Обман Инкорпорэйтед (сборник) Дик Филип
– Ты не больше моего в это веришь. Я вижу, когда время пришло. Для тебя оно пришло. И ты тоже это знаешь. Вот почему ты сменил свою дурацкую рубашку.
– Я просто хочу хорошо выглядеть.
– Зачем? Я пытаюсь говорить с тобой, но это трудно. Может, мне и сказать-то нечего. Я все роюсь в памяти, ищу чего-нибудь. Знаешь, женщины иногда такие странные. С ними ничего никогда заранее не знаешь. Так что приходится идти вперед ощупью. Но твоя проблема в другом. Может, она совсем не такая, как у меня.
– Моя проблема?
– Ты слишком молод. А я слишком мал. Забавно. А вот через донышко стакана все люди одного роста.
– И что?
– И одного возраста. Так что тебе станет куда легче. Это хороший виски. Из самых лучших. Возьми. Спросишь ее, может, она захочет. Она тебе скажет сама.
– Нет, спасибо.
– Так тебе еще долго придется лезть в гору. Это не простой маршрут. Особенно для первого раза. Слишком много контрольно-пропускных пунктов. Они сами их устраивают. – Голос Верна затих, перейдя в вялое бормотание. Он осел на кровати. – Ты идешь, а они их прямо перед тобой ставят. Только пройдешь один, глядишь, другой уже готов. Так что, пока доберешься до верха, устанешь. Слишком устанешь. А для этого надо иметь чуток энергии. Иначе зачем вся эта маета?
Он умолк, тупо глядя перед собой.
– Но это еще не все.
Карл ждал, одной рукой сжимая рукопись, другой не отпуская ручку двери. Верн долго молчал, весь в своих мыслях. Наконец он очнулся.
– Это не все. Есть еще кое-что. Женщины – это комплекс. Их никогда не понять до конца. Так что будь начеку, когда они рядом. Жаль, что у тебя так мало времени. Я бы тебе кое-что порассказал. Знаешь, когда я был в твоем возрасте, со мной случилась забавная вещь. Не забыть тебе потом рассказать. Мне было тогда девятнадцать.
– Значит, я старше.
– Я работал в универмаге Вайнберга. В бухгалтерии. Встретил там девушку, высокую, светловолосую. Глаза голубые. Волосы мягкие. Господи, до чего хороша была, маленькая сучка. Эллен как-то там. Даже фамилии не помню. Давно это было. Она была моей первой. Это случилось прямо у меня в комнате. Помню, трясся я как осиновый лист. Еле двигался от страха. Шел дождь. Это я помню. На улице шел дождь. Лило как из ведра. Холодно было. Промозгло. А мы с ней в постели, тепленькие, как два гренка. И долго так продолжалось. Мы лежим, а за окном дождь. Целую вечность.
Верн закрыл глаза.
– Ну? – сказал Карл.
Верн пошевелился. Поднял голову, моргая.
– Продолжайте.
Верн сел прямо.
– Уверен, что возьмешь «Джона Джеймисона»? Хорошее пойло. Согреет.
– Нет.
– Ты делаешь ошибку. Спиртное бросает отблеск на все вокруг. Придает всему очаровательное сияние. Все становится таким мягким. Податливым. Не твердым. Что угодно можно согнуть.
Верн снова сполз.
– Я устал. Ты иди. Повеселись. Удачи тебе. Кто знает? Может, у тебя все пройдет хорошо. После небольшого подготовительного этапа. Может, она как раз то, что надо для начала. – Верн зевнул, окончательно раскисая. – Насколько я помню, с ней не было проблем. С иными бывает. Со всеми по-разному. – Его голос замер.
– До свидания, – сказал Карл. Он вышел в коридор. Дверь за ним захлопнулась.
Верн лег. Снаружи удалялись шаги Карла. Стало тихо. Верн с трудом поднялся, вытянув себя из сна. И снова зевнул.
– Господи. – Встав на ноги, он подошел к комоду. Постоял, покачиваясь с носка на пятку, почесал пах. Потом рыгнул. – Господи. Что ж, намерения у меня были добрые.
Он взял бутылку «Джона Джеймисона» с комода. И пошел в ванную за стаканом.
Карл шел очень медленно, неся рукопись под мышкой и ощупью находя дорогу. Некоторое время он думал о том, что сказал ему Верн. Но вскоре всякие мысли словно испарились из его головы.
Он посмотрел в небо. Впереди на его фоне маячил контур здания, медленно заваливаясь вправо по мере приближения. В голове у него было пусто. Рука крепко сжимала манускрипт. Как странно! Он попытался вспомнить, что говорил ему Верн, но слова не шли на ум. Он совсем расслабился. Мозг отдыхал. Фиолетовое небо, почва под ногами, огромные неясные силуэты вокруг – все было восхитительно и таинственно. Все мешало сосредоточиться.
Он остановился, перевел дух. Потом продолжал идти, все быстрее с каждым шагом.
Его ботинок стукнулся обо что-то. Это было крыльцо, нижняя ступенька. Громоздкое деревянное здание прямо перед ним затмевало половину неба, закрашивая черным фиолетовые сумерки.
Карл постоял. Воздух был свеж и прохладен. Ветерок обдувал его, шевеля попутно ветки деревьев, посаженных вдоль общежития. Было слышно, как ветки трутся друг об друга в темноте. И никаких других звуков. Только деревья и ветер.
Карл начал подниматься. Он ставил ногу на каждую ступеньку, медленно и осторожно, держась рукой за перила. Почти торжественно. Как будто принимал участие в какой-то процессии. Возглавлял религиозное шествие, медленное, сосредоточенное и серьезное. Зажав под мышкой рукопись, как дар.
На площадке он остановился. Отдохнул. Почему все кажется ему таким торжественным? Почему он придает так много значения этому событию? Ведь он делает то же, что и раньше, несет рукопись Барбаре, чтобы почитать.
Но чувство торжественности не уходило. Может быть, это из-за Верна. Он своими словами сделал все таким значительным и мрачным. Хотя в том, что он испытывал сейчас, не было ничего мрачного. Или жестокого, нисколько. Это был трепет, чистейший трепет, как в церкви. Словно он готовился войти в храм.
Храм. Карл поднял глаза на дом. А он идет с дарами. Процессия, медленно петляя, тихими торжественными шагами подходит к храму. Дары, священный предмет, несут, крепко зажав в руках.
Тут ему стало смешно. Его коричневый бумажный сверток, перевязанный бечевкой, – священный предмет? Во всем его трактате не было ни слова о святости. Он был слишком спокоен, слишком интеллектуален, чтобы стать объектом поклонения. Слишком безжизнен.
Но жизнь существовала, она окружала его со всех сторон в ночи. Звезды, загоравшиеся на небе. Они были живые. Ветер и деревья. И едва различимый, тонкий желтый световой контур посередине темной стены. Очерк окна Барбары. И конечно, он сам был живой. По крайней мере в каком-то смысле.
Карл вошел в дом. Ощупью поднялся по лестнице на второй этаж. Да, он живет. Особенно в последнее время. С той самой минуты, когда, стоя на берегу под ярким солнцем, он смотрел на девушку, плескавшуюся в воде. С тех самых пор он чувствует себя особенно живым. Но какой в этом был смысл, он не знал. В чем-то это было для него тайной.
Он подошел к двери Барбары и постучал.
Дверь отворилась.
– Входи, – сказала Барбара.
Карл помешкал.
– Ладно.
– Входи же!
Он медленно перешагнул порог. Барбара закрыла за ним дверь. Остановившись посреди комнаты, он робко озирался.
– Как здесь красиво.
– Спасибо. – Барбара прошелестела мимо. Ее лицо и волосы сияли, отражая свет лампы в углу. Как будто она сделала прическу. На ней была блузка в цветочек и черные слаксы. И босоножки. Карл бросал на нее взгляд за взглядом, пока она двигалась по комнате, поправляя что-то в одном месте, потом в другом.
– Правда, очень красиво.
– Клади свою книгу.
– Хорошо. – Он положил рукопись на столик у кровати. Барбара украсила комнату кусками материи разных цветов. Смотрелось богато и красиво. Карл робко присел на краешек постели.
– Я прямо в себя прийти не могу. Драпировки. Картины. И цветы.
Барбара стояла у окна. Побарабанила по стеклу пальцами.
– Холодно снаружи, да? – На стекле собралась влага. Она задернула шторы.
– Да. Там холодно. – Карл развернул манускрипт. Коричневую бумагу и бечевку сложил на пол. Барбара казалась спокойной и сдержанной. И молчаливой.
– Я не брошу этот мусор здесь. Заберу с собой, когда буду уходить. Не хочу портить комнату.
– Здесь не так уж красиво. – Барбара села напротив него, в кресло.
– По-моему, здесь великолепно.
– Спасибо. – Она коротко кивнула.
Карл сел спиной к стене, раскладывая бумаги. Пружины под ним скрипнули. Он скорчил гримасу.
– Не обращай внимания. Они всегда так.
– Ладно. – Он устроился поудобнее. – Начинать?
– Уже?
Он моргнул.
– Ну, я…
Вдруг Барбара вскочила. Схватила два маленьких стаканчика с комода и принесла их на столик у кровати. Из какого-то угла комнаты достала бутылку вина и откупорила ее.
– Что это? – спросил Карл.
– Бургундское.
– А.
– Ты не любишь бургундское?
– Я… – Карл помешкал.
Барбара опустила бутылку.
– В чем дело?
Карл не знал. Он пробовал найти причину, но все его мысли перепутались, в голове стоял туман.
– Извините. Да, я выпью немного. Спасибо большое.
Барбара наполнила оба стаканчика и закрыла бутылку пробкой. Подала Карлу его стакан.
Карл сделал глоток.
– Приятное.
– Да. Это хорошее вино. – Барбара снова села. Оба сидели молча, потягивая из своих стаканов, ни один не заговаривал первым. Наконец Карл пошевелился.
– Что ж, наверное, я все же начну.
– Прекрасно.
– Вы – вы ведь хотите послушать? Я не хочу навязываться. Уже немного осталось.
– Конечно, я хочу, чтобы ты мне почитал. Я ведь сама просила тебя об этом. Забавный ты, Карл.
Карл взял свои бумаги. В комнате было темновато. Только небольшая лампа горела в углу. От этого краски на драпировках и картинах выглядели еще сочнее и глубже. Комната была очаровательна, но читать было трудно. На Барбару свет тоже почти не падал. Ее глаза казались большими и темными в полумраке.
Карл улыбнулся ей.
– Ну, поехали.
Барбара откинулась на спинку кресла, скрестила ноги. Руки сложила на коленях. Карл почувствовал, как его сердце забилось чаще. Начав читать первую страницу заключительной части своего трактата, он с изумлением обнаружил, что его голос сел и слегка охрип.
Почитав немного, он заметил, что Барбара, кажется, нервничает. Он опустил страницу.
– Что такое?
Барбара встала.
– Я тебя почти не слышу. Подожди. – Она подошла и села на кровать рядом с ним. Скрипнули пружины. Карл почувствовал, как провис матрас.
– Слабовата, да? – пробормотал он смущенно. И отодвинулся подальше. – Извините, у меня, кажется, сел голос.
– Ничего страшного. Продолжай. – Барбара вытянулась на кровати, прижавшись плечами к стене. Карл бросил на нее взгляд. И продолжал читать.
Слушая голос Карла, Барбара чувствовала, как ее клонит ко сну. Прижавшись к стене, она слышала тихий, напряженный шепот, который исходил от него, пока он сидел, склонившись над своей рукописью, лежавшей у него на коленях. Слова теряли смысл, сливаясь вместе до полной неразличимости. Но это не имело значения.
Она наблюдала за ним сонными глазами. Лицо Карла было серьезно, сосредоточенно, губы двигались. Эти странички так много значили для него. Он так долго трудился над ними. Читая, он сжимал страницу обеими руками, точно боялся, как бы с ней не случилось что-нибудь, как бы она не улетела и не затерялась.
– Для тебя это так важно? – внезапно спросила она.
Карл вздрогнул.
– Что? – Он опустил страницу.
– Твой доклад так важен для тебя? Ты так крепко его держишь.
Карл обратил внимание на свои руки.
– И правда.
– Я не имела в виду, чтобы ты перестал. Читай.
– Нет. Горлу надо немного отдохнуть. – Он положил страницу, с которой читал, к остальным, на колени. Она обратила внимание, как он постарался обращаться с ними как можно небрежнее. Как будто ему все равно.
– Я вовсе не хотела тебя критиковать. Просто спросила. Мне было интересно, что творится у тебя в голове.
Карл задумался о том, что у него там происходит, но, похоже, ответа не нашел.
– А зачем? – спросил он.
– Наверное, потому, что ты мне нравишься.
– Правда?
– Да. Что странно. Обычно я не люблю людей. Я всегда старалась держаться от них подальше. Сама по себе. Сколько себя помню.
Карл кивнул.
– Карл, а какой была твоя мать?
– Моя мать? Ой, даже не знаю, что сказать. Очень деловая. Мне она не нравилась. У нее была работа в отделе кадров. Она проводила собеседования. Когда я вспоминаю ее, то всегда представляю, как она сидит за столом, в очках, с бланками в руках. А перед ней лежит остро отточенный карандаш и резинка.
– Она уже умерла?
– Погибла в автокатастрофе, когда я был еще совсем маленьким.
– Кажется, ты мне говорил. Прости.
– Я по ней не скучал. Жил с дедом и бабкой, пока не начал сам зарабатывать себе на жизнь. По-настоящему я любил только отца. Он играл в гольф и носил старую кепку. У него был старый «Форд» модели Т. Мы с ним частенько ездили за город, на пикник. Может, поэтому я так люблю лес. Он умер, когда мне было всего шесть. Странно. Я так давно о нем не думал. Я помню его голос. Он был такой раскатистый, громкий. И сам он был огромный. Как башня.
– А у тебя в школе было много девушек?
Карл долго не отвечал.
– Не очень. Пару раз я ходил на свидания. А в основном был слишком увлечен своими книгами и всем прочим.
– А в кого-нибудь конкретного ты влюблялся?
Карл вспыхнул.
– Нет.
– Не хочешь рассказывать?
Он промолчал. Его лицо покраснело.
– Прости меня. – Барбара тронула его за руку. – Я не хотела ничего у тебя выведывать. Просто мне интересно про тебя знать. Что с тобой происходило в жизни. Ты ведь не возражаешь? Или лучше не будем об этом говорить?
– Иногда мне трудно говорить… с женщиной.
Барбара улыбнулась.
– Ладно, не буду тебя заставлять. Продолжать будешь?
– Продолжать?
– Читать. Твой трактат.
Карл вцепился в него.
– Да, еще почитаю. – Он быстро нашел место, на котором остановился. – Я продолжаю.
Барбара снова откинулась спиной к стене. В комнате было тепло и тихо. Она прикрыла глаза.
– Так уютно. Так славно лежать и слушать, как ты читаешь. У тебя красивый голос. Его приятно слушать. Он меня расслабляет. А я была так напряжена все последние дни.
– Спасибо. – Карл прокашлялся. И продолжал читать, медленно и четко произнося слова, не глядя на девушку рядом, но не сводя глаз со страницы.
И снова ее потянуло в сон. Она пыталась сосредоточиться, но ничего не могла разобрать в том, что он читал.
Что они значили? Все эти идеи, слова, тщательно продуманные предложения. Она все быстрее погружалась в сон. Веки стали как каменные. С каждой секундой сознание все больше затмевалось, тело становилось неподвижным, бесчувственным. Она ничего не могла с собой поделать.
Краем глаза Карл взглянул на девушку. Ее вид, когда она лежала так близко к нему, наполнял его чувством собственной значительности. Он был рад, что читает именно ей. Она была первой слушательницей его трактата. Он был счастлив. Барбаре он нравится. Она сама так сказала. Давно уже ни одна девушка не говорила ему ничего подобного. Говорила ли ему хоть одна девушка что-нибудь подобное? Он стал вспоминать, но так и не вспомнил. Может быть, это случилось впервые.
Карл читал и читал, счастливый, довольный тем, что сидит с листками на коленях, вокруг него комната переливается цветами в полумраке, а рядом с ним на постели лежит неподвижная девушка. Это было очень приятно. Барбара права. Он тоже чувствовал расслабленность. Приятное ощущение. Теплое, как приглушенные цвета комнаты.
Некоторое время спустя он отложил манускрипт и перевел дыхание. Он кончил. Прочитал ей все лучшие фрагменты. Больше читать было нечего. Он повернулся к ней.
Барбара спала. Она сидела, частично привалившись к стене, руки бессильно лежали на коленях, тело обмякло, голова склонилась набок. Рот был слегка приоткрыт. Грудь мерно вздымалась и опускалась под цветастой блузкой.
Карл был потрясен. Его затопило отчаяние. Он смотрел на нее. Она не шевелилась.
– Господи! – воскликнул Карл. – Господи боже!
Глава 19
Барбара пошевелилась и немного повернулась во сне. Карл смотрел на нее сверху вниз. Как такое могло быть? Как она могла заснуть? Это казалось ему невозможным.
Глубокая печаль охватила Карла. Волна отчаяния и горя затопила его. От тишины в комнате ему хотелось кричать. Онемевшими пальцами он собрал свои листки и положил на стол.
Барбара лежала, вытянувшись, на кровати, одна рука на груди. Она была красива. Тоска Карла начала потихоньку отступать. Он разглядывал лежащую. До чего у нее странное лицо. Совсем не миловидное. Черты жесткие, нос несколько крупноват, зубы кривые и неровные. Зато волосы густые и глубокие. А кожа чистая и гладкая. В блузке и слаксах она казалась совсем стройной. Тяжеловесность, которую он заметил в ней в тот момент, когда смотрел на нее в воде, куда-то исчезла. Она была податливой и гибкой, как спящий зверь. Ее недвижное тело было округлым, полным и завершенным.
Она была рядом. Он мог коснуться ее, если бы захотел.
Его взгляд сосредоточился на ее руке, которая лежала всего в нескольких дюймах от него. Пальцы на ней были белые и длинные. Ногти светло-красные. Небольшая рука. Настоящая женская ручка. Странно. Она казалась ему совсем не похожей на его собственную. Может, именно в руках, а не в чем-то ином и крылась главная разгадка. Тонкое запястье. Гладкая кожа.
Много раз в юности он представлял себе это время, когда он будет сидеть рядом с женщиной. Сможет касаться ее. Трогать любую часть ее тела, какую захочет. Опять, как в ранние утренние часы, он был король, а рядом с ним – одна из его окаменевших подданных, представительница зачарованного народа, уснувшего вечным сном. Как утром, когда он гулял и знал, что все дома принадлежат ему. Они были пусты и молчаливы, эхом отзывались на звук его шагов, когда он проходил мимо. Они были его собственностью. Холмы тоже были безлюдны. И также принадлежали ему.
То же было сейчас. Рядом с ним лежала девушка и тихо спала. Она принадлежала ему. Она стала его собственностью, с которой он волен был делать что хотел. Ему пришлось немало побороться, чтобы достигнуть этого. Никогда в жизни он не был еще так близок к женщине, так близок, чтобы видеть, как поднимается и опускается ее грудь, как она дышит во сне. Он склонился над ней. Если он захочет, то сможет коснуться ее волос. Пропустить темно-коричневые пряди сквозь пальцы.
Она была зачарована и превратилась в камень, но не холодный и твердый. Она осталась мягкой. Он это видел. В детстве он играл с пластической глиной, месил ее, мял в пальцах, согревая ее теплом своих рук, придавая ей гибкость. В Библии сказано, что первый человек был сотворен из праха земного. Но эта девушка возникла из глины, из мягкой теплой глины, которая таяла и гнулась в его руках, приобретая желанные ему формы и превращаясь в те фигуры, какие он хотел, из той пластической глины, которая никогда не пересыхала, никогда не становилась жесткой на ощупь.
Земной прах, из которого сотворили мужчину, был сухим, совсем не похожим на это. Он почти физически чувствовал податливость ее лица. Его пальцы были всего в нескольких дюймах от него. Карл трепетал. Он так долго шел к этому мигу. Столько лет. Его сердце тяжело билось. На шее выступил пот.
Он прошел долгий путь. И теперь он близок, так близок! Он протянул руку к ней, к ее нежному тихому лицу. Считаные дюймы отделяли ее от него, от его прикосновения. Его пальцы трепетали возле ее щеки. Так близко…
Он коснулся ее.
Глубокий прерывистый вздох вырвался у Карла. Оказалось, он, сам того не сознавая, задержал дыхание. В немом удивлении он глядел на небывалое чудо: свою руку, прижатую к лицу девушки. Кожа на нем была теплой, теплой и гладкой. Даже немного влажной. В комнате было тепло, все ее черты мягко светились, влажно блестели. Пот. У них обоих выступил пот. У него на шее и в подмышках. У нее на лице.
Его пальцы двинулись к ее виску. И он впервые коснулся ее волос. Он даже вздрогнул, незнакомая волна пробежала по его спине, от нее бросило в дрожь. До чего же странные у нее волосы! Бесчисленные пряди.
Карл нагнулся. Она глубоко спала. Он наблюдал, как под цветастой блузкой поднимается и опускается ее грудь. В тусклом свете лампы красные цветы на блузки казались почти черными. Черные цветы, огромные, внушающие трепет орхидеи, черные и фиолетовые. Он видел, что блузка на ней шелковая. Сквозь ткань были видны бретельки. Комбинация. И… лифчик. Так это называется. Он смотрел на линию бюстгальтера, которая размеренно поднималась и опускалась.
Он разглядывал ее шею. Уши. Губы, странно приоткрытые во сне. Ресницы. До чего же огромная и непостижимая тайна – женщина! Сколько всего в ней надо учесть, принять во внимание, обдумать. Он уже видел столько, что ему хватит на целые дни размышлений. Столько странного и почти мистического.
Мистического – вот оно, самое точное слово. У него перехватило дыхание. Он чувствовал себя посторонним. Как будто он вглядывался сквозь тьму, испытывая религиозный трепет. А перед ним был храм, приношение. Торжественная процессия. И это…
Его пальцы окаменели. Тело напряглось. Он даже не дышал. Тихая девушка, спящая на кровати. Вот где вместилище духа. Он был разлит вокруг нее. Как аура. Излучение, которое, казалось, изливалось из каждой частички ее тела.
Он отпрянул и сел, не касаясь ее больше, но лишь наблюдая. Сторожа. Эта идея захватила его. Он нес над ней стражу. Хранитель. Защитник. Тот, кто бдит, непрерывно охраняя священный огонь. Огонь, горящий вокруг священного ложа, на котором покоится спящая богиня.
Карл сидел, чувствуя исходящее от нее тепло, любуясь свечением жизни, которое покрывало ее, исходило из нее. Время шло. Он не шевелился. Он мог лишь сидеть и смотреть. Он окаменел, безмолвный, очарованный зрелищем спящей перед ним женщины. Священный огонь окружал ее наподобие священного покрывала.
Но вот постепенно, почти неощутимо им овладела совсем другая мысль. Он все так же сидел и смотрел на спящую девушку, когда в голову ему пришло такое, что потрясло его самого. Все остальное было забыто. Новая мысль заняла его ум бесшумно и неумолимо. Он не знал, откуда она взялась. Просто возникла сама по себе. И вытеснила все.
Он был изумлен. Пот выступил на его лице, ладонях и шее. Он задрожал. Снова и нова облизывал себе губы. Сердце под рубашкой забилось болезненно, медленно. Откуда возникла эта мысль? Почему? Он смотрел сверху вниз на спящую девушку, на ее полураскрытые губы. Орхидеи на ее блузке, казалось, потемнели еще больше. По контрасту с ними ее кожа казалась совсем бледной, светящейся, теплой и благоуханной.
Карл подался вперед. А что, если она проснется? Возможно. Но от мысли уже невозможно было отделаться. Ее нельзя было забыть, не сейчас. Сейчас уже слишком поздно. Назад пути нет. Мысль завладела им целиком. Она действовала через него. Он стал марионеткой. Даже если она проснется…
Он склонился над ней, она лежала, слегка повернувшись на бок, к стене. Его голова стала опускаться, все ниже и ниже. И вот…
Он заглянул в вырез ее блузки.
Барбара открыла глаза. Карл быстро выпрямился. И залился краской смущения. Девушка медленно села, моргая и протирая глаза. Посмотрела на него, потом вокруг.
– Что… что ты сказал? – Со сна ее голос был хриплым. – Я что-то слышала. Я что… я же не спала, правда?
– Совсем недолго, – прошептал Карл.
– Неужели?
– Да.
– О, Карл. – Она помолчала. – Мне так жаль. Мне ужасно жаль.
Карл сконфуженно отвел взгляд. И ничего не сказал. Знала ли она? Видела? Он отогнал от себя воспоминание. Краска стыда затопила его щеки, сделав их пунцовыми. Он торопливо встал, вынул платок и высморкал нос.
Барбара наблюдала за ним с кровати, встревожено вытянувшись.
– Пожалуйста, прости меня, Карл. Я вовсе не собиралась спать. Я слушала.
Он кивнул, убирая платок.
– Ты простишь меня?
– Конечно. Это неважно.
– Важно. – Она встала рядом с ним. – Вот выпей еще вина, хочешь?
– Нет. – Карл бродил по комнате, избегая глядеть на нее прямо.
– Ты… ты уже закончил читать?
– Да.
– Может быть, прочтешь последнюю часть снова?
Карл нетерпеливо взмахнул рукой.
– Она того не стоит.
– Не будь таким злым, Карл.
Но он и вправду так считал. Трактат казался ему таким далеким, таким отстраненным. Он его больше не волновал. Карл позабыл о его существовании. Странное, смутное беспокойство овладело им, заставляя его вышагивать туда-сюда по комнате. Он не мог остановиться. Что это было? Стыд? Вина? Он не знал. Но, что бы это ни было, он испытывал такое впервые. По крайней мере он ничего подобного не помнил.
– В чем дело? – тихо спросила Барбара.
– Ни в чем.
– Я же вижу, что-то не так.
– Нет. – Он продолжал ходить. Что с ним? Вдруг он повернулся к ней. Она уже снова сидела на краю кровати. При виде нее, ее округлостей, ее яркой шелковой блузки его щеки опять зарделись.
– Ты все еще сердишься, да? – спросила Барбара.
– Нет.
– Что тогда?
– Ничего! – Он подошел к окну и отдернул штору. Выглянул наружу. Вскоре он почувствовал, что за его спиной стоит Барбара, стоит очень близко к нему. Ее дыхание почти щекотало ему шею.
– Карл?
