Перерождение (история болезни). Книга вторая. 1993–1995 гг. Кириллов Михаил

Пробуждение

1995 г

Январь. Чеченское побоище. Грачевский выкидыш, стоивший тысяч жизней. На лбу этого «великого полководца» написана такая ограниченность, что не было в армии ни одного человека, который бы еще до Чечни сомневался в его возможностях. Только главнокомандующий словно ослеп. Но Чечня – это не Белый дом, который за 3 часа можно сжечь вместе с людьми, Чечня – это и не Россия, а если Россия, то какая? Имперская, царская? Советская, социалистическая? Или ельцинская, мафиозная? Не зря в газетах промелькнуло: «Бей Чечню, чтобы Россия боялась!» Народное сопротивление – вот что такое работа моджахедов. Конечно, жаль наших ребят. Как ни странно, но объективно антиельцинская оценка событий, которую дает Сергей Ковалев из блиндажей Грозного, интуитивно мною разделяется.

Все испытывают колебания в оценках, в выборе ценностей и решений в этом вопросе. Не все ясно и мне. Но главное ясно: необходимость поражения Е. Б. Н. и его бездарного правительства, уцепившихся за «нефтяную трубу» и за собственные барыши и отвоевывающих их кровью собственного народа. Важно и понимание смысла чеченского сопротивления, становящегося с каждым днём все более массовым, как защиты от кремлевской мерзости. Объективно это так. Воистину, чем хуже, тем лучше. Мне не по душе квасной патриотизм «государственников» и КПРФ – в частности. Степень стремления к самоопределению и выходу из состава России ее народов прямо зависит от степени мафиозности режима в этой стране. Каждый день по телевидению сцены из Чечни. Каждая из них – удар по этому режиму, по его некомпетентности, спеси, беспощадности.

В широком смысле и для чеченцев, и для нечеченцев это ущемление национального чувства. И на Чечне это не закончится.

Национализм в скрытом состоянии тлел и вспыхивал и в советское время. Видел я и русских черносотенцев, и русские заборы, за которые «инородцев» не пускали и в которых змеилась неприязнь ко всему нерусскому (к «черномазым», к «лицам кавказской национальности», к «узкоглазым», к «жидам и жидоподобным»).

Антисемитизм распространен и сейчас, но в подавляющем большинстве случаев в бытовой форме или в связи с неосознанной традицией. Как правило, это характерно для недалеких людей, которым необходимо, чтобы кто-то был ущербнее их, особенно, когда они сами ущербны и инстинктивно это понимают. Но антисемитизм как осознанная ненависть для русских не характерен.

Помню, в 1942 г. в Петропавловске-Казахстанском кто-то из группы подростков, сидевших на траве возле дома, глядя на женщину-еврейку и ее ребенка (эвакуированных), шедших мимо, походя, даже беззлобно, выкрикнул: «Вот идет жидовка с жидёночком!» Женщина остановилась, как будто ее ударили кнутом, но сдержалась и негромко ответила: «Уже – 25 лет Советской власти. Что вам нужно?! Разве вы не видите, что у нас – ничего нет, даже дома нет, а отец наш на фронте?» Ребята понурили головы и смолкли. Что это? Антисемитизм? А вот сионизм – это совсем другое. Это не средство защиты, а средство нападения, причем, всегда осознанное.

Вспоминаются и другие варианты.

В 1975 г. я был во Львове в служебной командировке. Побывал в мединституте, посетил известное кладбище со старинными склепами, поднялся на высокий холм над городом, был в театре и даже в костеле. Один из древнейших городов Европы, каменный уже тысячу лет, очень красив.

Как-то заглянул я в магазин «Дружба» (книги стран народной демократии). Рассмотрев витрины, поинтересовался у молодой продавщицы, разговаривавшей со своим молодым человеком, как пройти в Художественную галерею. Ответила она не сразу, неохотно и очень быстро – по-украински. Я, конечно, ничего не понял и попросил повторить – по-русски. Она с вызовом, с ненавистью глядя на меня, ответила, что не обязана говорить по-русски. Я объяснил ей, что я всего два дня в городе и, конечно, еще не успел научиться понимать быструю украинскую речь. Но она только отвернулась. Я сказал с огорчением, что она, по-видимому, не украинка вовсе, поскольку не может же настоящий украинец и житель этого прекрасного города позволить себе быть столь негостеприимным. Молодой человек, стоявший с ней, чтобы снять неловкость, обстоятельно, по-русски объяснил мне, как пройти в галерею. Я поблагодарил его и вышел на улицу. Может быть, ее разозлила моя военная форма, но ведь меня даже в костел пустили в шинели. От пережитого меня какое-то время трясло.

В галерее, действительно богатом собрании картин, в котором были и Репин, и Венецианов, и Куинджи, и, кажется, какой-то маленький эскиз Саврасова, экскурсовод рассказывала только об австрийской живописи и о Семирадском (одном из последних передвижников), работ которого здесь было необыкновенно много. А ведь группа экскурсантов была из России. Хорошо еще, что говорила она на русском языке… Чем это не скрытые формы национализма. Бестактность и ущербность – это все, что может родить национализм недалеких людей. К национальному это не имеет никакого отношения.

А вот еще. 1975 г., лето. Тельшай (старый литовский этнос). Мы приехали туда из Клайпеды поработать в местном военном госпитале. В городе ни единой надписи на русском языке, нет русских газет, в столовой меню и разговор только на литовском, хоть пропадай. Невольно вспомнишь «Человека без языка» Короленко… Если бы с нами не было литовца-дерматолога, можно было бы умереть с голоду.

Клайпеда. День Янки Купалы. По главной улице медленно движется кавалькада украшенных зеленью автомашин, Зеленые ветви – выражение национального цвета Литвы (зеленой республики). На машинах сцены: Пиночет отрубает голову восставшим, рыбаки с сетями, цирк и др. Смотрю: среди машин тихо движется маленькая «Шкода», украшенная зеленью, так, что и окон не видно: зеленая могилка с небольшим крестом наверху… «Провезли»-таки идею «Похороны Литвы в СССР». Националисты умно работали. Это проявлялось и в напыщенности, высокомерии здешних обывателей. «Мы – Европа!» – говорили они. Какая там Европа?!

Был случай, когда особист, член комиссии из Москвы, стоя перед стендом «Участники Великой Отечественной войны», висевшем у нас в Управлении, тыкал пальцем в фотографии офицеров и громко спрашивал меня (я дежурил по факультету в тот день): «Этот – немец – фашист? Этот – еврей?» Я возразил. Первый был прекрасный русский человек, второй – белорус… Очень хотелось дать в морду. Да разве дашь, если ты при исполнении обязанностей, с пистолетом в кобуре. Что ему нужно было? Проверял меня на бдительность?

Примеры национализма были и в Армении (по отношению к азербайджанцам, и далеко не скрытого характера), и у нас – к кавказцам. Национализм тлеет, взрываясь то в Фергане, то в Сумгаите, то в Баку, то в Нагорном Карабахе, то в Приднестровье, то в Осетии, то в Прибалтике, а теперь и в Чечне. Кровавый национализм. Как только исчезла интернационалистская основа государства, конфликты стали расти как грибы.

Февраль. Приближается день Красной (Советской) Армии. Они оказались не в силах отменить его. Его отмечает каждая семья. А день 7 мая – новоиспеченный праздник ельцинской армии – умер, не родившись, так же, как и другие праздники, пришедшие с антинародной властью.

Периодически на телевидении мелькают лики Жириновского: то как диктатора, то как бабника, то разоблачителя, дебошира и хулигана, а то и как прорицателя и геополитика. Эдакая псевдонародность. За каждым из ликов – безответственность и абсолютная безнаказанность. Но многих увлекает, отвлекая от серьезного протеста. Если бы его не было, его выдумали бы. «Вольфрамович» зовут его в Думе. Еще 3 года назад сложился у меня памфлет «Портрет шута». Время подтверждает его правильность, хотя, может быть, не все грани в нем отражены.

«Жириновский, какими бы самостоятельными не были его цели, – инструмент Ельцина (послушная работа в Конституционном совещании, неучастие в защите Верховного Совета, голосование за буржуазную конституцию, за последовавшее «согласие», нынешний альянс с НДР и т. п.). Во всем главном – полное единство с Хозяином. А в промежутках – шум, гам, тарарам, кривлянье, венчанье, отвлекающие псевдолевацкие маневры, выверты, танец на барабане: шут гороховый.

Е. Б. Н. нужен шут, чтобы его патологической непредсказуемостью и многоликостью прикрыть собственную «мудрость», оригинальничаньем и скоморошеством – по контрасту – оттенить степенность Хозяина, холерическим танцем – монументальность последнего, карикатурным скрипом ремней и фашиствующими приемчиками заслонить подлинное лицо фашизма. Шут. Эдакий глас народа, который может и пошалить, и пересолить, и «перегнуть палку», и барина пнуть ненароком. И прощен будет. Дурашка! Свой ведь. Объективно свой. Находка! Министр шутовства шутовского государства.

Талантлив, однако. Неистощим. Виртуоз. Импровизирует – волной, взахлеб, как Хлестаков в лучшие минуты. Как Хлестаков, оттеняет собой неподвижность и тупость окружения, родного ему по социальной сути.

Время такое. Слабой власти противостоит еще только крепнущая оппозиция, и вакуум патовой ситуации заполняет третья сила, отвлекая народ от борьбы. Грохоча на всю страну, летит с горы пустая шутовская жириновская бочка. Может и убить».

Зюганов сумел оказать короче: «Жириновский – младший брат Ельцина».

Февраль. Из письма товарищу. «Приезд Зюганова в Саратов был, несомненно, событием. Конечно, различия с РКРП есть, они естественны и оправданны. Иммунитет от горбачевщины, от социал-демократизма, стояния над людьми, от партии коммунистов-руководителей – необходим. Зюганов – коммунист преимущественно от ума, Анпилов – от сердца. У первого – геополитическое видение борьбы, у второго – сердце разрывается от сегодняшней боли людей труда, лишенных его. Это делает его «уличным трибуном». Но объективно они дополняют друг друга. У большевиков (до 17-го года) эти крылья были вместе. Над достижением единства нужно работать.

Февраль. Провели заседание общества пульмонологов. Пришло до 70 врачей. Люди тянутся к сохранившимся очагам организованной работы. Это видно и по более осознанному отклику молодежи на предложения клинической и научной деятельности, несмотря на прогрессирующую бедность и поиски хлеба насущного. Думаю, что это проявление самозащиты, сохранения себя в нематериальной сфере, своеобразная компенсаторная реакция. Конечно, ее нужно видеть и поддерживать. Это задача конгрессов, в том числе национальных, но это и задача внефорумной работы, работы «в низинке», там, где бьют родники и бегут ручьи, – завтрашняя пульмонологическая Волга. А иначе заилится и встанет».

Саратов суетится, приторговывает, опустошает погреба, рыхлит снег под будущий урожай, разбавляется чайком в ординаторских в перерывах, недоумевает, ждет чего-то, надеется, держится за рабочее место, ложась в больницу аж за три дня до смерти. Живет, однако.

А Волга у нас – белая, бескрайняя, течет себе подо льдом, как и тысячу лет назад. Что ей может помешать? Нужно держаться.

Март. Чечня кровоточит. Матери прячут, ищут, хоронят своих детей. Этому нет конца. Большой кровью взят Грозный, но командующий Лев Рохлин отказался от звания Героя России. Молодец!

Уже не раз посещал митинги, проводимые в Саратове РКРП, КПРФ и ВКП(б). Они проводятся на пл. Революции, у памятника Ленину. Обычно задолго собирается народ, в основном пожилые и старые люди, часто с палочками. У многих – на пиджаках орденские планки. Приходят нередко с женами-старушками. Такие приходят до объявленного часа. Постепенно число митингующих растет, подтягиваются люди среднего возраста и даже молодежь. Люди общаются, спорят, делятся новостями и настроением. Прибывает и число милиционеров по периметру собравшихся, по-видимому, всерьез озабоченных, что все эти люди пойдут громить городскую администрацию, а может быть, для защиты лидеров-коммунистов от разъяренных стариков… Иногда милиционеров чуть меньше, чем митингующих… А нужен– то один, как на вокзале: вдруг кому-то плохо станет. Жалкое зрелище представляют эти кордоны и власть, пославшая их сюда на посмешище (и к тому же не платящая им вовремя денежное содержание).

Подъезжает грузовик с длинным прицепом. На нем и на парапете памятника Ленину устанавливают красные знамена. Передают советские песни. Организаторы продают рабочую и коммунистическую прессу, идет сбор добровольных пожертвований в фонд «Трудовой России». Приходят мастеровые, женщины с предприятий, часто с детьми. На прицепе появляются руководители митинга. Объявляется приветствие. Дают слово ораторам. В выступлениях – обычно коротких и страстных – крик оскорбленных, оставшихся без работы и места в жизни, без средств к существованию, крик преданных «коммунистами от власти». Воспринимают эти выступления горячо, тут же громко спорят, мешая слушать, а иногда и переругиваясь. Соседка, пожилая учительница, видя мое нетерпение в связи с тем, что оратор не может толком высказать свою мысль, говорит с укоризной: «Что, косноязычно?! Так ведь это – рабочий класс, у рабочего на сердце всегда ясно, а выразить не умеет». Но есть и замечательные ораторы, в том числе и рабочие. Выступают и поэты: стихами клеймят власть. Оглянешься, а уж 3–5 тысяч народу, флаги, транспаранты. Возникает чувство единения, чувство Родины, торжества справедливости.

В конце митинга принимают коллективное решение, содержащее требования антиправительственного характера. Принимается оно горячо и единогласно. Звучит Гимн Советского Союза и создается иллюзия, что мы по-прежнему граждане именно этого государства. Потом еще выступают желающие, народ не расходится долго: здесь все почувствовали себе цену, а что их ждет дома?

3 – 5 тысяч человек на миллионный Саратов – немного. Но, расходясь по районам и домам, они несут людям правду, пример сопротивления. И хоть пример этот гаснет в обывательской трясине, но пламя борьбы все равно постепенно разгорается.

Таким был и последний митинг по случаю Дня Советской Армии. Проклинали Ельцина и чеченскую бойню, приняли решение – не посылать детей на войну против собственного народа.

Строки из стихотворения простого солдата – санинструктора расстрелянной 131-й Майкопской бригады, написанные в те памятные дни:

Это из публикации «Январские дни 1995 года в Грозном» о погибших офицерах медицинской службы.

Апрель. Голод в Алгайском районе Саратовской области. Детей отрубями кормят. Фермы грабят, уводят скот, разоряют. А позвать на помощь от сельских рэкетиров некого, все кругом куплено. Очень много можно услышать от людей в трамваях, на остановках, на рынке, в очередях. Говорят без обиняков и никого не боятся, особенно сельские. «Не страна, а обираловка». «Захребетникам, что у главной площади, все равно, что народ вымирает». Крестьяне все еще кормят страну, не все же только торгуют.

День рождения Ленина. Был небольшой митинг. Выскочил и провокатор: сталкивал компартии между собой, пытаясь убедить всех в их бесполезности и нежелании лидеров объединяться («портфели делят»). Стало ясно: митинги нужно готовить, иначе их результаты могут быть перехвачены демагогами.

Единство коммунистов необходимо, иначе даже самые правильные из них будут составлять секты, а не массовые организации. Но верно и то, что объединяться беспринципно тоже нельзя. Вам знакома такая картинка: едет золоченая карета с президентом. На приступочках и облучках налепилась челядь из «демократов». За каретой, в пыли тяжело бегут Зюганов, Лукьянов, Купцов и другие. Задыхаются, проклинают седока, но бегут и кричат: «Как пыльно, как пыльно!» Они обречены глотать пыль от колес власти. А надо бы карету остановить… Ну, как, скажите, с ними объединяться? Разве что вместе глотать пыль.

1 и 9 мая были отмечены демонстрациями и мощными митингами на пл. Революции. Когда КПРФ и РКРП делают это сообща, все получается солидно. Демонстрации ручьями текут от Вишневой (от завода «Знамя труда») и из Заводского района. С лоджии видно, как их мало, но какие они смелые, достойные и уверенные в себе. Знамен чуть меньше, чем людей. Оркестр. Советские мелодии и марши. Из окон смотрят, из трамвайных окон смотрят, с тротуаров смотрят. С каждым кварталом число демонстрантов растет и растет. Вот уже большая колонна – это уже как река. Поют песни, идут дружно. А когда вливаются на площадь, их радостно встречают те, кто уже ждал их там.

И вновь резко звучат антивоенные, антиправительственные мотивы. Трудовой народ по-своему отмечает 50-летие Победы советского народа в Великой Отечественной войне!

Руководят митингом первые секретари партий – Н. С. Солдатов, В. Ф. Рашкин и другие. Кто они? Солдатов (РКРП) постарше, крепкий, говорит коротко, отрывисто, чуть хрипловатым голосом, но просто и убедительно. Чувствуется, что ораторствовать не любит. Рашкин (КПРФ) – молодой, собранный, говорит грамотно, продуманно, страстно, – но как бы… для митинга. Оба они депутаты областной Думы (шли по блоку «Народовластие»). Нужно бы познакомиться с Солдатовьгм.

А в Москве – по Красной площади прошли – под власовским флагом – специально отобранные ветераны войны, приветствуя Ельцина, стоявшего на трибуне мавзолея со стыдливо закрытой надписью «Ленин». Какое раболепие! Позор! Пережить войну и не пережить испытания ложным вниманием антисоветчика.

Письмо от брата: «9 мая я, Мишка (сын) и Саша были в Москве. Начали шествие с Белорусского вокзала и до пл. Дзержинского. На Красную площадь не пустили. А ведь каждый ветеран хоть на пузе, но должен был проползти по ней… В демонстрации участвовало от 300 до 500 тысяч человек.

С 17 часов Красная площадь была заполнена 15 зарубежными военными оркестрами и нашими «сникерсами». А далее – шоу новых русских. Как ни пытались ветераны, пройти на площадь не удалось. Но весь остальной центр Москвы был красным. На Поклонку в тот день никто не пошел. На митинге выступали генерал Титов, генерал Калинин, генерал Варенников, Зюганов, Анпилов, Крючков (Российская партия коммунистов), С. Умалатова, космонавт Севастьянов и др. Рядом, на прилегающей площади, а потом и у памятника Карлу Марксу, паясничал полупьяный Жириновский. Провокаций не было».

Июнь. Письмо из Рязани. «Много партийной работы. Вторник – ячейка городская, четверг – «Трудовая Рязань», суббота – распространение газет на пикете.

Воюем вместе с КПРФ за восстановление памятника Ленину (6 октября 1993 года его ночью демонтировали – была стычка). Мэрия пытается убрать постамент и поставить там временную стеллу по случаю 900-летия города. Последний раз разгоняли ОМОНом (были собаки, правда, в ход их не пустили, дубинки, слезоточивый газ «Черемуха»), Многим попало. Были даже с автоматами, троих по указке милиции забрали. Держали до утра – и прямо в суд – за организацию несанкционированного митинга и неподчинение властям. Все это было надуманно: митинга не было, было лишь круглосуточное дежурство и система оповещения, позволявшая в течение часа собраться более 100 коммунистам. ОМОН на суде выглядел очень жалко. Мы подали в суд за использование спецсредств.

23 мая суд начался (истец – КПРФ, ответчик – городская и областная администрации). Пока все идет в нашу пользу. Проблемы с газетами: летом в городе людей становится меньше, газеты «застревают»…»

Июнь. Письмо от друга из Москвы. «А жизнь, между прочим, идет и идет. В ней тоже ничего хорошего нет. Стараемся быть в стороне от происходящего, за исключением тех событий, когда гибнут наши люди. Удивляет безразличие к этому руководства. Какие-то несущественные вопросы вертят ежедневно, а стремления сосредоточиться на непрерывных жертвах не ощущается.

Прогноз на нормальную жизнь теперь и не выдается. На «первом» этапе планируют восстановить уровень хозяйства по 1984 г. …Для этого требуется 6–8 лет. И все это очень серьезно – по радио, в печати, в дополнительной информации по Москве.

Цены с июля станут выше примерно в 2 раза. А вчера спокойно объявили, что на электричках проезд одной зоны вместо 60 руб. стоит уже 400… Как же людям трудиться на своих участках? Да и вообще – эти эмоции непрерывны. Из-за них даже иной раз не хочется просыпаться и слышать надоевшие обещания, обобщения и творческие поиски в нашем обществе».

Июнь. Меня познакомили со статьей, подготовленной в журнал, о современной российской армии. Бог с ней, со статьей, но в ней звучит тезис о новой функции Вооруженных Сил – функции подавления силой собственного народа, будь это Чечня, или коммунисты, или рабочие, перекрывающие дороги, когда голодают их дети. Видимо, такие указания идут сверху.

Дрейф офицерства в последние годы отчетлив. Наряду с добросовестными, знающими свое дело, ставящими его выше своих интересов специалистами, и таких еще очень много, – пьянство, юбилеи, «отмечания», сауны, пирамиды полезных людей по принципу «ты – мне, я – тебе», прагматизм, редукция духовности. Что-то вроде уже описанной мной сцены по Островскому – в купе, только на военный лад. Смесь былого коллективизма, произвола, липы, в том числе в науке, и пошлости. Не стало сдерживающих рамок партийной ответственности. Воля личности все чаще превышает волю коллектива. А это уже не армия. У меня все эти перемены вызывают тревогу, боль и отчуждение: я служил в Советской Армии.

Тут как-то с дачи возвращались, ждали троллейбус у церкви. Рядом оказался наш бывший замполит, уволившийся уже лет 12 тому назад. С чувством самоуважения он рассказал, что работает теперь помощником у главы администрации. Поражается, что мы не знаем имени и отчества его шефа. Немного оправдываясь, добавляет: «Оперировался по поводу катаракты, дал зарок, пройдет все благополучно – Схожу в церковь, Бога поблагодарить». Это замполит-то. И, откланявшись, пошел в церковь. Раньше в партком ходил, Ленина благодарил, теперь – в церковь – Бога благодарить. С Богом-то ладно (по Зюганову), но ведь и Ленина у него никто не отнимал. Дело, конечно, не в этом конкретном человеке, а в том, что дрейф людей становится закономерностью.

Июль. Из Рязани приезжал брат Саша. Присутствовал на нашем митинге, выступал и предостерегал, чтобы берегли наш памятник Ленину.

Познакомился с Солдатовым. Прост, доброжелателен, открытая, приветливая улыбка, деловит, хорошо слушает собеседника. Это признак интеллигентности. До контрреволюции – директор автопредприятия. Теперь – депутат областной Думы. Люди к нему тянутся. После митинга долго и терпеливо отвечал на житейские и политические вопросы окруживших его людей. Поодаль стоявшая старушка спросила меня: «Кто это?» «Рабочий-коммунист, первый секретарь», – ответил я.

Июль. Письмо из Ленинграда. «…Общая обстановка, политическая ситуация, все сложности жизни лишают какого бы то ни было оптимизма и очень угнетают. На этом фоне все остальные дела делаются с гораздо большим трудом, чем это должно было бы быть. Беспокоюсь за сына – возможен призыв в армию».

Август. Набирает темп избирательная кампания по выборам в Госдуму. Более 40 объединений и партий. Под 36-м номером идет объединение «Коммунисты, Трудовая Россия. За Советский Союз»! Обстановка способствует успеху левых сил. Война в Чечне, крупные провалы правительства по ее ведению, захват Буддёновска, неурожай, невыплата зарплаты, бескормица науки, культуры, здравоохранения. Однако единства действий всех отрядов коммунистического движения, которого ждут все низовые организации и которого боятся буржуазные партии, достигнуть не удается. Зюганов пренебрежителен, высокомерен, смотрит только в сегодняшний день. Условия РКРП (Советская власть, экспроприация награбленного и т. д.) в ЦК КПРФ жуются, жуются и выплевываются. Временами это действительно вызывает сомнение в том, что этот лидер – коммунист. В результате в бой мы идем с растопыренными пальцами.

Август. Едем в Приозерск на Ладогу. В купе с нами испанец, когда-то мальчишкой привезенный из фашистской Испании советскими моряками. Всю жизнь он прожил в СССР, член КПСС. А сейчас уезжает. Не удовлетворен развитием событий в России, утратой интернационализма. Ощущает и осуждает отступничество и перерождение Сантьяго Каррильо. С симпатией вспоминает о Долорес Ибаррури…

Август. Друг из Ленинграда пишет, что много разуверившихся. Отыскал где-то строчки: «Дорога к истине заказана не понимающим того, что что-то в жизни глубже разума, а иногда и вне его…» Это верно, но – обезоруживает, а жизнь требует борьбы.

Сентябрь. В Саратов прилетают чуть ли не одним самолетом Гайдар и Зюганов. Проводятся митинги: у памятника Чернышевскому на помосте выступает Зюганов, в здании филармонии – Гайдар.

Погода прекрасная, голубое небо, тепло. На помосте плотный, крупный, лобастый, в расстегнутом пиджаке, широко расставив ноги как на палубе, стоит, похожий чем-то на Тельмана, Геннадий Андреевич. Знамя колышется на ветру, галстук его взлетает… Говорит густо, спокойно, уверенно, критикуя правительство, президента, которого держит только место, говорит о задачах предвыборной борьбы. Но не понравилось мне, что на конкретные вопросы людей он смотрит только как на повод для изложения своих тезисов, как бы не снижаясь к спрашивающему. Есть явные штампы.

Встречали его тепло, народу было много. Правда, с верхних окон консерватории почему-то как раз в это время стали звучать громкие уроки музыки… Вручили ему цветы, проводили толпой до машины, так как он тотчас же убывал в Балаково.

Во время выступления Зюганова возле меня остановилась женщина, несколько бледная и в смятении. «Когда Гайдар выходил из филармонии и женщины кричали ему, чтобы отдавал сбережения, многие из них плевали в его сторону… Плюнула и я и доплюнула», – оправдывалась она. Так прошел митинг у Гайдара.

И еще одно: на митинге у Зюганова была мощная радиоустановка, выделенная мэрией. Устроитель митинга, мой знакомый (КПРФ), сказал, что мэр Маликов был очень любезен и даже пошутил, что свой партбилет он носит в кармане (правда, неизвестно в каком). Маликов до 1991 г. был первым секретарем Энгельсского райкома КПСС. А ныне он, конечно, «демократ». Вот и получается: ворон ворону глаз не выклюет.

Где-то через пару дней приехавший Анпилов здесь, в Саратове, никому, кроме своих товарищей, не был нужен, хотя и выступал у памятника Ленину с простеньким «матюгальником». Этот коммунист у мэра не котируется.

Анпилов выдвинул себя кандидатом в Госдуму по Балаковскому округу, причем была договоренность с КПРФ, что от них у него конкурента не будет. И все-таки выдвинули своего. – Максакова, рискуя своим успехом и, конечно, перекрывая возможности для Анпилова – человека для широкого круга людей совсем не бесспорного. О нем говорят разное. Как-то старая коммунистка предупреждала меня от похвал в его адрес, упомянув, что он не был безупречен по отношению к своим товарищам, когда работал в Никарагуа. Что она имела в виду, осталось неясным. КГБ? Но тогда все были подотчетны.

Октябрь. Холода. Темная осень. Настроение частенько падает.

Ничто не бывает таким временным, как постоянное. Уходят люди, казалось бы, столпы постоянства натуры и дела, и от них ничего не остается, кроме короткой памяти копошащихся родственников. Что-то очень важное, вспыхнув, превращается в ничто. Можно сгореть для людей, лишь испачкав их своим пеплом, и не более того.

Правда, мне так немного нужно для себя: побродить по лесу, обрадоваться другу, испугаться звезд, подержать на руках ребенка. Всего этого так мало последнее время.

Все зыбко вокруг. Крысиные морды, жаждущие обогащения, заплеванные ларьки, жрущие «хозява» жизни поблизости от отхожих мест. Города-туалеты.

А в лесу тихо, багряное золото вперемешку с зелёными купами, тенями под кустами под нежно-голубым высоким-высоким остывающим осенним небом.

Череда дел, ничего нельзя выпустить из рук, механический истуканчик – обязательная принадлежность кафедры. Иногда хочется снять халат, одеться, тихо уйти и не возвращаться. Все равно – разве что чуть большая горстка пепла…

Самое страшное – поддаться одиночеству, потерять чувство локтя. А нужно держаться. В эти минуты бесценна поддержка учителей.

Ленинград. 1941 г. Начало. войны. Стремительное наступление немцев. Формирование блокады города уже к сентябрю.

Знакомая моим родителям семья учителей – Алексеевых– Фельснер (мать – Елизавета Михайловна, лет 60, в 20 – 30-е годы соратница Н. К. Крупской в системе детских коммун, ее дочь – Мария Сергеевна, 38 лет, и Мариичка – внучка, 3 класс). Они жили в доме на Кировском проспекте.

В городе введено военное положение, начались бомбежки и обстрелы. Эвакуация затруднена: железная дорога на Москву уже перерезана. Приходит сообщение о гибели их родственника в боях за о. Ханко в Финском заливе. Сгорели бабаевские склады с продовольствием, город стоит перед голодной осенью.

Но еще формируются и уходят составы через Волхов на Вологду и дальше, на Урал. Вывозятся дети целыми школами. И в их школе объявлен сбор. Мария Сергеевна с группой учителей организует погрузку в эшелон 200 детей – от 7 лет и старше, большинство из них – без родителей, ушедших на фронт. Выезд с Финляндского вокзала в теплушках. Бомбежки в пути. В вагонах буржуйки, кипятится вода для приготовления еды, для мытья детей и стирки. Едут медленно. На станциях по распоряжению органов Советской власти им выдаются продукты, главным образом картофель и хлеб. В вагонах, на нарах, – неунывающие дети. Они еще не всё понимают, только все время есть хотят.

Станция назначения – г. Молотов (Пермь). Размещение в школах. Организация учебного процесса. Учителя поселены в учительских, в подсобках. С одеждой плохо – успели взять только самое необходимое. Жизнь на карточки. Связи с Ленинградом нет, все переживают, как там. Новых эшелонов уже нет: блокадное кольцо сомкнулось. Но люди сплотились (ленинградцы!), многое делается сообща, как в единой семье, никому не дают ослабеть, берегут детей, они – самое главное. Вся страна тогда, зимой с 1941 на 1942 г., жила, сжав зубы, физически ощущая бомбежки и голод Ленинграда. Вывезенные дети – различных национальностей, но никто не делал никаких различий, это было бы дикостью. Джамбул писал: «Ленинградцы – дети мои!»

Учебников не хватало. Писали в тетрадках, сшитых из газет. Писали чернилами из непроливаек. Урок географии в 3 классе, в конце октября, ранним утром, в школьном дворе: «Повернитесь, дети, лицом к солнышку!» Повернулись. «Утром солнце на востоке. Это – восток, там Сибирь. А за спиной у вас – повернитесь кругом – запад, там Ленинград, там фашисты! Днем солнышко переместится и будет указывать уже на юг, там – Москва, там Сталин, там Волга…».

Борьба с вшивостью. Классные контролеры с красными крестами на рукаве. Это – санитары. Они осматривают волосы и воротнички.

Зима. Один из беженцев залез на крышу городской котельной – поспать в тепле, провалился в котел и сварился… Долгие лютые зимы.

Весной 1945 г. возвратились в Ленинград, вновь в теплушках, но уже на Московский вокзал. На солнце сверкает мокрый после дождя Невский. Сколько радости! Город уже оживает, торопятся люди, грохочут трамваи… Через мосты, на грузовиках, их везут на Петроградскую сторону, домой. По дороге видно, что город сильно разрушен.

Размещение – в спортзале школы. Организация питания. В течение нескольких дней раздавали детей – родителям и родственникам, оставшимся в живых. Искали по адресам. Возвращены целыми и невредимыми все 200 детей (ни одного не потеряли за эти годы)! Часть детей, у кого родных не нашли (война еще продолжалась), были определены в детский дом.

Только после этого вспомнили о себе. Оказалось, что приехали в легкой обуви, а было еще холодно. Одежда поизносилась, а самое печальное – выяснилось, что их квартиру разбомбило еще в 1942 году. Остались жить в школе, стали учительствовать. Через полгода дали им в коммуналке на ул. Кропоткина, на 5-м этаже комнату в 16 кв. м. Мариичка пошла в 7 класс. Жили очень скромно. Удалось найти через людей часть своих вещей и мебели из старой квартиры. Жили как все – на карточки, испытывая постоянное чувство голода. Не роптали, терпели, были рады, что выжили.

А с 1950 года – новая беда: у Марии Сергеевны обнаружена опухоль спинного мозга. Далее – операция, жизнь в корсете. Еще через год совсем слегла дома, и теперь уже на все последующие 20 лет. Давала уроки, этим жили. Старушка-мать состарилась и требовала ухода. Все заботы легли на Мариичку. Весь мир для Марии Сергеевны сузился до телефона и телевизора «КВН». Но учителя, друзья не покидали. Я бывал у них в те годы, так как учился рядом, в Военно-медицинской академии.

Меня всегда поражало, что при небольшом заработке и пенсии, в их холодильнике всегда хранились консервы и продукты – впрок. Я не сразу понял, что это чисто ленинградское, блокадное, явление. Кто пережил голод, тот всю жизнь подсознательно страшится его повторения.

20 лет, лежа на щите, прожила Мария Сергеевна. Поседела. Подсядешь к ней поближе, чтобы поговорить по душам, и видишь, что волосы у нее – тоненькие-тоненькие серебряные нити, а светло-голубые глаза – бесхитростно-добрые. Разговор с ней был всегда тихий, ей можно было сказать все, как другу, и почерпнуть из ее мудрости и доброты.

Страдая сама, она постоянно заботилась о многих людях. К ней приходили, ей звонили, приводили детей. Она была источником жизнелюбия и доброжелательности. Когда-то она вместе с моей мамой окончила Герценовский педагогический институт и была очень образованным человеком, это и делало ее полезной другим. Только частенько, неудачно подвинувшись, она неожиданно вскрикивала от боли и замирала, пережидая её и вытирая невольные слезы. При этом она старалась, чтобы этого не заметили сидевшие рядом, чтобы не огорчить их и не вызвать жалость к себе. Для нее ленинградская блокада не закончилась. Глядя на нее и чувствуя, как сжимается сердце, я спрашивал себя: если есть Бог, почему он обрекает на мучения самых лучших в жизни – почти святых?!

В 1964 г. мой отец, знавший их учительскую одиссею в годы войны и после нее, написал письмо в газету «Смена». Оно было напечатано. Откликнулись десятки родителей и их детей, ставших взрослыми. Приходили с внуками, с цветами в руках, с подарками. Отец не успокоился и выхлопотал им через горисполком 3-комнатную квартиру на Кубинской улице. К этому времени Мариичка вышла замуж, родила дочку Танечку.

Ленточки жизни развевались недолго: сначала умерла бабушка Лиза, в 1971 г. – Мария Сергеевна, а в 1988 г. – и Мариичка. Потомство их живет, храня память о высокой культуре, интеллигентности, бескорыстии и самоотверженности, которые не смогли изменить никакие беды и время.

Когда мне бывает трудно, я мысленно возвращаюсь к ней, моей тете Машеньке, и, окрепнув, вновь впрягаюсь в свою врачебную лямку. Когда возникают иллюзии и соблазны, я вновь возвращаюсь к ней, и становится ясно, что это – ложные горы и ложное счастье, а мы с ней хорошо знали, какими бывают настоящие человеческие ценности.

Приспособленцы и паразиты были всегда, особенно много их сейчас, когда большинству людей плохо. Эти не станут спасать голодных детей, им бы только себя спасти. И, как правило, преуспевают в этом. Поганки растут быстрее благородных грибов. Чем примитивнее организация, чем больше она ориентирована на потребление, тем экспансивнее ее рост. В этом преимущество паразитов, они свободны от созидания. Это показал фашизм, это в наши дни демонстрируют «новые русские» – новая разновидность паразитов и их власть.

Что такое коммунист? Это человек, которому мало жить только для себя. Для этого необязательно быть членом партии. Беспартийная учительница Алексеева-Фельснер – коммунист в чистом виде, куда более чистом, чем члены Политбюро «ленинской» КПСС.

Ноябрь. Поездка в Ленинград. Среди дел – посещение ЦК РКРП. Площадь Пролетарской диктатуры. Высокое здание. При входе – обогрев. Двери закрываются по фотоэлементу. Портье. Зал. Прекрасные витрины с хрусталем… Недоумеваю: туда ли я попал? Оказывается, ЦК наверху. И меня любезно туда провожают. Когда-то здесь все это здание было Домом политического просвещения, а теперь внизу шикарный офис богатой компании.

Наверху несколько комнат, больших, с высокими потолками – это ЦК. Штаб партии. Везде люди. Постоянное общение, конкретная работа. Постоянные сотрудники. Редакция газеты «Вечерний Ленинград». В одежде те, кто пришел с временным делом. Прохожу в кабинет к Виктору Аркадьевичу Тюлькину (сначала доложили). Он – за широким столом. Здороваемся за руку. За столом – знамя партии. Шкафы с книгами. Вдоль кабинета – длинный стол. За ним – три товарища: лидеры партии, один из них – первый секретарь Ленинградского обкома РКРП Терентьев. Здороваемся. Вежливо просят подождать. Тюлькин ведет меня в комнату редакции рядом и предлагает посидеть. Это полезно, так как я смогу увидеть, как работает редактор, как он обсуждает статьи с авторами (в частности, об отношении к работе Сталина «Головокружение от успехов»), как работает комплектовщик газетной продукции. Радуют тишина, порядок, такт.

Затем меня зовут в кабинет к В. А. Беседуем около 40 минут, никто не мешает. Он очень внимательно слушает. Лобастый, голова тяжелая, глаза вдумчивые, живые. Не отвлекается, не делает вид, что внимателен. Молод еще, в сущности. Говорю о Саратове и наших делах, о митинговщине как почти единственной форме работы партии. О том, что у нее нет внутреннего объема, что она «плоскость» и вся – на виду и очень уязвима. Нет серьезного аналитического отдела, значит, нет предвидения. Партия сиюминутной, только оперативной работы. Это – слабость. Очень невыгодна слабая известность большинства лидеров (кроме Анпилова). Все они как бы в тени. Ведь в народе даже о жизни КПРФ знают далеко не все, а о РКРП вообще ничего не знают, ограничиваясь отрицательной информацией о ней, как о скопище совков, вчерашних, сумасшедших и даже недочеловеков. Преобладает робость оценок и действий самой партии. Неполнота программы действий, неразработанность ряда положений (об армии, о прессе). Какая-то бесконечная доминанта темы борьбы с КПРФ. Такое впечатление, что если убрать этот тезис, то станет не очень ясно, зачем партия. Откровенно говорили. Он больше молчал. Сказал, обобщая: «Да, нужно заниматься партийным строительством, по Ленину. Но нас – очень мало для глубокого эшелонирования работы». Согласился, что формы работы должны быть более многообразны: от сугубо партийных до работы в массах, в коллективах, просто до сохранения того, что еще работает в стране, всего здорового в обществе. Даже обычная честная работа для людей – тоже партийная работа. Он понимает, что в интересах дела «засвечиваться» не нужно. Сказал, что Зюганов задолжал революции.

Поговорив с ним, решил и ряд других конкретных вопросов. Расстались дружески. Я посоветовал ему как врач, поскольку вид у него был усталым, побольше отдыхать… Он молча улыбнулся. Встреча осталась в памяти.

Домой возвращался через Рязань. Как обычно: 15 минут стоянки. У вагона – братья. Мы уже знаем, что много можно успеть за 15 минут. Передал им свежие газеты. С братьями – незнакомый товарищ. Оказалось – первый секретарь Рязанского обкома РКРП В. В. Крючков. Прямо в тамбуре он вручил мне партийный билет члена РКРП.

Ноябрь. В поезде теперь без дискуссий не обойдешься. Я их не возбуждаю. Но и не уклоняюсь. Это, как правило, нетрудно. Во-первых, уже почти все едины в осуждении режима, и даже само слово «режим» никого не коробит (чеченская война и материальные трудности разбудили всех), во– вторых, «телеобразование» дискуссионеров настолько поверхностно, настолько наполнено штампами глумления над Советской властью и не содержит настоящей конструктивной аргументации, что спор обычно оказывается недолгим. Но сам разговор для коммунистической пропаганды предоставляет очень большое поле, особенно если он не навязывается.

Говорим о Солженицыне, о Лихачеве (не как об ученом, тут от него много пользы, а как о гражданине). Это не лидеры, и не носители общенациональной идеи.

Говорим о Ленине. По-моему, он постольку общечеловечен и гуманен, поскольку гуманен по отношению к трудящимся. «Нравственно то, что служит интересам рабочего класса», – писал он. Изображать его добреньким вообще (а это было в нашей литературе), тем более требовать сейчас, чтобы он тогда, когда он жил и боролся за укрепление государства рабочих и крестьян, был добреньким ко всем и теперь уничтожать его за то, что он таким не был, – это же эклектика, отрыв от конкретной правды того времени и от его, Ленина, реальной роли в то время. На большее он не претендовал. Вот почему те, кто сопротивлялся власти рабочих, кто препятствовал установлению Советской России, уничтожались. Это борьба. И он был человеком борьбы. Что тут поделаешь? Ленин был вождем рабочего класса и только в конечном историческом смысле – лидером человечества. Любить его необязательно, но требовать от него того, чего он не обещал, некорректно.

Слушают (ведь это так не похоже на «АиФ», на пояснения Натальи Бехтиной из «Радио России»), соглашаются, хотя некоторым так не хочется расставаться со «стопроцентным» аргументом про жестокого Ленина.

Декабрь. Избирательная кампания в Саратове, как и в стране в целом, в полном разгаре. Во-первых, за партийный блок № 36 и КПРФ и, во-вторых, по одномандатным округам – за Гордеева (от КПРФ) против Громова. Средств, в частности, людских и материальных – в особенности, у РКРП и «Трудового Саратова» немного. Как-то один любопытствующий спросил меня: «А деньги у партии есть?» И, узнав, что негусто, убежденно сказал: «Тогда дело не пойдет!» И тем не менее, энергии у людей хватает. Наваливается обеспечение участковых и окружных комиссий. Агитация на митингах, по квартирам, по учреждениям (где удается). Разброс газет, листовок, расклейка на дверях и стенах материалов о кандидатах и о блоке № 36.

Вот содержание одной из таких листовок размером 10 на 10 см: «Дорогие саратовцы! У нас остался последний шанс остановить катастрофу и мирным путем исправить положение. 36-й блок: «Коммунисты. Трудовая Россия. За Советский Союз». Проголосуйте за наш блок. Он активно защищает интересы трудового народа… Обком РКРП».

В этой работе участвуют миллионы людей. И мы не остаемся без дела. Но тягаться с богатенькими, с НДР, ЛДПР, «Яблоком» трудно. КПРФ делать это несколько легче. Эфир занят теми, кто платит, а значит, и слышат только их. Однако работа эта очень полезна для организации, требует убежденности, организованности, сводит с массами и их интересами.

Попробуйте наклеить до десятка плакатов на морозе. Один мажет клеем, другой клеит на стену, разглаживая особенно края, чтобы завтра же не сорвали. Выживаемость наклеенного на стенах в подъездах – в течение суток не более 25 %, двух суток – 1 из 10. Борьба.

Идут власти и на хитрость. Соседке (и не только ей) пришло письмо с окошечком, именное, на отличной бумаге. Подписано Черномырдиным. Вежливое, изящное. Ее, отродясь, никто никогда не приглашал. Раскусила она эту осведомленность и трату на конверт (700 р.). Каким надо быть идиотом, чтобы, найдя в адресном столе человека, у которого вся семья больная и живет только на одну пенсию, предлагать ему за бумажку отдать голос за того, кто ее же и обобрал. Подумать только, сам премьер отыскал божьего человечка! Обычно такая дешевка с советскими людьми не проходит. А то и деньги платят. Или в избирательный участок заманивают внезапной дешевизною. Или вдруг пенсию выдадут прямо в день выборов. Уж как старухи-то благодарны…

Сторонники Явлинского – это обычно антикоммунисты, считающие себя интеллектуалами. Ельцин им претит, но и народ – тоже. Но все это игра: «Яблоко» – лишь один из вариантов буржуазного выбора. Все они сольются в защиту партии власти.

Декабрь. В Чечне – бои. Нет им конца и ясности. «Наповал – генерал» Грачев еще командует. «След кровавый стелется по сырой траве…».

Декабрь. Выборы состоялись. Не дали РКРП войти в парламент, не хватило менее полпроцента. Но ведь 3,5 млн. человек проголосовала за блок «Коммунисты. Трудовая Россия. За Советский Союз»! Уроки и положительные, и отрицательные – есть. Есть над чем подумать. Но и Зюганову – тоже, не оттолкнул бы предложение Тюлькина, еще десяток депутатов-коммунистов были бы в парламенте, причем каких!

Попробовал сформулировать анализ предстоящей деятельности партии в свете результатов прошедшей выборной кампании.

1. Партия в результате участия в выборной кампании стала известной миллионам. К неожиданности недругов и даже Зюганова, за нее проголосовало более 3 млн. человек, и это при ее малочисленности. В связи с этим опыт и результаты выборов следует рассматривать как положительные.

* По одномандатному округу прошел Григорьев Владимир Федорович – депутат от РКРП, председатель Движения «Коммунисты. Трудовая Россия. За Советский Союз». Возглавляет Информационно-методический центр по рабочему движению.

Конечно, жаль, что партии не хватило 200 тыс. голосов и не возникла возможность более широкой легальной работы. Но это не страшно. Партия измерила свою популярность, свою базу и… свои слабости.

2. Каковы слабости партии и предложения на этот счет?

1. РКРП – партия митинговой работы (от события к событию, от пикета к пикету), партия редкой цепочки самоотверженных людей, партия одного слоя, без необходимого двойного и тройного эшелонирования, почти исключительно подчиненная задаче протеста. А кроме этого? Аналитическая работа (экономика, интересы различных социальных слоев и т. п.)? Аппарат прогнозирования? Система партийной учебы? Организация «тихого» сопротивления режиму непартийной массы? Знание и поддержка ячеек жизни, оставшихся советскими, коллективистскими (своеобразных партизанских, баз в тылу врага)? Воспитание кадров специалистов различного профиля для Родины, несмотря на разруху в стране? Участие в социальных, научных форумах непартийного уровня, в профессиональных обществах и ассоциациях?

РКРП – партия-«плоскость», а нужно, чтобы она стала партией-«объемом». Что такое будет РКРП после достижения победы над контрреволюцией? И сегодняшний и завтрашний дни требуют серьезной постановки задачи партийного строительства.

2. Партия – вся на виду. Это и хорошо и плохо. Время сложное, возникший успех не должен демобилизовывать. Необходимо сочетание легальной (на виду), полулегальной (без засветки) и нелегальной работы. Без этого партия остается уязвимой даже физически.

3. Необходимо более взвешенное, более прагматичное отношение к тактическим компромиссам, особенно с КПРФ и особенно на местном уровне, в совместных формах работы (советские праздники, вопросы истории коммунистического движения, профсоюзная работа и др.). При ясности в стратегических отличиях тактическое единство выгодно, прежде всего, РКРП как партии меньшей. Больше открытой и осознанной доброжелательности (товарищи же!), меньше амбициозности – она вредит единству «низовых» коммунистов и вызывает недоумение.

4. В условиях территориальной, коммуникационной разобщенности и вынужденного «телефонного» руководства партийными организациями требование централизма и дисциплины необходимо дополнить большей гибкостью и самостоятельностью низовых звеньев, инициативой. Ошибки от инициативы менее опасны, чем бездействие от послушания.

5. Необходима постоянная селекция лидеров партии в соответствии с объективной оценкой успешности их работы, уровня поддержки избирателей, партийного кругозора и образованности, связи с рабочей средой. Необходимо ознакомление партийных организаций и населения с широким кругом лидеров, а не с двумя-тремя лицами. Население должно знать лидеров РКРП не по изображениям в кривом зеркале, а от имени самой РКРП.

6. Партийная печать должна отражать жизнь трудящихся, а не только внутрипартийную жизнь. От этого адресность печатных изданий станет шире. Меньше лозунговости, больше широты подходов, больше аргументированного анализа. Больше оптимизма, если мы правы, то почему бы нет?

7. Опыт предвыборной борьбы, укрепивший партию, обогативший ее разнообразием форм пропаганды и агитации, должен быть проанализирован (в том числе с точки зрения просчетов, а также наиболее удачных образцов из опыта других блоков) и усовершенствован для будущей работы.

8. Нужна постоянная кропотливая работа с людьми среднего возраста и молодежью – «поштучная» работа. Правило луковицы: освобождение от коросты буржуазной пропаганды, восстановление памяти о советском, о заслугах отцов, «посев» необходимости протеста, организационное оформление протеста, формирование группы поддержки. И это – ежедневно, постоянно, очень индивидуально, в обстановке доверия и без нажима.

9. Полезность непосредственных «горизонтальных» связей партийных организаций смежных областей, обмен опытом. Этот резерв слабо используется.

10. Необходимость, при сохранении «своего лица», поддержки кандидата от КПРФ па пост президента ввиду нереальности, неподготовленности своего кандидата, а также ввиду ущербности другого выбора. И здесь не должно быть места иллюзиям и торговле. Здесь недопустимо распыление сил коммунистов. Определяющее условие конструктивного сотрудничества с КПРФ – последовательная позиция последней в восстановлении советского строя, а не коррекция существующего режима и политики реформ.

И последнее. Определяющее условие роста влияния РКРП в будущем, помимо совершенствования ее работы и последовательности в отстаивании прав трудящихся, – дальнейшее ухудшение жизни большинства населения. Чем дальше, тем больше РКРП будет становиться партией бедных.

Предвыборная борьба (как и парламентская деятельность) – лишь малая часть деятельности партии, ее путь куда более долог. Многие люди, поддерживая идею коммунизма, боятся коррупции среди новых коммунистов, как только те придут к власти. Без надежной уверенности в политической нравственности руководства партии, без надежной системы профилактики коррупции трудно двигаться в путь.

Были коммунисты «против людей». Для них идея или то, что они принимали за идею, была выше самих людей. Были коммунисты «над людьми» (получалось далеко не всегда, разве только в период Великой Отечественной войны). Но всегда были, есть и будут коммунисты для людей. Именно среди них возможен резерв неподкупности, именно с ними успех в предстоящей деятельности партии рабочих-коммунистов.

Декабрь. И все-таки здорово – в Госдуме 2 года спустя после расстрела Советской власти больше половины депутатов – коммунисты.