кармана перетянутый резинкой конверт и протянула его художнице. – Сама не понимаю, что на меня нашло, когда я его схватила. Затмение какое-то… Мне в данный момент очень нужны деньги, вот я и…
– Оставьте себе, – угрюмо бросила Александра. – Договорились же.
– Тогда я возьму только десять тысяч взаймы и обязательно верну!
Елена открыла конверт, торопливо достала оттуда десять купюр и сунула их в карман, а вторую половину взятки почти насильно вручила Александре. Та отправила конверт обратно в сумку с таким равнодушным видом, словно эти, по ее словам, последние деньги не имели для нее никакого значения.
– Решено, – заявила художница, сбрасывая на ковер туфли и поднимаясь. – Я полезу через балкон. Сорвусь, ну что ж? Так тому и быть.
– Вы шутите? – забеспокоилась Елена, также вскакивая. – Я же вас подстрахую, туда и обратно! Не смотрите вниз, и все получится.
– А вы удержите меня? – с надеждой спросила Александра, оглядывая собеседницу, которая была на голову ее выше.
– Будьте спокойны. Да это детская забава, мы с подружками лет в двенадцать обожали лазать по балконам! Пока нам задницы не надрали, идиоткам!
На губах Александры мелькнуло подобие бледной улыбки. Художнице было очень страшно, и она так вцепилась Елене в запястье, перекидывая ногу через перила балкона, что та с трудом удержалась, чтобы не взвизгнуть. Александра, хотя и была очень худой и невысокой, оказалась страшно неуклюжей. Она будто одеревенела, ее пришлось буквально переталкивать на соседний балкон. При этом Елена сама так сильно перегнулась через перила, что рисковала вывалиться. Наконец художница оказалась на балконе соседнего люкса. Теперь она возилась, пытаясь открыть балконную дверь. Елена, показавшая ей на примере двери номера 616, как это делается, раздраженно хмурилась, прислушиваясь к шорохам и вздохам за тонкой пластиковой перегородкой.
– Кнопка под ручкой, – прошептала она, потеряв терпение. – Нажмите и поверните ручку.
Из-за перегородки показалась Александра.
– Я жму, жму… Не открывается. Заперто с той стороны.
– Кнопка затем и существует, чтобы отпереть дверь, если ее случайно заперли изнутри, из комнаты. Все предусмотрено.
– Значит, сломалась. Что делать?
– Тогда лезьте в окно! Отожмите створку и лезьте! Вы хотите туда попасть или нет?!
– Да чем отжать? – В голосе художницы слышалась паника. – Как?!
Елена вернулась в номер, огляделась и схватила с калошницы, стоявшей у входной двери, длинную латунную ложку для обуви. Вернувшись со своим трофеем на балкон, она протянула его Александре:
– Всовывайте в щель, на уровне ручки, и жмите потихоньку. Должно получиться.
– Я взломщица, по-вашему?!
– Я тоже нет, но надо же что-то делать.
Елена смолчала в ответ на язвительное предложение Александры перелезть вслед за ней и попробовать открыть окно самой, и та снова исчезла за перегородкой. Елена предвидела долгую и безуспешную возню, но художница справилась неожиданно быстро, почти мгновенно. Слабо скрипнула открываемая створка, и Александра уронила ложку, громко зазвеневшую на полу, облицованном плиткой. Потом все стихло.
Убедившись, что художница проникла в номер, Елена присела на пластиковый стульчик, стоявший на балконе, и приготовилась ждать. Ее беспокоило и странно возбуждало ощущение опасности, своей причастности к нарушению закона. Она ощущала себя как во сне, где все ценности и условности перемешались, утратив привычное значение. Можно было помочь кому-то проникнуть в опечатанный милицией номер, потому что этот «кто-то» имел больше всего прав прикоснуться к найденному им старинному сокровищу. Можно было открывать двери, которые должны оставаться запертыми, и влезать в окна. Это все тоже было из сна, и работало по его законам.
Сощурившись, женщина смотрела на широкий освещенный проспект, видневшийся в конце переулка. Она, если выдавалась свободная минутка, любила наблюдать за ночной жизнью улицы, так непохожей на дневную. Ночью, казалось ей, все приобретало другой, особенный смысл. Вот по оранжевому от света фонарей асфальту пролетела машина с немыслимой для дня скоростью. Миг – и она скрылась за углом. Кто в ней сидит, куда торопится? Навстречу кому или чему? Счастлив этот человек или несчастен? Машина появилась в поле зрения Елены лишь на секунду, и ее странно забавляла мысль, что водитель не догадывается, что кто-то в эту секунду наблюдает за ним, думает о нем. «Ведь так всегда – мы даже понятия не имеем, что кто-то на нас смотрит, пытается угадать наши мысли. Нам кажется, что никому мы не интересны в огромном городе, но нет, кто-то всегда смотрит на нас…»
Это тоже были особенные, ночные мысли, которые никогда не посещали Елену днем. Придвинувшись к перилам, она засмотрелась на тоненькую девушку в белом блестящем платье. Та появилась из-под козырька отеля и, громко цокая каблуками по сухому асфальту, направилась в сторону проспекта. Это была проститутка-одиночка, закончившая смену рано, в третьем часу утра. Елена успела привыкнуть к таким девушкам, мелькающим то в ресторане, то на этажах, и давно уже не испытывала стеснения, если ехала в лифте вместе с какой-нибудь из них. Ночные бабочки – часть жизни отеля, огромного здания, начиненного человеческими капризами и желаниями, которые имеют тенденцию обостряться, когда человек находится вдали от дома. И эта девушка, которая не привлекла бы ее внимания, встреться она Елене в коридоре, теперь заняла ее мысли. Белая тонкая фигурка, неторопливо идущая по пустынной улице, была похожа на привидение, плывущее мимо спящих стеклянных витрин. «Ночью все кажется красивее, лучше, чем есть. Кажется, во всем заключена тайна. А на самом деле, это обычная усталая проститутка. Никаких тайн».
На соседнем балконе послышался шорох. Елена вскочила и перегнулась через перила, протягивая руку:
– Ну, все? Окно прикройте, не забудьте.
Однако Александра не сделала ответного движения. Остановившись прямо за пластиковой перегородкой, она шумно и порывисто вдыхала воздух и, казалось, никак не могла набрать полную грудь. Услышав эти звуки, Елена испугалась. Она уже чувствовала – что-то пошло не так, как задумано.
– Панно там нет, – глухим шепотом проговорила наконец художница. – Что же это? Вы говорили, оно в номере!
– Я так считала… – Елена почувствовала, как кровь отхлынула от щек. – Вы хорошо смотрели?
Она сама понимала, что едва ли возможно проморгать такую громоздкую вещь, и произнесла это от растерянности, а не всерьез. Вероятно, Александра сумела передать ей свой трепет перед творением Ван Гуизия, потому что Еленой овладело ощущение свершившейся катастрофы. Также (она не могла себе объяснить почему) ее мучило сознание собственной вины.
– Пожалуйста, дайте руку и перелезайте сюда, – тихо попросила Елена, едва опомнившись. – Прошу вас, не волнуйтесь заранее. Еще ничего страшного не случилось.
На соседнем балконе раздался резкий гортанный звук, похожий на хрип, который издает ворона, прочищая горло в оттепель. Затем скрипнула створка окна. Александра явно вернулась в номер, потому что больше не отвечала на отчаянный шепот своей сообщницы. И вдруг Елена, перегнувшаяся через перила, услышала грохот захлопнувшейся двери. Она бросилась вон из номера, едва успев закрыть балкон и на бегу схватить туфли Александры.
Ее догадка оказалась верна. Художница не стала второй раз утруждать себя лазанием через балконные перила, а вышла из 617-го номера попросту, через дверь. Для этого требовалось всего-навсего нажать дверную ручку. Изнутри замок открывался автоматически, без карточки.
Александра босиком шла к посту портье, скручивая платок в жгут на уровне груди, словно собираясь кого-то задушить. Андрей Николаевич, как назло, вернулся. Увидев женщину, вышедшую из опечатанного номера, он вскочил с кресла и поедал ее вытаращенными глазами, прижимая к уху телефонную трубку. Заметив Елену, портье округлил глаза еще больше. Он вопросительно ткнул пальцем в Александру, которая подошла к нему уже вплотную.
– Я все объясню, никуда не звоните! – Елена подбежала и, задыхаясь, вцепилась в локоть художницы свободной рукой. Другой она прижимала к груди туфли. – Сейчас что-нибудь придумаем! Обуйтесь для начала!
Александра развернулась и, сжав губы, толкнула женщину в плечо, да с такой неожиданной силой, что та покачнулась. Устоять на ногах Елене позволила только существенная разница в росте и весе с нападавшей стороной. Портье издал удивленное кряканье и осторожно положил трубку на рычаг аппарата. Этот телефон обслуживал внутреннюю сеть отеля.
– Где… мое… панно? – низким угрожающим голосом обратилась к нему Александра. – Куда вы его увезли?!
– М-м-м… – Портье заглянул в регистрационный журнал, но явно для вида.
Елена понимала, что он тянет время. «Уже вызвал службу безопасности! Успел набрать по быстрой связи!» Она поспешила вмешаться:
– Андрей Николаевич, если вы уже кому-то позвонили, немедленно отмените вызов!
– А вы уверены? – Портье перегнулся через стойку, с подозрением разглядывая босые ноги художницы.
Елена раздраженно бросила на пол туфли:
– Да обуйтесь же, тут не Вудсток! Что за вид!
– Где мое панно?! – зло повторила женщина, не обращая на нее внимания. Ее лицо искажала гримаса ненависти и отчаяния. Она слегка постукивала зубами, ее колотила нервная дрожь. – Вы обязаны мне ответить, понятно?!
– Андрей Николаевич, где это несчастное панно? – через голову художницы спросила портье Елена, видя, что тот не собирается отвечать Александре. – Правда, когда его успели увезти и куда?
Читать бесплатно другие книги:
