Картина с кляксой Гусев Валерий

– А вот и нет! – сказал Алешка. – На себя посмотри.

Как ни странно, сработало. Виталик начал тупо оглядывать свой пивной живот. Однако Лешку из вида не упустил. Посторонился, пропуская Славского, и снова непробиваемо загородил дверь.

– Слышь, шплинт, садись вон тама, а я вот тута.

– Так и будем сидеть?

– Так и будем. Как сказано.

– И сколько?

– Сколько надо. – Он запер дверь. – Сиди и молчи.

Сидеть и молчать для Алешки хуже овсянки на завтрак. Но он нашел себе дело: стал думать о том, как бы удрать отсюда, из этой гробовой мастерской, с минимальными потерями. И успеть предупредить папу о том, что смылся Славский. Алешка не сомневался: кража в музее сделана его руками.

Пока Алешка думал, Виталик задремал. Он спал, закрыв глаза, но распахнув рот. И Алешка надумал…

Он поставил локти на колени, уложил подбородок в ладошки и уставился взглядом в дремлющего Виталика. Наконец тот вскинул голову и недовольно спросил:

– Чего вылупился?

– Больно надо, – сказал Алешка.

– Не ври! По глазам вижу.

Ну тут уж Виталик хватил. Когда Алешка врет, это сплошная голубоглазая безмятежность и невинное хлопанье ресниц.

– Я не вру. Так просто смотрю.

– И чего увидел? – Виталик рьяно зевнул во всю свою золотую пасть.

– Муха вам в рот залетела. Когда вы спали.

– Ну?

– И не вылетела. Там осталась.

– Ну? – Виталик, конечно, не догадывался, что его ждет.

– Она, наверное, вниз опустилась. Туда. – Алешка показал пальцем на его выпуклый живот.

– Так ей и надо, – ухмыльнулся Виталик. – Сдохнет.

Алешка пожал плечами:

– Может, сдохнет. А может, детей выведет. Жратвы им там много, тепло…

– Ты что несешь, шплинт? – Похоже, глупый Виталик встревожился.

– Нам в школе один врач рассказывал. Про такой случай. Потом они у этого дядьки из носа вылетали. Он чуть с ума не сошел. Даже на работу перестал ходить. – Алешку понесло: врать так врать. – Хотите, послушаю?

Виталик ошалело кивнул. Алешка приложил ухо к его брюху и долго молчал. Потом сказал:

– Не дышите.

– Ну, чего там?

– Жужжит. Наверное, гнездо вьет.

– А чего делать-то?

Алешка подумал.

– Ее утопить надо. Выпейте побольше воды. Она захлебнется.

– Сам воду пей. – Виталик вскочил, отпер дверь. – Сиди тихо. Я за пивом схожу.

– Побольше берите, – посоветовал Алешка. – Вдруг она водоплавающая.

– Сам знаю! Будет он мне советовать!

Виталик захлопнул и запер дверь. Хорошо иметь дело с дураками.

Когда мне Алешка об этом рассказывал, я еще вот о чем подумал. Музей закрывался в пять часов вечера, а пивные ларьки работают до десяти. Что-то тут неправильно. Конечно, я не думаю, что в музей пойдет кто-то на ночь глядя. Но, наверное, не совсем здорово, когда вечером люди ходят за пивом.

Но больше всего я думал о том, как наш отважный Алешка остался один в этом страшном сарае, полном до самой крыши свеженькими гробами.

– Страшно было? – спросил я.

– Не очень.

– Почему?

– Потому что, – ответил он просто, – я жуликов не люблю.

Наверное, это у него от папы. Ведь папе, наверное, тоже бывало страшно. Но он тоже жуликов не любит…

…Алешка обошел сарай, не поленился и не побоялся заглянуть зачем-то в каждый гроб, хмыкнул, усмехнулся, покрутил пальцем у виска и пробормотал: «Улетно!» На всякий случай подергал двери, посмотрел на окошко – узенькое, под потолком, забранное ржавой решеткой: даже худенькая кошка не пролезет. Одна надежда на муху и пиво.

Вскоре вернулся озабоченный Виталик, поставил на пол пакеты с баллонами пива. Запер дверь, уселся.

– Будешь? – спросил он Алешку, свинчивая пробку с горлышка. Видно, по дороге уже успел хлебнуть.

– Я пиво не пью, – вежливо отказался Алешка.

– А что ты пьешь? Колу?

– Шампанское.

Виталик весело заржал.

– Клево! А ты ничего пацан. – Тут он вспомнил про муху: – Послушай-ка, жужжит?

Алешка послушал:

– Жужжит. Весело.

– А ты не врешь?

– Ну сами послушайте, если не верите.

Виталик попробовал: не получилось. Да и вряд ли кому-нибудь это удалось – послушать своим ухом свое брюхо.

– Живучая, зараза. – Виталик сделал здоровенный глоток, отбросил пустой баллон, открыл следующий. – Может, ее никотином удушить? «Курение убивает», – это он прочел страшную надпись на сигаретной пачке. – Как думаешь?

– Никотин лошадь убивает, – уклончиво отозвался Алешка. – А про мух я не знаю. Она, может, еще кусаться начнет. За кишки.

– Плохо вас в школе учат. – Виталик пил пиво с удовольствием. Видно, очень хотел муху утопить. Пока она гнездо не свила. И за кишку не укусила.

Алешка мало его слушал. Он устроился на чурбачке и думал о чем-то своем. Не сводя глаз с Виталика.

Тот потряс пустые пакеты, глянул на пустые пивные баллоны.

– Пойти сходить? – задумался. – А деньги?

Он стал выкладывать из карманов все их содержимое на верстак.

Ничего особенного не было у него в карманах. Ну, пистолет; ну, наручники; ну складной нож, сигареты, зажигалка, ключи от сарая, денежная мелочь.

Виталик, тупо покачивая головой, сложил деньги: бумажки к бумажкам, монетки к монеткам. Пошевелил губами, подсчитывал. Тяжело поднялся.

– Сиди молча, шплинт. Вякнешь – я тебя в гроб положу. Выбирай себе по размеру. – Он пьяно посмеялся.

– Мы лучше с вами, – сказал Алешка, – муху похороним.

– Точно, шплинт! – Он качнулся у двери. – Мы ее вместе с потомством. Чтобы они у нас из ноздрей не вылетали.

– Как ласточки из гнезда, правда? – сказал Алешка.

– А что, у меня там и ласточки?

– Ласточки у меня, – успокоил его Алешка. – И мышка в скворечнике.

– Понял. Пошел. Сиди смирно. Без всяких ласточек. В скворечнике.

…А мы все – папа, мама, Грета и я… Даже мышка в скворечнике и верный Грей – все спали себе спокойно. А Лешка в это время сидел под замком в сарае с неведомо какими гробами. Правда, в них еще никого не было, но все равно не очень приятно. Вы бы смогли? Я – нет!

Время шло, ночь разгоралась. Ярко светила луна, звонко стрекотала всякая травяная мелочь. Чирикали во сне мелкие птахи – им, наверное, снились рогатки или голодные кошки. Лаяли в деревне собаки. Крепко спала наша Грета, не догадываясь, что ее лучший друг находится в опасности.

А этот ее лучший друг сидел напротив бандита Виталика и терпеливо ждал, когда какая-то глупая муха и много пива уложат его спать.

– Жужжит? – вскинул голову Виталик.

– Спит, – тихо сказал Алешка. – Утомилась.

Виталик откинул голову и разинул в храпе такую пасть, куда не только хилая муха, а эскадрон бродячих собак ринулся бы ночевать в пивном море.

Алешка встал. Взял с верстака наручники, осторожно пристегнул ими безвольную руку Виталика к стулу, сунул в карман шортов пистолет и отпер дверь.

Летняя ночь нахлынула на него во всем своем великолепии. Сияла луна, лежали на земле всякие тени от деревьев и от заборов, стояла спокойная тишина. Такая тишина манит под теплое одеяло, шепчет: иди домой, малыш.

Но малыш пошел в милицию. Или в полицию? В нашем поселке даже сами полицейские к своему новому названию никак не могут привыкнуть. Все время себя милиционерами называют. Ну, им виднее – полиция они или милиция.

В окнах полиции кое-где был свет, а возле двери прилепилась большая, вроде чайного блюдца, кнопка вызова. Алешка подпрыгнул и нажал на нее. Потом опять подпрыгнул и опять нажал. И так раз пять – пока там не проснулись.

Дверь наконец распахнулась, и вышел на крыльцо заспанный лейтенант.

– И что ты здесь прыгаешь? Иди спать. И штаны подтяни – потеряешь.

– Они не подтягиваются, – сказал Алешка. – У них тяжесть в кармане.

– Что за тяжесть? – Заспанный лейтенант зевнул и уже было скрылся за дверью.

– Пистолет. С патронами.

– А ну покажь, – на всякий случай спросил лейтенант, уверенный, что в кармане у Алешки просто игрушка.

Алешка спокойно протянул ему пистолет, как и положено – рукояткой вперед.

– Опа! – Полицейский наконец проснулся. – Где взял? Нашел?

– Я бандита задержал и обезоружил.

– Какого еще бандита? – недоверчиво уточнил лейтенант. – Где ты его задержал?

– Среди гробов. На стуле. – Алешка ответил спокойно и небрежно.

– Какие еще гробы на стуле? – ошалел лейтенант.

– Деревянные.

– И что за бандит? Он что, на стуле в гробу лежал?

– Нет, он музей ограбил. Соучастник.

– Ну-ка, заходи.

В дежурной комнате был еще один офицер. Он сидя дремал на деревянном диванчике. На столе дежурного засвистел чайник.

– Так, – сказал лейтенант. – Ты кто такой? Кто твои родители? Где проживаешь?

– Родители… – Алешка подумал: врать или нет? Решил не врать: – Мама спит, папа полковник полиции Оболенский.

– Это который Оболенский? – проснулся другой офицер. – Из Москвы?

– Из Интерпола.

– Ну, рассказывай. Что за бандит?

– Обыкновенный. У него в животе муха жужжит.

– О боже! – Лейтенанта можно понять. – Ты, наверное, всякой пакости по телевизору насмотрелся.

– Мы вот тут спорим, – миролюбиво сказал Алешка, – а он может проснуться и убежать. Вместе с мухой.

– Пожалей нас, – попросил второй офицер. Видимо, более опытный.

Алешка пожалел и быстренько рассказал – что, где, когда.

– Вызывай наряд! – скомандовал офицер.

– Какой наряд! Вдвоем возьмем.

– Он здоровый, – предупредил Алешка.

– Мы тоже не хилые. – Офицер вынул из кобуры пистолет, передернул затвор. – А ты, малыш, посиди здесь.

– Щаз-з! Разбежались!

Опытный офицер понял, что спорить с Алешкой бесполезно.

– Ладно. Только держись сзади. В пределах голосовой связи. Пошли!

…Когда они подбежали к сараю деда Строганова, Алешка сразу понял – опоздали! Дверь была сорвана с петель, внутри горел свет.

Вошли внутрь.

– Ничего себе! – выдохнул лейтенант при виде штабелей гробов. – Ушел!

– Вместе со стулом, – сказал Алешка.

– Значит, далеко не уйдет. Только вот где его искать?

– У профессора, – подсказал Алешка. – Он вон там живет. Этот бандит у него охранником был. И кашу ему варил.

Алешка не ошибся. Возле дома профессора Вознесенского топтался Виталик, справляясь с калиткой. Обернулся, вскинул стул над головой и завыл:

– Уйди!

Алешка ничего не успел сообразить. Все получилось мгновенно. Могучий Виталик оказался на земле. Уже без стула. Руки его за спиной схвачены наручниками. Алешка подошел поближе и участливо спросил:

– Жужжит?

– Сдохла. – Виталик отвернулся. – Утопла, зараза!

– Доставь задержанного в отделение, а я позвоню полковнику. Чтобы сына забрал.

– Вы что? – завопил Алешка.

– Попадет? – участливо спросил лейтенант.

– А то!

– Ладно. Я провожу мальца до дома.

– Лучше не надо, лучше я сам.

– Нет уж! Ты у нас ценный свидетель. Тебя надо охранять.

– Ну охраняйте, – вздохнул Алешка. – Только не забудьте передать вашему начальнику, что художник Славский прятался в гробу, а потом уехал.

– Так в гробу и поехал?

– Ему Виталик машину пригнал.

– А куда он уехал?

– Во Францию. Или в Париж. В общем, в Германию.

– Понятно, – вздохнул офицер. – Завтра подробно расскажете. Отцу.

– Лучше вы сами.

– Мы столько не знаем. Да и путаем Францию с Парижем.

– Я еще догадываюсь, – разошелся Алешка, – где картины спрятаны.

– Но не скажешь?

– Скажу. Попозже. Числа шестого. Или во вторник. – Алешка засыпал на ходу, ноги у него подкашивались, он все время сбивался с тропинки, его заносило в сторону. Офицер время от времени поддерживал его за локоть и придавал правильное направление.

Возле дома тети Зины она их окликнула, повиснув на плетне.

– Какой ужас! Я тут мечтала при луне, и вдруг мимо пробежал громадный мужчина. А за ним бежал стул. В полночь! Я так переволновалась! Я вся в шоке! Теперь до утра буду пить валокордин.

– Не беспокойтесь, – сказал офицер. – Стул уже прибежал куда надо.

Возле нашей калитки стояли родители. И Грета с ними. Ну и я пошел к ним.

– Ты где шляешься по ночам? – сердито закричала мама.

– Тетю Зину спасал. Вокруг нее за каким-то мужиком стул гонялся. Она калокордин пьет. С ножом и вилкой.

– Ну и пацан у вас! – рассмеялся офицер и поздоровался. – Нам бы такого в отделение.

– Лучше не надо, – сказал папа. – Оно вам еще пригодится. – А Лешке пригрозил: – Ты у меня всю неделю будешь стоя обедать.

– И завтракать, – добавила мама.

Она взяла Алешку за ухо и повела в дом.

– И как следует умойся, – сказала она. – Чумазый!

– Танки грязи не боятся! – гордо ответил Алешка и споткнулся на пороге.

– А где твоя бейсболка?

– Там. – Алешка куда-то махнул рукой. – В ней лягушки сидят.

– Очень мило.

А папа с офицером отошли в сторонку и о чем-то долго переговаривались.

На чердаке Алешка плюхнулся на матрас и на все мои вопросы ответил одной фразой:

– Я, Дим, всю ночь у Виталика в брюхе пивом муху топил.

– Утонула?

– Завтра в полиции узнаем. Спи хорошо.

С ним поспишь…

– Да, Дим, а где я бейсболку оставил? В сарае, что ли? Наверное, ее этот жулик Славский спер, шляпы ему мало!

Я вдруг проснулся от того, что по моему лицу мазнула холодным крылом летучая мышь. Первая мысль была – выгнать ее в окно, и я к нему повернулся… В окне, на фоне звездного ночного неба, торчала чья-то широкополая голова. И вдруг она с громким шумом исчезла. Где-то внизу что-то охнуло и зашуршали кусты, застучали, удаляясь, неведомые шаги.

Лешка тут же проснулся, сел и, зевнув, спросил:

– Ты с кем воюешь?

– Летучая голова, – сказал я. – За окном. И что-то упало. Вдребезги.

Алешка выглянул в окно.

– И ничего не вдребезги. Лестница упала. Кто-то с нее свалился. Жулик, наверное. Давай догоним. И по тыкве настучим.

Догоним… Во-первых, без штанов, а во-вторых, без лестницы.

– Ерунда, – сказал Алешка. – В темноте не видно. А спустимся на простынях, мама все равно их стирать собиралась.

Да, так мы и сделали. Мигом связали две простыни, спустились и по росному следу в траве помчались в погоню за тыквой, по которой надо настучать. Как бы только по своим тыквам не получить.

След кончился за нашим штакетником. Мы прошлись еще по дороге, поглядели по сторонам. И никого не увидели. Все жулики, наверное, спали или лазали сейчас по другим домам.

– Странно, – сказал Алешка, – что Гретка не залаяла.

– Крепко спала?

Лешка не сразу ответил, задумался.

– Дим, ты говоришь – шляпа?

– Мне так показалось.

– Это Славский приперся.

– А летучая мышь? Его собственная? Пошли домой.

Мы взобрались по простыням, зажгли свечу. Никакая собственная летучая мышь нигде не порхала. Только в ногах моей постели валялась утерянная Лешкина бейсболка.

– Это она влетела в окно, – сказал Алешка. – Вместо летучей мыши.

Оставалось только развести руками.